Страуб Питер. Глотка

   – Мне хотелось бы, чтобы мой сын познакомился с женщиной своего возраста, – сказал он затем.
   Закончив разговор, я подошел к местному телефону и набрал номер Гленроя Брейкстоуна.
   – Опять вы? – спросил он. – Друг Тома?
   – Так точно. Я внизу, в вестибюле. Могу я подняться и поговорить с вами немного?
   Гленрой вздохнул.
   – Скажите мне имя великого саксофониста, игравшего в оркестре Коба Кэллоуэя.
   – Айк Квебек, – выпалил я.
   – Вы знаете, что прихватить с собой, прежде чем подняться. – Он повесил трубку.
   Я подошел к портье, который узнал меня и уже полез в ящик. Он бросил на конторку две пачки «Лаки» и сказал:
   – Удивительно, что он позволил вам подняться. Плохой день для старины Гленроя, плохой день.
   Когда я постучал в дверь номера Брейкстоуна, оттуда раздался его голос, слегка заглушенный звуками джаза.
   – Вы что – научились летать? Дайте мне хотя бы минуту.
   За звуками музыки я расслышал звук дерева, стучащего о дерево.
   Гленрой открыл дверь и взглянул на меня покрасневшими глазами.
   На нем была черная футболка с надписью «Джазовый фестиваль Санта-Фе».
   – Принесли? – он протянул руку за сигаретами.
   Я отдал ему пачки, и он прошел в комнату, рассовывая их по карманам, словно опасался, что я попытаюсь их украсть. Остановившись посреди комнаты, он поднял вдруг указательный палец. Нас окружали музыка и запах марихуаны.
   – Вы знаете, кто это?
   Сначала я подумал, что Глен слушает свою старую пластинку, которую я не знаю. Звучала песня «Я нашел новую подружку». Но тут саксофон заиграл соло.
   – Ответ прежний, – сказал я. – Айк Квебек. С Баком Клейтоном и Кегом Джонсоном в сорок пятом году.
   – Надо было придумать вопрос потруднее. – Он подошел к столику, за которым мы сидели в прошлый раз. Сейчас на нем стояла полная окурков пепельница, лежала почти полная пачка «Лаки страйкс», а рядом красовалась бутылка «Джонни Уокера» и стакан, примерно на дюйм наполненный виски. Брейкстоун упал в кресло и мрачно посмотрел на меня. Не дожидаясь приглашения, я сел в другое кресло.
   – Вы выбили меня из колеи, – сказал Гленрой. – С тех пор, как вы здесь побывали, я все время думаю о Джеймсе. Я начал собирать свое барахло для поездки во Францию и вдруг понял, что ничего не могу сделать – все время вспоминаю парня. Он так и не смог реализовать себя. Мы должны бы сейчас сидеть с ним вместе и обсуждать, что будем играть и с кем, но это невозможно. И это неправильно!
   – Неужели через сорок лет это по-прежнему так волнует вас? – удивился я.
   – Вы не понимаете, – он сделал большой глоток виски. – То, что начал Джеймс, никто не может закончить за него.
   Я подумал о рукописи Эйприл Рэнсом.
   Глен смотрел на меня опухшими красными глазами.
   – Никто не может играть так, как играл он. Я иногда стоял с открытым ртом и слушал то, что он вытворяет. Этот парень был мне как сын, понимаете? Я играл со многими пианистами, и многие из них играли прекрасно, но не один, кроме Джеймса, не вырос под моим крылышком. – Допив виски, он со стуком опустил стакан на стол. – Джеймс играл так восхитительно – но вы никогда не слышали его, вы не знаете.
   – Мне очень хотелось бы узнать, – сказал я.
   – Джеймс был как Хэнк Джоунс или Томми, но никто не слышал его, кроме меня.
   – Вы хотите сказать, что он был как вы?
   Глен буквально буравил меня глазами. Затем он кивнул.
   – Жаль, что я не могу поехать с ним в Ниццу. Не смогу снова смотреть на мир его глазами.
   Он снова плеснул себе виски, а я внимательно оглядел комнату. Везде видны были следы беспорядка. Телескоп был повернут до упора вверх, пластинки и диски разбросаны по полу, конверты от пластинок покрывали восьмиугольный столик. Смятые индейские коврики были засыпаны пеплом.
   Пластинка закончилась.
   – Если хотите что-нибудь послушать – поставьте, – сказал мне Глен. – Я сейчас вернусь.
   Он подвинул к себе коробочку, а я сказал:
   – Вы у себя дома и можете делать что хотите.
   Пожав плечами, Гленрой открыл коробочку. В углублении возле крышки лежали две двухграммовые бутылочки – одна пустая, одна наполовину полная – а рядом с ними – соломинка. В середине коробочки лежали мешочек со стеблями марихуаны и разные сорта папиросной бумаги. Гленрой открыл одну из бутылочек, высыпал на зеркальную поверхность немного белого порошка и стал вдыхать его через соломинку.
   – Не хотите? – спросил он меня.
   – Я давно бросил.
   Он закрыл бутылочку и снова положил ее в углубление.
   – Я пытался связаться с Билли, но нигде не смог его найти.
   Гленрой закрыл коробочку и наконец-то впервые за вечер посмотрел на меня почти дружелюбно.
   – А Том тоже балуется кокаином? – спросил его я.
   Гленрой хитро улыбнулся.
   – Том давно уже не занимается ничем подобным. Этот хитрый кот даже не пьет. Он только делает вид, что накачивается целыми днями и ночами, а на самом деле едва подносит стакан к губам. Он очень странный человек. Когда у Тома такой вид, будто он вот-вот заснет, знаете, что он на самом деле делает? Он работает.
   – Я заметил это прошлой ночью, – сказал я. – Он действительно пил всю ночь один стакан виски.
   – Хитрая бестия, – встав, Гленрой подошел к проигрывателю, снял пластинку Айка Квебека, засунул ее в конверт. – Дюка, я хочу немного Дюка. – Он ходил вдоль полок, пока не нашел пластинку Дюка Эллингтона. Поставив ее на проигрыватель, Глен подкрутил ручку громкости усилителя.
   – Не думаю, что вы пришли сюда просто послушать мои пластинки, – сказал Глен.
   – Нет. Я пришел сказать вам, кто убил Джеймса Тредвелла.
   – Вы нашли этого негодяя! – Лицо его просветлело. Гленрой уселся на стул, взял из пепельницы дымящуюся сигарету и внимательно посмотрел на меня сквозь клубы дыма. – Так расскажите же мне об этом.
   – Если бы Боб Бандольер постучал поздно вечером в дверь Джеймса, тот впустил бы его?
   – Конечно, – кивнул Гленрой.
   – А если бы Бандольеру не хотелось стучать, он проник бы в номер и без этого.
   Глаза Брейкстоуна расширились.
   – Что вы пытаетесь мне сказать?
   – Гленрой, Джеймса Тредвелла убил Боб Бандольер. И ту женщину, и Монти Лиланда, и Штенмица. Его жена умерла, потому что он избил ее до полусмерти, а Боб разозлился, потому что Рэнсом уволил его, когда он попросил отпуск, чтобы ухаживать за женой. Он убил всех этих людей, чтобы разрушить репутацию отеля.
   – Вы говорите, что Боб убил всех этих людей, а потом как ни в чем не бывало вернулся сюда и продолжал работать?
   – Именно так. – Я рассказал ему, что узнал от Терезы Санчана, внимательно наблюдая за его реакцией.
   – Розы? – переспросил он, когда я закончил.
   – Розы.
   – Не знаю, верю ли я во все это, – Брейкстоун с улыбкой покачал головой. – Я встречал Боба Бандольера каждый день – почти каждый день. Он был несчастным мерзавцем, но всегда казался вполне нормальным, если вы понимаете, что я имею в виду.
   – Вы знали, что у него были жена и сын?
   – Впервые об этом слышу.
   Несколько секунд мы сидели молча. Гленрой смотрел на меня, покачивая головой. Несколько раз он открывал рот, но тут же закрывал его, так ничего и не сказав.
   – Боб Бандольер, – произнес он в пространство, а потом спросил: – Так эта леди слышала, как он уходил каждый раз, когда кого-то убивали?
   – Каждый раз.
   – Вообще-то, он вполне мог это сделать. Бандольера не интересовал в этой жизни никто, кроме него самого. – Он нахмурился. Не так просто было переосмысливать то, в чем он был уверен в течение сорока лет. – Он был из тех, кто вполне способен избить женщину – это так. Знаете, что я скажу – его наверняка устраивала беспомощность собственной жены. То, что она никуда не ходила, ни с кем не разговаривала. – Он помолчал еще несколько секунд, затем встал, сделал несколько шагов и снова сел. – У вас есть возможность доказать все это?
   – Нет, не думаю. Но я не сомневаюсь, что раскрыл тайну «Голубой розы».
   – Черт побери! – Глен улыбнулся мне. – Я начинаю в это верить. Джеймс почти наверняка даже не знал, что Боба уволили. Я и то не знал почти неделю, пока не спросил одну из горничных, куда это он подевался. Знаете, они ведь даже не смогли раскрыть его махинации с мясом – он успел вовремя восстановить контакт с «Айдахо».
   – Кстати, о мясе, – я спросил его, слышал ли он об убийстве Фрэнка Уолдо.
   – Лучше не будем говорить об этом. Наверное, Фрэнки превысил свои полномочия.
   – Похоже на месть гангстеров.
   – Да, но, возможно, кто-то специально постарался, чтобы это выглядело именно так, – он хотел сказать еще что-то, но передумал.
   – Вы хотите сказать, что это имеет какое-то отношение к Билли Рицу?
   – У Фрэнки просто что-то шло не так. В тот день, когда мы его видели, он был очень взволнован.
   – И Билли убедил его, что все будет хорошо.
   – Выглядело именно так, не правда ли? Но мы не должны были этого видеть. Билли Рицу лучше не попадаться на пути. Когда-нибудь они накажут кого-нибудь за убийство Уолдо.
   – В списке Пола Фонтейна масса подозреваемых.
   – Не сомневаюсь в этом. Возможно, когда-нибудь он даже арестует того, кто убил жену вашего друга, – Глен снова как-то странно улыбнулся.
   – У меня есть на эту тему одно предположение, – сказал я. Гленрой ничего больше не сказал. Он снова стал бросать взгляды на свою коробочку, и я предпочел уйти.

17

   Портье спросил меня, не полегчало ли старине Гленрою. Я сказал, что вроде бы полегчало.
   – Как вы думаете, завтра он впустит горничную убраться? – поинтересовался портье.
   – Сомневаюсь, – сказал я, направляясь к телефону-автомату. Набирая номер, я слышал, как портье вздыхает за моей спиной.
   Через двадцать минут я припарковал машину у дома Тома Пасмора на Истерн Шор-драйв. Том был еще в постели, когда я позвонил, но пообещал подняться к моему приезду.
   Я спросил его по телефону, хочет ли он узнать имя убийцы «Голубой розы».
   – Это даже стоит хорошего завтрака, – сказал мне Том.
   Как только Том открыл дверь, в животе у меня заурчало, и он сказал:
   – Если ты уже не способен себя контролировать, иди прямо в кухню. – На Томе был белый шелковый халат, доходящий почти до пят, а под ним – розовая рубашка и малиновый галстук. Глаза его были живыми и ясными.
   Запах пищи ударил мне в ноздри, едва я подошел к столу, и рот сразу наполнился слюной. В двух сковородках скворчали омлеты с ветчиной, сыром и помидорами. Рядом стояли две тарелки, из тостера торчали четыре поджаренных хлебца. Пахло свежесваренным кофе.
   Том взял лопатку и посмотрел на омлеты.
   – Если хочешь, намажь себе тост маслом, – сказал он. – А я позабочусь об этом. Через минуту все будет готово.
   Я положил на каждую тарелку по два тоста и намазал их маслом. Я слышал, как Том переворачивает омлеты.
   – Когда живешь один, во всем приходится находить развлечения, – сказал он, перекладывая их один за другим на тарелку.
   Я заставил себя заговорить не раньше, чем съел половину омлета и уничтожил один из тостов.
   – Это замечательно! – сказал я. – Ты всегда так виртуозно ловишь их сковородкой в воздухе?
   – Нет, просто сегодня устроил маленькое шоу.
   – Ты явно в хорошем настроении.
   – Так ты скажешь мне наконец имя? Кстати, у меня тоже есть для тебя кое-что.
   – Что-то кроме омлета?
   – Именно так.
   Том отнес тарелки в кухню и принес оттуда стеклянный кофейник с крепким кофе и две чашки. Я откинулся на спинку удобного широкого кресла. Кофе Тома был совсем не таким, как у Байрона Дориана, – крепче, вкуснее и не такой горький.
   – Расскажи мне все. Наступает великий момент.
   Я начал с человека, который преследовал меня по дороге от Тома, и закончил последней репликой Гленроя Брейкстоуна. Я говорил почти полчаса, а Том только улыбался время от времени и вскидывал удивленно брови. Один или два раза он даже закрыл глаза, словно пытаясь увидеть воочию то, что я описываю. Прочитав листок, подобранный мною в «Зеленой женщине», он без комментариев положил его на стол.
   Когда я наконец закончил, Том сказал:
   – Ты не заметил, что почти вся одежда Гленроя Брейкстоуна – с эмблемой какого-нибудь фестиваля?
   Я кивнул. Неужели это и было то, что он хотел мне сказать?
   – Он почти всегда носит черное, и это очень ему идет. Но у этих нарядов есть еще и другая функция – он как бы заявляет ими о своей личности. Но поскольку во время своего пребывания в Миллхейвене он видит только портье в отеле, своего маклера и меня, человек, которому он постоянно заявляет, что он и есть тот самый Гленрой Брейкстоун – это сам Гленрой Брейкстоун. С тобой же дело обстоит несколько иначе.
   – Со мной? – я посмотрел на свою одежду. Она говорила в основном о том, что мне давно уже некогда было подумать о своем гардеробе.
   – Я говорю не об одежде, а о том ребенке, что является тебе иногда из пространства, которое ты называешь воображаемым.
   – Это работа.
   – Конечно. Но во всей этой твоей истории замешано слишком много детей. Словно ты пытаешься написать каждый раз роман о том, что случилось когда-то с тобой. И главный герой того романа – не Боб Бандольер и не Эйприл Рэнсом, а безымянный мальчик.
   До сих пор Том ничего не говорил о Бобе Бандольере. Я упомянул когда-то о мальчике, чтобы Том имел представление о процессе моей работы, и теперь немного злился на него, словно Том отверг какой-то дар, который я положил к его ногам.
   – Ты знаешь, какой фильм шел в Пигтауне в последние две недели октября пятидесятого года?
   – Понятия не имею.
   – Это был фильм ужасов под названием «Из опасных глубин». Я просмотрел старые газеты. Не правда ли, интересно думать, что практически все, о ком мы говорим, имели возможность посмотреть эту картину за те две недели.
   – Если только они ходили в кино, – сказал я.
   Том снова улыбнулся.
   – Это не слишком важно, но я заинтригован тем обстоятельством, что, даже работая на меня, ведя расследование по моей просьбе, ты продолжаешь делать свою собственную работу – даже в подвале «Зеленой женщины».
   – Что ж, в каком-то смысле это одна и та же работа.
   – В каком-то смысле, – согласился Том. – Мы просто смотрим на дело через разные рамки. Через разные окна.
   – Том, ты что пытаешься подготовить меня к разочарованию? Ты не веришь, что Боб Бандольер и есть убийца «Голубой розы»?
   – Я уверен в этом. У меня нет ни малейших сомнений. Это великий момент. Теперь ты знаешь, кто убил твою сестру, а я знаю имя убийцы «Голубой розы». Эти люди – Санчана – расскажут наконец-то полиции то, что скрывали сорок лет, и мы посмотрим, что произойдет. Но твоя миссия закончена.
   – Ты говоришь совсем как Джон.
   – Ты уедешь теперь обратно в Нью-Йорк?
   – Я еще не закончил свои дела.
   – Хочешь найти Боба Бандольера?
   – Да, хочу. Но еще я хочу разузнать о Фи.
   – Как назывался тот городок?
   Я был уверен, что он помнит, но все равно сказал:
   – Азуре, штат Огайо. А его тетю звали Джуди Лезервуд.
   – И ты думаешь, что миссис Лезервуд еще жива? Интересно было бы узнать, отправился ли Фи в колледж или разбился пьяный за рулем угнанного автомобиля. В конце концов в возрасте пяти лет он видел, как его отец забил до смерти его мать. И в каком-то смысле он знал, что по ночам его отец ходит убивать людей. – Том вопросительно посмотрел на меня. – Ты согласен?
   – Дети всегда запоминают то, что происходит. Они могут не понимать этого до конца, но это откладывается в подсознании.
   – И все это достаточный повод для беспокойства. Ведь с мальчиком наверняка случилась по меньшей мере одна ужасная вещь.
   Я непонимающе взглянул на Тома.
   – Причина, по которой его отец убил Хайнца Штенмица, – напомнил Том. – Разве эта женщина, которая так сильно тебе понравилась, не говорила, что Боб отправлял сынишку одного в кино? Фи ходил один на фильм «Из опасных глубин» и наверняка встретил там не кого иного, как партнера своего отца по торговым махинациям.
   Я успел совсем забыть об этом.
   – Хочешь знать, что я обнаружил? – глаза его сверкнули. – Думаю, это заинтересует тебя.
   – Ты нашел, где живет Фрицманн?
   Том покачал головой.
   – Узнал что-нибудь о Белински и Кейзменте?
   – Пойдем лучше наверх.
   Поднявшись по лестнице, мы вошли в кабинет. Том бросил халат на диван, знаком указал мне на стул и стал ходить по комнате, включая свет и компьютеры. Поверх розовой рубашки на нем были синие подтяжки.
   – Я должен залезть в одну из баз данных, которой мы пользовались в прошлый раз, – сев перед компьютером, Том стал набирать коды. – Мы забыли задать себе один вопрос, потому что считали, что уже знаем на него ответ. – Повернувшись на стуле, Том лукаво взглянул на меня. – Ты знаешь, что это был за вопрос?
   – Понятия не имею.
   – Боб Бандольер владел собственностью на Седьмой южной улице, так?
   – Ты прекрасно знаешь это.
   – В городской ратуше есть записи о всех домовладельцах, и я подумал, что лучше убедиться, что адрес был записан на его имя. Давай посмотрим, что получится.
   Том снова связался через модем с базой данных полицейского управления.
   – Сейчас введу адрес, – сказал Том. – Это не займет много времени.
   Я смотрел на пустой серый экран. Том наклонился вперед и уперся локтями в колени, улыбаясь своим мыслям.
   И тут я все понял.
   – Не может быть!
   – Ш-ш-ш... – Том прижал палец к губам.
   – Если я правильно...
   – Подожди.
   На экране замелькали буквы.
   – Вот оно, – Том откинулся на спинку кресла.
   Седьмая южная улица, дом семнадцать. Продано 04.12.79 «Элви холдингс корпорейшн», Четвертая южная улица, 314, Миллхейвен. Цена продажи 1000 долларов. Продано 05.01.43 Бобу Бандольеру, Виннетка-стрит, 14 б, Миллхейвен. Цена продажи 3800 долларов.
   – Старая добрая «Элви холдингс», – сказал Том. У него был такой вид, словно Том только что стал отцом.
   – Господи, – сказал я. – Настоящая связь.
   – Ты прав. Настоящая связь между двумя убийцами «Голубой розы». А что если Боб Бандольер и есть тот человек, который тебя преследовал?
   – Но зачем ему это надо?
   – Если он хотел убить Санчана после твоего визита в их дом, значит, не хотел, чтобы они рассказали тебе что-то важное.
   Я кивнул.
   – Но что это?
   – Они знали, что Боб убил свою жену. Они рассказали мне о розах.
   – О розах тебе могли рассказать и Белнапы. А доктор подписал свидетельство о смерти Анны Бандольер. Она мертва уже так давно, что никто не докажет, что несчастную избили до смерти. Но Санчана знали о существовании Филдинга Бандольера.
   – Но ведь каждый, кто задаст Санчана нужный вопрос, может узнать о том, что сделал Бандольер.
   – И узнать, что он имел сына. Я думаю, что за тобой следил Фи.
   У меня перехватило дыхание. Фи Бандольер пытался убить Санчана. Затем я вдруг понял, насколько смелым было предположение Тома.
   – Но почему ты вообще решил, что Фи вернулся в Миллхейвен? У него было сорок лет, чтобы оказаться в любой точке земного шара.
   Том спросил, помню ли я цену, которую заплатила фирма «Элви холдингс» за дом на Седьмой южной улице.
   Я взглянул на экран, но цифры и буквы были слишком малы, чтобы разглядеть их из другого конца комнаты.
   – Кажется, что-то вроде десяти тысяч долларов.
   – Посмотри.
   Я подошел к Тому и взглянул на экран.
   – Тысяча?
   – Ты увидел десять тысяч, потому что ожидал увидеть сумму такого порядка. «Элви» купила дом почти даром. Думаю, это означает, что «Элви холдингс» и есть Фи Бандольер. И Фи защитил себя, придумав вымышленных директоров.
   – Но с чего бы Боб стал продавать ему дом? Он отослал мальчишку в пятилетнем возрасте. И насколько я знаю, никогда больше его не видел. – Том развел руками – он не знал. И тут до меня дошло еще одно его открытие. – Так ты думаешь, что Фи и был тем солдатом, который угрожал Фрэнку Белнапу?
   – Вот именно. Я думаю, он вернулся, чтобы снова завладеть домом.
   – Он – опасный парень.
   – Я думаю, что Фи Бандольер действительно очень опасный человек, – сказал Том.

18

   – Посмотрим, удастся ли нам переговорить с Джуди Лезервуд, – сказал Том. – Иди в спальню и, когда я скажу, возьми трубку у кровати. А я пока попытаюсь добыть в справочной службе ее номер.
   Достав из ящика стола телефонный справочник, Том стал искать код Огайо. Я прошел по коридору, толкнул дверь в темную спальню, вошел внутрь и зажег свет.
   Телефон стоял на столике рядом с двуспальной кроватью.
   – Повезло, – крикнул Том. – Бери трубку.
   Прижав трубку к уху, я услышал потрескивание – Том набирал номер. Телефон в доме Джуди Лезервуд прозвонил трижды, прежде чем дрожащий женский голос на другом конце провода произнес:
   – Алло?
   – Я говорю с миссис Джудит Лезервуд? – уточнил Том.
   – Да, – женщина была явно немного встревожена официальным тоном Тома.
   – Миссис Лезервуд, это Генри Белл из страховой компании «Мид стейтс». Я звоню из офиса в Миллхейвене и обещаю, что не буду пытаться вас застраховать. Мы должны выплатить страховку в пять тысяч долларов после смерти клиента, и никак не можем найти наследников. Наши агенты установили, что этот самый наследник жил с вами и вашим мужем.
   – Кто-то оставил деньги моему сыну?
   – Имя, которое значится в лежащем передо мною полисе, Филдинг Бандольер. Вы усыновили мистера Бандольера?
   – О, нет. Мы обошлись без усыновления. Фи был сыном моей сестры.
   – Вы не могли бы сказать мне, где находится Филдинг Бандольер в настоящее время?
   – О, я знаю, что случилось, – сказала женщина. – Наверное, умер Боб. Боб Бандольер, отец Фи. Это он оставил Фи деньги?
   – Это так, мэм, в полисе значится имя Роберт Бандольер. Так он был отцом наследника?
   – Да, был. Как умер Боб? Вы имеете право сообщить мне об этом?
   – Сердечный приступ. Вы были близки с ним?
   Женщина нервно засмеялась.
   – О, Боже, нет! Мы никогда не были близки с Бобом Бандольером. Мы почти не видели его после свадьбы.
   – Так вы говорите, что Филдинг Бандольер не живет больше по вашему адресу?
   – Нет, – подтвердила Джуди. – Здесь остались одни старики. Только у пяти-шести из нас есть свои телефоны. Остальные наверняка даже не знают, как с ними обращаться.
   – Понимаю. Но вы знаете адрес наследника.
   – Нет, не знаю.
   – Как долго он жил с вами, мэм?
   – Меньше года. Когда я забеременела Джимми, Фи отправили жить к моему брату Хэнку и его жене Уилде. У них был прекрасный дом в Танженте. Они были хорошими людьми, и Фи жил у них, пока не закончил школу.
   – Вы не дадите мне телефон своего брата?
   – Хэнк и Уилда умерли два года назад, – она замолчала на несколько секунд. – Это было ужасно. Я до сих пор боюсь об этом думать.
   – Они умерли не своей смертью? – я расслышал в голосе Тома нотки возбуждения.
   – Они летели рейсом «Пан-Американ» номер сто три, который взорвался в воздухе. Над Локерби, в Шотландии. Им поставили там памятник, на котором написаны в том числе имена Хэнка и Уилды. Мне хотелось бы поехать туда посмотреть на него, но я плохо чувствую себя последнее время, хожу с палочкой и все такое. – Снова пауза. – Это было ужасно, ужасно.
   – Примите мои соболезнования. – То, что должно было показаться сочувствием Джуди, мне показалось разочарованием. – Так вы сказали, что ваш племянник окончил школу в Танженте?
   – О, да. Хэнк всегда говорил, что Фи хорошо учился. Сам Хэнк был замдиректора школы.
   – Если ваш племянник поступил в колледж, мы можем найти его адрес в списках выпускников.
   – Это было огромным разочарованием для Хэнка, но сразу после школы Фи пошел в армию. Он ничего никому не говорил до последнего дня.
   – В каком году это было?
   – В шестьдесят первом. Так что мы все решили, что его забрали во Вьетнам. Но наверняка никто ничего не знал.
   – Так он не сообщил вашему брату, куда его отправили служить?
   – Он не сказал ему ничего. Но это еще не все. Мой брат писал ему письма туда, где Фи должен был проходить подготовку – в Форт Силл, что ли? Но все его письма возвращались. Оттуда сообщали, что у них нет солдата по имени Филдинг Бандольер.
   – Ваш племянник был трудным ребенком, мэм?
   – Не хочу говорить об этом. Неужели вам обязательно знать такие вещи?
   – В полисе мистера Бандольера есть одна особенность, которая позволяла ему вносить платежи поменьше. Это условие состоит в том, что наследник – я читаю прямо с листа – не может получить страховку, если в момент смерти страхуемого находится в исправительном или лечебно-психиатрическом заведении. Как вы сами понимаете, этот пункт редко вступает в силу, но прежде чем выдать страховку, мы должны убедиться, что в этом смысле все в порядке.
   – Но я ничего об этом не знаю.
   – Ваш брат не имел предположений, какую специальность мог бы выбрать его воспитанник. Это помогло бы найти его.
   – Хэнк сказал мне однажды, что Фи интересовала работа полицейского. Но после того как мальчик исчез вот так, Хэнк усомнился, что вообще знал его достаточно хорошо. Что Фи говорил ему правду.
   – За тот год, что мальчик прожил с вами, вы не заметили в нем ничего странного?
   – Мистер Белл, Фи что – попал в беду? Вы поэтому задаете все эти вопросы?
   – Я пытаюсь вручить ему пять тысяч долларов. Конечно, для некоторых это, возможно, беда...
   – Могу я задать вам вопрос, мистер Белл?
   – Конечно.
   – Если Фи окажется таким, как вы говорите, или если вы просто не сумеете его разыскать, страховка должна отойти семье? Такое когда-нибудь случалось?