Он бы разозлился, не будь происшедшее столь нелепым. У них с Джулией была обычная интрижка, не более того, которой он положил конец вскоре после того, как встретил Катрин. Насколько он понял, тогда они расстались по-дружески. Что в таком случае нашло на эту женщину? Маркус покачал головой: нет, женщины просто непостижимы.
   Он дождался, пока Джулия не перешла дорогу и не взяла кеб. Тогда Маркус высунулся из окошка, чтобы приказать кучеру возвращаться на Портленд-сквер. В этот момент его внимание привлек молодой человек на противоположной стороне улицы, показавшийся ему удивительно знакомым. Тот, в свою очередь, смотрел на него, словно не верил своим глазам.
   Они одновременно узнали друг друга. Эль Гранде бросил на Маркуса холодный, жесткий взгляд, повернулся и исчез в переулке. Маркус распахнул дверцу, крикнул кучеру, чтобы тот подождал его, и рванулся за ним, увертываясь от экипажей и всадников.
   Со скоростью, на которую он был способен только в студенческие годы, Маркус промчался по переулку и оказался на Сохо-сквер. Среди множества народу, заполнявшего площадь, человека, которого он искал, не было. Он метнулся на Флит-стрит, но скоро понял, что это безнадежно. Тем не менее он не намерен был сдаваться. Вернувшись к кебу, Маркус сказал кучеру:
   – Поезжай по Черинг-кросс-роуд, потом по Пиккадилли. Гони.
   Сидя в кебе, он ругал себя, что не поехал в своей карете. Его кучер помог бы ему: два охотника лучше, чем один.
   В последнее время он стал слишком беззаботным, его мыслями целиком завладела Катрин, тогда как не следовало забывать, ради чего он заставил ее выступать в роли его жены.
   С этими мрачными мыслями Маркус достал из кармана сюртука пистолет, чтобы быть готовым ко всему.
   Эми не слишком обрадовалась, когда лакей доложил, что внизу ждет мистер Роберт Кордес. В этом месяце духовник Кэт, или кто он там был, приходил уже третий раз, и всегда ему объявляли, что ее нет дома. Его настойчивость раздражала Эми, и она решила раз и навсегда покончить с этим.
   – Проводи его наверх, – велела она лакею.
   Мисс Коллиер, ее компаньонка, сидевшая рядом за вязаньем, засуетилась, стала напяливать на голову муслиновый чепец. Эми рассмеялась бы над ее приготовлениями, если бы так не нервничала. Всякий раз, как молодой человек уходил ни с чем, ее компаньонка следила за ним из окна на втором этаже – она явно была неравнодушна к нему, дурочка. Правду говорят: чем старей, тем глупей.
   – Может быть, мисс Коллиер, вы побудете пока в гостиной?
   – Подать чай?
   – О нет, мистер Кордес пробудет недолго.
   – Недолго?
   Эми улыбнулась – в голосе компаньонки послышалось явное разочарование.
   – Он священник, мисс Коллиер, или монах. Не знаю, чем один отличается от другого, но, во всяком случае, этот загадочный блеск в ваших глазах неуместен. Кроме того, он слишком молод для… ну, он моложе вас или меня.
   – Этот красивый молодой человек – монах? – Теперь уже разочарованию мисс Коллиер не было предела.
   – Так я поняла.
   – Какая жалость!
   – Вы правы. Если понадобитесь, я позову.
   Мисс Коллиер вышла, и несколько минут спустя лакей впустил мистера Роберта Кордеса. Эми прохладно поздоровалась и пригласила его сесть.
   – Что вам предложить, шерри или мадеры?
   – Мадеры, – ответил он. – Чему вы так удивились?
   Она подошла к буфету, чтобы налить два бокала мадеры.
   – У меня была тетя, очень верующая. Она говорила, что крепкие напитки – это изобретение дьявола. Не думала, что священник пьет что-нибудь крепче кофе или чая.
   Роберт принял предложенный бокал.
   – Я уже говорил вам, что у вас странное представление о священниках. И что я не священник. Даже не монах. А теперь уверен, что никогда не стану им. – Он отпил глоток мадеры. – Когда я покинул аббатство, меня ожидала иная жизнь. Когда-нибудь я расскажу вам об этом.
   Разговор начинал принимать слишком дружеский оттенок, и она сказала:
   – Все это очень интересно, однако, если не возражаете, я хочу знать, что привело вас сюда.
   – У меня для вас письмо от Катрин.
   Эми взяла у него письмо, сломала печать.
   – Почему она прислала письмо через вас?
   – Ваша сестра боялась, что, если воспользуется услугами почты, вы оставите его нераспечатанным.
   Ничего не ответив на это, Эми быстро пробежала две странички письма, потом перечитала внимательней.
   – Здесь говорится, что она уезжает во Францию с некой вдовой. Вы знали об этом?
   – Да, знал.
   – Что ж, по крайней мере, она месяц или два будет вне досягаемости Ротема, хотя не знаю, чего я беспокоюсь. Из Испании приехала его жена, так что ему было бы не до Катрин.
   – Вас ведь волнует не лорд Ротем, Эми? – спросил Роберт.
   Что-то в его голосе насторожило ее. Бросив на него внимательный взгляд, она сказала:
   – Маркус, то есть лорд Ротем, был моим хорошим другом, очень хорошим. Но это не значит, что я хочу, чтобы у моей сестры были с ним близкие от ношения. Катрин… она из тех девушек, что должны выходить замуж и создавать семью. Маркус уже несвободен, вот в чем дело.
   Он странно посмотрел на нее.
   – Что я сказала не так?
   – Вам самой нужен кто-то, кто заботился бы о вас, Эми.
   – Ах, вот в чем дело! Катрин прислала вас, чтобы вы спасали мою душу.
   – Вы знаете, что это не так.
   – Тогда она послала вас шпионить за мной? – Эми порывисто поднялась, прошла к буфету и вернулась с подносом, на котором лежала дюжина чеков на имя миссис Эми Спенсер.
   – Кэт была бы довольна, увидев это. Она считает меня продажной женщиной. Да, конечно, я продажная женщина, и это тому доказательство. Она думает, что у меня тут бордель. Может, провести вас по дому, чтобы вы могли ей сказать, как она права?
   – Как вы получили эти чеки? – просто спросил Роберт.
   Он так смотрел на нее, что ей хотелось раскрыть перед ним душу, поделиться самым сокровенным. Попытка сопротивляться власти этих глаз, ответить дерзостью и тем поставить на место не слишком ей удалась.
   – Я устраиваю вечера, – сказала она. – Джентльмены платят за честь быть моими гостями.
   – Вечера, где джентльмены встречаются с женщинами, не являющимися их женами? – уточнил Роберт.
   – Вечера, на которых они встречаются с моими подругами. Я не отвечаю за то, что они делают, когда покидают мой дом.
   – Вы так считаете?
   Укор, прозвучавший в его голосе, заставил ее покраснеть.
   – Вы говорите, как моя тетя Беа. Она тоже была брюзгой, всем отравляла жизнь.
   – И это вы называете жизнью? – скептически сказал он и повел рукой, подразумевая не только дом.
   В горле у нее перехватило, вдруг захотелось плакать. Такого давно с ней не случалось, и она разозлилась. Захотелось сказать ему то же, что она говорила Кэт, – о своих роскошных нарядах и драгоценностях, о чувстве надежности, которое дают деньги, но слова не шли с языка.
   – Я не таков, как ваша тетя Беа, – возразил Роберт. – И она не знала, что такое жизнь, тут вы правы. Она была занудой. Ей не следовало браться за воспитание двух юных девушек. Но это в прошлом. Вы взрослая женщина и можете выбирать, как вам жить.
   – Так же, как Кэт, полагаю.
   – Да, как Катрин. Почему бы нет?
   – Вот те на! Вижу, у вас с Катрин нет секретов друг от друга. Наверно, вы думаете, что все знаете обо мне. Я не нуждаюсь в вашей жалости, Роберт Кордес. И ничего не хочу от вас. А теперь прошу меня извинить, я очень занята.
   – Не уходите, Эми. Пожалуйста, давайте по говорим.
   Ей надо было бы немедленно убежать, но что-то, она сама не знала что, удержало ее.
   – О чем поговорить?
   Он неопределенно пожал плечами.
   – Ни о чем. Обо всем. Я плохо знаю Лондон и думал, вы покажете мне его. Может быть, на той неделе? Скоро мне предстоит уединение для духовных упражнений, которые назначил духовный наставник.
   «Духовные упражнения? Духовный наставник?» Эти слова ужаснули ее. Она покачала головой.
   – К какому же совершенству вы стремитесь?
   Роберт вновь посмотрел на нее взглядом, рождавшим в ней ощущение, что он видит ее насквозь, и ужасное, ужасное чувство вины. Но тут же он улыбнулся, и у нее сердце перевернулось от этой улыбки.
   – Вы полагаете, что у Господа есть чувство юмора?
   Она озадаченно посмотрела на него. Роберт казался ей взволнованным. Когда он заговорил, голос его звучал необыкновенно искренне:
   – Я думал, что радость более недоступна мне. Но, войдя в эту комнату, увидел вас и понял, что ошибся. Понимаете, я молился, чтобы Господь дал мне знак, что он действительно существует. И он внял моей мольбе. Я потерял веру, и Господь вернул ее мне, но я не ожидал, что это произойдет именно так. Вижу, вы испуганы. Я слишком тороплюсь? Простите меня, но я не умею ухаживать за женщиной. Вам придется научить меня этому, Эми.
   Эми не сразу нашлась что ответить.
   – Я не испугана, растеряна. Я знаю, кто я такая. Кроме того, я старше вас. Между нами ничего не может быть, нас разделяет пропасть. Не заглядывайтесь на меня, Роберт Кордес. Заглядывайтесь на кого-нибудь еще, помоложе, вроде Кэт.
   Она резко повернулась и, едва сдерживая рыдания, бросилась из комнаты.
   Спустя несколько минут Эль Гранде покинул Дом, причем не через парадную, а через заднюю дверь, чем изрядно удивил швейцара. Прежде чем выйти, он бросил быстрый взгляд по сторонам, а идя по улице, несколько раз оглядывался, чтобы убедиться, что никто за ним не следует.
   Он заставил себя не думать об Эми и сосредоточился на Катрин и ее задании.
   Самонадеянность подвела его. Он никак не ожидал столкнуться с Ротемом. Карузерс сообщил ему, что граф и Катрин находятся на пути в Уорвик-шир. Должно быть, что-то задержало их отъезд. В следующий раз он сперва удостоверится, что их нет в городе, прежде чем возвращаться в Лондон.
   Никакой слежки за собой он не обнаружил и на Черинг-кросс кликнул кеб. Роберт откинулся на сиденье и закрыл глаза, снова возвращаясь мыслями к Эми.

13

   Маркус вернулся домой разозленный. Он не только потерял из виду Эль Гранде, но и не нашел у модистки Катрин. Ради ее безопасности он должен был в каждый момент знать, где она находится, а Катрин грубо пренебрегла этим.
   Войдя в холл, Маркус услышал доносящийся сверху, из гостиной, громкий смех, смех Катрин. В первое мгновение он почувствовал облегчение, потом вернулась злость.
   Перепрыгивая через две ступеньки, он взбежал по лестнице наверх и услышал мужской голос. Она нарушила еще одно правило – никого не принимать, когда его нет.
   Он вошел в гостиную и увидел Тристама и их кузена Дэвида. Они сидели с бокалами в руках и, как ему показалось, когда он бросил взгляд на графин на столике у стены, приканчивали его лучший щерри. Тристам сидел молча и затуманенным взором смотрел на Катрин, которая вовсю кокетничала с Дэвидом.
   – Ирландия – такая красивая страна, – проговорила она с едва уловимым испанским акцентом, – просто не верится, что Маркус там никогда не бывал. Конечно, я постараюсь уговорить его принять ваше любезное приглашение. Не хотите еще печенья?
   Дэвид отказался, но Тристам кивнул, и она поднялась и направилась к столику. Маркус изумленно смотрел на нее. Катрин шла, вихляя бедрами, как уличная женщина. Он взглянул на кузена и брата. Они глаз не сводили с ее аппетитного зада.
   – Маркус! – воскликнула Катрин, увидев его, и мужчины повернули головы в его сторону.
   Он приветливо поздоровался с молодыми людьми, но взгляд, который он бросил на Катрин, был красноречив. Она сделала вид, что не замечает его недовольства, взмахнула ресницами и снова предложила Тристаму печенье. Маркус по глазам кузена видел, что его все это забавляет; похоже, Дэвид кое-, что знал об отношениях супругов.
   – Дэвид пригласил нас приехать к нему в Ирландию. Как это мило, правда? – сказала Катрин.
   – Боюсь, в настоящее время это невозможно, – сдержанно ответил Маркус. – Слишком много будет дел в Ротеме.
   – Тогда, – повернулась Катрин к Дэвиду, – вы должны навестить нас там.
   – Я готов, – сказал Дэвид, улыбаясь ей. – Надеюсь, что Маркус сдержит свое обещание. Если, конечно, это была не шутка, Маркус, и вы действительно можете предложить мне кое-что получше, чем Пени.
   – О, Маркус никогда не отказывается от своих обещаний, – подал голос Тристам.
   Маркус в это время наливал себе шерри, и его настроение не улучшилось, когда он обнаружил, что шерри в графине осталось только на донышке. Он взглянул на Тристама.
   – Разве мы не решили, что тебе следует за сесть за книги, чтобы ты смог вернуться в университет в середине семестра?
   – Но я уже сел. Я занимаюсь.
   – Тогда что ты делаешь здесь?
   – Зашел засвидетельствовать почтение твоей супруге.
   – Маркус, как ты можешь быть таким строгим? – пропела Катрин, даря Тристаму ослепительную улыбку. – Кто способен корпеть над скучной латынью и греческим в такой чудесный день!
   – Это семейное дело, Кэт, – огрызнулся Маркус. – Советую тебе не вмешиваться.
   Добродушное выражение исчезло с лица Дэвида. Тристам посмотрел на Маркуса с упреком, Катрин – с гневом.
   Жалея о своей несдержанности, Маркус сказал:
   – Почему бы нам всем не отправиться в Ротем – завтра или послезавтра? А Тристам прав, Дэвид. Я всегда держу слово. Буду рад показать тебе наши конюшни.
   Попытка Маркуса сгладить неловкость от своей резкости не удалась. Беседа не клеилась, и вскоре Дэвид и Тристам поднялись, собираясь уходить. Маркус повторил приглашение, и было решено, что все отправятся в Ротем на следующее утро.
   Они ушли, и в комнате повисло напряженное молчание. Наконец Маркус нарушил его:
   – Как ты не подумала, что я буду чувствовать, вернувшись к модистке и не найдя там тебя?
   – Ха! Тебе следовало подумать об этом самому, прежде чем уходить с той женщиной. Я не вещь, которую можно оставить и забрать когда заблагорассудится.
   – Я оставил тебя там, где ты была в безопасности. При тебе были кучер и лакей, которые могли защитить тебя в случае надобности.
   – Защитить от кого?
   – От Эль Гранде. Я сегодня увидел его из кеба. Погнался за ним, попытался поймать, но упустил.
   В первое мгновение Катрин похолодела, но тут же вздохнула с облегчением.
   – Ты видел Эль Гранде? Когда? Где?
   Маркус рассказал о том, что произошло, и закончил строго:
   – Так что теперь ты понимаешь, в какой была опасности. И еще я хотел бы знать, почему ты принимаешь гостей вопреки моему категорическому запрещению.
   – Дэвида и Тристама вряд ли можно считать гостями. Они члены семьи. Как я могла не принять их?
   Ее довод еще больше разозлил его.
   – Так ли было необходимо вертеться перед ними, как штучка с Хеймаркет?
   Она с вызовом взглянула на него.
   – Будь любезен, объясни, что ты имеешь в виду.
   – Зачем ты вихляешь бедрами и соблазнитель но улыбаешься бедному Тристаму? Всякий видит, что он без ума от тебя. Это доставляет тебе удовольствие? Мне – нет. Ты делаешь из себя посмешище. Не ожидал, что моя жена будет вести себя так развязно.
   – Я вела себя так, как ты учил меня! Ты говорил, чтобы я вошла в роль несравненной Каталины. Я разве плохо сыграла?
   Маркус стиснул кулаки.
   – Это же была игра. Я просто поддразнивал тебя.
   – Может быть, мне тогда было не смешно. – Она опустила глаза, с видом великой скромницы разглаживая платье на коленях. – А я считала, что это Дэвид неравнодушен ко мне. Так ты говоришь, Тристам тоже?
   Это была последняя капля, переполнившая чашу его терпения. Он бросился к ней, намереваясь вытрясти из нее душу. Но к своему – и ее – удивлению стиснул Катрин в объятиях и прильнул к ее губам жадным поцелуем.
   Она не вырывалась, не пыталась его оттолкнуть. Желая показать полное свое презрение к нему, Катрин предпочла равнодушие, пассивное сопротивление. И она сопротивлялась бы до бесконечности, если бы помимо воли ее не захлестнула волна наслаждения.
   Скоро Маркус почувствовал, что она не сопротивляется, и железное кольцо его рук ослабло; губы его стали мягкими, ищущими, настойчивыми, они касались ее ресниц, шеи, подбородка, потом вернулись к ее губам, которые ответили их настойчивой просьбе: влажные, нежные, податливые. И в этом поцелуе без следа исчезли остатки его гнева.
   Он откинул голову и неожиданно спросил низким охрипшим голосом:
   – Кэт, скажи, что ты чувствуешь?
   Что? Смущение. Потрясение. Страх. Эти руки, эти умелые руки, легко касаясь, мучительно медленно скользили от талии к груди. Стало трудно дышать. Ощущения настолько обострились, что платье, казалось, царапает кожу. Она беспомощно шевельнулась в его объятиях.
   – Я чувствую… как кружится голова.
   Она застонала, вцепилась в его плечи – комната кружилась перед глазами.
   – Что?..
   Маркус подхватил ее на руки и перенес на диван у камина, сел рядом и привлек к себе. Она сделала слабую попытку встать, но он остановил ее.
   – Вот что ты делаешь со мной, – сказал он и, глядя ей в глаза, медленно расстегнул рубашку и положил ее ладонь себе на грудь.
   Она ощутила, как колотится его сердце, и ее сердце часто забилось в ответ. Его мышцы напряглись под ее ладонью, и Катрин вся затрепетала.
   – Я не должна этого делать, – едва слышно сказала она. – Ты не должен позволять мне этого. – Катрин прерывисто вздохнула, когда его ладонь легла ей на грудь.
   – Почему? Что плохого мы делаем? Я просто хочу целовать тебя, обнимать, прикасаться к тебе. Разве тебе не нравится, что я делаю?
   Катрин бессильно откинула голову ему на руку.
   – Нет. То есть да. Не знаю. Я не в состоянии что-нибудь соображать, когда ты прикасаешься ко мне.
   Он ничего не ответил и стал расстегивать пуговички. Катрин сделала движение, чтобы остановить его, но, когда Маркус поцеловал ее, она уступила, и ее покорность возбуждающе подействовала на него.
   Не сдерживаясь больше, он уложил ее среди подушек и сам вытянулся рядом. Его руки ласкали ее, настойчиво, умело, упиваясь сокровенной нежностью крутых бедер, гибкой талии. Он принялся гладить большим пальцем ее соски, один и другой, и, когда она вздрогнула, успокоил ее поцелуем, не прерывая своего занятия.
   Рука его скользнула под платье. Катрин тут же напряглась, и он поспешил ее успокоить:
   – Тише, тише.
   Немного выждав, чтобы она привыкла к его прикосновениям и расслабилась, Маркус раздвинул ей колени. Она не сделала попытки остановить его, и он почувствовал, что самообладание начинает изменять ему. Его пальцы двинулись выше, к заветной цели, нашли, задержались на мгновение, поглаживая, лаская, и проникли внутрь. Издав тихий стон, она вся задрожала, готовая принять его. Напрягшись до боли, его плоть стремилась к ней.
   Катрин не сознавала, что с ней происходит. Все ее чувства сосредоточились на прикосновении его губ, его рук. Ей хотелось… нет, она не знала, чего ей хотелось.
   – Маркус, о Маркус, – с мольбой прошептала она.
   – Все будет хорошо, – ответил он, едва соображая, что говорит. – Я обо всем позабочусь, даже если Каталина никогда не согласится на развод.
   – О чем ты? – спросила Катрин непослушными губами.
   – Я всегда буду заботиться о тебе, что бы ни случилось.
   Катрин внезапно поняла, что он имеет в виду. – И как ты будешь заботиться обо мне?
   – У тебя будет свой дом, где ты будешь жить.
   – В качестве твоей любовницы?
   Сильный, такой, что клацнули зубы, удар застал Маркуса врасплох. Второй раз за сегодняшний день. Какое-то мгновение оба, потрясенные, лежали неподвижно; потом Катрин с яростным воплем оттолкнула его и вскочила на ноги. В расстегнутом платье, с часто вздымающейся грудью и растрепанными волосами, она стояла в воинственной позе и гневно смотрела на него.
   Маркусу хотелось взвыть от жгучего желания, оставшегося неутоленным. Держась рукой за челюсть, он посмотрел на нее.
   – Что, черт возьми, все это значит? – проговорил он сквозь зубы.
   Катрин жгла его взглядом, с ужасом понимая, насколько близка была к непоправимому.
   «Любовница». Одно это короткое слово привело ее в чувство. Он был женат на Каталине, или думал, что женат, но это не помешало ему попытаться соблазнить другую. Она была женщина, и этого оказалось для него достаточно. Она для него лишь мимолетная прихоть, возможная любовница.
   – Так что же? – повторил Маркус.
   – Я не влюбляюсь в женатых мужчин.
   – Черт побери, Кэт, я не чувствую себя женатым. Я не видел жену три года.
   – Не имеет значения! Я порядочная женщина. Если уступлю тебе, никто потом не женится на мне.
   Лицо его приняло упрямое выражение.
   – Я женюсь на тебе.
   – Неужели? – гневно воскликнула она. – Женишься, как ты женился на Джулии Брайс?
   – Нет, черт возьми. Она в подметки тебе не годится. Ты для меня совсем не то, что она.
   – А когда-то она была хороша для тебя, верно? – сказала она холодно.
   – Она сделала свой выбор в жизни, и будь я проклят, если ты повесишь на меня ее грехи. Женщины, подобные Джулии, продают свою любовь за деньги, Кэт. Ты еще слишком неопытна, чтобы понимать такие вещи.
   Маркус наконец встал, и она отступила назад.
   – Кэт…
   – Не прикасайся ко мне!
   Слезы обиды закипели у нее на глазах, обиды не за себя, а за Эми. Вот так он и соблазнил сестру. У бедной Эми не было никаких шансов устоять. При одной мысли о том, что Эми и Маркус были в любовных отношениях, она вся съежилась. Какая жалость, что она не подумала об этом прежде, чем позволить поцеловать себя.
   – Решай, – сказала Катрин, – решай, будем мы продолжать или нет. Я не стану изображать Ка талину, покуда ты не поклянешься, что не будешь пытаться соблазнить меня. Я говорю серьезно, Маркус.
   – Ты думаешь, я сейчас хотел соблазнить тебя? Интересно знать, кто кого соблазнял? – Он нервным жестом взъерошил волосы. – Ты горела не меньшим желанием, чем я.
   Она пропустила его укол мимо ушей.
   – Но это еще не все.
   – Да? – Он, прищурясь, посмотрел на нее.
   – Предполагается, что я твоя жена. Ты, помнится, говорил, что мы должны производить впечатление счастливой супружеской пары.
   – Говорил. И что из этого следует?
   – Только одно. Я не желаю терпеть унижений из-за мужа, который увлекается другими женщинами. Не желаю, чтобы надо мной смеялись, Маркус, или жалели, даже если я тебе не настоящая жена.
   – Понятно, – сказал он. – И ты мне отказываешь, и других женщин у меня не должно быть. Так?
   – Именно так.
   – И как долго, по-твоему, мне придется оставаться монахом, Кэт?
   – А как долго, по-твоему, мне придется играть роль твоей жены?
   Больше они не обменялись ни словом, но Катрин поняла, что ее доводы возымели действие, и вышла из комнаты.
   Маркус нахлестывал лошадей, не обращая внимания на непрекращающийся дождь и сгущавшуюся тьму. Кучер сидел рядом, кутаясь в промокший плащ. Маркус догадывался, о чем тот думает: выпил хозяин после ссоры с женой бутылку бренди, вот и куролесит.
   Так думали все слуги. Ни один здравомыслящий джентльмен не стал бы носиться по улицам в такую ночь просто потому, что ему нравится это делать, и они были правы, совершенно правы. Им ни за что не пришло бы в голову, что эта бешеная скачка в Хэмпстед была средством выпустить яростную энергию неутоленного желания, остудить душу и тело. Только противоборство со стихией могло дать это освобождение.
   Катрин. Он не мог поверить, что так в ней ошибался. Он думал, что за внешностью благопристойной дамы скрывается натура пылкая и смелая, что у нее в крови страсть к приключениям. Кто другой согласился бы помочь ему устроить западню жене и Эль Гранде? Он не знал, что и думать. Одно было ясно: она желала его не менее страстно, чем он ее.
   Он попытался представить себе лицо Каталины и не смог. Образ настоящей жены становился все более и более смутным, неопределенным. И виновата в том Катрин. Когда бы он ни пытался думать о Каталине, перед глазами вставала Кэт, ее лицо, ее походка, голос, взгляд.
   Маркус щелкнул кнутом, и пара гнедых бешеным галопом понеслась вниз по склону холма. Джеймс закрыл глаза и стал молиться, готовясь к встрече с Создателем.

14

   На ночь они остановились в «Ястребе», гостинице в Стратфорд-на-Эйвоне, в двенадцати милях от Ротема. На другое утро Трис-там и Дэвид решили последнюю часть пути преодолеть верхом, просто чтобы размять лошадей. Так, по крайней мере, они сказали Маркусу и Катрин. Между собой они, однако, согласились, что невыносимо сидеть в одной карете с супругами, из которых слова не выдавишь.
   Катрин очень огорчилась. Теперь, когда они с Маркусом остались вдвоем, молчание стало особенно тягостным. Впереди было двенадцать миль – самых долгих в их жизни. Маркус, едва они выехали из Стратфорда, уткнулся в книгу, которую, по счастью, захватил с собой, Катрин же осталась наедине со своими мыслями.
   Что ж, прекрасно. У нее будет возможность разобраться в характере типа, что сидит напротив нее. То, что он бессердечный совратитель, сомнению не подлежит – Эми, Джулия Брайс, Каталина, а теперь вот Катрин. И это только те женщины, о которых она знает! Она ничуть не жалела, что подстроила ему ловушку, вынудила жениться. Напротив, Катрин гордилась собой. Она отважилась на это, и теперь все женщины поймут, что были для него лишь забавой. Кто предостережен, тот вооружен. Но как тогда объяснить, что она сама едва не стала его жертвой? Он опытный совратитель, вот в чем причина, настолько опытный и умелый, что может заставить женщину даже забыть собственное имя.