Вечером 20 ноября 1920 года Марина присутствовала на спектакле в Камерном театре. В антракте на авансцену вышел режиссёр и объявил, что гражданская война закончена, белые разгромлены, остатки Добровольческой армии сброшены в море. Посреди шумного зала, грянувшего «Интернационал», Цветаева сидела как окаменевшая. Убит? Жив? Ранен? В эти тяжёлые для неё дни родились первые строфы «Плача Ярославны»:
 
Буду выспрашивать воды широкого Дона,
Буду выспрашивать волны турецкого моря,
Смуглое солнце, что в каждом бою им светило,
Гулкие выси, где ворон, насытившись, дремлет…
 
   Спустя несколько месяцев Цветаева передала вместе с Эренбургом, выезжавшим за границу, письмо на случай, если Эфрон отыщется. «Если вы живы — я спасена. Мне страшно Вам писать, я так давно живу в тупом задеревенелом ужасе, не смея надеяться, что живы, — и лбом — руками — грудью отталкиваю то, другое. — Не смею. — Все мои мысли о Вас… Если Богу нужно от меня покорности — есть, смирения — есть, — перед всем и каждым! — но отнимая Вас у меня, он бы отнял жизнь…»
   Однако Богу, по-видимому, угодно было обрушить на Марину новые испытания.
   Весной 1922 года Цветаева уехала вместе с десятилетней дочерью Алей к мужу в Берлин. За четыре года разлуки Цветаева, конечно, не могла забыть, что её семейная жизнь в предреволюционные годы уже была далека от идиллии, но издали казалось, что теперь, может быть, все сложится иначе. Цветаева искренне верила, что своими заклинаниями, своей верностью она спасла жизнь Сергею, но семейная жизнь оказалась очень непростой. Они переехали в красивейшее, но глухое местечко под Прагой, потому что жизнь здесь была дешевле, а самой постоянной проблемой их существования теперь на долгие годы стали деньги.
   Неустроенный быт стал для Цветаевой настоящей Голгофой. Необходимо было стирать, готовить, выгадывать на рынках дешёвую еду, латать прохудившуюся одежду. «Живу домашней жизнью, той, что люблю и ненавижу, — нечто среднее между колыбелью и гробом, а я никогда не была ни младенцем, ни мертвецом», — писала она в письме одному из своих корреспондентов. Но это было лишь начало. Жизнь в Чехии позже ей казалось счастливой. Здесь она пережила страстную и мучительную любовь к другу Сергея, Константину Родзевичу. Радостный, уверенный, земной Родзевич покорил Цветаеву, увидев в ней не поэта, а просто женщину. Он, по-видимому, мало понимал её стихи, не стремился быть тоньше и значительнее, чем есть на самом деле, всегда оставался собой. «Я сказала Вам: есть — Душа. Вы сказали мне: есть — Жизнь». Ему посвящена одна из самых пронзительных поэм Цветаевой — «Поэма конца».
   Разразился настоящий скандал. Эфрон тяжело переносил очередное увлечение жены, для него стали настоящей пыткой метания Марины, её раздражение, отчуждение. Они слишком срослись, слишком многое было пережито, слишком одиноки они были в мире, чтобы он мог её оставить. Но и жить с неуравновешенной, не умевшей лгать, преувеличенно все воспринимавшей талантливой поэтессой становилось всё труднее. Чаша весов при решающем выборе Марины всё-таки качнулась в сторону Эфрона. Цветаева смогла отойти от Родзевича, но отношения с Сергеем никогда уже не стали прежними:
 
Ты, меня любивший дольше
Времени. — Десницы взмах! —
Ты меня не любишь больше:
Истина в пяти словах.
 
   У неё были и потом романы, но больше не на деле, а в письмах. Она просто не могла жить, не заполняя душу кумирами и восхищением. Когда этот источник иссяк, засохло и её творчество, а значит, и жизнь покинула её, ибо для Цветаевой земное бытие невозможно было без поэзии. Со своими корреспондентами, Борисом Пастернаком и Рильке, которым она писала потрясающие по интимной откровенности письма, она практически не встречалась. Несколько тягостных встреч с Пастернаком, и никогда — с Рильке. Тем не менее, читая сегодня её строки, трудно поверить в это обычному читателю, как не верила своему мужу жена Пастернака, запретившая однажды в порыве ревности переписку с Цветаевой. Сегодня много говорят о романах Марины, о её лесбийской любви, но часто забывают, что имеют дело с поэтом, которому очарованность тем или иным человеком нужна была так же, как обывателю еда и сон, нужна была, чтобы пребывать в высоком, самосжигающемся накале творческого вдохновения.
   Франция, куда семья Эфронов, к тому времени состоявшая уже из четырех человек (в 1925 году у Цветаевой родился сын), переехала, встретила русских эмигрантов неласково. Ещё сильнее сжимались тиски нищеты. Многие современники отмечали, как рано постарела Марина, как обносилась её одежда, и только на неухоженных, красных руках по-прежнему блестели, переливались дорогие перстни, с которыми Цветаева не могла расстаться даже по бедности. Её максимализм, несдержанность, неумение улыбнуться в нужный момент нужному человеку, полное отсутствие того, что называется «политикой», сделали Цветаеву одиозной фигурой в обществе русских писателей и издателей, которое уже успело сложиться к тому времени в Париже. Семья жила в основном на подачки друзей и на постоянно вымаливаемое пособие из Чехии.
   Она устала от быта. Самое драгоценное для писания время — утро — она вынуждена была проводить в неблагодарных занятиях по дому. «Устала от не своего дела, на которое уходит жизнь»; «Страшно хочется писать. Стихи. И вообще. До тоски». К тому же то, что было написано, не печаталось, а если и печаталось, то с такими купюрами, унижениями, отсрочками, что это приводило Цветаеву в бешенство.
   В семье тоже не всё было благополучно. Деятельный Эфрон сблизился с прокоммунистическими организациями. Он обратился в советское посольство в Париже с просьбой о возвращении на родину. Но сталинской машине нужны были жертвы, и доверчивый Сергей стал агентом НКВД. Тень неблаговидной деятельности мужа пала и на Цветаеву. Она, чуждая всякой политике, оказалась в изоляции. Дома она ещё пыталась сопротивляться, понимая интуитивно, в какую яму затягивает семью муж, но было слишком поздно. Подросшая, умная, талантливая дочь Аля заняла сторону отца, она считала мать безнадёжно отставшей от жизни мечтательницей, поэтессой, пережившей свою эпоху. Поистине, нет пророка в отечестве своём. И даже маленький сын Мур канючил об отъезде в Россию. Марина, отчаявшись убедить близких, только бумаге могла доверить свои сомнения:
 
Не нужен твой стих —
Как бабушкин сон.
А мы для иных
Сновидим времён.
 
* * *
 
Насмарку твой стих!
На стройку твой лес
Столетний!
— Не верь, сын!
 
   Единственной верой, которая осталась у Цветаевой, была вера в своё предназначение, в свой дар, данный ей Богом. Она надеялась, что придёт время и сын, её наследник, будет «богат всей моей нищетой и свободен всей моей волей». Но даже этой надежды не пощадил злой рок. Троих детей родила Цветаева, и никто не уцелел в молохе войн и революций XX века.
   Первой уехала в Москву Аля. От неё приходили восторженные письма, ей нравилось там все, она сотрудничала в журнале, правда, нештатно, но обещали вскоре взять и в штат. За ней тайно последовал и Сергей. В октябре 1939 года Цветаеву вызвали в полицию по делу об убийстве сотрудника НКВД Игнатия Рейсса. Во время допроса во французской полиции Марина все твердила о честности мужа, о столкновении долга с любовью и цитировала наизусть Корнеля и Расина. Вначале чиновники думали, что она хитрит, но потом, усомнившись в её психическом здоровье, вынуждены были отпустить поэтессу. Уходя, Марина бросила сакраментальную фразу о своём муже: «Его доверие могло быть обмануто, моё к нему остаётся неизменным». Что ж, в то страшное время идеи ценились выше человека и предавали самых близких людей по убеждению, а не из подлости. И нам перед ценностями Цветаевой можно только преклоняться. Поэзия стала последним убежищем человеческой духовности и достоинства.
   Через несколько месяцев после приезда Цветаевой в Москву, на даче НКВД в Болшево, где поселилась семья, была арестована Аля, а потом Сергей. Это был последний круг ада, который Марина не могла пережить. Она ещё сопротивлялась долгие два года. Стихи, её драгоценные дети, больше не появлялись на свет. Она существовала ради ежемесячных передач дочери и мужу в тюрьму и ради подростка-сына. Когда в 2000 году будет открыт полностью архив Цветаевой, засекреченный до времени по желанию Али, мы узнаем, по-видимому, новые подробности гибели Марины Ивановны.
   Она повесилась в Елабуге в последний день лета сурового 1941 года.

ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА ХОЛОДНАЯ

   (1893—1919)
   Российская киноактриса. Снялась в фильмах: «Песнь торжествующей любви», «Позабудь про камин…», «Молчи, грусть, молчи», «Последнее танго» и др.
 
   Такие лица в старину называли «колдовскими». Смоляные волосы, нежный и чистый профиль, печальные, глубокие глаза… Вера Холодная — целая эпоха в кинематографе, эпоха, длинною всего в четыре года. Именно в этот короткий срок она из обычной московской барышни превратилась в «королеву экрана», и славой с ней не мог помериться тогда никто. Удивительная судьба выпала этой женщине, и ещё удивительнее то место, которое заняла в истории русского кино Вера Холодная. Её имя известно даже людям, не видевшим ни одного фильма с её участием. О ней пишут книги, снимают кино, её образ по-прежнему будоражит воображение художников. Она олицетворяет идеал «смутного времени», пограничного рубежа двух эпох, идеал, так и не перешагнувший невидимую границу между двумя мирами.
   Спустя несколько месяцев после смерти Веры Холодной был издан указ об организации советского кинематографа, но невозможно представить себе образ этой благородной красавицы в измерениях постреволюционной вакханалии. Она унесла с собой тайну «великого немого», тайну женского очарования ушедшего XIX века, успевшего к счастью, мелькнуть на экранах в лицах неотразимых кавалеров, недоступных дам, элегантных злодеев.
   В её детской и юношеской биографии нет ничего яркого — сплошная прямая линия, по которой неторопливо двигались девушки из благородных, интеллигентных семейств. Вера была первенцем молодожёнов Левченко. По окончании учёбы (отец Василий Андреевич закончил словесное отделение Московского университета; мать Екатерина Сергеевна — Александро-Мариинский институт благородных девиц) супруги, не желая ни от кого зависеть, перебрались на родину мужа в Полтаву, где и родилась Верочка. Жили скромно, жалованья преподавателя гимназии едва хватало на троих, и вскоре пыл самостоятельности поугас, да и смерть отца Екатерины Сергеевны подтолкнула семью Левченко возвратиться в Москву.
   За воспитание внучки взялась бабушка Екатерина Владимировна. Вера рано выучилась читать и тайком от строгой старушки выискивала книги о морских приключениях, пиратах и разбойниках, роковых красавицах и мужественных моряках. Но, пожалуй, на большее непослушание Верочка не отваживалась — она росла тихим, послушным ребёнком, прилежно обшивавшим своих кукол и ласкавшим кошечек. У девочки рано обнаружился пластический талант, она явно тянулась к танцу. Выдержав огромный конкурс в балетное училище Большого театра, Верочка Левченко на целых два года становится подающей надеждой ученицей. И все эти годы родители Верочки ведут настоящую войну, которую бабушка объявила балетному будущему любимой внучки. Профессию танцовщицы Екатерина Владимировна считала неприемлемой для девушки из порядочной семьи. Не повлияли на бабушку ни уговоры педагогов, заметивших способности Веры, ни увещевания друга семьи, известной актрисы Лешковской. Девочке пришлось вернуться домой. Интересно, что бы сказала бабушка, увидев «ангелочка» Верочку, застывшую в страстном поцелуе на киноэкране?
   А жизнь между тем шла своим чередом. В 1905 году, когда Екатерина Сергеевна ждала третьего ребёнка, скончался Василий Андреевич. Несмотря на страшное горе, в доме сохранялся заведённый порядок. Вера музицировала, участвовала в спектаклях, играла в теннис. И её, мечтательного, ещё угловатого подростка, тянуло на сцену, в театр, к актёрам.
   В Москве в то время существовал знаменитый дом Перцова, который обихаживал режиссёр МХАТа Пронин. Этот человек неуёмной энергии, большой фантазёр, весельчак, собрал вокруг себя одарённую творческую молодёжь, которая регулярно наведывалась в дом напротив храма Христа Спасителя. Пронина по праву называли одним из создателей русского Монмартра в Москве На этих вечерах, вместе со своими подругами, приветливой хозяйкой была и Вера. Девушки создавали уют, придумывали детали интерьера, угощали гостей чаем. Казалось, что красивой, скромной Верочке уготована роль вечной салонной хозяйки, украшательницы мужской богемы, ибо при всей чудесной гармонии её образа ни один талант не расцвёл в ней пышным цветом. Все в ней было мило, именно мило — и больше ничего…
   В 1910 году прямо из актового зала, где кружился выпускной бал женской гимназии, Верочка выскочила замуж. Её избранником оказался молодой юрист Владимир Григорьевич Холодный, юноша из приличной, можно сказать, учёной семьи, в которой все дети выделялись своими способностями (людям, изучающим ботанику, наверняка знакомо имя Николая Холодного — учёного с мировым именем, родного брата мужа Веры). Молодой человек весь вечер читал Верочке стихи входящего в то время в моду Гумилёва.
 
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
 
   Эти пленительные, грустные строчки были, несомненно, про Верочку. Она словно воплощала собой рифмы поэзии русского «серебряного века», её неземной образ напоминал Прекрасных Незнакомок, Таинственные Полумаски, Коломбин Блока, Северянина, Гумилёва. Она уже тогда была «лицом» десятых годов, но пока это увидел лишь гордый рыцарь Холодный.
   Когда Верочка станет знаменитой киноактрисой, их союз, конечно, вызовет множество сплетен и пересудов. «Звезду» будут «отдавать» в любовницы всем её партнёрам, режиссёрам, продюсерам. Дело даже дойдёт до того, что родится легенда — будто в её смерти следует винить французского посланника Энно, который якобы прислал неверной любовнице отравленные белые лилии. Но даже если знаменитая актриса и была в чём-то грешна перед своим мужем, то на крепости их семьи это никоим образом не отразилось — они до смертного часа оставались супругами и воспитывали собственную дочь Евгению, родившуюся в 1912 году, и приёмную Нонну.
   После свадьбы Вера ведёт обычную жизнь замужней дамы, сибаритскую, несколько беззаботную. И во всём полагается на хозяина семьи. Она, может быть, чуть больше, чем другие, посещает кинематограф, восхищаясь любимой американской актрисой Астой Нильсен, да ещё с удовольствием принимает участие в новом увлечении мужа — автоспортом. Не один раз чета Холодных терпела аварию в лихих гонках, но судьба хранила рисковых молодожёнов, а Верочке после спокойного, размеренного быта семейных будней казалось, что в свистящем ветре всплывают из памяти детские фантазии о морских приключениях. Для Владимира же автомобили стали не просто хобби, в 1912 году он основал первый в России автожурнал «Ауто».
   Вера впервые пришла на киностудию в поисках заработка. Началась война, Владимир Григорьевич был призван в армию, а на руках нашей героини осталась мать с двумя малолетними сёстрами и две собственные крошки-дочери. В 1915 году режиссёр В. Гардин работал над фильмом «Анна Каренина». К нему и обратилась Вера Васильевна с просьбой, чтобы тот её снял. Гардин включил Холодную в группу «гостей на балу», но Вера вдруг потребовала: «Я получила три рубля за сегодняшний день, но меня это совсем не устраивает. Я хочу роль. Дайте мне возможность поглядеть на себя не только в зеркале».
   Режиссёр, подумав, согласился исполнить просьбу строптивицы. Женщина была хороша собой, почему бы не украсить её привлекательным лицом свой фильм. Вера получила крохотную роль кормилицы сына Анны Карениной. Но резюме Гардина после съёмок было однозначным: «Из неё ничего не выйдет». Чтобы отвязаться от назойливой статистки, Гардин дал Вере рекомендательное письмо к режиссёру фирмы «Ханжонков и К» Е.Ф. Бауэру. Бауэру и принадлежит честь открытия самой яркой «звезды» русского кино. Первая их совместная работа «Песнь торжествующей любви» по «таинственной повести» И.С. Тургенева — отмечена точным выбором сюжета для начинающей артистки. Чутьё художника не обмануло Бауэра: не искушённая даже малым театральным опытом, актриса как бы слилась с обликом тургеневской героини. Эта роль принесла огромную известность молодой актрисе. «Г-жа Холодная — ещё молодая в кинематографии артистка, но крупное дарование, и даже большой талант выявила она с первым же появлением своим на подмостках кинематографической сцены, — писали о ней в прессе. — Роль Елены она проводит бесподобно; глубокие душевные переживания, безмолвная покорность велениям непостижимой силы, — яркие контрасты чувства переданы без малейшей шаржировки, правдиво и талантливо…»
   Чтобы «не прогореть», ателье Ханжонкова, одно из крупнейших в Европе, вынуждено было гнать ленту за лентой. За год работы Вера Холодная снялась в 13 фильмах. Этот бешеный ритм способствовал тому, что зритель имел возможность приглядеться, привыкнуть к новой актрисе. Буквально в кратчайшие сроки Холодная стала не только самой часто появляющейся на экранах актрисой, но и самой популярной. Ленты с её участием приносили баснословный доход, люди ходили «на Холодную», словно она одна могла дать отдохновение в волшебных грёзах экрана.
   Летом 1915 года муж Холодной был тяжело ранен. Не обращая внимания на уговоры и опасения близких, оставив денежную работу, Вера отправляется на фронт. В госпитале восходящая звезда не отходила от постели раненого, и хотя надежд на выздоровление было мало, Вера Васильевна помогла вырвать мужа из объятий смерти.
   По возвращении в Москву Холодная вновь погружается в каждодневные съёмки. Свет юпитеров слепит глаза, делает воздух на студии спёртым — нечем дышать, грим оплывает на лице, но фабрика кино не знает передышки. «Звезда» обязана была поддерживать свою популярность, выдавая «на гора» все новые и новые фильмы.
   Одним из самых значительных режиссёров в творчестве Веры Холодной стал П. Чардынин. Ему принадлежит легендарная лента «У камина», идея которой навеяна одноимённым романсом. Сюжет её прост: верная, любящая жена, поддавшись минутной слабости, изменяет мужу и расплачивается за это жизнью. Популярность фильма была невероятной и необъяснимой, особенно если учесть тот факт, что демонстрировался он в самые напряжённые месяцы социальных катаклизмов 1917 года. В некоторых городах лента шла в переполненных кинотеатрах по 100 дней кряду. Авторы вынуждены были снять продолжение понравившейся истории. Но так как без Холодной этого делать не имело смысла, а героиня Веры Васильевны в конце прошлого фильма умерла, то сценарист придумал хитроумный ход. Князь Пещерский, погубивший несчастную женщину в первой ленте, встретит на кладбище её двойника. Конечно же, события разворачиваются ещё более трагические, чем в фильме «У камина», и, конечно же, зритель с удвоенной силой штурмует кинотеатры. В Харькове при демонстрации ленты «Позабудь про камин — в нём погасли огни» (так назывался второй фильм) публика в очереди за билетами едва не разнесла вдребезги здание кинотеатра. Только подоспевший отряд конных драгун спас администрацию от разъярённых поклонников Веры Холодной.
   В последние годы своей творческой деятельности актриса часто участвует в концертах. Однажды в гости к Вере зашёл солдат, принёсший ей письмо с фронта от мужа. Так они познакомились — Вера Холодная и Александр Вертинский. С «подачи» знаменитости никому не известный молодой певец получил возможность выступать в Театре миниатюр. Да и Вертинский не остался равнодушным к обаянию Веры. Множество прекрасных песен посвящены «королеве экрана» — «Лиловый негр», «В этом городе шумном…», «Где вы теперь?». С Вертинским Вера Васильевна часто выступала в госпиталях и на благотворительных концертах. Словно предвидя скорый конец актрисы, певец написал удивительную песню: «Ваши пальцы пахнут ладаном». Конечно, при жизни он не решился посвятить эти строки актрисе, но едва он получил телеграмму о смерти Холодной, как тут же сами собой на листе бумаге, где была записана песня, родились слова: «Памяти Веры…»
   Она умерла в Одессе, куда студийная группа выехала на натурные съёмки. Умерла, простудившись на концертах, от «испанки» — тяжёлой формы гриппа. В её послужном списке около 40 лент, но, по некоторым данным, многие фильмы были вывезены за границу владельцем кинофабрики Харитоновым, и потому исследователи предполагают, что фильмография Холодной, вполне возможно, составляет восемь десятков названий.
   Веру Васильевну похоронили в Одессе, вернее, её тело было забальзамировано и помещено в часовенку на Христианском кладбище с тем, чтобы при более благоприятных обстоятельствах перевезти его в Москву, но обстоятельства так и не стали благоприятными, самый верный её друг и почитатель Владимир Григорьевич Холодный скончался спустя несколько месяцев после смерти жены. А гроб оставался в часовне до 1931 года, пока на месте кладбища, по обыкновению большевиков, не решили разбить парк. Тело Веры Васильевны исчезло.
   Так, из материальных свидетельств её существования на этой земле остались лишь несколько десятков метров затёртой плёнки, на которой всплывают словно из небытия пронзительные, чарующие глаза Веры Холодной…

МЭРИ ПИКФОРД

   (1893—1979)
   Американская киноактриса. Мировую известность получили фильмы, в которых Пикфорд варьировала сентиментальный образ скромной, добродетельной девушки-подростка: «Бедная маленькая богачка», «Длинноногий папочка», «Полианна» и др.
 
   Ни одна актриса немого кино не обладала такой славой и не вызывала у кинозрителей всех стран такой любви, как Мэри Пикфорд. Наверное, некоторые исполнительницы очаровывали своей красотой сильнее, чем наша героиня, и потрясали больше, чем она своим талантом, но никто не был так близок, понятен зрителю и так любим, как Мэри. Она была «своей в доску», простая и доступная, ничуть не похожая на «звезду». Голливудская реклама (да и сама Пикфорд) часто подчёркивали, что актриса играет самое себя, роль Золушки, чистой и наивной, пережившей фантастический взлёт от нищеты и безвестности к мировой славе и миллионным доходам. Весь образ существования Мэри в Голливуде был принесён в жертву «розовому» имиджу — Мэри не имела права посещать рестораны, носить эффектные драгоценности, надевать декольтированные платья. Ей, согласно юридическому договору с кинокомпанией «Феймос Плейерс», запрещалось бывать в обществе актрис, исполнявших роли слишком самостоятельных и легкомысленных женщин. Звезда и её образ должны были слиться в единое целое.
   Маска Золушки вознесла Пикфорд на вершину славы, но, как в хорошем средневековом романе, она же и погубила её. Ни одна кинознаменитость не утратила своей популярности так бесповоротно и быстро, как Мэри. Всё рухнуло буквально в один момент.
   Мэри Пикфорд (настоящее её имя Глэдис Мэри Смит), если так позволительно выразиться, детства не имела. В пятилетнем возрасте мать отдала малышку за небольшую плату на сцену, так как сама после смерти мужа не в состоянии была прокормить троих детей.
   На детей существовал тогда большой спрос в театре, ибо подмостки заполняли «викторианские» семейные мелодрамы. Глэдис Мэри обычно доставались роли доброго наивного ребёнка, который мирит родителей, наставляет на путь истинный грешников. Одновременно девочка училась актёрскому мастерству и проходила тяжёлую житейскую школу.
   Условия работы в театре были для ребёнка, мягко говоря, неподходящими. Глэдис часто приходилось ездить на гастроли без матери, жить в грязных, холодных помещениях, на попечении равнодушных, иногда опустившихся людей. Она не знала игр с ребятишками, традиционных кукол, практически не училась в школе. Её мучили постоянные страхи совершить какую-нибудь ошибку и остаться без работы, а ведь она кормила всю семью. Много лет спустя Мэри Пикфорд рассказывала, что её до сих пор терзают ночные кошмары из театрального детства.
   Суровое детство закалило характер юной примадонны. Она рано почувствовала свою силу, однажды потребовала у режиссёра главную детскую роль и получила её. Девочка ещё не умела читать и учила все роли со слов матери, но уже умела владеть зрительным залом; если случалось, что зрители шумели и болтали, она гордо поворачивалась к ним спиной и молчала, пока не воцарялась тишина.