Страница:
— Граф! — одновременно испуганно выкрикнули полдюжины глоток, и драка мгновенно прекратилась.
Мандралиска никому не сказал о своем намерении пойти вслед за разведчиками. Напротив, всем было известно, что он будет ожидать их возвращения в своем шатре. Тем не менее он был здесь, вместе со своим маленьким кривоногим адъютантом Джакомином Халефисом и телохранителями — полудюжиной мечников. Люди из разведывательного отрада, пойманные врасплох словно шаловливые дети с измазанными вареньем лицами, застыли на месте, в ужасе взирая на страшного и зловещего тайного советника Пяти правителей.
Длинноногий худощавый граф уже почти достиг того возраста, который обычно называется преклонным, однако каждое его движение было исполнено удивительного изящества, словно он был танцовщиком. Но ни у одного танцовщика не могло быть такого пугающего лица: тонкие и твердые губы, холодно блестящие глаза, торчащие, словно остро заточенные лезвия топоров, скулы, одну из которых ровно пополам делил тонкий белый вертикальный шрам — след какой-то давней дуэли. Как обычно, он был одет в облегающий костюм из мягкой лакированной черной кожи, делавший его похожим на сверкающую гибкую змею. Абсолютную черноту одеяния нарушал лишь висевший на груди золотой символ его высокого положения — пятиугольник, свидетельствующий о власти над жизнью и смертью миллионов обитателей Зимроэля, которых Пятеро правителей незаконно считали своей собственностью.
А теперь, в наступившей ужасающей тишине, Мандралиска шел между ними, неторопливо переходя от человека к человеку, надолго впиваясь в глаза каждому пристальным взглядом василиска, встретившись с которым нельзя было не вздрогнуть. Тастейн, дожидавшийся своей очереди, почувствовал, что у него в животе образуется ледяной ком.
Никто и никогда не вызывал у него такого всепоглощающего ужаса, как граф Мандралиска. Казалось, этого человека окружает холодно потрескивающий голубоватый ледяной ореол. Даже при его появлении в противоположном конце какого-нибудь огромного зала юноша ощущал едва ли не благоговейный страх. Когда Крискантой Ваз сказал Тастейну, что отряд, в который он его включил, будет возглавлять не кто иной, как великий тайный советник, у юноши чуть не подкосились колени.
Конечно, было немыслимо отказаться от такого задания, особенно когда надеешься занять какой-нибудь пост в администрации Пяти правителей. Но на протяжении всей поездки из домена Самбайлидов в этот район лесов и степей, где укрепились мятежники, он мечтал сделаться невидимым, стоило графу хоть на миг повернуться в его сторону. А теперь… теперь он был вынужден смотреть тайному советнику прямо в глаза…
Испытание оказалось крайне мучительным, но зато весьма коротким. Граф Мандралиска остановился перед Тастейном, посмотрел на него, как на не достойное особого внимания мелкое насекомое, которое вздумало проползти по столу перед ним, и перешел к следующему. Тастейн с облегчением расслабился.
— Ну? — сказал Мандралиска, остановившись перед Крискантоем Вазом. — Маленькая стычка в отряде, как я понимаю. Развлечение от скуки? Я был о тебе лучшего мнения, Крискантой Ваз.
Крискантой Ваз ничего не ответил. И даже не вздрогнул, встретившись с обжигающим холодом взглядом Мандралиски. Он стоял в напряженной неподвижности и походил скорее на статую, нежели на живого человека.
Внезапно глаза графа вспыхнули, будто изнутри сверкнула молния, левая рука почти неуловимо для взгляда дернулась. Хлыст, который Мандралиска никогда не выпускал из рук, стремительно и словно бы даже презрительно взметнулся — и на щеке Крискантоя Ваза зарделся кроваво-красный рубец.
Тастейн, во все глаза наблюдавший за происходящим, подскочил, как будто ударили его самого. Обладавший весьма внушительным обликом и большой, хотя и не бросающейся в глаза, физической силой Крискантой Ваз был решительным и проницательным человеком. Тастейн относился к нему почти как к отцу. И видеть, как его отхлестали на глазах у всех…
Но сам Крискантой Ваз никак не отреагировал на удар. Он лишь коротко моргнул да чуть заметно вздрогнул, когда хлыст ожег ему щеку. Он стоял все так же прямо и даже не приложил руку к больному месту, как будто внезапно оцепенел от стыда за то, что в присутствии графа стал участником такого неприличного скандала.
Мандралиска двинулся дальше. Подойдя к Агавиру Тоймину, он, не раздумывая и не говоря на сей раз ни слова, столь же стремительно ударил его по лицу хлыстом. Дойдя до конца ряда, где стоял Стравин из Тиломона, он хлестнул и его. Таким образом, наказание коснулось троих самых старших бойцов, командиров, у которых должно было хватить здравого смысла воспрепятствовать драке. А для остальных это было вполне достаточным уроком, так что бить всех не было никакого смысла. Возмездие свершилось. Мандралиска отошел на пару шагов и обвел всех неторопливым взглядом, полным нескрываемого презрения.
Тастейн в очередной раз безуспешно пожелал оказаться невидимым. Холодный блеск взгляда Мандралиски обжигал не хуже хлыста.
— Может быть, теперь мне расскажут, что же здесь все-таки произошло? — Изучающий взгляд графа снова остановился на Тастейне. Тот содрогнулся, но здесь ему помочь уже никто не мог — оставалось лишь выдерживать этот ужасный взгляд. — Ты, парень. Говори!
Сделав невероятное усилие, Тастейн хриплым полушепотом начал:
— Мы нашли крепость врага, ваша светлость. Она находится в долине прямо под нами…
— Дальше. Драка…
— Произошел спор, ваша светлость, по поводу того, стоит ли немедленно спуститься вниз и поджечь ее или же вернуться в лагерь и получить ваши приказания.
— Ах спор! Спор! — В каменных глазах Мандралиски мелькнула искра, смутно напоминавшая веселье. — На кулаках. — Его взор снова потемнел. Он сплюнул. — Ладно, вот вам приказ, который вы так мечтали получить. Спускайтесь вниз и сделайте из этих лачуг славный костер. Хочу напомнить, что мы именно за этим прибыли сюда.
— Форт охраняют меняющие форму, ваша светлость, — вмешался Тастейн, сам удивляясь своей смелости: надо же, он посмел заговорить по собственной воле! Но это произошло, и он почти наяву увидел, как слова всплывают перед ним в воздухе, подобные облачкам странного черного дыма.
Граф медленным взглядом смерил его с головы до ног.
— Неужели? Меняющие форму? Вот это сюрприз! — Однако в тоне Мандралиски не было удивления. В нем не было вообще никакого выражения. Он повернулся к Крискантою Вазу— Что ж, они будут гореть не хуже всех остальных. Это сделаешь ты. Возьми с собой троих человек. Враги Пятерых правителей должны погибнуть.
Крискантой Ваз ответил энергичным салютом. Он казался искренне благодарным, как будто и не получил только что оскорбительного и болезненного удара хлыстом по лицу.
— Агавир Тоймин, — произнес граф, вновь осмотрев выстроившихся воинов. Тот с довольным видом кивнул и прикоснулся двумя пальцами ко лбу— Гамбрунд. — И, после краткой паузы: — Тастейн.
Тастейн никак не ожидал этого. Выбрали для такого задания! Его! Он почувствовал, как все его существо охватило волнение. Стремительный стук сердца стал почти болезненным. Он с силой прижал руки к груди, чтобы унять сердцебиение, но тут же понял, что это должно было случиться. Ведь он же быстрее и проворнее остальных! Именно он и должен побежать впереди всех, чтобы швырнуть первый факел.
Четверка воинов спускалась вниз, построившись стрелой. Первым шел Тастейн. Сразу за ним — Гамбрунд со связкой факелов. Чуть сзади и с боков их прикрывали Крискантой Ваз и Агавир Тоймин, вооруженные луками на тот случай, если их заметят дозорные.
Тастейн шел, опустив голову и внимательно глядя под ноги. Он хорошо помнил хелгибора, которого недавно видел, а ведь в густой траве могли скрываться и другие низкорослые хищники. Яркий глянцевый блеск желтовато-коричневой растительности, как он теперь понял, не был просто игрой света в линзах подзорной трубы. Трава и в самом деле походила на стеклянную — она была жесткой, с острыми краями и, когда он раздвигал ее, издавала резкий, похожий на шепот звук Идти по такой траве было очень неприятно. Ноги скользили по сломанным листьям и стеблям, поэтому Тастейну приходилось делать каждый шаг очень осторожно: на этом склоне ничего не стоило потерять опору и кубарем скатиться прямо во вражеский лагерь.
Но ему удалось благополучно завершить спуск и оказаться, по его мнению, в пределах броска. Мгновением позже к нему присоединились остальные трое. Тастейн направился к крепости. Никаких дозорных видно не было.
Крискантой Ваз быстрыми уверенными жестами показал, что следует делать. Гамбрунд подставил факел, Агавир Тоймин извлек маленькую энергетическую зажигалку, и факел сразу же вспыхнул ослепительным пламенем. Тастейн взял его, разбежался на полдюжины шагов и, сделав для придания броску большей силы почти полный оборот, метнул факел в сторону форта.
Пылающая палка пролетела по высокой кривой и упала не далее чем в пяти футах от крепости. Густая сухая трава сразу же вспыхнула с громким треском.
«Горит! — мелькнула в мозгу Тастейна ликующая мысль. — Горит! Горит! Так погибнут все враги Пяти правителей!»
Крискантой Ваз метнул свой факел всего лишь мгновением позже Тастейна. Его бросок был не столь элегантным, как у юноши, но зато оказался намного сильнее: факел, рассыпая искры, пронесся по воздуху почти по прямой и упал точно на соломенную крышу, где сразу же заиграло розоватое пламя. Следующий факел Тастейн метнул более решительно и попал в кучку росших вплотную к стене кустов с глянцево блестящими листьями на черных ветках. Огонь ненадолго, совсем ненадолго, исчез, а затем над кустами взметнулись буйные языки пламени.
Обитатели форта наконец-то поняли, что происходит неладное.
— Живо! — крикнул Крискантой Ваз.
У них оставалось еще два факела. Тастейн обеими руками схватил один из них и, как только Агавир Тоймин поджег его, разбежался на несколько шагов, провернулся всем телом и метнул факел, который на сей раз попал на крышу. Крискантой Ваз кинул последний факел в сухую траву прямо перед дверью, откуда как раз в этот момент показались три или четыре человека. Один из них принялся сбивать пламя, а остальные, завопив как безумные, кинулись вверх по склону навстречу поджигателям. Но склон здесь поднимался почти вертикально, к тому же эти люди были безоружны, так что, пробежав с десяток ярдов, они отказались от своего намерения и повернули обратно к форту, который с удивительной стремительностью охватывало пламя. Словно лишившись рассудка, они кинулись внутрь, хотя вход уже был охвачен бушующим огнем. Тут же рухнула передняя стена. Никто не мог спастись из охваченного пожаром здания. Все мятежники изжарятся, словно блавы на вертеле, — и люди, и те меняющие форму, которых они приручили. Замечательно! Просто отлично!
— Получилось! — завопил Тастейн, хлопая над головой в ладоши. — Они все горят!
— Пошли, парень, — приказал Крискантой Ваз. — Шевелись.
Он встал поудобнее и натянул лук, чтобы прикрыть отступление своих спутников. Но из горящего здания больше никто не появлялся. К тому времени, когда Тастейн достиг вершины кручи, крепость мятежников была уже полностью охвачена огнем; в небо отвесно вонзалось черное копье дыма. Пожар распространялся с ужасающей скоростью. Неизбежно должна была выгореть вся долина, и уцелеть не мог никто.
Ну что ж, именно за этим они сюда и приходили. Владетель Ворсинара, как и некоторые другие мелкие правители — на просторах необъятного Зимроэля их оказалось даже слишком много, — отважился не подчиниться декрету пяти братьев Самбайлидов, в котором они провозгласили себя высшей властью на этом континенте, и поэтому должен был погибнуть. Уже многие поколения Самбайлидов безраздельно правили Зимроэлем — так продолжалось вплоть до низвержения прокуратора лордом Престимионом. А теперь Самбайлиды снова вернулись, чтобы остаться до скончания вечности. Тастейн, родившийся уже после возвращения Самбайлидов к власти, нисколько не сомневался в том, что так и будет. Допустить какое-либо иное развитие событий значило бы открыть двери хаосу.
Граф Мандралиска, казалось, был очень доволен проделанной ими работой. В быстрой холодной улыбке, которой он приветствовал их наверху, мелькнуло еле уловимое подобие человеческой мягкости. Он даже пожал всем четверым руки — вернее, быстро, едва ощутимо прикоснулся к их ладоням.
Весь отряд долго стоял на краю обрыва, наблюдая, как догорает оплот мятежников. Пожар неумолимо ширился и вскоре охватил всю сухую долину от края до края. Даже вернувшись в лагерь, они на расстоянии в несколько миль продолжали улавливать резкий кисловатый запах дыма, а когда ветер вдруг менялся на северный, на шатры садились черные клочья пепла.
Той ночью было откупорено много бутылок вина, доброго терпкого красного вина из западных земель. Позже, когда совсем стемнело, Тастейн, чувствуя себя как никогда пьяным, спотыкаясь, побрел к канаве, использовавшейся вместо отхожего места, и обнаружил там графа вместе с его адъютантом, коротышкой Джакомином Халефисом. Так значит, даже графу Мандралиске приходится порой отливать воду, как это делают простые смертные! Тастейну показалось, что в этом есть нечто неприличное, и эта мысль привела его в смущение.
Он не посмел подойти к канаве и, отступая обратно в темноту, слышал, как Мандралиска тихим довольным голосом говорил:
— Они все погибнут, как сегодня погиб хозяин Ворсинара, правда, Джакомин? И наступит день, когда в этом мире не останется ни одного лорда, кроме Пяти правителей.
— Даже лорда Престимиона? — спросил адъютант. — И лорда Деккерета, который должен ему наследовать?
Тастейн видел, как Мандралиска повернулся всем телом и взглянул в лицо маленькому человечку. Он, конечно, не мог рассмотреть выражение лица графа, но оно, наверное, было холодным и жестким, таким же, как тон, которым тот произнес:
— Джакомин, задав этот вопрос, ты сам же на него ответил.
5
6
Мандралиска никому не сказал о своем намерении пойти вслед за разведчиками. Напротив, всем было известно, что он будет ожидать их возвращения в своем шатре. Тем не менее он был здесь, вместе со своим маленьким кривоногим адъютантом Джакомином Халефисом и телохранителями — полудюжиной мечников. Люди из разведывательного отрада, пойманные врасплох словно шаловливые дети с измазанными вареньем лицами, застыли на месте, в ужасе взирая на страшного и зловещего тайного советника Пяти правителей.
Длинноногий худощавый граф уже почти достиг того возраста, который обычно называется преклонным, однако каждое его движение было исполнено удивительного изящества, словно он был танцовщиком. Но ни у одного танцовщика не могло быть такого пугающего лица: тонкие и твердые губы, холодно блестящие глаза, торчащие, словно остро заточенные лезвия топоров, скулы, одну из которых ровно пополам делил тонкий белый вертикальный шрам — след какой-то давней дуэли. Как обычно, он был одет в облегающий костюм из мягкой лакированной черной кожи, делавший его похожим на сверкающую гибкую змею. Абсолютную черноту одеяния нарушал лишь висевший на груди золотой символ его высокого положения — пятиугольник, свидетельствующий о власти над жизнью и смертью миллионов обитателей Зимроэля, которых Пятеро правителей незаконно считали своей собственностью.
А теперь, в наступившей ужасающей тишине, Мандралиска шел между ними, неторопливо переходя от человека к человеку, надолго впиваясь в глаза каждому пристальным взглядом василиска, встретившись с которым нельзя было не вздрогнуть. Тастейн, дожидавшийся своей очереди, почувствовал, что у него в животе образуется ледяной ком.
Никто и никогда не вызывал у него такого всепоглощающего ужаса, как граф Мандралиска. Казалось, этого человека окружает холодно потрескивающий голубоватый ледяной ореол. Даже при его появлении в противоположном конце какого-нибудь огромного зала юноша ощущал едва ли не благоговейный страх. Когда Крискантой Ваз сказал Тастейну, что отряд, в который он его включил, будет возглавлять не кто иной, как великий тайный советник, у юноши чуть не подкосились колени.
Конечно, было немыслимо отказаться от такого задания, особенно когда надеешься занять какой-нибудь пост в администрации Пяти правителей. Но на протяжении всей поездки из домена Самбайлидов в этот район лесов и степей, где укрепились мятежники, он мечтал сделаться невидимым, стоило графу хоть на миг повернуться в его сторону. А теперь… теперь он был вынужден смотреть тайному советнику прямо в глаза…
Испытание оказалось крайне мучительным, но зато весьма коротким. Граф Мандралиска остановился перед Тастейном, посмотрел на него, как на не достойное особого внимания мелкое насекомое, которое вздумало проползти по столу перед ним, и перешел к следующему. Тастейн с облегчением расслабился.
— Ну? — сказал Мандралиска, остановившись перед Крискантоем Вазом. — Маленькая стычка в отряде, как я понимаю. Развлечение от скуки? Я был о тебе лучшего мнения, Крискантой Ваз.
Крискантой Ваз ничего не ответил. И даже не вздрогнул, встретившись с обжигающим холодом взглядом Мандралиски. Он стоял в напряженной неподвижности и походил скорее на статую, нежели на живого человека.
Внезапно глаза графа вспыхнули, будто изнутри сверкнула молния, левая рука почти неуловимо для взгляда дернулась. Хлыст, который Мандралиска никогда не выпускал из рук, стремительно и словно бы даже презрительно взметнулся — и на щеке Крискантоя Ваза зарделся кроваво-красный рубец.
Тастейн, во все глаза наблюдавший за происходящим, подскочил, как будто ударили его самого. Обладавший весьма внушительным обликом и большой, хотя и не бросающейся в глаза, физической силой Крискантой Ваз был решительным и проницательным человеком. Тастейн относился к нему почти как к отцу. И видеть, как его отхлестали на глазах у всех…
Но сам Крискантой Ваз никак не отреагировал на удар. Он лишь коротко моргнул да чуть заметно вздрогнул, когда хлыст ожег ему щеку. Он стоял все так же прямо и даже не приложил руку к больному месту, как будто внезапно оцепенел от стыда за то, что в присутствии графа стал участником такого неприличного скандала.
Мандралиска двинулся дальше. Подойдя к Агавиру Тоймину, он, не раздумывая и не говоря на сей раз ни слова, столь же стремительно ударил его по лицу хлыстом. Дойдя до конца ряда, где стоял Стравин из Тиломона, он хлестнул и его. Таким образом, наказание коснулось троих самых старших бойцов, командиров, у которых должно было хватить здравого смысла воспрепятствовать драке. А для остальных это было вполне достаточным уроком, так что бить всех не было никакого смысла. Возмездие свершилось. Мандралиска отошел на пару шагов и обвел всех неторопливым взглядом, полным нескрываемого презрения.
Тастейн в очередной раз безуспешно пожелал оказаться невидимым. Холодный блеск взгляда Мандралиски обжигал не хуже хлыста.
— Может быть, теперь мне расскажут, что же здесь все-таки произошло? — Изучающий взгляд графа снова остановился на Тастейне. Тот содрогнулся, но здесь ему помочь уже никто не мог — оставалось лишь выдерживать этот ужасный взгляд. — Ты, парень. Говори!
Сделав невероятное усилие, Тастейн хриплым полушепотом начал:
— Мы нашли крепость врага, ваша светлость. Она находится в долине прямо под нами…
— Дальше. Драка…
— Произошел спор, ваша светлость, по поводу того, стоит ли немедленно спуститься вниз и поджечь ее или же вернуться в лагерь и получить ваши приказания.
— Ах спор! Спор! — В каменных глазах Мандралиски мелькнула искра, смутно напоминавшая веселье. — На кулаках. — Его взор снова потемнел. Он сплюнул. — Ладно, вот вам приказ, который вы так мечтали получить. Спускайтесь вниз и сделайте из этих лачуг славный костер. Хочу напомнить, что мы именно за этим прибыли сюда.
— Форт охраняют меняющие форму, ваша светлость, — вмешался Тастейн, сам удивляясь своей смелости: надо же, он посмел заговорить по собственной воле! Но это произошло, и он почти наяву увидел, как слова всплывают перед ним в воздухе, подобные облачкам странного черного дыма.
Граф медленным взглядом смерил его с головы до ног.
— Неужели? Меняющие форму? Вот это сюрприз! — Однако в тоне Мандралиски не было удивления. В нем не было вообще никакого выражения. Он повернулся к Крискантою Вазу— Что ж, они будут гореть не хуже всех остальных. Это сделаешь ты. Возьми с собой троих человек. Враги Пятерых правителей должны погибнуть.
Крискантой Ваз ответил энергичным салютом. Он казался искренне благодарным, как будто и не получил только что оскорбительного и болезненного удара хлыстом по лицу.
— Агавир Тоймин, — произнес граф, вновь осмотрев выстроившихся воинов. Тот с довольным видом кивнул и прикоснулся двумя пальцами ко лбу— Гамбрунд. — И, после краткой паузы: — Тастейн.
Тастейн никак не ожидал этого. Выбрали для такого задания! Его! Он почувствовал, как все его существо охватило волнение. Стремительный стук сердца стал почти болезненным. Он с силой прижал руки к груди, чтобы унять сердцебиение, но тут же понял, что это должно было случиться. Ведь он же быстрее и проворнее остальных! Именно он и должен побежать впереди всех, чтобы швырнуть первый факел.
Четверка воинов спускалась вниз, построившись стрелой. Первым шел Тастейн. Сразу за ним — Гамбрунд со связкой факелов. Чуть сзади и с боков их прикрывали Крискантой Ваз и Агавир Тоймин, вооруженные луками на тот случай, если их заметят дозорные.
Тастейн шел, опустив голову и внимательно глядя под ноги. Он хорошо помнил хелгибора, которого недавно видел, а ведь в густой траве могли скрываться и другие низкорослые хищники. Яркий глянцевый блеск желтовато-коричневой растительности, как он теперь понял, не был просто игрой света в линзах подзорной трубы. Трава и в самом деле походила на стеклянную — она была жесткой, с острыми краями и, когда он раздвигал ее, издавала резкий, похожий на шепот звук Идти по такой траве было очень неприятно. Ноги скользили по сломанным листьям и стеблям, поэтому Тастейну приходилось делать каждый шаг очень осторожно: на этом склоне ничего не стоило потерять опору и кубарем скатиться прямо во вражеский лагерь.
Но ему удалось благополучно завершить спуск и оказаться, по его мнению, в пределах броска. Мгновением позже к нему присоединились остальные трое. Тастейн направился к крепости. Никаких дозорных видно не было.
Крискантой Ваз быстрыми уверенными жестами показал, что следует делать. Гамбрунд подставил факел, Агавир Тоймин извлек маленькую энергетическую зажигалку, и факел сразу же вспыхнул ослепительным пламенем. Тастейн взял его, разбежался на полдюжины шагов и, сделав для придания броску большей силы почти полный оборот, метнул факел в сторону форта.
Пылающая палка пролетела по высокой кривой и упала не далее чем в пяти футах от крепости. Густая сухая трава сразу же вспыхнула с громким треском.
«Горит! — мелькнула в мозгу Тастейна ликующая мысль. — Горит! Горит! Так погибнут все враги Пяти правителей!»
Крискантой Ваз метнул свой факел всего лишь мгновением позже Тастейна. Его бросок был не столь элегантным, как у юноши, но зато оказался намного сильнее: факел, рассыпая искры, пронесся по воздуху почти по прямой и упал точно на соломенную крышу, где сразу же заиграло розоватое пламя. Следующий факел Тастейн метнул более решительно и попал в кучку росших вплотную к стене кустов с глянцево блестящими листьями на черных ветках. Огонь ненадолго, совсем ненадолго, исчез, а затем над кустами взметнулись буйные языки пламени.
Обитатели форта наконец-то поняли, что происходит неладное.
— Живо! — крикнул Крискантой Ваз.
У них оставалось еще два факела. Тастейн обеими руками схватил один из них и, как только Агавир Тоймин поджег его, разбежался на несколько шагов, провернулся всем телом и метнул факел, который на сей раз попал на крышу. Крискантой Ваз кинул последний факел в сухую траву прямо перед дверью, откуда как раз в этот момент показались три или четыре человека. Один из них принялся сбивать пламя, а остальные, завопив как безумные, кинулись вверх по склону навстречу поджигателям. Но склон здесь поднимался почти вертикально, к тому же эти люди были безоружны, так что, пробежав с десяток ярдов, они отказались от своего намерения и повернули обратно к форту, который с удивительной стремительностью охватывало пламя. Словно лишившись рассудка, они кинулись внутрь, хотя вход уже был охвачен бушующим огнем. Тут же рухнула передняя стена. Никто не мог спастись из охваченного пожаром здания. Все мятежники изжарятся, словно блавы на вертеле, — и люди, и те меняющие форму, которых они приручили. Замечательно! Просто отлично!
— Получилось! — завопил Тастейн, хлопая над головой в ладоши. — Они все горят!
— Пошли, парень, — приказал Крискантой Ваз. — Шевелись.
Он встал поудобнее и натянул лук, чтобы прикрыть отступление своих спутников. Но из горящего здания больше никто не появлялся. К тому времени, когда Тастейн достиг вершины кручи, крепость мятежников была уже полностью охвачена огнем; в небо отвесно вонзалось черное копье дыма. Пожар распространялся с ужасающей скоростью. Неизбежно должна была выгореть вся долина, и уцелеть не мог никто.
Ну что ж, именно за этим они сюда и приходили. Владетель Ворсинара, как и некоторые другие мелкие правители — на просторах необъятного Зимроэля их оказалось даже слишком много, — отважился не подчиниться декрету пяти братьев Самбайлидов, в котором они провозгласили себя высшей властью на этом континенте, и поэтому должен был погибнуть. Уже многие поколения Самбайлидов безраздельно правили Зимроэлем — так продолжалось вплоть до низвержения прокуратора лордом Престимионом. А теперь Самбайлиды снова вернулись, чтобы остаться до скончания вечности. Тастейн, родившийся уже после возвращения Самбайлидов к власти, нисколько не сомневался в том, что так и будет. Допустить какое-либо иное развитие событий значило бы открыть двери хаосу.
Граф Мандралиска, казалось, был очень доволен проделанной ими работой. В быстрой холодной улыбке, которой он приветствовал их наверху, мелькнуло еле уловимое подобие человеческой мягкости. Он даже пожал всем четверым руки — вернее, быстро, едва ощутимо прикоснулся к их ладоням.
Весь отряд долго стоял на краю обрыва, наблюдая, как догорает оплот мятежников. Пожар неумолимо ширился и вскоре охватил всю сухую долину от края до края. Даже вернувшись в лагерь, они на расстоянии в несколько миль продолжали улавливать резкий кисловатый запах дыма, а когда ветер вдруг менялся на северный, на шатры садились черные клочья пепла.
Той ночью было откупорено много бутылок вина, доброго терпкого красного вина из западных земель. Позже, когда совсем стемнело, Тастейн, чувствуя себя как никогда пьяным, спотыкаясь, побрел к канаве, использовавшейся вместо отхожего места, и обнаружил там графа вместе с его адъютантом, коротышкой Джакомином Халефисом. Так значит, даже графу Мандралиске приходится порой отливать воду, как это делают простые смертные! Тастейну показалось, что в этом есть нечто неприличное, и эта мысль привела его в смущение.
Он не посмел подойти к канаве и, отступая обратно в темноту, слышал, как Мандралиска тихим довольным голосом говорил:
— Они все погибнут, как сегодня погиб хозяин Ворсинара, правда, Джакомин? И наступит день, когда в этом мире не останется ни одного лорда, кроме Пяти правителей.
— Даже лорда Престимиона? — спросил адъютант. — И лорда Деккерета, который должен ему наследовать?
Тастейн видел, как Мандралиска повернулся всем телом и взглянул в лицо маленькому человечку. Он, конечно, не мог рассмотреть выражение лица графа, но оно, наверное, было холодным и жестким, таким же, как тон, которым тот произнес:
— Джакомин, задав этот вопрос, ты сам же на него ответил.
5
Престимион спал в своей кровати в меблированных покоях, которые специально держали наготове в Фа — одном из Сторожевых Городов — на случай визита короналя. Ему снилось, что он снова находится в том невероятно огромном и запутанном нагромождении помещений на вершине Горы, которое в настоящее время носило имя главного из его обитателей и называлось Замком лорда Престимиона. Он блуждал как привидение по совершенно незнакомым пыльным коридорам, твердо зная, что никогда прежде их не видел. Он сворачивал в неизвестные ему проходы, и они приводили его в те части Замка, о существовании которых он даже не имел представления.
Проводником ему служил крохотный призрак — маленькая фигурка, плывущая высоко в воздухе и заводившая его все глубже в путаницу залов, клетушек и коридоров, которая и была Замком: «Сюда, мой лорд. Сюда! Прошу за мной!»
Крошечный фантом походил обликом на врууна — так именовалась одна из многочисленных рас, не принадлежавшая к числу человеческих, но обитавшая на Маджипуре практически с того самого времени, когда гигантскую планету начали заселять люди. Это были существа размером с детскую куклу, легкие как воздух, с несметным числом гибких как резина членистых конечностей и огромными круглыми золотистыми глазами по обе стороны от больших, хищного вида, острых желтых клювов. Врууны обладали особым свойством — чем-то вроде второго зрения, — благодаря которому могли без труда заглядывать в мысли других существ, а также безошибочно находить верную дорогу в совершенно незнакомых им местах. Но и они не умели передвигаться на высоте десяти футов от земли, как тот, который сейчас летел впереди. Какая-то часть сознания Престимиона, наблюдавшая за тем, что происходило в его сне, именно по этой детали определила, что он пребывает в сновидении.
А еще он знал — причем не испытывал никакой радости от этого знания, — что это был все тот же сон, который он уже бесчисленное количество раз видел в различных вариантах.
Престимион почти узнавал части Замка, по которым вел его вруун. Те полуразвалившиеся столбы из выщербленного красного песчаника могли принадлежать Бастиону Баласа, откуда переходами можно было попасть в практически не используемое северное крыло, а узенький мостик, вполне возможно, — Виадук леди Тиин. В таком случае, извилистая насыпь, облицованная зеленоватым кирпичом, должна вести к Башне Труб и внешнему фасаду Замка.
Но что это за длинный ряд приземистых каменных лачуг, крытых черной черепицей? Престимион терялся в догадках. Как не мог вспомнить название обособленно стоящей круглой башни без окон, грубо сложенные белые стены которой утыканы острыми синими кремневыми зубьями, и напоминавшей граненый алмаз площади из серых плит, огороженной палисадом из розовых мраморных шипов, и уходящего куда-то в бесконечность сводчатого зала, освещенного множеством гигантских — толщиной в ствол дерева — канделябров. В действительности все это не относилось к Замку. Конечно, резиденция короналей Маджипура была невероятно огромным сооружением, и для того, чтобы осмотреть ее целиком, требовалось время, едва ли уступавшее вечности. Даже Престимион, живший в Замке с юных лет, успел побывать далеко не во всех его уголках. Но того, что он видел во сне, не существовало вовсе — нигде в мире. Все это было порождением его воображения, и ничем больше.
Он спускался все ниже и ниже по винтовой лестнице, которая, как и его проводник-вруун, плыла в воздухе, лишенная какой бы то ни было видимой опоры. Он отчетливо сознавал, что покидает относительно знакомую верхнюю часть Замка и переходит во вспомогательные уровни, расположенные ниже по Горе, где обитали тысячи людей, без которых жители верхнего уровня не могли бы обойтись: стражники и слуги, садовники и повара, архивариусы и клерки, дорожные рабочие, строители, егеря… и так далее, и так далее… Никогда, ни во сне, ни наяву, ему не доводилось более или менее надолго задерживаться там. Но эти уровни тоже были частью Замка, который, несмотря на свои и без того колоссальные размеры, с каждым годом разрастался во всех направлениях, словно некое живое существо. Королевская обитель оседлала самую вершину Горы, а под ней располагалось множество слоев, которые занимали подземные хранилища, глубоко проникавшие в каменное сердце гигантского пика. Кроме того, существовали внешние зоны, на много миль протянувшиеся вниз по всем склонам Горы.
«Мой лорд! — звонким поющим голоском окликнул его сверху вруун. — Сюда! Сюда!»
Вот вдоль его пути выстроились толстомордые хьорты и принялись официально раскланиваться. Вот огромный, обросший густым мехом скандар приветствовал его, изобразив всеми четырьмя руками знак Горящей Звезды (он получился у него головоломно сложным). Свистящим шипением выразили свое почтение похожие на рептилий гэйроги, потом появились низкорослые трехглазые плосколицые лиимены, а их в свою очередь сменила шеренга бледных надменных су-сухирисов, — здесь были представители всех рас, с которыми люди делили обширные пространства материков Маджипура. Там, кажется, были даже мета-морфы, длинноногие, раскачивающиеся на ходу существа, мелькавшие в тени по сторонам прохода. Что, спросил себя Престимион, они делали на Замковой горе, где аборигенам строго запрещено появляться еще со времен лорда Стиамота?
«А теперь, прошу вас, сюда», — сказал вруун, направляясь в некое здание, напоминавшее замок в замке, а может быть, какую-то гостиницу с тысячами комнат, выходящих в единственный бесконечно длинный вестибюль, который разворачивался перед ним, словно дорога к звездам. Но вруун больше не был врууном…
Это был тот вариант сна, которого Престимион боялся больше всего.
С его проводником произошла метаморфоза. Теперь он видел перед собой черноволосую леди Тизмет, дочь короналя лорда Конфалюма и сестру-близнеца принца Корсибара, Тизмет, которую в давно прошедшие времена он любил и потерял. Столь же невесомая, как вруун, и такая же быстрая, она, танцуя, двигалась перед ним, на несколько дюймов не доставая пальцами босых ног до пола; она была совсем близко, но все же постоянно оставалась вне досягаемости. Время от времени она поворачивалась, чтобы поторопить его ослепительной улыбкой, подмигиванием темных искрящихся глаз, быстрым ободряющим движением тонких пальцев. Ее несравненная красота резала его, словно нож «Подожди меня!» — взывал он, а она отвечала, что следует поторопиться. Но как бы быстро он ни бежал, она всегда оказывалась проворнее — тонкая гибкая фигура в чуть колышущемся белом платье, с распущенными по спине черными как смоль блестящими волосами удалялась от него в простор этого бесконечного зала.
«Тизмет! — кричал он. — Тизмет, подожди! Подожди! Подожди! Подожди!»
Теперь он бежал, напрягая все силы, готовый дойти до крайнего предела своей выносливости. Перед ним по обе стороны бесконечного коридора открывались двери, оттуда выглядывали люди, усмехались, подмигивали, манили к себе. Все они тоже были Тизмет — сотни Тизмет, тысячи Тизмет, но стоило ему приблизиться к любой из дверей, как она тут же со стуком захлопывалась прямо перед его носом, и из-за нее доносился лишь серебристый смех Тизмет. А та Тизмет, что указывала ему дорогу, безмятежно двигалась вперед, время от времени оборачиваясь, чтобы вновь поманить его, но так и не позволяя прикоснуться к себе.
«Тизмет! Тизмет! Тизмет!»
Его голос превратился в громкий нечленораздельный рев, полный муки, гнева и отчаяния.
— Мой лорд!
«Тизмет! Тизмет!»
— Мой лорд, вы не заболели? Ответьте! Откройте глаза, мой лорд! Это я, я, Диандоло! Проснитесь, мой лорд. Прошу вас, мой лорд…
«Тиз… мет… »
Спальня была освещена. Престимион, ошеломленно мигая, разглядел склонившегося над ним юного пажа Диандоло; мальчик изумленно смотрел на него широко раскрытыми глазами. Позади стояли другие люди — человек пять-шесть: телохранители, слуги, еще кто-то, чьи лица были короналю совсем незнакомы. Он сделал усилие, чтобы окончательно проснуться.
Из-за спин появилась крепкая фигура Фалко. Он отодвинул Диандоло в сторону и склонился над Престимионом. Этот мощного сложения парень из Минимула с завидной шапкой густых глянцевых черных волос, прекрасным мелодичным певучим голосом и яркими глазами, в которых отражалось его неизменно прекрасное настроение, всегда сопровождал Престимиона во время всех его официальных поездок — их было двадцать пять или около того — и служил ему камердинером.
— Это всего лишь сон вас так встревожил, мой лорд.
Престимион кивнул. Он чувствовал, что его грудь и руки покрыты обильным потом. В горле саднило от надрывного крика. Лоб изнутри обжигала резкая боль.
— Да, — хрипло выговорил он. — Это был… всего лишь… сон…
Проводником ему служил крохотный призрак — маленькая фигурка, плывущая высоко в воздухе и заводившая его все глубже в путаницу залов, клетушек и коридоров, которая и была Замком: «Сюда, мой лорд. Сюда! Прошу за мной!»
Крошечный фантом походил обликом на врууна — так именовалась одна из многочисленных рас, не принадлежавшая к числу человеческих, но обитавшая на Маджипуре практически с того самого времени, когда гигантскую планету начали заселять люди. Это были существа размером с детскую куклу, легкие как воздух, с несметным числом гибких как резина членистых конечностей и огромными круглыми золотистыми глазами по обе стороны от больших, хищного вида, острых желтых клювов. Врууны обладали особым свойством — чем-то вроде второго зрения, — благодаря которому могли без труда заглядывать в мысли других существ, а также безошибочно находить верную дорогу в совершенно незнакомых им местах. Но и они не умели передвигаться на высоте десяти футов от земли, как тот, который сейчас летел впереди. Какая-то часть сознания Престимиона, наблюдавшая за тем, что происходило в его сне, именно по этой детали определила, что он пребывает в сновидении.
А еще он знал — причем не испытывал никакой радости от этого знания, — что это был все тот же сон, который он уже бесчисленное количество раз видел в различных вариантах.
Престимион почти узнавал части Замка, по которым вел его вруун. Те полуразвалившиеся столбы из выщербленного красного песчаника могли принадлежать Бастиону Баласа, откуда переходами можно было попасть в практически не используемое северное крыло, а узенький мостик, вполне возможно, — Виадук леди Тиин. В таком случае, извилистая насыпь, облицованная зеленоватым кирпичом, должна вести к Башне Труб и внешнему фасаду Замка.
Но что это за длинный ряд приземистых каменных лачуг, крытых черной черепицей? Престимион терялся в догадках. Как не мог вспомнить название обособленно стоящей круглой башни без окон, грубо сложенные белые стены которой утыканы острыми синими кремневыми зубьями, и напоминавшей граненый алмаз площади из серых плит, огороженной палисадом из розовых мраморных шипов, и уходящего куда-то в бесконечность сводчатого зала, освещенного множеством гигантских — толщиной в ствол дерева — канделябров. В действительности все это не относилось к Замку. Конечно, резиденция короналей Маджипура была невероятно огромным сооружением, и для того, чтобы осмотреть ее целиком, требовалось время, едва ли уступавшее вечности. Даже Престимион, живший в Замке с юных лет, успел побывать далеко не во всех его уголках. Но того, что он видел во сне, не существовало вовсе — нигде в мире. Все это было порождением его воображения, и ничем больше.
Он спускался все ниже и ниже по винтовой лестнице, которая, как и его проводник-вруун, плыла в воздухе, лишенная какой бы то ни было видимой опоры. Он отчетливо сознавал, что покидает относительно знакомую верхнюю часть Замка и переходит во вспомогательные уровни, расположенные ниже по Горе, где обитали тысячи людей, без которых жители верхнего уровня не могли бы обойтись: стражники и слуги, садовники и повара, архивариусы и клерки, дорожные рабочие, строители, егеря… и так далее, и так далее… Никогда, ни во сне, ни наяву, ему не доводилось более или менее надолго задерживаться там. Но эти уровни тоже были частью Замка, который, несмотря на свои и без того колоссальные размеры, с каждым годом разрастался во всех направлениях, словно некое живое существо. Королевская обитель оседлала самую вершину Горы, а под ней располагалось множество слоев, которые занимали подземные хранилища, глубоко проникавшие в каменное сердце гигантского пика. Кроме того, существовали внешние зоны, на много миль протянувшиеся вниз по всем склонам Горы.
«Мой лорд! — звонким поющим голоском окликнул его сверху вруун. — Сюда! Сюда!»
Вот вдоль его пути выстроились толстомордые хьорты и принялись официально раскланиваться. Вот огромный, обросший густым мехом скандар приветствовал его, изобразив всеми четырьмя руками знак Горящей Звезды (он получился у него головоломно сложным). Свистящим шипением выразили свое почтение похожие на рептилий гэйроги, потом появились низкорослые трехглазые плосколицые лиимены, а их в свою очередь сменила шеренга бледных надменных су-сухирисов, — здесь были представители всех рас, с которыми люди делили обширные пространства материков Маджипура. Там, кажется, были даже мета-морфы, длинноногие, раскачивающиеся на ходу существа, мелькавшие в тени по сторонам прохода. Что, спросил себя Престимион, они делали на Замковой горе, где аборигенам строго запрещено появляться еще со времен лорда Стиамота?
«А теперь, прошу вас, сюда», — сказал вруун, направляясь в некое здание, напоминавшее замок в замке, а может быть, какую-то гостиницу с тысячами комнат, выходящих в единственный бесконечно длинный вестибюль, который разворачивался перед ним, словно дорога к звездам. Но вруун больше не был врууном…
Это был тот вариант сна, которого Престимион боялся больше всего.
С его проводником произошла метаморфоза. Теперь он видел перед собой черноволосую леди Тизмет, дочь короналя лорда Конфалюма и сестру-близнеца принца Корсибара, Тизмет, которую в давно прошедшие времена он любил и потерял. Столь же невесомая, как вруун, и такая же быстрая, она, танцуя, двигалась перед ним, на несколько дюймов не доставая пальцами босых ног до пола; она была совсем близко, но все же постоянно оставалась вне досягаемости. Время от времени она поворачивалась, чтобы поторопить его ослепительной улыбкой, подмигиванием темных искрящихся глаз, быстрым ободряющим движением тонких пальцев. Ее несравненная красота резала его, словно нож «Подожди меня!» — взывал он, а она отвечала, что следует поторопиться. Но как бы быстро он ни бежал, она всегда оказывалась проворнее — тонкая гибкая фигура в чуть колышущемся белом платье, с распущенными по спине черными как смоль блестящими волосами удалялась от него в простор этого бесконечного зала.
«Тизмет! — кричал он. — Тизмет, подожди! Подожди! Подожди! Подожди!»
Теперь он бежал, напрягая все силы, готовый дойти до крайнего предела своей выносливости. Перед ним по обе стороны бесконечного коридора открывались двери, оттуда выглядывали люди, усмехались, подмигивали, манили к себе. Все они тоже были Тизмет — сотни Тизмет, тысячи Тизмет, но стоило ему приблизиться к любой из дверей, как она тут же со стуком захлопывалась прямо перед его носом, и из-за нее доносился лишь серебристый смех Тизмет. А та Тизмет, что указывала ему дорогу, безмятежно двигалась вперед, время от времени оборачиваясь, чтобы вновь поманить его, но так и не позволяя прикоснуться к себе.
«Тизмет! Тизмет! Тизмет!»
Его голос превратился в громкий нечленораздельный рев, полный муки, гнева и отчаяния.
— Мой лорд!
«Тизмет! Тизмет!»
— Мой лорд, вы не заболели? Ответьте! Откройте глаза, мой лорд! Это я, я, Диандоло! Проснитесь, мой лорд. Прошу вас, мой лорд…
«Тиз… мет… »
Спальня была освещена. Престимион, ошеломленно мигая, разглядел склонившегося над ним юного пажа Диандоло; мальчик изумленно смотрел на него широко раскрытыми глазами. Позади стояли другие люди — человек пять-шесть: телохранители, слуги, еще кто-то, чьи лица были короналю совсем незнакомы. Он сделал усилие, чтобы окончательно проснуться.
Из-за спин появилась крепкая фигура Фалко. Он отодвинул Диандоло в сторону и склонился над Престимионом. Этот мощного сложения парень из Минимула с завидной шапкой густых глянцевых черных волос, прекрасным мелодичным певучим голосом и яркими глазами, в которых отражалось его неизменно прекрасное настроение, всегда сопровождал Престимиона во время всех его официальных поездок — их было двадцать пять или около того — и служил ему камердинером.
— Это всего лишь сон вас так встревожил, мой лорд.
Престимион кивнул. Он чувствовал, что его грудь и руки покрыты обильным потом. В горле саднило от надрывного крика. Лоб изнутри обжигала резкая боль.
— Да, — хрипло выговорил он. — Это был… всего лишь… сон…
6
Когда Вараиль вошла в зал утренних приемов, навстречу ей поднялись с мест трое из ее четверых детей По давней семейной традиции они всегда завтракали вместе с матерью.
Старший, принц Тарадат, сопровождал отца в поездке, и поэтому Вараиль провел к месту второй сын, двенадцатилетний принц Акбалик. От отца он унаследовал золотисто-русые волосы и мощное телосложение, а от матери — рост. Еще каких-нибудь два-три года — и он будет выше родителей. Однако его мягкий, задумчивый взгляд и спокойная манера поведения заметно контрастировали с внешностью: судьбой ему было предначертано стать ученым или, «возможно, поэтом, но уж наверняка не атлетом или воином.
Принц Симбилон, десяти лет от роду, все еще по-детски круглолицый, изо всех сил старался соблюдать этикет, вплоть до самых незначительных мелочей. Он поднес матери блюдо с фруктами, которые всегда были первой переменой в ее трапезе Зато леди Туанелис — в свои восемь лет она не ощущала ни малейшего интереса к выдуманным правилам поведения — лишь коротко поклонилась матери и вернулась на свое место за столом перед облюбованной ею тарелкой с высокой стопкой толсто нарезанного сыра, залитого медом. Ожидать от Туанелис светских манер было бесполезно. Она была бегуньей, альпинисткой, драчуньей — одним словом, настоящим сорванцом, хотя и очаровательным. Густые, пышные золотистые волосы, убранные сегодня в бисерную сетку, и точеные черты лица явно предсказывали, что через шесть или семь лет девочка станет настоящей красавицей; но сейчас ее худенькое тельце было плоским, как ремень.
— Хорошо ли вы почивали, матушка? — осведомился принц Акбалик.
— Как всегда. А ты?
Но ответила ей Туанелис.
— Мама, мне приснилось место, где все деревья росли вверх тормашками. Их ветки уходили в землю, а корни торчали в небо. А птицы…
— Мама разговаривала с Акбаликом, дитя, — снисходительно заметил принц Симбилон.
— Да. Но Акбалик никогда не рассказывает ничего интересного. И ты тоже, Симбилон. — Леди Туанелис показала брату язык.
Симбилон густо покраснел, но ничего не ответил. Фиоринда, наблюдавшая за семейной сценой со стороны, захихикала.
— Я спал очень хорошо, мама, — произнес Акбалик, как будто его никто не прерывал. И в добавление таким тоном, как будто речь шла о самых важных событиях в мире, начал пересказывать свое расписание на предстоящий день: утром — уроки истории и эпической поэзии, после обеда — урок стрельбы из лука…
Старший, принц Тарадат, сопровождал отца в поездке, и поэтому Вараиль провел к месту второй сын, двенадцатилетний принц Акбалик. От отца он унаследовал золотисто-русые волосы и мощное телосложение, а от матери — рост. Еще каких-нибудь два-три года — и он будет выше родителей. Однако его мягкий, задумчивый взгляд и спокойная манера поведения заметно контрастировали с внешностью: судьбой ему было предначертано стать ученым или, «возможно, поэтом, но уж наверняка не атлетом или воином.
Принц Симбилон, десяти лет от роду, все еще по-детски круглолицый, изо всех сил старался соблюдать этикет, вплоть до самых незначительных мелочей. Он поднес матери блюдо с фруктами, которые всегда были первой переменой в ее трапезе Зато леди Туанелис — в свои восемь лет она не ощущала ни малейшего интереса к выдуманным правилам поведения — лишь коротко поклонилась матери и вернулась на свое место за столом перед облюбованной ею тарелкой с высокой стопкой толсто нарезанного сыра, залитого медом. Ожидать от Туанелис светских манер было бесполезно. Она была бегуньей, альпинисткой, драчуньей — одним словом, настоящим сорванцом, хотя и очаровательным. Густые, пышные золотистые волосы, убранные сегодня в бисерную сетку, и точеные черты лица явно предсказывали, что через шесть или семь лет девочка станет настоящей красавицей; но сейчас ее худенькое тельце было плоским, как ремень.
— Хорошо ли вы почивали, матушка? — осведомился принц Акбалик.
— Как всегда. А ты?
Но ответила ей Туанелис.
— Мама, мне приснилось место, где все деревья росли вверх тормашками. Их ветки уходили в землю, а корни торчали в небо. А птицы…
— Мама разговаривала с Акбаликом, дитя, — снисходительно заметил принц Симбилон.
— Да. Но Акбалик никогда не рассказывает ничего интересного. И ты тоже, Симбилон. — Леди Туанелис показала брату язык.
Симбилон густо покраснел, но ничего не ответил. Фиоринда, наблюдавшая за семейной сценой со стороны, захихикала.
— Я спал очень хорошо, мама, — произнес Акбалик, как будто его никто не прерывал. И в добавление таким тоном, как будто речь шла о самых важных событиях в мире, начал пересказывать свое расписание на предстоящий день: утром — уроки истории и эпической поэзии, после обеда — урок стрельбы из лука…