Вилсон Фрэнсис Пол. Перекрестья

   Приглядевшись к спине Герты, он заметил кое-что еще, чего не было у Ани: глубокую вдавленность в самом низу, достаточно большую, скажем в два пальца глубиной. Он было протянул к ней руку, но тут же отдернул.
   Герта, не поворачиваясь, сказала:
   — Попробуй. Прикоснись. Там уже не болит.
   У Джека закружилась голова.
   — Нет, я не думаю...
   — Вложи пальцы в рану. Не бойся.
   Джек снова протянул руку и ввел в ямку указательный палец. Рана была достаточно глубока — палец не встретил преграды. Он осторожно протолкнул палец еще глубже — и снова встретил пустоту.
   Джек не мог заставить себя продолжать эксперимент. Вытащив палец, он наклонился — может, ему удастся увидеть, насколько глубока рана. И тогда...
   Он резко откинул голову:
   — Боже!
   Неужто он в самом деле видел то, что. ему показалось, он увидел? Нет. Это невозможно.
   Но ведь какое-то время назад понятие «невозможно» потеряло всякий смысл.
   Джек снова заглянул в рану. Он увидел проем, исполосованный шрамами, и свет в дальнем конце его. Дневной свет. Кружок голубого неба.
   Господи, он же смотрит на набережную Ист-Ривер в Куинсе, смотрит через отверстие в теле Герты. Джек отпрянул и, наклонившись направо, увидел в высоком окне тот же самый вид. Казалось, что Герта была проткнута насквозь копьем и рана так и не затянулась — да, стенки раневого канала излечились, но сквозное отверстие осталось.
   — Что... кто это сделал?
   — Смерть Ани, — сказала Герта, накидывая блузку на плечи.
   — Должно быть, это было...
   — Не сравнимо ни с чем, что мне приходилось испытывать. Куда хуже, чем те мучения, что доставляет погребение каждой колонны.
   Медленно, подбирая каждое слово, Джек спросил:
   — Почему эти колонны наносят вам такие раны? Кто вы?
   — Я уже говорила тебе: я твоя...
   — Прошу вас, не произносите больше слова «мать».
   — Тогда я ничего больше не смогу сказать, потому что это правда.
   Он попробовал другой подход:
   — Если каждая колонна оставляла у вас такие раны, я могу понять, почему вы хотели остановить Брейди. Но если он завершит Опус, то это в каком-то смысле пойдет вам на пользу. Я хочу сказать, больше не будет новых колонн, вы не будете испытывать страданий.
   Герта кивнула и, кончив застегивать блузку, повернулась. Ее темные глаза неотрывно смотрели на Джека.
   — Да, думаю, это верно — болей больше не будет. Потому что я буду мертва. Ведь основная цель Опуса Омега — убить меня.

14

   В комнате для допросов стояла мертвая тишина, пока Лютер Брейди, не дыша, рассматривал фотографии. Ему казалось, что в теле не осталось ни одной кости и он сейчас рассыплется.
   Этого не может быть! Эти фотографии... он с двумя мальчиками... прошлой ночью. Он никогда дважды не нанимал одних и тех же ребят и не помнил их в лицо. Но... да, конечно! Именно этой маской он пользовался прошлой ночью. Он постоянно менял их. Для разнообразия. И не имело значения, было ли это прошлой ночью или в прошлом месяце. Ужасен был сам факт существования этих фотографий, но еще хуже, что они находились в руках полиции.
   Как? Кто?
   Петрович! Именно он, как обычно, привозил мальчишек. А на этот раз он, должно быть, где-то притаился и отснял фотографии. Алчный маленький подонок! Он...
   Но почему они привязали сюда какого-то Ричарда Кордову, о котором постоянно толкуют? И кто пустил в ход его пистолет, чтобы убить этого Кордову?
   — К...как... — Пересохший язык был не в силах выдавить хоть слово.
   — Фальшивка, — пренебрежительно отмахнулся Барри. — Совершенно явная фальшивка. Я не мастер по компьютерам, но даже я знаю, что можно сделать с его помощью. Например, напялить маску на этого типа на фотографиях! Да все это просто смешно!
   — Откуда... — Наконец Лютер Брейди обрел голос. — Откуда это у вас?
   Холуша ткнул в центральную фотографию:
   — Мы нашли их пол полушкой на кресле в доме жертвы. На том кресле, на котором он был убит. — Палец коснулся коричневатого пятна по обрезу одного из снимков. — Это его кровь, которая просочилась сквозь подушку.
   — Вы просто обязаны поверить мне, — сказал Лютер, наклоняясь вперед и закрывая фотографии руками. Он не хотел, чтобы кто-то, особенно Барри, смотрел на них. Но он должен убедить этих детективов. — Я не убивал этого человека! Клянусь вам! Я ложно обвинен в том. чего никогда не делал!
   Янг продолжал неотрывно смотреть на него.
   — Зачем кому-то это было надо, мистер Брейди?
   — У церкви дорментализма врагов более чем достаточно, — сказал Барри. — Мистер Брейди — духовный лидер церкви, ее общественное лицо. Если этот заговор с целью обесчестить его, лишить доверия, увенчается успехом, церкви будет нанесен невосполнимый ущерб.
   — Что ж, — сказал Янг, — в таком случае есть очень простой выход. Если прошлой ночью вы не были в доме мистера Кордовы, то где же вы были, мистер Брейди?
   С этими мальчишками!
   Признать этого он никак не мог. Да и что это ему даст? Он никогда не позволял никому из этих ребят увидеть его в лицо. Даже Петрович не знал, как он выглядит.
   — Я был в своей хижине на севере штата.
   — Может кто-либо подтвердить ваше пребывание там?
   — Я... нет, я был там один. Я приезжаю туда каждое воскресенье вечером, чтобы избавиться от груза церковных дел и шума города и в тишине пообщаться со своим кселтоном.
   Холуша хмыкнул.
   — Ваш кселтон, или как там вы его называете, здорово смахивает на пару подростков.
   — Значит, никто не может подтвердить, что прошлой ночью вы были в своей хижине? — снова спросил Янг.
   — Нет.
   — Я тоже так думаю. — Янг вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги. — Вот ордер на ваш арест.
   Когда он протянул его Барри, Холуша извлек из кармана наручники.
   — Лютер Брейди. — сказал Янг, — я арестую вас за убийство Ричарда Кордовы. Я знаю, что тут присутствует ваш адвокат, но я в любом случае собираюсь зачитать вам ваши права. У вас есть право хранить молчание...
   Остальных слов Лютер не расслышал, потому что в ушах у него стоял гул. Но он столько раз слышал их по телевизору, что знал наизусть. Правда, и в самых страшных ночных кошмарах он не мог представить, что кто-то будет зачитывать ему права Миранды...
   Он посмотрел на Барри, который упорно продолжал хранить молчание. Тот разглядывал фотографии.
   — Барри?..
   Адвокат поднял на него глаза и покачал головой:
   — Тебе нужна более серьезная помощь, чем могу дать я, Лютер. Тебе нужен адвокат по уголовным делам. И хороший. Я незамедлительно позвоню кое-кому.
   — Барри, ты должен уберечь эти снимки от глаз публики. Они поддельные, Барри. — Он повернулся к Янгу и Холуше. — Клянусь, они поддельные, и молю вас, не позволяйте, чтобы о них стало известно. Вы же знаете, едва только что-либо подобное становится известно, и человек уже навсегда замаран. Пусть даже его невиновность будет потом доказана, ему уже никогда не отмыться.
   — Мы сделаем, что сможем, — сказал Янг. — В данный момент нас больше интересует убийство.
   Лютер постарался справиться с дрожью, когда на запястьях у него защелкнулись наручники. Вчера он был едва ли не властелином мира, потому что Опус Омега был почти завершен. А теперь он арестован за убийство и вся его жизнь смыта в сточную канаву.
   Как? Как это могло случиться?

15

   Джек кивнул Эстебану и, миновав холл, оказался на тротуаре.
   На Бикман-Плейс стояла тишина, но не такая, как воцарилась в доме Герты, когда Джек услышал, что цель Опуса Омега — убить ее. Что за чертовщина?
   Почему? Как? Больше она ничего не рассказала.
   Кто она такая, что этот Расалом и Иное хотят ее смерти? Кроме уже привычных слов «я твоя мать», она больше ничего не сказала.
   Последние ее слова были о том, что она устала и ему стоит уйти. Они поговорят в другой день.
   Он пошел к Джиа. Вики должна быть в школе, но он надеялся, что Джиа дома. Ему так нужна хоть толика нормальности.

Вторник

1

   Новости пришли к утру.
   Проснувшись, Джек подключился к каналу Эн-би-си. Он и сам толком не знал, чем объяснить выбор. Может, потому, что Брейди был частым гостем на этом канале. К тому же звучала его любимая мелодия — кто был тем гением, который придумал запускать радиопрограмму на телевидении? — но так или иначе, немного подождав, он увидел физиономию Брейди.
   Точнее, показывали его фотографию, и голос диктора сообщал, как все шокированы — шокированы! — известием, что Лютер Брейди арестован за убийство. Затем в прямом эфире пошла картинка от дома предварительного заключения для мужчин в Бронксе, где Брейди провел ночь. Симпатичная блондинка-ведущая стояла на обочине, а за ее спиной кричали и размахивали плакатами около сотни возмущенных пикетчиков.
   Отпустив несколько вступительных замечаний, она вытащила на экран какую-то молодую женщину. Джек узнал неизменно веселую Кристи из храма. Но сегодня на лице ее не было веселья. Она стояла в своем сером мундирчике с высоким воротником и шитьем на лацканах; по щекам струились слезы, пока она бормотала о вопиющей несправедливости развязанной травли. Если такого восхитительного человека, как Лютер Брейди, который облагодетельствовал так много людей по всему миру, обвиняют в убийстве, то это просто... просто несправедливо!
   — Куда справедливее, чем ты можешь себе представить, моя дорогая, — пробормотал Джек.
   Далее блондинка-репортерша выхватила из толпы еще одно знакомое лицо — плакатного арийского мальчика Атоора. Но если Кристи была опечалена, то по контрасту с ней Атоор пылал гневом. Его гладко выбритые щеки рдели багровым румянцем, когда он обвинял полицию, окружного прокурора, да и город, как таковой.
   — Это охота на ведьм! Это религиозное преследование! Мы все знаем, что так называемые старые религии крепко окопались в этом городе и, конечно, решили, что очевидная популярность дорментализма может угрожать их положению. Поэтому они сфабриковали обвинения против главы нашей церкви и бросили его в тюрьму. Что дальше? Сжечь его на костре?
   Джек зааплодировал:
   — Хорошо сказано, юноша! Очень убедительно! Но с костром давайте помедлим.
   Если копы в штате Пенсильвания получают свою зарплату недаром, то довольно скоро они вывалят на крышу храма дорменталистов кучу дерьма.
   Раздумывая над этим, он направился к Джиа. Через час малыша ждало очередное ультразвуковое просвечивание.

2

   — Не могу в это поверить! — сказал Лютер.
   Положение его с каждым часом ухудшалось.
   В освобождении под залог отказано... удар судейского молотка, последовавший за этими жуткими словами, продолжал звучать в голове Лютера, как и стук захлопнувшейся за ним двери.
   Артур Файиман. адвокат по уголовным делам, которого ему посоветовал Барри, отнюдь не выглядел обеспокоенным. Он был настолько неуместен в этой грязной и душной комнате для свиданий, как картина Моне на свалке. Пиджак его был дороже, чем у Барри, а «ролекс» элегантнее. Учитывая его почасовой гонорар, он мог позволить себе и то и другое.
   Лютер же чувствовал себя вывалянным в грязи.
   И униженным... когда его в наручниках — в наручниках! — привели в зал суда в Бронксе, а потом вывели из него, и ему пришлось идти сквозь строй репортеров и операторов с камерами.
   — Не волнуйтесь. Мы подадим апелляцию на отказ в освобождении под залог.
   Лютер попытался сдержать душившую его ярость — но без особого успеха.
   — Все это хорошо и здорово. Вы прекрасно все это излагаете, а тем временем сидеть за решеткой приходится все же мне. Каждый день — каждый час, — что я сижу тут взаперти, не в состоянии реабилитироваться в глазах общества, лишь ухудшает положение моей церкви. И общественности известна только одна сторона этой истории. Я должен обрести свободу, чтобы рассказать прессе о другой ее стороне.
   Файнман поерзал на стуле. У него был великолепный загар и серебряная грива, зачесанная назад так, что она падала на воротник.
   — Окружному прокурору удалось убедить судью, что вы можете сбежать.
   — Это была ваша работа — разубедить его. 51 не собираюсь сбегать. Я невиновен, и это будет доказано в суде.
   Риск побега... окружной прокурор из Бронкса аргументировал свою точку зрения тем, что поскольку дорменталистская церковь имеет отделения по всему миру, то ее глава может найти убежите у своих преданных сторонников. Файнман, возражая, говорил, что у Лютера никогда не было конфликтов с законом, что у него тесные связи с этим городом, даже предлагал, что Лютер сдаст свой паспорт после того, как внесет два миллиона долларов залога. Но судья принял сторону прокурора.
   Лютер не сомневался, что кто-то наверху дергает ниточки заговора против него.
   — Об этом побеспокоимся позже. Первым делом, я хочу, чтобы вы оставались здесь, пока я буду готовить нашу апелляцию, — сказал адвокат.
   — Что значит «оставался здесь»? Я хочу, чтобы вы вытащили меня отсюда!
   — Это значит, что, пока я вас не вытащу, вам лучше сидеть здесь, а не в Рикерсе.
   У Лютера сжалось сердце. Рикерс-Айленд... там обитают самые жестокие преступники.
   — Нет... они не могут.
   Файнман покачал головой:
   — Если вы не в состоянии внести залог или, как в вашем случае, в нем отказано, именно туда вас и отправят.
   — Вы не можете им этого позволить!
   — Я буду делать все, что в моих силах.
   — То есть надо понимать, что вы не столько сделаете, сколько будете стараться.
   Файнман наклонился к нему:
   — Мистер Брейди, я хочу быть с вами совершенно откровенным.
   Тревожное ощущение пронзило Лютера — в словах адвоката не было ничего хорошего, — но он не должен показывать своих страхов.
   — Надеюсь на это.
   — Против вас выдвинуты очень весомые обвинения. Во всяком случае, мои контакты в окружной прокуратуре сообщили, что обсуждается вопрос: не потребовать ли для вас смертной казни?
   Лютер зажмурил глаза и начал бормотать мантру, которая помогла ему пережить бесконечную ночь в этом бетонном загоне. Не может быть... этого просто не может быть!
   — Но прежде чем окружной прокурор согласится на это, — сказал Файнман, — вам, возможно, будет предложена сделка.
   Лютер открыл глаза:
   — Сделка?
   — Да. Вы согласитесь с менее серьезным обвинением, чтобы...
   — И признаю, что убил человека, которого никогда не встречал и о котором услышал только после его смерти? Нет, ни за что! Никаких сделок!
   Сделка означала тюрьму, в которой ему придется провести многие, если не все оставшиеся годы. Тюрьма означала, что дело всей его жизни, Опус Омега, останется незавершенным. Или, что еще хуже, его закончит кто-то другой... и кому-то другому достанется вся слава, которую заслужил Лютер.
   Нет. Это невозможно себе представить.
   — Они еще пожалеют! — подавив страх, вскипел гневом Лютер. — Я выведу на улицы перед судом и перед тюрьмой тысячи — десятки тысяч! — людей. От их голосов содрогнутся стены и...
   Файнман поднял руку:
   — Я бы не торопился с протестами. Пока окружной прокурор не упоминал об этих фотографиях. Если вы слишком ощутимо надавите на него, он может пустить их в ход. Просто назло вам.
   — Нет... нет!
   — Послушайте, мистер Брейди. Я уже занялся личностью погибшего, поручив раскопать все и вся, что о нем только известно. И должен сказать вам, что буквально через несколько часов до меня дошли осторожные слухи, что он занимался шантажом. А это играет на руку окружному прокурору.
   — Разве это не играет на руку и нам тоже? Если человек был шантажистом, то, значит, у него были враги. Мы можем...
   — Но ваш пистолет опознали как орудие убийства, и на нем есть отпечатки пальцев жертвы. Скорее всего, есть и его кровь. И на фотографиях, найденных в его доме, вы.
   У Лютера не осталось никаких доводов.
   — Я не убивал его! — завопил он. — Вы меня слышите? Не делал я этого! Должен быть какой-то способ доказать!
   Файнман продолжил хранить невозмутимое спокойствие.
   — Есть такой способ. Нам нужен человек... да кто угодно, кто может поручиться, что во время убийства вы находились в другом месте!
   — Мой пропуск на платную дорогу! Можно доказать, что в ночь убийства я ездил в хижину и вернулся!
   Файнман покачал головой:
   — Это лишь докажет, что путешествие совершил ваш пропуск, но не вы лично. Мне нужен человек, живой человек, который в эту ночь видел вас далеко от места преступления.
   Лютер подумал о Петровиче. Нельзя ли заставить его дать показания, что в ту ночь Лютер был в хижине?
   — Такой человек есть. Его зовут Бренцис Петрович. В воскресенье вечером он... м-м-м... кое-что доставил в хижину.
   — Могу ли я спросить, что именно? — осведомился Файнман.
   Лютер отвел глаза:
   — Я бы предпочел не отвечать на этот вопрос.

3

   — В чем дело? — спросила Джиа. — Сегодня ты сам не свой.
   Ее беспокоило настроение Джека. Явился он не просто уставшим, а совершенно вымотанным, но ничего не хотел рассказывать. Вчера она тоже утаила, как чуть не попала под машину: рядом крутилась Вики, и Джиа не хотела пугать ее. И, учитывая настроение Джека, может, в самом деле не стоило откровенничать.
   Он, обмякнув, расположился в большом кресле перед телевизором. По кабельному каналу шла сводка новостей. Джек устало улыбнулся:
   — Хочешь сказать, что нынче я не похож на светского льва?
   — Ты никогда не вел светскую жизнь и не бывал в этой роли, просто сейчас у тебя такой вид, словно ты за сотню миль отсюда. И я знаю, что это значит.
   — Вовсе не то, что ты думаешь.
   Ей уже доводилось видеть его в таком состоянии, и конечно же она все понимала.
   — Одно из твоих наладочных дел пошло не лучшим образом, да?
   Джек выпрямился в кресле и придвинулся поближе. Когда Джиа оказалась в пределах досягаемости, он взял ее за руку, притянул к себе на колени, обнял и уткнулся носом ей в шею.
   — В данный момент я не занимаюсь никакими ремонтными работами.
   Его дыхание щекотало Джиа, так что она отклонилась и посмотрела на Джека:
   — А мне помнится, что ты упоминал о каких-то двух.
   — Так и было. Но они завершены. Просто для одного из моих клиентов ситуация разрешилась не лучшим образом.
   У Джека был какой-то мрачный тон. В прошлом году они договорились, что он будет давать ей лишь общее описание того, чем занимается. Он не считал, что должен сообщать имена или приводить подробности, которые люди ему доверяли. И Джиа это устраивало. Знание деталей доставляло бы ей беспокойство.
   Что касается последних дел, она знала лишь, что одно имело отношение к какому-то шантажисту, а второе — к пропавшему сыну.
   — С ним все в порядке?
   — Давай не будем говорить на эту тему. Она закрыта.
   Если это в самом деле так, подумала Джиа, почему у тебя такой вид? Но она знала, что вопросов лучше не задавать.
   — Ну что ж, тогда я сообщу тебе, что у нас будет здоровый, крепкий ребенок.
   Этим утром ультразвуковое исследование показало, по словам доктора Иглтон, «совершенно нормальный двадцатинедельный утробный плод».
   Утробный плод? Она вспомнила, как у нее мелькнула мысль: «Это не плод. Это мой ребенок».
   Джек крепче обхватил ее.
   — Смотреть, как он шевелится, как сосет свой пальчик... это здорово, не так ли? Господи, да это просто потрясающе.
   — Он? Да они сами еще не знают пол малыша.
   — Да. но я-то знаю. Я...
   Она почувствовала, как Джек напрягся. Не выпуская ее, он потянулся за пультом ТВ. Когда звук усилился, она услышала сообщение о женщине, погребенной в бетоне.
   «...подтвердилось, что останки принадлежат пропавшей нью-йоркской журналистке Джейми Грант. По предварительным данным, ее заживо закатали в бетон».
   — О господи! — воскликнула Джиа. — Какой ужас!
   Джек промолчал. Его взгляд не отрывался от экрана. Казалось, он под гипнозом.
   "Символы, отлитые на бетонной колонне, полностью соответствовали тем. которые находили по всему свету в храмах дорменталистской церкви, а форма для отливки колонны была найдена в Нью-Джерси, на складе фирмы по производству бетона, принадлежащей члену Высшего Совета данной церкви.
   Мисс Грант была уважаемым журналистом и бесстрашным критиком дорменталистской церкви. Ей убийство потрясло мир журналистики. Мы скорбим о ее кончине".
   — Подожди минуту. — Джиа внимательно посмотрела на Джека. — Всего минуту. Разве ты не говорил, что сын, которого ты ищешь, — дорменталист?
   Джек продолжал смотреть на экран.
   — Неужто я это сказал?
   — Да, сказал. Я пом...
   Он сжал ее в медвежьих объятиях.
   — Секундочку. Посмотри, что это там за уголовник.
   Повернувшись, она как раз успела увидеть смутно
   знакомое лицо мужчины, которого вели к полицейской машине.
   «Кроме того, как нам рассказали, — может, это случайное совпадение, а может, и нет, — Лютер Брейди, глава дорменталистской церкви, подозревается в убийстве бывшего полицейского из Бронкса. Ему отказано в праве освобождения под залог».
   Джиа повернулась к Джеку:
   — Ты имеешь к этому какое-то отношение?
   И в первый раз за утро она увидела его счастливую улыбку.

4

   — Боюсь, я принес вам плохие новости, — сказал Файнман, обращаясь к Лютеру Брейди. который сидел уткнувшись в стол.
   Лютер поднял голову, но не произнес ни слова.
   Значит, они нашли тело Грант. Но как? В новостях сказали, что власти Пенсильвании действовали, исходя из полученной информации. От кого?
   Это мог быть только кто-то со стороны...
   Однако теперь ничего не имело смысла.
   Лютер посмотрел на Файнмана, как всегда элегантного.
   — Какие еще плохие новости?
   — Похоже, мистера Петровича найти не удастся. Мой расследователь выяснил, что он уехал в своем фургоне и не вернулся. Фургон был найден в нижнем части Манхэттена. В полицейском рапорте упоминались пятна крови на переднем сиденье. Петрович исчез без следа.
   Лютер снова опустил голову. Каких бед ему еще ждать?
   В любом случае Петрович вряд ли стал бы давать показания. Человек с таким послужным списком, скорее всего, за милю обходит полицейский участок.
   — Я закинул удочку... относительно сделки о частичном признании вины, — сказал Файнман.
   — Я не буду...
   — Не торопитесь отказываться, мистер Брейди. Подумайте как следует. Вы знаете, что делается за этими стенами. Ваша церковь горит со всех сторон. Похоже, весь мир считает, что ваша организация убила эту женщину-репортера, чтобы заставить ее замолчать. Что никоим образом не идет вам на пользу.
   Лютеру хотелось схватить Файнмана за шелковый галстук и гаркнуть ему в лицо: «Да, я принимал участие в убийстве этой суки Грант, основное участие, да и ко всему прочему имел отношение, но только не к этой истории. Тут я совершенно невинен».
   Но он ничего не сказал.
   Файнман не отставал:
   — Вы должны осознать — если окружной прокурор сделает публичное сообщение, что он требует смертной казни, то вы потеряете все шансы на договоренность. Он уже не сможет отступить с этой позиции и лишится всякой возможности пойти вам навстречу, потому что в таком случае его ждут серьезные политические неприятности.
   Лютер не видел выхода. Заключив сделку, он потеряет свободу, но сохранит жизнь. При любом исходе свобода ему не светила, а в худшем случае его ждала смерть. Лютер решил, что лучше уж она, чем провести остаток жизни за решеткой.
   — Никаких сделок. — Он вскинул голову и в упор посмотрел на Файнмана. — Невиновный человек не вступает ни в какие сделки.
   По крайней мере до тех пор, пока фотографии не выплыли на поверхность. И он молился, чтобы те силы, которые до сих пор вели его, и дальше не позволяли бы им появиться на свет.

Среда

1

   Эйб принялся изучать свежий, с пылу с жару экземпляр «Лайт».
   Ниже по улице был газетный киоск, и Джек болтался около него, дожидаясь первой доставки. Как только обвязка пачки была разрезана, он купил номер и, читая на ходу, направился к Эйбу.
   Всю первую полосу занимали четыре слона:
   СПЕЦИАЛЬНЫЙ ВЫПУСК
   ДЖЕЙМИ ГРАНТ
   Первые пять страниц были заполнены трогательными материалами о погибшей коллеге. Но начиная с шестой страницы газета обрушивалась на Лютера Брейди, говоря, что, если даже он лично и не имеет отношения к смерти Джейми Грант, тем не менее именно он взрастил безжалостное и мстительное отношение ко всем критикам дорменталистской церкви, создав атмосферу, в которой любой, кто признан врагом церкви, не имел никакой возможности нормально существовать.
   И затем — окончательный удар: отредактированные фотографии какого-то мужчины — но при близком рассмотрении было ясно, что это Брейди. — с двумя мальчиками. Газета сообщала, что фотографии были получены позавчера. К ним была приложена записка, специально написанная человеком, в убийстве которого обвиняли Брейди. И фотографии и записка были переданы в полицию.
   Эйб поднял глаза от газеты:
   — И ты имеешь ко всему этому отношение, не так ли?
   Джек попытался состроить невинный вид:
   — Кто, я?
   — Ты думаешь, что я куплюсь на твою простодушную физиономию? И не надейся. Когда я нашел тебе «беретту», ты обещал мне, что ты... Минуту. — Эйб прищурился и ткнул в Джека толстым пальцем. — Не девять ли миллиметров получила в грудь предполагаемая жертва Брейди?