Страница:
От полного краха Норму спасла, как ни странно, старая дева и пресловутая конкуренция фирм. Заведующая агентством, где позировала Норма, узрев интерес кинокомпании, возглавляемой Хьюгсом, познакомила молодую женщину с главой киностудии «XX век — Фокс» Беном Лайоном. Немедленно был заключён контракт. Так, Норма взяла штурмом толстые стены, ограждавшие Голливуд. Между прочим, именно этот скучающий продюсер придумал новенькой звучное имя — Мэрилин Монро.
Норма Джин Доуэрти, ставшая Мэрилин Монро, чувствовала себя опьянённой от счастья. Но крупные кинокомпании заключали сотни аналогичных контрактов, регулярно выплачивая некоторую сумму денег, чтобы пойманная жертва окончательно не впала в отчаяние. Долгие месяцы ожидания роли обычно заканчивались разочарованием и депрессией, надежда сменялась унынием. Через год после подписания контракта с «Фокс» Мэрилин поняла, что она забыта, а её мечты о сорока любовных посланиях, которые кинозвезды получают каждую неделю, окончательно разрушены. Она попыталась возобновить хлопоты о контрактах с другими кинокомпаниями, но безуспешно.
В ожидании лучших времён Мэрилин нанимает себе репетитора по актёрскому мастерству. Теперь под неусыпным оком опытной актрисы и некрасивой женщины Наташи Ляйтес Мэрилин ищет новые пути завоевания Голливуда. Ей кажется, что профессиональное совершенствование приведёт-таки к успеху. Однако не мучительные романы-однодневки, не самозабвенные занятия с Наташей Ляйтес, которая, кстати, на долгие годы станет единственным авторитетом Монро в кино, ни на йоту не приближают нашу героиню к заветному экрану. Она по-прежнему остаётся безвестной статисткой, которая проводит дни в артистическом кафе, изо всех сил делая вид, что у неё в жизни всё о'кей, подрабатывая дешёвой рекламой.
Лишь спустя четыре года после первого контракта судьба, казалось, улыбнулась ей. Мэрилин получила крохотную роль распутной блондинки в фильме «Асфальтовые джунгли». Друзья и знакомые рукоплескали дебютантке, но только глупец мог поверить, что Монро повезло — сексуальных блондинок в Голливуде водилось видимо-невидимо. И всё же Мэрилин заметили и снова пригласили… на роль все той же пресловутой блондинки. Потянулись вереницы эпизодов в фильмах, которые мало чем отличались от рекламного позирования. Экран разочаровывал Мэрилин не столько своей недоступностью, сколько такой же бездумной демонстрацией открытых частей тела и хорошеньких губок. Она мечтала сыграть роли, а ей предлагали просто ходить, просто раздеваться, просто купаться в ванной, только уже не в той грязной из далёкого детства, а в отделанной золотом, с голубой водой, но попахивавшей все той же использованной вонючей жижей.
Часы безделья Мэрилин заполняла чтением, проглатывала книги без разбора и программы, представляя, как сыграет она понравившиеся образы. Но жизнь жестоко пресекала её разыгравшуюся фантазию, она катилась в чёрно-белом и плоском изображении. Тонкости психологии, которые потрясали детскую душу Мэрилин до основания, в окружающем её мире были сведены до простоты сексуальных желаний и материального достатка. Она мучилась.
К успеху Мэрилин привели обычная потребность в деньгах и война в Корее. В 1952 году, оставшись на мели и желая сохранить автомобиль, за прокат которого Монро необходимо было срочно заплатить, она согласилась сняться обнажённой для календаря. Оказалось, что этого и требовало общество. Её тело принесло пятьдесят долларов Мэрилин и миллион долларов тому, кто издал календарь. Ей стали приходить тысячи предложений на брачный союз, психиатрические больницы наполнились родителями Мэрилин Монро. Скандальный календарь сделал из Мэрилин то, чего не могли достичь десятки эпизодов на киноплёнке — вожделенную женщину Штатов.
И всё же Мэрилин обманула их, жаждущих получить послушную рафинированную куклу. То, что они принимали за сексуальный экстаз, оказалось всего лишь тенью страждущей напуганной души. На всю жизнь проклятием Мэрилин стало неумение создать дом, бесприютность её собственной внутренней жизни. Она искала опору, домашний очаг в тех людях, которые встречались на её пути — в мужчинах, по большей части. Бейсболист Джо ди Маджо окончательно завоевал её сердце лишь тогда, когда познакомил Мэрилин со своим многочисленным рыбацким семейством. Монро казалось, что союз с отпрыском такого дружного клана поможет ей самой стать частицей этого рода, где каждый нужен друг другу. Однако эта вера стала очередной иллюзией, за которой Мэрилин укрывалась от чужого, враждебного мира.
1953 год стал для Монро годом, когда её слава достигла вершины. Она была провозглашена кинозвездой Америки. В связи с этим в её честь был устроен банкет. К своему апофеозу Мэрилин заказала вечернее платье, расшитое золотом. На высоких каблуках, ярко раскрашенная, в обтягивающих одеждах, она казалась сексуальной мечтой, она притягивала взгляды, вызывая обожание одних и лютую злобу других.
Вершина стала для Мэрилин всего лишь верхней точкой падения. Внутренняя дисгармония усилилась, вечные страхи обострились. Она уже не может заснуть без снотворного, она с ужасом возвращается в опустевший дом, она чудит на съёмках, её сумасбродство переходит всякие границы. В самый разгар съёмок, когда камеры нацелены на неё, когда вся группа с нетерпением приготовилась услышать: «Мотор! Начали!», Монро запросто может промолвить невинным голосом: «Мне необходимо в туалет». Она словно мстила всем окружающим, зарабатывавшим деньги на её внутренних мучениях. Наверное, вряд ли Мэрилин смогла бы внятно ответить, что мучило её душу, чего не хватало ей, такой богатой, окружённой поклонением множества великолепных мужчин. Но этот внутренний огонь неудовлетворённости сжигал её.
Брак Монро с известным писателем Артуром Миллером, казалось, наконец-то поместил «этот бриллиант» в достойную оправу. Писатель — значит всё понимает, думала она, значит, поможет её мятущейся душе осознать себя. Мэрилин размечталась, что муж напишет для неё настоящую большую роль, что психотерапия великого драматурга поможет ей обрести ускользающую из-под ног почву. Она искренне верила, что писатель чем-то сродни господу Богу. Наверное, поэтому трагедия их разрыва вылилась для Мэрилин в сумасшествие. Неудача фильма «Неприкаянные», где Миллер предназначил для Монро роль, привела актрису в психиатрическую клинику. Сам Артур с ужасом бежал от «этой порочной, безумной женщины» под защиту своих произведений, в благопристойную еврейскую семью, к обожаемым отпрыскам. Миллер навсегда вычеркнул из собственных воспоминаний годы жизни с Монро. Когда ему сообщили о самоубийстве Мэрилин, он пробормотал, что не знает такой женщины… Она так и не смогла обрести в этой жизни близкого человека.
Посмеем сделать предположение, что её совершенная женственность выразилась в полной внутренней бесформенности, и она мучительно искала оформления, но не нашла.
О её смерти ходит множество легенд. По официальной версии, Мэрилин приняла снотворное и покончила жизнь самоубийством. Но сегодня уже написаны тысячи книг, растиражированы сотни рассказов о том, что актриса имела связь с братьями Кеннеди — высокопоставленным семейством Америки. Спасаясь от позора и истерических скандалов, они якобы расправились с Монро. Есть предположения, что Мэрилин была связана со шпионскими структурами — на чём и погорела. Все эти версии похожи на правду, но ни одна из них официально не доказана.
Кто только не пытался зарабатывать деньги на посмертной славе Монро. Даже горничная актрисы «нацарапала» книжонку об интимном туалете Мэрилин. Подглядывая за звездой, новоиспечённая «писательница» подробно излагает сцену, когда Монро обесцвечивала волосы на лобке, испытывая при этом невыносимую боль. Что ж, во внешности она стремилась к совершенству, полагая, по-видимому, чисто по-женски, что — ни единого тёмного пятнышка на теле — это и есть тот путь к гармонии, которой её обделила природа. А эту внутреннюю трагедию совершенной женщины никто так и не постиг.
АННА ФРАНК
МОНТСЕРРАТ КАБАЛЬЕ
Норма Джин Доуэрти, ставшая Мэрилин Монро, чувствовала себя опьянённой от счастья. Но крупные кинокомпании заключали сотни аналогичных контрактов, регулярно выплачивая некоторую сумму денег, чтобы пойманная жертва окончательно не впала в отчаяние. Долгие месяцы ожидания роли обычно заканчивались разочарованием и депрессией, надежда сменялась унынием. Через год после подписания контракта с «Фокс» Мэрилин поняла, что она забыта, а её мечты о сорока любовных посланиях, которые кинозвезды получают каждую неделю, окончательно разрушены. Она попыталась возобновить хлопоты о контрактах с другими кинокомпаниями, но безуспешно.
В ожидании лучших времён Мэрилин нанимает себе репетитора по актёрскому мастерству. Теперь под неусыпным оком опытной актрисы и некрасивой женщины Наташи Ляйтес Мэрилин ищет новые пути завоевания Голливуда. Ей кажется, что профессиональное совершенствование приведёт-таки к успеху. Однако не мучительные романы-однодневки, не самозабвенные занятия с Наташей Ляйтес, которая, кстати, на долгие годы станет единственным авторитетом Монро в кино, ни на йоту не приближают нашу героиню к заветному экрану. Она по-прежнему остаётся безвестной статисткой, которая проводит дни в артистическом кафе, изо всех сил делая вид, что у неё в жизни всё о'кей, подрабатывая дешёвой рекламой.
Лишь спустя четыре года после первого контракта судьба, казалось, улыбнулась ей. Мэрилин получила крохотную роль распутной блондинки в фильме «Асфальтовые джунгли». Друзья и знакомые рукоплескали дебютантке, но только глупец мог поверить, что Монро повезло — сексуальных блондинок в Голливуде водилось видимо-невидимо. И всё же Мэрилин заметили и снова пригласили… на роль все той же пресловутой блондинки. Потянулись вереницы эпизодов в фильмах, которые мало чем отличались от рекламного позирования. Экран разочаровывал Мэрилин не столько своей недоступностью, сколько такой же бездумной демонстрацией открытых частей тела и хорошеньких губок. Она мечтала сыграть роли, а ей предлагали просто ходить, просто раздеваться, просто купаться в ванной, только уже не в той грязной из далёкого детства, а в отделанной золотом, с голубой водой, но попахивавшей все той же использованной вонючей жижей.
Часы безделья Мэрилин заполняла чтением, проглатывала книги без разбора и программы, представляя, как сыграет она понравившиеся образы. Но жизнь жестоко пресекала её разыгравшуюся фантазию, она катилась в чёрно-белом и плоском изображении. Тонкости психологии, которые потрясали детскую душу Мэрилин до основания, в окружающем её мире были сведены до простоты сексуальных желаний и материального достатка. Она мучилась.
К успеху Мэрилин привели обычная потребность в деньгах и война в Корее. В 1952 году, оставшись на мели и желая сохранить автомобиль, за прокат которого Монро необходимо было срочно заплатить, она согласилась сняться обнажённой для календаря. Оказалось, что этого и требовало общество. Её тело принесло пятьдесят долларов Мэрилин и миллион долларов тому, кто издал календарь. Ей стали приходить тысячи предложений на брачный союз, психиатрические больницы наполнились родителями Мэрилин Монро. Скандальный календарь сделал из Мэрилин то, чего не могли достичь десятки эпизодов на киноплёнке — вожделенную женщину Штатов.
И всё же Мэрилин обманула их, жаждущих получить послушную рафинированную куклу. То, что они принимали за сексуальный экстаз, оказалось всего лишь тенью страждущей напуганной души. На всю жизнь проклятием Мэрилин стало неумение создать дом, бесприютность её собственной внутренней жизни. Она искала опору, домашний очаг в тех людях, которые встречались на её пути — в мужчинах, по большей части. Бейсболист Джо ди Маджо окончательно завоевал её сердце лишь тогда, когда познакомил Мэрилин со своим многочисленным рыбацким семейством. Монро казалось, что союз с отпрыском такого дружного клана поможет ей самой стать частицей этого рода, где каждый нужен друг другу. Однако эта вера стала очередной иллюзией, за которой Мэрилин укрывалась от чужого, враждебного мира.
1953 год стал для Монро годом, когда её слава достигла вершины. Она была провозглашена кинозвездой Америки. В связи с этим в её честь был устроен банкет. К своему апофеозу Мэрилин заказала вечернее платье, расшитое золотом. На высоких каблуках, ярко раскрашенная, в обтягивающих одеждах, она казалась сексуальной мечтой, она притягивала взгляды, вызывая обожание одних и лютую злобу других.
Вершина стала для Мэрилин всего лишь верхней точкой падения. Внутренняя дисгармония усилилась, вечные страхи обострились. Она уже не может заснуть без снотворного, она с ужасом возвращается в опустевший дом, она чудит на съёмках, её сумасбродство переходит всякие границы. В самый разгар съёмок, когда камеры нацелены на неё, когда вся группа с нетерпением приготовилась услышать: «Мотор! Начали!», Монро запросто может промолвить невинным голосом: «Мне необходимо в туалет». Она словно мстила всем окружающим, зарабатывавшим деньги на её внутренних мучениях. Наверное, вряд ли Мэрилин смогла бы внятно ответить, что мучило её душу, чего не хватало ей, такой богатой, окружённой поклонением множества великолепных мужчин. Но этот внутренний огонь неудовлетворённости сжигал её.
Брак Монро с известным писателем Артуром Миллером, казалось, наконец-то поместил «этот бриллиант» в достойную оправу. Писатель — значит всё понимает, думала она, значит, поможет её мятущейся душе осознать себя. Мэрилин размечталась, что муж напишет для неё настоящую большую роль, что психотерапия великого драматурга поможет ей обрести ускользающую из-под ног почву. Она искренне верила, что писатель чем-то сродни господу Богу. Наверное, поэтому трагедия их разрыва вылилась для Мэрилин в сумасшествие. Неудача фильма «Неприкаянные», где Миллер предназначил для Монро роль, привела актрису в психиатрическую клинику. Сам Артур с ужасом бежал от «этой порочной, безумной женщины» под защиту своих произведений, в благопристойную еврейскую семью, к обожаемым отпрыскам. Миллер навсегда вычеркнул из собственных воспоминаний годы жизни с Монро. Когда ему сообщили о самоубийстве Мэрилин, он пробормотал, что не знает такой женщины… Она так и не смогла обрести в этой жизни близкого человека.
Посмеем сделать предположение, что её совершенная женственность выразилась в полной внутренней бесформенности, и она мучительно искала оформления, но не нашла.
О её смерти ходит множество легенд. По официальной версии, Мэрилин приняла снотворное и покончила жизнь самоубийством. Но сегодня уже написаны тысячи книг, растиражированы сотни рассказов о том, что актриса имела связь с братьями Кеннеди — высокопоставленным семейством Америки. Спасаясь от позора и истерических скандалов, они якобы расправились с Монро. Есть предположения, что Мэрилин была связана со шпионскими структурами — на чём и погорела. Все эти версии похожи на правду, но ни одна из них официально не доказана.
Кто только не пытался зарабатывать деньги на посмертной славе Монро. Даже горничная актрисы «нацарапала» книжонку об интимном туалете Мэрилин. Подглядывая за звездой, новоиспечённая «писательница» подробно излагает сцену, когда Монро обесцвечивала волосы на лобке, испытывая при этом невыносимую боль. Что ж, во внешности она стремилась к совершенству, полагая, по-видимому, чисто по-женски, что — ни единого тёмного пятнышка на теле — это и есть тот путь к гармонии, которой её обделила природа. А эту внутреннюю трагедию совершенной женщины никто так и не постиг.
АННА ФРАНК
(1929—1945)
Еврейская девочка, скрывавшаяся от фашистского террора в Нидерландах. Вела записки, которые были опубликованы под названием «Дневник Анны Франк» в 1947 году. Переведён на многие языки мира. Погибла в концлагере.
Пример этой девочки подтверждает мысль о том, что даже самая короткая жизнь может вызвать восхищение и стать примером для подражания, что даже в самых нечеловеческих условиях можно создать свой особый внутренний мир и достойно существовать в нём.
Когда утром 12 июня 1942 года Анна проснулась, то увидела на столе много цветов и разных цветных свёртков. Среди очень простых подарков на день рождения девочка обнаружила толстую тетрадь. Дневник. Она будет вести дневник.
И в тот же день на первой странице тетради появилась коротенькая запись: «Надеюсь, что я все смогу доверить тебе».
Тринадцатилетняя Анна Франк каждый день излагала подробности своей жизни. Она была обыкновенным ребёнком — ходила в школу, болтала с подружками, получала не самые прекрасные отметки. Но необычной и страшной была жизнь, которая окружала Анну, и она смогла запечатлеть сам дух этого ада.
«Когда мои родители поженились, папе было тридцать шесть, а маме — двадцать пять лет. Моя сестра Марго родилась в 1926 году, во Франкфурте-на-Майне, а 12 июня 1929 года появилась я. Мы евреи, и поэтому нам пришлось в 1933 году иммигрировать в Голландию. У нас в жизни было много тревог, как и у всех. Наши родные остались в Германии, и гитлеровцы их преследовали. После погрома 1938 года оба маминых брата бежали в Америку, а бабушка приехала к нам. После сорокового года жизнь пошла трудная: сначала война, потом капитуляция, потом немецкая оккупация. Вводились новые законы, один строже другого, особенно плохо пришлось евреям. Евреи должны носить жёлтую звезду, сдать велосипеды, евреям запрещалось ездить в трамвае, не говоря уж об автомобилях. Покупки можно делать от трех до пяти, и притом только в специальных еврейских лавках. После 8 вечера нельзя было выходить на улицу и даже сидеть в саду или на балконе. Нельзя было ходить в кино, в театр, никаких развлечений. Запрещается заниматься плаванием, играть в хоккей или теннис, словом, спорт тоже под запретом. Евреям нельзя ходить в гости к христианам, еврейских детей перевели в еврейские школы. Ограничений все больше и больше».
Дневник Анны Франк со скрупулёзностью препаратора и детской непосредственностью фиксирует ужесточение гитлеровского режима. В начале июля Марго получила повестку из гестапо: явиться немедленно. Франки, не дожидаясь репрессий, перебрались в заранее приготовленное убежище. В самом центре Амстердама, позади конторского помещения, принадлежавшего прежде отцу Анны, была оборудована специальная квартира, где в течение двух лет скрывались восемь евреев — семья Франков, супруги ван Даан с сыном Петером и зубной врач Дуссель.
Положение этих людей было малоприятным, хотя по сравнению с другими евреями, вынужденными прятаться в чуланах, заброшенных шахтах, на чердаках, Франки жили по-королевски. В их убежище можно было мыться, читать, готовить пищу и даже в темноте постоять у раскрытого окошка. Но ощущение постоянного страха убивало душу, безысходность приводила к отчаянию. Анна изо всех сил пыталась сопротивляться. Когда-то она не выказывала должного прилежания в учёбе, теперь же поняла, что занятия по обыкновенным учебникам — её протест против рабского положения. Она много читает, решает задачи, методично ведёт классные тетради. Ни школы, ни класса уже не существует, большинства сверстников уже нет в живых, но Анна пытается сохранить в своём воображении мир таким, каким он был когда-то, не дать ему окончательно исчезнуть и распасться.
«Мне так хочется когда-нибудь снова очутиться среди друзей, радоваться вместе с ними, беззаботно и весело смеяться».
Постепенно в её дневнике проявляются качества настоящего писателя: она с большим мастерством и недетской наблюдательностью представляет читателю обитателей убежища, их привычки, смешные особенности. Восемь человек, собравшиеся в тесной квартирке, подавленные страхом, не были святыми или ангелами, они были самыми обыкновенными людьми, ссорились и отравляли друг другу и без того нелёгкую жизнь по пустякам. «Вот уже десять дней как Дуссель не разговаривает с ван Дааном». Анна же в отличие от взрослых проявляла необыкновенную мудрость: «Теперь надо сдерживать свои чувства, быть мужественными, стойкими, без ропота принимать свою судьбу, делать то, что в наших силах и надеяться на Бога. Кончится же когда-нибудь эта страшная война, станем же мы когда-нибудь опять людьми, а не только евреями!»
Анну все больше и больше захватывает её дневник. Она начинает понимать, что в чудовищной действительности жить воображением — значит спасаться, значит оставаться собой, значит не дать насилию победить.
«Когда я пишу, все разрешается, горе проходит, мужество снова оживает во мне. Однако — и это для меня важный вопрос — смогу ли я когда-нибудь написать что-то значительное, стану ли я журналисткой или писательницей? Надеюсь, что да, всем сердцем надеюсь!..»
Однажды Анна увидела из-за оконной занавески девочку, которая спокойно разгуливала по двору. Познакомиться ей, еврейке, с соседкой было нельзя, зато никто не мог запретить разыграться воображению Анны. Так появился целый рассказ о жизни незнакомки, целиком выдуманный.
Конечно, порой Анна падала духом, теряла надежду. «Меня неотвязно преследует мысль: не лучше ли было бы нам не прятаться, не лучше ли умереть и не переживать эти ужасы? Тогда наши спасители не подвергались бы опасности, а это главное. Но мы боимся даже подумать об этом, мы слишком цепляемся за жизнь, в нас ещё звучит голос природы, и мы надеемся, надеемся, что все хорошо кончится. Пусть бы только что-нибудь произошло, даже если это неизбежно, пусть нас расстреляют, — нет ничего хуже этой неизвестности, она совсем нас измучила. Пусть уж придёт конец, хоть самый жестокий, по крайней мере будем знать — победили мы или погибли».
В тринадцать лет девочка уже сталкивается с предательством и с самоотверженностью. Она понимает, что есть люди, которым она обязана жизнью, и она чувствует себя перед ними в долгу: «Наши покровители, они помогают нам до сих пор и, надо надеяться, благополучно выведут нас на волю. Иначе им придётся разделить судьбу всех тех, кто спасает евреев. Никогда ни единым словом они не намекнули нам, какая мы обуза, а мы действительно обуза! Никогда мы не слышали жалоб на то, как им с нами трудно».
Страницы этого необыкновенного дневника интересны ещё и тем, что читатель видит, как взрослеет юная душа, как приходит она к важным обобщениям, как формируются ценности. Этот дневник — бесценное свидетельство рождения Человека.
«А теперь меня мучают сложные вопросы. Я поняла, что даже отец, как бы я его ни любила, не может заменить мне весь мой прежний мир… Почему есть на свете война? Почему люди не могут жить мирно? К чему эти ужасные разрушения? Почему ежедневно тратятся миллионы на войну, а на медицинскую помощь, на искусство да и на бедных нет ни гроша? Почему люди должны голодать, когда в других частях света гниют продукты? Почему люди такие сумасшедшие? Не верю, что в войне виноваты только видные деятели, только правительства и капиталисты. Нет, и маленькие люди, очевидно, тоже находят в ней удовольствие, иначе народы давно бы восстали. Очевидно, в человеке заложен инстинкт уничтожения, заложена страсть убивать, резать, буйствовать, и пока все человечество без исключения не изменится, войны будут продолжаться».
Задаётся девочка и самым страшным и мучительным вопросом, на который у неё нет ответа: «Кто наложил на нас это бремя? Кто отметил нас, евреев, среди других народов? Кто заставил нас так страдать во все времена? Бог сотворил нас такими, и Бог нас спасёт. И если мы вынесем все страдания и всё-таки останемся евреями, то мы, может быть, из обречённого народа станем примером для всех. Кто знает, может быть, когда-нибудь наша вера научит добру людей во всём мире, и для этого, только для этого, мы теперь должны страдать. Мы не можем быть только голландцами, англичанами, вообще гражданами какой-нибудь страны, мы при этом должны ещё оставаться евреями, и мы останемся ими».
Надеждам Анны не суждено было сбыться, судьба не пощадила её, и она разделила участь миллионов и миллионов евреев. 4 августа 1944 года убежище было раскрыто. Ван Дааны, Франки и доктор Дуссель были отправлены в Освенцим. Вместе с ними забрали и бросили в тюрьму двух голландцев, которые помогали им два года скрываться. 30 октября Анну вместе с сестрой переправили в лагерь Берген-Бельзен. Первой умерла Марго, мечтавшая после войны стать медсестрой в Палестине. Анна не дожила до окончания войны всего два месяца. В Освенциме погибла мать Анны и семейство ван Даан. Из восьми человек в живых остался только отец Анны — Отто Франк. Вернувшись после войны в Голландию, он нашёл в разгромленном убежище дневник Анны и понял, что этот документ должен стать памятником тем маленьким мученикам, которые не вынесли ужасов лагерей, гетто и не оставили имён, нет у них могил, нет надгробий. Дневник Анны Франк вскоре после опубликования стал очень известным.
Еврейская девочка, скрывавшаяся от фашистского террора в Нидерландах. Вела записки, которые были опубликованы под названием «Дневник Анны Франк» в 1947 году. Переведён на многие языки мира. Погибла в концлагере.
Пример этой девочки подтверждает мысль о том, что даже самая короткая жизнь может вызвать восхищение и стать примером для подражания, что даже в самых нечеловеческих условиях можно создать свой особый внутренний мир и достойно существовать в нём.
Когда утром 12 июня 1942 года Анна проснулась, то увидела на столе много цветов и разных цветных свёртков. Среди очень простых подарков на день рождения девочка обнаружила толстую тетрадь. Дневник. Она будет вести дневник.
И в тот же день на первой странице тетради появилась коротенькая запись: «Надеюсь, что я все смогу доверить тебе».
Тринадцатилетняя Анна Франк каждый день излагала подробности своей жизни. Она была обыкновенным ребёнком — ходила в школу, болтала с подружками, получала не самые прекрасные отметки. Но необычной и страшной была жизнь, которая окружала Анну, и она смогла запечатлеть сам дух этого ада.
«Когда мои родители поженились, папе было тридцать шесть, а маме — двадцать пять лет. Моя сестра Марго родилась в 1926 году, во Франкфурте-на-Майне, а 12 июня 1929 года появилась я. Мы евреи, и поэтому нам пришлось в 1933 году иммигрировать в Голландию. У нас в жизни было много тревог, как и у всех. Наши родные остались в Германии, и гитлеровцы их преследовали. После погрома 1938 года оба маминых брата бежали в Америку, а бабушка приехала к нам. После сорокового года жизнь пошла трудная: сначала война, потом капитуляция, потом немецкая оккупация. Вводились новые законы, один строже другого, особенно плохо пришлось евреям. Евреи должны носить жёлтую звезду, сдать велосипеды, евреям запрещалось ездить в трамвае, не говоря уж об автомобилях. Покупки можно делать от трех до пяти, и притом только в специальных еврейских лавках. После 8 вечера нельзя было выходить на улицу и даже сидеть в саду или на балконе. Нельзя было ходить в кино, в театр, никаких развлечений. Запрещается заниматься плаванием, играть в хоккей или теннис, словом, спорт тоже под запретом. Евреям нельзя ходить в гости к христианам, еврейских детей перевели в еврейские школы. Ограничений все больше и больше».
Дневник Анны Франк со скрупулёзностью препаратора и детской непосредственностью фиксирует ужесточение гитлеровского режима. В начале июля Марго получила повестку из гестапо: явиться немедленно. Франки, не дожидаясь репрессий, перебрались в заранее приготовленное убежище. В самом центре Амстердама, позади конторского помещения, принадлежавшего прежде отцу Анны, была оборудована специальная квартира, где в течение двух лет скрывались восемь евреев — семья Франков, супруги ван Даан с сыном Петером и зубной врач Дуссель.
Положение этих людей было малоприятным, хотя по сравнению с другими евреями, вынужденными прятаться в чуланах, заброшенных шахтах, на чердаках, Франки жили по-королевски. В их убежище можно было мыться, читать, готовить пищу и даже в темноте постоять у раскрытого окошка. Но ощущение постоянного страха убивало душу, безысходность приводила к отчаянию. Анна изо всех сил пыталась сопротивляться. Когда-то она не выказывала должного прилежания в учёбе, теперь же поняла, что занятия по обыкновенным учебникам — её протест против рабского положения. Она много читает, решает задачи, методично ведёт классные тетради. Ни школы, ни класса уже не существует, большинства сверстников уже нет в живых, но Анна пытается сохранить в своём воображении мир таким, каким он был когда-то, не дать ему окончательно исчезнуть и распасться.
«Мне так хочется когда-нибудь снова очутиться среди друзей, радоваться вместе с ними, беззаботно и весело смеяться».
Постепенно в её дневнике проявляются качества настоящего писателя: она с большим мастерством и недетской наблюдательностью представляет читателю обитателей убежища, их привычки, смешные особенности. Восемь человек, собравшиеся в тесной квартирке, подавленные страхом, не были святыми или ангелами, они были самыми обыкновенными людьми, ссорились и отравляли друг другу и без того нелёгкую жизнь по пустякам. «Вот уже десять дней как Дуссель не разговаривает с ван Дааном». Анна же в отличие от взрослых проявляла необыкновенную мудрость: «Теперь надо сдерживать свои чувства, быть мужественными, стойкими, без ропота принимать свою судьбу, делать то, что в наших силах и надеяться на Бога. Кончится же когда-нибудь эта страшная война, станем же мы когда-нибудь опять людьми, а не только евреями!»
Анну все больше и больше захватывает её дневник. Она начинает понимать, что в чудовищной действительности жить воображением — значит спасаться, значит оставаться собой, значит не дать насилию победить.
«Когда я пишу, все разрешается, горе проходит, мужество снова оживает во мне. Однако — и это для меня важный вопрос — смогу ли я когда-нибудь написать что-то значительное, стану ли я журналисткой или писательницей? Надеюсь, что да, всем сердцем надеюсь!..»
Однажды Анна увидела из-за оконной занавески девочку, которая спокойно разгуливала по двору. Познакомиться ей, еврейке, с соседкой было нельзя, зато никто не мог запретить разыграться воображению Анны. Так появился целый рассказ о жизни незнакомки, целиком выдуманный.
Конечно, порой Анна падала духом, теряла надежду. «Меня неотвязно преследует мысль: не лучше ли было бы нам не прятаться, не лучше ли умереть и не переживать эти ужасы? Тогда наши спасители не подвергались бы опасности, а это главное. Но мы боимся даже подумать об этом, мы слишком цепляемся за жизнь, в нас ещё звучит голос природы, и мы надеемся, надеемся, что все хорошо кончится. Пусть бы только что-нибудь произошло, даже если это неизбежно, пусть нас расстреляют, — нет ничего хуже этой неизвестности, она совсем нас измучила. Пусть уж придёт конец, хоть самый жестокий, по крайней мере будем знать — победили мы или погибли».
В тринадцать лет девочка уже сталкивается с предательством и с самоотверженностью. Она понимает, что есть люди, которым она обязана жизнью, и она чувствует себя перед ними в долгу: «Наши покровители, они помогают нам до сих пор и, надо надеяться, благополучно выведут нас на волю. Иначе им придётся разделить судьбу всех тех, кто спасает евреев. Никогда ни единым словом они не намекнули нам, какая мы обуза, а мы действительно обуза! Никогда мы не слышали жалоб на то, как им с нами трудно».
Страницы этого необыкновенного дневника интересны ещё и тем, что читатель видит, как взрослеет юная душа, как приходит она к важным обобщениям, как формируются ценности. Этот дневник — бесценное свидетельство рождения Человека.
«А теперь меня мучают сложные вопросы. Я поняла, что даже отец, как бы я его ни любила, не может заменить мне весь мой прежний мир… Почему есть на свете война? Почему люди не могут жить мирно? К чему эти ужасные разрушения? Почему ежедневно тратятся миллионы на войну, а на медицинскую помощь, на искусство да и на бедных нет ни гроша? Почему люди должны голодать, когда в других частях света гниют продукты? Почему люди такие сумасшедшие? Не верю, что в войне виноваты только видные деятели, только правительства и капиталисты. Нет, и маленькие люди, очевидно, тоже находят в ней удовольствие, иначе народы давно бы восстали. Очевидно, в человеке заложен инстинкт уничтожения, заложена страсть убивать, резать, буйствовать, и пока все человечество без исключения не изменится, войны будут продолжаться».
Задаётся девочка и самым страшным и мучительным вопросом, на который у неё нет ответа: «Кто наложил на нас это бремя? Кто отметил нас, евреев, среди других народов? Кто заставил нас так страдать во все времена? Бог сотворил нас такими, и Бог нас спасёт. И если мы вынесем все страдания и всё-таки останемся евреями, то мы, может быть, из обречённого народа станем примером для всех. Кто знает, может быть, когда-нибудь наша вера научит добру людей во всём мире, и для этого, только для этого, мы теперь должны страдать. Мы не можем быть только голландцами, англичанами, вообще гражданами какой-нибудь страны, мы при этом должны ещё оставаться евреями, и мы останемся ими».
Надеждам Анны не суждено было сбыться, судьба не пощадила её, и она разделила участь миллионов и миллионов евреев. 4 августа 1944 года убежище было раскрыто. Ван Дааны, Франки и доктор Дуссель были отправлены в Освенцим. Вместе с ними забрали и бросили в тюрьму двух голландцев, которые помогали им два года скрываться. 30 октября Анну вместе с сестрой переправили в лагерь Берген-Бельзен. Первой умерла Марго, мечтавшая после войны стать медсестрой в Палестине. Анна не дожила до окончания войны всего два месяца. В Освенциме погибла мать Анны и семейство ван Даан. Из восьми человек в живых остался только отец Анны — Отто Франк. Вернувшись после войны в Голландию, он нашёл в разгромленном убежище дневник Анны и понял, что этот документ должен стать памятником тем маленьким мученикам, которые не вынесли ужасов лагерей, гетто и не оставили имён, нет у них могил, нет надгробий. Дневник Анны Франк вскоре после опубликования стал очень известным.
МОНТСЕРРАТ КАБАЛЬЕ
(1933)
Испанская певица, сопрано. Выступает во многих театрах мира. Прославилась в партии Нормы («Норма» Беллини). Мастер бельканто.
На исходе XX века можно с уверенностью, наконец, делить лавры столетия, расставить всех по местам, словом, раздать всем «сёстрам по серьгам». Пьедестал великих оперных див, во всяком случае, уже определился без сомнения — Мария Каллас, Рената Тебальди и Монтсеррат Кабалье. Один из рецензентов писал, что если Каллас был присвоен эпитет «Божественная», а Тебальди наградили неофициальным титулом «Изумительная», то Кабалье вполне достойна была бы носить звание «Непревзойдённая».
Действительно, вряд ли кто-либо из новых примадонн сможет до конца тысячелетия превзойти Монтсеррат по обширности репертуара, по количеству представлений, по неповторимости голоса и исключительной музыкальности, которая позволяет певице каждый вздох превратить в нежную чистую ноту. А ещё Монтсеррат на редкость благополучная, счастливая и весёлая женщина. За её именем не несётся шлейфа скандалов и сенсаций и от её солидной фигуры прямо-таки веет добротой, уверенностью в себе и спокойствием. Вряд ли кому-нибудь из артисток нашего века удастся обойти Кабалье и в полноте личного счастья, и в безоблачном удовольствии существования.
Трудно сказать, кто постарался больше, награждая Монтсеррат счастливой судьбой — «божий перст» или собственный её лёгкий характер, но сама певица верит в «чудо», которое уже однажды подарило ей, незаметной девчонке из Барселоны, «неземной» голос. 30-е годы XX века в Европе не предвещали, впрочем, особенно светлого, мирного, сытого будущего, поэтому можно понять Анн Кабалье, которая заручилась покровительством неба, посвятив свою дочку Богоматери и назвав её в честь Святой Девы Марией де Монтсеррат. Дело в том, что Монтсеррат — название местной каталонской горы, и девочка получила такое звучное имя совсем как в средние века или в эпоху Возрождения звались художники — по месту рождения. Однако, выбрав путь на сцену и решив, вероятно, не богохульствовать, певица полностью «посвятила» себя горе, оставив экзотическое имя из одного слова.
Семья Кабалье едва справлялась с нуждой, дела в школе у Монтсеррат шли неважно. «Дети меня не любили, потому что я была молчаливой и всех дичилась. Приходила на занятия всегда в одном и том же платье. Дети бывают жестоки — они надо мною смеялись, меня это глубоко ранило…» В довершении всех бед, после рождения сына глава семейства тяжело заболел. Но тут, как случается в красивой истории, в борьбу с отчаянием матери вступила Монтсеррат. Она, несмотря на свой «розовый» возраст, успокаивала Анну: «Потерпи, придёт день, я стану знаменитой, тогда у нас будет все!» И видите, получилось!
Первое впечатление от оперы Монтсеррат запомнила на всю жизнь. Семилетняя девочка была так потрясена смертью мадам Баттерфляй, что рыдала всю обратную дорогу из театра, а потом взяла да и выучила арию героини, слушая старую пластинку с чьей-то записью. На Рождество 1940 года она исполнила арию перед родителями в качестве подарка. Так что матушка вполне имела основания поверить в радужные перспективы дочери.
Однако военное время, бесконечные бытовые мытарства привели Монтсеррат, почти как Кармен, работницей на фабрику, где будущая дива выделывала носовые платки. И, наверное, в этом нехитром занятии она достигла бы «степеней известных», радуя местных жителей по праздникам исполнением хабанеры, но нашлись в Испании супруги Бертран, которые жаждали помочь какому-нибудь юному таланту. Чтобы решить, стоит ли благодетельствовать незнакомой девушке, супруги пригласили на прослушивание Монтсеррат двенадцать человек, разбиравшихся в музыке и вокальном искусстве. В комиссии даже присутствовали «звезды» того времени — два оперных певца и известный пианист. Монтсеррат смело исполнила несколько арий и испанских народных песен. Мнение присутствовавших было, единодушным: молодому дарованию нужно срочно дать соответствующее образование. Так Кабалье попала в знаменитую барселонскую консерваторию «Лисео», где преподавательница Эугения Кеммени так сумела поставить голос начинающей певице, что он вот уже более сорока лет сохраняет поразительную чистоту и силу.
Эугения представляла собой тип уникального педагога и значительной личности — тут Кабалье снова несказанно повезло. Венгерка по национальности, бывшая чемпионка по плаванью, певица, Кеммени разработала собственную систему постановки дыхания, основой которой стало укрепление мускулатуры торса и диафрагмы. По сути говоря, Эугения подарила очаровательному голосу ученицы тот инструмент, которым Монтсеррат вскрыла все тайники оперного вокала. Каждый день великой певицы до сих пор начинается с дыхательных упражнений по системе Кеммени.
Учёба в консерватории не только освободила молодую певицу от финансовых забот (её благодетели взяли все расходы по содержанию Монтсеррат на себя), но и принесла благосостояние её семье. Похоже, сбывались предсказания маленькой Кабалье. Филантропы похлопотали об образовании брата Карлоса и нашли работу для её отца. Все эти чудеса должны были, в случае, если карьера певицы удастся, в будущем оплачиваться ежегодными концертами Монтсеррат в Гран Театро дель Личео, принадлежащем её благодетелям.
Окончив консерваторию, Кабалье решила продолжить образование в Германии, однако её весёлому, любящему розыгрыши характеру немецкая рациональность показалась слишком серой, и она начала подумывать о том, что пора уже, наконец, приступить к штурму оперной Мекки — театров Италии. Однако двадцатитрехлетнюю самозванку на родине Верди и Пуччини ждало жестокое разочарование: какой-то мелкий импресарио разъяснил Монтсеррат, что сценическая карьера для неё исключена — с такой фигурой ей следует вернуться домой, найти себе мужа и растить детей. В слезах Кабалье помчалась домой, и тут «яростный» испанец, брат Карлос, встал на защиту семейного достояния. Он лично вызвался занять место импресарио Монтсеррат, чтобы впредь некомпетентные личности больше не мешали успешному взлёту «золотой» сестры.
Профессиональный дебют Кабалье состоялся 17 ноября 1956 года; она пела Мими в «Богеме» на сцене Базельского театра, небольшого, но известного. Успех дебюта открыл певице дорогу во все театры мира.
Говорят, беда не приходит одна, но и счастье, по-видимому, не «приваливает» малыми порциями. Вскоре Монтсеррат очень удачно вышла замуж за знаменитого в то время тенора Бернабе Марти. Познакомились молодые люди на спектакле все той же судьбоносной для Монтсеррат «Мадам Баттерфляй». Во время любовного дуэта партнёр, которого Кабалье обожала как старшего и более опытного товарища, проявил странную холодность и даже не прикоснулся к партнёрше. Огорчённая певица пожаловалась общему знакомому. На следующем представлении Марти, допев до положенной сцены, привлёк к себе Монтсеррат и прильнул к её губам. Страстный поцелуй длился так долго, что оркестр смолк. Все — и зрители, и артисты, и музыканты — в полном молчании ждали, когда же герой «оторвётся» от молодой певицы. Вероятно, такие страсти прощаются только на испанской сцене. Во всяком случае, Кабалье оценила находчивость Марти и тут же влюбилась в него. А на следующий день Бернабе предложил Монтсеррат руку и сердце. И вот уже более тридцати лет супруги счастливо живут вместе, не ведая конфликтов и потрясений. Правда, карьера Бернабе постепенно сошла «на нет», но он совершенно лишён «комплексов» и спокойно уступает пальму первенства своей «звёздной» жене. Когда у Монтсеррат спрашивают, не завидует ли ей Марти, нет ли по этому поводу у них проблем в семье, она неизменно отвечает, что муж слишком умён для зависти. Впрочем, Марти умён до такой степени, чтобы понимать — несметное количество мужчин в мире завидует ему — он единственный обладатель сердца такой «жемчужины».
Испанская певица, сопрано. Выступает во многих театрах мира. Прославилась в партии Нормы («Норма» Беллини). Мастер бельканто.
На исходе XX века можно с уверенностью, наконец, делить лавры столетия, расставить всех по местам, словом, раздать всем «сёстрам по серьгам». Пьедестал великих оперных див, во всяком случае, уже определился без сомнения — Мария Каллас, Рената Тебальди и Монтсеррат Кабалье. Один из рецензентов писал, что если Каллас был присвоен эпитет «Божественная», а Тебальди наградили неофициальным титулом «Изумительная», то Кабалье вполне достойна была бы носить звание «Непревзойдённая».
Действительно, вряд ли кто-либо из новых примадонн сможет до конца тысячелетия превзойти Монтсеррат по обширности репертуара, по количеству представлений, по неповторимости голоса и исключительной музыкальности, которая позволяет певице каждый вздох превратить в нежную чистую ноту. А ещё Монтсеррат на редкость благополучная, счастливая и весёлая женщина. За её именем не несётся шлейфа скандалов и сенсаций и от её солидной фигуры прямо-таки веет добротой, уверенностью в себе и спокойствием. Вряд ли кому-нибудь из артисток нашего века удастся обойти Кабалье и в полноте личного счастья, и в безоблачном удовольствии существования.
Трудно сказать, кто постарался больше, награждая Монтсеррат счастливой судьбой — «божий перст» или собственный её лёгкий характер, но сама певица верит в «чудо», которое уже однажды подарило ей, незаметной девчонке из Барселоны, «неземной» голос. 30-е годы XX века в Европе не предвещали, впрочем, особенно светлого, мирного, сытого будущего, поэтому можно понять Анн Кабалье, которая заручилась покровительством неба, посвятив свою дочку Богоматери и назвав её в честь Святой Девы Марией де Монтсеррат. Дело в том, что Монтсеррат — название местной каталонской горы, и девочка получила такое звучное имя совсем как в средние века или в эпоху Возрождения звались художники — по месту рождения. Однако, выбрав путь на сцену и решив, вероятно, не богохульствовать, певица полностью «посвятила» себя горе, оставив экзотическое имя из одного слова.
Семья Кабалье едва справлялась с нуждой, дела в школе у Монтсеррат шли неважно. «Дети меня не любили, потому что я была молчаливой и всех дичилась. Приходила на занятия всегда в одном и том же платье. Дети бывают жестоки — они надо мною смеялись, меня это глубоко ранило…» В довершении всех бед, после рождения сына глава семейства тяжело заболел. Но тут, как случается в красивой истории, в борьбу с отчаянием матери вступила Монтсеррат. Она, несмотря на свой «розовый» возраст, успокаивала Анну: «Потерпи, придёт день, я стану знаменитой, тогда у нас будет все!» И видите, получилось!
Первое впечатление от оперы Монтсеррат запомнила на всю жизнь. Семилетняя девочка была так потрясена смертью мадам Баттерфляй, что рыдала всю обратную дорогу из театра, а потом взяла да и выучила арию героини, слушая старую пластинку с чьей-то записью. На Рождество 1940 года она исполнила арию перед родителями в качестве подарка. Так что матушка вполне имела основания поверить в радужные перспективы дочери.
Однако военное время, бесконечные бытовые мытарства привели Монтсеррат, почти как Кармен, работницей на фабрику, где будущая дива выделывала носовые платки. И, наверное, в этом нехитром занятии она достигла бы «степеней известных», радуя местных жителей по праздникам исполнением хабанеры, но нашлись в Испании супруги Бертран, которые жаждали помочь какому-нибудь юному таланту. Чтобы решить, стоит ли благодетельствовать незнакомой девушке, супруги пригласили на прослушивание Монтсеррат двенадцать человек, разбиравшихся в музыке и вокальном искусстве. В комиссии даже присутствовали «звезды» того времени — два оперных певца и известный пианист. Монтсеррат смело исполнила несколько арий и испанских народных песен. Мнение присутствовавших было, единодушным: молодому дарованию нужно срочно дать соответствующее образование. Так Кабалье попала в знаменитую барселонскую консерваторию «Лисео», где преподавательница Эугения Кеммени так сумела поставить голос начинающей певице, что он вот уже более сорока лет сохраняет поразительную чистоту и силу.
Эугения представляла собой тип уникального педагога и значительной личности — тут Кабалье снова несказанно повезло. Венгерка по национальности, бывшая чемпионка по плаванью, певица, Кеммени разработала собственную систему постановки дыхания, основой которой стало укрепление мускулатуры торса и диафрагмы. По сути говоря, Эугения подарила очаровательному голосу ученицы тот инструмент, которым Монтсеррат вскрыла все тайники оперного вокала. Каждый день великой певицы до сих пор начинается с дыхательных упражнений по системе Кеммени.
Учёба в консерватории не только освободила молодую певицу от финансовых забот (её благодетели взяли все расходы по содержанию Монтсеррат на себя), но и принесла благосостояние её семье. Похоже, сбывались предсказания маленькой Кабалье. Филантропы похлопотали об образовании брата Карлоса и нашли работу для её отца. Все эти чудеса должны были, в случае, если карьера певицы удастся, в будущем оплачиваться ежегодными концертами Монтсеррат в Гран Театро дель Личео, принадлежащем её благодетелям.
Окончив консерваторию, Кабалье решила продолжить образование в Германии, однако её весёлому, любящему розыгрыши характеру немецкая рациональность показалась слишком серой, и она начала подумывать о том, что пора уже, наконец, приступить к штурму оперной Мекки — театров Италии. Однако двадцатитрехлетнюю самозванку на родине Верди и Пуччини ждало жестокое разочарование: какой-то мелкий импресарио разъяснил Монтсеррат, что сценическая карьера для неё исключена — с такой фигурой ей следует вернуться домой, найти себе мужа и растить детей. В слезах Кабалье помчалась домой, и тут «яростный» испанец, брат Карлос, встал на защиту семейного достояния. Он лично вызвался занять место импресарио Монтсеррат, чтобы впредь некомпетентные личности больше не мешали успешному взлёту «золотой» сестры.
Профессиональный дебют Кабалье состоялся 17 ноября 1956 года; она пела Мими в «Богеме» на сцене Базельского театра, небольшого, но известного. Успех дебюта открыл певице дорогу во все театры мира.
Говорят, беда не приходит одна, но и счастье, по-видимому, не «приваливает» малыми порциями. Вскоре Монтсеррат очень удачно вышла замуж за знаменитого в то время тенора Бернабе Марти. Познакомились молодые люди на спектакле все той же судьбоносной для Монтсеррат «Мадам Баттерфляй». Во время любовного дуэта партнёр, которого Кабалье обожала как старшего и более опытного товарища, проявил странную холодность и даже не прикоснулся к партнёрше. Огорчённая певица пожаловалась общему знакомому. На следующем представлении Марти, допев до положенной сцены, привлёк к себе Монтсеррат и прильнул к её губам. Страстный поцелуй длился так долго, что оркестр смолк. Все — и зрители, и артисты, и музыканты — в полном молчании ждали, когда же герой «оторвётся» от молодой певицы. Вероятно, такие страсти прощаются только на испанской сцене. Во всяком случае, Кабалье оценила находчивость Марти и тут же влюбилась в него. А на следующий день Бернабе предложил Монтсеррат руку и сердце. И вот уже более тридцати лет супруги счастливо живут вместе, не ведая конфликтов и потрясений. Правда, карьера Бернабе постепенно сошла «на нет», но он совершенно лишён «комплексов» и спокойно уступает пальму первенства своей «звёздной» жене. Когда у Монтсеррат спрашивают, не завидует ли ей Марти, нет ли по этому поводу у них проблем в семье, она неизменно отвечает, что муж слишком умён для зависти. Впрочем, Марти умён до такой степени, чтобы понимать — несметное количество мужчин в мире завидует ему — он единственный обладатель сердца такой «жемчужины».