Светлова Ольга. Под крылом судьбы

   Письмо окончено. Теперь я действительно спокоен. Лично тебе, маме, Олегу и моему любимому внуку ничто не должно грозить. Со мной вместе уйдут и проблемы. Скорее всего, Михалыч уедет, не удерживайте его. Теперь ты понимаешь, так надо, ради его безопасности.
   Ничего не рассказывай Олегу. Не знаю, как сложатся ваши отношения, не буду загадывать, а тем более не буду советовать. Достаточно в своей жизни дал тебе советов.
   Береги маму. Она достойная восхищения и подлинного уважения женщина. Я виноват перед ней и знаю, что недостоин прощения, но надеюсь на него.
   Не забудь устроить внука в секцию рукопашного боя, это важно. Когда-нибудь, если сочтешь нужным, расскажешь ему обо мне.
   Если тебе доведется встретить мать Олега, то подари ей букет полевых цветов, она терпеть не может розы.
   Теперь ты свободна, и, надеюсь, твое счастье впереди.
    Папа.
   P.S. C тобой свяжется мой нотариус».

ОЛЕГ. Торг уместен

   Родина, о встрече с которой я мечтал так долго, встретила меня равнодушным, суетливым и гудящим муравейником столицы. Дома и люди, машины и деревья были такими же, как и до моего отъезда. Никто не взглянул на меня, не бросился с радостным воплем на шею, телефон не дребезжал бесконечно и нудно. Я с жадностью вдыхал загрязненный и полупрозрачный воздух, с удовольствием рассматривал кучи мусора возле уличных урн, глядел на бомжей, на смеющихся девушек, на высматривающего что-то сквозь меня автоинспектора, на сверкающие витрины, искажающие отражение, и на огромные рекламные щиты, запугивающие обывателей перхотью.
   Я вернулся! Наверное, это и есть счастье.
   Михалыч, встретив меня в аэропорту, сначала долго и внимательно осматривал меня, а потом ласково, по-отечески обнял. Я чуть не прослезился.
   – Рад видеть тебя, Олег, – обратился он ко мне по имени, без отчества. – Поехали.
   Я еще не знал, где остановлюсь, но это не заботило, потому что есть Михалыч, и этим все сказано. Мы заговорили не сразу, надо было успокоить нахлынувшую волну впечатлений.
   – Заедем к следователю, надо уладить кое-какие формальности, подписать бумаги, что не имеем претензий к органам, проводившим расследование, – буднично проговорил Михалыч, как будто мы расстались только вчера.
   – Хорошо! – С сегодняшнего дня у меня нет никаких претензий ни к кому на свете: – А куда потом?
   – Домой.
   – К тебе, Михалыч?
   – К тебе, – рассмеялся он. – По распоряжению администрации президента они вернули все личное имущество, включая дом, правда... – Михалыч замялся. – Взамен пришлось подарить фонду помощи милиции твой любимый джип. Могли бы ничего и не дарить, но в таком случае пришлось бы побегать за подписями, опять платить, вышли бы те же расходы. Я встретился с самым главным и договорился. Так и сказал ему: «Бабки ты с нас не возьмешь, испугаешься, по той же причине и мы ничего давать не будем, слишком громкое наше дело. Давай лучше официально: мы вам джип, вы нам – документы на дом».
   – Михалыч, ты сохранил дом? – изумился я.
   – Кроме компьютера – в нем компромат искали, столового серебра, видеокамеры, напольной вазы – ее разбили, и вытоптанных цветов. – Михалыч чуть заметно улыбнулся. – Еще поцарапана мебель в кабинете, порвано несколько книг из библиотеки – в них искали спрятанные деньги, повреждена мозаика в бассейне – понятия не имею, как они умудрились, в спальне на тумбочке остался след от затушенной сигареты и, что естественно, бар опустошен – надеюсь, он тебе и не понадобится.
   – Михалыч, ты высший класс! – восхищенно воскликнул я. – А можно я у тебя спрошу... Ты только не обижайся.
   – Ну спрашивай, – добродушно разрешил Михалыч.
   – Скажи, почему мы на «ты»? Поверь, я этому только рад, но все-таки – почему?
   – Я уволился, Олег, уезжаю, семья уже выехала, квартира продана, а эту машину оставляю тебе.
   – Почему? – глупый вопрос, конечно, не оставаться же ему в несуществующем холдинге.
   – Когда мы работали вместе, ты был Олегом Александровичем, не терплю панибратства на работе. Теперь ты для меня просто Олег. Потому что я считаю тебя другом. Был у меня один друг, близкий мне человек, надежный и порядочный, но он умер. Остался один ты.
   – Спасибо, Михалыч.
   – А уезжаю потому, что после всего пережитого не хочу и не могу здесь оставаться. Старый уже, пора на покой. Внук растет, смешной такой мальчуган, – улыбнулся Михалыч.
   – А куда, Михалыч? – спросил я.
   – Не знаю пока, еще не определился. – Михалыч пожал плечами.
   – Постой, как же я тебя найду?
   – Не ищи Олег, не надо. – Михалыч сказал это таким тоном, что настаивать было бы бессмысленно.
   Он даже не позволил себя проводить, друг называется.
   Отложенные на черный день деньги испарялись, как вода на солнцепеке. Пустующий и холодный дом напоминал мне о прошлом, и подталкивал... в магазин, за бутылкой водки.
   Ну уж нет! Меня вполне устраивало, что никому я не нужен, бывшие партнеры и приятели притворно радовались моей свободе, обещали обязательно встретиться, грозились созвониться и... исчезали. Как больной СПИДом, признают во мне человека, но приближаться не желают. Зараза.
   Конечно, в первый же день я позвонил Риме. И во второй, и в третий... Она не снимала трубку. Я очень хотел и очень боялся встречи с ней. Неудачник, опозоренный на всю страну, не поддержавший ее в самые трудные минуты... Захочет ли она встречаться со мной?
   Сходил на кладбище, увидел памятник, с фотографической точностью передающий лицо, но абсолютно не соответствующий характеру, образу дяди Жени. Если бы этим занимался я, то... сделал бы ничуть не лучше. Камень, он и есть камень, что с него возьмешь. Хотел было позвонить в дом дяди Жени, но после долгих колебаний так и не решился. Представил писклявый и высокомерный голос его жены, ничем хорошим это не кончится (еще и телефон разобью).
   Мои родители и сестренки звали меня домой, в последнем телефонном разговоре мама даже расплакалась. Я обещал приехать – и не приезжал. Они привыкли видеть меня сильным, уверенным, надежным – а у меня не было денег даже на приличные подарки.
   Подумав, я решил продать дом.
   Жизнь несколько оживилась, приходили люди, важные и причмокивающие, многие узнавали меня, вежливо и официально здоровались, и предлагали за дом семьсот, восемьсот тысяч долларов, и даже миллион! Во мне опять проснулась деловая жилка, я скупил все газеты с объявлениями о недвижимости, изучил, как и положено предпринимателю со стажем, рынок и назначил цену – пять миллионов долларов США! Только, пожалуйста, не удивляйтесь – в стране начался экономический бум, цены на жилье росли, как на дрожжах, миллионеры и миллиардеры выскакивали с газетных страниц и с экранов телевизора и визжали от обжигающих их руки денег.
   В результате я продал дом за три миллиона долларов. Торг, как говорится, уместен. Оказалось, что отделка моего дома полностью устарела, участок маловат (нет и десяти гектаров), сад и цветы практически усохли, а «альпийская горка совершенно никуда не годится» – так заявила будущая хозяйка дома.
   Просматривая газеты и передачи по ТВ, я уловил странную закономерность: о Максиме и его отце больше не вспоминали, как будто их и не было вовсе. В газетах все чаще стали мелькать сообщения об арестах тех или иных предпринимателей. Знающие люди догадывались, что у Максима дела немногим лучше моего. Гонениям подвергались именно его люди и его фирмы. Вот это пироги! И как закономерное следствие – указ президента о назначении его отца послом в одну из африканских стран и одновременно сообщение об избрании его председателем федерации бадминтона. Насчет бадминтона понятно, чтобы пилюлю подсластить, а вот Африка – это серьезно, настоящая и суровая ссылка.
   Так, а что же Антон? Я и забыл о его существовании... В известной бульварной газетенке я наткнулся на интервью с лидером оппозиционной партии, на фотографии Антон усиленно пытался изобразить возмущенное и решительное лицо, но было видно, что он напуган. Антон предрекал наступление тоталитаризма, разрушение демократии и развал экономики. Корреспондент ехидно писал о том, что против Антона возбуждено уголовное дело по факту коррупции, что он скрывается со своей второй женой, что все его банковские счета арестованы. И маленькими буквами приписано «из Лондона, по телефону». Убег.
   Мое настроение улучшилось, как только у меня снова появились деньги. Пошел в поход по магазинам, за подарками. Измучился с выбором наряда для младшей сестренки. И если с джинсами, кофточками и туфлями кое-как справился, то с выбором вечернего наряда (у них бал, посвященный окончанию университета, «я обязана всех убить!») пришлось изрядно попотеть. У меня чуть крыша не отъехала от современной моды. Я искал красивое, умеренно открытое платье (плечи, немножко спина, ноги не выше колена). По принципу: «Открыто то, что можно». Но продавалось: «Открыто все, что возможно, и даже больше». Мои условия ставили в тупик непробиваемо вежливых продавщиц, но ничего, кроме костюмов для молоденькой девушки... лет за пятьдесят, они предложить не могли. И еще смотрели с упреком и удивлением, как будто встретили доисторического мамонта. Я им объясняю про сестренку, а они мне: «Домострой, домострой!»
   Ничего не оставалось, как поехать в магазин Римы. Ноги сами туда привели. Честно признаться, поэтому и не нравилось ничего в других магазинах.
   – Здравствуйте Олег, – встретившая меня Наташа была взволнована и напугана. Неужели это я ее испугал? – А Римы здесь нет, давно, больше года.
   Мне не понадобилось раскрывать рот. Информация лилась как из радио.
   – Она сама продала мне магазин после всех этих событий. С тех пор я ее не видела.
   Не может она не знать! Хорошо, использую старый, проверенный антиженский прием. Строго нахмурился, изобразил суровый взгляд исподлобья, крепко сжал кулаки. Сработало!
   – И вообще, я здесь ни при чем. У них давно все развалилось, они и не жили вместе... Я не отбивала Антона у Римы, он сам прибежал ко мне. – Наташа расплакалась. – Потом он сбежал. Говорят, он сейчас за границей, у него там новая жена, а магазин остался у меня. Поэтому о Риме я ничего не знаю. Слышала, у нее отец умер.
   Куплю платье. Я пришел не за тем, чтобы что-то выискивать и вынюхивать. Обрадованная Наташа обслужила по высшему разряду, с огромной скидкой, поначалу я пытался отказаться, но она ни в какую. А за что платить? Это платье запросто умещается в кулаке, не представляю, как его носить, все будет вываливаться и торчать. Вспомнив про Яшку, вынужденно согласился, куда все – туда и она.
   Почему Яшка? А потому что он дока в этих вопросах.
   – Понимаешь, Олег, – с видом опытного акушера-гинеколога наставлял Яшка, – у современной женщины не осталось тайны. Все показали, повытаскивали на поверхность. Изучили тело женщины со всех сторон и во всех ракурсах. Журналы, газеты, телевидение через микроскоп рассмотрели каждый квадратный сантиметр, скрупулезно подсчитали размеры каждого кусочка тела, обнюхали и облизали. И ввели стандарты, чтобы легче было классифицировать, стоит ли за нее платить или нет. Что же мы получили взамен? Скуку! Тело женщины становится набившей оскомину темой. Но мир требует развлечений, разрушения табу и ограничений, идеология, индустрия, искусство ориентированы только на это. Мир жаждет новый волны развлечений. Будут изучать тело мужчины! Так же, как тело женщины. Обрати внимание, крашеные мужчины сегодня никого не удивляют, сережка в ухе, мудреные прически, прозрачные наряды. Естественно, начали с голубых, потому что те сами того хотят, но потом, вот увидишь, перейдут и на обычных мужиков. Введут стандарты, заметь, на некоторые размеры стандарты уже есть, причем для каждого континента свои. Знаешь, чем все это кончится? Голые мужики, рано или поздно, тоже, в конце концов, прискучат. Как пить дать! Но народ не сможет без развлечений, и тогда в ход пойдут уроды и калеки, кино даже такое есть, фантастическое, но там все происходит на Марсе. И финал. Догадываешься какой. Не понял? Библию почитай, про Содом и Гоморру.
   Будем надеяться, что до этого не дойдет, тем более что некоторые из женщин все же сохранили тайну. Уж я-то знаю.
   Пора домой, к маме, у меня к ней самое срочное дело!
   На заднем сиденье машины едва умещались коробки, упаковки, пакеты. В багажнике лежал объемный ящик с телескопом.
   Я предвкушал нашу встречу, радовался и немного опасался.

РИМА. Как и должно быть

   Незаметно пролетел год со дня смерти папы, грустный и ничем не примечательный.
   Мама наконец смирилась с утратой. Ее голос заметно потускнел, исчезло постоянное беспокойство, тишину в доме нарушали лишь редкие возгласы: «Смотри, как распустился кактус!» Я водила сына в спортзал, потом на уроки музыки, читала с ним сказки (он читает и считает как заправский школьник), укладывала его спать, смотрела сериалы и подолгу сидела в кабинете отца, читая романы о любви.
   Изредка встречалась с подружками. Занятые семейными проблемами, они не всегда находили время для встречи, но я не обижалась. Ходила на их семейные праздники, скромненько сидела у самого края стола, рядом с хозяйкой, и помалкивала. За столом говорят только мужчины, нам положено смеяться их иногда остроумным шуткам (смеяться положено всем шуткам, без исключения, выборочно нельзя, обижаются, как дети). Потом в перерывах, когда мужчины уходят покурить, удается поболтать самим.
   На одном из таких праздников Коля предложил тост за свою жену. Она зарделась от удовольствия.
   – Предлагаю выпить за мою жену, я ей искренне завидую. Потому что ей крупно повезло... с мужем! – Скромность у мужчин действительно не порок. Доблесть.
   Одна из нас, не согласная с таким сомнительным тезисом, возмутилась:
   – А тебе с женой не повезло?
   Но его так просто не поймаешь.
   – Мне тоже страшно повезло с женой, я счастлив! – Нам, женщинам, ничего не оставалось, как порадоваться за свою подругу. Но мужчины не были бы мужчинами. – Ведь могло быть и хуже!
   Ясно, что он, как и все мужчины, кривляется. Видя обиженные глаза жены, Коля принялся оправдываться особенным, мужским способом.
   – Скажу вам рецепт, как сделать жену счастливой. Важно правильно реагировать на три фразы: «хочу», «не хочу» и «отвали». Последнее словечко мне не нравится, но без него никак. Она должна ощущать свою власть.
   Мы видели его глаза, обращенные к жене, иначе как влюбленными их не назовешь. Счастливая, каким бы вредным и противным он ни притворялся.
   В конце вечера Коля подсел ко мне и осторожно заговорил:
   – Рим, хотел спросить тебя, если можно...
   – Спрашивай. – Наверняка про Олега, а что я ему отвечу?
   – Как Олег поживает?
   – Не знаю, не видела его уже год.
   – Жаль, вы самая красивая пара из всех, кого я знал.
   – Мы никогда не были парой. – Зачем он лезет, знает же, что и без него больно. – Если он еще сапог, то я наверняка уже калоша.
   – Не скажи, – искренне возмутился он. – Ты же красавица! Только ты поникла, скисла. Понимаю, такое горе, но нельзя так, ты молода, стройна, красива. Сколько, кстати, тебе лет?
   – Коля, ты нахал! – возмутилась я, а Коля засмеялся:
   – Если возмущаешься, значит, не все потеряно. Давай я Олега поищу.
   Он смутил, разволновал меня.
   – Бесполезно, он где-то за границей, – отмахнулась я от его слов.
   – Дело на него закрыто, я точно знаю. – Коля приступил к разработке стратегии сводничества. – Значит, прятаться ему смысла нет. Может, он стесняется или без денег сидит? Тем более я обязан его найти.
   – Коля! – Я хотела прекратить ненужный разговор, но он не позволил.
   – Что «Коля»? Ты не думай, что я тебя жалею, с этим вопросом лучше обратиться к моей жене, это она умеет, поэтому и люблю. Тут другое, хочу сделать так, как и должно быть. А то сидишь тут и тухнешь... Действовать надо, поняла?
   Мама озабоченно исследовала своим носом окружающее меня пространство.
   – Не беспокойся, пила только минералку.
   – Вот это мне и не нравится, выпила бы вина, а еще лучше коньяка, расслабилась, познакомилась бы с кем-нибудь.
   Траур закончился, теперь у мамы, моих подруг и их мужей проснулся сватовской азарт. Более постыдной роли я себе и представить не могу. Видя мое возмущение, мама взяла меня за руку и повела на кухню.
   – Давай поговорим, дочка. Не о тебе, не беспокойся, ничего навязывать тебе не буду. Я давно хочу рассказать тебе о нас с папой.
   – Не надо, мама. – Я давно знала правду из папиного письма.
   – Знаю, но ты не выслушала меня. Прошу тебя. – Она разлила чай по чашкам. – Как бы там ни было, я любила твоего отца и нисколько об этом не жалею. Хотя знала, знала это всегда, что его сердце никогда не принадлежало мне. Твой отец был благородным человеком. Он всегда заботился обо мне, защищал, ухаживал, как настоящий джентльмен, все подруги завидовали.
   Мне хотелось пить, но я боялась пошевелиться.
   – Я видела, как трудно было ему, он очень страдал. Конечно, я надеялась, что с твоим появлением все наладится, он успокоится. Поначалу так и было, он вскакивал с постели, если ты плакала ночами, не давал покоя врачам, когда у тебя болел животик, каждый свободный час, а их у него было совсем немного, посвящал тебе. Но через некоторое время я поняла, что он не забыл о той, другой женщине. Запирался в кабинете, подолгу сидел и думал. Иногда он настолько замыкался в себе, что даже не замечал меня, сидящую напротив. И тогда я решилась, поверь, это было нелегко. Сказала, чтобы он ехал к ней, я знала, что он не бросит нас, будет заботиться, у меня не было страха перед будущим. Но ему надо быть с ней! Он долго думал над моими словами, несколько дней или даже недель. Долго, бесконечно долго. И принял решение остаться. Он поблагодарил меня, попросил прощения, но сказал, что не уйдет. Та женщина была замужем, имела детей, он не мог разрушить ее семью. И самое главное, он не мог представить свою жизнь без тебя! Он так и сказал: «Это меня убьет».
   Я надеялась, что моя мама не знает имени той женщины.
   – Это была мать Олега, – проговорила мама. – Когда через несколько лет Олег появился в нашем доме, меня сковал страх. Страх, что он разрушит наш хрупкий семейный мир. Я была несправедлива к Олегу и виновата перед папой и перед тобой. Да, виновата. Но что поделаешь, дочь, я спасала свое счастье так, как понимала его тогда. После твоего рождения врачи запретили мне рожать, а надо было бы. Надо! Если бы я родила ему сына, может быть, все было совсем по-другому. Твой папа, а потом и ты, вы полюбили Олега. Но я не могла и не хотела! Она отняла у меня сердце мужа, теперь хотела забрать и твое. Я не могла такое позволить. Прости меня за то, что отдала тебя Антону, воспользовалась твоей юной, неопытной и взбалмошной тогда головой. Даже когда опасность, казалось, миновала, я мстила и мстила Олегу. Прости.
   Бедная мама, сколько же ей пришлось пережить...
   – Не жалей меня! – Мама гордо выпрямилась и подняла подбородок. – Не надо. Теперь, после всех несчастий, поразивших нас, я поняла, что сама, своими руками разрушила твое счастье, счастье твоего отца, Олега. Он единственный предназначенный тебе судьбой, как и ты ему!
   Так, где у нас валерьянка?
   – Теперь выслушай мое решение. Поезжай к нему, передай мои слова раскаяния, и... живите, как знаете. Ты не смеешь ослушаться мать! – Мама даже кулаком по столу стукнула.
   Искать Олега я не собиралась. Если в нем сохранились ко мне какие-то чувства, то пусть сам меня найдет. И «какие-то чувства» меня совершенно не устраивают! Только настоящая, полная, безоглядная, сумасшедшая, искренняя, честная, бескорыстная, пламенная, вечная, абсолютная, волшебная, благородная, прекрасная любовь! На меньшее я не согласна.
   Я открыла сейф, достала бумаги, переданные мне нотариусом. Их так много, банковских бумажек, подбила «итого» – получается много, пожалуй, нам хватит. Обойдемся без твоей помощи, Коля!
   Я открыла сборник любимых папиных стихов.

 
Я цепляюсь вывернутым корнем
за тебя, но словом не зову...
 

   Я тоже звать не собираюсь. Лучше выполню папину просьбу. Чего зря сидеть, действовать надо. Где же раздобыть полевые цветы?

ОЛЕГ. Мне не привыкать

   Визги и вопли – это сестренки, слезы – мама, крепкое объятие – отец, рукопожатие – зять. Я, как герой войны, вернулся живой и невредимый. Хорошо, что есть на земле люди, которые тебя любят, несмотря ни на что. Хорошо, что есть дом, в котором тепло. Только все равно немного грустно, ну да ничего. Заживет.
   За столом никак не удавалось поговорить о главном, эмоции захлестывали через край. Наконец сестры убежали рассматривать подарки, отец с зятем вышли в огород обсудить виды на урожай (что они с ним будут делать, ума не приложу), а мы с мамой перебрались на кухню. Я чувствовал, что мама тоже настроена на решительный разговор.
   – Мам, я хотел с тобой поговорить...
   – Сынок, давно хочу тебе сказать...
   Взволнованная сестренка ворвалась на кухню.
   – Олег, к тебе гости! – Она явно была чем-то удивлена, взволнована и обрадована.
   У дверей стояла Рима с букетом полевых цветов и большим пакетом в руках. Во дворе слышался голос ее сына, о чем-то оживленно беседующего с отцом.
   – Это вам, – тихо произнесла Рима, вручая маме цветы, – а это тебе, ты их потерял когда-то.
   Она протянула пакет, я заглянул внутрь...
   Ботинки, мои юношеские ботинки. В них я начинал покорять столицу.
   – Мама, я хотел с тобой поговорить. О ней, о моей любимой девушке, хочу просить ее руки.
   – А ты согласна, дочка, стать женой моего сына? – спросила мама.
   – Согласна, – с улыбкой ответила Рима.
   Она не считает нужным долго думать, мне не привыкать. Но, может быть, еще что-то скажешь? Подумай.
   – Я тебя люблю. Всю жизнь, – добавила она.

РИМА. Телескоп

   Что еще? Олег торжественно вручил сыну телескоп.
   – У тебя начинается новая жизнь, первый класс. Поэтому дарю телескоп, поверь, он тебе пригодится. Каждому человеку надо хотя бы иногда смотреть на звезды. И у нас с твоей мамой тоже начинается новая жизнь, если ты не возражаешь, конечно.
   – Я давно не возражаю, не маленький, – по-мужски, серьезно ответил сын. – Ладно, пойду смотреть на звезды, а спать буду на веранде, с дедушкой. Чтобы вам не мешать.
   Ну вот и все, рассказывать больше не о чем. Или это только начало?
   Кстати, на моем лице не видно морщинок возле глаз? А то мне померещилось...