Роббинс Гарольд. Искатели приключений

   — Ты странный человек, Дакс. Многие думают, что знают тебя! Но они ошибаются. Они видят в тебе лишь то, что хотят видеть. Я сама была такой же. Теперь я поняла, что была не менее глупой, чем они, я тоже видела только то, что хотела.
   Дакс посмотрел на нее.
   — И что же ты видишь сейчас?
   Каролина подалась вперед и коснулась его руки.
   — Вижу доброго и нежного мужчину и настоящего, преданного друга.

13

   Шасси тяжелого самолета коснулись земли. Дакс повернулся к сидящему рядом Котяре.
   — Ну, вот мы и дома.
   Котяра смотрел в иллюминатор. Самолет подруливал к новому зданию аэропорта.
   — Так мне не нравится. Я предпочитаю море.
   — С чего вдруг?
   — Если плыть морем, то ты приближаешься к большой стране, а с воздуха видно, какие мы на самом деле маленькие.
   Дакс расхохотался.
   — Да, мы — небольшая страна.
   — Знаю, знаю. Но ощущения такого у меня нет. Мне больше нравится думать, что мы большие и важные.
   Машина остановилась, рев двигателей стал смолкать. Дакс расстегнул ремни безопасности.
   — Мы такие и есть. Для самих себя.
   Когда она вышли, в глаза им ударило беспощадное яркое кортегуанское солнце. В полуметре от трапа, по которому они спускались, стоял бравый офицер. Когда они приблизились, он лихо откозырял.
   — Сеньор Ксенос?
   — Да.
   — Капитан Марос, к вашим услугам. Президент просил доставить вас к нему немедленно.
   — Спасибо, капитан.
   — Нас ждет машина, — на ходу уже сказал капитан. — О вашем багаже побеспокоятся.
   Сделав небрежное движение рукой, он прошел вместе с ними через таможенный контроль, и все трое вышли в зал ожидания. Капитан обратил внимание на то, с каким видом Дакс рассматривал отделку зала, мозаичные панно.
   — Красиво, не правда ли? Дакс кивнул.
   — Впечатляет. Капитан улыбался.
   — Президент говорит, что это будет привлекать туристов. Аэропорт должен сразу произвести на них впечатление.
   Дакс обвел взором огромный зал ожидания. Народу в нем было мало, и большинство людей носили форму.
   — Сколько самолетов в день здесь приземляется? Капитан несколько смутился.
   — Пока у нас только два международных рейса в неделю: один из Соединенных Штатов, другой из Мексики. Они совершают здесь промежуточную посадку, а потом летят дальше на юг. Но скоро самолетов будет гораздо больше. Президент уверен, что в следующем году у нас будет собственная авиалиния. Наши люди полны энтузиазма.
   Еще бы, подумал Дакс, ведь это обеспечит их работой.
   Они подошли к лимузину. Капитан раскрыл дверцу. Дакс уселся, капитан поместился рядом с ним. Котяра — рядом с водителем.
   Машина развернулась и выехала на роскошную шестирядную автостраду. Над их головами мелькнуло огромное табло: ПРЕЗИДЕНТСКИЙ БУЛЬВАР. Дакс бросил на своего попутчика вопросительный взгляд.
   — Дорогу только недавно построили, — пояснил капитан, — Какой смысл в аэропорте, если до него нельзя добраться?
   — И куда она ведет?
   — В город и дальше, к новому зимнему президентскому дворцу в горах. — Капитан посмотрел в окно. — Дорога хорошая. Для ее строительства президент выписал из Америки группу инженеров.
   Раздался пронзительный звук сигнала, машина чуть вильнула в сторону, чтобы обогнать запряженного в тележку с навозом мула. Дакс обернулся. Сидевший сбоку тележки крестьянин даже не повернул в их сторону головы. Позади, на всем протяжении шоссе, Дакс не увидел ни одной машины. У него над ухом раздался голос капитана:
   — Крестьянам запрещено пользоваться этой дорогой, но разве этим тупицам что-то можно втолковать?
   В молчании Дзкс откинулся на спинку сиденья. Кое-кто из крестьян, работавших на проносившихся за окнами полях, провожал машину взглядом, большинство же были слишком поглощены своим делом. Водитель начал сбрасывать скорость. Они приближались к городу.
   — Я прекрасно понимаю, что думают эти техасцы, — сказал президент. — Они считают нас глупенькими детьми, которых ничего не стоит обвести вокруг пальца. — Он поднялся из-за стола. — Ничего, со временем они поймут, насколько заблуждались.
   Сидя напротив, Дакс рассматривал президента и думал о том, что тот мало изменился. Разве что волосы стали как будто чуть темнее? Это несколько насторожило Дакса: он помнил, что раньше в его волосах мелькала седина. Может ли такое быть, чтобы старик красился?
   — Они дураки, — продолжал президент, — они считают, что здесь есть нефть. Пусть и считают. Пройдет лет пять-семь, пока они убедятся в обратном.
   Дакс был удивлен.
   — А как же прогнозы геологов? Президент усмехнулся.
   — Геологов тоже можно купить.
   — Но...
   Президент рассмеялся.
   — Конечно же, они правы. Шельф тянется вдоль всего нашего побережья. Но от берега его отделяет более трехсот миль, да плюс мили две в глубину. Боюсь, даже американцам со всей их гениальностью трудновато будет добиться практических результатов. Бурить на такой глубине! — Он посмотрел на Дакса. — Но за эти пять лет они успеют потратить здесь немало своих долларов. А это послужит хорошим толчком для развития нашей экономики. И к тому же о нас узнают американские туристы.
   Он подошел к окну, выглянул. Развернулся лицом к Даксу.
   — Вон там, на Холме Влюбленных, по-моему, неплохое местечко для отеля, а?
   — Но ведь пока еще здесь нет ни одного туриста.
   — Будут. — Президент улыбнулся. — Этим местечком уже интересовался ПАНАМ (В прошлом одна из крупнейших американских авиакомпаний) — Они считают, что вид оттуда будет прекрасный.
   — Они же станут финансировать строительство? Президент кивнул.
   — Конечно.
   — А кто предоставит землю?
   Президент пожал плечами и вернулся за свой стол.
   — Землю нужно сначала приобрести, а потом мы сдадим ее им в аренду.
   — Кто владелец земли?
   Президент бросил взгляд на Дакса и улыбнулся.
   — Ампаро.
   Дакс подошел к креслу, сел.
   — Ваше превосходительство продумали все. Не пойму, зачем вы послали за мной.
   — Твое участие в наших планах представляется мне чрезвычайно важным. Тебя единственного из всех нас знают за пределами нашей страны. С настоящего момента я назначаю тебя председателем Комиссии по развитию туризма.
   Дакс не проронил ни слова.
   — Я знаю, о чем ты думаешь, — продолжал президент, — что я бесчестный и беспринципный старикашка. Возможно, ты и прав. Но все, что я до сих пор делал, приносило нам деньги, работало на повышение нашего уровня жизни.
   Дакс поднялся. В душе он улыбался тому, как этому старому бандиту удавалось надувать такую массу умных вроде бы людей: жадных богатых техасцев, Марселя. Впрочем, какая ему разница?
   Для техасцев это будет очередная не оправдавшая надежд скважина; свои убытки они покроют прибылями десятков других. А Марсель станет владельцем целой флотилии судов. Они будут плавать под кортегуанским флагом и платить пошлину. Так что в любом случае Кортегуа и президент внакладе не останутся.
   — Вы, ваше превосходительство, никогда не перестанете поражать меня.
   Президент улыбнулся.
   — Теперь нам нужно думать о том, как привлечь американских туристов. Нужно, чтобы они увидели в Кортегуа место, полное очарования и романтики.
   — В Штатах есть организации, которые специализируются на таких делах. Их называют компаниями по связям с общественностью. Я могу обратиться к нескольким из них, посмотрим, что они смогут нам предложить.
   — Отличная идея. — Президент нажал кнопку на столе. Встреча была закончена. — Жду тебя сегодня к ужину. Там поговорим еще.
   Капитан Марос стоял в тамбуре между дверьми и ждал.
   — Мне поручено передать вам приглашение, ваше превосходительство, — с почтением обратился он к Даксу.
   — Да?
   — От ее превосходительства дочери президента. Она ждет вас к себе на чай в пять часов.
   Дакс посмотрел на циферблат. Стрелки показывали начало четвертого. Достаточно времени для отдыха, душа и переодевания.
   — Передайте ее превосходительству, что я с нетерпением жду встречи.

14

   Джереми Хэдли вдавил в пол педаль акселератора, и мощную машину вынесло на гребень холма. Автомобиль на мгновение, казалось, повис в воздухе, захваченный открывавшимся видом: внизу простиралась вся Ривьера, от Монте-Карло до Антиба. Хэдли направил машину вниз, к голубым водам Средиземного моря.
   Сидевшая справа от него девушка придвинулась ближе, ее рука скользнула ему между ног. Джереми покосился на нее: губы ее были полуоткрыты, выдавая состояние крайнего возбуждения.
   — Ну и даете же вы, американцы, с вашими автомобилями! — прокричала она, борясь с ревом двигателя и встречного ветра.
   Он усмехнулся. Эта штука срабатывала всегда. Неважно, насколько все они умны и образованны, неважно, что они фыркают по адресу всего американского. Любую из них достаточно всего лишь посадить рядом с собой на переднее сиденье. И то ли ощущение скорости, то ли мощность двигателя, то ли крепкий, возбуждающий запах кожи новых сидений — но так или иначе результат бывал один и тот же.
   Он еще раз посмотрел на нее. Впереди, за следующим поворотом, сбоку от дороги была небольшая площадка, а что соседка его уже готова, Хэдли не сомневался. Она обрушилась на Джереми, едва дав ему время выключить двигатель. Пальцы ее судорожно пытались расстегнуть несуществующие пуговицы. Он потянул вниз застежку «молнию», и у нее перехватило дыхание, когда она увидела предмет его мужской гордости.
   Солнце уже начало опускаться за Антиб, когда автомобиль вновь выехал на дорогу. Она потянула вниз длинный козырек своей шапочки с прикрепленным к нему зеркальцем и занялась косметикой. Уже заканчивая подкрашивать губы, поймала его взгляд. Подняв козырек, откинулась на сиденье.
   — Я знаю, что ты мне не поверишь, но тем не менее это был первый раз, когда я изменила мужу.
   Джереми промолчал. В ответе не было никакой нужды. Если это и впрямь был первый раз, то, судя по тому, как она действовала, явно не последний.
   — Ты мне не веришь?
   — Верю. — Он улыбнулся.
   Она вытащила из его рта сигарету, затянулась, затем опять вставила сигарету ему в губы и медленно выпустила дым.
   — Сама себя не понимаю. Не знаю, что это такое сидит во мне.
   — Зато я знаю. Это я, — громко расхохотался он. Против воли она тоже рассмеялась.
   — Не шути. Я говорю серьезно.
   — Я и не шучу.
   Она посмотрела на часы в приборной доске.
   — Сколько нам потребуется времени, чтобы добраться туда?
   — Не знаю. — Он пожал плечами. — Будет зависеть от того, сколько нас продержат на таможне. Возможно, пару часов.
   — Два часа? — В голосе ее послышалось отчаяние.
   — Какая разница? Никто об этом не спросит.
   — Спросит мой муж. Он был вовсе не в восторге от того, что мы отправились вдвоем.
   — Я предлагал ему ехать с нами. Но он предпочел остаться на яхте вместе с другими.
   — Это не имеет значения. Все равно он захочет узнать, почему мы так задержались.
   — Скажешь, что кончился бензин.
   Он включил приемник, настроил его на какую-то итальянскую станцию. Раздалась музыка. Это заставит ее помолчать, решил он, и снова искоса взглянул на девушку.
   Они сидела, откинувшись на сиденье, полуприкрыв глаза. Интересно, что у нее сейчас на уме, подумал Джереми. Все немки такие странные. А Марлен фон Куппен — самая странная из них.
   Но еще более странным человеком был ее муж. Фриц фон Куппен, второй сын немецкого барона, высокий светловолосый мужчина, служивший во время войны офицером военно-воздушных сил Германии. Его самолет был сбит в самом начале боевых действий, а сам он уволен со службы еще до того, как война набрала силу. При первой их встрече Джереми был почти уверен в том, что Фриц — гомосексуалист. Было что-то такое едва уловимое в его движениях, когда он играл в теннис. Что-то слишком уж классическое. Он легко выиграл у Джереми, после чего пригласил его в клуб выпить.
   Там-то Джереми и познакомился с Марлен. Они сидела за столиком на террасе и говорила с подругой.
   — Моя жена, мистер Хэдли, — представил ее фон Куплен. — Мистер Хэдли очень сильный игрок, Марлен.
   Джереми улыбнулся и слегка пожал ее протянутую руку.
   — Но не настолько сильный, чтобы победить вашего мужа. Он выиграл у меня без труда. Марлен улыбнулась в ответ.
   — Единственное, к чему Фриц относится серьезно в жизни, это теннис.
   Произнесенная фраза задела Джереми. Нет ли в ней намека, подумал он. Но Марлен тут же представила ему свою подругу, а через мгновение подошел официант с напитками. В ходе беседы Джереми выяснил, что фон Куппен собирался отправиться из Италии на французскую Ривьеру. И возникло решение несколько дней путешествовать всем вместе.
   Несколькими минутами позже появился младший брат Джереми Томас. Джереми представил его сидящим за столиками и заказал ему выпивку.
   — Ну, что там насчет яхты?
   — Капитан говорит, что у него все готово. Утром отправимся к Антибу.
   — Отец будет доволен. Ты пойдешь на яхте, я доберусь машиной.
   — Вы говорите о новой яхте, что я видел в бухте? — спросил фон Куппен. Джереми кивнул.
   — Она меня восхитила. Это само совершенство.
   — Вы ведь хотите попасть на Ривьеру, так почему бы вам не присоединиться к моему брату. Получите возможность ознакомиться с ней получше.
   — Я бы с удовольствием, но... — фон Куппен с сомнением посмотрел на жену.
   — Боюсь, я для мужа — сплошное разочарование. Яхты — его вторая любовь, а я мучаюсь морской болезнью.
   — Я бы мог подвезти вас на машине, если вы не против, — предложил Джереми. — К вечеру мы бы добрались.
   Марлен покачала головой.
   — Нет, благодарю вас, мистер Хэдли. С моей стороны это было бы слишком навязчиво.
   Но тут вмешался ее муж.
   — А по-моему, это замечательное предложение, дорогая. Мне бы так хотелось провести день на воде. — Он повернулся к Джереми. — Очень признателен вам, мистер Хэдли. Мы с радостью принимаем ваше предложение.
   Когда они ушли, Томми ухмыльнулся.
   — Ты уже успел охмурить ее? Джереми расхохотался.
   — Я увидел ее на десять минут раньше тебя. Томми покачал головой.
   — Некоторым парням везет...
   Джереми тепло потрепал его по волосам.
   — Прекрати собачиться, Томми. Ты тоже недурно провел последние несколько недель в Швейцарии.
   — Но такого у меня никогда не было, — с сокрушением произнес брат. — Как это тебе все время удается собирать сливки?
   — Лови миг удачи, братец, — сказал Джереми и тут же посерьезнел. — У меня такое чувство, что время игр вот-вот закончится.
   — Что ты хочешь этим сказать?
   — Отец с Джимом должны вернуться к концу недели. А ты знаешь, для чего они летят в Бостон.
   — Ты думаешь, они дадут Джиму стать конгрессменом? На самом деле, я имею в виду?
   — Даже если и нет, то это не имеет никакого значения. Отец убедит их. У него это обычно хорошо выходит.
   — Ну и ладно. Какого черта мы должны так беспокоиться? До выборов еще больше года.
   — Ты обманываешь себя и прекрасно это знаешь. Если отец принял решение, то компания, считай, уже началась. И все мы примем в ней участие. Потому что, как полагает отец, выдвигают не одного лишь Джима, выдвигают всю семью. Придется нам тоже бежать к финишу.
   Яхта стояла на привязи у частной стоянки. Когда машина подкатила к дому, на крыльце виллы сидели Томми и фон Куппен.
   — Поездка удалась? — спросил фон Купнен, пока они выбирались из автомашины.
   — На славу, — ответила Марлен, — только у нас кончился бензин.
   — Это все мое дурацкое легкомыслие, — добавил Джереми. — Нужно было перед отъездом заправиться.
   — Бывает, — будничным тоном заметил фон Куппен поднимаясь. — Ты, должно быть, утомилась, дорогая. Пойдем, я покажу тебе нашу комнату.
   — С удовольствием. — Марлей повернулась к Джереми. — Большое вам спасибо за поездку.
   — Рад был оказать услугу.
   Едва они скрылись в доме, Том спустился с крыльца и забрался в кабину рядом с братом. Он с облегчением вздохнул, когда Джереми, развернув машину, загнал ее на стоянку.
   — Я рад, что вы все-таки не очень опоздали. А то уже начинало попахивать жареным. Джереми взглянул на брата.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Фон Куппену все это очень не понравилось. Но в то же время у меня было такое ощущение, что он этого ожидал. Может, даже хотел. Меня просто тошнило.
   — Да, — задумчиво отозвался Джереми.
   Похоже, что первое его впечатление оказалось верным. Брак мог служить прикрытием, такие вещи случаются. Он наконец выключил двигатель.
   — Черт с ним. Это его проблемы.
   Внезапно он почувствовал, что злится на самого себя. Как будто его застали врасплох за чем-то стыдным, чего он сам бы не одобрил.
   — Пойдем-ка чего-нибудь выпьем, — предложил он брату.
   К ужину Марлен не спустилась, и трое мужчин ели в вежливом молчании. Это было за день до того, как приехали остальные: из Парижа, где они были заняты хождением по магазинам, сестры и мать; из Нью-Йорка — свояченица, жена Джима, с двумя детьми; и отец с Джимом — из Бостона. Под самый конец ужина Том спросил Джереми через стол:
   — Тебе сегодня вечером машина понадобится? Джереми мотнул головой.
   — Я хотел бы заскочить в Жуан-ле-Пин посмотреть, есть ли там что-нибудь интересное.
   — Валяй. Я сегодня улягусь пораньше. Фон Куппен повернулся к Томми.
   — Я бы к вам присоединился, если вы не против.
   — Буду только рад.
   — Благодарю. — Куппен поднялся. — Вернусь через минуту, скажу Марлен, чтобы не ждала меня.
   Он вышел из комнаты, и братья посмотрели друг на друга.
   — Ну, что ты на это скажешь? — спросил Томми. — Я был готов побиться об заклад, что он больше не оставит вас вдвоем наедине.
   — Мы не совсем наедине. — Джереми кивнул в сторону служанки и буфетчика, которые убирали со стола.
   — Ты понял, что я хотел сказать.
   — Меня это нисколько не волнует. Я иду спать.
   Джереми вышел из ванной, резкими движениями растирая тело длинным полотенцем.
   Другое было завязано узлом на бедрах. Достав из пачки сигарету, он закурил, с удовлетворением осмотрел себя в зеркале.
   Для своих лет он выглядел очень хорошо. Живот подтянут, мышцы упруги, он ничуть не прибавил в весе с тех пор, как в сорок первом его призывали в армию, а было это восемь лет назад. Иногда ему казалось, что это произошло только вчера. Тогда ему исполнилось двадцать.
   — Иди сейчас, — настаивал отец. — Мы вступим в войну еще до конца года. Я хочу, чтобы мои сыновья были готовы к этому.
   Джим попал в воздушные силы, а он, Джереми, в пехоту. К марту сорок второго оба уже оказались за океаном. В том же марте, когда он однажды бросил взгляд на небо, прячась между огромных валунов, он увидел на крыльях проплывавших над ним самолетов опознавательные знаки эскадрильи, где служит брат. В то мгновение для него исчезла бессмыслица чисто символического наступления на Дьеп, он забыл о смертоносном огне окруживших их позиции фашистов. Брат, его родной брат был рядом. Прикрыл его сверху.
   Из наступления Джереми вернулся старшим лейтенантом, получил капитана на берегу в Анцио, а в Нормандии уже стал майором, удостоившись за храбрость двух медалей — «Серебряной звезды» и «Пурпурного сердца».
   Война для него закончилась. Когда он вышел из госпиталя, его перевели в распоряжение Генерального штаба, и он на это не жаловался. С него хватит, подумал он. А Джим все продолжал летать на тяжелых бомбардировщиках до самой победы и закончил войну полным полковником.
   Через два дня, согласно договоренности, браться встретились на этой вилле в Антибе. Вилла уже много лет принадлежала их отцу, здесь они детьми провели немало солнечных и радостных лет.
   Он вспомнил, как навстречу им с приветствием вышел старый Франсуа вместе со своей женой — они следили за домом.
   — Знаете, мсье, — сказал старик с гордостью, — а все-таки мы прогнали этих проклятых бошей.
   Братья согласно закивали головами, бормоча что-то в знак одобрения. Уж им-то хорошо было известно, что немцы почему-то не были заинтересованы в захвате этого района. И все же было что-то очень печальное в том, как выглядел газон, в заколоченных ставнях на окнах, в укрытой чехлами мебели.
   Оставшись наедине, братья обменялись понимающими взглядами. Джим был всего на четыре года старше, но в волосах его уже засветилась седина, глубокие морщины пролегли через все лицо. Напряжение, не покидавшее его на протяжении более чем тысячи налетанных боевых часов, оставило на его облике свои следы. В отличие от него Джереми почти не изменился, война, казалось, не коснулась его. Скорее всего, это можно было объяснить его длительным пребыванием в госпитале, нежели относительно спокойной службой при штабе.
   — Как твоя рана? — спросил Джим.
   — Царапина. Чепуха. Как ты?
   Джим выбросил руки в стороны, изображая самолет.
   — Они так и не достали меня. — Но в голосе его не было слышно и намека на юмор.
   — Они еще как достали тебя. Мне просто повезло. Ты же не так легко отделался.
   — Тебе действительно повезло, — с горечью проговорил Джим. — Во всяком случае, ты сражался всего лишь против солдат. Они пытались убить тебя, ты пытался убить их. Это делало вас равными. Когда же я ронял свои большие «игрушки», то никогда не знал, на чью голову они свалятся. Видел бы ты Кельн после того, как мы прошлись над ним. Или Берлин. И с каждым разом становилось все легче. В конце концов, даже смотреть вниз стало не обязательно — определить свое местоположение можно было по дыму от горевших домов — он поднимался мили на три в воздух.
   — Подожди, Джим, подожди. Уж не жалко ли тебе немцев?
   — Ты чертовски прав. — Джим посмотрел брату прямо в глаза. — Жалко. Не все же они были солдатами, нацистами. Сколько, по-твоему, под моими бомбами погибло женщин и детей? Солдаты на фронте были в меньшей безопасности.
   — Не мы писали правила этой войны, а они. А Голландия, Польша, Франция, Англия? Вряд ли фашисты думали о том, куда попадают их бомбы и кто под ними гибнет. Им было на это плевать, потому что они знали: о тех, кто выживет под бомбежкой, позаботятся в Дахау и Освенциме.
   — Поэтому мы могли делать то же, что и они?
   — Нет. Войну ничем нельзя оправдать. Но когда она приходит, у тебя не остается выбора. Или ты даешь отпор, или тебя убивают. В наше время правила войн пишутся теми, кто их развязывает. — Джереми закурил. — Когда тебя охватывают подобные сомнения, самое лучшее прогуляться в окрестностях Ковентри (Город в Великобритании, почти полностью разрушенный по время второй мировой войны немецкими бомбардировщиками).
   Джим смотрел на младшего брата со все возраставшим уважением.
   — Может, ты и прав. Я просто устал. Меня тоже достали.
   — Нас всех достали, но теперь война кончилась. По крайней мере, для нас.
   — Надеюсь, — с утомлением отозвался Джим.
   Тут в дверь просунул голову Франсуа и сказал, что ужин подан. Франсуа был в тщательно отутюженной форменной куртке буфетчика. Братья молча последовали за ним в столовую.
   В центре стола красовалась ваза с цветами, которые Франсуа невесть где раздобыл, в подсвечниках горели свечи. Начищенное серебро поблескивало на белоснежной крахмальной скатерти. У двери в кухню стояла жена Франсуа, глаза ее за стеклами очков сверкали.
   — Добро пожаловать домой, мсье.
   Джереми рассмеялся, обошел вокруг стола, чтобы расцеловать старушку.
   — Мерси.
   Смутившись, та скрылась в кухне, и братья уселись. Не успел Франсуа разлить по бокалам вино, как до их слуха донесся звук подъезжающего автомобиля. Братья переглянулись — они никого не ждали. Затем оба как по команде встали и направились к входной двери.
   Распахнув ее, они увидели, как из старенького «ситроена» — такси вылезает их отец. Они едва верили своим глазам, глядя, как отец поворачивается к ним, поднимает приветственно руку.
   — Я знал, где вас найти! — радостно прокричал он.
   И вот они уже говорят что-то все разом, осыпают друг друга бесчисленными вопросами. На протяжении всего ужина жадно разглядывают друг друга и фотографии остальных членов семьи, которые отец привез с собой. И вот вскоре приходит чувство, что разлуки словно и не бывало.
   Впервые после начала войны вилла ожила. Чтобы привести ее в порядок, много времени не потребовалось. А затем жизнь начала брать свое: через месяц по возвращении домой, в июне сорок пятого, Джим женился, и теперь у него уже росло двое сыновей. Хэдли-старший определил Джима в свой офис и мало-помалу начал приучать его к мысли о том, что скоро ему придется взять на себя нелегкое дело управления разветвленным семейным бизнесом.
   Джим был уже почти полностью готов к этому поприщу, когда Джереми получил, наконец, диплом Гарвардского университета. Он отучился в его стенах год — ровно столько, сколько отняла у него война, но поскольку он растерял своих бывших товарищей по учебе, то уверенности в будущем не чувствовал. И опять, как обычно, наставил его на путь истинный отец.
   Приняв предложение войти в состав комиссии по репарациям, он взял Джереми с собой в качестве помощника, и через два года в Европе не осталось ни одного значительного государственного учреждения, где бы не появился его сын. Привлекательная внешность и светские манеры Джереми сослужили ему хорошую службу — он был желанным гостем повсюду. Никого не задевал тот факт, что он американец и к тому же очень богатый.
   Джереми в полную меру наслаждался тем, что ему могла предоставить работа и общение с окружающими. Он обнаружил, что европейские женщины гораздо изобретательнее в своих взаимоотношениях с мужчинами, нежели американские. Но как только намечалась малейшая тенденция к тому, чтобы обыкновенное знакомство переросло в нечто более серьезное, служебные обязанности брали верх. Джереми редко оставался на одном месте столь долго, чтобы могли возникнуть какие-либо проблемы.