Генрих немного поупирался, но согласился. Очень уж не хотелось ему надевать скафандр и спускаться вниз за деталями, а потом собирать схему на коленке в антисанитарных условиях. Но, с другой стороны, просто сидеть и ничего не делать еще хуже.
Последняя обитаемая комната являла собой сюрреалистическое зрелище. У входа свалены скафандры, посреди комнаты стоит здоровенный блин электроплиты, раскаленный до легкого красноватого свечения, вентиляторы разгоняют тепло в стороны, но все равно в центре комнаты жарко, а стены покрыты инеем. На стульях, столах, кушетках и прямо на полу расположились восемь человек, последние оставшиеся в живых. Генрих с Иоганном протянули через шлюзовую камеру провод, подключили его к компьютерной сети и теперь на экране телевизора светились цифры, показывающие, сколько времени осталось до полного проплавления ледяной пробки, закупорившей шахту. На данный момент, по мнению компьютера, нам оставалось ждать тридцать два часа. Впрочем, цифры менялись весьма странно и прихотливо, время ожидания то и дело прыгало на два-три часа в ту или другую сторону. Иоганн пытался объяснить, каким образом система определяет, сколько ей осталось работать, но никто ничего не понял, кроме одного – цифры очень приблизительные и фактически означают только то, что система как-то работает.
Саша слил шампанское из кухонной машины в канистру, приволок ее сюда и теперь время от времени прикладывался к стакану. Компанию ему составляла Маша, остальные ограничились одним-двумя стаканами – в таком настроении алкоголь, а в особенности шампанское, в горло не лезет.
– Давайте потрахаемся, что ли, – сказал вдруг Саша, опустошив очередной стакан.
– Давай, – согласился Иоганн. – Юити, хочешь его трахнуть?
– Легко! – рассмеялся Юити. – Давай, Саша, снимай шортики.
Саша вздрогнул и занервничал.
– Ты, это… ты что? – испуганно забормотал он. – Ты что, гей? Я имел ввиду Машу…
– А я имела ввиду тебя, – заявила Маша. – Иоганн, можно я его ножкой от стула трахну?
– Его – можно, – улыбнулся Иоганн. – А тебя – нельзя. Саша, перед тем, как раскрывать рот, надо думать. Геев среди нас нет, женщина только одна, всех семерых она не выдержит, а если не всех… Хочешь, чтобы мы тут переругались все?
– Извини, – буркнул Саша. – Не подумал.
– А зря, – заявил Иоганн. – Юити, забери у него шампанское, пожалуйста. Будешь хранителем алкоголя, выдавай по потребностям, но в меру. И вообще, пора уже спать, утро вечера мудренее. Кто хочет первым подежурить?
– Давай я, – сказала Маша. – А то еще трахнет кто-нибудь, – она улыбнулась.
– Давай, – согласился Иоганн, хихикнув. – Кто с ней вторым будет?
– Я, – сказал я.
– Спермотоксикоз? – поинтересовался Саша.
Иоганн вдруг резко помрачнел.
– Саша, – сказал он, – либо ты сейчас же извинишься перед Алексом, либо тебе станет очень больно.
– Извини, – сказал Саша.
– А теперь ложись спать, – потребовал Иоганн. – Нажрался как свинья и нарываешься. Нам тут только пьяной драки не хватало для полного счастья.
– Но… – начал говорить Саша, но Иоганн его оборвал:
– Никаких но. Скажешь еще одно слово – пойдешь спать в коридор. Без скафандра. Я понятно выражаюсь?
Саша мрачно кивнул и отвернулся.
– На пол ложись, – потребовал Иоганн. – Тебе и там будет мягко, алкаш чертов.
Саша открыл рот, чтобы что-то ответить, но увидел, как блеснули глаза Иоганна, и захлопнул рот с отчетливым клацаньем. Кажется, он воспринял последнюю угрозу всерьез.
– Иоганн, ты серьезно? – спросил я. – Если бы он сказал еще одно слово, ты бы его в коридор вытолкал?
– Конечно, – ответил Иоганн. – У нас тут все серьезно. Ты просто не привык к нашим порядкам.
– Честно говоря, и не хочется привыкать, – сказал я. – Жестокие у вас порядки.
– Какие есть, – пожал плечами Иоганн. – А что делать? В такой тесноте по-другому нельзя. Если не будет дисциплины – переругаемся, передеремся и поубиваем друг друга. А чтобы жить в мире, дураков надо учить, быстро и жестоко, а то не поймут. В нашем гадюшнике главное – вести себя по-людски, не лезть на рожон и вовремя извиняться, если чувствуешь, что накосячил. А если будешь права качать – тут же в холодильник отправишься, у нас с этим просто.
Иоганн окинул взглядом аудиторию и сказал:
– Давайте спать.
Я подошел к Маше и сел рядом с ней. Некоторое время мы сидели и молчали, глядя пустым взглядом в пространство и думая каждый о своем. А потом я услышал, что Маша тихо и неразборчиво что-то бормочет.
– Ты что, молишься? – удивился я.
Маша пожала плечами, скорее утвердительно, чем отрицательно.
– Ты тоже христианка? – спросил я. – Сначала Рик, теперь ты… Это дальний космос так действует?
Маша вначале кивнула, затем пожала плечами. Я спросил:
– Можно задам дурацкий вопрос?
– Задавай.
– Как ты собираешься жить после этого?
Маша в очередной раз пожала плечами.
– Я не собираюсь жить, – сказала она. – Наши шансы слишком мизерны, чтобы принимать их всерьез. Ну, выберемся на поверхность, а дальше что? Надо найти причал, найти корабль, суметь пробраться внутрь, в жилой отсек, а потом… У тебя в прыжке сердце останавливалось?
Я вспомнил фибрилляторы, уползающие в потолок капсулы, и кивнул.
– У меня тоже, – сказала Маша. – У тебя в корабле жилой отсек был одноместным? И у меня тоже. Я думаю, у всех кораблей жилой отсек рассчитан на одного человека, ну, самое большее, на двух, но это вряд ли. Больше просто не нужно, слишком редко корабли берут пассажиров на борт. Допустим, мы проберемся внутрь корабля, один человек займет место в капсуле. А остальные как будут выживать?
– Не знаю, – растерялся я. – Надо у Иоганна спросить или у Генриха…
– Могу сразу сказать, Генрих об этом еще не думал. Он такой человек, о далеком будущем он задумываться не любит. А Иоганн себе на уме, я не удивлюсь, если из всех нас только он один спасется.
Я тяжело вздохнул.
– Что-то странное здесь с людьми происходит, – сказал я. – Вроде на первый взгляд нормальные люди, а как приглядишься – такие подлецы…
Маша невесело усмехнулась.
– Жизнь такая, – сказала она. – Ты и сам скоро таким станешь. Добро пожаловать в дальний космос.
14
Мы просидели с Машей до четырех утра по местному времени, мы болтали обо всем на свете, время от времени прикладываясь к канистре. Оказалось, что у нас с ней (с Машей, а не с канистрой) много общего.
Маша тоже родилась в бедном районе большого города, только не Нью-Йорка, а Казани. Маше тоже повезло, она тоже ухитрилась выхлопотать стипендию в университете, отучиться и получить нормальное образование, только специальность у нее была другая – не менеджмент, а медицина, и окончила университет Маша без отличия.
Ее распределили участковым врачом в глухой сибирский край, который даже медвежьим углом не назовешь, потому что медведи там не водятся, а водятся песцы и северные олени. Из людей в этом краю обитают только реликтовые оленеводы, чей быт за последнюю тысячу лет почти не изменился, разве что место луков со стрелами заняли пулевые ружья. Бластеров оленеводы не признают, им оружие нужно не для самообороны и развлечения, а для охоты. А на охоте бластер не годится – охотнику нужна тушка и шкура, а не облачко жареной пыли.
Работа Маши сводилась в основном к приему родов, причем не столько у женщин, сколько у домашних олених. Бесплатный ветеринарный врач оленеводам не полагается, денег у оленеводов не бывает никогда, так что Маша имела полное право отказывать клиентам в решении их ветеринарных проблем, но другой работы почти не было, а без работы скучно. Сами оленеводы редко обращаются к врачам, лучшими врачами они считают своих шаманов, а если шаман не помог, что ж – такова божья воля. Маша долго не понимала, как можно так жить, но со временем она научилась если не понимать, то хотя бы принимать странную философию людей, по собственной воле живущих в первобытнообщинном строе. А потом в один прекрасный день старый седой шаман окрестил Машу, повесил ей на шею крестик из моржовой кости и Маша стала не то чтобы совсем своя, но уже не чужая.
Маша ударилась в мистицизм и одно время даже подумывала, не уйти ли ей в один из немногих сохранившихся монастырей, но жизнь повернулась иначе. Нелепая случайность рассорила ее с духовным отцом, выбросила из христианского мира, а дальше жизнь пошла совсем в другую сторону. Скука, наркотики, виртуалка, больница, вначале обычная, затем психиатрическая, отзыв лицензии, трущобы, снова наркотики, проституция, кражи, тюрьма, снова трущобы… А потом господь смилостивился и Маше предложили завербоваться в дальний космос. И она попала на Мимир.
На Мимире Маша избавилась от наркотической зависимости и вернулась в лоно церкви. Она убеждена, что все жизненные испытания ниспосланы ей богом, в том числе и то испытание, которое мы проходим сейчас, а когда оно закончится, душа Маши будет либо возвышена и очищена, либо закончит свой земной путь и направится туда, куда ей уготовано богом. Интересно, что Машу совсем не мучила совесть по поводу всех совершенных убийств. Маша волновалась исключительно из-за предстоящих тревог и волнений, но не из-за прошедших.
– А как же грех? – спросил я. – Так, вроде, это у вас называется? Пока творились все эти беспорядки, ты столько грехов на душу взяла…
– Сколько? – переспросила Маша с улыбкой. – Нисколько я грехов на душу не взяла. Сам посуди: убивать никого лично не убивала, красть не крала, прелюбодействовать при всем желании не могу – не замужем. Ни одной заповеди я не нарушила, нет на мне греха.
И действительно нет. Хорошо быть христианином, не нарушил формальных запретов – живи себе спокойно и не тужи. Впрочем, у древних христиан вроде бы все по-другому было…
Потом я долго рассказывал о себе. Маша не стала смеяться над моей историей, она искренне сочувствовала мне и это было так трогательно, что как-то само собой получилось, что она оказалась в моих объятиях, а наши губы встретились. Моя рука уже потянулась к застежке ее шорт, но Маша отстранилась и прошептала:
– Не надо. Люди проснутся, представляешь, каково им будет? Я-то одна, а вас семеро.
И действительно, незачем искушать людей почем зря. Взять хотя бы Сашу, ему обидно будет, что Иоганн ему запретил, а я на запреты наплевал. И Иоганну непонятно как себя вести, если он проснется, а мы тут с Машей… Нет, Маша права, надо подождать. Если все будет хорошо, завтра или, на худой конец, послезавтра, на корабле оттянемся. А может, и на Земле оттянемся, чем черт не шутит.
15
Утром мы с Машей все-таки сделали это. Точнее, не совсем утром, а за полчаса до полудня, но для нас это было утро. Я проснулся, огляделся по сторонам и увидел, что в комнате никого нет, кроме Маши, которая смотрит на меня вполне недвусмысленным взглядом. А потом все получилось само собой.
– Я люблю тебя, – прошептал я, натягивая шорты.
Маша широко улыбнулась, обнажив крупные белые зубы.
– Спасибо, – сказала она. – Мне тоже понравилось.
Я смутился. С одной стороны, я был искренен, я действительно люблю ее, возможно, даже больше жизни, но с другой стороны, пока я не знаю, что буду думать об этом, когда (если) мы выберемся с Мимира. Не стоит загадывать наперед и заранее произносить высокие слова, лучше подождать до завтра или послезавтра, а там видно будет.
Мы поцеловались и Маша сказала:
– Постарайся, чтобы другие ничего не заметили. А то ревновать начнут.
– Конечно, – сказал я. – Не дурак, сам понимаю.
Следующие полчаса были посвящены утреннему туалету. Нет, не умыванию, а туалету в самом прямом смысле слова. Температура в коридоре упала до минус восьмидесяти, выйти наружу можно только в герметичном скафандре, причем как ни старайся проскочить в дверь побыстрее, комната выстужается в момент, лишь у самого нагревателя остается чуть-чуть тепла. В коридоре гадить нельзя, расстегнешь скафандр – мигом промерзнешь до костей. Генрих с Риком где-то нашли еще один нагреватель и организовали на четвертом уровне теплый сортир, не то чтобы совсем теплый, но минус тридцать гораздо приятнее, чем минус восемьдесят, хотя и на таком морозе гадить экстремально. Одно хорошо, что дерьмо мгновенно замерзает до каменной консистенции и совсем не воняет.
Удовлетворив потребности тела, я вернулся в теплую комнату. Юити налил мне стакан шампанского, я выпил и посмотрел на экран телевизора. Оставалось четырнадцать часов.
– Алекс, мы тут одну вещь обсуждали, пока ты спал, – сказал вдруг Рик. – Как ты думаешь, станцию можно было спасти?
– Как спасти? – не понял я. – Нагревательные элементы больше не работают.
– Ну и что? Простейший нагреватель можно собрать из любых железяк. Энергии будет жрать немеряно, но ее здесь полно, хоть задницей ешь. Насчет всей станции не знаю, а обеденный зал точно можно отопить. Или вообще электрическую дугу собрать…
– Ультрафиолет пойдет, – вмешался Генрих.
– Прикрыть чем-нибудь.
– Ну, не знаю, – пожал плечами Генрих. – Если уж восстанавливать станцию, надо было родные нагреватели восстанавливать, вряд ли они абсолютно все вышли из строя. Если прогреть коридоры хотя бы до минус двадцати…
– А воздух откуда брать? – спросил Иоганн. – Регенератор-то полностью разрушен.
– Да хоть из воды электролизом, – заявил Рик. – Льда вокруг полно, топи не хочу.
– А как аммиак отфильтровывать? И куда углекислый газ девать? Можно, конечно, лишний воздух за борт стравливать… Но тогда непонятно, как азот восполнять… Аммиак разлагать? Для этого электролизной ванны недостаточно будет.
– Надо в базе данных поковыряться, – предложил Генрих. – Может, и получится что-нибудь собрать.
– А теперь-то какой смысл? – спросил Иоганн. – Мы же вроде решили, что уходим отсюда. Или кто-то считает, что лучше вечно торчать в холоде и дышать нашатырем вместо того, чтобы один раз рискнуть?
– Кто-то считает, что не стоило пускать сонный газ, – заявил Рик. – Люди вполне могли продержаться, пока не придет помощь.
– Как? – спросил Иоганн. – Допустим, мы сумели обеспечить регенерацию воздуха, допустим, собрали какой-то кустарный обогреватель. А жрать-то что? Не забывай, продуктовый склад разрушен.
Рик тяжело вздохнул.
– Оранжереи надо было делать, – сказал он.
– Надо было, – согласился Иоганн. – Но не сделали. И что теперь? Сокрушаться и вздыхать или все-таки попробовать спасти хотя бы свою собственную жизнь? Не знаю, как тебе, а мне второй вариант гораздо больше по душе.
– Еще бы, – процедил Рик сквозь зубы. – Твой лучший друг жив.
– Извини, – сказал Иоганн. – Но так получилось. По-твоему, я должен был выгнать Сашу и взять на его место Женю?
– Почему сразу Сашу? – окрысился Саша.
– Для примера, – хищно улыбнулся Иоганн. – Исключительно для примера. Или ты думаешь, Рик, что Дэвид менее достоин жить, чем Женя? Или чем Маша? Разве ты бог, Рик, чтобы решать, кто достоин жить, а кто нет?
– Что ты знаешь о боге?! – рявкнул Рик.
Краем глаза я заметил, что Юити плавно и бесшумно поднялся и медленно пошел в угол комнаты, где валялся его меч.
– Ничего, – спокойно ответил Иоганн. – Извини, Рик, я не хотел тебя обидеть. Я хотел сказать только одно – никто из нас не вправе решать, кому жить, а кому нет. Нам просто повезло, а другим нет. На твоем месте мог оказаться Женя или Эберхарт, да вообще кто угодно. Между прочим, это Алекс уговорил меня сохранить тебе жизнь. Так что не ругайся, а поблагодари его и успокойся.
– Спасибо, Алекс, – серьезно сказал Рик. – Но я все равно считаю, что пускать газ было подло.
– Не спорю, – кивнул Иоганн. – Подло и гнусно. Что поделаешь, жизнь вообще гнусная штука. Но я считаю, что лучше быть подлецом, чем жертвой подлости.
Из телевизора вдруг раздалось тревожное жужжание. Под большой надписью, сообщавшей, что до полного проплавления пробки осталось двенадцать часов и сколько-то там минут, появилась новая надпись, более мелким шрифтом – бессмысленный набор ежесекундно меняющихся букв и цифр.
– Извините, – сказал Иоганн. – Генрих, позволь, я посмотрю поближе, кажется, это в моем блоке проблемы.
– Похоже на то, – сказал Генрих и встал с кресла, стоящего у стола дежурного. – Садись.
Иоганн сел в кресло, активизировал трехмерный экран компьютера, тут же перевел экран в плоский режим и стал внимательно изучать какие-то таблицы, на мой взгляд, абсолютно бессмысленные. И не только для меня – даже Генрих, судя по его лицу, ничего не понимал в них.
– Что это, Иоганн? – спросил он.
Иоганн только отмахнулся.
– Не мешай, – сказал он и тут же добавил: – Извини. Кажется, у нас неприятности.
Следующую минуту Иоганн выводил на экран то одну, то другую таблицу, и лицо его становилось все более серьезным.
– Паршиво, – в конце концов резюмировал он. – Алекс, пойдем, мне потребуется твоя сила.
– Куда пойдем? – переспросил я.
– Куда-куда… – буркнул Иоганн. – В шахту, куда же еще. Рик, Маша, помолитесь за нас. Алекс, возьми запасные баллоны. Быстро нас не ждите.
16
Зашумели насосы, откачивающие воздух, скафандр начал раздуваться, заложило уши.
– Проверка связи, – сказал Иоганн. – Как меня слышишь?
– Нормально слышу, – ответил я. – Что там случилось?
Иоганн странно хихикнул.
– Да ничего не случилось, – сказал он. – Пробка благополучно проплавлена. Антиграв выстрелился в небо, оборвал трос и валяется где-то на поверхности.
Мне показалось, что я ослышался.
– А почему ты всем не сказал? – спросил я.
– А зачем? – ответил Иоганн вопросом на вопрос. – На корабле, на котором ты сюда летел, сколько капсул было в жилом отсеке?
– Одна. Погоди… Ты на что это намекаешь?
– Ни на что, – снова хихикнул Иоганн. – Боишься, что я не пущу тебя на корабль? Зря боишься. Я тебя даже вперед пропущу, чтобы не боялся. Нельзя лезть наверх всей толпой, один человек найдет себе место на корабле, ну, может, два человека найдут, а остальные? Хорошо, если у причала грузовики в очередь выстроились, а если там один большой танкер висит? Двое суток в открытом космосе никак не продержишься, придется назад возвращаться, а зачем? Лучше по одному выходить, суеты будет меньше и нервы целее.
Вроде бы Иоганн все говорил правильно, но я все равно чувствовал в его словах какую-то неправильность, даже не неправильность, а ложь.
– Предлагаешь прямо сейчас подняться на поверхность и улететь? – спросил я. – А ребятам как сообщим, что проход открыт?
– Для начала я предлагаю просто подняться на поверхность, – сказал Иоганн. – Разведаем обстановку, а потом ты полетишь к причалу, а я спущусь вниз и расскажу остальным. Возражения есть?
– Только одно возражение. Почему ты никому ничего не сказал сразу?
– По одной-единственной причине – из осторожности. Ты заметил, что творится с Юити?
– А что с ним творится? – удивился я. – Спокоен как слон, по нему и не скажешь, что вчера двенадцать человек в лапшу покромсал.
– Ты его не знаешь, – вздохнул Иоганн. – Если бы ты знал его столько времени, сколько я, ты бы думал совсем по-другому. Юити – парень веселый, открытый, если он начал вести себя как кондовый самурай – быть беде. Рик тоже на грани срыва, а о Саше я вообще молчу. Ты уверен, что они не ломанутся к выходу, потеряв головы и топча друг друга?
– Уверен, – сказал я. – В случае чего мы с Юити быстро всех построим.
– Если у самого Юити крышу не снесет, – уточнил Иоганн. – Нет, Алекс, ты как хочешь, а я к таким экспериментам не готов. Если ты уверен, что знаешь лучше – иди и поступай как знаешь, я тебе помешать не могу. Но очень прошу – не делай этого. Допустим, ты прав, а я ошибаюсь. Что плохого случится, если ты последуешь моему совету? Да, ребята будут беспокоиться, но они и так уже беспокоятся. Думаешь, я не вижу, какими глазами мы все смотрим на это дурацкое табло? И я тоже смотрю на него с дурной надеждой, хотя мне ли не знать, какая ерунда там написана! Если ты прав и мы поднимемся на поверхность, ничего страшного не произойдет. А если прав я и мы пойдем назад и скажем всем всю правду… честно говоря, тоже скорее всего ничего не произойдет, я на это надеюсь, но что, если я зря надеюсь? Мы, мимирцы, обычно спокойные, но когда нас прорывает, тогда хоть святых выноси. Хочешь, чтобы снова пошла резня, как позавчера? Не знаю, как ты, а я не хочу. Я очень надеюсь, что ты прав, но что если ты не прав? Ты готов рискнуть всеми восемью жизнями?
– Ну, не знаю, – смешался я. – Ладно, убедил, пусть будет по-твоему. Полезли наверх.
Интуиция подсказывала мне, что я делаю ошибку, но я никак не мог понять, в чем она заключается. Сейчас бы синдикейта вколоть… Хотя нет, синдикейт колоть нельзя, если перед гиперпрыжком отходняк начнется, никакая вакцина не спасет.
– Спасибо, – сказал Иоганн. – Извини, что заставляю тебя поступать по-своему. Можешь считать меня глупым стариком, боящимся собственной тени.
– Да ладно тебе, – улыбнулся я. – Пойдем.
Пока мы спорили, насосы откачали воздух из шлюза, наружная дверь открылась и вход в лифтовую шахту зазиял черным провалом. Я включил налобный фонарь и чуть не ослеп от яркого света.
– Осторожнее! – прошипел Иоганн. – Убавь!
Я убавил мощность почти до нуля, но глаза все равно ничего не видели. Я стоял на месте и глупо моргал, пытаясь стряхнуть застилающую взор бледно-зеленую пелену.
– Что это? – спросил я.
– Снег, – ответил Иоганн. – Лед плавится, вода стекает вниз, в полете струя дробится на мелкие капельки, они замерзают, получается снег. Между прочим, снежинки в вакууме падают очень быстро, намного быстрее, чем на земле. Упадет на голову – мало не покажется, это как из рогатки камнем получить. Как зрение восстановится, надо посмотреть, закончился снегопад или нет, если нет – придется подождать.
Минут через пять стало ясно, что снегопад закончился. А еще через минуту стало ясно, что нам пора брать в руки лопаты и немного поработать дворниками. Снега навалило по пояс, он был очень мелкий, почти как пудра, и очень скользкий, ходить по нему было практически невозможно. Хорошо, что лопаты уже тут, да и не только лопаты.
– Пока вы с Машей спали, я народ мобилизовал, чтобы не скучали, – пояснил Иоганн. – Все необходимое уже притащили. Лебедка, тросы, костыли…
– Какие костыли? – не понял я.
– Ну, ледорубы тепловые.
Я вспомнил свое бессмысленное восхождение и передернулся. Иоганн не мог заметить моего жеста, но он все-таки заметил его. Или догадался.
– Извини, – сказал Иоганн. – Мы с Генрихом действительно не сразу поняли, как по уму надо было все делать. Надо было подождать пару дней, обдумать все как следует, но, сам понимаешь, нервы…
Я кивнул, сообразил, что Иоганн не видит моего жеста сквозь поляризованный стеклопластик, и хмыкнул что-то неразборчивое.
Минут через пятнадцать центральная часть дна шахты была очищена от снега, зато у стен образовались настоящие сугробы.
– Вроде нормально, – сказал Иоганн. – Ты как себя чувствуешь? Мышцы сильно болят?
– Еще бы им не болеть, – проворчал я. – Но поднять тебя, я, пожалуй, подниму. А вот ты меня как поднимешь?
– Все продумано, – улыбнулся Иоганн и продемонстрировал мне примитивную лебедку. – Генрих соорудил. Она килограммов пятнадцать весит, сможешь нас вместе поднять?
– А ты сколько весишь?
– Шестьдесят три.
– Здесь или на Земле? Хотя погоди, что я несу…
Иоганн хихикнул.
– На Земле, – сказал он. – Со скафандром будет около восьмидесяти, может, восемьдесят пять. Вместе с лебедкой сотня.
– Не осилю, – заявил я. – Я сам вместе со скафандром на Земле около сотни вешу, как бы меня наверх не утащило.
– Значит, два раза придется тягать, – вздохнул Иоганн. – Ничего, справимся.
Следующие полчаса я изображал то ли первобытного ткача, то ли первобытного крановщика. Зажав трос в руке, я с силой опускал руку вниз, перехватывал трос другой рукой и повторял все сначала. Поднимать Иоганна было нетяжело (благословенна будь низкая гравитация), но утомительно. Примерно как на тренировке ушу.
– Осторожнее! – услышал я вдруг голос Иоганна. – Замедляйся помаленьку, уже немного осталось.
Я стал тянуть осторожнее и вскоре Иоганн велел остановиться. Затем он попросил вытравить еще метр троса, потом еще полметра, а потом я вдруг почувствовал, что трос провис.
– Готово, – сказал Иоганн, – я наверху. Сейчас маленько передохну и начну отцепляться. Ты можешь пока мешок подтащить поближе.
Что это за мешок, Иоганн объяснил мне еще до подъема – в него сложены все инструменты, необходимые для нашей миссии. Весил мешок килограммов пятьдесят, это по земному, на Мимире, соответственно, килограммов шесть, он казался почти невесомым, особенно по сравнению с Иоганном.
– Сейчас начну трос вытравливать, – сообщил Иоганн. – Отойди в сторонку, а то вдруг из рук вырвется, пришибу еще, не дай бог.
Я отошел в сторонку и стоял там минут пятнадцать. Наконец, в луче фонаря показалась железяка, привязанная Иоганном к концу троса.
– Есть! – крикнул я. – Вижу конец. Начинаю мешок вязать.
Я привязал мешок и стал поднимать его по той же схеме, как поднимал Иоганна. Только теперь двигать руками было намного легче. Я почти не устал, гораздо сильнее меня донимал постоянный нудеж Иоганна, который не уставал повторять, чтобы я не дергал за веревку слишком сильно, а то мешок ударится о стену, порвется, инструмент рассыплется и мало что придет в негодность, так еще и меня пришибить может. На мой взгляд, Иоганн нес полнейшую ахинею, в самом деле, где трос и где стена? Но ругаться с ним не хотелось, так что я травил себе трос, стараясь не обращать внимание на занудство пожилого человека.