Вилсон Фрэнсис Пол. Перекрестья

   Джек вздохнул:
   — Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду.
   Наконец они расположились, чтобы заняться уроком
   Пробуждения — на этот раз без мышки. Брейди сидел на жестком стуле с прямой спинкой. Джек раскинулся на мягком удобном диванчике. Между ними располагался кофейный столик светлого дерева, покрытого лаком.
   — Какие события вашей жизни вызывают у вас чувство вины?
   Ответ у Джека был готов заранее, но он откинулся на спинку дивана и сделал вид, что задумался. После соответствующей паузы...
   — Предполагаю, тот факт, что денег у меня куда больше, чем у других...
   — Вот как? В самом деле настолько больше?
   — Да. Вы не знаете, но я очень обеспеченный человек.
   Брейди оставался невозмутим, изобразив лишь легкую заинтересованность.
   — Да, припоминаю, вчера вы что-то говорили о деньгах. Но в нашей церкви много обеспеченных членов.
   — Да, но я очень состоятелен.
   — Вот как? — Брейди почесал висок, словно это явилось для него новостью, но сообщение его не очень заинтересовало.
   — Можно сказать, я гнусный толстосум...
   — Вы не произвели на меня такого впечатления. В самом ли деле в вашем голосе звучит нотка разочарования оттого, что у вас столько денег?
   Джек пожал плечами:
   — Может быть. Нет, это не грязные деньги, ничего такого... Они честно заработаны. Просто дело в том... ну, это не я их заработал.
   — Да? И кто же?
   — Мой отец. И не в том дело, что они так уж мне нужны. Просто... «от всякого, кому дано много, много и потребуется»... если вы понимаете, что я имею в виду.
   Улыбнувшись, Брейди кивнул:
   — Вы цитируете Писание. Евангелие от Луки, глава 12, стих 48, если я правильно помню.
   Это оказалось новостью для Джека. Он припоминал, что временами слышал эту фразу или что-то похожее и она казалась ему расхожим штампом. Он не мог не признать, что знания Брейди, который знал и помнил главу и стих Евангелия, произвели на него впечатление.
   Джек сцепил пальцы.
   — Я понимаю, что от меня много потребуется, когда я возглавлю семейный бизнес, и я хочу быть достойным этой ответственности. Но мне неинтересно просто приумножать капитал. Ведь я и так не смогу потратить то, что мне уже принадлежит. И я хочу найти такой способ использования своего состояния, который, с моей точки зрения, будет куда лучше, чем инвестирование в акции и облигации. Я хочу вкладывать его в людей.
   Он подумал, не перегнул ли он палку со своей демагогией, но Брейди, похоже, проглотил наживку.
   — Что ж, Джейсон, вы пришли именно туда, куда вам и требовалось. Международный дорментализм неизменно занимается обездоленными людьми в самых бедных странах третьего мира. Мы являемся туда, покупаем участок земли и воздвигаем на нем храм и школу. Школа учит, как идти по пути дорментализма, но, что куда более важно, она учит местных жителей самостоятельности. «Дай человеку рыбу, и он будет сыт весь день; научи его ловить рыбу, и он будет сыт всю жизнь». Такова наша философия.
   Джек вытаращил глаза:
   — До чего потрясающее учение!
   Одна банальность влечет за собой другую, подумал он, и подавил улыбку, вспомнив вариант Эйба: «Научи человека ловить рыбу, и ты сможешь продать ему удочку, леску, поплавок и крючки».
   — Да. Таков путь дорментализма. Вы можете быть совершенно уверены, что любой вклад, который вы пожелаете пожертвовать церкви, будет целиком направлен на оказание помощи обездоленным.
   — Прекрасная идея. Знаете, думаю, мне не стоит ждать, пока я займу место отца. Я бы хотел начать прямо сейчас. Как только мы кончим занятие, я свяжусь со своим бухгалтером.
   Брейди расплылся в блаженной улыбке:
   — Как любезно с вашей стороны.

4

   Пока Дженсен, преисполнившись внимания, стоял у дальнего конца стола, Брейди продолжал барабанить пальцами по столешнице. Когда-то он знал имя своего Великого Паладина, но давно забыл его. И сомневался, помнит ли его сам Дженсен.
   Впрочем, все это было не важно. Вот что имело значение — личность Джейсона Амурри. Его слова были слишком хороши, чтобы безоговорочно считать их правдой.
   Он хотел услышать мнение Дженсена, но предварительно решил немного поиздеваться над ним.
   — Так что твой кселтон говорит нам о Джейсоне Амурри?
   Дженсен нахмурился. Он не спешил с ответом и, найдя его, тянул слова.
   — Он для него подозрителен. Он считает, что в нем есть какая-то... несогласованность.
   Наблюдая, как Дженсен отводит взгляд, Брейди с трудом удерживался от смеха. Дженсен откровенно страдал, рассказывая о своем кселтоне в процессе Полного Слияния. Иначе и быть не могло: кселтон Дженсена был далек от ПС. Откровенно говоря, у него вообще не было кселтона. Да ни у кого не было!
   Но никто — ни Дженсен, ни какой-либо член Высшего Совета — не мог этого признать. Потому что каждый из них считал, что он единственный Ноль в элите, достигшей Полного Слияния. Каждый скрывал свой Позор Слияния, потому что признать Никчемность означало, что его ждет изгнание с поста и бесчестие.
   О, до чего забавно было слушать их рассказы, как они левитируют или, покидая тела, странствуют меж звезд и планет — словно по каким-то неписаным законам соревнуются между собой. И поскольку Лютер безоговорочно дал понять, что демонстрировать перед другими способности, обретенные при Полном Слиянии, — это плохой тон, дешевая наглядность которого опошляет чудеса ПС, — никто не должен был подтверждать свои волшебные свойства.
   Таким образом, никто не имел права сказать, что король-то голый.
   — Мой кселтон чувствует то же самое, но почему-то не может выйти на контакт с Амурри. А мы знаем, что это значит, не так ли?
   Дженсен кивнул:
   — Вероятно, Амурри — Ноль.
   — А это, — вздохнул Брейди, — всегда трагично. Я сочувствую Нолям, но еще больше я жалею бедных Нолей, которые обманывают сами себя, не в силах признать свое Позорное Слияние.
   Он видел, как Дженсен сглотнул комок в горле. Брейди отчетливо понимал, о чем тот сейчас думает: «Почему он это говорит? Он что, подозревает меня? Что-то знает?»
   — Как и я, — прохрипел Дженсен.
   — Не сомневаюсь, в храме есть члены с ПС, но да воздержатся наши кселтоны от проникновения сквозь их покровы. Не стоит вторгаться в их существование. В этом нет необходимости, потому что, как вы знаете, рано или поздно все Ноли разоблачат себя. — Он с силой откашлялся, словно прочищая мозги. — Но вернемся к нашему другу Джейсону...
   Да, Джейсон Амурри... после того как Занятие по Пробуждению завершилось и Амурри ушел, Лютер осознал, что он, черт возьми, не узнал ничего нового по сравнению с тем, что ему было известно с самого начала. Может, этот человек сдержан по природе, но у Лютера было странное ощущение, что, возможно, он что-то скрывает.
   — Поскольку наши кселтоны пока еще не могут наладить контакт с его, — продолжил он, — может, тебе имеет смысл поглубже изучить его биографию.
   — Чем я уже и занимаюсь.
   Брейди вскинул брови.
   — Ну и?..
   — Моему... м-м-м... ЛК, Личному Кселтону, не кажется, что он ведет себя подобно богатому наследнику. Да и движется как-то не так.
   — А твой кселтон знает, как двигаются богатые?
   — Я согласен со своим ЛК. Я знаю людей, которые ведут себя как Амурри, и они весьма небогаты.
   — Но ведь он отнюдь не старался представиться в роли Джейсона Амурри. Скорее пытался скрыть свое подлинное имя.
   — Да, я знаю. Вот это единственное, что смущает. Но снова хочу сказать — может, он сознательно так и планировал: назваться ложным именем, а затем...
   Лютер засмеялся:
   — Тебе не кажется, что это слишком сложно?
   Дженсен пожал плечами:
   — Мой ЛК считает, что с первого взгляда его трудно понять.
   — Ты к нему пристрастен.
   — Может быть. Но если удастся найти хоть одно изображение Джейсона Амурри, мне станет легче.
   — Зная тебя, Дженсен, я думаю, что, глядя на его фотографию, ты станешь прикидывать, не поддельная ли она.
   Белозубая улыбка озарила темное лицо Дженсена, что случалось чрезвычайно редко.
   — Это же моя работа, верно?
   — Верно. И ты с ней прекрасно справляешься. — Пора кончать это пустое словоизвержение. Брейди махнул рукой Дженсену. — Продолжай следить за ним. Но если он явится завтра с пожертвованием на шестизначную сумму, остановись. Ибо впредь уже не важно, кто он на самом деле.
   Когда Дженсен вышел, Брейди нажал кнопку под крышкой стола. Створки разошлись, открывая взгляду глобус Опуса Омега.
   Войдя в кабинет и увидев раздвинутые панели и Амурри, стоящего перед глобусом, он задохнулся, как рыба, вытащенная на берег. Он уже был готов крикнуть и позвать Дженсена, как обратил внимание, что Амурри даже не пытается скрыть свои действия. Его бесхитростное поведение смягчило подозрительность Лютера. А неподдельный интерес к смыслу огоньков на глобусе был совершенно искренним.
   Этот парень явно не имел ни малейшего представления об апокалиптическом смысле того, что предстало его глазам.
   Мыслями Лютер вернулся к тому давнему зимнему дню в колледже, когда впервые увидел глобус. Тогда он существовал лишь в его воображении. В то время он был зеленым новичком, в первый раз за все свои восемнадцать лет оказавшимся вне строгого шотландско-американского дома и с головой окунувшимся в мир секса, наркотиков и рок-н-ролла ранних семидесятых. Он был в компании двоих своих более опытных друзей, которые дали ему первую кислотную таблетку и повлекли за собой в путешествие, — вот тогда-то и возник глобус, который, покачиваясь, вращался в центре комнаты. Он помнил, что показывал на него остальным, но, похоже, он был единственным, кто видел его.
   Глобус не был похож на глянцевое изделие компании «Рэнд Макналли», а представлял собой потрепанную, в щербинах сферу, залитую коричневыми пятнами океанов и химической желчью облаков, которые затягивали Землю. Пока он смотрел, на всех континентах и океанах стали вспыхивать красные точки, и от каждой из них протянулись раскаленные красные линии, которые шли к другим точкам, затягивая пурпурной сетью весь глобус. А затем в некоторых пересечениях этих нитей появились черные круги. Скоро они один за другим начали мерцать белым светом, и, когда разгорелись по всей поверхности, глобус засветился красным, а потом пронзительно белым раскаленным светом. Наконец он взорвался, но разлетевшиеся куски вернулись и слились в новом мире континентов, покрытых сочной зеленью, пронзительно синих океанов.
   Это зрелище изменило всю жизнь Лютера. Не сразу, не в тот же вечер, но в течение недель и месяцев оно по ночам возвращалось к нему — не важно, несло ли его или нет на волнах химического возбуждения.
   На первых порах он испытывал растерянность, думая, что повторяющиеся вспышки воспоминаний на самом деле не более чем ерунда. Но спустя какое-то время он привык к ним. Они стали частью его обыденного существования.
   Когда же он впервые услышал голос, то перепугался. Голос никогда не звучал в часы бодрствования — только во сне, только во время видений. И он начал было думать, что заболел шизофренией.
   Сначала это было невнятное бормотание — Лютер не мог разобрать ни слова. Постепенно голос становился все громче, невнятное бормотание превращалось в разборчивую речь. Но пусть он уже понимал отдельные слова, речь все равно казалась бессвязной и бессмысленной.
   Но и это изменилось, и, кончая обучение, он уже пришел к пониманию земного мира, основы, на которой он зиждился, и цели его существования: преображаясь, слиться с братским миром в другом континууме времени и пространства. И те, кто помогут ускорить слияние, переживут переход от загрязненной планеты в рай; остальной части человечества этого перехода не дождаться. Голос сказал ему, что делать, — найти место, обозначенное бесцветной лампочкой, купить там землю и ждать.
   Купить участок земли? Ему, студенту колледжа, у которого не было ни единого лишнего пенни? Голос не объяснил, как это сделать, но дал понять, что от этого зависит все его будущее.
   И затем, сразу же после окончания колледжа, появилась книга. Он нашел ее на своей постели в квартире, которую снимал. Никаких почтовых отметок, никакой записки... просто странная толстая книга. У нее был почтенный древний вид, но название по-английски: «Компендиум Шрема». Текст тоже был английский. Он начал читать.
   С появлением книги голос смолк. Чтение изменило всю жизнь Лютера.
   Ближе к концу странных удивительных легенд, собранных в «Компендиуме», он нашел подвижный рисунок той сферы, что представала перед ним в видениях. Текст, сопровождавший иллюстрацию, объяснял, что такое Опус Омега.
   И тут он все понял — и смысл своих снов, и то, что должен делать в жизни.
   Так Лютер отправился искать означенные места. К тому времени он уже столько раз видел глобус, что мысленно мог нарисовать каждую его деталь. Он нашел нужные места — по крайней мере, часть из них — и когда стал узнавать, кому они принадлежат, то выяснил удивительную вещь: многими из этих участков владел человек по имени Купер Бласко.
   После несложных изысканий выяснилось, что Бласко являлся лидером некоей общины на севере Калифорнии. Лютер отправился познакомиться с ним, и то, что он увидел и узнал, навсегда изменило его жизнь.
   Потому что он понял: и видение и голос пришли из мира Хокано. Купер Бласко наткнулся на космическую истину: он должен был обеспечить Лютера средствами, чтобы исполнилось пророчество голоса.
   Да, мир Хокано существовал в реальности, и, может быть, кселтоны тоже — кто мог безоговорочно утверждать это? — но теория Слияния и Лестницы, по которой можно достичь его, — все это было плодом воображения Брейди и служило одной цели: создать Опус Омега.
   И теперь, после десятилетий борьбы, чтобы добиться полной победы, осталось решить всего лишь несколько задач.
   Лютер приблизился к вращающемуся глобусу и, закрыв глаза, коснулся его. Кончики пальцев осязали горные хребты, плоскости равнин и просторы океанов. Осталось всего лишь несколько точек — и дело жизни будет завершено.
   Но оказалось, что последние шаги самые трудные. Некоторые из необходимых участков оказались непомерно дороги, другие просто не продавались. Но Лютер не сомневался, что справится со всеми сложностями. Единственное, в чем он нуждался, были деньги.
   * * *
   Вечно одна и та же беда: никогда нет в достатке денег.
   Но может, Джейсон Амурри поможет устранить ее. Хоть частично.
   Тогда вспыхнет последняя белая лампочка... и начнется Великое Слияние — единственное реальное слияние в сотканном им гобелене лжи, — земной мир объединится с Хокано.
   И в этом новом, лучшем мире Лютер Брейди будет вознагражден превыше всех прочих.

5

   Джиа почувствовала неладное. Она кинулась в ванную и застонала, увидев на прокладке ярко-красное пятно.
   Снова кровотечение.
   Она постаралась успокоиться. Крови немного, и доктор Иглтон предупредила ее, что через несколько дней могут появиться небольшие кровянистые выделения. Но это что-то другое. Все утро она собиралась приступить к делу, поскольку уровень ее амбиций не понизился. Джиа планировала заняться кое-какими полотнами, а теперь...
   Хорошо хоть, что она не испытывала болей. В понедельник вечером она чувствовала себя так, словно кто-то нанес ей удар в живот. Сейчас же нет ни спазмов, ни колик.
   Прислушиваясь к своим ощущениям, Джиа ждала. Она не хотела паниковать, кидаясь к телефону из-за каждой мелочи.
   Следует действовать спокойно. Не торопиться. Отложить работу над картиной на завтра или на следующий день. Лечь, подняв ноги кверху. Ничего не сообщать Джеку. Не то он через несколько секунд примчится с бригадой скорой помощи.
   Вспомнив его, она не могла не улыбнуться. Он уверенно разбирался во многих жизненных проблемах, но, когда речь шла о ребенке, терялся и начинал дергаться.
   Вот если бы он нашел для себя такой образ жизни, при котором Джиа, провожая его за дверь, не заботилась, увидит ли еще его живым, тогда другое дело — Джек стал бы великолепным отцом.

6

   Одетая в мирскую одежду, сестра Мэгги вошла в полумрак заведения Хулио. Джек сказал, что хочет встретиться с ней, и в этом баре Верхнего Вестсайда ее никоим образом не мог увидеть кто-то из прихожан Нижнего Истсайда.
   Она заметила, что Джек ждет ее за тем же столиком, за которым они сидели в прошлый раз, и заторопилась к нему.
   — Это правда? — спросила она, мертвой хваткой вцепившись в край столешницы. — То, что вы сказали по телефону... их больше не существует?
   Джек кивнул:
   — С вашими тревогами покончено. Я стер все его файлы.
   Мэгги почувствовала, что у нее подламываются ноги. Она рухнула на стул, кровь бешено пульсировала в ушах.
   — Вы уверены? Абсолютно уверены?
   — Нет ничего абсолютного, но я уверен в той же мере, как если бы привязал его к стулу и подключил электропровода к деликатным частям его организма.
   — Это... это чудесно. Нет, не то, что вы сейчас сказали, — быстро поправилась Мэгги. — А то, что говорили раньше.
   Джек засмеялся:
   — Я так и понял.
   Она не знала, как задать самый важный вопрос, и чувствовала, что неудержимо краснеет. Наконец решилась:
   — А вы видели какие-нибудь из...
   Джек открыл рот, закрыл и сказал:
   — Понимаете, я было собирался сказать «да» и к тому же еще пошутить по поводу горячих ребят, но понял, что для вас это — не тема для шуток. Поэтому говорю правду: нет, не видел. Он не хранил отпечатанных копий. Зачем рисковать и оставлять доказательства, когда он может в любой момент вывести на экран и получить свежий отпечаток.
   — Я так счастлива, так счастлива.
   Мэгги закрыла глаза. Она вернулась к жизни. Ей хотелось прямо тут, в баре, опуститься на колени и вознести хвалу Господу, но это привлекло бы слишком много внимания.
   — А теперь послушайте, — серьезно сказал Джек, — то, ради чего я захотел лично встретиться с вами. Я хочу, чтобы вы знали: пусть даже я стер все его файлы, вам еще придется услышать его.
   Воздушная волшебная легкость, охватившая Мэгги, исчезла.
   — Что вы имеете в виду?
   — Если я все сделал правильно, заставив его думать, будто он стал жертвой ужасного стечения обстоятельств, то он будет исходить из предположения, что никто из его жертв не догадывается о ликвидации компрометирующих материалов. А это значит, все они будут думать, что по-прежнему у него на крючке. И вы не должны дать ему знать, что вам все известно.
   — О'кей.
   — Я серьезно, сестра. Ничего не должна знать и ваша другая половина.
   — Другая?..
   — Тот, кто изображен на снимках рядом с вами... Не говорите и ему тоже.
   — Но его будут заставлять платить.
   — Это его проблема. Пусть он с ней и разбирается. Вы со своей справились, так что...
   — Но...
   — Никаких но, сестра. Не случайно же говорится, что трое могут хранить тайну, только если двое из них мертвы.
   — Но ведь мы двое знаем.
   — Нет. Есть только вы. Я не существую. Прошу вас, доверьтесь мне. Этот тип — бывший коп, замешанный в грязных делах, так что не стоит говорить ему...
   — Как вы смогли так быстро все это узнать?
   — Остались кое-какие сведения от первой встречи с мистером Слизняком.
   — Я... — Спазм рыдания перехватил Мэгги горло. — Не могу поверить... что все кончено.
   — Не совсем так. Пока еще нет. Как я говорил, вам еще придется иметь с ним дело — и будьте очень осмотрительны. Когда он позвонит, скажите, что рядом кто-то есть и, как только у вас что-нибудь будет, вы ему тут же вышлете. Молите его, чтобы он проявил терпение.
   — Но он хочет, чтобы я... вы же знаете... — Мэгги понизила голос. — Тот фонд на восстановление...
   — Скажите, что попытаетесь, но это нелегко. Объясните, что окружение постоянно контролирует вас, с вас не спускают глаз, как хищные птицы... и прочее и прочее. Но что бы вы ни говорили, платить не отказывайтесь. Он не получит от вас ни одного паршивого цента, но знать об этом ему не следует.
   — Но я должна расплатиться с вами. Я же обещала. До последнего цента.
   — В этом нет необходимости. Обо всем позаботились. Финансирование взяла на себя третья сторона.
   Мэгги была ошеломлена. Сначала хорошие новости о конце шантажа, а теперь вот это. Но она не могла избавиться от легкого смущения, что в ее сугубо личную проблему, в ее частные дела посвящена какая-то третья сторона.
   — Но кто?..
   — Не беспокойтесь. Вы никогда не узнаете ее, а она — вас.
   По щекам Мэгги потекли слезы, и она разрыдалась. Какое еще нужно доказательство, что Господь простил ее?
   — Спасибо. Большое спасибо. Если я могу что-то сделать для вас, только скажите.
   — Кое-что я в самом деле хотел бы узнать. — Джек наклонился к ней. — Каким образом такой человек, как вы, прямой как стрела, оказался в ситуации, которая могла разрушить всю его жизнь?
   Мэгги помедлила, но все же решила: почему бы и нет? Джек уже столько знает; он должен узнать и остальное.
   Она рассказала ему о четверых детях семьи Мартинес, о том, что к концу года всем им придется бросить школу Святого Иосифа. Она объяснила, какой это станет для них трагедией, особенно для маленькой наивной Серафины.
   Не упоминая его имени, она рассказала о появлении Майкла Меткафа, который пришел ей на помощь.
   — В какой-то момент я осознала, что у меня с ним возникли плотские отношения, — сказала она. — Но дети Мартинес тут ни при чем, они оказались невинными случайными жертвами. Шантажист выжал все средства, которые должны были пойти им. Но не волнуйтесь. Я найду способ...
   У Джека был такой вид, словно он собирался что-то сказать, но передумал. Вместо этого он посмотрел на часы:
   — Мне нужно кое-куда успеть, так что...
   Мэгги перегнулась через стол и сжала его руки.
   — Спасибо вам. Вы вернули мне жизнь, и я посвящу ее добрым делам. — Она в последний раз сжала его руки и поднялась. — До свиданья, Джек. И да благословит вас Бог.
   Когда Мэгги повернулась, чтобы направиться к выходу, она услышала:
   — Вы поранили ногу?
   Она оцепенела. Ожоги на бедрах давали о себе знать при каждом шаге, но она подавляла боль.
   — Почему вы спросили?
   — Вы чуть-чуть прихрамываете.
   — Это ничего. Пройдет.
   Мэгги вышла навстречу новому дню, новому бытию, и, несмотря на чрезмерность этих понятий, сейчас они были совершенно уместны.
   Господи, не считай, что я забыла свой обет только потому, что избавилась от мучителя. Завтра придет черед шестого креста. А в воскресенье — седьмого и последнего, как я и обещала. Кроме того, я дала обещание, что каждое мгновение той жизни, что мне осталось, я посвящу трудам в Твою честь и никогда больше не оступлюсь.
   Она отправилась в церковь Святого Иосифа, чтобы вознести Богу хвалу в Его доме.
   Жизнь снова стала прекрасной.

7

   Пока Джек слонялся по Лексингтон-авеню, не спуская глаз с дверей храма, он думал о сестре Мэгги. По пути к Хулио удалось отделаться от хвоста — утром Дженсен пустил за ним двоих типов. После встречи с монахиней он вернулся на Лексингтон и стал ждать встречи с Джонни Роселли.
   Сестра Мэгги... Ему так хотелось как следует встряхнуть ее и убедить — ей надо покинуть монастырь и радоваться жизни. Но он не мог себе этого позволить. Это была ее жизнь, и ей предстояло идти по ней. Неспособность сестры Мэгги увидеть и понять другие варианты бытия отнюдь не уничижала ее выбор.
   И все же... он не мог понять его. И наверно, никогда не сможет.
   Но мысли вернулись в «здесь и сейчас», едва он увидел Роселли. Тот миновал двери храма и сбежал по ступенькам, направляясь к ближайшему входу в подземку. Джеку пришлось прибавить шагу, чтобы не отстать.
   Он нагнал его уже на платформе и вместе с ним сел в поезд 4-й линии. Джонни, по-прежнему облаченный в драную мешковину с пятнами, мыслями был, похоже, за несколько световых лет от этого поезда, который, гремя и позвякивая на стыках рельс, мчался вперед.
   Джек размышлял не только о настоящем моменте. Он то и дело мысленно возвращался в кабинет Брейди и к спрятанному глобусу. Он вспоминал то ощущение холодного кома в желудке, которое скрутило его, пока он смотрел на россыпь красных и белых огоньков и линий между ними...
   Они доехали до Юнион-сквер, где Джонни пересел на линию L, которая доставила его на конечную станцию на углу Четырнадцатой улицы и Восьмой авеню. Откуда Джек и проследил его вплоть до мясного района.
   Когда Джек впервые появился в этом городе, район вполне заслуживал свое имя — в проемах магазинных дверей висели говяжьи окорока и свиные ножки, могучие мясники в окровавленных фартуках, вооруженные острыми тесаками, сновали взад и вперед. По ночам тут кипела совершенно другая жизнь: на обочинах тусовались девочки в пикантных штанишках и микромини-юбках — хотя не все они относились к женскому полу, — предлагая свои достоинства пассажирам проезжающих машин.
   Полная путаница с половой принадлежностью повлекла за собой и другие перемены. К настоящему времени большинство мясных лавок уже исчезло, уступив место художественным галереям и изысканным ресторанам. Он прошел мимо «Кабана и телки», оставил за собой бар «Мерзкий койот», где собирались поболтать члены клуба Джека «Худшие фильмы всех времен».
   Джонни продолжал двигаться на запад. Что он собирается делать — прыгать в Гудзон?
   Сгущались сумерки, ветер окреп настолько, что прохожие стали поднимать воротники. Хотя к любителям скейтборда это не относилось. Порой на них были всего лишь мешковатые драные шорты, безрукавки и бейсболки козырьком назад; проходя мимо них, Джек видел, как они делали сальто и гоняли свои доски по перилам.