Воронин Андрей Николаевич. Слепой для президента

   Войну придется вести втемную, и потому все надежды Потапчука сводились к одному-единственному человеку, но зато какому! Потапчук отлично знал, что агент по кличке Слепой стоит в такой невидимой борьбе побольше, чем дивизия внутренних войск и даже отдел, возглавляемый самим генералом.
   Да, борьба вошла в решающую фазу Уже официально были известны дата проведения операции и бригада, которая эту операцию проведет. Однако, на самом деле готовились к операции две бригады.
   Каждый новый день походил на предыдущий. Но огромный опыт подсказывал Глебу, что развязка близка.
   И если судьбе будет угодно, то он, Глеб Сиверов, вновь выйдет победителем. Но это в будущем. Пока же единственное, что хоть как-то радовало и успокаивало Глеба, это то, что теперь он, как и прежде, работает в одиночку: хоть и вынужден рассчитывать только на свои силы и на везение, но и отвечает только за свои глупости, промахи и неудачи.
   До сих пор фортуна ему не изменяла. Все удавалось так, как он планировал.
   Молодой хирург Федор Казимирович Козловский дни и ночи проводил в Центральной клинической больнице, готовясь оперировать президента. Время от времени, чтобы выспаться, он приезжал домой. Естественно, теперь он не пользовался своим автомобилем – к его услугам была машина из охраны президента, которую сопровождали еще две машины. С включенными сигнальными маячками неслись они по ночной Москве прямо к дому хирурга. Подъезд и квартира охранялись.
   А Глебу Сиверову необходимо было во что бы то ни стало встретиться с хирургом Козловским, встретиться и переговорить, убедить Федора Казимировича действовать по тому плану, который Глеб ему предложит. Но как устроить подобную встречу, как заставить хирурга поверить, что он, Глеб Сиверов, не имеет никакого отношения к врагам государства, замыслившим сломать хрупкую систему управления, Сиверов не знал. ЦКБ находилась под контролем людей из охраны президента. На крышах ЦКБ сидели снайперы, территория охранялась так тщательно, что и мышь не проскочила бы.
   Оставался открытым вопрос: кто обеспечивал охрану больницы? Враги или друзья?
   После дня наблюдений Глеб понял, что все его планы могут сорваться. Все те способы, которыми Глеб обычно пользовался в подобных ситуациях, казались неприемлемыми.
   И все-таки он придумал.
   Сиверов связался с генералом Потапчуком. Естественно, Глеб звонил по телефону, которого, кроме него, никто не знал, и, следовательно, подслушать их разговор никто не мог.
   – Генерал, – начал Глеб после короткого приветствия, – мне нужна ваша помощь.
   – Говорите, говорите, – сухо и официально сказал Потапчук, и Глеб догадался, что генерал сейчас не один – продолжать разговор нежелательно.
   Сиверов прервал связь. Только через час генерал сам позвонил Глебу. Тот в это время сидел в машине, наблюдая за подъездами к ЦКБ.
   – Ну, Глеб Петрович, рассказывайте, что у вас.
   – А у вас, генерал? – вопросом на вопрос ответил Глеб.
   – Меня обложили, как в былые времена, когда я еще служил в разведке на территории предполагаемого противника. Я даже и не подозревал, что они, черти, могут так хорошо работать. Каждое мое движение контролируется, каждая бумага, которая попадает на мой стол, уже прочитана. В общем, я парализован и почти не могу двинуться.
   – Где вы сейчас, генерал?
   – Сейчас я в туалете, откуда и разговариваю с вами.
   «Ничего себе! – подумал Глеб. – Если Потапчук может разговаривать со мной только из туалета, значит действительно старика ведут так, что ни вздохнуть ни охнуть… Значит, наши опасения не напрасны».
   – Генерал, мне надо встретиться с доктором Козловским во что бы то ни стало. Я придумал ход, но мне нужна ваша помощь.
   – Что я должен сделать, Глеб Петрович?
   – Я хочу попасть в ЦКБ, в кабинет доктора Козловского под видом журналиста. Это единственный способ. Я придумал его, увидев интервью Козловского корреспонденту НТВ по телевизору.
   – Ну что ж, Глеб Петрович, тут я, пожалуй, могу оказать вам помощь.
   Завтра поезжайте в «Известия» и обратитесь к… – генерал назвал фамилию, – вам выдадут все документы, тогда сможете действовать, как журналист.
   – Документы будут на имя Федора Молчанова?
   – Да, Глеб Петрович. Руководство газеты договорится с охраной президента.
   С кем – с кем, а со средствами массовой информации охрана президента ссориться не хочет.
   Все получилось так, как обещал генерал Потапчук.
   На следующий день с настоящими документами корреспондента газеты «Известил», преодолев массу кордонов, Глеб попал-таки в Центральную клиническую больницу. Подлог обнаружить было недолго, но Сиверову удостоверение требовалось часа на два, не больше.
   Доктор Козловский вошел в свой кабинет. Глеб уже ждал его:
   – Добрый день, Федор Казимирович.
   – Извините, но у меня мало времени, Федор Анатольевич.
   – Можете называть меня просто Федором, – сказал Сиверов, сжимая ладонь кардиохирурга в крепком рукопожатии.
   – У меня, Федор, действительно мало времени. Так что быстрее задавайте свои вопросы.
   Глеб вытащил из сумки диктофон и поставил его на стол.
   – Хотите кофе? – предложил Козловский.
   – Не откажусь.
   И пока Федор Казимирович ставил на стол два кофейных прибора, Глеб пощелкал клавишами диктофона, снабженного спецприспособлениями, внимательно следя за мигающими лампочками индикации. Слава Богу, никаких подслушивающих устройств в кабинете хирурга не оказалось.
   – Можно я сделаю короткий звонок из вашего кабинета и сообщу, что я на месте?
   – Да, пожалуйста, – кардиохирург устало вздохнул, поудобнее усаживаясь в кресло.
   За последнее время он привык ко всевозможным интервью, привык к своему изображению на телеэкране.
   Но, тем не менее, ему льстило такое внимание пишущей братии.
   А Глеб со своим диктофоном подошел к телефону и быстро набрал номер.
   Набрал наугад. Его интересовало, нет ли каких-нибудь «жучков» в телефоне Козловского.
   Телефон оказался чист, что весьма обрадовало мнимого журналиста.
   – Федор, – сказал Глеб, пристально глядя в глаза доктору.
   – Да, я вас слушаю.
   – Мой диктофон выключен.
   Козловский равнодушно пожал плечами: у каждого журналиста свои приемчики… Но ему даже и в голову не могло прийти, что разговор примет столь неожиданный оборот.
   – На вашего пациента готовится покушение. Я никакой не журналист.
   – А кто же вы?
   – Я сотрудник одной из спецслужб, я из ФСБ.
   – Да вы что! Людей из спецслужб тут больше, чем больных, но никому из них не пришло пока в голову выдавать себя за журналистов.
   – Однако это так. Покушение готовится.
   Доктор Козловский подался вперед и весь напрягся.
   Глеб даже заметил, как уверенные движения доктора за несколько секунд разговора стали чуть суетливее. Пальцы дрогнули, а на лбу выступили крупные капли пота.
   – Говорите, я вас слушаю.
   – Вы можете помочь в этом деле, можете оказать большую помощь в изобличении преступников.
   – Кто они? – спросил Федор Козловский. Глеб понял – надо говорить начистоту.
   – Это люди из охраны президента. Естественно, там не все подлецы, но бороться с ними почти невозможно. Они полностью контролируют ситуацию и действовать задумали именно через вас.
   – Через нас или через меня?
   – Скоро вы обо всем узнаете. Я уверен, что на вас попытаются выйти и с вами попытаются договориться.
   – Это невозможно, – возразил Козловский. – Нет-нет, что вы, это невозможно. Я не стану ничего делать ни по чьей указке, и даже люди из охраны президента для меня не авторитет.
   – Я понимаю, – сказал Глеб, – я был уверен, что вы честный человек, потому и пришел к вам.
   – Что я могу сделать?
   – Вы, доктор, должны сыграть роль нечестного человека.
   – Это обязательно?
   – Да, и вы должны согласиться на их условия.
   – На чьи условия?
   – Скажите, только честно, Федор, к вам еще никто не подходил из охраны президента с какими-нибудь странными предложениями?
   Козловский задумался, наморщил лоб.
   – Да, подходили. Я только теперь понял это.
   Федор Козловский и сам не мог бы ответить, почему вот так, сразу, почти мгновенно, с первых фраз он поверил этому высокому сильному человеку, сидящему напротив. Что-то в его словах, в движениях было такое, что располагало к нему, убеждало в его искренности.
   – Ко мне подходил полковник Руднев, но ни о чем таком он не говорил.
   По-моему, кроме меня, он подходил еще к одному или к двум моим ассистентам.
   – К кому именно, доктор?
   – Точно я знаю только про Екатерину Евгеньевну Каштанову.
   – Понятно. Спасибо, – сказал Глеб. – О чем у вас был разговор?
   – Полковник Руднев говорил об ответственности, о том, что предстоят важные дела, что я должен быть бдительным… Ну и в том же духе.
   – Он все правильно делает, – прошептал Глеб.
   – Вы что-то сказали? – спросил Козловский.
   – Да нет, доктор, все в порядке. Если он опять подойдет к вам с тем, что ему необходимо с вами серьезно переговорить, то вы позвоните вот по этому телефону. У вас есть, кстати, сотовый телефон?
   – Да, конечно есть.
   – Тогда запомните номер, по которому вы сможете связаться со мной.
   – Погодите, погодите, а что я должен говорить полковнику Рудневу?
   – Вполне возможно, что к вам, доктор, подойдет не Руднев, а кто-то другой.
   – Кто, например?
   Глеб пожал плечами:
   – Я пока еще не знаю. Но то, что к вам подойдут, это наверняка. Ведь день операции назначен?
   – Странно, почему это я должен доверять вам и не должен доверять Рудневу?
   – Потом, доктор, я вам все объясню. Вы сами все поймете из разговора с ним или кто там к вам обратится… Козловский отвернул манжету халата и посмотрел на часы.
   – Вы спешите? – спросил Глеб.
   – Честно говоря, да. Через двадцать семь минут начнется консилиум, я на нем обязан присутствовать.
   – Понятно, доктор.
   – Что я должен делать?
   – Во-первых, держать меня в курсе, – сказал Глеб и тоже посмотрел на часы. Он взглянул на них так, словно запускал стрелки секундомера, начиная отсчет времени. – Вы должны поломаться, доктор, начать корчить из себя патриота, именно корчить, а не высказывать свои настоящие мысли о гражданском долге, а затем сказать, что вы врач и на подлость не пойдете. Но после этого намекните, что если пообещают что-нибудь интересное, то вы подумаете.
   – А что могут пообещать? – заинтересовался Козловский.
   – Думаю, деньги. Но может быть, вас попытаются шантажировать.
   – Меня? – хирург пожал плечами. – Но чем меня можно шантажировать?
   – Они найдут чем, придумают. А если не найдут и не придумают, то состряпают, обнаружат у вас наркотики, или вы будете ехать на своей машине и абсолютно случайно собьете старушку с детьми. В общем, они сейчас, насколько я понимаю, ни перед чем не остановятся.
   – Вы говорите «они» – их что, так много?
   – Да, доктор, я говорю «они». Думаю, их меньше, чем хороших людей, но подлецов было достаточно во все времена, и наше время – не исключение, – немного грустным тоном заметил Глеб Сиверов.
   – Погодите, погодите, – быстро заговорил Козловский. – Если они мне предложат деньги, на какую сумму я должен согласиться?
   – Думаю, они в состоянии предложить вам такую сумму, которая вам даже и не снилась.
   – Серьезно?! – не поверив услышанному, воскликнул Козловский.
   – Вполне.
   – И какая же сумма мне и не снилась?
   – Они могут предложить вам миллион. Долларов.
   – Мил-ли-он? – протянул доктор.
   – А могут пять миллионов или даже десять. Для них это не имеет значения.
   Все равно вы обещанных денег никогда не получите.
   – Не получу?
   – Конечно, доктор. Как только вы выполните то, что они вам скажут, вас ликвидируют. Таков закон, таковы правила игры. Лишние свидетели им ни к чему.
   – Вы опять говорите «им», и мне становится не по себе.
   – Не волнуйтесь, просто держите меня в курсе. А когда Руднев или кто-то другой назначит вам встречу, вы должны будете на нее пойти. Но перед этим сообщите мне, хотя бы за несколько часов.
   – И что вы тогда сделаете?
   – Вооружу вас, доктор.
   – Вооружите?
   – Техникой. И постараюсь записать ваш разговор с Рудневым или еще с кем-нибудь. Эта запись станет главной уликой, поможет раскрыть весь заговор.
   – Да-да, я понял. Я видел, как это делается в кино.
   – В кино – одно, а в жизни – совсем другое, – тихо сказал Глеб, убирая диктофон со стола.
   – А сейчас вы тоже записали наш разговор?
   – Нет, что вы, Федор, Наш разговор конфиденциален, и никто о нем не будет знать. Номер моего телефона вы запомнили?
   Козловский закивал:
   – Да-да, на цифры и на термины у меня очень хорошая память.
   – Ну что ж, прекрасно. Тогда до встречи. И большое спасибо за интервью.
   «Так, одно дело сделано, – удовлетворенно отметил Глеб, выходя за территорию Центральной клинической больницы. – Думаю, доктор Козловский обязательно окажет мне помощь. По всему видно, что он настоящий врач и честный человек. И такого, как он, не купить никакими деньгами, слишком уж Федор Казимирович дорожит своей честью, честью врача. Но ведь, кроме денег, существуют тысячи способов заставить даже кристально честного человека пойти против своих убеждений. С подобными случаями мне приходилось сталкиваться – почти любого можно заставить. Жестоко убитые тесть и теща – это лишь начало. У доктора Козловского еще есть жена, дети. И они, черт подери этого Руднева, могут стать заложниками в грязной игре полковника, в его стремлении расчистить своим хозяевам дорогу к власти».
   До того момента, когда Президенту России предстояло лечь на операционный стол, оставалось три дня.
   Точнее, трое суток – семьдесят два часа. На первый взгляд, очень маленький срок, но многое может за это время сделать человек, ослепленный ненавистью.
   Сиверов и Потапчук предусмотрели, казалось бы, все. Но, как нередко бывает, жизнь внесла в их расчеты свои коррективы.
   По окончании тяжелого рабочего дня в ЦКБ кардиохирург Федор Казимирович Козловский возвращался домой. Удобно устроившись на заднем сидении машины из охраны президента, он прикрыл глаза и стал размышлять о странном разговоре с лжежурналистом, состоявшемся в его кабинете незадолго до консилиума.
   Впервые после встречи с Сиверовым у него появилось время все осмыслить, выработать свое отношение к услышанному и продумать свои дальнейшие действия.
   Машина, отвозившая домой кардиохирурга, с включенными сигнальными маячками неслась по ночной Москве, как всегда, в сопровождении еще двух автомобилей из охраны президента.
   Неожиданно шедшая в правом ряду новенькая, с иголочки, «девятка» вильнула влево, протаранив на полной скорости черную «волгу», в которой находился Федор Казимирович. «Волгу» швырнуло на встречную полосу прямо под массивные колеса КамАЗа.
   Все произошло так быстро, что доктор Козловский даже не успел осознать случившегося, когда ударная волна выбросила его в проем сорванной дверцы и откинула на мостовую.
   А счастливый обладатель новенькой «девятки», возвращавшийся со свадьбы друга, где, конечно же, не устоял перед соблазном хорошенько выпить за молодых, как уснул прямо за рулем своего автомобиля, так и продолжал спать, только теперь уже – вечным сном.
   Страшная авария оборвала несколько человеческих жизней. Но Федор Казимирович, по-видимому, родился в рубашке. Когда его выбросило из машины, он со всего маху пропахал мостовую, получил сотрясение мозга, переломы костей на любой вкус и многочисленные ушибы. Но главное – в этой мясорубке он остался жив.
   Теперь Козловский находился в ЦКБ, правда не в своем кардиологическом отделении, а в травматологии, и в новой ипостаси – пациента.
   Сенсационное сообщение об аварии, в которую попал один из ведущих кардиохирургов России, на некоторое время стало главной темой средств массовой информации, но вскоре было вытеснено потоком более актуальных новостей, связанных с предстоящей операцией президента и волновавших всю страну.
   И Потапчук, и Сиверов рассчитывали, что Руднев станет действовать через одного из хирургов, скорее всего, через Козловского. Но трагическая случайность перечеркнула все их тщательно разработанные планы.
   Тогда как у Руднева имелся запасной вариант.
   Екатерина Каштанова очень любила свою работу.
   Но еще больше она любила свою дочь, и восьмилетняя Маша полностью оправдывала все надежды матери. Она хорошо училась, была послушной девочкой, и Каштанова души в ней не чаяла. Тем более что девочка росла без отца. Все свободное время Екатерина проводила с дочерью. Она с ней гуляла, читала ей книжки, даже пела песни. Маша была для своего возраста удивительно покладистым ребенком. В восемь лет она без скандалов оставалась дома одна, довольствуясь лишь телефонными звонками матери.
   Каштанова страшно переживала, когда задерживалась на работе. Она начинала нервничать, через каждые десять минут звонила домой:
   – Машенька, как ты? Чем занимаешься?
   – Я читаю книгу.
   – Какую книгу ты читаешь, радость моя?
   – Про железного дровосека, мама. Помнишь, мы начали читать ее с тобой, а потом я уснула? И вот теперь я пробую читать ее сама.
   – А ты кушала, доченька? Я тебе все оставила на столе.
   – Мам, я не хочу. Мы поедим вместе, когда ты придешь с работы.
   – Но я приду не скоро.
   – А я все равно буду тебя ждать.
   В личной жизни Екатерине Каштановой не повезло.
   С мужем, оказавшимся совсем не тем человеком, о котором стоило мечтать, пришлось развестись. Время от времени Олег Каштанов приходил проведать дочь, приносил девочке в дни рождения какую-нибудь ерунду, от которой Екатерина старалась как можно скорее избавиться. Она засовывала подарки своего бывшего мужа куда-нибудь подальше на полки, чтобы Машенька не видела их и не имела возможности с ними играть.
   В последнее время Екатерина Каштанова дома появлялась очень поздно и страшно усталая. Но она всегда находила время для дочери. И если Машенька еще не спала, Екатерина расспрашивала ее, как прошел день, рассказывала ей сказки, и иногда девочка засыпала прямо у нее на руках. Каштанова переносила дочку в спальню, нежно укрывала одеялом и долго стояла, глядя на свое горячо любимое чадо.
   Полковник Руднев и трое его людей подъехали к дому, в котором жила Екатерина Каштанова, часов в восемь вечера, за дня два до операции. Руднев, в расчете на то, что вовсю идет подготовка к операции на сердце президента и что Каштанова освободится не раньше, чем через час-полтора, чувствовал себя уверено и действовал без спешки. На лифте Руднев и один из его людей, капитан Мослов, поднялись на седьмой этаж. Руднев позвонил в дверь.
   Через несколько секунд послышался детский голос:
   – Кто там? Мама, ты? Опять забыла ключи?
   – Маша, открой, пожалуйста, это дядя Аркадий, друг твоей мамы. Мы вместе работаем.
   – Мама мне не велит никому открывать без нее.
   – Ну открывай же, открывай, – настойчиво произнес полковник.
   Девочка некоторое время мешкала, помня строгий запрет матери не открывать дверь никому незнакомому.
   – Меня прислала твоя мама, сказала, чтобы я завез продукты. А сама она приедет чуть позже.
   – Я сейчас позвоню маме. И если она скажет, чтобы я открыла, тогда открою, – послышался из-за двери взволнованный детский голосок.
   – Да открывай же побыстрее, Маша, сумка очень тяжелая!
   – А вы поставьте ее или повесьте на крючок. Там, на двери, есть такой крючок, мама всегда вешает авоськи на крючок.
   – Хорошо, я повешу, – Руднев кивнул капитану Мослову, и в руках того появилась связка отмычек.
   Замок был не сложным. Девочка, ушедшая к телефону, даже не услышала, как щелкнули пружины и открылась дверь. Полковник Руднев влетел в квартиру как раз в тот момент, когда Маша, прижимая телефонную трубку к руке, громко говорила:
   – Добрый вечер. Будьте добры, позовите мою маму, Екатерину Евгеньевну Каштанову.
   Руднев подошел, нажал на рычаги. Машенька испуганно обернулась и вскрикнула. В телефонной трубке раздавался непрерывный гудок.
   – Ну зачем ты звонишь? Сейчас мы поедем к твоей маме. Она договорилась, чтобы тебя к ней пропустили прямо в больницу, поэтому и послала нас за тобой.
   – Да? – не поверила Маша.
   – Да-да, – Руднев едва сдержал себя, чтобы не заскрежетать зубами.
   Машенька внимательно посмотрела на второго мужчину – широкоплечего, с темными усами. Тот молча стоял у двери.
   – Как вы вошли? – девочку вдруг осенило, что гости каким-то чудесным способом оказались внутри квартиры, хотя дверь им никто не открывал.
   – Твоя мама дала нам ключи.
   Это окончательно убедило Машеньку в том, что два незнакомых дяди действительно приехали специально для того, чтобы отвезти ее к маме на работу.
   – Поехали скорее в больницу! Одевайся.
   – Что я там буду делать? – спросила девочка.
   – Посмотришь, где мама работает. Ведь ты же там никогда не была?
   – Один раз была. Мне там делали рентген. Я тогда заболела, и мама возила меня к себе на работу.
   – Ну вот, съездишь еще раз, – сказал полковник Руднев, подмигнув капитану Мослову.
   Тот продолжал стоять с непроницаемым лицом, заложив руки за спину. Руднев объяснил своему помощнику, что девочку надо забрать и спрятать, потому что ей угрожает опасность – ребенком могут воспользоваться для давления на мать.
   Впрочем, капитан Мослов не очень-то стремился вдаваться в детали.
   Наконец Маша Каштанова собралась. Все трое уже стояли у двери, готовясь уйти, и именно в этот момент зазвонил телефон.
   – Ой, телефон, телефон! – закричала девочка, первой бросаясь к аппарату и снимая трубку.
   Звонила Екатерина Каштанова, которой передали, что несколько минут назад дочка хотела с ней поговорить. Но поднести трубку к уху Машенька не успела, и единственное, что услышала Екатерина, так это прозвучавший издалека мужской голос:
   – Положи, положи трубку! – слова звучали неразборчиво.
   «Может, что-то на линии, и я вклинилась в чужой разговор? – подумала Каштанова после того, как в трубке раздались гудки, и она нажала кнопку повторного набора. Никто не отвечал. – Странно, странно, – Екатерина почувствовала, как учащенно забилось сердце. – Что за чертовщина? Я же ей велела сидеть дома и никуда не ходить. – В трубке по-прежнему раздавались гудки. – Ну где же ты? Почему не подходишь к телефону?»
   Наконец Екатерина не выдержала, положила трубку.
   «Перезвоню минут через десять», – решила она.
   Она вошла в кабинет своего нового шефа, кардиохирурга Борисова Игоря Николаевича, где уже собрались все те, кто работал в его бригаде.
   – Что-то случилось, Екатерина Евгеньевна? – пристально взглянув на ассистентку, спросил доктор Борисов.
   – Да нет, все в порядке.
   Игорь Николаевич кивнул и продолжил объяснять один из вариантов, возможных при выполнении операции на сердце президента. Вся бригада внимательно слушала шефа. Тщетно пытаясь вникнуть в слова Борисова и изображение на большом экране монитора, Каштанова никак не могла успокоиться.
   «Да что же это такое! – корила она сама себя, – Ведь уже не раз случалось, что я звонила, а Машенька не брала трубку, и я так не волновалась. А тут сердце как сжала чья-то ледяная рука, так и не отпускает. Просто мы все перенервничали из-за предстоящей операции – вот я и воспринимаю все в каком-то черном цвете».
   Двадцать минут Игорь Николаевич Борисов давал объяснения.
   Екатерина пыталась слушать, пыталась сосредоточиться, но ее мысли находились далеко.
   Наконец она не выдержала.
   – Игорь Николаевич, – прервала она шефа, – разрешите мне выйти.
   – Екатерина Евгеньевна, все-таки что-то случилось?
   – Нет, ничего. Просто хочу позвонить домой, – честно призналась Каштанова.
   – Ну что ж, идите. Звонок домой – дело важное, – чуть иронично сказал доктор, отпуская ассистентку.
   Каштанова почти бегом бросилась по больничному коридору к телефону в ординаторской. Она быстро набрала номер, прижала трубку к уху.
   «Ну где же ты? Где же ты? Подходи скорее!»
   Гудки говорили о том, что дочери либо нет в квартире, либо она не хочет подходить к телефону.
   «Да что же это такое? – Каштанова вновь набрала номер. Результат был тот же. – Может, она у подруги на пятом этаже?»
   Екатерина судорожно попыталась вспомнить номер, и это ей удалось.
   – Алло, добрый вечер… Клава, ты?
   – Да, Катя. Что-то случилось?
   – Я ищу свою Машу. Она не заходила к вам? Может, с твоей Юлей куда-то пошла?
   – Да нет, Юля сидит дома, читает книжку. Вообще-то уже нет, она смотрит мультики. Со своими мультиками она мне просто надоела.
   – Послушай, Клава, будь добра, я на работе и еще буду вынуждена задержаться на час или полтора. Спустись, пожалуйста, глянь, где Маша, а потом сразу же мне перезвони, ладно?
   – Хорошо. Да не волнуйся ты, все будет нормально, – чувствуя, как дрожит голос соседки, подбодрила ее Клавдия.
   Она поднялась на два этажа и долго звонила в дверь, а затем принялась дергать ручку. Дверь оказалась заперта, на настойчивые звонки никто не отвечал.
   Женщина пожала плечами и спустилась к себе.
   – Юля, – обратилась она к девятилетней дочери, – ты не видела Машу Каштанову?
   – Видела, мама, – ответила Юля, отворачиваясь от телевизора, – мы с ней играли во дворе, а потом она пошла домой, сказала, что будет готовить уроки.