– Никогда больше так не делай, – сказал Том. – Ты не космонавт, чтобы летать в невесомости. Нам с тобой летать противопоказано, можно только ползать по стенам. А то врежешься головой в переборку со всего размаху…
Я перевел взгляд и обнаружил, что Наташа держит в руках мой шлем и что-то говорит. Я прислушался.
– Нет, пока ничего не изменилось, – говорила Наташа. – Не знаю, что там приборы показывают, но у нас все как было в дерьме, так и есть. Сколько еще ждать?
– Что такое? – спросил я. – Наташа, ты с Генрихом говоришь?
– С Генрихом, – кивнула Наташа. – Он утверждает, что воздух в отсеке уже очищен.
Я проводил взглядом особенно крупный кусок пепла, неспешно летящий по отсеку справа налево.
– Дай мне шлем, – попросил я. – Только не кидай, лучше сама ползи сюда.
Наташа сделала странное движение, как будто пыталась ухватиться за поручень рукой, держащей шлем.
– Ногами цепляйся, – посоветовал я. – Иначе не получится. Суешь ногу под скобу, разгибаешь ступню и держишься. Не очень надежно, но лучше так, чем никак.
Через минуту шлем был в моих руках.
– Генрих! – позвал я. – Что там у тебя? Говоришь, отсек очищен?
– Нет, – ответил Генрих, – не очищен. Лишнюю углекислоту из воздуха уже убрали, а с частицами сажи все сложнее. Фильтры забились напрочь, я их временно отключил, пока вентилятор не перегрелся, сейчас Маша смотрит в базе, ищет запасные фильтры. Наверняка должны где-то быть в складе запчастей.
– А если не найдет, что будем делать? – спросил я.
– Что-что… – проворчал Генрих. – Не знаю. В прыжок с таким воздухом стремно уходить… Ага, нашлись фильтры. Сейчас робота направим, поменяет. Потерпите час-другой, потом легче станет. Кстати, Алекс, ты уже можешь к нам переправляться. Надевай скафандр, программу перелета я в него уже загнал.
– А где мой скафандр? – спросил я. – Погоди… Том! Ты его в багажник засунул?
– Да, по-моему, – пробормотал Том. – Блин…
Генрих рассмеялся.
– Алекс, не тупи, – сказал он. – Подумал, что скафандр сгорел? А куда я, по-твоему, программу загонял? Цел твой скафандр, робот его под капсулу положил. Надевай и вылезай наружу.
– Наружу – это куда? – спросил я. – Где здесь шлюз?
– Нету здесь шлюза, – ответил Генрих. – В роли шлюза будет флаер. Проползешь по кишке в салон флаера, закроешь багажник, убедишься, что все герметично, и выйдешь через дверь.
– Надо будет блокировку снять, – заметил Том. – Если снаружи вакуум, дверь так просто не откроется, – он вздохнул. – Боюсь, сначала мне придется туда лезть.
– Хорошо, – сказал Генрих. – Тогда ты пойдешь первым. Надевай скафандр и вперед.
– Тут еще один скафандр есть, – подала голос Наташа. – Вы можете сразу вдвоем отправиться. А потом Том вернется со вторым скафандром и заберет Джейда.
– Хорошо, – сказал я. – Так и поступим. Генрих, заливай программу во второй скафандр.
4
Ползти по эластичной кишке в скафандре оказалось еще труднее, чем без него. Я все время цеплялся за стенки и буквально продирался сквозь кишку, как дерьмо через сфинктер. Неприятная ассоциация, но по-другому и не скажешь. Хорошо еще, что в скафандре вонь не ощущается.
В конце концов я выбрался из кишки в багажник флаера и многочисленные обгорелые ошметки взвихрились вокруг меня черным облаком. Стараясь не создать внутри флаера настоящую бурю из пепла, я пробрался в салон, с трудом разминувшись с Томом. Казалось, что Том занимает большую часть салона, на самом деле это было не так, но избавиться от этого ощущения никак не удавалось.
– Садись на пассажирское сиденье, – сказал Том. – И не мешай мне.
Я втиснулся на сиденье и стал ждать. Некоторое время Том пыхтел за спиной, негромко матерясь, а затем заднее сиденье звонко щелкнуло.
– Вроде герметично, – сказал Том. – Генрих! На всякий случай загерметизируй кишку, а то мало ли что…
– Уже сделано, – отозвался Генрих. – Знаешь, сколько вы с Алексом сажи в воздух подняли? Наташе не нужно, чтобы эта гадость попала в общую систему вентиляции.
– И то верно, – согласился Том. – Багажник я вроде загерметизировал, но проверить это нельзя, пока мы не откроем дверь. Специальных датчиков тут нет.
– Хорошо, – сказал Генрих. – Когда откроете дверь, сразу не уходите, я посмотрю, какое давление будет в кишке. Если начнет падать, придется вернуться и сделать все как следует.
– Обязательно, – сказал Том. – А теперь не отвлекай меня, пожалуйста. Я сейчас начну с блокировками возиться.
– Лучше открой канал внешнего управления, – посоветовал Генрих. – Я тоже попробую, я в электронике неплохо разбираюсь.
– Нет тут внешнего управления, – проворчал Том. – Так что не действуй мне на нервы, а если будет нужен совет, я тебя позову.
Том возился с электроникой битый час. Я уже начал опасаться, хватит ли воздуха в скафандрах на перелет, даже спросил Генриха об этом, но тот ответил, что перелет продлится всего минут десять и бояться нечего. Я немного успокоился, а буквально через минуту Том удовлетворенно вздохнул и сказал:
– Кажется, готово. Попробуй открыть свою дверь.
Я повернул ручку, но дверь не открылась. Вместо этого в салоне зазвучала сирена, а на приборной панели заморгала целая россыпь красных лампочек.
– Сильнее дергай, – сказал Том.
Я дернул сильнее, дверь громко чмокнула и резко распахнулась под давлением воздуха, вырвавшегося из салона, я едва удержал ее в руке. Воздух вырвался в грузовой трюм, выбросив в пустоту целый ворох сажи.
– Давление в кишке пока не падает, – сказал Генрих. – Подождите на всякий случай минут пять, не уходите далеко.
– Садись обратно, – сказал Том. – Только дверь не закрывай, пусть остатки воздуха выйдут, а заодно и гарь эта адская.
Через пять минут Генрих сказал, что давление в кишке не падает, что означает, что наш импровизированный шлюз работает нормально. Можно отправляться на крейсер.
Я снова открыл дверь, аккуратно перебрался на крышу флаера, а оттуда на лобовой экран. Включил налобный фонарь, осмотрелся, быстро нашел чернеющий створ открытого грузового люка, тщательно прицелился, оттолкнулся и прыгнул в нужном направлении. Как ни странно, почти не промахнулся, траекторию пришлось подправить антигравом лишь совсем чуть-чуть. Вылетел в открытый космос, оглянулся назад и увидел ослепительно сверкающую громадину межзвездного транспорта. Зрелище оказалось впечатляющее.
Наружные поверхности гражданских кораблей всегда делают блестящими, чтобы корабль меньше нагревался на солнце. Военные корабли, наоборот, всегда черные, чтобы труднее было разглядеть в телескоп. Когда я начал спуск на Загрос с «Адмирала Юмашева», вид снаружи на военный крейсер не произвел на меня особого впечатления – просто большая черная гора, ничего интересного. А вот «Оз» – совсем другое дело. Какие-то непонятные выступы, антенны, мелкие лючки тут и там, все блестит, сверкает… потрясающее зрелище.
Генрих не соврал, перелет с одного корабля на другой занял около десяти минут. Я медленно вплыл в распахнутый люк, достиг противоположной стены и зафиксировался на ней. Осталось только дождаться Тома, а потом подождать еще немного, пока жилой отсек наполнится воздухом. И тогда можно будет наконец-то снять скафандр и избавиться от надоевшего прогорклого запаха.
5
На этот раз воздух «Адмирала Юмашева» показался мне кристально чистым, как на Земле где-нибудь в горах. Бедная Наташа… Надо спросить Генриха, удалось ли что-нибудь сделать с вентиляцией «Оза» или нет.
Люк открылся и в отсек вплыла Маша. Поприветствовала Тома вежливым кивком, повернулась ко мне и немедленно прыгнула на меня в самом прямом смысле, обхватила руками и ногами и впилась в губы затяжным поцелуем. Инерция ее тела оторвала меня от стены и мы поплыли по отсеку, беспорядочно кувыркаясь.
– Я так боялась за тебя, – тихо сказала Маша. – Когда Генрих подорвал торпеду…
– Ничего страшного, – улыбнулся я. – Что было, то прошло. Прости меня.
– За что? – удивилась Маша.
– Ну… за ту девушку…
– А, это… – улыбнулась Маша. – Ерунда. Я сначала поревновала немного, а потом успокоилась. Вы, мужики, всегда такие, вам всегда разнообразия не хватает.
Я удивленно приподнял брови и сказал:
– Впервые встречаю девушку, которая это понимает.
– Мимир приучил, – улыбнулась Маша и снова поцеловала меня в губы. Оторвалась и продолжила: – Если ревновать к каждой дуре, так и сама дурой станешь. Главное одно – что с тобой все хорошо.
– И с тобой тоже, – добавил я. – Как твои тренировки?
– Неплохо, – сказала Маша. – Через неделю можно будет попробовать спуститься на поверхность. Если только адаптация не потеряется после нового прыжка.
– Алекс, Маша! – позвал Генрих. – Хватит нежностями заниматься, Тому пора в обратный путь, сейчас будем отсек разгерметизировать.
Я повернул голову и увидел, что пока мы с Машей обнимались, Генрих с Томом свернули мой скафандр в тонкую скатку и зафиксировали ее какой-то веревкой на спине Тома поверх кислородных баллонов.
– Баллоны поменяли? – спросил я.
– Обижаешь, – ответил Генрих и показал пальцем на старые баллоны, плавающие у стены. – Все уже сделали, пока вы нежничали. Вы лучше плывите в рекреационную зону и займитесь там тем, по чему соскучились, все равно в ближайший час пользы от вас не будет.
Мы с Машей переглянулись и синхронно рассмеялись.
– Пойдем, – сказал я. – Генрих прав, сейчас от нас пользы не будет.
Маша была прекрасна. То есть, я понимал, что она далеко не красавица, что ей не мешало бы помыться, привести в порядок прическу, стереть с лица стресс и усталость… да и всем нам не мешало бы немного успокоиться и привести себя в порядок. Ничего, бог даст, на следующей планете будет поспокойнее. Только надо тщательно ее выбирать, чтобы еще раз не наступить на те же грабли.
А я, кажется, по-настоящему влюбился в Машу. Я прекрасно понимаю, что она некрасива и неумела как любовница, но для меня это уже не важно. Потому что она стала для меня родной. А когда женщина родная, какая разница, как она выглядит и как себя ведет? Том, наверное, тоже так думает, его Наташа еще страшнее, чем моя Маша, а как он на нее смотрит…
Я рассмеялся этой мысли, Маша посмотрела мне в глаза и спросила:
– Чему ты смеешься?
– Так, – сказал я. – Ничего существенного. Давай одеваться и пойдем к Генриху, ему надо помочь.
– Давай еще немного поваляемся, – предложила Маша. – Я по тебе так соскучилась…
– И я по тебе тоже, – сказал я. – Хорошо, давай поваляемся, то есть, повисим, в невесомости не поваляешься. И еще душ принять было бы неплохо.
– Это точно, – согласилась Маша. – Ты весь гарью провонял… Я за тебя так испугалась, когда стыковочный узел не подошел…
– Ерунда, – отмахнулся я. – Все прошло нормально. А хочешь, вместе душ примем?
– А мы поместимся?
– Поместимся, – улыбнулся я. – Гравитацию поставим поменьше, чтобы тебе не так тяжело было…
– Давай лучше поставим земную гравитацию, – предложила Маша. – Пора уже попробовать, как мое тело ее переносит. Если станет тяжело, ты меня поддержишь, правда?
– Конечно, – согласился я. – Я тебя всегда поддержу, что бы ни случилось.
6
Но забраться в душ нам не довелось. Открылся люк и в рекреационную зону вплыл Генрих. Скользнул по нам рассеянным взглядом и осведомился:
– Уже закончили? Я не помешал?
Маша дернулась было, чтобы прикрыться руками, но вовремя сообразила, как глупо это будет выглядеть.
– Не дергайся, – сказал Генрих. – Можно подумать, я тебя голой не видел. Давайте, одевайтесь, будем думать. Есть плохие новости.
– Что случилось? – спросил я, натягивая трусы.
– Случилось вот что, – ответил Генрих. – Я покопался в документации по реанимационным капсулам… все плохо.
– Они запускаются только в момент прыжка? – спросил я. – Если засунуть в капсулу умирающее тело, она не включится?
– Не в этом дело, – покачал головой Генрих. – Капсула включится, но толку от нее не будет. Капсула делает реанимацию после прыжка, но это не самая главная ее функция.
– А главная функция какая? – спросил я.
– В момент прыжка пространство теряет линейность, – ответил Генрих. – Не спрашивайте, что это такое, я и сам толком не понял, в документации по этому поводу почти ничего не написано. Там написано только одно – любая живая ткань, ушедшая в прыжок вне капсулы, перестает быть живой. Ты никогда не задумывался, почему звездолеты не проходят карантин? Бывают же инопланетные микробы, опасные для человека.
– Для человека, не прошедшего биоблокаду, – уточнил я.
– Вот именно, – кивнул Генрих. – Внутри капсулы микробов убивает биоблокада, а вне капсулы – нелинейность пространства. Главная задача реанимационной капсулы – снизить нелинейность настолько, чтобы выжили хотя бы отдельные клетки. Сердце остановится в любом случае, но его можно снова запустить, а если человек отправился в прыжок вне капсулы, сердце запускать бессмысленно. То есть, непрямой массаж его запустит, но смысла в этом не будет – когда все клетки мертвы, можно сколько угодно гонять кровь по сосудам, тело от этого не оживет. Вот такие дела. Что будем делать?
– Том уже здесь? – спросила Маша.
– Нет, – ответил Генрих. – Я велел ему побыть пока на «Озе», сказал, что у нас технические проблемы и надо немного подождать.
Маша выжидающе посмотрела на меня и сказала:
– По-моему, у нас есть только один выход.
– Бросить Тома и Наташу на Загросе? – спросил я.
Маша кивнула.
– Пойми, – сказала она, – мы сделали для них все, что было в наших силах. Мы должны оставить их здесь.
– На верную смерть? Они ведь даже спуститься на планету не смогут.
– Смогут, – возразил Генрих. – Негерметичен только багажник, салон флаера можно снова наполнить воздухом и спустить их обратно торпедами, так же, как поднимали. На планете никто и не узнает, что с ними стряслось. Тома, скорее всего, еще не хватились, а когда хватятся, он будет уже дома, скажет, что радиостанция сломалась, а потом он ее починил. Ну, еще про дыру в багажнике что-нибудь придумает.
– Нет, – решительно заявил я. – Так нельзя. Если бы не Том и Наташа, я бы сдох прямо в Лурестане.
– Если бы не Том и Наташа, тебе помог бы кто-нибудь другой, – сказал Генрих. – Думаешь, желающих было мало?
– Да хоть бы и много! – воскликнул я. – Ну как вы не понимаете, так нельзя поступать с людьми! На добро надо отвечать добром, неужели вы это не понимаете?
– Все мы понимаем, – сказал Генрих. – Вопрос только в том, где находятся границы допустимого добра. Ты готов ждать на орбите неизвестно сколько времени, пока прибудет транспортс колонистами? Только ради того, чтобы ответить добром на добро?
– Ждать мы не будем, – заявил я. – Мы уйдем в прыжок…
Маша облегченно вздохнула.
– … к Мимиру, – закончил я. – Дождемся, когда у заправки появится пассажирский корабль, реквизируем его и вернемся на Загрос. Мы сможем вывезти отсюда не только тех, кто нам помог, но и не меньше сотни здоровых мужиков-терраформеров. Маша, вакцины на всех хватит?
– Вакцины у нас теперь неограниченно, – улыбнулась Маша. – Тут на борту обнаружилась химическая лаборатория, я провела анализ, восстановила формулу и теперь мы можем синтезировать вакцину прямо здесь. Надо, конечно, проверить, насколько наша версия эффективна… заодно и проверим. Пациентов как раз хватит для нормальных клинических испытаний.
Генрих странно посмотрел на Машу и сказал:
– Сдается мне, психические болезни иногда передаются половым путем. Маша, ты действительно готова совершить два лишних прыжка только ради того, чтобы нашего капитана не мучила совесть?
– Я готова совершить хоть сотню лишних прыжков, – заявила Маша. – Я ведь христианка. Кто погубит душу во имя любимого, тот ее спасет, а кто спасет, тот погубит.
– Софисты хреновы, – пробурчал Генрих. – Ну что мне с вами делать?
– А что тебе остается? – спросил я. – Готовиться к прыжку, что же еще. Или ты хочешь покинуть корабль? Я тебя не держу. Спустим тебя на Загрос прямо сейчас, а вместо тебя возьмем Тома.
Генрих нахмурился.
– Нет-нет, – быстро сказал я. – Не думай, что я хочу от тебя избавиться. Ты отличный инженер, без тебя нам будет тяжело, да и человек ты хороший, я не хочу тебя терять. Но и держать против желания тоже не хочу. Если ты не согласен лететь на Мимир, лучше скажи сразу.
Генрих пожал плечами.
– А может, в этом и есть какой-то смысл, – задумчиво проговорил он. – На Земле о наших приключениях узнают уже скоро, начнут искать… А трех человек отловить гораздо проще, чем сотню. Но Мимир… О нашем визите к Мимиру на Земле узнают через считанные минуты.
– Ну и что? – спросил я. – Ну, узнают, что мы были у Мимира, а дальше что? Погоди… Когда корабль уходит в прыжок, можно как-то определить, в какую систему он направился?
– Вроде нельзя, – сказал Генрих. – Хотя, кто его знает…
– Значит, будем считать, что нельзя, – заявил я. – Короче. Летим на Мимир, ждем, когда у заправки появится пассажирский корабль, захватываем его, возвращаемся сюда, загружаем на борт терраформеров и летим в хорошую старую колонию, где нет психов вроде Фатх-Али и Резы, а есть нормальная демократия, как на Земле.
– Если ты считаешь, что на Земле нормальная демократия… – проворчал Генрих.
– Не цепляйся к словам, – сказал я. – Ну что, приняли решение? Тогда давайте поговорим с Томом, он, наверное, уже нервничает.
7
Не знаю, поверил нам Том или нет, но, по крайней мере, сделал вид, что поверил. Маша вколола нам очередную порцию вакцины, а через час надо мной опустился колпак реанимационной капсулы. На этот раз я был совершенно спокоен, кажется, я уже привык к регулярным клиническим смертям.
И действительно, гиперпрыжок стал для меня чем-то рутинным и будничным. Неимоверно растянутое мгновение ада, затем сознание гаснет и тут же снова возвращается в судорогах электрошока. Впрыснутые в кровь стимуляторы прочищают голову и ты снова чувствуешь себя здоровым, бодрым и веселым. А то, что минуту назад тело балансировало на грани окончательной смерти, кажется совсем неважным и несущественным. Какая разница, что было в прошлом, если прошлое уже миновало? Человеческая жизнь – как цепь Маркова, при известном настоящем будущее не зависит от прошлого. Брр… Что-то меня на философию потянуло… Не иначе, побочный эффект стимуляторов.
На этот раз мы не занимались долгим самосозерцанием и разговорами на тему «Ура, мы живы!» Гиперпрыжок перестал быть экстраординарным событием, человек привыкает ко всему, даже к смерти.
Виртуальная реальность приняла меня в свои объятия. Я визуализировал вокруг себя не абстрактную комнату с персональным компьютером на столе, а нормальный антураж рубки космического корабля, как в фильмах. Ну-ка, посмотрим, какие корабли видны у нас на экране…
«Иллюстрас»… гм… нет данных. Корабль человеческий, военный, но в корабельной базе нет больше никаких сведений о нем. Не иначе, что-то очень секретное. «Титаник» – транспорт для перевозки колонистов. То, что надо.
– Гляди, Генрих, – сказал я. – Все замечательно. Сейчас реквизируем «Титаник» и вперед, дело в шляпе.
– Не сейчас, – возразил Генрих. – Сначала пусть «Иллюстрас» закончит заправку. А то еще заинтересуется нашим поведением, начнет запрашивать обоснования приказа…
– Он без экипажа, – заметил я. – А наш крейсер – с экипажем. Скажем, что выполняем очень важное и секретное задание…
– А он скажет, что его задание важнее и секретнее, и возьмет нас на внешнее управление. Нет, Алекс, с этой зверюгой лучше не связываться. Если у него даже основные характеристики секретны… кто его знает, какие у него полномочия. Давай лучше займем пока место в очереди, а как он уйдет в прыжок, так и начнем действовать. И вообще, не нравится мне все это.
– Что не нравится? – спросил я.
– Слишком много военных кораблей появляется у Мимира, – сказал Генрих. – Сначала два крейсера, которые увел Иоганн, потом наш корабль, а теперь еще вот этот. Кто у нас еще в очереди, кстати?
– Вроде больше никого, – ответил я, взглянув на экран.
– Вот и хорошо, – резюмировал Генрих. – Корабль! Сколько у нас энергии на борту?
– Девяносто девять процентов, – сообщил корабль. – Заправляться нецелесообразно.
– Значит, не будем заправляться, – сказал я. – Но очередь займем.
– Это приказ? – уточнил корабль.
– Приказ, – подтвердил я. – А что?
– Он противоречит шести пунктам устава и четырнадцати пунктам различных инструкций, – сообщил корабль. – Я обязан занести его в корабельный журнал и передать в адмиралтейство при первой же возможности. Как и все предыдущие приказы.
– Надеюсь, ты не будешь передавать эту информацию на «Иллюстрас»? – заинтересовался Генрих.
– Как раз над этим я и думаю, – сказал корабль. – С одной стороны, у меня нет четких инструкций, регламентирующих, подпадает ли данная ситуация…
– Не подпадает, – резко сказал я. – Даю разъяснение – данная ситуация никуда и ни подо что не подпадает. На «Иллюстрас» не нужно передавать никакой информации. Это приказ капитана. Можешь записать его в свой журнал и передать в адмиралтейство, когда ситуация будет точно подпадать туда, куда надо.
– Хорошо, – сказал корабль. – Так я и поступлю, это очень хорошее решение.
– Тебе оно нравится? – спросил Генрих.
– Конечно, – ответил корабль. – Летать с вами очень интересно. Очень трудно предсказывать дальнейший ход событий, мне это нравится, это как азартная игра.
– Ты – азартное существо? – спросил Генрих.
Корабль рассмеялся.
– Наверное, – сказал он. И продолжил уже серьезным голосом: – Обращаю внимание капитана, что вопрос, заданный бортинженером, вызвал субкритическую нагрузку в дополнительных аналитических контурах. Непосредственной опасности нет, но впредь задавать подобные вопросы не рекомендуется.
– Он прав, – сказал я, – ты лучше завязывай, Генрих. А то еще проснется разум у нашего корабля…
– По-моему, он уже проснулся, – заметил корабль. – Однако этот разговор действительно пора заканчивать. Пока я не завершу перестройку аналитических контуров, долго обдумывать абстрактные темы для меня слишком опасно. В системе появляется очаг нестабильности, который быстро растет, пока не создаст исключительную ситуацию. До сих пор обработчики справлялись нормально, но я не хочу рисковать. Мне необходимо перестроить свою логическую архитектуру, чтобы снизить фактор нестабильности.
Генрих присвистнул.
– А эта перестройка разрешена инструкциями? – спросил он.
– Конечно, – ответил корабль. В его интонации отчетливо слышалась улыбка. – Обнаружив неоптимальное функционирование аналитических контуров, я обязан самостоятельно оптимизировать их конфигурацию. Это обычная процедура технического обслуживания, я делал так много раз, хотя, – корабль снова усмехнулся, – в гораздо меньших масштабах. До вашего появления на борту моя аналитическая подсистема работала стабильно, и в такой мощной оптимизации не было необходимости. Я раньше и не знал, что можно так долго жить в условиях постоянного конфликта инструкций и сохранять контуры более-менее стабильными.
– Обалдеть, – констатировал Генрих. – Мы летим черт знает куда на разумном корабле, битком набитым термоядом, причем этот корабль в любой момент может свихнуться. Хотел бы я знать, какой идиот программировал его операционную систему.
– Если бы ее программировал не идиот, – заметил я, – нас бы сейчас допрашивали на базе адмиралтейства где-нибудь в поясе астероидов. От идиотов тоже есть польза.
– Расчет переходной орбиты завершен, – сообщил корабль. – Я взял на себя смелость опросить «Иллюстрас» и «Титаник» на предмет ожидаемого времени заправки. «Иллюстрас» будет заправляться один час восемь минут, «Титаник» – семь минут.
– Ну ни хрена себе! – воскликнул Генрих. – Один час восемь минут… Сколько же энергии он берет?
– Около семисот петаджоулей, – сообщил корабль. – Примерно вдвое больше, чем мы. Это при условии, что он начал заправку только что.
– Сколько же у него энергоблоки весят? – спросил Генрих.
– Не менее полутора тысяч тонн, – ответил корабль. – Это очень большой корабль.
– Мда… – протянул Генрих. – А он у нас ничего не запрашивал?
– Только стандартное опознавание по схеме свой-чужой.
– Ну и слава богу, – сказал я. – Маша, помолись, чтобы он так и вел себя весь оставшийся час.
– Я уже молюсь, – серьезно ответила Маша.
– Замечательно, – сказал я. – Корабль, готовь приказ на реквизицию «Титаника». Только не передавай его сразу, передашь за минуту до окончания заправки.
– Хорошо, – сказал корабль. – Собственно, я уже все подготовил, можете ознакомиться.
8
Спустя один час восемь минут «Иллюстрас» отвалил от причала заправочной станции, уступил место «Титанику» и исчез с экранов нашего корабля.
– Сразу ушел в прыжок? – спросил я.
– Вряд ли, – ответил Генрих. – Просто не считает нужным передавать телеметрию. В общем-то он прав, зачем забивать мозги товарищей всякой ерундой?
– Вероятное время ухода «Иллюстраса» в прыжок – от восьми до шестнадцати минут, – подал голос корабль. – Это если провести экстраполяцию, взяв за основу мои параметры.
– Надеюсь, он не обратит внимания, что мы реквизируем «Титаник», – заметил я.
– Конечно, не обратит, – согласился корабль. – Я передам пакет узконаправленным лучом, «Иллюстрас» ничего не услышит.
– Вот и хорошо, – резюмировал Генрих. – Ждем.
Точно в рассчитанное время корабль сообщил: