Это было уже слишком! Даже миссионер не ожидал, что произойдет такое, что лев начнет молиться. Он был счастлив. Но потом подумал: «Что теперь делать? Что я должен делать?» Но к тому времени он также был загипнотизирован, не только лев. И поэтому он подумал: «Лучше последовать примеру льва». И он также склонился и начал молиться. Снова прошло пять минут. Потом лев открыл глаза и сказал: «Человек, что ты делаешь? Я молюсь, а что ты делаешь?» Этот лев был благочестивым львом, но только в мыслях, но в поступках он был, конечно, львом. Он собирался пообедать человеком и молился перед едой.
 
   Таково положение всего человечества, которое чисто в мыслях, но в действиях человек остается животным. И так будет до тех пор, пока мы будем привязываться к мыслям, вместо того, чтобы создать ситуацию, в которой мысли изменятся.
   Патанджали не говорил, что хорошо любить. Он помогает вам создать ситуацию, в которой любовь может расцвести. Вот почему я говорю, что он научен. Если вы будете следовать за ним шаг за шагом, вы увидите, как в вас расцвело много того, что раньше для вас было просто недостижимым, вы даже не могли этого представить. Вы не могли даже мечтать об этом. Если вы измените еду, если вы измените позы тела, если вы измените, условия сна, если вы измените обычные привычки, вы увидите, как в вас вырастает новый человек. И тогда возможны разные перемены. После одной перемены возможными станут другие перемены. Шаг за шагом, станут возможными новые возможности. Вот почему я говорю, что он логичен. Он не логик и философ, но он логичный, практичный человек.
 
    Второй вопрос: «Вчера вы ссылались на западных мыслителей, которые начали во всем сомневаться, в чем можно сомневаться, но не могли сомневаться в себе. Вы сказали, что это огромное достижение на пути раскрытия божественного. Почему?
 
   Раскрытие высшего сознания означает то, что вы имеете в себе что-то определенное. Вот что означает доверие. У вас есть, по крайней мере, что-то одно, чему вы доверяете, в чем вы не можете сомневаться, даже если бы хотели. Вот почему я сказал, что Декарт пришел в результате логических исследований к такому выводу: «Мы не можем сомневаться в себе. Я не могу сомневаться в том, что я есть, потому что даже для того, чтобы сказать, что я сомневаюсь, ядолжен быть. Само утверждение того, что я сомневаюсь, нуждается во мне».
   Вы могли слышать известное высказывание Декарта: «Когито эрго сам»,я думаю, значит, я существую. Но это просто начало, и Декарт никогда не шел дальше этого начала. Он снова повернул назад. Вы можете вернуться обратно, дойдя до двери. Он был счастлив, что нашел центр, определенный центр, и, отталкиваясь от него, он начал строить свою философию. Поэтому все, что он отрицал раньше, он втащил через заднюю дверь: «Раз я существую, значит должен быть творец, который меня создал». Потом последовали рай и ад, Бог и грех и вся христианская теология.
   Он использовал процесс философских рассуждений, он не был йогином. Он на самом деле не искал свое бытие. Он искал только теорию. Открытие означает то, что вы должны превзойти, вы должны возвыситься, вы должны пройти, пробраться через это. Вы не должны цепляться. Если вы будете цепляться за проход, любой проход закроется.
   Очень хорошо понять то, что, по крайней мере, вы не можете сомневаться в себе. Тогда правильным шагом будет следующий: «Если я не могу сомневаться в себе, если я чувствую, что я есть, я должен знать, кто я есть. И тогда вопрос становится правильным. Тогда вы движетесь в религию. Потому что когда вы спрашиваете, кто я есть, вы задаете фундаментальный вопрос, - не философский вопрос, а жизненный. Никто другой не может ответить, кто вы есть. Никто другой не может дать вам готового ответа. Вы должны искать сами. Вам придется копать в себе.
   Просто эта логическая определенность, которая заключается в том, что вы есть, не будет иметь много пользы, если вы не пойдете дальше и не спросите: «Кто я!» Никто не может ответить вам. Вы спрятаны внутри. Вы должны проникнуть в это измерение, в котором вы находитесь, и встретиться с собой.
   Это другое путешествие, внутреннее путешествие. Все наши путешествия внешние: мы строим мосты для того, чтобы достигнуть каких-то мест. И такой вопрос означает то, что вы должны сломать все мосты, построенные по направлению к другим людям. Все, что вы сделали снаружи, должно быть отброшено. И что-то новое должно начаться внутри. Это будет сложно. Просто потому, что вы так привыкли к внешнему. Вы всегда думаете о других, и никогда не думаете о себе.
   Это странно, но никто не думает о себе. Все думают о других. Если иногда вы думаете о себе, это также связано с другими. Это никогда не будет чистым. Это касается не только вас. Когда вы думаете только о себе, вы должны отбросить мышление вообще. Потому что о чем вы можете думать? Вы можете думать о других, потому что мышление означает «о ком-то». Что вы можете думать о себе? Вы должны отбросить мышление и должны заглянуть внутрь, не думая, но, вглядываясь, наблюдая, вы должны стать свидетелями, увидеть. Вы должны смотреть на себя.
   Сомнения хороши. Но если вы сомневаетесь, если вы постоянно сомневаетесь, остается только одна незыблемая скала, в которой невозможно сомневаться. Это ваше существование. Тогда возникает новый вопрос, но это уже не вопрос. Вы обязаны спросить: «Кто я?»
   Рамана Махарши всю свою жизнь давал ученикам лишь одну технику. Он говорил: «Просто сидите, закройте глаза и продолжайте спрашивать: «Кто я? Кто я?» Используйте эту мантру. Но это не мантра. Вы не должны пользоваться этими словами, как мертвыми словами. Это должно стать внутренним проникновением.
   Продолжайте спрашивать. Ваш ум часто будет говорить, что вы — это душа, что вы — это личность, что вы божественны. Но не слушайте эти слова. Отложите их до тех пор, пока не узнаете, кто вы. И если вы постоянно и упорно будете отбрасывать ум в сторону, однажды случится взрыв. Ум взорвется. И все заимствованное знание исчезнет из вас. И впервые вы столкнетесь с собой, заглянете внутрь себя. Это открытие. Таков путь и таков вопрос.
   Спросите себя, кто вы, и не цепляйтесь за дешевые ответы. Все ответы, которые даются другими, дешевые. Настоящий ответ может прийти только из вас самих, точно так же, как настоящий цветок может зацвести только на самом кусте. Вы не можете найти цветок без куста. Вы можете это сделать, но этот цветок будет мертвым цветком. Он может обмануть других, но он не может обмануть само дерево. Дерево знает: «Это просто мертвый цветок висит на моих ветвях. И это просто груз. Он не приносит счастья, это просто бремя». Дерево не может этого праздновать, не может этого приветствовать.
   Дерево может приветствовать только то, что идет от самых корней, из внутреннего бытия, из сокровенных глубин. И когда что-то идет из сокровенных глубин, цветок становится душой. И через цветок древо танцует, поет. Вся жизнь дерева наполняется смыслом. Точно так же ответ придет от вас, от ваших корней. И тогда вы будете танцевать. Вся ваша жизнь наполнится смыслом.
   Если ответ идет извне, это будет мертвым знаком, но если он исходит из глубин, это будет не мертвый знак, а знак, полный значения. Помните эти два слова: знак и значение. Знак может быть дан извне, значение может расцвести только внутри. Философия имеет дело со знаками, с концепциями, со словами. Религия имеет дело со значением. Ее не волнуют слова, знаки и символы.
   Но это будет отчаянное путешествие для вас, потому то никто вам не может помочь на самом деле, и все те, кто помогает, на самом деле есть препятствия. Если кто-то слишком сильно присматривает за вами и дает вам ответы, это ваш враг. Патанджали не дает вам ответов, он только собирается обозначить путь, откуда вырастет ваш собственный ответ, откуда вы получите ответ.
   Великие мастера на самом деле дают вам только методы, они не дают вам ответы. Философы давали ответы, но Патанджали, Иисус и Будда не давали ответов. Вы спрашивали, и они давали вам методы, давали вам техники. Вы должны найти ответы сами, благодаря усилиям, благодаря страданиям, благодаря проникновению, благодаря тапасчарье.И тогда придет ответ и станет важным. Вы получите удовлетворение через него.
 
    Третий вопрос: «Будда передал Махакашьяпе то, что не мог передать другим, словами. К какой категории знания относится это знание: к прямой передаче, к косвенной передаче, или к передаче посредством слов? В чем было это послание?
 
   Сначала вы спрашиваете: «Каково было это послание?» Но если Будда не смог передать его посредством слов, я также не могу передать это словами. Это невозможно.
 
   Расскажу вам одну историю. Один ученик пришел к Мулле Насреддину. И он спросил у Муллы: «Я слышал, что у тебя есть тайна, высшая тайна, ключ, который может открыть все двери таинственного». Насреддин ответил: «Да, у меня есть такой ключ. Но почему ты спрашиваешь об этом?» Ученик упал к его стопам и сказал: «Я искал тебя, мастер. Если у тебя есть этот ключ и тайна, сообщи о них мне».
   Насреддин сказал: «Если это такая тайна, ты, должно быть, понимаешь, что невозможно сказать о ней так просто. Тебе придется ждать». Ученик спросил: «Сколько ждать?» Мулла ответил: «Это тоже не точно известно. Все зависит от твоего терпения. Это может быть три года, а могут быть все тридцать». Ученик ждал. Через три года он снова спросил. Насреддин ответил: «Если ты спросишь еще раз, тогда точно тебе придется ждать тридцать лет. Просто жди. Это не обыкновенная вещь. Это высшая тайна».
   Тридцать лет прошло, и ученик сказал: «Мастер, теперь вся моя жизнь прошла впустую. Я так ничего и не получил. Теперь ты должен сообщить мне тайну». Насреддин ответил: «Есть одно условие. Ты должен мне обещать, что будешь хранить эту тайну и никому не скажешь о ней». Ученик ответил: «Обещаю тебе, что буду хранить эту тайну, пока не умру. Я не расскажу ее никому».
   Насреддин сказал: «Спасибо. То же самое, я обещал своему мастеру. И если ты будешь хранить эту тайну до смерти, почему бы мне также не сделать того же самого?»
 
   Если Будда молчал, я также буду молчать. Я тоже могу просто промолчать. Есть нечто, что нельзя высказать словами. Это не послание. Потому что послание всегда можно передать словами. А если что-то нельзя сказать, это не может быть посланием. Послание — это нечто сказанное, нечто, что должно быть сказано, что может быть сказано. Послание всегда идет на уровне слов.
   Будда не передавал послание. Почему он не мог этого высказать словами? Там было десять тысяч учеников. Но только Махакашьяпа получил его, потому что он мог понять молчание Будды. В этом тайна тайн. Он смог понять тишину.
 
   Будда молчал, сидя однажды утром под деревом. Он готовился дать проповедь, все ждали этого. Он молчал и молчал. Ученики почувствовали беспокойство. Так никогда раньше не было. Раньше он приходил, говорил и уходил. Но теперь прошло уже пол часа. Солнце взошло. Всем было очень жарко. Снаружи царила искусственная тишина, но внутри все чувствовали беспокойство, все внутри болтали: «Почему Будда молчит сегодня?»
   А он сидел под деревом с цветком в руке и продолжал смотреть на цветок, как будто бы он даже не осознавал, что там присутствовали десять тысяч учеников, которые собрались там для того, чтобы слушать. Они пришли из очень далеких деревень. Они собрались со всей страны. Потом кто-то сказал, кто-то набрался мужества и спросил: «Почему ты не говоришь? Мы ждем». Будда ответил: «Я говорю, все полчаса я продолжал говорить».
   Это было парадоксальным. Это было совершенно нелепым. Он молчал. Он не сказал ни слова. Но они не могли сказать Будде: «Ты говоришь нелепость». Ученики снова молчали, теперь еще больше обеспокоенные.
   И внезапно один ученик, Махакашьяпа, начал смеяться. Будда подозвал его, отдал ему цветок и сказал: «Все, что можно было сказать, я сказал другим, а то, что нельзя сказать, я передал тебе». Он дал цветок, но этот цветок — просто символ. Вместе с цветком он передал ему какой-то смысл. Цветок — это просто символ, но он передал еще кое-что, что невозможно передать словами.
 
   Вы также знаете, что определенные чувства невозможно передать. Когда вы глубоко любите, что вы делаете? Вы чувствуете, что бессмысленно просто говорить: «Я люблю тебя. Я люблю тебя». И если вы будете говорить это слишком много, другой человек начнет скучать. Он будет думать, что вы повторяете как попугай. А если вы будете продолжать дальше, другой человек подумает, что вы не знаете что такое любовь.
   Когда вы чувствуете любовь, - бессмысленно говорить, что вы любите. Вы должны делать что-то, что-то важное. Это, может быть, поцелуй, это могут быть объятия, вы можете просто взяться за руки, ничего не делая. Но это важно. Вы передаете что-то, что не может быть передано словами.
   Будда передал что-то, что не может быть передано словами. Он отдал цветок. Это был дар. Этот дар видимый. Но что-то невидимое передавалось посредством этого дара.
   Когда вы берете руку друга, это можно увидеть. Когда вы беретесь за руки, само по себе это не имеет большого значения, но нечто передается при этом. Это обмен. Какая-то энергия, какие-то чувства, что-то глубокое передается. Таков знак. Рука — это просто знак. Смысл этого невидим, он просто передается. Это не послание, это дар — это милость.
   Будда передал себя, он не передал какое-то послание. Он передал себя Махакашьяпе. И по двум причинам Махакашьяпа смог получить это. Во-первых, он полностью молчал, когда молчал Будда. Другие также молчали внешне, но на самом деле они не молчали. Они постоянно думали: «Почему Будда молчит?» Они смотрели друг на друга, общаясь жестами: «Что случилось с Буддой? Неужели он сошел с ума? Он никогда раньше не молчал».
   Никто не молчал. Только Махакашьяпа среди всех собравшихся десяти тысяч учеников, молчал. Его ничего не волновало. Он не думал. Будда смотрел на цветок, а Махакашьяпа смотрел на Будду. А вы не можете найти такого великолепного цветка, как Будда. Это было самое значительное цветение человеческого сознания. Итак, Будда продолжал смотреть на цветок, а Махакашьяпа продолжал смотреть на Будду. Лишь два человека не думали. Будда не думал, он смотрел, и Махакашьяпа не думал, он тоже смотрел. Это та причина, по которой он смог получить.
   А вторая причина была в том, что он засмеялся. Если молчание не может стать праздником, если тишина не может стать танцем, если тишина не может стать экстазом, то она патологическая. Тогда она превратится в печаль. Тогда она превратится в болезнь. Тогда тишина не будет живой, она будет мертвой.
   Вы можете молчать, когда умрете, но тогда вы не получите милость Будды. Тогда божественное не может спуститься на вас. Божественное нуждается в двух вещах: в тишине и в танцующей тишине, в живой тишине. И в это мгновение он был и тем, и другим. Он молчал, но когда все стали серьезными, он рассмеялся. Будда излил себя, это не послание. Обретите эти две вещи, тогда я смогу перелить себя в вас. Молчите, и не делайте это печальным. Смейтесь и танцуйте. Тишина должна быть подобной тишине ребенка, она должна быть полна энергии, вибрировать, быть экстатичной. Она не должна быть мертвой. Только тогда то, что сделал Будда с Махакашьяпой, может быть сделано с вами.
   Все мое усилие направлено на то, что однажды кто-то может стать Махакашьяпой. Но это не послание.
 
    Четвертый вопрос: «Вы часто говорили, что большинство писаний имеют много искажений. Страдает ли Йога Сутра Патанджали от того же недостатка, или нет?
 
   Нет, сутры Патанджали, совершенно чистые. Никто никогда ничего не изменял в них. И есть причины, по которым это не может быть сделано. Во-первых, Йога Сутры Патанджали — не популярные писания. Это не Гита, это не Рамаяна, не Библия. Обычные массы людей не интересуются ими. Когда обычные люди интересуются чем-то, они делают это нечистым. Так должно быть, потому что тогда писания должны соответствовать их уровню. Йога Сутры Патанджали предназначались лишь для экспертов. Лишь немногие избранные интересовались ими.
   Не каждый будет ими интересоваться. И если случайно у вас есть эти Сутры, вы сможете прочитать лишь несколько страниц, а потом вы выбросите эту книгу. Это не для вас. Это не история, не спектакль, не аллегория. Они не простые, это научный трактат, лишь для избранных.
   И способ, посредством которого они были написаны таков, что те, кто не готов к ним, автоматически повернутся к ним спиной. Подобный случай произошел в этом веке с Гурджиевым. Тридцать лет он писал одну книгу. Но человек такого ранга, как Гурджиев, мог бы сделать эту работу за три дня. Даже трех дней было бы много. Так и сделал Лао Цзы. Он написал за три дня трактат Дао Дэ Дзин. Гурджиев также мог написать свою книгу за три дня, у него не было трудностей. Но тридцать лет он писал свою первую книгу. И что он делал? Он писал одну главу и потом читал ее перед учениками. Ученики слушали главу, а он смотрел на учеников. Если они могли понять ее, он ее менял. Таково было условие. Если они могли понять ее, он ее менял. Если он видел, что они следуют ей, он считал, что она неправильна. За тридцать лет каждую главу прочитали тысячи раз. И каждый раз он наблюдал за ними. Когда книга стала такой, что ее невозможно было понять, когда никто не мог понять ее, тогда...
   Даже очень разумные люди должны были прочитать ее, по крайней мере, семь раз, и лишь тогда проблески понимания начинали приходить к ним. И тогда это также были лишь проблески. Если они хотел проникнуть еще глубже, им приходилось практиковать все, что он говорил. И благодаря практике, смысл становился ясным. И целая жизнь уходила на понимание того, что было в ней написано.
   К таким книгам невозможно давать комментарии. На самом деле, есть лишь немногие люди, которые прочитали первую книгу Гурджиева полностью. Это трудно, в ней была тысяча страниц. Поэтому, когда первое издание было напечатано, он опубликовал его с условием: только первые сто страниц были разрезаны, все остальные страницы были запечатаны. Были обрезаны лишь сто страниц. Причем на книге было написано, что если вы прочитали первые сто страниц и хотите прочитать дальше, тогда обрежьте остальные страницы. Иначе вы можете вернуть ее издателю и получить обратно свои деньги.
   И говорится, что есть лишь немного людей, которые прочитали книгу полностью. Она написана таким образом, что немедленно вызывает утомление. Вы читаете двадцать, двадцать пять страниц, и этого достаточно для вас, все кажется таким сумасшедшим.
   Сутры Патанджали точно такие же. Там есть лишь суть. Кто-то спросил у меня: «Сутры Патанджали сконденсированы...» Как раз вчера кто-то пришел и сказал: «...а вы так много говорите об этих сутрах». Мне приходится, потому что его семя проросло и превратилось в дерево.
   Каждая сутра сконденсирована. Вы не можете сделать ничего с ней. И никого это не интересует. Это был один из методов для того, чтобы книга всегда оставалась чистой. И многие тысячи лет эту книгу никто не писал, она просто передавалась от учителя к ученику. Она передавалась от одного человека к другому просто по памяти. Она не была записана, поэтому никто не мог ничего сделать с ней. Это была священная память, которая хранилась так. И даже, когда эта книга была записана, она была записана так, что если вы что-то добавляли к ней хоть что-то, это немедленно можно было обнаружить.
   Только такие люди как Патанджали могли сделать это, вы не могли этого сделать. Просто представьте, если бы перед вами положили одну из формул Эйнштейна, что бы вы могли с ней сделать? Если бы вы хоть что-то сделали, это тотчас же можно бы было обнаружить. Пока ум, подобный уму Эйнштейна не начнет действовать, с ней ничто нельзя сделать, вы этого не можете. Эта формула совершенна. Ничего нельзя добавить. Ничто нельзя стереть в ней. Она сама по себе представляет собой единство. Что бы вы ни делали, это немедленно станет ясным.
   Есть такие важные формулы. Если вы добавите хоть одно слово, каждый, кто практикует йогу, немедленно поймет, что это неправильно.
 
   Я расскажу вам одну историю. Это случилось в этом столетии. Один из величайших поэтов Индии, Рабиндранат Тагор, перевел свою книгу, Гитанджали, с бенгали на английский. Он сам перевел ее. И потом он немного сомневался, хорош ли этот перевод, или нет. Поэтому он спросил у Эндрюса, одного из учеников и друзей Махатмы Ганди: «Просто прочти, как тебе перевод?» Эндрюс не был поэтом, он был хорошо образованным англичанином, который знал язык, грамматику и все остальное. Но он не был поэтом.
   Поэтому в четырех местах, он предложил Рабиндранату изменить слова. Он сказал: «Измени несколько слов, они не соответствуют правилам грамматики, и англичане не поймут их». И тогда Рабиндранат просто изменил то, что посоветовал ему изменить Эндрюс. Он изменил четыре слова в переводе. Потом он поехал в Лондон, и впервые на собрании поэтов, один из английских поэтов того времени, Йетс, устроил это собрание. И впервые был прочитан этот перевод.
   Когда весь перевод был прочитан, все слушали. Рабиндранат спросил: «У вас есть какие-то предложения? Потому что это перевод, английский — это не мой родной язык».
   И это очень трудно — переводить поэзию. Йетс, который был поэтом того же ранга, как и Рабиндранат, сказал: «Есть лишь четыре места, в которых что-то неправильно». И это были в точности те самые места, те самые четыре слова, которые посоветовал изменить Эндрюс!
   Рабиндранат не мог в это поверить. Он сказал: «Как, как ты смог это обнаружить? Потому что, как раз эти четыре слова перевел не я. Их посоветовал мне использовать Эндрюс». Йетс ответил: «Вся поэзия льется как поток. Лишь эти четыре слова как камни. Поток нарушился. Кажется, что кто-то другой потрудился над ними. Твой язык, может быть, и не соответствует грамматике, твой язык нельзя назвать стопроцентно правильным. Так и не может быть. Это мы можем понять. Но это стопроцентная поэзия. Но эти четыре слова написаны школьным учителем. Грамматика стала правильной, но поэзия исчезла».
 
   С Патанджали вы не можете сделать все, что хотите. Каждый, кто занимается йогой, может легко это обнаружить. Может понять. Что вмешался кто-то, кто ничего не понимает. Есть несколько книг, которые все еще чистые, и эта чистота может быть сохранена. Эта книга — это одна из таких книг. Ничто в ней не изменено. Ни одного слова. Ничто не добавлено. Она такая, как хотел Патанджали.
   Это труд объективного искусства. Когда я говорю труд объективного искусства, я имею в виду определенные вещи. Были предприняты все предостережения. Когда эти сутры были сжаты, были предприняты все предостережения, чтобы они не были уничтожены. Они были созданы так, что все постороннее, каждый посторонний элемент, стали бы несозвучными. Но я говорю, что если такой человек как Патанджали попытается, он может это сделать.
   Но такой человек как Патанджали никогда не будет пытаться сделать такое. Только посредственные умы всегда пытаются интерпретировать. И эти интерпретации продолжаются, пока все не превращается в настоящую кашу. Люди в основном не осознают этого, они не могут этого осознавать. Только Йетс может осознать, что что-то стало не так. На этом собрании присутствовали многие другие, никто не осознавал.
   Это тайный культ, тайное наследие. И даже когда книга написана, эта форма передачи знания кажется ненадежной. До сих пор еще есть такие люди, который получили эти сутры от своего мастера, а не из книги. И эта традиция еще до сих пор жива. И это будет продолжаться, потому что книги не надежны. Иногда книга может быть потеряна. Многое может случиться не так, как надо с книгами.
   Поэтому есть тайная традиция. И эта традиция поддерживалась. И есть те, кто узнал это из уст своего мастера. Они проверяют, правильно ли записана эта книга, не изменено ли в ней хоть что-то.
   Ситуация с другими писаниями другая. Библия толковалась слишком много. И когда Иисус вернётся, он не сможет понять того, что случилось, как все это случилось, потому что две тысячи лет, после того, как умер Иисус… после того, как прошли даже первые двести лет, была записана Библия. И за эти двести лет многое изменилось. Даже его ученики рассказывали совершенно разные истории.
   Будда умер. Через пятьсот лет, после его смерти, его слова были записаны. Есть много школ, много писаний, и ни одна из них не может сказать, какая из них правильна, а какая нет. Но Будда говорил с массами, поэтому он не такой лаконичный как Патанджали. Он говорил с массами, с обычными людьми. Он тщательно все разжевывал. И можно многое добавить в это разжевывание, многое может быть стерто, и никто не осознает того, что что-то было изменено.
   Но Патанджали не разговаривал с массами. Он говорил лишь с избранными, с группой, с группой нескольких человек, точно так же, как Гурджиев. Гурджиев никогда не разговаривал с массами. Лишь избранная группа его учеников могла его слушать, да и то, - с множеством условий. О его беседах заранее не сообщалось. Если он должен был говорить вечером, в восемь тридцать, - около восьми вечера вам говорили о том, что должна состояться беседа. И вы должны были немедленно ехать, потому что после восьми тридцати, двери закрывались. И этих тридцати минут никогда не хватало, чтобы добраться. И когда вы приезжали, внезапно могло выясниться, что беседа отменяется. На следующий день снова...