Страница:
Она прищурясь посмотрела на него. Нетрудно было представить себе Маркуса на поле сражения. Подобные мужчины рождены, чтобы командовать. Майор Карузерс говорил, что он блестяще проявил себя на войне. И она в Испании не могла сказать о нем ничего дурного. Там он с отрядом конной разведки проникал в глубь вражеской территории. Был таким же разведчиком, как она, только не переодетым. Французы считали таких разведчиков людьми чести, и, попади Маркус им в руки, ничего ужасного с ним не произошло бы.
Другое дело, если бы французы схватили ее или Эль Гранде. Они были настоящими лазутчиками, действовавшими под чужим обличьем, невидимо. При мысли об Эль Гранде у нее сжалось сердце. Будь он прежним Эль Гранде, он взял бы выполнение теперешнего задания в свои руки. Он не позволил бы Маркусу перехватить инициативу. Разработал бы собственный план, и сам постарался бы заставить Маркуса раскрыть свои карты. Майор Карузерс по-своему хорош, но слишком осторожен. Эль Гранде не была свойственна безрассудная смелость, но он никогда не отказывался идти на рассчитанный риск.
И не позволял себе беспечности, какую она проявила. Ей следовало бы предупредить его, что их отъезд в Ротем откладывается на день.
Она знала, что он не все время находится в монастыре, тогда почему не предупредила его, чтобы он еще день не появлялся в Лондоне?
Катрин знала ответ. Это задание стало для нее слишком личным. Что-то подобное однажды уже случалось с нею – в Испании, с капитаном Маркусом Литтоном.
«Карты на стол, Катрин! – твердо сказала она себе. – Не обманывайся! Тебе, несмотря ни на что, нравится этот тип, что сидит рядом с тобой. Ты ревнуешь его к Джулии Брайс, ревнуешь к Каталине, вот почему ты так взвилась тогда – хотела, чтобы он тоже ревновал тебя к Дэвиду и Тристаму. И потому, что мыслила чисто по-женски, а не как агент, ты поставила под удар все задание. Даже это затянувшееся молчание вызвано твоей уязвленной гордостью. Ты – агент. А Маркус – главный подозреваемый в деле о всех тех убийствах. Ты должна выполнить свое задание. Так выполняй его».
Она глубоко вздохнула и повернулась к нему.
– Маркус, – сказала она тихо. Когда он оторвался от книги, она продолжала: – Прости меня. Я веду себя как глупая девчонка.
Он отшвырнул книгу и грустно улыбнулся.
– Ты просишь прощения, Кэт?
Она сделала долгожданную попытку к примирению, и теперь он сразу подумал о том, чтобы довести его до логического конца. Можно запереть дверцу кареты, задернуть шторки и…
– Я не должна была просить тебя не встречаться с другими женщинами, раз мы не настоящие супруги. В конце концов, больше трех лет прошло, как ты женился на Каталине. юди меняются. Не думаю, что кто-нибудь удивится, если ты заведешь любовницу. Наоборот, они могут удивиться, если ты этого не сделаешь. – Ну вот! Она сказала это, хотя чего ей это стоило!
– Благодарю, – язвительно сказал Маркус, сдерживая гнев, – но в отличие от тебя у меня все-таки есть совесть. Как ты можешь думать, что я способен поступить с женой так непорядочно?
В ней проснулась женщина.
– Но ведь ты собирался сделать меня своей любовницей? Какая же разница?
– Если не понимаешь, могу объяснить.
– Но…
– Нет, Катрин, мы будем играть по моим правилам. Ты будешь повиноваться каждому моему слову, а я – обожать тебя.
– Не знаю, смогу ли я это сыграть.
– Попытайся.
– Будь по-твоему.
Она замолчала и отвернулась к окошку, а Маркус снова взялся за книгу.
Она услышала лай собак, потом показался сам замок.
– В Ротеме, – объяснил Маркус, – гончие не переводятся с нормандских времен. Сначала их использовали для охоты, и не только на лис. Пени запустил в парк оленей, но пока собак туда не пускают – оленей еще мало.
Катрин посмотрела, куда показывал Маркус, и увидела группу всадников и свору гончих, мчащихся по полям, через овраги и кусты.
– Почему на них на всех желтые куртки?
– Это цвет Ротема. А вот и сам Ротем, – сказал Маркус, и Катрин прильнула к окошку, чтобы посмотреть на замок.
Это была массивная, сурового вида крепость, высящаяся над городком, который носил то же имя.
– Отсюда, – сказал Маркус, – кажется, что городок расположен вокруг замка. Но это обманчивое впечатление. Замок на самом деле стоит на противоположной окраине Ротема и намного старше его.
– Он очень древний?
– Крепость была дарована моему предку, Роберту Фитцбранту, в 1153 году. Сменявшиеся владельцы, лорды Ротемские, в течение столетий пристраивали к нему новые башни и стены сообразно своему вкусу. Вообще-то мы в основном живем не в Ротеме. Он для нас всегда был местом, куда можно приехать поохотиться.
– А где вы живете в основном?
– В Литтоне, что в графстве Уочестер. Это всего лишь поместье, но там удобней. Замки, как ты скоро убедишься, не слишком приспособлены для житья. Катрин не стала больше задавать вопросов и устремила взгляд на каменную громаду, что, словно часовой, стояла над долиной вот уже шесть столетий. Это свидетельство богатства и знатности Маркуса подействовало на нее угнетающе.
Городок, возможно, в самом деле не был столь древним, как замок, но и современным его нельзя было назвать. Возникший в эпоху Тюдоров, он ничем не отличался от других городков и деревень, которые они проезжали по дороге. По обеим сторонам Мостовой стояли бревенчатые, с каменным фундаментом, домики, крытые соломой.
– Ротемская приходская церковь, – сказал Маркус, показывая на строение в нормандском стиле на северной окраине городка. – Стоит посетить это место. Здесь похоронены мои предки.
Как ни неприятно было ей сравнение, но она не могла не подумать о своей семье. Дед с отцовской стороны когда-то имел в Хэмпшире крошечную ферму с шестью акрами земли. Дед со стороны матери был викарием. А их предки – солдатами. Это все, что Катрин знала о них.
– О чем задумалась? – спросил Маркус.
Она невольно ответила резче, чем хотелось:
– Твоих и моих предков объединяет по крайней мере одно.
– Что же?
– Что они похоронены на церковном кладбище.
Он улыбнулся, и у глаз его собрались морщинки, улыбнулся мягко, а не вызывающе, как бывало не раз, и она почувствовала, как успокаивается.
– Не волнуйся, все будет хорошо. – Он ободряюще сжал ее руку, и Катрин благодарно улыбнулась в ответ.
Дорога к замку пролегала через густой, голый в эту пору лес, который временами расступался, и тогда открывались поля и ухоженные фермы. Маркус без умолку говорил, рассказывая забавные случаи из жизни в Ротеме. Они миновали длинное строение из грубого камня, в котором, как оказалось, помещались графские псарня и конюшня. И почти сразу же – слишком быстро для Катрин – въехали в каменные ворота со сторожкой привратника и гербом Ротемов и остановились у парадного входа.
Выходя из кареты, Катрин увидела столпившихся на ступенях людей, среди которых выделила даму, судя по виду – вдовствующую графиню.
Она ожидала увидеть Елену, из-за красоты которой греки некогда сожгли Трою. Дама, выступившая ей навстречу, обладала приятной внешностью, но, конечно, до легендарной Елены ей было далеко. У нее были черные волосы с проседью, милое лицо и несколько оплывшая фигура.
Слуги бросились разбирать багаж, и Маркус сказал:
– Вот, Элен, твоя невестка, встречай ее.
Сияющие карие глаза встретились с глазами Катрин.
– Каталина, – произнесла графиня Ротемская, – три года я ждала этого момента. – И она горячо обняла Катрин.
Катрин ответила тем же и, к своему ужасу, почувствовала, как у нее защипало глаза. Она была сейчас не взрослой женщиной, не агентом, а маленькой девочкой, которой хотелось выплакаться на материнской груди. Женщины отстранились друг от друга, и Катрин с облегчением вздохнула. «Это все не на самом деле, – напомнила она себе, – я только притворяюсь».
– Пожалуйста, – обратилась она к вдовствующей графине, – зовите меня Катрин, я хочу чув – ствовать себя англичанкой.
– О Маркус, она очаровательна! – воскликнула Элен и вновь заключила Катрин в объятия. – А это Саманта, – представил Маркус сестру.
Катрин знала, что сестра Маркуса старше Тристама, но юная девушка, которая, смущенно улыбаясь, сделала реверанс, выглядела почти как школьница.
– И последний, но, конечно, не по значению, – проговорил джентльмен, ожидавший своей очереди быть представленным. – Белая ворона в нашем семействе. Пеннистон, но все зовут меня просто Пенн. Здравствуйте, Катрин!
Это был второй брат Маркуса. Если Саманта выглядела моложе своих лет, то Пеннистон – старше. Он был очень похож на Маркуса и Тристама, но нездоровый образ жизни оставил следы на его красивом лице. Улыбался он излишне приторно. В его позе, движениях чувствовалась какая-то расслабленность.
– Здравствуйте, – ответила она, сделав реверанс.
– Где Тристам и Дэвид? – поинтересовался Маркус.
– Они смотрят андалузских лошадей, что я купил у полковника Гериота, – объяснил Пеннис тон. – Но предупреждаю, Маркус, я не намерен их продавать. Предлагай ему каких хочешь, но андалузские останутся в Ротеме.
Наступило неловкое молчание, и вдовствующая графиня поспешно сказала:
– Вы уже завтракали? Я отвела вам с Катрин покои лорда, Маркус, а сама переехала в Голубую комнату. Как вы добрались?
Катрин почувствовала, что в этой семье, кажущейся такой мирной, кипят свои страсти.
Вдова повела их в Большой зал. Это была огромная сумрачная комната, продолговатая, высотой в два этажа, с гобеленами и оленьими головами на каменных стенах. Во множестве ниш по стенам стояли, будто живые воины на страже, рыцарские доспехи.
– У отца, – сказал Маркус, – было два увлечения: охота и коллекционирование доспехов.
Катрин услышала, как Пенн пробормотал:
– У него было и другое увлечение, но мы не упоминаем об этом в приличном обществе.
– Ты это о чем? – спросил Маркус внешне спокойно, но Катрин почувствовала, как все при этом напряглись.
– Я имел в виду портрет отца. – Сверкнув улыбкой, Пенн кивнул на портрет, который висел над камином и бросался в глаза каждому, кто входил в зал.
Пятый граф Ротем стоял в полном охотничьем облачении, поставив ногу на шею убитого оленя, которого загнали его собаки. Меч его был обагрен кровью.
– Говорят, – продолжал Пенн, – что мы, его сыновья, точное его подобие.
Катрин вздрогнула.
– Надеюсь, это не так, – невольно вырвалось у нее.
Все оглянулись на нее. Снова наступила напряженная пауза, и Маркус поспешил смягчить неловкость:
– Пойдем, Кэт. Чем скорей мы устроимся, тем раньше я покажу тебе замок.
У лестницы на второй этаж они расстались с родственниками Маркуса. Катрин поднималась наверх не оглядываясь, ощущая, как три пары глаз смотрят ей вслед.
Войдя в отведенную им спальню, она почувствовала облегчение. Только теперь она поняла, как боялась встречи с родственниками Маркуса.
Маркус подождал, пока лакеи принесли их вещи, отпустил их и только тогда сбросил плащ и вольготно расположился в огромном старинном кресле у камина. Катрин сняла шляпку, но осталась в длинной мантилье. Комната была необъятных размеров, и огонь, пылавший в камине, не в состоянии был разогнать холод.
Она подошла к окну и посмотрела на открывающийся вид. Вдали обширные луга переходили в густые заросли ив по берегам Эйвона. Ближе раскинулся городок Ротем, над которым висело грязновато-белое облако дыма из множества труб.
– Скажи, почему у вас в семье натянутые отношения? – повернувшись к нему, спросила она. – Что тому причиной?
– Дело не в Элен, – ответил Маркус. – Ее не назовешь злой мачехой.
– Я это вижу. Но остальные не слишком любят друг друга, исключая, пожалуй, Тристама. А Дэ вид? Будь у меня кузен, который жил бы в Ирландии, я не ждала бы пятнадцать лет, чтобы увидеться с ним.
– Думаю, мы не лучше и не хуже любой другой аристократической семьи, – пожал плечами Мар кус. – Мальчишками нас отдают в закрытые школы, и дома мы бываем только во время каникул. Я к тому же шесть лет провел на войне. Так что о родственной привязанности говорить не приходится.
– Ну а когда вы были совсем маленькими?..
– В детстве я жил не здесь. Когда умерла мать, меня отвезли к тетке. Отец никогда не навещал меня. А Элен и ее детей я увидел только на похоронах отца.
– Но это… печально.
Он со странным выражением взглянул на нее.
– Тебе нет надобности жалеть меня. Тетка была мне как мать. Тебя ведь тоже воспитала тетя?
– Тетя Беа, – произнесла она с такой миной, что Маркус засмеялся, и она вместе с ним.
Он как бы невзначай заметил:
– Твоя подруга Эмили говорила мне, что тетушка у тебя была строгих правил, пуританка.
Катрин метнула на него раздраженный взгляд.
– Ты ошибаешься в своих предположениях. Я со всем не похожа на тетю.
– Кого ты пытаешься убедить, меня или себя?
Она вздохнула, сдерживаясь, чтобы не вспылить.
– Тетя тут ни при чем. Я. отвергла твое оскорбительное предложение потому, что ты женат, но, даже будь ты свободен, я все равно не стала бы твоей любовницей.
– У меня и в мыслях этого не было, – покривил душой Маркус.
– Что же тогда ты имел в виду?
– То, что когда я гляжу на тебя, то вижу разных женщин. Ты многое норовишь скрыть от меня.
Катрин постаралась не показать удивления.
– Не совсем тебя понимаю.
– То ты неистовая, пылкая… то вдруг становишься холодна, как лед.
– Ну да, ведь мне приходится играть роль другой женщины.
– Но какая ты настоящая: пылкая или холодная?
Разговор становился опасным. Пора было сменить тему. Взгляд ее упал на сундуки и коробки, сваленные посреди комнаты.
– Где твоя комната, Маркус?
Он уселся поглубже в кресле и усмехнулся.
– Ах да. Моя комната. Что ты скажешь, если я открою тебе тайну: по традиции лорд и леди Ротем живут в общих покоях?
– Я скажу, что мне плевать на традиции Ротемов, – резко сказала Катрин.
– Я знал, что ты так ответишь.
Он встал и направился к двери.
– Маркус?
– Что?
– Я хочу спросить… что ты собираешься сказать им?
– Если меня спросят, я объясню, что моя жена воспитывалась в монастыре и ее скромность не по зволяет ей делить комнату с мужчиной, даже если это ее муж. Что недалеко от истины, верно?
Не дожидаясь ответа, Маркус вышел.
15
Другое дело, если бы французы схватили ее или Эль Гранде. Они были настоящими лазутчиками, действовавшими под чужим обличьем, невидимо. При мысли об Эль Гранде у нее сжалось сердце. Будь он прежним Эль Гранде, он взял бы выполнение теперешнего задания в свои руки. Он не позволил бы Маркусу перехватить инициативу. Разработал бы собственный план, и сам постарался бы заставить Маркуса раскрыть свои карты. Майор Карузерс по-своему хорош, но слишком осторожен. Эль Гранде не была свойственна безрассудная смелость, но он никогда не отказывался идти на рассчитанный риск.
И не позволял себе беспечности, какую она проявила. Ей следовало бы предупредить его, что их отъезд в Ротем откладывается на день.
Она знала, что он не все время находится в монастыре, тогда почему не предупредила его, чтобы он еще день не появлялся в Лондоне?
Катрин знала ответ. Это задание стало для нее слишком личным. Что-то подобное однажды уже случалось с нею – в Испании, с капитаном Маркусом Литтоном.
«Карты на стол, Катрин! – твердо сказала она себе. – Не обманывайся! Тебе, несмотря ни на что, нравится этот тип, что сидит рядом с тобой. Ты ревнуешь его к Джулии Брайс, ревнуешь к Каталине, вот почему ты так взвилась тогда – хотела, чтобы он тоже ревновал тебя к Дэвиду и Тристаму. И потому, что мыслила чисто по-женски, а не как агент, ты поставила под удар все задание. Даже это затянувшееся молчание вызвано твоей уязвленной гордостью. Ты – агент. А Маркус – главный подозреваемый в деле о всех тех убийствах. Ты должна выполнить свое задание. Так выполняй его».
Она глубоко вздохнула и повернулась к нему.
– Маркус, – сказала она тихо. Когда он оторвался от книги, она продолжала: – Прости меня. Я веду себя как глупая девчонка.
Он отшвырнул книгу и грустно улыбнулся.
– Ты просишь прощения, Кэт?
Она сделала долгожданную попытку к примирению, и теперь он сразу подумал о том, чтобы довести его до логического конца. Можно запереть дверцу кареты, задернуть шторки и…
– Я не должна была просить тебя не встречаться с другими женщинами, раз мы не настоящие супруги. В конце концов, больше трех лет прошло, как ты женился на Каталине. юди меняются. Не думаю, что кто-нибудь удивится, если ты заведешь любовницу. Наоборот, они могут удивиться, если ты этого не сделаешь. – Ну вот! Она сказала это, хотя чего ей это стоило!
– Благодарю, – язвительно сказал Маркус, сдерживая гнев, – но в отличие от тебя у меня все-таки есть совесть. Как ты можешь думать, что я способен поступить с женой так непорядочно?
В ней проснулась женщина.
– Но ведь ты собирался сделать меня своей любовницей? Какая же разница?
– Если не понимаешь, могу объяснить.
– Но…
– Нет, Катрин, мы будем играть по моим правилам. Ты будешь повиноваться каждому моему слову, а я – обожать тебя.
– Не знаю, смогу ли я это сыграть.
– Попытайся.
– Будь по-твоему.
Она замолчала и отвернулась к окошку, а Маркус снова взялся за книгу.
Она услышала лай собак, потом показался сам замок.
– В Ротеме, – объяснил Маркус, – гончие не переводятся с нормандских времен. Сначала их использовали для охоты, и не только на лис. Пени запустил в парк оленей, но пока собак туда не пускают – оленей еще мало.
Катрин посмотрела, куда показывал Маркус, и увидела группу всадников и свору гончих, мчащихся по полям, через овраги и кусты.
– Почему на них на всех желтые куртки?
– Это цвет Ротема. А вот и сам Ротем, – сказал Маркус, и Катрин прильнула к окошку, чтобы посмотреть на замок.
Это была массивная, сурового вида крепость, высящаяся над городком, который носил то же имя.
– Отсюда, – сказал Маркус, – кажется, что городок расположен вокруг замка. Но это обманчивое впечатление. Замок на самом деле стоит на противоположной окраине Ротема и намного старше его.
– Он очень древний?
– Крепость была дарована моему предку, Роберту Фитцбранту, в 1153 году. Сменявшиеся владельцы, лорды Ротемские, в течение столетий пристраивали к нему новые башни и стены сообразно своему вкусу. Вообще-то мы в основном живем не в Ротеме. Он для нас всегда был местом, куда можно приехать поохотиться.
– А где вы живете в основном?
– В Литтоне, что в графстве Уочестер. Это всего лишь поместье, но там удобней. Замки, как ты скоро убедишься, не слишком приспособлены для житья. Катрин не стала больше задавать вопросов и устремила взгляд на каменную громаду, что, словно часовой, стояла над долиной вот уже шесть столетий. Это свидетельство богатства и знатности Маркуса подействовало на нее угнетающе.
Городок, возможно, в самом деле не был столь древним, как замок, но и современным его нельзя было назвать. Возникший в эпоху Тюдоров, он ничем не отличался от других городков и деревень, которые они проезжали по дороге. По обеим сторонам Мостовой стояли бревенчатые, с каменным фундаментом, домики, крытые соломой.
– Ротемская приходская церковь, – сказал Маркус, показывая на строение в нормандском стиле на северной окраине городка. – Стоит посетить это место. Здесь похоронены мои предки.
Как ни неприятно было ей сравнение, но она не могла не подумать о своей семье. Дед с отцовской стороны когда-то имел в Хэмпшире крошечную ферму с шестью акрами земли. Дед со стороны матери был викарием. А их предки – солдатами. Это все, что Катрин знала о них.
– О чем задумалась? – спросил Маркус.
Она невольно ответила резче, чем хотелось:
– Твоих и моих предков объединяет по крайней мере одно.
– Что же?
– Что они похоронены на церковном кладбище.
Он улыбнулся, и у глаз его собрались морщинки, улыбнулся мягко, а не вызывающе, как бывало не раз, и она почувствовала, как успокаивается.
– Не волнуйся, все будет хорошо. – Он ободряюще сжал ее руку, и Катрин благодарно улыбнулась в ответ.
Дорога к замку пролегала через густой, голый в эту пору лес, который временами расступался, и тогда открывались поля и ухоженные фермы. Маркус без умолку говорил, рассказывая забавные случаи из жизни в Ротеме. Они миновали длинное строение из грубого камня, в котором, как оказалось, помещались графские псарня и конюшня. И почти сразу же – слишком быстро для Катрин – въехали в каменные ворота со сторожкой привратника и гербом Ротемов и остановились у парадного входа.
Выходя из кареты, Катрин увидела столпившихся на ступенях людей, среди которых выделила даму, судя по виду – вдовствующую графиню.
Она ожидала увидеть Елену, из-за красоты которой греки некогда сожгли Трою. Дама, выступившая ей навстречу, обладала приятной внешностью, но, конечно, до легендарной Елены ей было далеко. У нее были черные волосы с проседью, милое лицо и несколько оплывшая фигура.
Слуги бросились разбирать багаж, и Маркус сказал:
– Вот, Элен, твоя невестка, встречай ее.
Сияющие карие глаза встретились с глазами Катрин.
– Каталина, – произнесла графиня Ротемская, – три года я ждала этого момента. – И она горячо обняла Катрин.
Катрин ответила тем же и, к своему ужасу, почувствовала, как у нее защипало глаза. Она была сейчас не взрослой женщиной, не агентом, а маленькой девочкой, которой хотелось выплакаться на материнской груди. Женщины отстранились друг от друга, и Катрин с облегчением вздохнула. «Это все не на самом деле, – напомнила она себе, – я только притворяюсь».
– Пожалуйста, – обратилась она к вдовствующей графине, – зовите меня Катрин, я хочу чув – ствовать себя англичанкой.
– О Маркус, она очаровательна! – воскликнула Элен и вновь заключила Катрин в объятия. – А это Саманта, – представил Маркус сестру.
Катрин знала, что сестра Маркуса старше Тристама, но юная девушка, которая, смущенно улыбаясь, сделала реверанс, выглядела почти как школьница.
– И последний, но, конечно, не по значению, – проговорил джентльмен, ожидавший своей очереди быть представленным. – Белая ворона в нашем семействе. Пеннистон, но все зовут меня просто Пенн. Здравствуйте, Катрин!
Это был второй брат Маркуса. Если Саманта выглядела моложе своих лет, то Пеннистон – старше. Он был очень похож на Маркуса и Тристама, но нездоровый образ жизни оставил следы на его красивом лице. Улыбался он излишне приторно. В его позе, движениях чувствовалась какая-то расслабленность.
– Здравствуйте, – ответила она, сделав реверанс.
– Где Тристам и Дэвид? – поинтересовался Маркус.
– Они смотрят андалузских лошадей, что я купил у полковника Гериота, – объяснил Пеннис тон. – Но предупреждаю, Маркус, я не намерен их продавать. Предлагай ему каких хочешь, но андалузские останутся в Ротеме.
Наступило неловкое молчание, и вдовствующая графиня поспешно сказала:
– Вы уже завтракали? Я отвела вам с Катрин покои лорда, Маркус, а сама переехала в Голубую комнату. Как вы добрались?
Катрин почувствовала, что в этой семье, кажущейся такой мирной, кипят свои страсти.
Вдова повела их в Большой зал. Это была огромная сумрачная комната, продолговатая, высотой в два этажа, с гобеленами и оленьими головами на каменных стенах. Во множестве ниш по стенам стояли, будто живые воины на страже, рыцарские доспехи.
– У отца, – сказал Маркус, – было два увлечения: охота и коллекционирование доспехов.
Катрин услышала, как Пенн пробормотал:
– У него было и другое увлечение, но мы не упоминаем об этом в приличном обществе.
– Ты это о чем? – спросил Маркус внешне спокойно, но Катрин почувствовала, как все при этом напряглись.
– Я имел в виду портрет отца. – Сверкнув улыбкой, Пенн кивнул на портрет, который висел над камином и бросался в глаза каждому, кто входил в зал.
Пятый граф Ротем стоял в полном охотничьем облачении, поставив ногу на шею убитого оленя, которого загнали его собаки. Меч его был обагрен кровью.
– Говорят, – продолжал Пенн, – что мы, его сыновья, точное его подобие.
Катрин вздрогнула.
– Надеюсь, это не так, – невольно вырвалось у нее.
Все оглянулись на нее. Снова наступила напряженная пауза, и Маркус поспешил смягчить неловкость:
– Пойдем, Кэт. Чем скорей мы устроимся, тем раньше я покажу тебе замок.
У лестницы на второй этаж они расстались с родственниками Маркуса. Катрин поднималась наверх не оглядываясь, ощущая, как три пары глаз смотрят ей вслед.
Войдя в отведенную им спальню, она почувствовала облегчение. Только теперь она поняла, как боялась встречи с родственниками Маркуса.
Маркус подождал, пока лакеи принесли их вещи, отпустил их и только тогда сбросил плащ и вольготно расположился в огромном старинном кресле у камина. Катрин сняла шляпку, но осталась в длинной мантилье. Комната была необъятных размеров, и огонь, пылавший в камине, не в состоянии был разогнать холод.
Она подошла к окну и посмотрела на открывающийся вид. Вдали обширные луга переходили в густые заросли ив по берегам Эйвона. Ближе раскинулся городок Ротем, над которым висело грязновато-белое облако дыма из множества труб.
– Скажи, почему у вас в семье натянутые отношения? – повернувшись к нему, спросила она. – Что тому причиной?
– Дело не в Элен, – ответил Маркус. – Ее не назовешь злой мачехой.
– Я это вижу. Но остальные не слишком любят друг друга, исключая, пожалуй, Тристама. А Дэ вид? Будь у меня кузен, который жил бы в Ирландии, я не ждала бы пятнадцать лет, чтобы увидеться с ним.
– Думаю, мы не лучше и не хуже любой другой аристократической семьи, – пожал плечами Мар кус. – Мальчишками нас отдают в закрытые школы, и дома мы бываем только во время каникул. Я к тому же шесть лет провел на войне. Так что о родственной привязанности говорить не приходится.
– Ну а когда вы были совсем маленькими?..
– В детстве я жил не здесь. Когда умерла мать, меня отвезли к тетке. Отец никогда не навещал меня. А Элен и ее детей я увидел только на похоронах отца.
– Но это… печально.
Он со странным выражением взглянул на нее.
– Тебе нет надобности жалеть меня. Тетка была мне как мать. Тебя ведь тоже воспитала тетя?
– Тетя Беа, – произнесла она с такой миной, что Маркус засмеялся, и она вместе с ним.
Он как бы невзначай заметил:
– Твоя подруга Эмили говорила мне, что тетушка у тебя была строгих правил, пуританка.
Катрин метнула на него раздраженный взгляд.
– Ты ошибаешься в своих предположениях. Я со всем не похожа на тетю.
– Кого ты пытаешься убедить, меня или себя?
Она вздохнула, сдерживаясь, чтобы не вспылить.
– Тетя тут ни при чем. Я. отвергла твое оскорбительное предложение потому, что ты женат, но, даже будь ты свободен, я все равно не стала бы твоей любовницей.
– У меня и в мыслях этого не было, – покривил душой Маркус.
– Что же тогда ты имел в виду?
– То, что когда я гляжу на тебя, то вижу разных женщин. Ты многое норовишь скрыть от меня.
Катрин постаралась не показать удивления.
– Не совсем тебя понимаю.
– То ты неистовая, пылкая… то вдруг становишься холодна, как лед.
– Ну да, ведь мне приходится играть роль другой женщины.
– Но какая ты настоящая: пылкая или холодная?
Разговор становился опасным. Пора было сменить тему. Взгляд ее упал на сундуки и коробки, сваленные посреди комнаты.
– Где твоя комната, Маркус?
Он уселся поглубже в кресле и усмехнулся.
– Ах да. Моя комната. Что ты скажешь, если я открою тебе тайну: по традиции лорд и леди Ротем живут в общих покоях?
– Я скажу, что мне плевать на традиции Ротемов, – резко сказала Катрин.
– Я знал, что ты так ответишь.
Он встал и направился к двери.
– Маркус?
– Что?
– Я хочу спросить… что ты собираешься сказать им?
– Если меня спросят, я объясню, что моя жена воспитывалась в монастыре и ее скромность не по зволяет ей делить комнату с мужчиной, даже если это ее муж. Что недалеко от истины, верно?
Не дожидаясь ответа, Маркус вышел.
15
О тот вечер Пени явился в столовую последним. Увидев, что Маркус занял место во главе стола, где обычно сидел он, Пенн что-то пробормотал и направился к свободному креслу рядом с матерью.
Одного взгляда на Пенна было достаточно, чтобы Катрин поняла, что он опять пьян. Он был в той стадии опьянения, когда агрессивность сменяется молчаливостью. Ее отец, будучи в таком состоянии, обычно принимался плакать или винить близких во всех своих бедах. Пенн подозвал лакея и, когда тот наполнил его бокал, тут же залпом выпил его. У Катрин екнуло сердце.
– Tus ojos son azules, – сказал он.
Катрин испуганно вздрогнула:
– Что?
Дэвид Литтон, сидевший по правую руку от нее, улыбнулся и повторил на безупречном испанском:
– У вас голубые глаза.
Она метнула взгляд на Маркуса. Этого она боялась больше всего – оказаться с глазу на глаз с человеком, бегло говорящим по-испански. Маркус, казалось, не слышал кузена.
– Si, – тихо ответила она.
– Откуда у испанки эти голубые глаза и белая кожа? – спросил Дэвид по-испански.
Она ответила с испанским акцентом, которому научилась с тех пор, как начала играть роль Каталины:
– От английских предков. Говорите по-английски, сеньор. Я хочу попрактиковаться в вашем языке.
– Где ты научился испанскому, Дэвид? – вмешался в разговор Маркус.
Последовало молчание. Дэвид уткнул глаза в тарелку, потом поднял их и увидел, что все смотрят на него.
– Один из моих друзей женат на испанке, – ответил он с запинкой.
– Ну да, – фыркнул Пенн. – Один из твоих друзей! Маркус, как ты можешь быть таким бестактным? Как ты сам научился испанскому? Полагаю, не с помощью учителя.
– Пенн, – обратилась к сыну вдовствующая графиня, переводя разговор в более безопасное русло, – почему ты не расскажешь Катрин о лошади, которую приготовил для нее?
На лице Элен было написано беспокойство, и сердце Катрин исполнилось благодарности к ней. Она прекрасно помнила, как сама пыталась успокоить отца в подобных ситуациях, и свое чувство бессилия.
– Пусть об этом рассказывает Маркус, – угрюмо отозвался Пенн. – Это его лошади. Мое мнение никого в этом доме не интересует.
Маркус, никак не отреагировав на его слова, подозвал лакея и что-то шепнул ему на ухо.
Мачеха Маркуса с мольбой посмотрела на Пенна, и он в конце концов сказал:
– Это горячая кобыла из ваших мест. Ее кличка – Мэг.
– Андалузская лошадь? – с притворным восторгом воскликнула Катрин. Она ожидала, что ей предложат эту лошадь, и они с Маркусом уже придумали, как отказаться от предложения.
– Это дамская лошадка, – сказал Тристам. – Держу пари, что Катрин привыкла к лучшему. Я был бы счастлив одолжить вам Харона, он тоже андалузец, но не такой спокойный и ручной, как Мэг. По правде говоря, Харон – лучшее, что может предложить Ротем.
– О, я не могу принять такой жертвы, – сказала Катрин. – Вам самому захочется ездить на Хароне.
Тристам состроил унылую мину.
– Увы, у меня не будет на это времени. Придется заниматься латынью и греческим с мистером Ривзом, нашим священником.
– Все равно, – ответила Катрин, – думаю, я оставлю себе Мэг, но благодарю за предложение.
Теперь, как было задумано, должен был вступить Маркус, что он и сделал.
– Боюсь, я не могу позволить тебе этого, Катрин. Ты не забыла о запрете доктора?
Вдовствующая графиня, просияв, радостно воскликнула:
– Вы ждете ребенка! Какая прекрасная новость!
Катрин нервно погладила шею.
– Ах, нет. – Ни один мускул не дрогнул на обращенных к ней лицах. Катрин густо покраснела и с мольбой взглянула на Маркуса. – Маркус?
Маркус, будто нехотя, пришел ей на помощь:
– Дело всего-навсего в том, что Катрин ушиблась во время прогулки верхом. Это иногда дает о себе знать.
– Да, ушибла ногу, – быстро добавила Катрин. – Она теперь всегда у меня болит, когда погода меняется. О, не настолько, чтобы мешать при ходьбе, но ездить верхом довольно затруднительно.
Последовало общее молчание, потом все заговорили разом. Катрин бросила взгляд на Маркуса, который в ответ незаметно пожал плечами. Никто не поверил им, а убеждать, что это действительно так, значило лишь усугублять недоверие.
Пенн оглянулся, ища лакея, чтобы ему налили еще, но лакеев не было видно, как и бутылок или графинов. Пенн угрюмо посмотрел на Маркуса и, тяжело опершись о стол, поднялся.
Глаза братьев встретились, и после недолгой молчаливой борьбы Пенн отступил и, в ярости пнув ногой кресло, вышел из столовой.
– Что все это значит? – вполголоса изумленно спросила Катрин Дэвида.
Тот, не поднимая глаз от тарелки, ответил:
– Маркус приказал убрать все спиртное, а Пенн обнаружил это только сейчас.
Вскоре три дамы в весьма подавленном настроении отправились в гостиную, джентльмены же остались в столовой. Катрин гадала, разрешит ли Маркус принести традиционные портвейн и бренди, и решила, что не разрешит. У него был столь непреклонный вид, когда Пенн сверлил его взглядом. Маркус твердо вознамерился отучить Пенна от пьянства, даже если ему ради этого пришлось бы разбить все бутылки в доме. Но таким способом добиться ничего нельзя. Пьяница всегда найдет где выпить.
Вдовствующая графиня беспомощно посмотрела на Катрин, улыбнулась и сказала:
– Мы так рады вам, Катрин. Жаль, что так получилось. Пенн не всегда так ведет себя. Просто он сердится, оттого что Маркус предложил Дэвиду более высокую цену за лошадь, которую он сам хотел купить.
– Я не виню Пенна за несдержанность, – сказала Саманта. Это были первые слова, которые Катрин услышала от нее за весь вечер. – Маркус должен был бы понять, что из этого выйдет. Пени знает, как вести хозяйство в Ротеме, Маркус же здесь просто гость.
– Саманта!
– Это так, мама, – порозовев, с вызовом ответила девушка и обратила взгляд к Катрин, ища поддержки.
– Нет, Маркус был не прав, – искренне сказала Катрин. Помолчала, подыскивая верные слова, и добавила: – Я все понимаю, поверьте. – Она действительно все понимала – и намного больше, чем дамы могли себе представить.
Теперь, когда появилась возможность получше присмотреться к сестре Маркуса, она увидела, что первое ее впечатление было не совсем верным. Саманта поначалу показалась ей тихой, как мышка, но было очевидно, что девушка была всей душой предана брату. И даже больше. Саманта любила Пенна, и, если Маркус не поостережется, его кроткая сестра превратится в львицу.
– Вы играете в вист? – спросила Элен.
– Нет, мадам.
Карты, как говаривала тетя Беа, тоже были изобретением дьявола. Конечно, если верить тете Беа, то чуть ли не все на свете – изобретение дьявола. Катрин поразила неприятная мысль: возможно ли, что она до сих пор невольно соотносит свои поступки и мысли с тем, что внушала ей тетя?
– Но я могу научиться, – добавила она.
– Прекрасно! – лучезарно улыбнулась Элен.
Саманта, листавшая газету на крышке рояля, чертыхнулась.
– В чем дело, дорогая? – спросила вдова.
– Опять в «Джорнэл» нет колонки Э.-В. Юмен. Должно быть, она все еще в отпуске.
Катрин от неожиданности выронила карту, которую ей только что сдала Элен.
– Э.-В. Юмен? – сказала она. – Я была уверена, что это джентльмен!
– Я тоже так думала, – откликнулась Саманта, – но мама убедила меня в обратном.
Катрин не смогла сдержать изумления. Насколько она знала, никто еще не высказывал предположения, что под именем Э.-В. Юмен скрывается женщина.
– Что навело вас на такую мысль? – спросила она вдовствующую графиню.
– Просто у меня такое чувство. – Увидев, что Катрин не очень интересуют карты, она положила колоду на стол. – А вы читали эти статьи?
Катрин кивнула.
– Вы заметили, что их автор смотрит на все глазами женщины? Иногда мне кажется, что она смотрит на мир моими глазами.
– Правда? – удивленно спросила Катрин. – Но она, то есть он, был в Ньюгейте и в таких местах Лондона, которые благородная дама не осмелится посетить. – «Не говоря уже о борделях, которые растут, как грибы, в „Ковент-Гардене“ и вокруг него», – подумала она.
– Это не изнеженная светская дама, – продолжала развивать свою мысль Элен. – Это мне в ней и нравится. А еще ее смелость и дерзость. Ее не останавливают никакие препятствия. Когда ей нужны сведения, она идет и добывает их. Не удивлюсь, если она переодевается мужчиной.
Катрин в самом деле иногда подумывала об этом, но была слишком миниатюрна, чтобы сойти за взрослого мужчину.
– И это вас не шокирует? – Катрин посмотрела сначала на мать, потом на дочь.
Вдовствующая графиня отвела глаза.
– Я завидую ей, – сказала она. – Подозреваю, что эта журналистка самостоятельная женщина, должна быть самостоятельной, иначе, будь в ее жизни мужчины, они никогда не дали бы ей такой свободы. Она может уходить и приходить, когда захочет. – Видно было, что Элен увлекала идея женской свободы. Она задумалась, а потом заговорила снова: – Подобная женщина должна уметь заботиться о себе. Она не позволит себе быть в чем-то зависимой от мужчин.
– Думаю, вы неверно представляете себе Э.-В. Юмен, если это действительно женщина, – сказала Катрин, не уверенная, что польщена тем портретом, который нарисовала вдова.
– Вы с нами не согласны? – подала голос Саманта. – Вы сами когда-то рисковали жизнью там, в Испании. Мне кажется, между вами и Э.-В. Юмен должно быть много общего.
Глаза Саманты горели восхищением. Катрин было открыла рот, но передумала. «Дьявол и преисподняя», – как сказал бы Макнолли, она нашла две родственных души, и где – в Ротеме!
– Да, согласна, – ответила она, – хотя не хотела бы, чтобы Маркус услышал меня.
Женщины рассмеялись, и тут у двери прозвучал голос, голос Маркуса:
– О чем мне нежелательно слышать, mi esposa?
Вошли мужчины, но Пенна с ними не было. Дэвид придвинул кресло ближе к Катрин.
– Теперь в этом доме царит трезвость, – прошептал он и подмигнул ей.
Катрин сделала вид, что не понимает его.
– Элен полагает, что Э.-В. Юмен – женщина, – сказала она.
– Э.-В. Юмен? – переспросил Маркус. – А, тот, что пишет в «Джорнэл». Я встречался с ним раза два.
– Встречался? – изумилась вдовствующая графиня. – И он… не женщина?
– О, он женоподобен, уверяю вас. Пожалуй, он напоминает мне старую деву.
Элен и ее дочь не могли скрыть разочарования. В отличие от них Катрин удалось не показать своей ярости.
– Расскажи нам о нем, – попросила она. – Мы горим желанием узнать о нем побольше.
Маркус не заставил себя упрашивать.
– Он очень строгих правил, страшный моралист. Не пьет, не играет в карты, не бегает по… короче, он ужасно правильный.
– Не вижу в этом ничего дурного, – заявила Катрин, понимая, что ее мнение и мнение мужчин в этом вопросе расходятся.
Вскоре в столовой накрыли чай, и разговор перешел на общие темы. Мужчины решили отправиться рано утром на охоту и взять с собой Триста-ма при условии, что он наверстает потом пропущенное. То один, то другой извинялся перед компанией и уходил в свою спальню.
Одного взгляда на Пенна было достаточно, чтобы Катрин поняла, что он опять пьян. Он был в той стадии опьянения, когда агрессивность сменяется молчаливостью. Ее отец, будучи в таком состоянии, обычно принимался плакать или винить близких во всех своих бедах. Пенн подозвал лакея и, когда тот наполнил его бокал, тут же залпом выпил его. У Катрин екнуло сердце.
– Tus ojos son azules, – сказал он.
Катрин испуганно вздрогнула:
– Что?
Дэвид Литтон, сидевший по правую руку от нее, улыбнулся и повторил на безупречном испанском:
– У вас голубые глаза.
Она метнула взгляд на Маркуса. Этого она боялась больше всего – оказаться с глазу на глаз с человеком, бегло говорящим по-испански. Маркус, казалось, не слышал кузена.
– Si, – тихо ответила она.
– Откуда у испанки эти голубые глаза и белая кожа? – спросил Дэвид по-испански.
Она ответила с испанским акцентом, которому научилась с тех пор, как начала играть роль Каталины:
– От английских предков. Говорите по-английски, сеньор. Я хочу попрактиковаться в вашем языке.
– Где ты научился испанскому, Дэвид? – вмешался в разговор Маркус.
Последовало молчание. Дэвид уткнул глаза в тарелку, потом поднял их и увидел, что все смотрят на него.
– Один из моих друзей женат на испанке, – ответил он с запинкой.
– Ну да, – фыркнул Пенн. – Один из твоих друзей! Маркус, как ты можешь быть таким бестактным? Как ты сам научился испанскому? Полагаю, не с помощью учителя.
– Пенн, – обратилась к сыну вдовствующая графиня, переводя разговор в более безопасное русло, – почему ты не расскажешь Катрин о лошади, которую приготовил для нее?
На лице Элен было написано беспокойство, и сердце Катрин исполнилось благодарности к ней. Она прекрасно помнила, как сама пыталась успокоить отца в подобных ситуациях, и свое чувство бессилия.
– Пусть об этом рассказывает Маркус, – угрюмо отозвался Пенн. – Это его лошади. Мое мнение никого в этом доме не интересует.
Маркус, никак не отреагировав на его слова, подозвал лакея и что-то шепнул ему на ухо.
Мачеха Маркуса с мольбой посмотрела на Пенна, и он в конце концов сказал:
– Это горячая кобыла из ваших мест. Ее кличка – Мэг.
– Андалузская лошадь? – с притворным восторгом воскликнула Катрин. Она ожидала, что ей предложат эту лошадь, и они с Маркусом уже придумали, как отказаться от предложения.
– Это дамская лошадка, – сказал Тристам. – Держу пари, что Катрин привыкла к лучшему. Я был бы счастлив одолжить вам Харона, он тоже андалузец, но не такой спокойный и ручной, как Мэг. По правде говоря, Харон – лучшее, что может предложить Ротем.
– О, я не могу принять такой жертвы, – сказала Катрин. – Вам самому захочется ездить на Хароне.
Тристам состроил унылую мину.
– Увы, у меня не будет на это времени. Придется заниматься латынью и греческим с мистером Ривзом, нашим священником.
– Все равно, – ответила Катрин, – думаю, я оставлю себе Мэг, но благодарю за предложение.
Теперь, как было задумано, должен был вступить Маркус, что он и сделал.
– Боюсь, я не могу позволить тебе этого, Катрин. Ты не забыла о запрете доктора?
Вдовствующая графиня, просияв, радостно воскликнула:
– Вы ждете ребенка! Какая прекрасная новость!
Катрин нервно погладила шею.
– Ах, нет. – Ни один мускул не дрогнул на обращенных к ней лицах. Катрин густо покраснела и с мольбой взглянула на Маркуса. – Маркус?
Маркус, будто нехотя, пришел ей на помощь:
– Дело всего-навсего в том, что Катрин ушиблась во время прогулки верхом. Это иногда дает о себе знать.
– Да, ушибла ногу, – быстро добавила Катрин. – Она теперь всегда у меня болит, когда погода меняется. О, не настолько, чтобы мешать при ходьбе, но ездить верхом довольно затруднительно.
Последовало общее молчание, потом все заговорили разом. Катрин бросила взгляд на Маркуса, который в ответ незаметно пожал плечами. Никто не поверил им, а убеждать, что это действительно так, значило лишь усугублять недоверие.
Пенн оглянулся, ища лакея, чтобы ему налили еще, но лакеев не было видно, как и бутылок или графинов. Пенн угрюмо посмотрел на Маркуса и, тяжело опершись о стол, поднялся.
Глаза братьев встретились, и после недолгой молчаливой борьбы Пенн отступил и, в ярости пнув ногой кресло, вышел из столовой.
– Что все это значит? – вполголоса изумленно спросила Катрин Дэвида.
Тот, не поднимая глаз от тарелки, ответил:
– Маркус приказал убрать все спиртное, а Пенн обнаружил это только сейчас.
Вскоре три дамы в весьма подавленном настроении отправились в гостиную, джентльмены же остались в столовой. Катрин гадала, разрешит ли Маркус принести традиционные портвейн и бренди, и решила, что не разрешит. У него был столь непреклонный вид, когда Пенн сверлил его взглядом. Маркус твердо вознамерился отучить Пенна от пьянства, даже если ему ради этого пришлось бы разбить все бутылки в доме. Но таким способом добиться ничего нельзя. Пьяница всегда найдет где выпить.
Вдовствующая графиня беспомощно посмотрела на Катрин, улыбнулась и сказала:
– Мы так рады вам, Катрин. Жаль, что так получилось. Пенн не всегда так ведет себя. Просто он сердится, оттого что Маркус предложил Дэвиду более высокую цену за лошадь, которую он сам хотел купить.
– Я не виню Пенна за несдержанность, – сказала Саманта. Это были первые слова, которые Катрин услышала от нее за весь вечер. – Маркус должен был бы понять, что из этого выйдет. Пени знает, как вести хозяйство в Ротеме, Маркус же здесь просто гость.
– Саманта!
– Это так, мама, – порозовев, с вызовом ответила девушка и обратила взгляд к Катрин, ища поддержки.
– Нет, Маркус был не прав, – искренне сказала Катрин. Помолчала, подыскивая верные слова, и добавила: – Я все понимаю, поверьте. – Она действительно все понимала – и намного больше, чем дамы могли себе представить.
Теперь, когда появилась возможность получше присмотреться к сестре Маркуса, она увидела, что первое ее впечатление было не совсем верным. Саманта поначалу показалась ей тихой, как мышка, но было очевидно, что девушка была всей душой предана брату. И даже больше. Саманта любила Пенна, и, если Маркус не поостережется, его кроткая сестра превратится в львицу.
– Вы играете в вист? – спросила Элен.
– Нет, мадам.
Карты, как говаривала тетя Беа, тоже были изобретением дьявола. Конечно, если верить тете Беа, то чуть ли не все на свете – изобретение дьявола. Катрин поразила неприятная мысль: возможно ли, что она до сих пор невольно соотносит свои поступки и мысли с тем, что внушала ей тетя?
– Но я могу научиться, – добавила она.
– Прекрасно! – лучезарно улыбнулась Элен.
Саманта, листавшая газету на крышке рояля, чертыхнулась.
– В чем дело, дорогая? – спросила вдова.
– Опять в «Джорнэл» нет колонки Э.-В. Юмен. Должно быть, она все еще в отпуске.
Катрин от неожиданности выронила карту, которую ей только что сдала Элен.
– Э.-В. Юмен? – сказала она. – Я была уверена, что это джентльмен!
– Я тоже так думала, – откликнулась Саманта, – но мама убедила меня в обратном.
Катрин не смогла сдержать изумления. Насколько она знала, никто еще не высказывал предположения, что под именем Э.-В. Юмен скрывается женщина.
– Что навело вас на такую мысль? – спросила она вдовствующую графиню.
– Просто у меня такое чувство. – Увидев, что Катрин не очень интересуют карты, она положила колоду на стол. – А вы читали эти статьи?
Катрин кивнула.
– Вы заметили, что их автор смотрит на все глазами женщины? Иногда мне кажется, что она смотрит на мир моими глазами.
– Правда? – удивленно спросила Катрин. – Но она, то есть он, был в Ньюгейте и в таких местах Лондона, которые благородная дама не осмелится посетить. – «Не говоря уже о борделях, которые растут, как грибы, в „Ковент-Гардене“ и вокруг него», – подумала она.
– Это не изнеженная светская дама, – продолжала развивать свою мысль Элен. – Это мне в ней и нравится. А еще ее смелость и дерзость. Ее не останавливают никакие препятствия. Когда ей нужны сведения, она идет и добывает их. Не удивлюсь, если она переодевается мужчиной.
Катрин в самом деле иногда подумывала об этом, но была слишком миниатюрна, чтобы сойти за взрослого мужчину.
– И это вас не шокирует? – Катрин посмотрела сначала на мать, потом на дочь.
Вдовствующая графиня отвела глаза.
– Я завидую ей, – сказала она. – Подозреваю, что эта журналистка самостоятельная женщина, должна быть самостоятельной, иначе, будь в ее жизни мужчины, они никогда не дали бы ей такой свободы. Она может уходить и приходить, когда захочет. – Видно было, что Элен увлекала идея женской свободы. Она задумалась, а потом заговорила снова: – Подобная женщина должна уметь заботиться о себе. Она не позволит себе быть в чем-то зависимой от мужчин.
– Думаю, вы неверно представляете себе Э.-В. Юмен, если это действительно женщина, – сказала Катрин, не уверенная, что польщена тем портретом, который нарисовала вдова.
– Вы с нами не согласны? – подала голос Саманта. – Вы сами когда-то рисковали жизнью там, в Испании. Мне кажется, между вами и Э.-В. Юмен должно быть много общего.
Глаза Саманты горели восхищением. Катрин было открыла рот, но передумала. «Дьявол и преисподняя», – как сказал бы Макнолли, она нашла две родственных души, и где – в Ротеме!
– Да, согласна, – ответила она, – хотя не хотела бы, чтобы Маркус услышал меня.
Женщины рассмеялись, и тут у двери прозвучал голос, голос Маркуса:
– О чем мне нежелательно слышать, mi esposa?
Вошли мужчины, но Пенна с ними не было. Дэвид придвинул кресло ближе к Катрин.
– Теперь в этом доме царит трезвость, – прошептал он и подмигнул ей.
Катрин сделала вид, что не понимает его.
– Элен полагает, что Э.-В. Юмен – женщина, – сказала она.
– Э.-В. Юмен? – переспросил Маркус. – А, тот, что пишет в «Джорнэл». Я встречался с ним раза два.
– Встречался? – изумилась вдовствующая графиня. – И он… не женщина?
– О, он женоподобен, уверяю вас. Пожалуй, он напоминает мне старую деву.
Элен и ее дочь не могли скрыть разочарования. В отличие от них Катрин удалось не показать своей ярости.
– Расскажи нам о нем, – попросила она. – Мы горим желанием узнать о нем побольше.
Маркус не заставил себя упрашивать.
– Он очень строгих правил, страшный моралист. Не пьет, не играет в карты, не бегает по… короче, он ужасно правильный.
– Не вижу в этом ничего дурного, – заявила Катрин, понимая, что ее мнение и мнение мужчин в этом вопросе расходятся.
Вскоре в столовой накрыли чай, и разговор перешел на общие темы. Мужчины решили отправиться рано утром на охоту и взять с собой Триста-ма при условии, что он наверстает потом пропущенное. То один, то другой извинялся перед компанией и уходил в свою спальню.