Страница:
Агис тоже вступил в разговор:
— Миледи, а нельзя заменить гражданских на военных, после того как мы захватим корабль? По крайней мере у солдат появится шанс проявить себя в бою.
— Я думала об этом, — ответила медленно Мейгри. — Но на такую операцию потребуется несколько недель. Непременно произойдет утечка информации. У коразианцев здесь повсюду шпионы…
— И среди военных, — прокомментировал Крис. Киборг достал еще одну сигару, зажег ее пальцем металлической руки. — Вы когда-нибудь сражались с коразианцами, отец? Когда-нибудь попадали в их компанию?
— Нет, — признался брат Фидель. — Но…
— Они смышленые парни. Куда смышленее прочих. У них нет глаз, правда, но они без них куда лучше зрячих видят. Их солнечные, радарные и местные сканеры ничего не пропускают. На спор — они перехватят нас, как только мы долетим до Коразии. Они захотят проверить «мясо», прежде чем станут платить за него и…
— Не называйте людей мясом! — воскликнул брат Фидель, вспыхнув от гнева. — Мы же говорим о живых людях…
— Привыкайте, привыкайте, отец, — обрезал его Крис. — Если они обнаружат что-нибудь мало-мальски подозрительное… Считайте, что лично вы будете их первым блюдом на завтрак.
— Мы тратим время на споры с ним, — сурово сказал Агис. — Вы ведь предупредили его, миледи. Вы же говорили ему, что не стоит ему лететь.
Брат Фидель замолк надолго. В конце концов он нарушил молчание.
— Я снова свалял дурака. Простите меня, миледи. На все воля Всевышнего. Он наставляет нас. — Он с просящим видом взглянул на Мейгри. — Не оставляйте меня здесь! Можете положиться на меня. Я не подведу вас, миледи, и моего повелителя.
Мейгри оглядела своих помощников. Агис был мрачен, на лице было написано сомнение. Крис? Излишне спрашивать, что он думал. Спарафучиле, казалось, не слышал ни слова из сказанного. Он сидел на полу, глядя на Мейгри прищуренными неподвижными глазами.
И она сама приняла решение. Самым логичным, а вероятно, и самым великодушным поступком по отношению к юному священнику было бы убить его. Ситуация становилась все тяжелее и суровее. Если он снова раскиснет, когда они попадут к коразианцам, он всех загонит в ловушку. Ну как теперь верить его словам? Может, он все-таки будет решать все сам за себя, не уповая на Господа?
«Будь честной сама с собой, Мейгри. Ты не решишься убить его. У тебя нет на то сил. И оставить здесь не сможешь, потому что его схватят мертвые разумом и будут допрашивать. Следовательно, у тебя нет выбора».
Деловито, нарочито грубо и резко она, отвернувшись от Фиделя, приказала Спарафучиле найти диаграмму движения прогулочного корабля и вывести на экран.
— Итак, мой план таков.
Отличная подобралась команда. Крис внес несколько прекрасных, ценных предложений. Агис, конечно, оставался прочной, надежной, как сталь, опорой. Проблему монаха она решила. Что же до Рауля и Крошки, никто никогда, коли он в здравом уме, не доверял лоти. Но этот лоти был адонианцем, он не захочет обречь на смерть другого адонианца. Адонианцы отличались одной замечательной чертой: были потрясающе преданы друг другу. Спарафучиле вызвался приглядывать за Раулем и его миниатюрным дружком. А следовательно, у нее одна забота — сам Спарафучиле.
Они закончили совещание только рано утром.
Агис разбудил брата Фиделя, свалившегося от усталости и уснувшего в куче тряпья. Крис взял причитающиеся ему деньги, пересчитал их, остался доволен результатом и спрятал в отделеньице, вмонтированное в его кибернетическую ногу. Спарафучиле проводил их до шлюза, открыл его, потом исчез в тени корабля.
У Криса было еще несколько вопросов, касающихся мелочей. Получив на все ответ, он вынул изо рта сигару, включил кислородный аппарат и ушел. Агис помог полусонному, с затуманенным взором священнику, который еле стоял на ногах, надеть скафандр, потом надел свой.
— В путь! — сказала им Мейгри. — Я сейчас вас догоню.
Она так устала, что не сознавала, что делает. Она ощупывала застежку на шлеме. Вдруг из темноты вынырнул Спарафучиле, столь стремительно, что напугал ее. Он ловко застегнул ей шлем. Молча помог одеться. Молча открыл дверь в шлюз.
Она хотела было поблагодарить его. Взгляд его раскосых глаз обдал ее холодом, слова благодарности застыли на губах.
— Вы не станете убивать моего повелителя, — сказал тихо Спарафучиле.
Ах вот в чем дело! Мейгри попыталась вспомнить, что сказал в связи с этим Агис. «Если мы не сможем спасти милорда, мы должны будем уничтожить его ». И она тогда согласилась с ним.
— Я верю, что нам не придется так поступить, — начала она, — но обстоятельства могут вынудить…
Спарафучиле задержал дыхание, потом со свистом выдохнул.
— Ты прежде умрешь сама.
Никакими доводами его не убедишь. Он никогда ее не поймет. Мейгри отвернулась, вошла в шлюз. Он был заперт. Затем давление упало, стабилизировалось, и дверь открылась. Она ступила на поверхность луны. Агис ждал ее. Он послал брата Фиделя вперед, а сам задержался, чтобы сопровождать Мейгри.
— Что-нибудь произошло между вами и Спарафучиле?
— Я беспокоилась, что он может оказаться не слишком преданным. — Мейгри покачала головой. — Мне не приходило в голову, что он — чересчур преданный.
— Мы не откажемся от его помощи?
— Нет, — ответила она, добавив слова, ставшие их ненавистным, проклятым кредо: — У нас нет выбора.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Как заметил один выдающийся мыслитель двадцатого века, время — это субстанция, не подлежащая определению. Измерение времени, по крайней мере с помощью часов, может быть точным. Измерение времени с помощью сердца и головы дает совсем иной результат. Оно проходит, или оно летит. Оно ползет или крадется. Оно движется быстрее света. Для Мейгри время текло незаметно, как песок сквозь пальцы. Песок в песочных часах так быстро сыплется! А для Дайена время остановилось. Звезды замерли. Все солнца галактики сияли над ним.
— Она такая красивая! Правда, Таск? — спросил Дайен.
— Конечно, малыш, — согласился Таск, безуспешно пытаясь подавить зевоту. — Она красавица. Даже не верится. Наверно, она в материнскую родню. Совершенно ясно, — сказал он убежденно, — что она не в отца.
— А ты что о ней думаешь, Нола? — повернулся Дайен к женщине, которая свернулась калачиком на постели позади Таска.
— Мне она нравится. В ней какая-то удивительная свежесть. Она честная, открытая, без претензий…
— Варварка, — прошептал ей на ухо Таск.
— Потише, а то он услышит! — Нола стиснула руку Таска.
— Да что ты! Посмотри на него. — Таск снова зевнул.
Дайен не слышал их. Он стоял у окна, глядя на озеро, блестевшее вдали, на звезды и луну, отражавшиеся в его темной поверхности. Вокруг его головы сиял золотой нимб, возвышая его над простыми смертными, наполняя его зачаровывающей музыкой, в которой звучали лишь те ноты, которые он хотел слышать.
Таск и Нола собирались ложиться спать, когда Дайен появился в дверях. Он не мог спать, не хотел, чтобы самый чудесный вечер в его жизни кончался. Хотя он ничего толком не помнил. Помнил только ее.
— Я собираюсь сделать ей предложение, — сказал он.
Таск и Нола с тревогой переглянулись, сон как рукой сняло.
— Как-то неожиданно все это, малыш. Поговори с ним! — попросил тихо Таск жену.
— А почему я? Ты же его друг.
— Потому что у женщин лучше такие вещи получаются.
— Ого! — фыркнула Нола. — А я-то думала, что единственная разница между нами в хромосомах X и Y. Я и не подозревала, что мы, женщины, знаем секрет, как сражаться с несчастной любовью.
— Давай, давай. И для тебя будет полезной практикой, надо же знать, как с собственными ребятишками себя вести.
— Он не ребенок, — возразила Нола. — Разве ты не заметил?
— В чем дело? — Дайен повернулся к ним. — Вы о чем? Вы согласны со мной? Она чудная.
Таск принялся гримасничать: подымал брови, мотал головой — хотел заставить Нолу вступить в разговор; казалось, у него нервный тик.
— Что случилось? — спросил Дайен, золотая дымка рассеялась, он увидел своих друзей, они не прыгали от радости по комнате.
— Ничего, малыш, — сказал Таск, вставая. — Пойду в туалет. Я… вернусь. — Он вытащил из-под кровати ботинки, надел их и пошлепал к дверям. — А вы с Нолой… пока поболтайте.
— Ты у меня за это получишь! — шепнула ему вдогонку Нола.
Таск, схватив фонарь, вышел, грохнув дверью. В холле он прислонился к стене, с облегчением вздохнул, вытер пот со лба.
— Господи! С трудом вырвался!
Терзаясь угрызениями совести от того, что он бросил жену, правда, не настолько сильными, чтобы вернуться, он заспешил к выходу, решив как можно дольше побыть на дворе, по крайней мере сколько мороз и запах позволят.
— Так, Дайен, — медленно ответила Нола. — Камила другая, совсем другая.
— Я не влюблялся ни в одну из них. Так? — спросил Дайен. — Я ведь не Линк, который раз в неделю в кого-то влюбляется. Я понимал, что еще не встретил себе пару. Но когда я увидел ее на скале, когда посмотрел ей в глаза, то понял, что нашел свою девушку, Нола. Единственную девушку, которую я смогу полюбить.
— Я понимаю, что ты сейчас испытываешь, Дайен, — сказала нерешительно Нола, — ты был одинок, очень одинок. Я видела это, и Таск тоже видел. Мы поженились, леди Мейгри улетела, все эти катаклизмы и неприятности… Что же, в порядке вещей, что ты искал девушку, которую бы мог полюбить…
— И потому я набросился на первую встречную? — спросил тихо Дайен. — Я думал об этом, Нола. Правда, думал, когда возвращался домой. Я должен был обдумать все, коли я решил сделать ей предложение. Я спрашивал свое сердце и получил ответ. Она — единственная, Нола, та, которую я ждал.
Он не стал говорить о сне, о женщине с золотистыми глазами, которая, сражаясь на поле боя рядом с ним, заслонила его своим щитом. Несмотря на то, что он часто слышал тихий голос, звучавший внутри него, несмотря на то, что к нему приходил дух Платуса, Дайен не мог окончательно поверить в Создателя, в Силу и Славу Его, в то, что кто-то другой наставляет его, ведет его по жизни. Но последнее чудо почти убедило его. Благодаря этому сну ему теперь казалось, что его любовь к Камиле была предопределена, а следовательно, получила благословление свыше.
— Я знаю, она тоже ждала меня, — добавил он.
— Ты должен серьезно обдумать все, Дайен, — сказала Нола. — Ты со многими девушками встречался, с очень многими. А Камила никогда не знала мужчин. Конечно, у нее целая гвардия братьев, может, есть друзья среди мужчин. Но, Дайен, несмотря на то, что она твоя ровесница, у нее нет такого опыта, она не искушена в жизни, как ты. Она только что перестала быть ребенком. Уверена, ей никогда в жизни не доводилось думать о мужчине, мечтать о нем — так, как ты мечтаешь о ней.
Дайен вспомнил, как она сидела на камне, невозмутимо наблюдая за ним, пока он, голый, плавал, с такой же бесстрастностью она, наверно, наблюдала за братьями, которых знала с пеленок. Ему пришлось признать, пусть и с большой неохотой, что Нола права. Он сам был свидетелем, как в ней пробуждалось осознание, что он другого пола, что она женщина. Он вспомнил легкий румянец, проступавший на загорелой коже, вспомнил, как она вдруг стала прятать свои смеющиеся, бесстрашные глаза.
— Ты думаешь, она ко мне равнодушна? — спросил Дайен, решив опустить неприятную часть разговора и перейти к самому важному для него.
Он вспомнил вечер, который они провели вместе, когда сидели шумной, буйной компанией вокруг обеденного стола, вспомнил девушку, уже почти женщину, которая говорила только с ним, смотрела только на него. Ему казалось, что их было всего двое в комнате, а теперь он смутно припоминал шпильки и шуточки ее братьев, то, как ее отец поглаживал себе бороду всякий раз, когда бросал взгляд на молодую пару.
— Ах, Дайен, — сказала Нола, улыбнувшись, — вечером все в зале видели, что с ней творилось. Вот что я думаю. Ее воспитали честной, искренней, открытой. Ей неведом флирт, пусть даже безобидный. Ей неведомы обман, лесть, хитроумные игры, вероломство. Сможешь ли ты, Дайен, соединившись с Камилой, остаться прежним?
— Смогу ли я оставаться королем, соединившись с Камилой — ты это хочешь спросить меня?
Нола мрачно кивнула.
— Конечно, — ответил порывисто он. — А почему бы нет?
— Потому что ты должен будешь выставить ее на всеобщее обозрение в стеклянной клетке, а зрители станут глазеть на нее, дразнить ее. К ней приставят видеокамеры, те будут жадно и неотступно следить за тем, как она ест, одевается, моется, любит, рожает. Они возненавидят ее, влюбятся в нее, будут заняты только ею… Ты же сам знаешь, Дайен! Знаешь, как это будет. Но разница в том, что ты родился и воспитывался в такой обстановке. Слава, обожание — для тебя это естественно, как для прочих особ Королевской крови, как для леди Мейгри и Сагана. Для Камилы это может оказаться смертельным ядом.
— Хватит тебе, Нола! Такое впечатление, что ты ее старшая сестра, а ведь знакома ты с ней несколько… — Он остановился, вид у него был довольно глупый.
— Дайен, — сказала мягко Нола, стараясь не пользоваться своим преимуществом перед Дайеном, неосмотрительно попавшим в тупик, и не давить на него. — Камила подобна драгоценному камню, который был у Мейгри, — чиста, невинна и безупречна. Не сомневаюсь, ты можешь внушить ей любовь к себе, я ведь тоже наблюдала за вами сегодня вечером. Но коли она отдаст тебе свое сердце, Дайен, она и себя целиком отдаст. Ее любовь заполнит всю ее жизнь, полностью, и она вправе ждать и от тебя того же. А если ты не сможешь ответить ей тем же… — Нола вздохнула, покачала головой.
— Я смогу, Нола. Почему бы и нет?
— У тебя нет выбора. Ты же не обычный парень. Твоя жизнь не принадлежит тебе. Ты связан обязательствами. Ты говоришь о браке, а ведь через несколько дней ты собираешься лететь в Коразианскую галактику…
— Ладно. Я понял тебя. Давай оставим этот разговор. — Дайен, понурившись отвернулся от Нолы и стал смотреть в окно на поблескивающее в лунном свете озеро.
Цена… будет высокой. Может, выше, чем ты захочешь заплатить. Выше, чем тебе стоит платить.
Мейгри предупреждала его. Помнится, он ответил пространным монологом. Но то малое, чем он тогда располагал, не казалось ему слишком большой жертвой. Его жизнь. Да, он был тогда готов отдать свою жизнь. Он понимал, какая опасность подстерегает его в Коразианской галактике. Он станет сражаться с коразианцами, попадет к ним в плен, его будут истязать. Он-то думал, что Мейгри это имеет в виду. Жизнь. Как легко расстаться с жизнью, особенно когда она никчемная, праздная… одинокая.
А потом ему приснился сон. Сон этот был пророческим, сомнений у Дайена не было. И выход можно найти: заплатить сполна, но что-то, совсем немного, оставить себе…
Резко повернувшись, чтобы уйти и остаться наедине со своими мыслями, Дайен чуть было не налетел на Нолу, которая неслышно подошла к нему. Он споткнулся, она зашаталась, они схватились друг за друга, чтобы не упасть.
— Ты не сердишься на меня, Дайен? — спросила она печально.
Дайен сердился на нее, на судьбу, на себя за то, что он подставился и получил от судьбы увесистые удары. Он хотел было сорвать зло на ком-нибудь, накричать, дать волю чувствам, как дозволено лишь королям, — так однажды сказал ему Таск. Но он взял себя в руки, хотя почувствовал на щеках холодные, колючие слезы.
Будучи не в силах говорить, он замотал головой, схватил Нолу за плечи — и выскочил из комнаты. Он даже не заметил Таска, который проходил мимо по коридору.
— Ох, Таск, — заплакала Нола, падая к нему в объятия и пряча голову у него на груди. — Зачем только люди влюбляются? Почему любовь причиняет им столько страданий?
— Что? — спросил Таск, ничего не понимая.
— Оставь меня в покое! — Нола оттолкнула его.
Пристроившись на краю постели, подальше от Таска, она свернулась калачиком, натянув одеяло на голову и повернувшись к нему спиной.
Предчувствуя, что его ждет длинная, холодная ночь, может, даже много длинных, холодных ночей, Таск задумчиво почесал голову.
— Вот тебе и на, — пробормотал он. — Одно совершенно ясно: надо, чтобы уборные были в доме, а не на дворе.
Он прошел через холодный холл, почувствовав, что слезы застывают на лице.
«Нола не права, — говорил он сам себе. — Камила — не кукла. Она сильная, настоящий воин. И умная. Надо только, чтобы кто-нибудь ей подсказал, что надевать, как себя вести перед видеокамерами, что говорить, а что не говорить».
Он попытался представить себе ее в блестящем наряде, в котором была одна из его знакомых девушек, — короткая узкая юбка, блузка с глубоким вырезом и узкими рукавами, шляпка, надвинутая на лоб. Вспомнил о широком шаге Камилы-охотницы, ее размашистых жестах, ее светлых, мальчишечьих кудрях…
«К тому же, став королевой, она будет сама законодательницей моды». И тут же представил себе первых леди галактики в кожаных брюках, куртках на оленьем меху и чуть не рассмеялся. Но почему-то вздохнул. Дрожа от холода и боли, пронзившей сердце, он прислонился к каменной стене, прижав к груди руки, несчастный и отчаявшийся, и закрыл глаза.
— Ах вот ты где!
Сквозь сомкнутые веки он уловил мягкий свет горящей свечи.
Дайен открыл глаза.
— Камила…
Она была в длинном белом халате, шкура какого-то зверя прикрывала плечи. В отблесках пламени ее волосы сияли серебром. Глаза — темные, с поволокой — горели внутренним огнем. Она держала на своей сильной руке младшего братика. Он склонил головку к ней на плечо, согревшись и успокоившись возле сестры.
— Пошел за малой нуждой и заблудился? — спросила она сурово Дайена. — Не удивительно. Нельзя здесь бродить без фонаря. И без пальто. Твоя комната внизу, как раз под этим холлом. Подожди, я положу Галена и провожу тебя.
Дайен смотрел на нее в изумлении, внезапно он представил себе, как его королева говорит комментатору Джеймсу Уордену: «Пошел за малой нуждой…» И помимо воли рассмеялся.
— Тише! — сказала Камила, взглянув на малыша, который захныкал. — Я только что укачала его!
— Прости! — Дайен справился со смехом.
Она принялась качать малыша, тот наконец перестал хныкать, вздохнул, сунул в рот большой палец и снова прислонился к ней.
— Я сейчас положу Галена в колыбель…
— Я… я сам найду дорогу, — выдавил из себя Дайен, чувствуя, как у него подкосились колени; к счастью, он стоял, прислонясь к стене. — Не беспокойся.
— А я не беспокоюсь, — сказала Камила, пожимая плечами. — Меня малыш разбудил. Ему что-то приснилось, он стал так рыдать, точно волки его рвали на части. Я не могла спать, сказала маме, что похожу с ним.
И она пошла по коридору, в ту сторону, откуда пришел Дайен. Он, постояв в нерешительности, повернулся и двинулся следом за ней. Она со свечой, а в замке страшно темно, он только сейчас понял это.
Он открыл дверь в детскую, пропустил ее вперед, взял свечу, пока она укладывала братика в колыбель и укрывала его. Дайен разгреб в очаге сгоревшие поленья, чтобы угасший огонь снова ожил. Они хотели было подбросить дров, но передумали. В комнате и так тепло, сказала она. Проверив еще раз малыша, Камила взяла у Дайена свечу, повела его по коридору.
— Я тоже не мог спать, — сказал Дайен.
Камила с серьезным и торжественным видом кивнула.
— У тебя завтра очень важное дело. Я слышала, как мать с отцом говорили, перед тем как идти спать. Мой отец сказал, что Ди-Луна и Рикилт не хотят рисковать своими кораблями и людьми и лететь в Коразианскую галактику. Тебе предстоит нелегкая задача уговорить их.
— Твой отец прав, — сказал Дайен, — но я не потому не мог заснуть. Не об этом я думал.
Любая другая на ее месте поняла бы, что ей делают комплимент, улыбнулась бы в ответ или же стала бы его дразнить, пока он не сказал бы все как есть. Камила смотрела на него широко раскрытыми, любопытными, без всякой лукавинки глазами.
— О чем же ты думал?
«Ты можешь внушить ей любовь к себе, Дайен ».
Они стояли у дверей его комнаты. Она повернулась к нему, крепко держа свечу. Надо вежливо поблагодарить за то, что она помогла ему. Надо открыть дверь, одному остаться в пустой, холодной комнате, пожелать ей спокойной ночи, отослать ее со свечой, захлопнуть дверь и никогда больше ее не открывать.
Сильный человек так бы и поступил. Лорд Саган. Поступил бы так лорд Саган? Что он семнадцать лет искал по всей Галактике? Короля, которого потеряли? Или любовь, погибшую от руки того, кто захотел завладеть короной? Нет, со мной подобное не случится, я не совершу эту ошибку.
— О тебе, — сказал он и нежно взял ее за руку, — я думал о тебе.
Она улыбнулась ему, улыбка эта была светлее и теплее, чем пламя свечи, которое вдруг задрожало в ее руке.
— Я тоже думала о тебе, — сказала она.
Он привлек ее к себе. Они были одного роста, их губы встретились, обожгли поцелуем, разомкнулись.
— Я хочу жениться на тебе, Камила, — сказал он, крепко обнимая ее; его руки гладили мех, укутывающий ее плечи и хранивший тепло ее тела. — Я хочу сражаться за тебя, когда объявят о нашей помолвке.
— Тебе не придется сражаться за меня. Ты станешь сражаться рядом со мной. Я буду подле тебя со щитом моей матери, с тем, которым она защищала отца.
— Значит, ты выйдешь за меня замуж? Станешь королевой? — Дайен не верил собственным ушам, боялся, что она не поняла его.
— Королевой! — Камила засмеялась, ее позабавила такая перспектива. — Я буду твоей женой. Конечно, я выйду за тебя замуж. Я приняла сегодня ночью это решение. Если бы ты меня не спросил об этом, я бы сама тебя спросила.
Пламя свечи задрожало на ветру, чуть было не погасло. Дайен почувствовал, как холодной волной смывает его восторг и счастье. Он не понял ее или отказывался понять.
Ветерок стих, пламя снова выровнялось, разгорелось.
— Я попрошу завтра согласия у твоего отца, — начал Дайен.
Камиле это не понравилось, она рассердилась:
— И вовсе мне не нужно разрешение отца на замужество.
— Я хочу сказать… — Дайен запнулся. — Так принято…
— Мы вместе пойдем к моим родителям и попросим их благословения. Таков обычай у нас. Мы бы и у твоих родителей попросили благословения, но отец сказал, что они умерли, — сказала она тише и сдержаннее.
Глаза ее были полны сочувствия и сострадания к нему. Первый раз в жизни кто-то испытывал к нему сочувствие, первый раз в жизни кто-то заботился о нем, разделял его боль! И внезапно какая-то мистическая сила, та, которой обладают некоторые особы Королевской крови и которую кто-то считает проклятием рода, подняла завесу будущего перед ним.
И он увидел, что ждет его на долгом, извилистом пути его жизни, увидел тех, кого ему суждено повстречать на этом пути — к добру или к горю, увидел, что только эта девушка из сонма тех, с кем ему суждено повстречаться, будет любить его, заботиться о нем, думать о нем. Для всех прочих он будет королем, которому они станут подчиняться, льстить, действовать подкупами, которого будут боготворить и презирать. Для нее же он навсегда останется просто человеком. Человеком, которого она будет любить. Только она будет преданно любить его. И это станет ее благословением и ее проклятием.
Завеса с такой быстротой опустилась, что он содрогнулся. Он даже не мог с уверенностью сказать, что он все это увидел своим мысленным взором, и какое-то мгновение пребывал в недоумении. Но он твердо знал: он не должен отказываться от Камилы. Она нужна ему.
— Здесь холодно, — сказала вдруг Камила. — Ты дрожишь, руки снова покрылись гусиной кожей. А завтра у тебя столько дел. Ступай спать.
Она робко обошла его, открыла дверь в его комнату и заглянула внутрь.
— У тебя камин не растоплен. Мы на ночь только в детской огонь разжигаем. Я сейчас затоплю, — сказала она и хотела юркнуть в комнату.
Дайен схватил ее, потянул назад.
— Не надо оставаться тебе со мной в моей комнате.
Он испугался, что она начнет спорить, смеяться над ним. Как заставить ее понять, о чем он говорит, коли сам толком не понимает? Но ему ничего не пришлось ей объяснять. Она остановилась, оглянулась, щеки у нее слегка раскраснелись.
— Миледи, а нельзя заменить гражданских на военных, после того как мы захватим корабль? По крайней мере у солдат появится шанс проявить себя в бою.
— Я думала об этом, — ответила медленно Мейгри. — Но на такую операцию потребуется несколько недель. Непременно произойдет утечка информации. У коразианцев здесь повсюду шпионы…
— И среди военных, — прокомментировал Крис. Киборг достал еще одну сигару, зажег ее пальцем металлической руки. — Вы когда-нибудь сражались с коразианцами, отец? Когда-нибудь попадали в их компанию?
— Нет, — признался брат Фидель. — Но…
— Они смышленые парни. Куда смышленее прочих. У них нет глаз, правда, но они без них куда лучше зрячих видят. Их солнечные, радарные и местные сканеры ничего не пропускают. На спор — они перехватят нас, как только мы долетим до Коразии. Они захотят проверить «мясо», прежде чем станут платить за него и…
— Не называйте людей мясом! — воскликнул брат Фидель, вспыхнув от гнева. — Мы же говорим о живых людях…
— Привыкайте, привыкайте, отец, — обрезал его Крис. — Если они обнаружат что-нибудь мало-мальски подозрительное… Считайте, что лично вы будете их первым блюдом на завтрак.
— Мы тратим время на споры с ним, — сурово сказал Агис. — Вы ведь предупредили его, миледи. Вы же говорили ему, что не стоит ему лететь.
Брат Фидель замолк надолго. В конце концов он нарушил молчание.
— Я снова свалял дурака. Простите меня, миледи. На все воля Всевышнего. Он наставляет нас. — Он с просящим видом взглянул на Мейгри. — Не оставляйте меня здесь! Можете положиться на меня. Я не подведу вас, миледи, и моего повелителя.
Мейгри оглядела своих помощников. Агис был мрачен, на лице было написано сомнение. Крис? Излишне спрашивать, что он думал. Спарафучиле, казалось, не слышал ни слова из сказанного. Он сидел на полу, глядя на Мейгри прищуренными неподвижными глазами.
И она сама приняла решение. Самым логичным, а вероятно, и самым великодушным поступком по отношению к юному священнику было бы убить его. Ситуация становилась все тяжелее и суровее. Если он снова раскиснет, когда они попадут к коразианцам, он всех загонит в ловушку. Ну как теперь верить его словам? Может, он все-таки будет решать все сам за себя, не уповая на Господа?
«Будь честной сама с собой, Мейгри. Ты не решишься убить его. У тебя нет на то сил. И оставить здесь не сможешь, потому что его схватят мертвые разумом и будут допрашивать. Следовательно, у тебя нет выбора».
Деловито, нарочито грубо и резко она, отвернувшись от Фиделя, приказала Спарафучиле найти диаграмму движения прогулочного корабля и вывести на экран.
— Итак, мой план таков.
* * *
Остаток ночи они обсуждали детали и прорабатывали стратегию. Они обсуждали тактику в соответствии с суровой реальностью, в которой они будут осуществлять свой план. Наконец Мейгри расслабилась, на душе стало спокойнее. Самая тяжелая часть позади. Она целиком была поглощена операцией, отступать некуда. На карту поставлена жизнь. Игра началась. У нее нет выбора.Отличная подобралась команда. Крис внес несколько прекрасных, ценных предложений. Агис, конечно, оставался прочной, надежной, как сталь, опорой. Проблему монаха она решила. Что же до Рауля и Крошки, никто никогда, коли он в здравом уме, не доверял лоти. Но этот лоти был адонианцем, он не захочет обречь на смерть другого адонианца. Адонианцы отличались одной замечательной чертой: были потрясающе преданы друг другу. Спарафучиле вызвался приглядывать за Раулем и его миниатюрным дружком. А следовательно, у нее одна забота — сам Спарафучиле.
Они закончили совещание только рано утром.
Агис разбудил брата Фиделя, свалившегося от усталости и уснувшего в куче тряпья. Крис взял причитающиеся ему деньги, пересчитал их, остался доволен результатом и спрятал в отделеньице, вмонтированное в его кибернетическую ногу. Спарафучиле проводил их до шлюза, открыл его, потом исчез в тени корабля.
У Криса было еще несколько вопросов, касающихся мелочей. Получив на все ответ, он вынул изо рта сигару, включил кислородный аппарат и ушел. Агис помог полусонному, с затуманенным взором священнику, который еле стоял на ногах, надеть скафандр, потом надел свой.
— В путь! — сказала им Мейгри. — Я сейчас вас догоню.
Она так устала, что не сознавала, что делает. Она ощупывала застежку на шлеме. Вдруг из темноты вынырнул Спарафучиле, столь стремительно, что напугал ее. Он ловко застегнул ей шлем. Молча помог одеться. Молча открыл дверь в шлюз.
Она хотела было поблагодарить его. Взгляд его раскосых глаз обдал ее холодом, слова благодарности застыли на губах.
— Вы не станете убивать моего повелителя, — сказал тихо Спарафучиле.
Ах вот в чем дело! Мейгри попыталась вспомнить, что сказал в связи с этим Агис. «Если мы не сможем спасти милорда, мы должны будем уничтожить его ». И она тогда согласилась с ним.
— Я верю, что нам не придется так поступить, — начала она, — но обстоятельства могут вынудить…
Спарафучиле задержал дыхание, потом со свистом выдохнул.
— Ты прежде умрешь сама.
Никакими доводами его не убедишь. Он никогда ее не поймет. Мейгри отвернулась, вошла в шлюз. Он был заперт. Затем давление упало, стабилизировалось, и дверь открылась. Она ступила на поверхность луны. Агис ждал ее. Он послал брата Фиделя вперед, а сам задержался, чтобы сопровождать Мейгри.
— Что-нибудь произошло между вами и Спарафучиле?
— Я беспокоилась, что он может оказаться не слишком преданным. — Мейгри покачала головой. — Мне не приходило в голову, что он — чересчур преданный.
— Мы не откажемся от его помощи?
— Нет, — ответила она, добавив слова, ставшие их ненавистным, проклятым кредо: — У нас нет выбора.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
За это поцелую твою руку и назову тебя своей королевой.
Уильям Шекспир. Генрих V. Акт V, сцена 2
Как заметил один выдающийся мыслитель двадцатого века, время — это субстанция, не подлежащая определению. Измерение времени, по крайней мере с помощью часов, может быть точным. Измерение времени с помощью сердца и головы дает совсем иной результат. Оно проходит, или оно летит. Оно ползет или крадется. Оно движется быстрее света. Для Мейгри время текло незаметно, как песок сквозь пальцы. Песок в песочных часах так быстро сыплется! А для Дайена время остановилось. Звезды замерли. Все солнца галактики сияли над ним.
— Она такая красивая! Правда, Таск? — спросил Дайен.
— Конечно, малыш, — согласился Таск, безуспешно пытаясь подавить зевоту. — Она красавица. Даже не верится. Наверно, она в материнскую родню. Совершенно ясно, — сказал он убежденно, — что она не в отца.
— А ты что о ней думаешь, Нола? — повернулся Дайен к женщине, которая свернулась калачиком на постели позади Таска.
— Мне она нравится. В ней какая-то удивительная свежесть. Она честная, открытая, без претензий…
— Варварка, — прошептал ей на ухо Таск.
— Потише, а то он услышит! — Нола стиснула руку Таска.
— Да что ты! Посмотри на него. — Таск снова зевнул.
Дайен не слышал их. Он стоял у окна, глядя на озеро, блестевшее вдали, на звезды и луну, отражавшиеся в его темной поверхности. Вокруг его головы сиял золотой нимб, возвышая его над простыми смертными, наполняя его зачаровывающей музыкой, в которой звучали лишь те ноты, которые он хотел слышать.
Таск и Нола собирались ложиться спать, когда Дайен появился в дверях. Он не мог спать, не хотел, чтобы самый чудесный вечер в его жизни кончался. Хотя он ничего толком не помнил. Помнил только ее.
— Я собираюсь сделать ей предложение, — сказал он.
Таск и Нола с тревогой переглянулись, сон как рукой сняло.
— Как-то неожиданно все это, малыш. Поговори с ним! — попросил тихо Таск жену.
— А почему я? Ты же его друг.
— Потому что у женщин лучше такие вещи получаются.
— Ого! — фыркнула Нола. — А я-то думала, что единственная разница между нами в хромосомах X и Y. Я и не подозревала, что мы, женщины, знаем секрет, как сражаться с несчастной любовью.
— Давай, давай. И для тебя будет полезной практикой, надо же знать, как с собственными ребятишками себя вести.
— Он не ребенок, — возразила Нола. — Разве ты не заметил?
— В чем дело? — Дайен повернулся к ним. — Вы о чем? Вы согласны со мной? Она чудная.
Таск принялся гримасничать: подымал брови, мотал головой — хотел заставить Нолу вступить в разговор; казалось, у него нервный тик.
— Что случилось? — спросил Дайен, золотая дымка рассеялась, он увидел своих друзей, они не прыгали от радости по комнате.
— Ничего, малыш, — сказал Таск, вставая. — Пойду в туалет. Я… вернусь. — Он вытащил из-под кровати ботинки, надел их и пошлепал к дверям. — А вы с Нолой… пока поболтайте.
— Ты у меня за это получишь! — шепнула ему вдогонку Нола.
Таск, схватив фонарь, вышел, грохнув дверью. В холле он прислонился к стене, с облегчением вздохнул, вытер пот со лба.
— Господи! С трудом вырвался!
Терзаясь угрызениями совести от того, что он бросил жену, правда, не настолько сильными, чтобы вернуться, он заспешил к выходу, решив как можно дольше побыть на дворе, по крайней мере сколько мороз и запах позволят.
* * *
— Конечно, я совсем недавно познакомился с Камилой, — сказал Дайен, отойдя от окна и приблизившись к Ноле, приступая к важному разговору, — но вспомни девушек, с которыми я встречался в последнее время! Я назначал свидания девушкам с самых разных точек галактики! Самого разного возраста и типа. Ни одна не может сравниться с ней. Разве не так?— Так, Дайен, — медленно ответила Нола. — Камила другая, совсем другая.
— Я не влюблялся ни в одну из них. Так? — спросил Дайен. — Я ведь не Линк, который раз в неделю в кого-то влюбляется. Я понимал, что еще не встретил себе пару. Но когда я увидел ее на скале, когда посмотрел ей в глаза, то понял, что нашел свою девушку, Нола. Единственную девушку, которую я смогу полюбить.
— Я понимаю, что ты сейчас испытываешь, Дайен, — сказала нерешительно Нола, — ты был одинок, очень одинок. Я видела это, и Таск тоже видел. Мы поженились, леди Мейгри улетела, все эти катаклизмы и неприятности… Что же, в порядке вещей, что ты искал девушку, которую бы мог полюбить…
— И потому я набросился на первую встречную? — спросил тихо Дайен. — Я думал об этом, Нола. Правда, думал, когда возвращался домой. Я должен был обдумать все, коли я решил сделать ей предложение. Я спрашивал свое сердце и получил ответ. Она — единственная, Нола, та, которую я ждал.
Он не стал говорить о сне, о женщине с золотистыми глазами, которая, сражаясь на поле боя рядом с ним, заслонила его своим щитом. Несмотря на то, что он часто слышал тихий голос, звучавший внутри него, несмотря на то, что к нему приходил дух Платуса, Дайен не мог окончательно поверить в Создателя, в Силу и Славу Его, в то, что кто-то другой наставляет его, ведет его по жизни. Но последнее чудо почти убедило его. Благодаря этому сну ему теперь казалось, что его любовь к Камиле была предопределена, а следовательно, получила благословление свыше.
— Я знаю, она тоже ждала меня, — добавил он.
— Ты должен серьезно обдумать все, Дайен, — сказала Нола. — Ты со многими девушками встречался, с очень многими. А Камила никогда не знала мужчин. Конечно, у нее целая гвардия братьев, может, есть друзья среди мужчин. Но, Дайен, несмотря на то, что она твоя ровесница, у нее нет такого опыта, она не искушена в жизни, как ты. Она только что перестала быть ребенком. Уверена, ей никогда в жизни не доводилось думать о мужчине, мечтать о нем — так, как ты мечтаешь о ней.
Дайен вспомнил, как она сидела на камне, невозмутимо наблюдая за ним, пока он, голый, плавал, с такой же бесстрастностью она, наверно, наблюдала за братьями, которых знала с пеленок. Ему пришлось признать, пусть и с большой неохотой, что Нола права. Он сам был свидетелем, как в ней пробуждалось осознание, что он другого пола, что она женщина. Он вспомнил легкий румянец, проступавший на загорелой коже, вспомнил, как она вдруг стала прятать свои смеющиеся, бесстрашные глаза.
— Ты думаешь, она ко мне равнодушна? — спросил Дайен, решив опустить неприятную часть разговора и перейти к самому важному для него.
Он вспомнил вечер, который они провели вместе, когда сидели шумной, буйной компанией вокруг обеденного стола, вспомнил девушку, уже почти женщину, которая говорила только с ним, смотрела только на него. Ему казалось, что их было всего двое в комнате, а теперь он смутно припоминал шпильки и шуточки ее братьев, то, как ее отец поглаживал себе бороду всякий раз, когда бросал взгляд на молодую пару.
— Ах, Дайен, — сказала Нола, улыбнувшись, — вечером все в зале видели, что с ней творилось. Вот что я думаю. Ее воспитали честной, искренней, открытой. Ей неведом флирт, пусть даже безобидный. Ей неведомы обман, лесть, хитроумные игры, вероломство. Сможешь ли ты, Дайен, соединившись с Камилой, остаться прежним?
— Смогу ли я оставаться королем, соединившись с Камилой — ты это хочешь спросить меня?
Нола мрачно кивнула.
— Конечно, — ответил порывисто он. — А почему бы нет?
— Потому что ты должен будешь выставить ее на всеобщее обозрение в стеклянной клетке, а зрители станут глазеть на нее, дразнить ее. К ней приставят видеокамеры, те будут жадно и неотступно следить за тем, как она ест, одевается, моется, любит, рожает. Они возненавидят ее, влюбятся в нее, будут заняты только ею… Ты же сам знаешь, Дайен! Знаешь, как это будет. Но разница в том, что ты родился и воспитывался в такой обстановке. Слава, обожание — для тебя это естественно, как для прочих особ Королевской крови, как для леди Мейгри и Сагана. Для Камилы это может оказаться смертельным ядом.
— Хватит тебе, Нола! Такое впечатление, что ты ее старшая сестра, а ведь знакома ты с ней несколько… — Он остановился, вид у него был довольно глупый.
— Дайен, — сказала мягко Нола, стараясь не пользоваться своим преимуществом перед Дайеном, неосмотрительно попавшим в тупик, и не давить на него. — Камила подобна драгоценному камню, который был у Мейгри, — чиста, невинна и безупречна. Не сомневаюсь, ты можешь внушить ей любовь к себе, я ведь тоже наблюдала за вами сегодня вечером. Но коли она отдаст тебе свое сердце, Дайен, она и себя целиком отдаст. Ее любовь заполнит всю ее жизнь, полностью, и она вправе ждать и от тебя того же. А если ты не сможешь ответить ей тем же… — Нола вздохнула, покачала головой.
— Я смогу, Нола. Почему бы и нет?
— У тебя нет выбора. Ты же не обычный парень. Твоя жизнь не принадлежит тебе. Ты связан обязательствами. Ты говоришь о браке, а ведь через несколько дней ты собираешься лететь в Коразианскую галактику…
— Ладно. Я понял тебя. Давай оставим этот разговор. — Дайен, понурившись отвернулся от Нолы и стал смотреть в окно на поблескивающее в лунном свете озеро.
Цена… будет высокой. Может, выше, чем ты захочешь заплатить. Выше, чем тебе стоит платить.
Мейгри предупреждала его. Помнится, он ответил пространным монологом. Но то малое, чем он тогда располагал, не казалось ему слишком большой жертвой. Его жизнь. Да, он был тогда готов отдать свою жизнь. Он понимал, какая опасность подстерегает его в Коразианской галактике. Он станет сражаться с коразианцами, попадет к ним в плен, его будут истязать. Он-то думал, что Мейгри это имеет в виду. Жизнь. Как легко расстаться с жизнью, особенно когда она никчемная, праздная… одинокая.
А потом ему приснился сон. Сон этот был пророческим, сомнений у Дайена не было. И выход можно найти: заплатить сполна, но что-то, совсем немного, оставить себе…
Резко повернувшись, чтобы уйти и остаться наедине со своими мыслями, Дайен чуть было не налетел на Нолу, которая неслышно подошла к нему. Он споткнулся, она зашаталась, они схватились друг за друга, чтобы не упасть.
— Ты не сердишься на меня, Дайен? — спросила она печально.
Дайен сердился на нее, на судьбу, на себя за то, что он подставился и получил от судьбы увесистые удары. Он хотел было сорвать зло на ком-нибудь, накричать, дать волю чувствам, как дозволено лишь королям, — так однажды сказал ему Таск. Но он взял себя в руки, хотя почувствовал на щеках холодные, колючие слезы.
Будучи не в силах говорить, он замотал головой, схватил Нолу за плечи — и выскочил из комнаты. Он даже не заметил Таска, который проходил мимо по коридору.
* * *
— Любимая, Бога ради, скажи, что ты наговорила малышу? — спросил Таск, войдя в спальню, запирая за собой дверь на тот случай, если Дайену снова вздумается прийти ночью поговорить. — Тебя же просили успокоить его, а не вонзать ему нож в сердце!— Ох, Таск, — заплакала Нола, падая к нему в объятия и пряча голову у него на груди. — Зачем только люди влюбляются? Почему любовь причиняет им столько страданий?
— Что? — спросил Таск, ничего не понимая.
— Оставь меня в покое! — Нола оттолкнула его.
Пристроившись на краю постели, подальше от Таска, она свернулась калачиком, натянув одеяло на голову и повернувшись к нему спиной.
Предчувствуя, что его ждет длинная, холодная ночь, может, даже много длинных, холодных ночей, Таск задумчиво почесал голову.
— Вот тебе и на, — пробормотал он. — Одно совершенно ясно: надо, чтобы уборные были в доме, а не на дворе.
* * *
Дайен так торопился, что забыл фонарь. Коридоры были темными и холодными, только в окна лился свет от луны и звезд, таинственными большими пятнами ложась на пол и стены. Дайена это не огорчало. Ему легче было в темноте, она была под стать его мрачному настроению.Он прошел через холодный холл, почувствовав, что слезы застывают на лице.
«Нола не права, — говорил он сам себе. — Камила — не кукла. Она сильная, настоящий воин. И умная. Надо только, чтобы кто-нибудь ей подсказал, что надевать, как себя вести перед видеокамерами, что говорить, а что не говорить».
Он попытался представить себе ее в блестящем наряде, в котором была одна из его знакомых девушек, — короткая узкая юбка, блузка с глубоким вырезом и узкими рукавами, шляпка, надвинутая на лоб. Вспомнил о широком шаге Камилы-охотницы, ее размашистых жестах, ее светлых, мальчишечьих кудрях…
«К тому же, став королевой, она будет сама законодательницей моды». И тут же представил себе первых леди галактики в кожаных брюках, куртках на оленьем меху и чуть не рассмеялся. Но почему-то вздохнул. Дрожа от холода и боли, пронзившей сердце, он прислонился к каменной стене, прижав к груди руки, несчастный и отчаявшийся, и закрыл глаза.
— Ах вот ты где!
Сквозь сомкнутые веки он уловил мягкий свет горящей свечи.
Дайен открыл глаза.
— Камила…
Она была в длинном белом халате, шкура какого-то зверя прикрывала плечи. В отблесках пламени ее волосы сияли серебром. Глаза — темные, с поволокой — горели внутренним огнем. Она держала на своей сильной руке младшего братика. Он склонил головку к ней на плечо, согревшись и успокоившись возле сестры.
— Пошел за малой нуждой и заблудился? — спросила она сурово Дайена. — Не удивительно. Нельзя здесь бродить без фонаря. И без пальто. Твоя комната внизу, как раз под этим холлом. Подожди, я положу Галена и провожу тебя.
Дайен смотрел на нее в изумлении, внезапно он представил себе, как его королева говорит комментатору Джеймсу Уордену: «Пошел за малой нуждой…» И помимо воли рассмеялся.
— Тише! — сказала Камила, взглянув на малыша, который захныкал. — Я только что укачала его!
— Прости! — Дайен справился со смехом.
Она принялась качать малыша, тот наконец перестал хныкать, вздохнул, сунул в рот большой палец и снова прислонился к ней.
— Я сейчас положу Галена в колыбель…
— Я… я сам найду дорогу, — выдавил из себя Дайен, чувствуя, как у него подкосились колени; к счастью, он стоял, прислонясь к стене. — Не беспокойся.
— А я не беспокоюсь, — сказала Камила, пожимая плечами. — Меня малыш разбудил. Ему что-то приснилось, он стал так рыдать, точно волки его рвали на части. Я не могла спать, сказала маме, что похожу с ним.
И она пошла по коридору, в ту сторону, откуда пришел Дайен. Он, постояв в нерешительности, повернулся и двинулся следом за ней. Она со свечой, а в замке страшно темно, он только сейчас понял это.
Он открыл дверь в детскую, пропустил ее вперед, взял свечу, пока она укладывала братика в колыбель и укрывала его. Дайен разгреб в очаге сгоревшие поленья, чтобы угасший огонь снова ожил. Они хотели было подбросить дров, но передумали. В комнате и так тепло, сказала она. Проверив еще раз малыша, Камила взяла у Дайена свечу, повела его по коридору.
— Я тоже не мог спать, — сказал Дайен.
Камила с серьезным и торжественным видом кивнула.
— У тебя завтра очень важное дело. Я слышала, как мать с отцом говорили, перед тем как идти спать. Мой отец сказал, что Ди-Луна и Рикилт не хотят рисковать своими кораблями и людьми и лететь в Коразианскую галактику. Тебе предстоит нелегкая задача уговорить их.
— Твой отец прав, — сказал Дайен, — но я не потому не мог заснуть. Не об этом я думал.
Любая другая на ее месте поняла бы, что ей делают комплимент, улыбнулась бы в ответ или же стала бы его дразнить, пока он не сказал бы все как есть. Камила смотрела на него широко раскрытыми, любопытными, без всякой лукавинки глазами.
— О чем же ты думал?
«Ты можешь внушить ей любовь к себе, Дайен ».
Они стояли у дверей его комнаты. Она повернулась к нему, крепко держа свечу. Надо вежливо поблагодарить за то, что она помогла ему. Надо открыть дверь, одному остаться в пустой, холодной комнате, пожелать ей спокойной ночи, отослать ее со свечой, захлопнуть дверь и никогда больше ее не открывать.
Сильный человек так бы и поступил. Лорд Саган. Поступил бы так лорд Саган? Что он семнадцать лет искал по всей Галактике? Короля, которого потеряли? Или любовь, погибшую от руки того, кто захотел завладеть короной? Нет, со мной подобное не случится, я не совершу эту ошибку.
— О тебе, — сказал он и нежно взял ее за руку, — я думал о тебе.
Она улыбнулась ему, улыбка эта была светлее и теплее, чем пламя свечи, которое вдруг задрожало в ее руке.
— Я тоже думала о тебе, — сказала она.
Он привлек ее к себе. Они были одного роста, их губы встретились, обожгли поцелуем, разомкнулись.
— Я хочу жениться на тебе, Камила, — сказал он, крепко обнимая ее; его руки гладили мех, укутывающий ее плечи и хранивший тепло ее тела. — Я хочу сражаться за тебя, когда объявят о нашей помолвке.
— Тебе не придется сражаться за меня. Ты станешь сражаться рядом со мной. Я буду подле тебя со щитом моей матери, с тем, которым она защищала отца.
— Значит, ты выйдешь за меня замуж? Станешь королевой? — Дайен не верил собственным ушам, боялся, что она не поняла его.
— Королевой! — Камила засмеялась, ее позабавила такая перспектива. — Я буду твоей женой. Конечно, я выйду за тебя замуж. Я приняла сегодня ночью это решение. Если бы ты меня не спросил об этом, я бы сама тебя спросила.
Пламя свечи задрожало на ветру, чуть было не погасло. Дайен почувствовал, как холодной волной смывает его восторг и счастье. Он не понял ее или отказывался понять.
Ветерок стих, пламя снова выровнялось, разгорелось.
— Я попрошу завтра согласия у твоего отца, — начал Дайен.
Камиле это не понравилось, она рассердилась:
— И вовсе мне не нужно разрешение отца на замужество.
— Я хочу сказать… — Дайен запнулся. — Так принято…
— Мы вместе пойдем к моим родителям и попросим их благословения. Таков обычай у нас. Мы бы и у твоих родителей попросили благословения, но отец сказал, что они умерли, — сказала она тише и сдержаннее.
Глаза ее были полны сочувствия и сострадания к нему. Первый раз в жизни кто-то испытывал к нему сочувствие, первый раз в жизни кто-то заботился о нем, разделял его боль! И внезапно какая-то мистическая сила, та, которой обладают некоторые особы Королевской крови и которую кто-то считает проклятием рода, подняла завесу будущего перед ним.
И он увидел, что ждет его на долгом, извилистом пути его жизни, увидел тех, кого ему суждено повстречать на этом пути — к добру или к горю, увидел, что только эта девушка из сонма тех, с кем ему суждено повстречаться, будет любить его, заботиться о нем, думать о нем. Для всех прочих он будет королем, которому они станут подчиняться, льстить, действовать подкупами, которого будут боготворить и презирать. Для нее же он навсегда останется просто человеком. Человеком, которого она будет любить. Только она будет преданно любить его. И это станет ее благословением и ее проклятием.
Завеса с такой быстротой опустилась, что он содрогнулся. Он даже не мог с уверенностью сказать, что он все это увидел своим мысленным взором, и какое-то мгновение пребывал в недоумении. Но он твердо знал: он не должен отказываться от Камилы. Она нужна ему.
— Здесь холодно, — сказала вдруг Камила. — Ты дрожишь, руки снова покрылись гусиной кожей. А завтра у тебя столько дел. Ступай спать.
Она робко обошла его, открыла дверь в его комнату и заглянула внутрь.
— У тебя камин не растоплен. Мы на ночь только в детской огонь разжигаем. Я сейчас затоплю, — сказала она и хотела юркнуть в комнату.
Дайен схватил ее, потянул назад.
— Не надо оставаться тебе со мной в моей комнате.
Он испугался, что она начнет спорить, смеяться над ним. Как заставить ее понять, о чем он говорит, коли сам толком не понимает? Но ему ничего не пришлось ей объяснять. Она остановилась, оглянулась, щеки у нее слегка раскраснелись.