Страница:
Расалом.
И Джек был совершенно уверен, что может назвать того человека, мозг которого был изъеден наркотиками.
— Купер Бласко рассказал мне, что идея дорментализма пришла к нему во сне в конце шестидесятых. Не тогда ли Рас...
Герта резко вскинула руку:
— Стоп! Не произносите его истинное имя. Я не хочу, чтобы он знал, где я нахожусь. А также и вы.
Джеку отчаянно не хотелось это признавать, но тут она была права. Ему уже довелось попробовать вкус того, что этот парень Расалом может сделать. Довольно жутковато вспоминать.
— Что вы имеете в виду, говоря «снова вступил»?
— Тысячелетия он наращивал уровень людских бед и несчастий, которыми и кормился, пока наконец незадолго перед Второй мировой войной от него удалось окончательно избавиться. По крайней мере, так считалось. Но в 1968 году в силу странного стечения обстоятельств он ухитрился снова возродиться к жизни... в чреве женщины, которая ни о чем не подозревала.
Эта дата ударила гулким колоколом... Джеку довелось быть в городе, где в 1968 году произошел прорыв Иного... он не раз бывал в этом месте. Ни один из этих визитов не доставлял удовольствия — и именно там он едва не расстался с жизнью.
— Не могло ли это случиться в Монро, на Лонг-Айленде?
Она кивнула:
— Могло. И он не в первый раз возвращается из мертвых.
— Аня упоминала, что он многократно возрождался. Но послушайте, должен сказать вам, что Купер Бласко отнюдь не производил впечатления порочной личности. Трудно поверить, что такой хиппи, как он, работал на Иное.
— Он был всего лишь пешкой. Его сон о мире Хокано, о котором он и написал свою брошюру, был внушен Иным. Он посеял те семена, из которых Лютер Брейди позже взрастил чудовищный организм своей церкви, а она, в свою очередь, стала инструментом, с помощью которого Иное завладевает этой частью мира.
Джек покачал головой:
— Но насколько я понимаю, Иное хочет тут все изменить, превратить нашу реальность в ад наяву. А Брейди не похож на типа, который согласен обречь себя на такое существование. Разве что он совершенно выжил из ума.
— Он абсолютно здоров, но одержим идеей, что именно ему суждено завершить Опус Омега...
— Опус?..
— Опус Омега: Последняя Цель, Конец Трудов — то есть захоронить эти омерзительные колонны во всех предписанных местах.
— Вы имеете в виду... — Джек вытащил из кармана лоскут кожи Ани и развернул его перед Гертой, — вот по такому образцу?
Тень боли скользнула по измученному лицу женщины.
— Да, — вздохнула она. — Именно так.
— Тогда все сходится воедино. Больше никаких совпадений, верно? Я не могу выкинуть эту кожу, вы нанимаете меня для проникновения к дор.менталистам, где я вижу глобус Брейди и узнаю рисунок на нем... все очень тщательно организовано.
Черт возьми, он чувствовал себя жалкой марионеткой.
— Словом «организовано» вы оказали мне большую честь. Никто — ни Иное, ни Союзник и, конечно, ни я — не обладает правом такого контроля. Люди и объекты размещаются поблизости друг от друга в надежде, что это даст определенный результат.
— Брейди тоже так считает?
— Он руководствуется своими соображениями. Я сомневаюсь, что у него есть хоть какое-то представление о том новом мире, которое создает Иное, но уверена, он считает — человек, который завершит Опус Омега, будет вознагражден высоким положением в нем.
— Но как он вообще узнал об Опусе Омега?
— Ему тоже приснился сон, но в нем предстала карта мира. На ней был ряд точек на глобусе, и из каждой из них шли линии к другим. Когда три линии пересекались, место их скрещения вспыхивало. Он не имел представления, насколько они важны, пока к нему в руки не попала запрещенная книга «Компендиум Шрема».
— Запрещенная? Как можно запретить какую-то книгу? Наложить на нее запрет в Бостоне?
Герта терпеливо улыбнулась его непониманию:
— Что-то вроде. Она была запрещена в пятнадцатом веке католической церковью.
— Шестьсот лет назад... очень старая книга.
— Она уже была таковой, когда ее запретили. На самом деле она куда старше. Никто толком не знает, насколько она стара. «Компендиум» впервые привлек внимание церкви во времена испанской инквизиции, когда выяснилось, что ею владеет некий мавританский ученый, имя которого ныне потеряно. Прежде чем умереть, он прошел через невыразимые страдания, но не смог или не захотел сказать, от кого ее получил. Говорят, что сам Великий инквизитор Торквемада, прочитав лишь часть «Компендиума», испытал такое отвращение, что приказал сложить огромный костер и сам швырнул книгу в пламя. Но она не сгорела. Не удалось ее изрубить в клочья ни самым острым мечом, ни самым тяжелым топором. Поэтому он кинул ее в самое глубокое ущелье, которое только удалось найти в испанской империи, завалил его гранитными валунами и возвел над ним монастырь Святого Фомы.
Джек тихо присвистнул.
— Что же в нем была за чертовщина?
— Много чего. Перечни и описания непредставимых обрядов и церемоний, чертежи и диаграммы древних механизмов, но сердцем «Компендиума» было описание Опуса Омега — конечного процесса, который и обеспечит приход того, что называется «Иным миром».
Джек зябко поежился.
— Иное... И что тогда?
— Ты, конечно, понимаешь, что эта война космических теней длится гораздо дольше, чем существует человечество. Миллионы лет, прошедших с той поры, как первый человекообразный встал на задние лапы, — не более чем мгновение для протяженности этого конфликта. Он начался еще до того, как сформировалась Земля, и будет длиться долго после того, как остынет Солнце.
Джек знал это — по крайней мере, ему рассказывали, — но принять эту концепцию было по-прежнему трудно.
— И как все, что запрещают, — продолжила Герта, — «Компендиум» не мог долго оставаться погребенным. Маленькая и незаметная секта монахов в этом монастыре провела годы, прокладывая туннели и тайно пробиваясь в ущелье. Они добрались до книги, но, прежде чем успели воспользоваться ею. были перебиты, а книга исчезла на пятьсот лет.
— Но если даже ущелье, заваленное гранитными валунами, с монастырем наверху не могло удержать эту книгу от странствия по свету, где она таилась все эти столетия?
— В том месте, что построил воин Союзника...
— Вы имеете в виду того, о котором мне рассказывала Аня... того, которого я должен заменить? Он настолько стар?
И этого тоже Джек не мог или не хотел принять: нравилось ему это или нет, но он был втянут в космическую войну.
— Куда старше, — сказала Герта. — Почти так же стар, как Противник. Более пятисот лет назад он заманил Противника в каменную ловушку в далеком ущелье Восточной Европы. В нем же он спрятал много запрещенных книг, чтобы они не попали в руки мужчин и женщин, готовых поддаться влиянию Иного. Но весной 1941 года немецкая армия взломала стены этой крепости. К счастью. Противник был убит прежде, чем успел сбежать... хотя его смерть была временным явлением.
— Но «Компендиум» оказался на свободе?
— Да. И этот труд, и другие запрещенные книги в конце концов попали в руки человека по имени Александру, одного из смотрителей хранилища. После войны он продал их книжному антиквару в Бухаресте, который, в свою очередь, перепродал «Компендиум» американскому коллекционеру. Спустя четверть столетия коллекционер был убит, а книга похищена.
— Дайте-ка мне прикинуть, кто нес за это ответственность — Раса... то есть Противник. Верно?
— Не он лично. В то время он был еще ребенком. Но его опекун Иона Стивенс совершил это преступление и позаботился, чтобы «Компендиум» попал к свежеиспеченному выпускнику колледжа, некоему Лютеру Брейди.
— И книга подсказала ему, чтобы он начал погребать бетонные колонны в тех точках на глобусе?
Герта покачала головой:
— Не начал — а завершил. Опус Омега начался задолго до него, но древние никак не могли добраться до определенных мест в Старом Свете, не говоря уж о Новом. Не забывай, «Компендиум» уже давно был спрятан в Трансильванских Альпах, когда Колумб только поднял паруса и поплыл в сторону Америки.
— То есть Брейди продолжил там, где они остановились. Но почему именно Брейди?
— Потому что он из той разновидности людей, которые в высшей степени податливы влиянию Иного. Он и был, и продолжает оставаться под воздействием мечты о власти... чтобы в полном смысле слова изменить мир.
— Я не имел в виду конкретно Брейди. Почему эту работу вообще надо было проводить через кого-то? Почему бы Противнику самому не взяться за дело захоронения колонн? Скорее всего, к настоящему времени Опус был бы завершен, и ему не пришлось бы все время иметь дело с этими тупыми идиотами дорменталистами.
— Но в таком случае ему пришлось бы объявиться. А вот этого Противник никак не хотел.
— Почему же?
— Из-за страха. Он опасался привлекать к себе внимание. Боялся, что насторожится воин Союзника. Поэтому он должен был действовать за сценой.
— Я видел кое-что из того, что может сделать Противник, и если он трусил... значит, тот, кого он боялся, должен быть крутым парнем. Вы его знаете?
Герта кивнула:
— Знаю. И довольно хорошо.
— Как его зовут?
Герта помолчала.
— Мать, — наконец сказала она, — называла его Глекеном.
12
13
И Джек был совершенно уверен, что может назвать того человека, мозг которого был изъеден наркотиками.
— Купер Бласко рассказал мне, что идея дорментализма пришла к нему во сне в конце шестидесятых. Не тогда ли Рас...
Герта резко вскинула руку:
— Стоп! Не произносите его истинное имя. Я не хочу, чтобы он знал, где я нахожусь. А также и вы.
Джеку отчаянно не хотелось это признавать, но тут она была права. Ему уже довелось попробовать вкус того, что этот парень Расалом может сделать. Довольно жутковато вспоминать.
— Что вы имеете в виду, говоря «снова вступил»?
— Тысячелетия он наращивал уровень людских бед и несчастий, которыми и кормился, пока наконец незадолго перед Второй мировой войной от него удалось окончательно избавиться. По крайней мере, так считалось. Но в 1968 году в силу странного стечения обстоятельств он ухитрился снова возродиться к жизни... в чреве женщины, которая ни о чем не подозревала.
Эта дата ударила гулким колоколом... Джеку довелось быть в городе, где в 1968 году произошел прорыв Иного... он не раз бывал в этом месте. Ни один из этих визитов не доставлял удовольствия — и именно там он едва не расстался с жизнью.
— Не могло ли это случиться в Монро, на Лонг-Айленде?
Она кивнула:
— Могло. И он не в первый раз возвращается из мертвых.
— Аня упоминала, что он многократно возрождался. Но послушайте, должен сказать вам, что Купер Бласко отнюдь не производил впечатления порочной личности. Трудно поверить, что такой хиппи, как он, работал на Иное.
— Он был всего лишь пешкой. Его сон о мире Хокано, о котором он и написал свою брошюру, был внушен Иным. Он посеял те семена, из которых Лютер Брейди позже взрастил чудовищный организм своей церкви, а она, в свою очередь, стала инструментом, с помощью которого Иное завладевает этой частью мира.
Джек покачал головой:
— Но насколько я понимаю, Иное хочет тут все изменить, превратить нашу реальность в ад наяву. А Брейди не похож на типа, который согласен обречь себя на такое существование. Разве что он совершенно выжил из ума.
— Он абсолютно здоров, но одержим идеей, что именно ему суждено завершить Опус Омега...
— Опус?..
— Опус Омега: Последняя Цель, Конец Трудов — то есть захоронить эти омерзительные колонны во всех предписанных местах.
— Вы имеете в виду... — Джек вытащил из кармана лоскут кожи Ани и развернул его перед Гертой, — вот по такому образцу?
Тень боли скользнула по измученному лицу женщины.
— Да, — вздохнула она. — Именно так.
— Тогда все сходится воедино. Больше никаких совпадений, верно? Я не могу выкинуть эту кожу, вы нанимаете меня для проникновения к дор.менталистам, где я вижу глобус Брейди и узнаю рисунок на нем... все очень тщательно организовано.
Черт возьми, он чувствовал себя жалкой марионеткой.
— Словом «организовано» вы оказали мне большую честь. Никто — ни Иное, ни Союзник и, конечно, ни я — не обладает правом такого контроля. Люди и объекты размещаются поблизости друг от друга в надежде, что это даст определенный результат.
— Брейди тоже так считает?
— Он руководствуется своими соображениями. Я сомневаюсь, что у него есть хоть какое-то представление о том новом мире, которое создает Иное, но уверена, он считает — человек, который завершит Опус Омега, будет вознагражден высоким положением в нем.
— Но как он вообще узнал об Опусе Омега?
— Ему тоже приснился сон, но в нем предстала карта мира. На ней был ряд точек на глобусе, и из каждой из них шли линии к другим. Когда три линии пересекались, место их скрещения вспыхивало. Он не имел представления, насколько они важны, пока к нему в руки не попала запрещенная книга «Компендиум Шрема».
— Запрещенная? Как можно запретить какую-то книгу? Наложить на нее запрет в Бостоне?
Герта терпеливо улыбнулась его непониманию:
— Что-то вроде. Она была запрещена в пятнадцатом веке католической церковью.
— Шестьсот лет назад... очень старая книга.
— Она уже была таковой, когда ее запретили. На самом деле она куда старше. Никто толком не знает, насколько она стара. «Компендиум» впервые привлек внимание церкви во времена испанской инквизиции, когда выяснилось, что ею владеет некий мавританский ученый, имя которого ныне потеряно. Прежде чем умереть, он прошел через невыразимые страдания, но не смог или не захотел сказать, от кого ее получил. Говорят, что сам Великий инквизитор Торквемада, прочитав лишь часть «Компендиума», испытал такое отвращение, что приказал сложить огромный костер и сам швырнул книгу в пламя. Но она не сгорела. Не удалось ее изрубить в клочья ни самым острым мечом, ни самым тяжелым топором. Поэтому он кинул ее в самое глубокое ущелье, которое только удалось найти в испанской империи, завалил его гранитными валунами и возвел над ним монастырь Святого Фомы.
Джек тихо присвистнул.
— Что же в нем была за чертовщина?
— Много чего. Перечни и описания непредставимых обрядов и церемоний, чертежи и диаграммы древних механизмов, но сердцем «Компендиума» было описание Опуса Омега — конечного процесса, который и обеспечит приход того, что называется «Иным миром».
Джек зябко поежился.
— Иное... И что тогда?
— Ты, конечно, понимаешь, что эта война космических теней длится гораздо дольше, чем существует человечество. Миллионы лет, прошедших с той поры, как первый человекообразный встал на задние лапы, — не более чем мгновение для протяженности этого конфликта. Он начался еще до того, как сформировалась Земля, и будет длиться долго после того, как остынет Солнце.
Джек знал это — по крайней мере, ему рассказывали, — но принять эту концепцию было по-прежнему трудно.
— И как все, что запрещают, — продолжила Герта, — «Компендиум» не мог долго оставаться погребенным. Маленькая и незаметная секта монахов в этом монастыре провела годы, прокладывая туннели и тайно пробиваясь в ущелье. Они добрались до книги, но, прежде чем успели воспользоваться ею. были перебиты, а книга исчезла на пятьсот лет.
— Но если даже ущелье, заваленное гранитными валунами, с монастырем наверху не могло удержать эту книгу от странствия по свету, где она таилась все эти столетия?
— В том месте, что построил воин Союзника...
— Вы имеете в виду того, о котором мне рассказывала Аня... того, которого я должен заменить? Он настолько стар?
И этого тоже Джек не мог или не хотел принять: нравилось ему это или нет, но он был втянут в космическую войну.
— Куда старше, — сказала Герта. — Почти так же стар, как Противник. Более пятисот лет назад он заманил Противника в каменную ловушку в далеком ущелье Восточной Европы. В нем же он спрятал много запрещенных книг, чтобы они не попали в руки мужчин и женщин, готовых поддаться влиянию Иного. Но весной 1941 года немецкая армия взломала стены этой крепости. К счастью. Противник был убит прежде, чем успел сбежать... хотя его смерть была временным явлением.
— Но «Компендиум» оказался на свободе?
— Да. И этот труд, и другие запрещенные книги в конце концов попали в руки человека по имени Александру, одного из смотрителей хранилища. После войны он продал их книжному антиквару в Бухаресте, который, в свою очередь, перепродал «Компендиум» американскому коллекционеру. Спустя четверть столетия коллекционер был убит, а книга похищена.
— Дайте-ка мне прикинуть, кто нес за это ответственность — Раса... то есть Противник. Верно?
— Не он лично. В то время он был еще ребенком. Но его опекун Иона Стивенс совершил это преступление и позаботился, чтобы «Компендиум» попал к свежеиспеченному выпускнику колледжа, некоему Лютеру Брейди.
— И книга подсказала ему, чтобы он начал погребать бетонные колонны в тех точках на глобусе?
Герта покачала головой:
— Не начал — а завершил. Опус Омега начался задолго до него, но древние никак не могли добраться до определенных мест в Старом Свете, не говоря уж о Новом. Не забывай, «Компендиум» уже давно был спрятан в Трансильванских Альпах, когда Колумб только поднял паруса и поплыл в сторону Америки.
— То есть Брейди продолжил там, где они остановились. Но почему именно Брейди?
— Потому что он из той разновидности людей, которые в высшей степени податливы влиянию Иного. Он и был, и продолжает оставаться под воздействием мечты о власти... чтобы в полном смысле слова изменить мир.
— Я не имел в виду конкретно Брейди. Почему эту работу вообще надо было проводить через кого-то? Почему бы Противнику самому не взяться за дело захоронения колонн? Скорее всего, к настоящему времени Опус был бы завершен, и ему не пришлось бы все время иметь дело с этими тупыми идиотами дорменталистами.
— Но в таком случае ему пришлось бы объявиться. А вот этого Противник никак не хотел.
— Почему же?
— Из-за страха. Он опасался привлекать к себе внимание. Боялся, что насторожится воин Союзника. Поэтому он должен был действовать за сценой.
— Я видел кое-что из того, что может сделать Противник, и если он трусил... значит, тот, кого он боялся, должен быть крутым парнем. Вы его знаете?
Герта кивнула:
— Знаю. И довольно хорошо.
— Как его зовут?
Герта помолчала.
— Мать, — наконец сказала она, — называла его Глекеном.
12
Лютер Брейди наклонился к Барри Голдсммту. который последние десять лет был его личным адвокатом. Барри встретился с ним здесь, в помещении 47-го участка, и им казалось, что они уже несколько часов сидят за шатким столом и этой душной комнате для допросов.
— Как долго они могут нас тут держать? — шепнул Лютер.
Он не сомневался, что из-за зеркального стекла, вделанного в стену, за ними наблюдают.
— Уйти мы можем хоть сейчас. Я потребую, чтобы они или предъявили обвинение и арестовали тебя, или мы уходим.
— Арестовали... Я бы не хотел оказаться...
— Не беспокойся. — Барри потрепал его по руке. Рукав угольно-черного пиджака задрался, и из-под него блеснули часы «Ролекс». — Я не веду зашнту по уголовным делам, но знаю достаточно, дабы сказать — им потребуется очень много доказательств, чтобы надеть наручники на человека с таким положением, как у тебя, с такой безукоризненной репутацией. А мы-то знаем, что таких доказательств у них нет — и быть не может, верно?
Он говорил так, словно хотел услышать заверения в правоте своих слов. Конечно же Лютер мог дать их.
— Барри, послушай меня. Можешь мне верить, я никогда в жизни даже не слышал о Ричарде Кордове, не говоря уж о том, чтобы причинить ему какой-нибудь вред. А они врут, что это случилось в Бронксе. Не помню, чтобы моя нога хоть раз в жизни касалась земли Бронкса.
Еще одно дружеское прикосновение к руке.
— Значит, нам не о чем беспокоиться. Им понадобится мотив, а учитывая, что ты никогда даже не слышал об этом человеке, такового не будет.
— Но они изъяли мой пистолет....
Барри нахмурился:
— Вот это меня немного беспокоит. Не могли он в течение последних двадцати четырех часов побывать в чьих-то руках?
— Я не таскал его с собой, если ты это имеешь в виду. Он всегда лежал в ящике стола.
— Который стоит в твоем кабинете, а мы оба знаем, что он представляет собой настоящую крепость.
Да, именно крепость, в которую были вхожи только он и Дженсен...
Дженсен! Вот он и мог взять пистолет. Брейди не представлял, зачем он ему понадобился, но...
Нет. Он припомнил полученный утром отчет из службы Паладинов, в котором охрана отслеживала все передвижения Дженсена прошлой ночью. Ничто не говорило, что он поднимался на двадцать второй этаж. Строго говоря, ни один человек не поднимался на самый верх — ни на лифте, ни по лестнице.
Значит, это не мог быть Дженсен. Но могла ли его смерть каким-то образом быть связана с...
— Этот пистолет может указать на твое участие, — произнес Барри. — Скорее всего, именно поэтому они и заставляют нас ждать — проводят баллистическую экспертизу. Чтобы сравнить пули из твоего пистолета с теми, которые были найдены в убитом. Если они не совпадут, им придется извиниться. И вот тогда я приступлю к делу. Они пожалеют, что когда-либо слышали твое имя.
— В этом и есть основной вопрос: откуда они вообще услышали мое имя? В этом городе зарегистрированы тысячи и тысячи девятимиллиметровых пистолетов и бог знает, сколько не зарегистрировано. Но детективы из Бронкса появились именно на моем пороге. Почему?
Барри снова нахмурился и пожал плечами.
Лютер продолжал настаивать:
— Больше всего меня беспокоят слова одного из копов, что, мол, из моего пистолета недавно стреляли. И что на мушке остались следы крови и какой-то ткани. Я смотрел, как он клал его в пакет, и... и думаю, что там в самом деле были коричневатые пятна.
Мрачность Барри усугубилась. Он было собрался что-то сказать, но в этот момент тут дверь рядом с зеркалом открылась.
Вошли детективы Янг и Холуша. Последний имел при себе конверт из плотной бумаги. Расположившись вместе с Янгом напротив Лютера, он бросил его на стол. У Янга было равнодушное выражение лица, но Холуша смотрел так, что у Лютера спазмом свело кишечник, — как кот, который примеривается, как взяться за пойманную мышь.
— Я сразу перейду к делу, — начал Янг. — Баллистики сказали, что пули, которые убили Кордову, были выпущены из вашего пистолета.
— Именно, — добавил Холуша. — И знаете, что еще интересно — вы потеряли одну из гильз. Мы нашли ее в темном чулане. И экспертиза показала, что след на ней был оставлен вашим бойком.
Кишечник Лютера снова свело спазмом.
— Этого не может быть!
Янг не обратил на него внимания и, не запнувшись, продолжил:
— Лаборатория выяснила, что группа крови, оставшейся на мушке, соответствует группе крови жертвы. Результаты анализа ДНК поступят лишь через несколько недель, но... — Об окончании его мысли было нетрудно догадаться.
Этого не может быть! Это невозможно! Должно быть, ему снится какой-то кошмар и он сейчас проснется.
— Моего клиента подставили! — вскричал Барри. — Он жертва сфабрикованного обвинения! Разве вы этого не видите?
— С вашего пистолета сняты два набора отпечатков пальцев, — сказал Янг, не отводя взгляда от лица Лютера. — Ваши, мистер Брейди, — которые имеются в разрешении на ношение оружия, — и жертвы. — Он прищурился. — Хотите что-нибудь сказать нам, мистер Брейди?
— Ему нечего говорить, кроме того, что он стал жертвой провокации! — вскинулся Барри, с силой хлопнув ладонью по столу. — Пистолет был украден из его кабинета, использован для убийства человека, о котором он никогда даже не слышал, после чего оружие вернули на место! Это единственное объяснение!
— Значит, он никогда даже не слышал об этом человеке? — натянуто улыбаясь, сказал Холуша. — Вы в этом уверены?
— Он уверен, черт возьми! Может, у вас есть оружие, но у вас начисто отсутствует мотив!
— Отсутствует? — Холуша открыл конверт и разложил перед собой фотографии в прозрачных пластиковых конвертах. Затем щелчком послал их через стол. — Я бы сказал, что мотив налицо. Очень веский мотив.
У Лютера заледенела кровь в жилах, когда он увидел изображения.
— Как долго они могут нас тут держать? — шепнул Лютер.
Он не сомневался, что из-за зеркального стекла, вделанного в стену, за ними наблюдают.
— Уйти мы можем хоть сейчас. Я потребую, чтобы они или предъявили обвинение и арестовали тебя, или мы уходим.
— Арестовали... Я бы не хотел оказаться...
— Не беспокойся. — Барри потрепал его по руке. Рукав угольно-черного пиджака задрался, и из-под него блеснули часы «Ролекс». — Я не веду зашнту по уголовным делам, но знаю достаточно, дабы сказать — им потребуется очень много доказательств, чтобы надеть наручники на человека с таким положением, как у тебя, с такой безукоризненной репутацией. А мы-то знаем, что таких доказательств у них нет — и быть не может, верно?
Он говорил так, словно хотел услышать заверения в правоте своих слов. Конечно же Лютер мог дать их.
— Барри, послушай меня. Можешь мне верить, я никогда в жизни даже не слышал о Ричарде Кордове, не говоря уж о том, чтобы причинить ему какой-нибудь вред. А они врут, что это случилось в Бронксе. Не помню, чтобы моя нога хоть раз в жизни касалась земли Бронкса.
Еще одно дружеское прикосновение к руке.
— Значит, нам не о чем беспокоиться. Им понадобится мотив, а учитывая, что ты никогда даже не слышал об этом человеке, такового не будет.
— Но они изъяли мой пистолет....
Барри нахмурился:
— Вот это меня немного беспокоит. Не могли он в течение последних двадцати четырех часов побывать в чьих-то руках?
— Я не таскал его с собой, если ты это имеешь в виду. Он всегда лежал в ящике стола.
— Который стоит в твоем кабинете, а мы оба знаем, что он представляет собой настоящую крепость.
Да, именно крепость, в которую были вхожи только он и Дженсен...
Дженсен! Вот он и мог взять пистолет. Брейди не представлял, зачем он ему понадобился, но...
Нет. Он припомнил полученный утром отчет из службы Паладинов, в котором охрана отслеживала все передвижения Дженсена прошлой ночью. Ничто не говорило, что он поднимался на двадцать второй этаж. Строго говоря, ни один человек не поднимался на самый верх — ни на лифте, ни по лестнице.
Значит, это не мог быть Дженсен. Но могла ли его смерть каким-то образом быть связана с...
— Этот пистолет может указать на твое участие, — произнес Барри. — Скорее всего, именно поэтому они и заставляют нас ждать — проводят баллистическую экспертизу. Чтобы сравнить пули из твоего пистолета с теми, которые были найдены в убитом. Если они не совпадут, им придется извиниться. И вот тогда я приступлю к делу. Они пожалеют, что когда-либо слышали твое имя.
— В этом и есть основной вопрос: откуда они вообще услышали мое имя? В этом городе зарегистрированы тысячи и тысячи девятимиллиметровых пистолетов и бог знает, сколько не зарегистрировано. Но детективы из Бронкса появились именно на моем пороге. Почему?
Барри снова нахмурился и пожал плечами.
Лютер продолжал настаивать:
— Больше всего меня беспокоят слова одного из копов, что, мол, из моего пистолета недавно стреляли. И что на мушке остались следы крови и какой-то ткани. Я смотрел, как он клал его в пакет, и... и думаю, что там в самом деле были коричневатые пятна.
Мрачность Барри усугубилась. Он было собрался что-то сказать, но в этот момент тут дверь рядом с зеркалом открылась.
Вошли детективы Янг и Холуша. Последний имел при себе конверт из плотной бумаги. Расположившись вместе с Янгом напротив Лютера, он бросил его на стол. У Янга было равнодушное выражение лица, но Холуша смотрел так, что у Лютера спазмом свело кишечник, — как кот, который примеривается, как взяться за пойманную мышь.
— Я сразу перейду к делу, — начал Янг. — Баллистики сказали, что пули, которые убили Кордову, были выпущены из вашего пистолета.
— Именно, — добавил Холуша. — И знаете, что еще интересно — вы потеряли одну из гильз. Мы нашли ее в темном чулане. И экспертиза показала, что след на ней был оставлен вашим бойком.
Кишечник Лютера снова свело спазмом.
— Этого не может быть!
Янг не обратил на него внимания и, не запнувшись, продолжил:
— Лаборатория выяснила, что группа крови, оставшейся на мушке, соответствует группе крови жертвы. Результаты анализа ДНК поступят лишь через несколько недель, но... — Об окончании его мысли было нетрудно догадаться.
Этого не может быть! Это невозможно! Должно быть, ему снится какой-то кошмар и он сейчас проснется.
— Моего клиента подставили! — вскричал Барри. — Он жертва сфабрикованного обвинения! Разве вы этого не видите?
— С вашего пистолета сняты два набора отпечатков пальцев, — сказал Янг, не отводя взгляда от лица Лютера. — Ваши, мистер Брейди, — которые имеются в разрешении на ношение оружия, — и жертвы. — Он прищурился. — Хотите что-нибудь сказать нам, мистер Брейди?
— Ему нечего говорить, кроме того, что он стал жертвой провокации! — вскинулся Барри, с силой хлопнув ладонью по столу. — Пистолет был украден из его кабинета, использован для убийства человека, о котором он никогда даже не слышал, после чего оружие вернули на место! Это единственное объяснение!
— Значит, он никогда даже не слышал об этом человеке? — натянуто улыбаясь, сказал Холуша. — Вы в этом уверены?
— Он уверен, черт возьми! Может, у вас есть оружие, но у вас начисто отсутствует мотив!
— Отсутствует? — Холуша открыл конверт и разложил перед собой фотографии в прозрачных пластиковых конвертах. Затем щелчком послал их через стол. — Я бы сказал, что мотив налицо. Очень веский мотив.
У Лютера заледенела кровь в жилах, когда он увидел изображения.
13
— Глекен... — Джек покатал на языке эти незнакомые звуки. — Странное имя.
— Оно очень древнее. В наши дни он пользуется другим именем.
Как и все мы, подумал Джек.
— Почему же вы не рассказали Глекену, что происходит?
— Он знает.
— Знает! — Джек резко наклонился вперед. — Тогда почему же он не появился здесь, чтобы дать Противнику хорошего пинка под зад?
Герта вздохнула:
— Он бы это сделал, будь это ему под силу, но у Глекена больше нет той мощи, которой он когда-то обладал. В I941 году, когда был убит Противник, он был лишен бессмертия и с тех пор состарился.
— Но это же было более шестидесяти лет назад. Он должен быть...
— Старым. Да. он все еще полон жизненных сил и энергии, но в своем нынешнем состоянии не выстоит против Противника. Поэтому ты и оказался... вовлечен.
Вовлечен, подумал Джек. Прекрасная манера изъясняться. Точнее было бы сказать, что я орал и отбивался, а меня втащили в то, с чем я не хотел иметь никаких дел.
Тошнотворный комок подкатил к горлу, когда он начал осознавать, что никакого пути назад для него не существует. Факел Союзника должен продолжать свое движение, и, без сомнения, если Глекен в самом деле так стар, как говорит Герта, чем скорее это произойдет, тем лучше.
Затем он подумал еще кое о чем...
— Противник прячется от пожилого хрупкого человека... это значит, что он ничего не знает. — Он издал хриплый смешок — первый за эту пару дней. Вроде бы неплохо складывается. — Вот это забавно!
— Это не повод для смеха. Пока Противник не в курсе того, что происходит с Глекеном, он будет действовать очень осторожно и осмотрительно. Чтобы проложить путь для Иного, он будет использовать подставные фигуры, суррогаты. Но стоит ему узнать истину...
— Как перчатка будет брошена.
— Глекен считает, что да. Он ненавидит Глекена. Иначе и быть не может, потому что Глекен не раз кончал с ним. Противник настигнет его и уничтожит.
— И когда он покончит с Глекеном, что случится со мной?
— Ты займешь его место. Но сейчас можешь об этом не беспокоиться. Этого еще не случилось. И может, вообще не случится.
— Но...
Герта отмахнулась:
— Не имеет смысла переживать из-за вещей и событий, которые ты никак не контролируешь.
Не контролирую... вот это-то меня и волнует.
— Могу ли я задать вопрос, который так и напрашивается: почему бы не появиться Союзнику и не размазать Противника и других жополизов Иного, как клопов, которыми они и являются?
— Первым делом ты должен помнить — хотя это всегда воспринимается как удар по человеческой гордости, — что мы не так уж важны. Мы участвуем в процессе лишь в роли крошек на корочке пирога. Во-вторых... точно не уверена, но, судя по тому, что мне удалось увидеть, я чувствую, что идет какая-то игра. Я чувствую, что, судя по тому, как одна сторона увеличивает свою долю пирога, это имеет такую же важность и для самого пирога.
— Ясно.
— Это всего лишь мое ощущение. Я могу ошибаться. Но могу заверить тебя, что активность Союзника в данный момент носит ограниченный характер, а это, как я предполагаю, хорошо.
— Предполагаете?
— Ну, это как-то уравновешивает воздействие Иного, хотя я бы предпочла, чтобы этот мир, эта реальность вообще были выведены из конфликта. — Герта вскинула кулак, показывая на картину за окном. — Ведите свои бои где-то в другом месте, а нас оставьте в покое!
— Аминь.
— Присутствие Союзника, пусть и минимальное, предотвратит слишком откровенные действия Противника, доведись ему узнать правду о Глекене.
— Что возвращает нас к Брейди, к дорментализму и погребенным колоннам. Что это за история?
— В «Компендиуме» изложен порядок претворения в жизнь Опуса Омега. Найдя все места, отмеченные на карте, необходимо в каждом из них захоронить колонну высотой в тринадцать футов. Она вырубается из камня в каменоломне, расположенной как можно ближе к следующей точке в цепи. Лютер Брейди придумал метод замены камня бетоном, составной частью которого являются песок или земля, набранные именно в этой следующей точке или рядом с ней. Но только этого недостаточно. Каждая колонна должна включать в себя еще одну совершенно незаменимую часть: живое человеческое существо — по крайней мере, живое к моменту заливки формы. «Мученики» дорментализма — миссионеры, которые якобы исчезают в странах третьего мира, куда отправились распространять учение дорментализма, — вовсе не исчезали. Они захоронены в цилиндрических саркофагах по всему миру.
— И не все из них дорменталисты. — сказал Джек, чувствуя, как на душу ему наваливается тяжесть.
Герта кивнула:
— Да, я знаю. Твоя подруга, репортер. Мне очень жаль.
Подруга... мы слишком мало знали друг друга, чтобы стать близкими друзьями. Но тем не менее...
— Вот в этом и есть весь дорментализм, — сказала она. — Лютер Брейди превратил наивную, глуповатую секту, которая со вкусом радовалась жизни, в машину делания денег для финансирования Опуса Омега. Брейди знал, что все эти разговоры о слиянии — откровенный обман. Даже тот, кто добрался до самого верха лестницы дорментализма, не обладает никаким могуществом. Но долгий медленный подъем до верхней ступеньки этой лестницы преследует определенную цель: идет выявление людей, податливых влиянию Иного. Претенденты могут считать чушью все эти разговоры о соприкосновении с внутренним кселтоном, но на самом деле все, что они делают, отлично способствует их сближению с Иным. Лютер Брейди открывал суть Опуса Омега тем немногим, что добирались до самого верха лестницы, рассказывал, что оно-то и даст Великое Слияние, — и никогда не упоминал об Ином. Вот из этой свихнувшейся публики он и набирал своих континентальных и региональных контролеров для содействия Опусу.
— Давайте предположим, что он все-таки завершил Опус Омега. И что тогда?
— Когда колонны будут захоронены во всех предназначенных местах, вот тогда и придет господство Иного. Во всем своем обличье появится Противник, и мир начнет меняться.
Изменившись, мир окажет гостеприимство тем созданиям, с которыми он дрался во Флориде... он даже не хотел вспоминать.
— О'кей. Учитывая то количество колонн, которые Брейди уже разместил, когда, по-вашему, он все завершит?
— Примерно через год. Может, меньше.
Джек закрыл глаза. Через год... его ребенок уже появится на свет. И если Брейди добьется успеха, ни у малыша, ни у Джиа, ни у Вики будущего не будет.
И тут в мозгу сверкнула идея, как с этим справиться. Такая ясная и понятная...
— Мы их выкопаем! Я соберу команду экскаваторщиков, и мы их будем вытаскивать быстрее, чем Брейди — хоронить. Мы сделаем его усилия...
Герта покачала головой.
— Нет? Почему нет?
— Как только колонна погружается в землю, уже случается несчастье. Все, поздно. И выкапывание их ничего не даст.
Проклятье. А он-то думал — хоть на что-то наткнулся.
— Поэтому вы и хотите, чтобы церковь дорментализма была, как вы сказали, уничтожена... разрушена, искалечена, поставлена на колени.
Герта кивнула.
Джек потер подбородок.
— Разрушить ее... нелегкая задача. Она же повсюду, она есть почти в каждой стране. Но вот искалечить ее... это возможно. Давайте представим, что Брейди вышвырнули с водительского места. Что это даст?
— Это не остановит Опуса Омега — Высший Совет сможет продолжать и без него, — но реализация замедлится. Что даст нам некоторое время.
— Для чего?
Герта пожала плечами:
— Время, чтобы Союзник осознал размер угрозы его интересам здесь. Время, чтобы Противник сделал ошибку — ты же знаешь, его нельзя считать непогрешимым. Он уже допускал ошибки. И он полон желания, страстного желания дождаться обещанного ему момента. После тысячи лет борьбы его время вот-вот придет, и он уже проявляет нетерпение. Что и может сработать нам на руку.
— Я думаю, мы уже получили это дополнительное время.
У Герты заблестели глаза.
— Ты это сделал? Как? Каким образом?
— Если все пойдет, как я спланировал, то мистер Брейди скорее рано, чем поздно обретет статус преступника.
— Преступника?..
— Продолжайте смотреть телевизор. — Встав, Джек заметил, что продолжает держать в руках кожу Ани. — А что же мне вот с этим делать?
— Предполагалось, что ты ее сохранишь. Разве не хочется?
— Строго говоря, это не тот предмет, который я хотел бы вставить в рамку и повесить над своей кроватью. Почему бы вам не взять его? Понимаете... как напоминание об Ане.
Герта встала и принялась расстегивать свою блузку.
— Мне не нужно напоминаний.
— Что?.. — растерявшись, переспросил Джек. — Что вы делаете? Подождите секундочку.
Ее скрюченные пальцы двигались куда быстрее, чем можно было бы предположить, имея в виду опухшие суставы.
Герта посмотрела на него:
— Это займет секунду-другую.
Расстегивая последнюю пуговицу, она повернулась к высокому окну п спустила блузку до талии.
У Джека перехватило дыхание.
— Свитый!..
— Заверяю, что тут нет ничего святого.
Он смотрел на ее изуродованную спину, на которой были шрамы, напоминавшие ожоги от сигарет, и линии, которые, пересекаясь, тянулись между ними.
Если не считать одной свежей раны слева, из которой еще сочилась кровь, спина Герты была точной копией спины Ани.
— Что это такое?
— Карта моей боли, — бросила женщина из-за плеча.
— Именно так говорила и Аня. Она назвала это картой стараний Противника уничтожить ее. Почему?
— Потому что, если я все еще жива, значит, он не смог победить.
Как бы странно это ни звучало, Джек принял слова Герты за чистую монету.
— По кто же вы?
— Твоя мать.
Джек подавил желание заорать и приглушил голос:
— Только не начинайте снова. Послушайте...
— Нет. Это ты послушай. И внимательно присмотрись к моей спине.
— Если вы имеете в виду свежую рану, то я ее видел. — И вдруг он понял. — Это та колонна и Пенсильвании! То есть каждый раз, как Брейди и его банда закапывали одну из колонн...
— Я это чувствовала. И истекала кровью.
Джек опустился на стул.
— Я не понимаю.
— У тебя нет в этом необходимости. Но все же посмотри внимательнее и скажи, видишь ли ты разницу.
— Оно очень древнее. В наши дни он пользуется другим именем.
Как и все мы, подумал Джек.
— Почему же вы не рассказали Глекену, что происходит?
— Он знает.
— Знает! — Джек резко наклонился вперед. — Тогда почему же он не появился здесь, чтобы дать Противнику хорошего пинка под зад?
Герта вздохнула:
— Он бы это сделал, будь это ему под силу, но у Глекена больше нет той мощи, которой он когда-то обладал. В I941 году, когда был убит Противник, он был лишен бессмертия и с тех пор состарился.
— Но это же было более шестидесяти лет назад. Он должен быть...
— Старым. Да. он все еще полон жизненных сил и энергии, но в своем нынешнем состоянии не выстоит против Противника. Поэтому ты и оказался... вовлечен.
Вовлечен, подумал Джек. Прекрасная манера изъясняться. Точнее было бы сказать, что я орал и отбивался, а меня втащили в то, с чем я не хотел иметь никаких дел.
Тошнотворный комок подкатил к горлу, когда он начал осознавать, что никакого пути назад для него не существует. Факел Союзника должен продолжать свое движение, и, без сомнения, если Глекен в самом деле так стар, как говорит Герта, чем скорее это произойдет, тем лучше.
Затем он подумал еще кое о чем...
— Противник прячется от пожилого хрупкого человека... это значит, что он ничего не знает. — Он издал хриплый смешок — первый за эту пару дней. Вроде бы неплохо складывается. — Вот это забавно!
— Это не повод для смеха. Пока Противник не в курсе того, что происходит с Глекеном, он будет действовать очень осторожно и осмотрительно. Чтобы проложить путь для Иного, он будет использовать подставные фигуры, суррогаты. Но стоит ему узнать истину...
— Как перчатка будет брошена.
— Глекен считает, что да. Он ненавидит Глекена. Иначе и быть не может, потому что Глекен не раз кончал с ним. Противник настигнет его и уничтожит.
— И когда он покончит с Глекеном, что случится со мной?
— Ты займешь его место. Но сейчас можешь об этом не беспокоиться. Этого еще не случилось. И может, вообще не случится.
— Но...
Герта отмахнулась:
— Не имеет смысла переживать из-за вещей и событий, которые ты никак не контролируешь.
Не контролирую... вот это-то меня и волнует.
— Могу ли я задать вопрос, который так и напрашивается: почему бы не появиться Союзнику и не размазать Противника и других жополизов Иного, как клопов, которыми они и являются?
— Первым делом ты должен помнить — хотя это всегда воспринимается как удар по человеческой гордости, — что мы не так уж важны. Мы участвуем в процессе лишь в роли крошек на корочке пирога. Во-вторых... точно не уверена, но, судя по тому, что мне удалось увидеть, я чувствую, что идет какая-то игра. Я чувствую, что, судя по тому, как одна сторона увеличивает свою долю пирога, это имеет такую же важность и для самого пирога.
— Ясно.
— Это всего лишь мое ощущение. Я могу ошибаться. Но могу заверить тебя, что активность Союзника в данный момент носит ограниченный характер, а это, как я предполагаю, хорошо.
— Предполагаете?
— Ну, это как-то уравновешивает воздействие Иного, хотя я бы предпочла, чтобы этот мир, эта реальность вообще были выведены из конфликта. — Герта вскинула кулак, показывая на картину за окном. — Ведите свои бои где-то в другом месте, а нас оставьте в покое!
— Аминь.
— Присутствие Союзника, пусть и минимальное, предотвратит слишком откровенные действия Противника, доведись ему узнать правду о Глекене.
— Что возвращает нас к Брейди, к дорментализму и погребенным колоннам. Что это за история?
— В «Компендиуме» изложен порядок претворения в жизнь Опуса Омега. Найдя все места, отмеченные на карте, необходимо в каждом из них захоронить колонну высотой в тринадцать футов. Она вырубается из камня в каменоломне, расположенной как можно ближе к следующей точке в цепи. Лютер Брейди придумал метод замены камня бетоном, составной частью которого являются песок или земля, набранные именно в этой следующей точке или рядом с ней. Но только этого недостаточно. Каждая колонна должна включать в себя еще одну совершенно незаменимую часть: живое человеческое существо — по крайней мере, живое к моменту заливки формы. «Мученики» дорментализма — миссионеры, которые якобы исчезают в странах третьего мира, куда отправились распространять учение дорментализма, — вовсе не исчезали. Они захоронены в цилиндрических саркофагах по всему миру.
— И не все из них дорменталисты. — сказал Джек, чувствуя, как на душу ему наваливается тяжесть.
Герта кивнула:
— Да, я знаю. Твоя подруга, репортер. Мне очень жаль.
Подруга... мы слишком мало знали друг друга, чтобы стать близкими друзьями. Но тем не менее...
— Вот в этом и есть весь дорментализм, — сказала она. — Лютер Брейди превратил наивную, глуповатую секту, которая со вкусом радовалась жизни, в машину делания денег для финансирования Опуса Омега. Брейди знал, что все эти разговоры о слиянии — откровенный обман. Даже тот, кто добрался до самого верха лестницы дорментализма, не обладает никаким могуществом. Но долгий медленный подъем до верхней ступеньки этой лестницы преследует определенную цель: идет выявление людей, податливых влиянию Иного. Претенденты могут считать чушью все эти разговоры о соприкосновении с внутренним кселтоном, но на самом деле все, что они делают, отлично способствует их сближению с Иным. Лютер Брейди открывал суть Опуса Омега тем немногим, что добирались до самого верха лестницы, рассказывал, что оно-то и даст Великое Слияние, — и никогда не упоминал об Ином. Вот из этой свихнувшейся публики он и набирал своих континентальных и региональных контролеров для содействия Опусу.
— Давайте предположим, что он все-таки завершил Опус Омега. И что тогда?
— Когда колонны будут захоронены во всех предназначенных местах, вот тогда и придет господство Иного. Во всем своем обличье появится Противник, и мир начнет меняться.
Изменившись, мир окажет гостеприимство тем созданиям, с которыми он дрался во Флориде... он даже не хотел вспоминать.
— О'кей. Учитывая то количество колонн, которые Брейди уже разместил, когда, по-вашему, он все завершит?
— Примерно через год. Может, меньше.
Джек закрыл глаза. Через год... его ребенок уже появится на свет. И если Брейди добьется успеха, ни у малыша, ни у Джиа, ни у Вики будущего не будет.
И тут в мозгу сверкнула идея, как с этим справиться. Такая ясная и понятная...
— Мы их выкопаем! Я соберу команду экскаваторщиков, и мы их будем вытаскивать быстрее, чем Брейди — хоронить. Мы сделаем его усилия...
Герта покачала головой.
— Нет? Почему нет?
— Как только колонна погружается в землю, уже случается несчастье. Все, поздно. И выкапывание их ничего не даст.
Проклятье. А он-то думал — хоть на что-то наткнулся.
— Поэтому вы и хотите, чтобы церковь дорментализма была, как вы сказали, уничтожена... разрушена, искалечена, поставлена на колени.
Герта кивнула.
Джек потер подбородок.
— Разрушить ее... нелегкая задача. Она же повсюду, она есть почти в каждой стране. Но вот искалечить ее... это возможно. Давайте представим, что Брейди вышвырнули с водительского места. Что это даст?
— Это не остановит Опуса Омега — Высший Совет сможет продолжать и без него, — но реализация замедлится. Что даст нам некоторое время.
— Для чего?
Герта пожала плечами:
— Время, чтобы Союзник осознал размер угрозы его интересам здесь. Время, чтобы Противник сделал ошибку — ты же знаешь, его нельзя считать непогрешимым. Он уже допускал ошибки. И он полон желания, страстного желания дождаться обещанного ему момента. После тысячи лет борьбы его время вот-вот придет, и он уже проявляет нетерпение. Что и может сработать нам на руку.
— Я думаю, мы уже получили это дополнительное время.
У Герты заблестели глаза.
— Ты это сделал? Как? Каким образом?
— Если все пойдет, как я спланировал, то мистер Брейди скорее рано, чем поздно обретет статус преступника.
— Преступника?..
— Продолжайте смотреть телевизор. — Встав, Джек заметил, что продолжает держать в руках кожу Ани. — А что же мне вот с этим делать?
— Предполагалось, что ты ее сохранишь. Разве не хочется?
— Строго говоря, это не тот предмет, который я хотел бы вставить в рамку и повесить над своей кроватью. Почему бы вам не взять его? Понимаете... как напоминание об Ане.
Герта встала и принялась расстегивать свою блузку.
— Мне не нужно напоминаний.
— Что?.. — растерявшись, переспросил Джек. — Что вы делаете? Подождите секундочку.
Ее скрюченные пальцы двигались куда быстрее, чем можно было бы предположить, имея в виду опухшие суставы.
Герта посмотрела на него:
— Это займет секунду-другую.
Расстегивая последнюю пуговицу, она повернулась к высокому окну п спустила блузку до талии.
У Джека перехватило дыхание.
— Свитый!..
— Заверяю, что тут нет ничего святого.
Он смотрел на ее изуродованную спину, на которой были шрамы, напоминавшие ожоги от сигарет, и линии, которые, пересекаясь, тянулись между ними.
Если не считать одной свежей раны слева, из которой еще сочилась кровь, спина Герты была точной копией спины Ани.
— Что это такое?
— Карта моей боли, — бросила женщина из-за плеча.
— Именно так говорила и Аня. Она назвала это картой стараний Противника уничтожить ее. Почему?
— Потому что, если я все еще жива, значит, он не смог победить.
Как бы странно это ни звучало, Джек принял слова Герты за чистую монету.
— По кто же вы?
— Твоя мать.
Джек подавил желание заорать и приглушил голос:
— Только не начинайте снова. Послушайте...
— Нет. Это ты послушай. И внимательно присмотрись к моей спине.
— Если вы имеете в виду свежую рану, то я ее видел. — И вдруг он понял. — Это та колонна и Пенсильвании! То есть каждый раз, как Брейди и его банда закапывали одну из колонн...
— Я это чувствовала. И истекала кровью.
Джек опустился на стул.
— Я не понимаю.
— У тебя нет в этом необходимости. Но все же посмотри внимательнее и скажи, видишь ли ты разницу.