Страуб Питер. Глотка

   Заметив на ковре расплывающиеся черные пятна, Джон протер ладонью дно стакана, с которого стекали капельки воды, и отпил из него. – Я – самое лучшее, что произошло в жизни Эйприл, и где-то в глубине сознания Алан знает об этом. Когда она вышла за меня замуж, Алан расслабился – я сделал ему настоящее одолжение. Он знал, что я способен удержать ее от безрассудств.
   – Она была очень одаренной женщиной, – сказал я. – Что ты хотел, чтобы она делала целыми днями – пекла пирожки?
   Снова хлебнув из бокала, Джон вернулся к креслу.
   – И чем же это она была так одарена? Эйприл умела делать деньги. Это что – такой уж чудесный дар?
   – Мне кажется, ее не очень волновали деньги сами по себе. Таковы сейчас многие капиталисты.
   – Не обманывай себя, – сказал Джон. – Она просто завязла во всем этом.
   Джон нахмурился.
   – Я уверен, что Эйприл была благодарна тебе за стабильность, которую ты ей дал, – сказал я. – Подумай хотя бы, сколько лет вы прожили вместе.
   Рот Джона Рэнсома искривился, он зажмурился и чуть наклонился вперед, прижав ко лбу холодный бокал.
   – Меня пора на свалку, – он невесело рассмеялся. – И как я вообще выжил во Вьетнаме? Я был тогда тверже. Вернее, не тверже, а сумасброднее.
   – То же можно сказать про каждого из нас.
   – Да, но я шел своим путем. Покончив с желанием свергнуть коммунизм, я хотел того, что вообще плохо понимал. – Он печально улыбнулся.
   – И что же это было?
   – Мне кажется, я хотел научиться видеть мир.

3

   Джон глубоко вздохнул и выдохнул воздух со звуком, который напомнил мне басовые ноты саксофона Гленроя Брейкстоуна.
   – Я не хотел никакой преграды между собой и реальностью. Мне казалось, что это возможно. Ты понимаешь меня? Я считал, что можно переступить границу.
   – И тебе даже казалось, что ты близок к этому?
   Вскочив с кресла, Джон погасил ближайшую к нему лампу.
   – Иногда казалось. – Взяв со столика стакан, он погасил лампу в дальнем конце дивана. – Свет слишком яркий – тебе не мешает?
   – Нет.
   И все же, обойдя вокруг стола, Джон погасил лампу возле меня. Теперь комнату освещали только стоявший у входа торшер и неяркий серебристый свет, падавший из окна.
   – Было время, когда я путешествовал в глубине Вьетнама с еще одним парнем, Джедом Чэмпионом. Он был превосходным солдатом. Мы передвигались пешком, в основном по ночам. У нас был джип, но мы спрятали его в лесу, чтобы он был на месте, когда мы вернемся.
   Джон ходил какими-то странными кругами от окна к камину, затем к креслу, к торшеру и снова к окну.
   – Через два-три дня мы практически перестали разговаривать. Мы знали, что делаем, и нам не требовалось обсуждать это вслух. Это было похоже на телепатию – я точно знал, о чем думает он, а он – о чем думаю я. Мы шли практически по пустым землям, но время от времени нам попадались вьетконговцы. Нам приказано было не вступать в бой. Если мы видели вьетконговцев, то предоставляли им идти своим путем. На шестую ночь нашего похода я вдруг понял, что вижу гораздо лучше, чем раньше – не только зрение, все мои чувства обострились. Я слышал все. Я чувствовал даже, как растут под землей корни деревьев. Мимо прошел патруль вьетконговцев, а мы сидели на своих скатках и смотрели на них. Мы услышали их приближение еще за полчаса, а ты ведь помнишь, как тихо они умеют ходить. Я чувствовал запах их пота и ружейной смазки. А они даже не видели нас. На следующую ночь я уже мог ловить голыми руками птиц. Я начал слышать новые звуки – сначала я думал, что их издает мое собственное тело. Но потом, к рассвету, я понял, что слышу голоса деревьев, камней, земли. На следующую ночь мое тело стало существовать как бы самостоятельно, а я парил где-то наверху. Я не мог бы сделать неверный шаг, даже если бы очень захотел.
   Рэнсом замолчал и повернулся ко мне. Он стоял у окна, и теперь, когда Джон повернулся, лицо его оказалось во тьме, а холодный серебряный свет освещал лишь макушку и плечи.
   – Ты понимаешь, о чем я говорю? – спросил он. – Все это имеет для тебя какой-то смысл?
   – Да, – кивнул я.
   – Хорошо. Тогда может быть, тебе не покажется полным бредом все, что было дальше.
   Последовала долгая пауза, в течение которой Джон внимательно смотрел на меня. Потом он повернулся и направился к камину.
   – Пожалуй, я не хотел бы снова стать таким чудовищно живым. В такие моменты находишься как никогда близко к смерти. – Дойдя до камина, Джон поднял руку и погладил мраморную крышку. – Нет, пожалуй, я сказал неправильно. Просто чувство пронизывающей тебя жизни несет смерть в себе самом. – Отвернувшись от камина, он снова перешел в освещенную часть комнаты. – Незадолго до этого я потерял очень много своих людей. Вьетнамцев. У нас в лагере было два отряда – одним командовал я, другим – второй офицер по фамилии Баллок. Баллок со своим отрядом вышел из лагеря, и никто из них не вернулся обратно. Мы прождали лишние двенадцать часов, затем я вывел свой отряд на поиски. – Джон снова оказался в темноте между двумя окнами. – Понадобилось три дня, чтобы найти их в лесу неподалеку от небольшой деревушки. Баллока и его пятерых помощников подвесили на деревьях и вспороли им животы, оставив истекать кровью. Им вырезали языки. Когда мы сняли тела и сделали носилки, чтобы унести их, я завернул эти языки в тряпочку и взял с собой. А потом высушил их и носил везде с собой.
   – И кто же убил Баллока и его команду? – спросил я.
   Из темноты блеснули зубы улыбающегося Джона.
   – Вьетконговцы иногда отрезали своим жертвам языки, чтобы надругаться над трупом. То же самое делали иногда ярды – чтобы ты стал немым в том, другом мире.
   Разговаривая, Джон продолжал кружить по комнате.
   – Итак, наступила восьмая ночь нашего путешествия с Чэмпионом. И тут я услышал, как кто-то произносит мое имя. Сначала я подумал, что это мой товарищ, но, посмотрев на него внимательно, понял, что Чэмпион не произнес ни слова. А я снова услышал, как меня зовут: «Рэнсом!» Я обошел вокруг огромного дерева и там, под огромным папоротником увидел глядящего на меня Баллока. Рядом стоял его помощник по отряду. Их одежда была заляпана кровью. Они просто стояли и ждали. Их не удивляло, что я могу их видеть. И меня тоже. – Теперь Джон ходил туда-сюда вдоль камина, я едва различал в темноте очертания его фигуры. – Я находился в месте, где сходятся жизнь и смерть. Языки касались моей кожи, словно листья. Они позволили мне переступить границу. Они знали, куда я иду, знали что я делаю.
   Я ждал продолжения истории, но Джон молчал, повернувшись лицом к камину.
   – Ты говоришь о своем походе за Бачелором? – спросил я.
   – Да, – я слышал по голосу, что Джон улыбается. – Бачелор знал, что я иду за ним, и ускользнул задолго до моего прихода. Он всегда шел своей дорогой. Этот человек жил в царстве богов.
   Я все еще надеялся услышать конец этой истории.
   – Ты испытывал когда-нибудь что-нибудь подобное? Можешь судить об этом?
   – Что-то вроде этого я действительно испытал, но не знаю, могу ли о чем-то судить.
   Джон оттолкнулся от крышки камина, словно боец, отжимающийся в положении стоя. Потом он включил одну из ламп, и комната снова осветилась.
   – Я чувствовал себя весьма необычно, – сказал Джон. – Как король. Даже как бог.
   Обернувшись, он посмотрел на меня.
   – И каков же конец этой истории? – спросил я.
   – Это и есть конец.
   – Что случилось, когда ты добрался туда?
   Джон нахмурился и поспешил сменить тему.
   – Я хотел бы завтра взглянуть изнутри на интерьер «Зеленой женщины». Поедешь со мной?
   – Ты хочешь взломать дверь?
   – Хей, ведь мой отец владел отелем, – воскликнул Джон. – У меня есть огромная связка с самыми разными ключами.

4

   На следующее утро я узнал, что, пока мы разговаривали о том, как смерть встречается с жизнью, мистер и миссис Санчана с Норт Бейбери-лейн чуть было не погибли в огне пожара, вызванного взрывом газа. Я вспомнил емкости с пропаном и задумался: что же могло вызвать взрыв? Мне было не по себе при мысли, что причиной пожара мог послужить я. Ведь вполне может быть, что человек, преследовавший меня в Элм-хилл, решил ни за что не дать возможности бывшим жильцам Боба Бандольера побеседовать со мной о своем хозяине.

5

   После завтрака Ральф и Марджори вернулись в комнату для гостей, чтобы собрать вещи, а Джон куда-то ушел. Ральф оставил «Леджер» открытой на спортивных страницах, где пели хвалу команде Миллхейвена за победу со счетом 9:4 над «Пивоварами Милуоки». Я перевернул газету на первую страницу и прочел последние новости с Армори-плейс. Местные граждане и религиозные лидеры сформировали комитет «За справедливость в Миллхейвене» и потребовали места в городской ратуше и выделения средств на организацию работы.
   Преподобный Климент Мор возглавил марш протеста по Иллинойс-авеню. Мэр официально разрешил этот марш. И отрядил полицейских следить за порядком. Иллинойс-авеню будет закрыта для проезда с половины второго до пяти часов.
   Заметка на пятой странице сообщала о том, что труп мужчины, убитого на Ливермор-авеню, был наконец опознан и принадлежит Гранту Хоффману, тридцать один год, аспиранту кафедры религии Аркхэм-колледж.
   Перевернув страницу, я увидел фотографию почти целиком уничтоженного пожаром фермерского дома. Вся левая сторона его превратилась в груду пепла, из которой торчали фарфоровая раковина и остатки труб. Уцелевшая часть фасада была закопчена, от веранды остались одни стойки. Рядом с домом стоял гараж или сарай с полопавшимися окнами.
   Я даже не узнал этот дом, пока не увидел фамилию Санчана в подписи под фотографией.
   Патрульный полицейский Элм-хилл по имени Джером Ходжес в момент взрыва как раз проезжал по Норт Бейбери-лейн. Он тут же вызвал по рации пожарную машину. Затем патрульный Ходжес проник в дом через окно спальни и вытащил оттуда мистера и миссис Санчана. Пожарная команда успела спасти часть дома и мебели, а семейство Санчана уже отпустили из больницы после обследования, не выявившего серьезных повреждений. Источник пожара подозрений не вызывает.
   Я подошел к телефону, нашел в справочнике номер полицейского управления и попросил соединить меня с детективом Фонтейном. Оператор сказал, что попытается соединиться с ним.
   Я почему-то удивился, когда действительно услышал в трубке голос Пола Фонтейна.
   Когда я представился, он спросил:
   – Нашли что-нибудь интересное в деле Дэмрока?
   – Почти что нет. Я готов вернуть его вам. – И тут я вспомнил вдруг одну вещь. – Вы ведь, кажется, говорили мне, что кто-то еще интересовался делом «Голубой розы»?
   – Во всяком случае это дело лежало наверху.
   – А вы ничего не изымали из дела?
   – Снимки обнаженной Ким Бессинджер будут стоить вам дополнительных денег.
   – Просто у меня возникло впечатление, что дело было скреплено изначально резинками, которые потом сорвали. И мне показалось, что тот, кто смотрел это дело до меня, листал его, пытаясь что-то найти.
   – Резинка сорокалетнего возраста вряд ли может служить убедительным доказательством. У вас есть еще какая-нибудь информация?
   Я рассказал ему, что ездил в Элм-хилл поговорить с Санчана и видел, как кто-то следил за мной.
   – Это та пара, в доме которой случился пожар?
   – Да, Санчана. Стоя на их веранде, я обернулся и увидел, как кто-то наблюдает за мной из-за растущих напротив деревьев. Он исчез, как только я взглянул на него. Я понимаю, звучит не слишком убедительно, но кто-то следит за мной. – И я описал происшедшее прошлой ночью.
   – И вы не сообщили о происшествии?
   – Он слишком быстро скрылся. А Джон убедил меня, что это почти наверняка был просто какой-то ротозей.
   Фонтейн спросил меня, о чем мне потребовалось поговорить с Санчана.
   – Они снимали второй этаж дома, принадлежавшего человеку по имени Боб Бандольер. Я хотел поговорить с ними о Бандольере.
   – Наверное, у вас была на то причина?
   – Бандольер был менеджером отеля «Сент Элвин» в пятидесятом году и вполне может помнить что-нибудь интересное.
   – Но, насколько я знаю, обстоятельства пожара не расценены как подозрительные, – последовала пауза. – Мистер Андерхилл, а вам вообще-то часто кажется, что вам грозит опасность?
   – А вам нет? – ответил я вопросом на вопрос.
   Я услышал за дверью, как Ральф Рэнсом катит по коридору свой чемодан на колесиках.
   – Что-нибудь еще? – спросил Фонтейн.
   Мне почему-то не хотелось открывать ему имя Уильяма Фрицманна.
   – Кажется, все.
   – Емкости с пропаном – не самая безопасная на свете вещь, – сказал Фонтейн. – Оставьте Санчана в покое, а я свяжусь с вами, если обнаружу что-нибудь, что вам надлежит знать.
   Ральф спустился по лестнице в ослепительно розовом тренировочном костюме с другим чемоданом, поменьше и остановился на пороге кухни.
   – Ты разговариваешь с Джоном?
   – Джон не вернулся? – тут же встряла Марджори, спустившаяся вслед за мужем в точно таком же, как у него, костюме и розовых кроссовках.
   – Нет, – ответил ей Ральф. – Нет, нет и нет.
   – Как вы, должно быть, догадались, здесь у нас сейчас настоящий сумасшедший дом, – говорил тем временем в трубку Фонтейн. – Наслаждайтесь пребыванием в нашем замечательном городе. Примкните к маршу протеста. – Он повесил трубку.
   Марджори успела протиснуться мимо Ральфа и теперь стояла, хмуро глядя на меня сквозь темные очки и подперев бока руками.
   – Так это не Джон, точно? – подозрительно спросила она. – Если все-таки Джон, напомните ему, что нам пора собираться в аэропорт.
   – Я ведь уже сказал тебе, что он говорит не с Джоном, – пытался вразумить ее Ральф.
   – Ты сказал мне, что Джон еще не вернулся, – уточнила Марджори. – Вот что ты мне сказал.
   И она вылетела из кухни с такой скоростью, что я не удивился бы, увидев на ее месте облачко пара.
   Подойдя к раковине, Ральф налил себе стакан воды, поднял его и посмотрел на меня со смешанным выражением бравады и неуверенности.
   – Она немного нервничает. Боится опоздать на самолет.
   – Знаешь что, – крикнула Марджори из гостиной. – Если наш сын не вернется через десять минут, мы едем в аэропорт на такси.
   – Я отвезу вас.
   Оба начали шумно отказываться еще до того, как я закончил фразу.
   Ральф бросил затравленный взгляд в сторону гостиной, затем уселся напротив меня на краешек стола.
   – Кстати об автомобилях – Джон ведь не из тех, у кого ни с того, ни с сего отбирают права. Я спросил его, что за беду он переживал, что трижды оказался за рулем в пьяном виде. Такие вещи лучше обсудить открыто – становится легче.
   – Он дома, – объявила появившаяся на пороге Марджори. Мы с Ральфом услышали, как в замке поворачивается ключ.
   – Надеюсь, он сможет справиться с этим, – закончил свою мысль Ральф.
   – У всех все в порядке? Все готовы? – наигранно бодрым голосом прокричал Джон.
   – Хорошо прогулялся? – крикнул Ральф, вытерев ладонью рот. – Замечательно, – Джон вошел в кухню. Марджори следовала за ним, радостно улыбаясь. На Джоне были выцветшие джинсы и зеленая спортивная куртка. Лицо его лоснилось от пота. Посмотрев на меня, он скривил губы, не скрывая своих истинных чувств.
   – Два чемодана – и все?
   – Еще ручная кладь твоей матери, – сказал Ральф. – Мы готовы. Нам уже пора выезжать?
   – У нас еще куча времени, – сказал Джон. – Даже если выедем через двадцать минут, все равно приедем за час до того, как объявят ваш рейс.
   Он сел за стол между мною и Ральфом.
   – Это хорошо, что ты так много гуляешь, – сказала Марджори. – Но, дорогой, тебе надо немного расслабиться. Твои плечи так напряжены. – Она встала за сыном и стала массировать его плечи. – Почему бы тебе не снять куртку. Ты такой мокрый.
   Джон с недовольным видом стряхнул с плеч ее руки.

6

   В аэропорту Ральф настоял на том, чтобы мы не провожали их до ворот.
   – Очень трудно найти место для машины, – сказал он. – Распрощаемся лучше здесь.
   Ральф обнял по-прежнему угрюмого и напряженного Джона и сказал:
   – Ты уже совсем взрослый мужчина.
   Мы смотрели вслед Ральфу и Марджори, скрывающимися за автоматическими дверями аэропорта. Когда двери закрылись, Джон уселся рядом со мной и открыл окно.
   – Больше всего я хочу сейчас сломать что-нибудь, – сказал он. – Лучше всего что-нибудь большое и красивое.
   Видно было, как Ральф и Марджори неуверенно движутся в сторону группки людей, стоящих перед стойкой регистрации. Ральф достал из кармашка чемодана билеты.
   – Думаю, с ними все будет в порядке, – сказал Джон, откидываясь на спинку сиденья.
   Я завел машину и выехал на шоссе.
   – Я должен рассказать тебе, что случилось прошлой ночью, – сказал я. – Люди, с которыми я хотел поговорить в Элм-хилл, чуть не погибли во время пожара собственного дома.
   – О, Господи, – Джон резко повернулся в мою сторону. – Я видел, как ты все время смотрел в зеркало заднего вида по пути в аэропорт. Нас кто-нибудь преследует?
   – Не думаю.
   Джон повернулся, разглядывая идущие позади нас машины.
   – Я не вижу синего «лексуса», но может быть, у него не одна машина?
   – Я даже не знаю, кто он, – заметил я.
   – Уильям Фрицманн. Разве не это имя ты называл прошлой ночью?
   – Да, но кто он?
   Джон отмахнулся от моего вопроса.
   – Расскажи мне о пожаре.
   Я описал то, что причитал в газете, и рассказал ему о своем разговоре с Фонтейном.
   – Я сыт по горло этими копами, – Джон сел нормально, задрал левую ногу на сиденье и опустил поверх нее куртку.
   – После того, как выяснилось, что признание Уолтера Драгонетта было ложным, единственное, что пришло им в голову, это вытащить меня на допрос. А ведь Эйприл смогли убить именно из-за их халатности.
   Джон продолжал следить за машинами в зеркало заднего вида.
   – Я не позволю Фонтейну стоять у себя на пути. – Повернувшись в мою сторону, Джон смерил меня мрачным взглядом. – Ты все еще хочешь остаться здесь и помогать мне?
   – Я хочу найти Боба Бандольера.
   – А я хочу найти Уильяма Фрицманна.
   – Нам необходимо быть осторожными, – сказал я, думая лишь о том, что надо не попадаться на глаза Фонтейну.
   – Хочешь посмотреть, что такое осторожность? – Джон похлопал меня по плечу. – Смотри. – Джон расстегнул куртку и отогнул один из лацканов. За поясом его брюк виднелась резная рукоятка револьвера. – После того, как ты забрал его у Алана, я положил пистолет в свой сейф в банке. А сегодня сходил туда и забрал его.
   – Это плохая идея, – сказал я. – Просто ужасно плохая.
   – Я, черт побери, знаю, как обращаться с оружием. И ты тоже так что перестань смотреть на меня осуждающе.
   Я постарался скрыть свое неодобрение, и, видимо, мне это удалось потому что взгляд Джона стал уже не таким тяжелым.
   – Что ты собираешься делать дальше? – спросил он.
   – Если удастся найти Санчана, хочу поговорить с ними. Может быть, удастся выяснить еще что-нибудь интересное у жителей Седьмой южной улицы.
   – А по-моему, не стоит снова ехать в Пигтаун.
   – Помнишь, я говорил тебе о пожилой паре, с которой разговаривал, – о Белнапах? Которые живут рядом с домом Бандольера? Женщина, Ханна Белнап, сказала мне, что иногда видит по ночам в соседнем доме сидящего в гостиной мужчину.
   И я рассказал о реакции Франка Белнапа на слова жены, а потом о разговоре с ним на обратном пути.
   – Это Фрицманн, – сказал Джон. – Он сжигает дома.
   – Подожди. Тот солдат угрожал Белнапам двадцать лет назад. А Фонтейн говорит, что емкости с пропаном – вещь довольно опасная.
   – И ты веришь этому?
   – Нет, – признался я. – Я думаю, что кто-то последовал за мной к дому Санчана и постарался сделать так, чтобы они уже не могли поговорить со мной. А это значит, что кто-то не хочет, чтобы мы узнали побольше о Бобе Бандольере.
   – Прежде чем мы что-то предпримем, я хотел бы нанести визит Оскару Фрицманну. Может, мне все-таки удастся что-нибудь из него вытащить. Ты позволишь мне попытаться?
   – Нет, если ты собираешься угрожать ему револьвером.
   – Я собираюсь спросить, нет ли у него сына по имени Уильям.

7

   Несмотря на то, что мне очень не хотелось этого делать, я свернул с шоссе у начала нижнего города, потом повернул на запад и поехал в направлении высившихся невдалеке громад отелей «Форшеймер» и «Хептон».
   Джон смотрел куда-то в небо.
   – Сегодня все копы в городе наверняка задействованы в оцеплении марша протеста. Думаю, мы можем разобрать «Зеленую женщину» по кирпичику и сложить обратно, так что никто даже не заметит, – сказал он.
   Мы проехали Тевтония-авеню, миновали супермаркет «Пигли-Вигли».
   – Ты не знаешь, разрешает ли Алан кому-нибудь пользоваться его гаражом? – спросил я.
   – Если только Гранту, – Джон посмотрел на меня так, словно я играю в какую-то непонятную ему игру. – А что?
   – Женщина, живущая через улицу, видела кого-то в его гараже в ту ночь, когда напали на Эйприл.
   Рука Джона непроизвольно коснулась куртки в том месте, где проступала рукоятка револьвера. Лицо его выглядело абсолютно безжизненным, если не считать бьющейся под глазом жилки.
   – А что именно она видела?
   – Только опускающуюся дверь. Она подумала, что это может быть Грант, потому что видела его раньше. Но ведь Грант был к тому времени уже мертв.
   – Ну, честно говоря, это был я, – сказал Джон. – Не знал, что кто-то видел меня, а то рассказал бы об этом раньше.
   Я притормозил у светофора и включил мигалку.
   – Ты ходил туда в ту ночь, когда исчезла Эйприл?
   – Я подумал, что она может быть у Алана – мы немного повздорили. Но когда я пришел туда, свет в окнах не горел. А мне не хотелось устраивать сцену. Если Эйприл хотела провести там ночь, почему бы и нет?
   Сменился сигнал светофора, и я свернул к безрадостному жилищу Оскара Фрицманна.
   – Мы держим в гараже всякий старый хлам. Я подумал, что надо бы отнести домой кое-какие старые фотографии, увеличенные портреты Эйприл. Я вошел в гараж, но портреты оказались слишком тяжелыми и громоздкими, чтобы я мог отнести их, да и сама идея вдруг показалась мне сумасшедшей, когда я увидел их перед собой. – Нерв под глазом Джона по-прежнему дергался, он прижал его двумя пальцами, словно желая поставить на место.
   – А я думал, что это имело какое-то отношение к ее «мерседесу», – сказал я.
   – Машина скорее всего уже где-нибудь в Мексике.
   Чисто по привычке я взглянул в зеркало заднего вида. Машины Фрицманна нигде не было видно. Я остановил машину перед желтой бетонной тюрьмой.
   Джон положил руку на дверную ручку.
   – Мне кажется, мы делаем ошибку, – сказал я. – Ты только разозлишь старика. Он не скажет тебе ничего из того, что ты хочешь услышать.
   Джон попытался ответить мне взглядом все знающего и понимающего человека, но нерв у него под глазом по-прежнему дергался.
   – Неприятно говорить тебе это, но ты знаешь далеко не все, – Джон наклонился ко мне, буквально впившись глазами в мои глаза. – Уж можешь мне поверить, Тим.
   – Это касается Франклина Бачелора? – спросил я.
   Джон застыл, поднеся руку к выступу на куртке, потом медленно перенес ее с рукоятки револьвера обратно на ручку двери. Глаза его были словно каменными.
   – Ведь прошлой ночью ты не досказал мне конец истории.
   Джон открыл рот, и глаза его вдруг быстро забегали. Он был похож на попавшего в ловушку зверя.
   – Ты не должен говорить об этом.
   – Неважно, случилось это на самом деле или нет, – сказал я. – Это ведь было во Вьетнаме. Я просто хочу знать конец истории. Бачелор убил собственных людей? – Глаза Джона остановились. – И ты знал это. Ты знал, что он уже сбежал. Ты знал, что везешь с собой не Бачелора, а Беннингтона. Удивительно, как это ты не пристрелил его на пути в Кэмп Крэнделл и не сказал потом, что он пытался убежать. – И тут я вдруг понял, почему он привез с собой Беннингтона. – А Джед Чэмпион, очевидно, понимал все не так хорошо, как ты. Он действительно думал, что Беннингтон – это Бачелор.
   – Я пришел туда на два дня раньше Джеда, – тихо сказал Джон. – Под конец я двигался гораздо быстрее, чем он. Я почувствовал запах трупов за несколько часов до того, как добрался до лагеря. Трупов и... вареного мяса. Трупы валялись по всему лагерю. То здесь, то там попадались небольшие костры. А Беннингтон просто сидел на земле. Он сжигал трупы – или пытался сжечь.
   – Он ел их?
   Джон ошеломленно смотрел на меня несколько секунд.
   – Только не тех, кого сжигал.
   – А как насчет жены Бачелора? Ее череп был на заднем сиденье твоего «джипа».
   – Он перерезал ей горло и снял с нее скальп. Оставшиеся волосы висели над огромной дырой. А потом помыл и красиво одел.
   – Это сделал Бачелор, – задумчиво произнес я.
   – Он принес ее в жертву. Беннингтон еще варил мясо, снятое с ее костей, когда я добрался до лагеря.
   – И ты съел немного ее мяса.
   Джон молчал.
   – Ты знал, что Бачелор поступил бы именно так.
   – Он уже сделал это.
   – Ты был в царстве богов, – сказал я.
   Джон смотрел на меня безжизненными глазами, ничего не говоря. Впрочем, слов и не требовалось.
   – Ты знаешь, что случилось с Бачелором?
   – Какие-то десантники нашли его тело неподалеку от демилитаризованной зоны. – Теперь глаза его вызывающе сверкали.
   – Твое тело кто-то тоже нашел. Я просто спрашиваю.