Страница:
— Илья обрадовался?
— Чему? Ах, ну да… Да. А может, и нет. Я не знаю! Илья… ну, в общем, его не поймешь. И вот тогда я в который раз просила его оставить тебя. Я бы тоже бросила Сокольского, и мы были бы счастливы… Но он не захотел, — с ненавистью произнесла Лида, но ненависть эта относилась не к Вале, не к Илье, а к чему-то такому… не вполне материальному… Она ненавидела свою Судьбу.
— Почему?
— Потому что он любил тебя! Он всегда любил только тебя!
— А ты? Зачем же он с тобой…
Я не знаю! — с отчаянием произнесла Лида. — Ты только не обижайся, Валька, но мне кажется, что он так хотел наказать тебя тем, что у него есть любовница… Или не наказать, а просто — чтобы ему самому было не так тяжело!
— Я не понимаю… — с отчаянием прошептала Валя. — Почему ему было тяжело?
— Дурочка! Ты не понимаешь, отчего он на стену лез?.. — судорожно засмеялась Лида. — Да все оттого, что у тебя из головы Ванечка не выходил! Ты жила с Ильей, а любила Ванечку своего.
— Ерунда какая… — растерянно пожала плечами Валя. — Я, конечно, любила Ванечку, но потом, когда стала женой Ильи, я Ванечку забыла. Я больше не любила его! Помнишь — мы с ним встретились недавно? И что же — я отказалась даже от мысли вернуть прошлое… Сто лет, как я его забыла!
— Ты уверена?
— Да. Да! — Валя села на краешек плетеного кресла, ее руки бессильно упали на колени.
— Валечка, прости! — всхлипнула Лида. — Но ты видишь, мне самой не сладко. Лучше скажи — как мы дальше-то жить будем?
Валя задумалась. Но в пустой, легкой голове не было ни единой мысли…
— Даже не представляю… — сказала она с болезненным удивлением. — Но одно знаю точно — я от Ильи уйду.
— Уйдешь? — на щеках Лиды вспыхнул румянец. — Ты точно от него уйдешь?
— Точно. Потому что… ну, наверное, потому, что иначе нельзя.
— Ты уверена? — строго спросила Лида.
— Почему ты спрашиваешь?
— Сам бы Илья от тебя не ушел… — задумчиво произнесла Лида. — Но при таких обстоятельствах… Боже, Валя, но он же тогда будет свободен!
— Ах, вот ты о чем… — усмехнулась Валя. — Давняя мечта… И ты тоже оставишь Сокольского?
— Ну конечно!
Стало совсем светло, за окном шуршали машины — город начинал новый день. За стеной раздалась мелодичная трель будильника — потом там кто-то затопал, загрохотал…
— Димка проснулся… — шепотом произнесла Лида. — Он сам в школу собирается. Ты погоди — мама сейчас ему завтрак сделает и в школу поведет… Мы тогда еще сможем поговорить.
— О чем?
— Ну о том, как нам жить дальше, — спокойно произнесла Лида. Валя внезапно заметила, что выражение лица у Лиды поменялось — от отчаяния и ужаса разоблачения к надежде. Ведь всю жизнь у Лиды была только одна мечта, и теперь она, кажется, могла сбыться…
— Нет, я пойду, — сказала Валя, которой невыносимо было замечать все эти перемены.
— Куда? — тут же спохватилась Лида. — К нему? К Илье?
— Нет! — Валя не смогла сдержать отвращения, передернула плечами.
В коридоре она столкнулась с Димой, сыном Лиды, — он только что встал и умылся.
— Привет, Димыч, — сказала она. Наверное, Димка был единственным человеком в этой истории, который точно ни в чем не виноват. Ах, да, и еще Стае Сокольский… Бедный, бедный Стае… Совершенно напрасно она его раньше недолюбливала!
— Здрасте, тетя Валя, — застенчиво ответил мальчик, топая по коридору дальше, к кухне. — Ба, ты где?
— Я тут, золотце мое! — с неистовой нежностью отозвалась Анна Михайловна. — Я тебе кашку варю…
— Ба, мне надоела каша, — мрачно произнес Димка. — Она у меня уже в печенках сидит!
«Похож!» — неожиданно осознала Валя, услышав в словах ребенка неповторимую интонацию, присущую только ее мужу.
— Погоди… — бросилась за ней Лида. — Мы еще не обо всем…
— Нет! — умоляюще прошептала Валя. — Это — все.
— Значит, ты меня не простишь? Да? Мы больше не друзья, да?
Валя ничего не смогла ей ответить. Из кухни доносились голоса Анны Михайловны и Димки, работал телевизор, пахло кипяченым молоком и кофе — такие уютные, мирные запахи и звуки…
Валя щелкнула замком и побежала вниз по лестнице.
«Мы же ничего плохого не делаем!»
«Уже сделали…»
Она узнала, что именно сделали те, кого она любила.
Валя не обманула Лиду — домой она не вернулась.
Она поехала к Арсению Никитичу — в единственное место, где она могла скрыться от всех. Первым ее порывом было рассказать деду о том, что узнала, но потом Валя сообразила, что вряд ли ее откровения пойдут на пользу девяностолетнему старику. Она не плакала.
Все произошедшее было настолько ужасно и непоправимо — требовалось время, чтобы оно дошло до сознания.
— Дед, я поживу у тебя немного? — спросила она у Арсения Никитича.
— Да сколько хочешь! — сказал тот, ничуть не интересуясь, почему внучка вдруг решила бросить свой дом. Валя благословила этот безобидный старческий эгоизм — что-то специально придумывать для деда было бы слишком мучительно. — Мне как раз понадобится помощь — послезавтра майские начнутся, и Светлана Викторовна не сможет прийти.
— Я именно об этом и подумала!
— Вот послушай… — Арсений Никитич, стуча палкой, вернулся из своего кабинета со стопкой бумаг. — Я тут на досуге прочитал кое-что — мифологический словарь, словарь символов, мифы народов мира…
— И что? — спросила Валя, стараясь, чтобы голос ее звучал твердо.
— Оказывается, все вкладывают в слово «вода» множество значений, порой даже совершенно противоположных по смыслу.
— Очень интересно…
— Ты послушай… — Арсений Никитич сел, опустил очки со лба на нос и отодвинул лист на расстояние вытянутой руки. — Вода — это прежде всего первоначало, исходное состояние всего сущего, эквивалент первобытного хаоса.
— Так, так…
— Далее — это воплощение плодотворящей силы. Жизненные соки человека то есть. Потом вода — это метафора опасности, исчезновения («как в воду канул!»), смерти, иногда — забвения. Вода — начало и финал всех вещей. Символ неизмеримой, безличной мудрости.
— Безличной? — машинально повторила Валя.
— Именно! Она есть мудрость сама по себе, не соотносимая ни с каким другим конкретным объектом, хочешь — пей ее, хочешь — нет… Этот источник вечен, он никому себя не навязывает…
И тут зазвонил телефон.
— Дед, прости, это меня, наверное…
— Ну вот, не дадут поговорить! — сердито пробурчал Арсений Никитич.
Валя взяла телефон и скрылась в коридоре.
— Алло, — произнесла она, уже зная, чей голос сейчас услышит.
— Я так и думал, — мрачно произнес Илья безо всякого предисловия. — Я так и думал, что ты спрячешься у деда.
— Лида звонила тебе сейчас? — с трудом заставила себя произнести Валя.
— Да. Разбудила меня ни свет ни заря, начала кричать… Я сначала даже подумал, что у них пожар случился. — Голос у Ильи был самый обыкновенный, невыразительный и тихий, словно он сам не находил во всем произошедшем ничего особенного. — А потом понял, что она о тебе. Возвращайся, Валентина. Что за спектакль ты придумала?
— Я не вернусь! — выдохнула она.
— Ну здрасте… — Голос мужа стал громче и выразительней, наполнившись нотками раздражения. — Я тебя жду через час.
— Я не вернусь.
— Ты что, поверила Лидке? — пренебрежительно произнес Илья. — Да она же все нафантазировала… С жиру бесится! Господи, Валька, ты вроде взрослый человек, должна понимать, что нельзя верить лучшим подругам. Они и есть самые заклятые враги. Лида хотела нас рассорить — и у нее получилось. Не играй ей на руку!
В какой-то момент Валя поверила ему. Поверила в то, что не было ни случайно услышанных в разное время фраз, ни вчерашней гостиницы в «новорусском» стиле, ни сегодняшних откровений Лиды… Но потом усилием воли она стряхнула с себя наваждение.
— Димка — ваш сын, — быстро произнесла она. — Ты что, от собственного сына хочешь отказаться?
Илья замолчал. Он, видимо, понял, что на сей раз Валя не подчинится ему. Надо было срочно менять тактику.
— Это ничего не значит, — вдруг тихо сказал он. — Я мужчина, я имею право на ошибку. Валя, милая…
Валю, до того сохранявшую относительное спокойствие, вдруг начала колотить неудержимая дрожь. Телефонная трубка заскользила в руках, норовя упасть…
— Ну не молчи же! — взмолился Илья. — Ты плачешь, да? Я сейчас приеду… Я утешу тебя. Самая лучшая, самая сладкая, моя девочка…
Он говорил те самые слова, которые произносил в минуты любви.
Валя с силой стукнулась виском о стену — так, что искры полетели из глаз. Было больно, но зато эта боль моментально отрезвила ее.
— Ошибка? — проговорила она с трудом. — Да ты же годами с ней встречался! И вчера… какая-то пошлая гостиница с пошлым названием…
— Вчера ничего не было, — быстро произнес Илья. — Мы с ней встречались для того, чтобы просто поговорить. Господи, как я сразу вчера не догадался, что ты за мной следила! Валька, но это низко — следить за собственным мужем…
— А как иначе я узнала бы, что ты меня обманываешь? — устало спросила она, потирая ноющий висок.
— Я тебя не обманывал! — яростно возразил он.
— Все кончено… Между нами все кончено!
— Это только слова! — заорал он. — Ты все равно вернешься! Ты никуда от меня не денешься! Ты знаешь — я все равно своего добьюсь! Поэтому нечего тратить время и силы на пустые разговоры!..
Он орал так, что Валя была вынуждена отставить трубку от уха. Она даже всерьез начала опасаться, что это мощное, первобытное крещендо услышит дед в соседней комнате. Илья-пророк гневается…
— И вот что, — гневно закончил свою речь Илья. — Так и быть, даю тебе несколько дней, чтобы ты успокоилась. Я знаю, у тебя сейчас чу-увства всякие там, эмоции… Да, у меня была любовница. Да, есть ребенок от нее. Ну и что? Расставаться с тобой я не собираюсь. Все. Точка… На майские жду тебя домой. Если ты не вернешься — честное слово, я такое устрою, что тебе мало не покажется. Заранее советую пожалеть своего престарелого дедушку…
Он бросил трубку.
Валя отодвинула от себя телефон и обеими руками схватилась за виски. В голове раздавался мерный колокольный звон — то ли от того, что она стукнулась, то ли от бессонной ночи, то ли…
— Валя, ну где ты там? — нетерпеливо позвал ее Арсений Никитич. — Я еще не договорил…
Она вернулась в комнату, легла на диван.
— Ты говори, я тебя слушаю, — без сил прошептала она.
— Ну так вот, — прокашлялся дед. — Мы упомянули о том, что вода — это источник мудрости, праведной, божественной истины. Недаром таинство крещения предполагает погружение в воду…
— Расскажи про забвение, — неожиданно перебила его Валя.
— Что? Ах, ну да… Есть легенда о водах подземных рек, через которые Харон перевозит умерших в царство мертвых. В данном случае вода является синонимом смерти, то есть забвения…
Арсений Никитич говорил и говорил, а Валя постепенно погружалась в смутный, беспокойный сон, уносивший ее от всех проблем, даривший то самое забвение, к которому она стремилась. И в этом сне она оказалась русалкой с блестящим чешуйчатым хвостом, сквозь зеленоватую толщу воды ей виделось солнце. «Ванечка… — жалобно пробормотала она, протягивая руки вверх. — Ты где?.. Приди, спаси меня. Если бы ты только знал, как мне тебя не хватает…»
— Холодно как, — Арсений Никитич, опираясь на голову дракона, которая венчала его бамбуковую палку, другой рукой пощупал батарею. — Ну да, так я и знал — ледяная…
— Отопление уже отключили, — напомнила Валя. Весна, которая радовала своим теплом в конце апреля, внезапно закончилась. Первого мая начались холода, а второго даже пошел снег — сухой, мелкий, больше похожий на стиральный порошок, сыплющийся с неба.
Валя достала из-за шкафа обогреватель, включила его на полную мощность, заварила горячего чаю с малиной.
Арсений Никитич, закутавшись в клетчатый плед, сидел в кресле и смотрел телевизор.
— Валя, переключи на ту программу, где новости, — потребовал он, отхлебывая потихоньку чай. — Может, скажут, когда ожидать потепления…
Потепления в ближайшее время метеорологи не предвидели, зато обещали, что если столь низкая температура продержится еще пять дней, то отопление в городе снова включат.
— И на том спасибо! — раздраженно произнес Арсений Никитич. — Но только что нам в эти пять дней делать?
— Ничего, — преувеличенно бодро произнесла Валя, наполняя грелку горячей водой. — Как-нибудь продержимся!
Дед всегда страдал от плохой погоды — сказывалось то, что он провел молодость в экспедициях по северным морям.
На следующий день Арсений Никитич наотрез отказался вставать. Он жаловался на холод.
— Да ты простудился! — ужаснулась Валя, положив ему руку на лоб. — Я сейчас врача вызову!
— Не надо никакого врача! — закапризничал тот. — Толку от них… Пропишут аспирин — вот и все лечение…
В заботах о дедушке Валя провела весь день — это ненадолго отвлекло ее от печальных мыслей. Илья, Лида, обман, который длился годами…
Вечером позвонил Илья.
— Когда ты приедешь? — тихо спросил он, но в его голосе слышалась угроза — раскаты грядущей грозы.
Валя снова хотела ему сказать, что не вернется никогда, но вместо этого устало произнесла:
— Дед заболел…
— Что с ним?
— Кажется, простудился. Собиралась ему вызвать врача, но он наотрез отказывается…
— Тебе нужна помощь?
— Нет.
Илья немного помолчал, а потом произнес уже совсем другим голосом:
— Ничего, старик крепкий, выкарабкается. Он еще нас с тобой переживет! Думаю, через недельку поправится. Так что, Валя, даю тебе еще неделю…
— Зачем? — с недоумением спросила она.
— Затем, что отпускать тебя надолго я не собираюсь. Ты мне нужна.
— А Лида? — напомнила она.
— Что — Лида? — опять начал он раздражаться.
— Она хотела…
— Да наплевать мне на то, что она хотела! Из-за нее я чуть тебя не потерял…
— А Димка?
— Не пропадет, — мрачно произнес он. — Заведем своего Димку… Вот вернешься через неделю…
Валя не стала его дослушивать и бросила трубку. «Чудовище…» — прошептала она. Будущее вызывало у нее ужас — Илья заставит ее вернуться. «Что же делать? Ладно, время еще есть, что-нибудь придумаю…»
К следующему утру температура у Арсения Никитича подскочила еще выше. Валя не стала его слушаться и вызвала дежурного врача из поликлиники.
— Ну-с, пока ничего страшного, — бодро произнесла румяная толстая докторша, откладывая фонендоскоп в сторону. — Обычное ОРЗ. Хотя, конечно, в таком возрасте даже простуда бывает опасной.
— Что же делать? — испугалась Валя.
— Можно вашего дедушку отправить в больницу, если будете сильно настаивать, — добродушно произнесла докторша. — Но лучше его не трогать — я уверена, вы хорошо за ним ухаживаете. Человеку почти девяносто, праздники… Да, я уверена, везти его в больницу не имеет смысла. Договоритесь с медсестрой — она будет приходить на дом, делать ему уколы… Сейчас я выпишу рецептик.
— Но он выздоровеет?
Толстая докторша оглянулась на дверь, за которой лежал Арсений Никитич.
— Этого я вам сказать не могу. И никто не скажет, — пожала она круглыми плечами. — Потому что возраст у пациента уж очень преклонный…
Ночью Валя не спала. Она сидела у кровати деда и пыталась читать какой-то детектив, но чтение не шло.
— Высылаем в этот район корабль… — бормотал Арсений Никитич едва слышно. — Глубина уменьшается — четыреста метров, сто девяносто… Шестьдесят! Двадцать! Слой теплой воды — температура достигает двух и шести десятых градуса по Цельсию. Необходимо провести микробиологический анализ на шельфе… Мы за пределами восьмидесятой параллели. План научных работ выполнен за два месяца вместо намеченных четырех…
«Господи, только бы он выздоровел! — подумала Валя, отбросив книжку в сторону. — Что же будет, если… Я же тогда совсем одна буду! Я потеряла все, у меня никого нет!»
Она вдруг снова вспомнила те слова, которые Илья произнес когда-то — давно, очень давно… У старого дуба, в то самое лето. Он только что узнал от Лиды, что Валя с Ваней стали близки, и был вне себя от ярости. «Тебя ждет ад», — сказал тогда Илья, и теперь его слова показались Вале пророчеством. Пророчеством, которое сбылось. Ну да, он же — Илья-пророк…
«Да, я оказалась в том самом аду, который он обещал мне когда-то. Ванечка ушел. Лида предала меня, он, мой муж, — тоже… У меня нет ни работы, ни детей, к тому же не так давно выяснилось, что я абсолютно бездарна — Истомин ясно дал понять, что сочинительницы дамских лав стори из меня не получится. Я беспомощна и не уверена в себе, будущее путает меня. Мне тридцать четыре года, молодость давно позади!»
За окном стояла черная холодная ночь, свистел ледяной ветер, от которого дрожали рамы, о чем-то бормотал Арсений Никитич.
А что, если и правда вернуться к Илье?
Он негодяй, чудовище, предатель — но одной так страшно… Как жить, куда идти?
Совсем недавно Вале ее муж казался почти идеалом, знакомые завидовали ей. Почему так получилось, что все его достоинства превратились в недостатки — в один момент, словно по мановению волшебной палочки?
— Нет, он не негодяй и не чудовище, — прошептала Валя, возражая сама себе. — Он обычный человек, который совершил ошибку. Да, это ужасно, что у них с Лидкой был роман за моей спиной, но разве так много в этой жизни людей, которые никогда не ошибаются? Он предатель, но он готов искупить свое предательство. В конце концов, любит-то он только меня…
Он всегда любил только ее. С ранней юности, едва только встретив. Лида была для него чем-то вроде отдушины в муках неразделенной страсти, и позже он, скорее всего, встречался с ней лишь по привычке. А как он ревновал Валю к Ванечке! Потом, когда Ваня бросил ее, Илья сделал все, чтобы сделать Валю своей. И она стала его. Он не хотел детей, потому что даже к детям он ревновал бы ее. Он сам выбрал ей работу — необременительную и тихую, к которой тоже можно было не ревновать, а едва на горизонте появился некий Коваленко, он вообще заставил Валю бросить работу. Потом, когда Истомин отсоветовал ей заниматься сочинительством, Илья тоже испытал явное облегчение. Это ли не великая, страстная любовь?
— Нет, это и есть ад — его любовь, — прошептала Валя. — Он сделал все, чтобы я была одна и чтобы я принадлежала только ему. Я в капкане, и мне никуда не деться!
И она отогнала от себя эту мысль — вернуться к Илье, — которая пришла к ней в минуту слабости.
— Валя… — пробормотал Арсений Никитич, при-. открыв глаза. — Ты где?
— Я тут, — она взяла его за руку. — Тебе лучше, дед?
Он ей не ответил. Нахмурил лоб, словно силился вспомнить что-то. «Это обычная простуда, все пройдет», — уговаривала себя Валя.
— Валя…
— Что, ты хочешь пить? Сейчас…
Он отпил несколько глотков из стакана — и действительно ему как будто стало легче. Он посмотрел на Валю более осмысленно и даже попытался улыбнуться.
— Ты… ты знаешь о погребальных свойствах воды?
— Что? Дед, тебе еще рано умирать! — нетерпеливо, раздраженно воскликнула Валя.
— Да! — с энтузиазмом продолжил Арсений Никитич. — Древние говорили, что вода удовлетворяет жажду умирающего, затем она растворяет его, связывает с семенами вещей… Вода превращает человека в личинку, дабы он с легкостью мог переносить страдания… Ты… ты, например, знаешь, что ни в одной из различных концепций смерти человек не умирает полностью, он лишь переходит в некую элементарную форму существования. Это регрессия, а не окончательное исчезновение. В ожидании возврата в космический круговорот душа умершего страдает, и это страдание обычно выражается в жажде…
— Дедушка!
— Не перебивай… Жажда, она… она, равно как и холод, выражает страдание, драму, беспокойство. Умерший избавится от страданий, если полностью растворится в воде. Таким образом «погружение в воды» приводит к переходу в иное состояние, к рождению заново. Культ вод… например, как в Древнем Египте… основан в первую очередь на сакральной силе воды как источника жизни… А погружение в воду, омовение — означает очищение. В воде всякая форма разрушается, всякое прошлое упраздняется… Или вспомни, как хоронят в Индии — погружают в священные воды Ганга…
Валя слушала деда со страхом и тоской. Она ничего не понимала и не хотела понимать, она желала только одного — чтобы Арсений Никитич выздоровел. Но этот его монолог напоминал бессвязный, горячечный бред.
— Валя…
— Что? — вздрогнула она.
— Чего ты боишься? У тебя такое лицо…
— Ты бы свое лицо видел! — смеясь и плача, сказала она.
— Не переживай, детка… все будет хорошо. Ничего не бойся! Я… я все оставил тебе. Квартира, деньги… Их не так много, но какое-то время ты сможешь прожить без посторонней помощи. Тебе с ним плохо… Уходи от него…
— Что? — с изумлением спросила она. До последнего мгновения Валя была уверена, что Арсений Никитич ничего не замечает, что он живет в своем мире, далеком от повседневности.
— Я говорю, уходи от Ильи. Живи здесь… — внятно произнес дед. — Не бойся быть свободной…
Ей уже кто-то говорил про свободу, но вот кто — она сейчас не могла вспомнить.
— Ладно, мы потом это обсудим, — мягко произнесла она, положив на его горячий лоб руку. — А сейчас ты поспи, тебе вредно столько болтать.
— Яне болтаю, я дело говорю… Потом будет поздно!
Он сердился и дышал тяжело, с хрипом. Вале кое-как удалось успокоить деда — она пообещала, что сделает все, как он хочет.
Потом Арсений Никитич снова впал в забытье. Валя сидела рядом, ловила каждый его вздох. Потом ей показалось, что ему стало хуже — тени легли вокруг глаз, хрипы усилились…
Было то ли раннее утро, то ли поздняя ночь — тени за окном еще не успели рассеяться. Она принялась звонить в «Скорую», а та не хотела выезжать почему-то. Валя сердилась и спорила, и в конце концов ей сказали, что сейчас приедут…
«Скорая» приехала через полчаса, и хмурый прокуренный фельдшер сказал ей, что это уже агония…
Десятого мая наконец пришло долгожданное тепло.
Валя сидела за невысокой железной оградой, на узкой деревянной лавочке. Перед ней две могилы — старая, с мраморной плитой, на которой было высечено имя ее матери, и свежая — небольшой холм, весь засыпанный цветами. Здесь лежал Арсений Никитич.
В душе ее царило странное опустошение и покой, словно она дошла до конца дороги, до поворота, и остановилась, усталая, ненадолго. О том, что ждало ее впереди, она старалась не думать.
Едва слышно шелестели липы над головой, солнечные зайчики метались по соседним надгробиям, и вдруг в этой тишине зачирикали воробьи — звонко и весело.
Валя вздрогнула и оглянулась на них с изумлением, словно забыла о том, что жизнь, оказывается, продолжается. Вокруг никого не было — лишь далеко, у входа, спрятавшегося в зарослях зеленого плюща, кто-то медленно брел по аллее между могил.
Она снова принялась смотреть на цветы перед собой. А потом словно кто-то толкнул ее: «Очнись, это он!» Валя снова обернулась и поняла, что фигура, бредущая по дороге, кажется ей странно знакомой.
«Нет, этого не может быть, — сказала она себе. — Откуда он тут может взяться? Это мираж, галлюцинация… Ну да, точно, галлюцинация — я, наверное, схожу с ума».
К ней приближался Ваня Тарасов.
Она вскочила. Потом снова села. Прижала руки к груди — сердце билось так сильно, как будто хотело выпрыгнуть из груди.
— Ванечка…
Да, это был он. Светлые волосы, светлые глаза за стеклами блестящих очков… Кажется, он похудел еще больше. На нем были темные брюки и темная легкая куртка — вид, вполне гармонирующий с окружающим пейзажем. «Может, у него тоже здесь кто-то похоронен, и он решил навестить… — мелькнула мысль. — Это просто совпадение! Опять мы встретились случайно… Но эти случайности так похожи на чудо!»
Впрочем, через несколько мгновений она поняла, что никакого чуда нет — Ваня встретился с ней глазами и едва заметно улыбнулся. Он искал ее, Валю…
— Господи, Ванечка… — прошептала она.
Он пробрался сквозь узкий проход между соседними оградами и подошел к ней. Валя встала, и он обнял ее. Они стояли так довольно долго, чувствуя биение сердец друг друга.
— Валя, милая… — он наконец разомкнул объятия и посмотрел ей прямо в глаза — взглядом сочувствующим и печальным. — Мне очень жаль. Бедный Арсений Никитич…
— Ванечка, как ты меня нашел? — наконец смогла она его спросить. — И как ты узнал?..
— Я позвонил тебе на работу. Я же примерно знал, где ты работаешь, телефон твоей библиотеки вычислил по справочнику…
— Да, я заходила дня два назад на работу, забирала документы… — Валя поправила на голове черный кружевной шарф — он все время сползал на сторону. — Леонарда Яковлевна просила меня остаться, но я отказалась.
— Это та, с низким голосом, заведующая? Ну да, с ней я и говорил, — кивнул Ваня, держа Валю за руку. — Она сообщила мне, что у тебя умер дедушка. Она запомнила название кладбища… Я приехал сюда — почему-то был уверен, что застану тебя именно здесь. И вот, как видишь, оказался прав…
— Ванечка…
Они снова обнялись, потом сели рядом на лавку.
— Как ты? — спросил он.
— Ничего… то есть теперь уже ничего, — сказала она.
— Валя, ты помнишь, о чем мы с тобой говорили в последнюю встречу?
— Кажется… — кивнула она, покраснев.
— Я ушел от Марьяны, — просто сообщил он. — Знаешь, пока ничего такого, я лишь сообщил ей, что немного устал… устал ото всего и хочу пожить отдельно. Теперь она в городе, а я на даче. Она ненавидит дачу. Говорит, что среднерусская полоса надоела ей до чертиков. Лучше неделя в Анталье, чем лето в Подмосковье.
— Чему? Ах, ну да… Да. А может, и нет. Я не знаю! Илья… ну, в общем, его не поймешь. И вот тогда я в который раз просила его оставить тебя. Я бы тоже бросила Сокольского, и мы были бы счастливы… Но он не захотел, — с ненавистью произнесла Лида, но ненависть эта относилась не к Вале, не к Илье, а к чему-то такому… не вполне материальному… Она ненавидела свою Судьбу.
— Почему?
— Потому что он любил тебя! Он всегда любил только тебя!
— А ты? Зачем же он с тобой…
Я не знаю! — с отчаянием произнесла Лида. — Ты только не обижайся, Валька, но мне кажется, что он так хотел наказать тебя тем, что у него есть любовница… Или не наказать, а просто — чтобы ему самому было не так тяжело!
— Я не понимаю… — с отчаянием прошептала Валя. — Почему ему было тяжело?
— Дурочка! Ты не понимаешь, отчего он на стену лез?.. — судорожно засмеялась Лида. — Да все оттого, что у тебя из головы Ванечка не выходил! Ты жила с Ильей, а любила Ванечку своего.
— Ерунда какая… — растерянно пожала плечами Валя. — Я, конечно, любила Ванечку, но потом, когда стала женой Ильи, я Ванечку забыла. Я больше не любила его! Помнишь — мы с ним встретились недавно? И что же — я отказалась даже от мысли вернуть прошлое… Сто лет, как я его забыла!
— Ты уверена?
— Да. Да! — Валя села на краешек плетеного кресла, ее руки бессильно упали на колени.
— Валечка, прости! — всхлипнула Лида. — Но ты видишь, мне самой не сладко. Лучше скажи — как мы дальше-то жить будем?
Валя задумалась. Но в пустой, легкой голове не было ни единой мысли…
— Даже не представляю… — сказала она с болезненным удивлением. — Но одно знаю точно — я от Ильи уйду.
— Уйдешь? — на щеках Лиды вспыхнул румянец. — Ты точно от него уйдешь?
— Точно. Потому что… ну, наверное, потому, что иначе нельзя.
— Ты уверена? — строго спросила Лида.
— Почему ты спрашиваешь?
— Сам бы Илья от тебя не ушел… — задумчиво произнесла Лида. — Но при таких обстоятельствах… Боже, Валя, но он же тогда будет свободен!
— Ах, вот ты о чем… — усмехнулась Валя. — Давняя мечта… И ты тоже оставишь Сокольского?
— Ну конечно!
Стало совсем светло, за окном шуршали машины — город начинал новый день. За стеной раздалась мелодичная трель будильника — потом там кто-то затопал, загрохотал…
— Димка проснулся… — шепотом произнесла Лида. — Он сам в школу собирается. Ты погоди — мама сейчас ему завтрак сделает и в школу поведет… Мы тогда еще сможем поговорить.
— О чем?
— Ну о том, как нам жить дальше, — спокойно произнесла Лида. Валя внезапно заметила, что выражение лица у Лиды поменялось — от отчаяния и ужаса разоблачения к надежде. Ведь всю жизнь у Лиды была только одна мечта, и теперь она, кажется, могла сбыться…
— Нет, я пойду, — сказала Валя, которой невыносимо было замечать все эти перемены.
— Куда? — тут же спохватилась Лида. — К нему? К Илье?
— Нет! — Валя не смогла сдержать отвращения, передернула плечами.
В коридоре она столкнулась с Димой, сыном Лиды, — он только что встал и умылся.
— Привет, Димыч, — сказала она. Наверное, Димка был единственным человеком в этой истории, который точно ни в чем не виноват. Ах, да, и еще Стае Сокольский… Бедный, бедный Стае… Совершенно напрасно она его раньше недолюбливала!
— Здрасте, тетя Валя, — застенчиво ответил мальчик, топая по коридору дальше, к кухне. — Ба, ты где?
— Я тут, золотце мое! — с неистовой нежностью отозвалась Анна Михайловна. — Я тебе кашку варю…
— Ба, мне надоела каша, — мрачно произнес Димка. — Она у меня уже в печенках сидит!
«Похож!» — неожиданно осознала Валя, услышав в словах ребенка неповторимую интонацию, присущую только ее мужу.
— Погоди… — бросилась за ней Лида. — Мы еще не обо всем…
— Нет! — умоляюще прошептала Валя. — Это — все.
— Значит, ты меня не простишь? Да? Мы больше не друзья, да?
Валя ничего не смогла ей ответить. Из кухни доносились голоса Анны Михайловны и Димки, работал телевизор, пахло кипяченым молоком и кофе — такие уютные, мирные запахи и звуки…
Валя щелкнула замком и побежала вниз по лестнице.
«Мы же ничего плохого не делаем!»
«Уже сделали…»
Она узнала, что именно сделали те, кого она любила.
Валя не обманула Лиду — домой она не вернулась.
Она поехала к Арсению Никитичу — в единственное место, где она могла скрыться от всех. Первым ее порывом было рассказать деду о том, что узнала, но потом Валя сообразила, что вряд ли ее откровения пойдут на пользу девяностолетнему старику. Она не плакала.
Все произошедшее было настолько ужасно и непоправимо — требовалось время, чтобы оно дошло до сознания.
— Дед, я поживу у тебя немного? — спросила она у Арсения Никитича.
— Да сколько хочешь! — сказал тот, ничуть не интересуясь, почему внучка вдруг решила бросить свой дом. Валя благословила этот безобидный старческий эгоизм — что-то специально придумывать для деда было бы слишком мучительно. — Мне как раз понадобится помощь — послезавтра майские начнутся, и Светлана Викторовна не сможет прийти.
— Я именно об этом и подумала!
— Вот послушай… — Арсений Никитич, стуча палкой, вернулся из своего кабинета со стопкой бумаг. — Я тут на досуге прочитал кое-что — мифологический словарь, словарь символов, мифы народов мира…
— И что? — спросила Валя, стараясь, чтобы голос ее звучал твердо.
— Оказывается, все вкладывают в слово «вода» множество значений, порой даже совершенно противоположных по смыслу.
— Очень интересно…
— Ты послушай… — Арсений Никитич сел, опустил очки со лба на нос и отодвинул лист на расстояние вытянутой руки. — Вода — это прежде всего первоначало, исходное состояние всего сущего, эквивалент первобытного хаоса.
— Так, так…
— Далее — это воплощение плодотворящей силы. Жизненные соки человека то есть. Потом вода — это метафора опасности, исчезновения («как в воду канул!»), смерти, иногда — забвения. Вода — начало и финал всех вещей. Символ неизмеримой, безличной мудрости.
— Безличной? — машинально повторила Валя.
— Именно! Она есть мудрость сама по себе, не соотносимая ни с каким другим конкретным объектом, хочешь — пей ее, хочешь — нет… Этот источник вечен, он никому себя не навязывает…
И тут зазвонил телефон.
— Дед, прости, это меня, наверное…
— Ну вот, не дадут поговорить! — сердито пробурчал Арсений Никитич.
Валя взяла телефон и скрылась в коридоре.
— Алло, — произнесла она, уже зная, чей голос сейчас услышит.
— Я так и думал, — мрачно произнес Илья безо всякого предисловия. — Я так и думал, что ты спрячешься у деда.
— Лида звонила тебе сейчас? — с трудом заставила себя произнести Валя.
— Да. Разбудила меня ни свет ни заря, начала кричать… Я сначала даже подумал, что у них пожар случился. — Голос у Ильи был самый обыкновенный, невыразительный и тихий, словно он сам не находил во всем произошедшем ничего особенного. — А потом понял, что она о тебе. Возвращайся, Валентина. Что за спектакль ты придумала?
— Я не вернусь! — выдохнула она.
— Ну здрасте… — Голос мужа стал громче и выразительней, наполнившись нотками раздражения. — Я тебя жду через час.
— Я не вернусь.
— Ты что, поверила Лидке? — пренебрежительно произнес Илья. — Да она же все нафантазировала… С жиру бесится! Господи, Валька, ты вроде взрослый человек, должна понимать, что нельзя верить лучшим подругам. Они и есть самые заклятые враги. Лида хотела нас рассорить — и у нее получилось. Не играй ей на руку!
В какой-то момент Валя поверила ему. Поверила в то, что не было ни случайно услышанных в разное время фраз, ни вчерашней гостиницы в «новорусском» стиле, ни сегодняшних откровений Лиды… Но потом усилием воли она стряхнула с себя наваждение.
— Димка — ваш сын, — быстро произнесла она. — Ты что, от собственного сына хочешь отказаться?
Илья замолчал. Он, видимо, понял, что на сей раз Валя не подчинится ему. Надо было срочно менять тактику.
— Это ничего не значит, — вдруг тихо сказал он. — Я мужчина, я имею право на ошибку. Валя, милая…
Валю, до того сохранявшую относительное спокойствие, вдруг начала колотить неудержимая дрожь. Телефонная трубка заскользила в руках, норовя упасть…
— Ну не молчи же! — взмолился Илья. — Ты плачешь, да? Я сейчас приеду… Я утешу тебя. Самая лучшая, самая сладкая, моя девочка…
Он говорил те самые слова, которые произносил в минуты любви.
Валя с силой стукнулась виском о стену — так, что искры полетели из глаз. Было больно, но зато эта боль моментально отрезвила ее.
— Ошибка? — проговорила она с трудом. — Да ты же годами с ней встречался! И вчера… какая-то пошлая гостиница с пошлым названием…
— Вчера ничего не было, — быстро произнес Илья. — Мы с ней встречались для того, чтобы просто поговорить. Господи, как я сразу вчера не догадался, что ты за мной следила! Валька, но это низко — следить за собственным мужем…
— А как иначе я узнала бы, что ты меня обманываешь? — устало спросила она, потирая ноющий висок.
— Я тебя не обманывал! — яростно возразил он.
— Все кончено… Между нами все кончено!
— Это только слова! — заорал он. — Ты все равно вернешься! Ты никуда от меня не денешься! Ты знаешь — я все равно своего добьюсь! Поэтому нечего тратить время и силы на пустые разговоры!..
Он орал так, что Валя была вынуждена отставить трубку от уха. Она даже всерьез начала опасаться, что это мощное, первобытное крещендо услышит дед в соседней комнате. Илья-пророк гневается…
— И вот что, — гневно закончил свою речь Илья. — Так и быть, даю тебе несколько дней, чтобы ты успокоилась. Я знаю, у тебя сейчас чу-увства всякие там, эмоции… Да, у меня была любовница. Да, есть ребенок от нее. Ну и что? Расставаться с тобой я не собираюсь. Все. Точка… На майские жду тебя домой. Если ты не вернешься — честное слово, я такое устрою, что тебе мало не покажется. Заранее советую пожалеть своего престарелого дедушку…
Он бросил трубку.
Валя отодвинула от себя телефон и обеими руками схватилась за виски. В голове раздавался мерный колокольный звон — то ли от того, что она стукнулась, то ли от бессонной ночи, то ли…
— Валя, ну где ты там? — нетерпеливо позвал ее Арсений Никитич. — Я еще не договорил…
Она вернулась в комнату, легла на диван.
— Ты говори, я тебя слушаю, — без сил прошептала она.
— Ну так вот, — прокашлялся дед. — Мы упомянули о том, что вода — это источник мудрости, праведной, божественной истины. Недаром таинство крещения предполагает погружение в воду…
— Расскажи про забвение, — неожиданно перебила его Валя.
— Что? Ах, ну да… Есть легенда о водах подземных рек, через которые Харон перевозит умерших в царство мертвых. В данном случае вода является синонимом смерти, то есть забвения…
Арсений Никитич говорил и говорил, а Валя постепенно погружалась в смутный, беспокойный сон, уносивший ее от всех проблем, даривший то самое забвение, к которому она стремилась. И в этом сне она оказалась русалкой с блестящим чешуйчатым хвостом, сквозь зеленоватую толщу воды ей виделось солнце. «Ванечка… — жалобно пробормотала она, протягивая руки вверх. — Ты где?.. Приди, спаси меня. Если бы ты только знал, как мне тебя не хватает…»
— Холодно как, — Арсений Никитич, опираясь на голову дракона, которая венчала его бамбуковую палку, другой рукой пощупал батарею. — Ну да, так я и знал — ледяная…
— Отопление уже отключили, — напомнила Валя. Весна, которая радовала своим теплом в конце апреля, внезапно закончилась. Первого мая начались холода, а второго даже пошел снег — сухой, мелкий, больше похожий на стиральный порошок, сыплющийся с неба.
Валя достала из-за шкафа обогреватель, включила его на полную мощность, заварила горячего чаю с малиной.
Арсений Никитич, закутавшись в клетчатый плед, сидел в кресле и смотрел телевизор.
— Валя, переключи на ту программу, где новости, — потребовал он, отхлебывая потихоньку чай. — Может, скажут, когда ожидать потепления…
Потепления в ближайшее время метеорологи не предвидели, зато обещали, что если столь низкая температура продержится еще пять дней, то отопление в городе снова включат.
— И на том спасибо! — раздраженно произнес Арсений Никитич. — Но только что нам в эти пять дней делать?
— Ничего, — преувеличенно бодро произнесла Валя, наполняя грелку горячей водой. — Как-нибудь продержимся!
Дед всегда страдал от плохой погоды — сказывалось то, что он провел молодость в экспедициях по северным морям.
На следующий день Арсений Никитич наотрез отказался вставать. Он жаловался на холод.
— Да ты простудился! — ужаснулась Валя, положив ему руку на лоб. — Я сейчас врача вызову!
— Не надо никакого врача! — закапризничал тот. — Толку от них… Пропишут аспирин — вот и все лечение…
В заботах о дедушке Валя провела весь день — это ненадолго отвлекло ее от печальных мыслей. Илья, Лида, обман, который длился годами…
Вечером позвонил Илья.
— Когда ты приедешь? — тихо спросил он, но в его голосе слышалась угроза — раскаты грядущей грозы.
Валя снова хотела ему сказать, что не вернется никогда, но вместо этого устало произнесла:
— Дед заболел…
— Что с ним?
— Кажется, простудился. Собиралась ему вызвать врача, но он наотрез отказывается…
— Тебе нужна помощь?
— Нет.
Илья немного помолчал, а потом произнес уже совсем другим голосом:
— Ничего, старик крепкий, выкарабкается. Он еще нас с тобой переживет! Думаю, через недельку поправится. Так что, Валя, даю тебе еще неделю…
— Зачем? — с недоумением спросила она.
— Затем, что отпускать тебя надолго я не собираюсь. Ты мне нужна.
— А Лида? — напомнила она.
— Что — Лида? — опять начал он раздражаться.
— Она хотела…
— Да наплевать мне на то, что она хотела! Из-за нее я чуть тебя не потерял…
— А Димка?
— Не пропадет, — мрачно произнес он. — Заведем своего Димку… Вот вернешься через неделю…
Валя не стала его дослушивать и бросила трубку. «Чудовище…» — прошептала она. Будущее вызывало у нее ужас — Илья заставит ее вернуться. «Что же делать? Ладно, время еще есть, что-нибудь придумаю…»
К следующему утру температура у Арсения Никитича подскочила еще выше. Валя не стала его слушаться и вызвала дежурного врача из поликлиники.
— Ну-с, пока ничего страшного, — бодро произнесла румяная толстая докторша, откладывая фонендоскоп в сторону. — Обычное ОРЗ. Хотя, конечно, в таком возрасте даже простуда бывает опасной.
— Что же делать? — испугалась Валя.
— Можно вашего дедушку отправить в больницу, если будете сильно настаивать, — добродушно произнесла докторша. — Но лучше его не трогать — я уверена, вы хорошо за ним ухаживаете. Человеку почти девяносто, праздники… Да, я уверена, везти его в больницу не имеет смысла. Договоритесь с медсестрой — она будет приходить на дом, делать ему уколы… Сейчас я выпишу рецептик.
— Но он выздоровеет?
Толстая докторша оглянулась на дверь, за которой лежал Арсений Никитич.
— Этого я вам сказать не могу. И никто не скажет, — пожала она круглыми плечами. — Потому что возраст у пациента уж очень преклонный…
Ночью Валя не спала. Она сидела у кровати деда и пыталась читать какой-то детектив, но чтение не шло.
— Высылаем в этот район корабль… — бормотал Арсений Никитич едва слышно. — Глубина уменьшается — четыреста метров, сто девяносто… Шестьдесят! Двадцать! Слой теплой воды — температура достигает двух и шести десятых градуса по Цельсию. Необходимо провести микробиологический анализ на шельфе… Мы за пределами восьмидесятой параллели. План научных работ выполнен за два месяца вместо намеченных четырех…
«Господи, только бы он выздоровел! — подумала Валя, отбросив книжку в сторону. — Что же будет, если… Я же тогда совсем одна буду! Я потеряла все, у меня никого нет!»
Она вдруг снова вспомнила те слова, которые Илья произнес когда-то — давно, очень давно… У старого дуба, в то самое лето. Он только что узнал от Лиды, что Валя с Ваней стали близки, и был вне себя от ярости. «Тебя ждет ад», — сказал тогда Илья, и теперь его слова показались Вале пророчеством. Пророчеством, которое сбылось. Ну да, он же — Илья-пророк…
«Да, я оказалась в том самом аду, который он обещал мне когда-то. Ванечка ушел. Лида предала меня, он, мой муж, — тоже… У меня нет ни работы, ни детей, к тому же не так давно выяснилось, что я абсолютно бездарна — Истомин ясно дал понять, что сочинительницы дамских лав стори из меня не получится. Я беспомощна и не уверена в себе, будущее путает меня. Мне тридцать четыре года, молодость давно позади!»
За окном стояла черная холодная ночь, свистел ледяной ветер, от которого дрожали рамы, о чем-то бормотал Арсений Никитич.
А что, если и правда вернуться к Илье?
Он негодяй, чудовище, предатель — но одной так страшно… Как жить, куда идти?
Совсем недавно Вале ее муж казался почти идеалом, знакомые завидовали ей. Почему так получилось, что все его достоинства превратились в недостатки — в один момент, словно по мановению волшебной палочки?
— Нет, он не негодяй и не чудовище, — прошептала Валя, возражая сама себе. — Он обычный человек, который совершил ошибку. Да, это ужасно, что у них с Лидкой был роман за моей спиной, но разве так много в этой жизни людей, которые никогда не ошибаются? Он предатель, но он готов искупить свое предательство. В конце концов, любит-то он только меня…
Он всегда любил только ее. С ранней юности, едва только встретив. Лида была для него чем-то вроде отдушины в муках неразделенной страсти, и позже он, скорее всего, встречался с ней лишь по привычке. А как он ревновал Валю к Ванечке! Потом, когда Ваня бросил ее, Илья сделал все, чтобы сделать Валю своей. И она стала его. Он не хотел детей, потому что даже к детям он ревновал бы ее. Он сам выбрал ей работу — необременительную и тихую, к которой тоже можно было не ревновать, а едва на горизонте появился некий Коваленко, он вообще заставил Валю бросить работу. Потом, когда Истомин отсоветовал ей заниматься сочинительством, Илья тоже испытал явное облегчение. Это ли не великая, страстная любовь?
— Нет, это и есть ад — его любовь, — прошептала Валя. — Он сделал все, чтобы я была одна и чтобы я принадлежала только ему. Я в капкане, и мне никуда не деться!
И она отогнала от себя эту мысль — вернуться к Илье, — которая пришла к ней в минуту слабости.
— Валя… — пробормотал Арсений Никитич, при-. открыв глаза. — Ты где?
— Я тут, — она взяла его за руку. — Тебе лучше, дед?
Он ей не ответил. Нахмурил лоб, словно силился вспомнить что-то. «Это обычная простуда, все пройдет», — уговаривала себя Валя.
— Валя…
— Что, ты хочешь пить? Сейчас…
Он отпил несколько глотков из стакана — и действительно ему как будто стало легче. Он посмотрел на Валю более осмысленно и даже попытался улыбнуться.
— Ты… ты знаешь о погребальных свойствах воды?
— Что? Дед, тебе еще рано умирать! — нетерпеливо, раздраженно воскликнула Валя.
— Да! — с энтузиазмом продолжил Арсений Никитич. — Древние говорили, что вода удовлетворяет жажду умирающего, затем она растворяет его, связывает с семенами вещей… Вода превращает человека в личинку, дабы он с легкостью мог переносить страдания… Ты… ты, например, знаешь, что ни в одной из различных концепций смерти человек не умирает полностью, он лишь переходит в некую элементарную форму существования. Это регрессия, а не окончательное исчезновение. В ожидании возврата в космический круговорот душа умершего страдает, и это страдание обычно выражается в жажде…
— Дедушка!
— Не перебивай… Жажда, она… она, равно как и холод, выражает страдание, драму, беспокойство. Умерший избавится от страданий, если полностью растворится в воде. Таким образом «погружение в воды» приводит к переходу в иное состояние, к рождению заново. Культ вод… например, как в Древнем Египте… основан в первую очередь на сакральной силе воды как источника жизни… А погружение в воду, омовение — означает очищение. В воде всякая форма разрушается, всякое прошлое упраздняется… Или вспомни, как хоронят в Индии — погружают в священные воды Ганга…
Валя слушала деда со страхом и тоской. Она ничего не понимала и не хотела понимать, она желала только одного — чтобы Арсений Никитич выздоровел. Но этот его монолог напоминал бессвязный, горячечный бред.
— Валя…
— Что? — вздрогнула она.
— Чего ты боишься? У тебя такое лицо…
— Ты бы свое лицо видел! — смеясь и плача, сказала она.
— Не переживай, детка… все будет хорошо. Ничего не бойся! Я… я все оставил тебе. Квартира, деньги… Их не так много, но какое-то время ты сможешь прожить без посторонней помощи. Тебе с ним плохо… Уходи от него…
— Что? — с изумлением спросила она. До последнего мгновения Валя была уверена, что Арсений Никитич ничего не замечает, что он живет в своем мире, далеком от повседневности.
— Я говорю, уходи от Ильи. Живи здесь… — внятно произнес дед. — Не бойся быть свободной…
Ей уже кто-то говорил про свободу, но вот кто — она сейчас не могла вспомнить.
— Ладно, мы потом это обсудим, — мягко произнесла она, положив на его горячий лоб руку. — А сейчас ты поспи, тебе вредно столько болтать.
— Яне болтаю, я дело говорю… Потом будет поздно!
Он сердился и дышал тяжело, с хрипом. Вале кое-как удалось успокоить деда — она пообещала, что сделает все, как он хочет.
Потом Арсений Никитич снова впал в забытье. Валя сидела рядом, ловила каждый его вздох. Потом ей показалось, что ему стало хуже — тени легли вокруг глаз, хрипы усилились…
Было то ли раннее утро, то ли поздняя ночь — тени за окном еще не успели рассеяться. Она принялась звонить в «Скорую», а та не хотела выезжать почему-то. Валя сердилась и спорила, и в конце концов ей сказали, что сейчас приедут…
«Скорая» приехала через полчаса, и хмурый прокуренный фельдшер сказал ей, что это уже агония…
Десятого мая наконец пришло долгожданное тепло.
Валя сидела за невысокой железной оградой, на узкой деревянной лавочке. Перед ней две могилы — старая, с мраморной плитой, на которой было высечено имя ее матери, и свежая — небольшой холм, весь засыпанный цветами. Здесь лежал Арсений Никитич.
В душе ее царило странное опустошение и покой, словно она дошла до конца дороги, до поворота, и остановилась, усталая, ненадолго. О том, что ждало ее впереди, она старалась не думать.
Едва слышно шелестели липы над головой, солнечные зайчики метались по соседним надгробиям, и вдруг в этой тишине зачирикали воробьи — звонко и весело.
Валя вздрогнула и оглянулась на них с изумлением, словно забыла о том, что жизнь, оказывается, продолжается. Вокруг никого не было — лишь далеко, у входа, спрятавшегося в зарослях зеленого плюща, кто-то медленно брел по аллее между могил.
Она снова принялась смотреть на цветы перед собой. А потом словно кто-то толкнул ее: «Очнись, это он!» Валя снова обернулась и поняла, что фигура, бредущая по дороге, кажется ей странно знакомой.
«Нет, этого не может быть, — сказала она себе. — Откуда он тут может взяться? Это мираж, галлюцинация… Ну да, точно, галлюцинация — я, наверное, схожу с ума».
К ней приближался Ваня Тарасов.
Она вскочила. Потом снова села. Прижала руки к груди — сердце билось так сильно, как будто хотело выпрыгнуть из груди.
— Ванечка…
Да, это был он. Светлые волосы, светлые глаза за стеклами блестящих очков… Кажется, он похудел еще больше. На нем были темные брюки и темная легкая куртка — вид, вполне гармонирующий с окружающим пейзажем. «Может, у него тоже здесь кто-то похоронен, и он решил навестить… — мелькнула мысль. — Это просто совпадение! Опять мы встретились случайно… Но эти случайности так похожи на чудо!»
Впрочем, через несколько мгновений она поняла, что никакого чуда нет — Ваня встретился с ней глазами и едва заметно улыбнулся. Он искал ее, Валю…
— Господи, Ванечка… — прошептала она.
Он пробрался сквозь узкий проход между соседними оградами и подошел к ней. Валя встала, и он обнял ее. Они стояли так довольно долго, чувствуя биение сердец друг друга.
— Валя, милая… — он наконец разомкнул объятия и посмотрел ей прямо в глаза — взглядом сочувствующим и печальным. — Мне очень жаль. Бедный Арсений Никитич…
— Ванечка, как ты меня нашел? — наконец смогла она его спросить. — И как ты узнал?..
— Я позвонил тебе на работу. Я же примерно знал, где ты работаешь, телефон твоей библиотеки вычислил по справочнику…
— Да, я заходила дня два назад на работу, забирала документы… — Валя поправила на голове черный кружевной шарф — он все время сползал на сторону. — Леонарда Яковлевна просила меня остаться, но я отказалась.
— Это та, с низким голосом, заведующая? Ну да, с ней я и говорил, — кивнул Ваня, держа Валю за руку. — Она сообщила мне, что у тебя умер дедушка. Она запомнила название кладбища… Я приехал сюда — почему-то был уверен, что застану тебя именно здесь. И вот, как видишь, оказался прав…
— Ванечка…
Они снова обнялись, потом сели рядом на лавку.
— Как ты? — спросил он.
— Ничего… то есть теперь уже ничего, — сказала она.
— Валя, ты помнишь, о чем мы с тобой говорили в последнюю встречу?
— Кажется… — кивнула она, покраснев.
— Я ушел от Марьяны, — просто сообщил он. — Знаешь, пока ничего такого, я лишь сообщил ей, что немного устал… устал ото всего и хочу пожить отдельно. Теперь она в городе, а я на даче. Она ненавидит дачу. Говорит, что среднерусская полоса надоела ей до чертиков. Лучше неделя в Анталье, чем лето в Подмосковье.