Страница:
– Я умею работать не только эффектно, но и эффективно.
– Тут нужно обратное, – очень серьезно напомнил генерал, – его следует убрать, – Потапчук теребил в пальцах фотографию Иванова Семена Георгиевича, носившего теперь звучные итальянские имя и фамилию Джордано Мазини. – Но не просто убрать. Дело должно приобрести максимально широкую огласку.
– Так сказать, показательный процесс? – усмехнулся Глеб.
– Да, что-то вроде публичных расстрелов в Китае, которые транслировались по телевидению. Но мы страна относительно цивилизованная, и показываем на экранах, с доставкой на дом, не сам процесс, а только результат – трупы. Народ очерствел не окончательно, его впечатляет и это.
– Да вы ко всем своим недостаткам еще и циник.
– Только телевидение способно сегодня сделать любое событие реальностью.
– Я, по-моему, до сих пор работал не в рекламном агентстве.
– Новые профессии всегда приходится осваивать с нуля. Вот, Глеб Петрович, почти все, что мне известно о времени прибытия Иванова в Москву, о его возможных контактах. Спешить не стоит, здесь он собирается пробыть десять дней, во всяком случае, обратные билеты у него заказаны на определенное число. Вы должны выбрать подходящий момент… – Погодите, – прервал генерала Глеб, – я вполне хорошо представляю себе ситуацию, о которой вы собираетесь мне рассказать. Множество народа, желательно фойе гостиницы или выход, людная улица, пара сотен свидетелей… Генерал Потапчук кивнул:
– Абсолютно верно. Это нам и нужно.
– Дело, как пишут в газетах, будет иметь широкий общественный резонанс, – пообещал Глеб.
– Еще раз напоминаю вам, Глеб Петрович, спешить не надо. Главное – качество, а не сроки исполнения.
– У вас такая тяга к конспирации, что даже со мной вы откровенны процентов на пятьдесят.
– Я сам себе удивляюсь. Моя хрустальная мечта – сделать так, что бы у меня существовали секреты от себя самого.
– Тут я вам не помощник, – усмехнулся Сиверов, – только не пытайтесь меня убедить, что вам прямо-таки позарез понадобилось убрать наркобарона, – он бы подождал. Вас волнует возможное покушение на президента, и вы хотите связать мне руки – пока я занят одним делом, мне не взяться за другое.
– Я хочу отвести от вас беду. Люди из охраны президента считают, что вы один из наиболее вероятных исполнителей покушения на президента.
– Им известно, кто я на самом деле?
– Надеюсь, нет.
– Так надеетесь или нет?
– Сегодняшним утром они этого еще не знали, коли уж вы любите точность.
Мне их не убедить словами, но если они поймут, что вы всерьез занялись Ивановым, от вас отстанут и от меня тоже.
– Только ради вас, – рассмеялся Сиверов.
– Ради нас и нашего дела.
Сиверов взял в руки жесткую пластиковую папку с фотографиями и документами.
– С удовольствием остался бы у вас подольше, – генерал Потапчук поднялся, – но дела, дела, – и, хитро улыбнувшись, добавил:
– Можете возвращаться к себе на мансарду.
– Причина недоразумения уже устранена?
– Да, больше вам мешать никто не будет.
– Неужели пострадали и ваши люди?
– Нет-нет, это просто недоразумение. Забудьте о нем.
– Надеюсь, когда-нибудь потом я узнаю настоящую причину?
– Я рассказал бы сейчас, – вздохнул генерал, – но это займет довольно много времени. А вам, как я понимаю, нужно поразмыслить.
– Хорошо, тогда в другой раз.
– Значит, теперь я буду искать вас уже на мансарде, по телефону.
– И пожалуйста, если захотите приставить ко мне слежку сами, то предупреждайте заранее. Или посылайте следить за мной смертельно проштрафившихся сотрудников, больше они докучать вам не будут.
– Нет, среди тех не было моих людей.
– Что ж, рад за вас.
Генерал, стоя в прихожей перед зеркалом, небрежно нахлобучил шляпу, набросил пальто и, даже не застегиваясь, вышел на лестничную площадку.
– Желаю удачи, – бросил он на прощание и заспешил вниз по лестнице.
Сиверов остался один. Он чувствовал себя в этой квартире неуютно. Ему всегда требовалось время, чтобы обжиться в незнакомом месте, а здесь ему и обживаться-то не хотелось. Чем-то чужим веяло от этих стен, словно он оказался в гостиничном номере в городе, который ему совсем не нравится. Оставаться здесь на ночь не возникало ни малейшего желания.
Сборы Сиверова были недолгими. Все его вещи уместились в небольшой спортивной сумке. Он без сожаления покидал квартиру, предоставленную ему на время генералом Потапчуком. Погасив свет в прихожей, Глеб положил ключи на тумбочку, на которой стоял телефонный аппарат, и захлопнул дверь.
На улице оказалось довольно прохладно. Моросил противный косой дождь, от которого невозможно было спрятаться даже под зонтом.
«Поневоле вспомнишь поговорку про хорошего хозяина и собаку. Только вот беда: я одновременно и собака, и ее же хозяин».
Он миновал грязный, запущенный двор, сплошь заставленный разномастными машинами, вытоптанные газоны, чахлые кусты.
«Если бы на небе была полная луна, непременно завыл бы на нее, такая тоска».
Сиверов шагал по неровному, растрескавшемуся асфальту. Дойдя до телефонного автомата, он остановился, снял трубку и сделал вид, будто кому-то звонит, а сам внимательно смотрел сквозь грязное стекло. По пустынной, вымытой дождем улице шла девушка, за ней, в отдалении, – двое парней. Не доходя до телефонной будки, парни свернули во двор. Оба они были сильно пьяны – покачивались.
«Наверное, становлюсь слишком мнительным, – подумал Глеб. – Принять двух пьянчуг за людей, которые приставлены за мной следить, – это уже верх подозрительности, скоро начну опасаться подходить вплотную к унитазу».
Он повесил трубку, забросил на плечо сумку и, прикрыв ладонями огонь зажигалки, жадно прикурил сигарету. Девушка прошла мимо, цокая подбитыми металлом высокими каблуками. Глеб пошел следом. Его даже немного забавляло то, что девушка несколько раз обернулась. И он решил ее обогнать. Но стоило ему ускорить шаг, как быстрее пошла и девушка. Когда она обернулась еще раз, то на лице ее застыл испуг. Ей казалось, что Сиверов гонится за ней.
Глеб знал, объяснять что-нибудь – занятие неблагодарное. Чем больше слов для успокоения скажешь, тем сильнее станет подозрение.
«Ну хоть бы догадалась свернуть во двор! Я прошел бы мимо, и ее страхи закончились бы».
Сиверов стал идти медленнее. Девушка уже почти бежала. Наконец она оказалась на ярко освещенной улице, пересекавшей под прямым углом ту, по которой они шли до этого. Сломанный светофор непрестанно мигал красным, машины скапливались на перекрестке.
Девушка пошла на остановку, а Глеб встал у самой кромки дороги и всмотрелся в машины на перекрестке в расчете отыскать такси. Но такси не было видно. Перед светофором скопилось машин двенадцать, и пока еще никто из водителей не решался тронуться на запрещающий сигнал.
Наконец одна машина двинулась вперед, за ней сорвались и остальные. Глеб взмахнул рукой в надежде, что кто-нибудь остановится. Черная «волга» с военными номерами резко, из третьего ряда, подрезая другие машины, вильнула к тротуару и замерла. Глеб никогда не подбегал в таких случаях. Он медленно подошел, распахнул дверцу и уселся на переднее сиденье рядом с молоденьким солдатом.
– Что, командир на подножный корм отпустил?
Солдатик усмехнулся:
– Можно сказать, и так.
– Не обижу, поехали.
Сиверов отпустил машину за два квартала от мастерской, хотя уже знал наверняка – слежки за ним нет, но привычка, как говорится, вторая натура. Он прошел темными дворами, поднялся по лестнице, никого не встретив, открыл дверь на мансарду. Тишина давила на уши, и Глеб включил негромкую музыку. Сперва он еще вслушивался в звуки собственных шагов, а затем, когда закипел кофе, вновь почувствовал себя дома. Ему казалось, он никогда и не покидал своей уютной мансарды и не было квартиры, предоставленной ему генералом Потапчуком.
Глеб сидел за небольшим столиком, положив перед собой фотографию Семена Георгиевича Иванова.
"Малоприятный тип, – думал Сиверов. – Одна лишь видимость благообразия.
До чего мерзкая бородка! Косит под земского врача конца прошлого века. А колючий взгляд злых глаз прячется за маленькими стеклышками дорогих очков. А может, я просто настраиваю себя против него? – рассуждал Глеб. – Что я знаю об этом человеке? Только то, что сообщил мне генерал Потапчук. Но нет, интуиция не должна меня обманывать.
Этот делец несомненный мерзавец, и какая-то часть мира определенно вздохнет с облегчением, узнав, что его не стало. Телохранители… – задумался Глеб. – Они-то здесь при чем? Хотя, скорее всего, придется убрать и их.
Если генералу нужно масштабное действие, то в идеале придется пристрелить и телохранителей. Я не имею права думать о них, как о людях: в конце концов они знали, на что шли, согласившись оказаться рядом с бандитом.
Да, Глеб, я понимаю, что тебя мучит – его секретарша, женщина. Ее-то без сомнения придется оставить в живых, что бы ни случилось, как бы ни повернулось дело.
Есть в этой жизни вещи, через которые нельзя переступать. Хотя другой бы на твоем месте придумал себе тысячу оправданий, чтобы убрать ее и больше не вспоминать о ней. Но ты-то сам должен помнить, что женщинам нельзя играть в мужские игры, и человек, – Сиверов посмотрел на фотографию Семена Георгиевича Иванова, – пожелавший иметь женщину-телохранителя, уже одним этим заслужил пулю".
Он усмехнулся, отложил фотографию в сторону и поднялся из-за стола.
«Выбор оружия за мной – так бы сказали лет двести тому назад. Время у меня есть, и прежде чем взять в руки винтовку с оптическим прицелом, я обойдусь обыкновенным биноклем».
Глеб зашел в небольшую комнатку, где находился тайник с оружием, и, отодвинув шкаф, поднял потайной люк.
«Пока только бинокль, – подумал он, доставая жесткий кожаный футляр с военным биноклем. – Надо еще заехать к знакомому, позаимствовать женский манекен, магазинную красотку. Если Иванов с телохранительницей, то, значит, и я имею право воспользоваться женскими чарами – на публику. И совесть будет чиста – кукла не человек».
Рассуждая таким загадочным образом, Сиверов вышел из мастерской.
Глава 8
Глава 9
– Тут нужно обратное, – очень серьезно напомнил генерал, – его следует убрать, – Потапчук теребил в пальцах фотографию Иванова Семена Георгиевича, носившего теперь звучные итальянские имя и фамилию Джордано Мазини. – Но не просто убрать. Дело должно приобрести максимально широкую огласку.
– Так сказать, показательный процесс? – усмехнулся Глеб.
– Да, что-то вроде публичных расстрелов в Китае, которые транслировались по телевидению. Но мы страна относительно цивилизованная, и показываем на экранах, с доставкой на дом, не сам процесс, а только результат – трупы. Народ очерствел не окончательно, его впечатляет и это.
– Да вы ко всем своим недостаткам еще и циник.
– Только телевидение способно сегодня сделать любое событие реальностью.
– Я, по-моему, до сих пор работал не в рекламном агентстве.
– Новые профессии всегда приходится осваивать с нуля. Вот, Глеб Петрович, почти все, что мне известно о времени прибытия Иванова в Москву, о его возможных контактах. Спешить не стоит, здесь он собирается пробыть десять дней, во всяком случае, обратные билеты у него заказаны на определенное число. Вы должны выбрать подходящий момент… – Погодите, – прервал генерала Глеб, – я вполне хорошо представляю себе ситуацию, о которой вы собираетесь мне рассказать. Множество народа, желательно фойе гостиницы или выход, людная улица, пара сотен свидетелей… Генерал Потапчук кивнул:
– Абсолютно верно. Это нам и нужно.
– Дело, как пишут в газетах, будет иметь широкий общественный резонанс, – пообещал Глеб.
– Еще раз напоминаю вам, Глеб Петрович, спешить не надо. Главное – качество, а не сроки исполнения.
– У вас такая тяга к конспирации, что даже со мной вы откровенны процентов на пятьдесят.
– Я сам себе удивляюсь. Моя хрустальная мечта – сделать так, что бы у меня существовали секреты от себя самого.
– Тут я вам не помощник, – усмехнулся Сиверов, – только не пытайтесь меня убедить, что вам прямо-таки позарез понадобилось убрать наркобарона, – он бы подождал. Вас волнует возможное покушение на президента, и вы хотите связать мне руки – пока я занят одним делом, мне не взяться за другое.
– Я хочу отвести от вас беду. Люди из охраны президента считают, что вы один из наиболее вероятных исполнителей покушения на президента.
– Им известно, кто я на самом деле?
– Надеюсь, нет.
– Так надеетесь или нет?
– Сегодняшним утром они этого еще не знали, коли уж вы любите точность.
Мне их не убедить словами, но если они поймут, что вы всерьез занялись Ивановым, от вас отстанут и от меня тоже.
– Только ради вас, – рассмеялся Сиверов.
– Ради нас и нашего дела.
Сиверов взял в руки жесткую пластиковую папку с фотографиями и документами.
– С удовольствием остался бы у вас подольше, – генерал Потапчук поднялся, – но дела, дела, – и, хитро улыбнувшись, добавил:
– Можете возвращаться к себе на мансарду.
– Причина недоразумения уже устранена?
– Да, больше вам мешать никто не будет.
– Неужели пострадали и ваши люди?
– Нет-нет, это просто недоразумение. Забудьте о нем.
– Надеюсь, когда-нибудь потом я узнаю настоящую причину?
– Я рассказал бы сейчас, – вздохнул генерал, – но это займет довольно много времени. А вам, как я понимаю, нужно поразмыслить.
– Хорошо, тогда в другой раз.
– Значит, теперь я буду искать вас уже на мансарде, по телефону.
– И пожалуйста, если захотите приставить ко мне слежку сами, то предупреждайте заранее. Или посылайте следить за мной смертельно проштрафившихся сотрудников, больше они докучать вам не будут.
– Нет, среди тех не было моих людей.
– Что ж, рад за вас.
Генерал, стоя в прихожей перед зеркалом, небрежно нахлобучил шляпу, набросил пальто и, даже не застегиваясь, вышел на лестничную площадку.
– Желаю удачи, – бросил он на прощание и заспешил вниз по лестнице.
Сиверов остался один. Он чувствовал себя в этой квартире неуютно. Ему всегда требовалось время, чтобы обжиться в незнакомом месте, а здесь ему и обживаться-то не хотелось. Чем-то чужим веяло от этих стен, словно он оказался в гостиничном номере в городе, который ему совсем не нравится. Оставаться здесь на ночь не возникало ни малейшего желания.
Сборы Сиверова были недолгими. Все его вещи уместились в небольшой спортивной сумке. Он без сожаления покидал квартиру, предоставленную ему на время генералом Потапчуком. Погасив свет в прихожей, Глеб положил ключи на тумбочку, на которой стоял телефонный аппарат, и захлопнул дверь.
На улице оказалось довольно прохладно. Моросил противный косой дождь, от которого невозможно было спрятаться даже под зонтом.
«Поневоле вспомнишь поговорку про хорошего хозяина и собаку. Только вот беда: я одновременно и собака, и ее же хозяин».
Он миновал грязный, запущенный двор, сплошь заставленный разномастными машинами, вытоптанные газоны, чахлые кусты.
«Если бы на небе была полная луна, непременно завыл бы на нее, такая тоска».
Сиверов шагал по неровному, растрескавшемуся асфальту. Дойдя до телефонного автомата, он остановился, снял трубку и сделал вид, будто кому-то звонит, а сам внимательно смотрел сквозь грязное стекло. По пустынной, вымытой дождем улице шла девушка, за ней, в отдалении, – двое парней. Не доходя до телефонной будки, парни свернули во двор. Оба они были сильно пьяны – покачивались.
«Наверное, становлюсь слишком мнительным, – подумал Глеб. – Принять двух пьянчуг за людей, которые приставлены за мной следить, – это уже верх подозрительности, скоро начну опасаться подходить вплотную к унитазу».
Он повесил трубку, забросил на плечо сумку и, прикрыв ладонями огонь зажигалки, жадно прикурил сигарету. Девушка прошла мимо, цокая подбитыми металлом высокими каблуками. Глеб пошел следом. Его даже немного забавляло то, что девушка несколько раз обернулась. И он решил ее обогнать. Но стоило ему ускорить шаг, как быстрее пошла и девушка. Когда она обернулась еще раз, то на лице ее застыл испуг. Ей казалось, что Сиверов гонится за ней.
Глеб знал, объяснять что-нибудь – занятие неблагодарное. Чем больше слов для успокоения скажешь, тем сильнее станет подозрение.
«Ну хоть бы догадалась свернуть во двор! Я прошел бы мимо, и ее страхи закончились бы».
Сиверов стал идти медленнее. Девушка уже почти бежала. Наконец она оказалась на ярко освещенной улице, пересекавшей под прямым углом ту, по которой они шли до этого. Сломанный светофор непрестанно мигал красным, машины скапливались на перекрестке.
Девушка пошла на остановку, а Глеб встал у самой кромки дороги и всмотрелся в машины на перекрестке в расчете отыскать такси. Но такси не было видно. Перед светофором скопилось машин двенадцать, и пока еще никто из водителей не решался тронуться на запрещающий сигнал.
Наконец одна машина двинулась вперед, за ней сорвались и остальные. Глеб взмахнул рукой в надежде, что кто-нибудь остановится. Черная «волга» с военными номерами резко, из третьего ряда, подрезая другие машины, вильнула к тротуару и замерла. Глеб никогда не подбегал в таких случаях. Он медленно подошел, распахнул дверцу и уселся на переднее сиденье рядом с молоденьким солдатом.
– Что, командир на подножный корм отпустил?
Солдатик усмехнулся:
– Можно сказать, и так.
– Не обижу, поехали.
Сиверов отпустил машину за два квартала от мастерской, хотя уже знал наверняка – слежки за ним нет, но привычка, как говорится, вторая натура. Он прошел темными дворами, поднялся по лестнице, никого не встретив, открыл дверь на мансарду. Тишина давила на уши, и Глеб включил негромкую музыку. Сперва он еще вслушивался в звуки собственных шагов, а затем, когда закипел кофе, вновь почувствовал себя дома. Ему казалось, он никогда и не покидал своей уютной мансарды и не было квартиры, предоставленной ему генералом Потапчуком.
Глеб сидел за небольшим столиком, положив перед собой фотографию Семена Георгиевича Иванова.
"Малоприятный тип, – думал Сиверов. – Одна лишь видимость благообразия.
До чего мерзкая бородка! Косит под земского врача конца прошлого века. А колючий взгляд злых глаз прячется за маленькими стеклышками дорогих очков. А может, я просто настраиваю себя против него? – рассуждал Глеб. – Что я знаю об этом человеке? Только то, что сообщил мне генерал Потапчук. Но нет, интуиция не должна меня обманывать.
Этот делец несомненный мерзавец, и какая-то часть мира определенно вздохнет с облегчением, узнав, что его не стало. Телохранители… – задумался Глеб. – Они-то здесь при чем? Хотя, скорее всего, придется убрать и их.
Если генералу нужно масштабное действие, то в идеале придется пристрелить и телохранителей. Я не имею права думать о них, как о людях: в конце концов они знали, на что шли, согласившись оказаться рядом с бандитом.
Да, Глеб, я понимаю, что тебя мучит – его секретарша, женщина. Ее-то без сомнения придется оставить в живых, что бы ни случилось, как бы ни повернулось дело.
Есть в этой жизни вещи, через которые нельзя переступать. Хотя другой бы на твоем месте придумал себе тысячу оправданий, чтобы убрать ее и больше не вспоминать о ней. Но ты-то сам должен помнить, что женщинам нельзя играть в мужские игры, и человек, – Сиверов посмотрел на фотографию Семена Георгиевича Иванова, – пожелавший иметь женщину-телохранителя, уже одним этим заслужил пулю".
Он усмехнулся, отложил фотографию в сторону и поднялся из-за стола.
«Выбор оружия за мной – так бы сказали лет двести тому назад. Время у меня есть, и прежде чем взять в руки винтовку с оптическим прицелом, я обойдусь обыкновенным биноклем».
Глеб зашел в небольшую комнатку, где находился тайник с оружием, и, отодвинув шкаф, поднял потайной люк.
«Пока только бинокль, – подумал он, доставая жесткий кожаный футляр с военным биноклем. – Надо еще заехать к знакомому, позаимствовать женский манекен, магазинную красотку. Если Иванов с телохранительницей, то, значит, и я имею право воспользоваться женскими чарами – на публику. И совесть будет чиста – кукла не человек».
Рассуждая таким загадочным образом, Сиверов вышел из мастерской.
Глава 8
Во всем, что касалось работы, Федор Казимирович Козловский был ужасным педантом. И в больнице все об этом прекрасно знали. И не дай Бог что-нибудь во время подготовки к операции сложится не так! Федор Казимирович сразу же начинал нервничать. Стоило ассистенту перепутать какую-нибудь мелочь, ответить невпопад, подать не тот инструмент, и больше ему уже никогда не доводилось работать в бригаде одного из лучших кардиохирургов России – доктора Федора Казимировича Козловского.
Но сегодня все сложилось на удивление гладко.
Операция, которая длилась с десяти утра до четырех, прошла идеально. Хотя проблем хватало. Но все они были, что называется, рабочими.
Уже после операции к хирургу Козловскому подходили, доброжелательно улыбались, пожимали его уставшую руку и высказывали всевозможные комплименты:
– Это было просто блестяще! Великолепно!
Козловский кивал в ответ, улыбаясь чуть рассеянно.
Он чертовски устал, почти валился с ног. Когда он уже оказался в своем кабинете и сидел в кресле, вспоминая в мельчайших подробностях проведенную операцию, вошла одна из ассистенток.
– Федор Казимирович, сегодня вы творили чудеса.
– Хватит, хватит, Катенька, какие там чудеса… Чудеса творит Господь Бог.
А я всего лишь исправляю ошибки природы.
– Но вы делаете это так, Федор Казимирович, что просто дух захватывает! И если бы не вы, то наш подопечный… – Не надо. Как, кстати, он себя чувствует?
– Все в норме.
– Ну и слава Богу! – Федор Казимирович вытер чистой салфеткой вспотевшее лицо, руки и, скомкав, бросил салфетку в мусорницу возле своего письменного стола.
– Это наша работа, и делать ее мы должны так, чтобы не было стыдно.
– Вам-то что, Федор Казимирович, уж лучше вас никто не делает.
– Оперируют и лучше .спя. Когда я ездил в Штаты, видел, как это делается в цивилизованных странах. Для нас подобные операции – что-то необычное, а у них рядовой случай. Они такие тысячами делают.
– Так это они… – ассистентка все еще улыбалась. – А вы знаете, Федор Казимирович, у меня сегодня день рождения.
– И сколько же вам, Катенька?
Екатерина Каштанова опустила белокурую голову, исподлобья взглянула на шефа:
– Неприлично даже говорить, Федор Казимирович, мне сегодня тридцать… – Ладно, Катенька, дальше не надо. Вы прекрасный ассистент, и я, – доктор Козловский вышел из-за стола, подошел к молодой симпатичной женщине, обнял за плечи, поклонился и поцеловал сначала ее правую, а затем левую руку, – желаю вам, Катя, всего самого наилучшего и целую ваши золотые руки. Знаете, мне ни с кем не работается так легко, как с вами. Когда вы рядом, я чувствую себя увереннее. И пусть всегда все те, кто окажется рядом с вами, чувствуют себя так же уверенно, как и я.
– Федор Казимирович, это я чувствую себя уверенно и на своем месте, когда оперируете вы!
Екатерина Каштанова еще только год была в бригаде доктора Козловского. Но уже успела, как и все остальные работающие с хирургом, полюбить его за невероятный талант, удачливость и даже научилась прощать хирургу его временами злые выкрики, бурчание и вспышки гнева.
То, что Федор Казимирович Козловский был хирургом Божьей милостью, в ЦКБ знали все. И если стоял вопрос о том, кому делать сложнейшую операцию, то выбор неизменно падал на Федора Козловского. Ведь это он в начале года рискнул и вышел победителем, сделав операцию заместителю министра иностранных дел и еще двум очень важным людям. Настолько важным, что если бы они согласились оперироваться за границей, то вряд ли бы их туда выпустили.
– Федор Казимирович, – Каштанова чуть смущенно улыбнулась, – я накрыла стол, так что, может, вы почтите нас своим присутствием?
– Я бы с удовольствием, Катенька, но, увы, должен быть дома. Вы же понимаете, что там сейчас творится?
Всего лишь три дня назад мы похоронили тестя и тещу, так что жена чувствует себя неважно, и я должен быть рядом с ней. Если бы не операция, я и сегодня остался бы с нею. Поймите правильно.
– Знаю, Федор Казимирович. Такое несчастье!
– Да уж, и не говорите.
– Нашли тех, кто это сделал?
– Нет, не нашли, хотя занимаются лучшие сыщики.
– Тогда найдут. Хотя горю этим не поможешь. Жаль вашу жену, жаль детей.
Они же, наверное, очень любили дедушку с бабушкой?
– Да, любили. Правда, в последнее время виделись довольно редко. У детей, как вы понимаете, своих дел по горло. Учеба занимает все свободное время.
– Ой, да, знаю. У моей дочери тоже.
– Вообще-то, Катенька, я загляну к вам минут на пять-шесть, только переоденусь. А от вас сразу домой.
– Вот здорово! – Екатерина Каштанова исчезла за дверью.
А доктор Козловский вновь опустился в кресло, затем положил руку на телефонный аппарат и набрал номер своей квартиры.
– Странно, странно… – пробормотал он после того, как на его звонок никто не ответил. – Интересно, где она? Может, опять поехала на кладбище? Но не должна, машина у меня… Непонятно… Неприятное волнение охватило Козловского. И чтобы хоть как-то избавиться от него, хирург поставил на стол свой кейс-атташе, открыл и принялся педантично складывать все то, что он принес с собой.
Наконец с этим делом Козловский покончил и вновь набрал номер своей квартиры. Опять безуспешно. К телефону никто не подошел.
«Интересно, где же она может быть? А дети? Ладно, раз обещал, то на несколько минут зайду, затем оттуда сразу же домой».
Но не успел он подойти к шкафу и снять с вешалки свой плащ, как зазвонил телефон.
– Да, слушаю, – бросил в трубку хирург и после паузы сказал:
– Да-да, конечно.
– …
– Нет, что вы!
– …
– Конечно. Да-да, можем встретиться. Но, думаю… – … – Ах, даже так! Ну что же, давайте встретимся завтра.
– …
– Во сколько?
– …
– Как вам будет удобно.
Доктор Козловский взял чистую салфетку и промокнул вспотевший лоб.
Разговор с невидимым собеседником его явно обескуражил и немного насторожил. Но мало ли кто пытается добиться благожелательности одного из лучших хирургов?
Мало ли кому может понадобиться его помощь?
Звонившего Федор Казимирович знал. Когда-то этот человек был его пациентом, и вот теперь он добивается встречи и говорит, что разговор будет серьезным. Где работал этот человек, Козловский тоже знал.
Еще раз набрав номер своего домашнего телефона и услышав голос жены, Федор Казимирович облегченно вздохнул.
На следующий день, ровно в одиннадцать, как и было условлено, возле подъезда дома, где жил кардиохирург Центральной клинической больницы Федор Казимирович Козловский, остановился черный шестисотый «мерседес». Федор Казимирович спустился, открыл заднюю дверцу и уселся на сиденье. Впереди сидел водитель и с безучастным видом ожидал, что ему скажут.
– Поехали, – произнес мужчина, сидевший на заднем сиденье.
Автомобиль тронулся.
– Рад вас видеть в добром здравии, Федор Казимирович.
Минут через пятнадцать черный «мерседес» остановился.
Водитель покинул машину.
– Разговор у нас будет, Федор Казимирович, очень непростой.
– Догадываюсь.
– Навряд ли, – сказал собеседник, как-то странно набычившись. Затем вытащил из кармана пачку сигарет, предложил доктору Козловскому, но тот отказался.
– Ну что ж, и я тогда не стану курить. Здоровье ведь не только свое, но и чужое беречь надо.
– Курите, я не против.
– Спасибо, – мужчина закурил, выпустил тонкую струйку дыма, его ноздри хищно затрепетали, глаза сверкнули. – Вы знаете, Федор Казимирович, скоро вам, может быть, предстоит очень серьезное дело… – Что вы имеете в виду?
– Очень серьезная операция.
– У меня каждый день серьезная операция.
– Нет, вы меня не совсем правильно поняли. Операции отличаются не только по технической сложности. Вам, возможно, придется оперировать самого президента.
Доктор Козловский прижался к спинке сиденья.
– Ну что ж, президента так президента. Он такой же человек, как и все мы.
– Нет, он не такой человек – он президент. Президент государства.
– Знаете, для меня нет разницы, президент он или простой дворник. Хотя дворников в нашей клинике не оперируют, даже если они подметают Кремль.
– Не иронизируйте, Федор Казимирович, разница огромная.
– И что вы хотите сказать?
– Послушайте, – мужчина вновь выдул изо рта тонкую струйку голубоватого дыма, – я хочу вас спросить, Федор Казимирович: есть ли у вас желание стать очень обеспеченным человеком?
– Кто же не хочет? – усмехнулся доктор Козловский.
– Вот и я думал о вас примерно так же.
– Откуда вам знать, что меня волнует? Деньги для меня, кстати, далеко не на первом месте, – все еще не понимая, куда клонит собеседник, уже немного злясь, пробурчал доктор Козловский. – Если я и вспоминаю о них, то не чаще двух раз в день.
– Чтобы не думать о деньгах, нужно иметь их вдоволь.
– Мне хватает.
– Надеюсь, вы понимаете, что если президент умрет на операционном столе или после операции, это будет катастрофой?
– Я не совсем улавливаю куда вы клоните.
– А я думаю, улавливаете.
– Нет, пока еще не очень.
– Это будет катастрофа. Вы же знаете диагноз.
– Думаю, у него очень хорошие шансы. К тому же, откуда вам известно, кто будет его оперировать? Может, это поручат кому-то другому, может быть, пригласят хирургов из Германии, США или ЮАР? Мало ли хороших специалистов! Вы что, газет начитались, это только журналисты уверены, что все уже расписано.
– Думаю, оперировать придется вам.
– А кто решает?
– Решает, конечно же, он сам, но с ним поговорят, ему объяснят, что лучшего специалиста, чем вы, не существует. И думаю, он согласится. Тем более, ему о вас известно, вас ему рекомендовали. Так что шансов у вас, Федор Казимирович, стать хирургом нашего президента больше, чем у кого бы то ни было.
– Я понимаю ответственность.
– Понимаете? Это хорошо. Вот, собственно, и все, о чем я хотел с вами поговорить.
Мужчина опустил стекло, и тут же на переднем сиденье оказался водитель. А собеседник Федора Казимировича пожал хирургу руку. – Тогда до встречи, доктор Козловский. Вас завезут прямо в больницу.
– Хорошо, спасибо, – ответил хирург, все еще до конца не понимая, эта встреча – предупреждение или зондаж.
Мужчина покинул «мерседес», пересел в черную «волгу», стоявшую рядом. А Федора Казимировича Козловского черный «мерседес» повез в Центральную клиническую больницу – туда, где проходило обследование Президента России.
Подобная встреча в этот же день, но уже вечером, произошла и с ассистенткой доктора Козловского Екатериной Каштановой. Правда, за ней заехал не черный «мерседес», а черная «волга» с двумя антеннами. На заднем сиденье сидел все тот же мужчина, куривший дорогие сигареты.
Молодая женщина нервничала. Но мужчина улыбался, и Екатерина Каштанова понемногу успокоилась.
– Да вы не волнуйтесь, я просто хочу, чтобы наш разговор остался тайной.
Я думаю, вы понимаете, зачем это надо?
– Да, да, понимаю, – абсолютно ничего не понимая, ответила Каштанова.
– Вы работаете с доктором Козловским?
– Да, с Федором Казимировичем. Уже целый год.
– И какого вы о нем мнения?
– Я думаю, Аркадий Борисович, – Катя тут же вспомнила имя и отчество своего собеседника, – Федор Казимирович – самый лучший хирург, – и еще раз повторила:
– Самый-самый лучший.
– Это хорошо, что вы о своем шефе так думаете.
– А как я должна о нем думать? – Каштанова попыталась взглянуть в немигающие глаза собеседника.
– Именно так, Катя, вы и должны думать.
Молодую женщину ничуть не удивила фамильярность Аркадия Борисовича Руднева.
– А вы в курсе, какое несчастье случилось с вашим шефом?
– Да, мы все переживаем. Бедный Федор Казимирович! А особенно жалко его жену.
– Ничего, Катя, мы обязательно разберемся, мы обязательно найдем тех, кто совершил это страшное преступление. И накажем. Они не уйдут от возмездия, будьте в этом уверены!
– Зачем было убивать двух пенсионеров?
– Вот и мы думаем, зачем? Есть такое мнение, Катя, что кто-то, может быть, хотел повлиять на Федора Казимировича.
– Как повлиять?
– Например, запугать его. Как вы думаете, кто бы мог это сделать? Может, кто-нибудь из ваших коллег?
– Что вы! Что вы! – испуганно замахала руками ассистентка доктора Козловского – Как можно такое думать! Невозможно!
– Но неужели у Федора Казимировича нет конкурентов, нет недоброжелателей?
– Конечно, нет, – сказала Катя Каштанова. – И как вам такое могло прийти в голову?
– Знаете, Катя, мы обо всем должны думать, все предвидеть, прощупывать на сто ходов вперед.
Катя смутилась, а Руднев продолжал, глядя женщине прямо в лицо:
– Вот поэтому я с вами и разговариваю. И вообще, Катя, мы теперь будем встречаться довольно часто Вы мне будете обо всем рассказывать.
– О чем обо всем, Аркадии Борисович?
– О том, что творится у вас в больнице.
– Зачем вам это?
– Нужно, Катя, очень нужно. Так что до скорой встречи. Водитель вас завезет прямо домой. Ведь вам сейчас надо домой? Вас ждет дочка?
– Конечно, ждет, – напоминание о дочери кольнуло в сердце.
Аркадий Борисович Руднев тронул водителя за плечо. Тот остановил машину, и полковник покинул «волгу». А буквально через полминуты он уже сидел в черном «мерседесе», который до этого неотступно следовал за «волгой».
Но сегодня все сложилось на удивление гладко.
Операция, которая длилась с десяти утра до четырех, прошла идеально. Хотя проблем хватало. Но все они были, что называется, рабочими.
Уже после операции к хирургу Козловскому подходили, доброжелательно улыбались, пожимали его уставшую руку и высказывали всевозможные комплименты:
– Это было просто блестяще! Великолепно!
Козловский кивал в ответ, улыбаясь чуть рассеянно.
Он чертовски устал, почти валился с ног. Когда он уже оказался в своем кабинете и сидел в кресле, вспоминая в мельчайших подробностях проведенную операцию, вошла одна из ассистенток.
– Федор Казимирович, сегодня вы творили чудеса.
– Хватит, хватит, Катенька, какие там чудеса… Чудеса творит Господь Бог.
А я всего лишь исправляю ошибки природы.
– Но вы делаете это так, Федор Казимирович, что просто дух захватывает! И если бы не вы, то наш подопечный… – Не надо. Как, кстати, он себя чувствует?
– Все в норме.
– Ну и слава Богу! – Федор Казимирович вытер чистой салфеткой вспотевшее лицо, руки и, скомкав, бросил салфетку в мусорницу возле своего письменного стола.
– Это наша работа, и делать ее мы должны так, чтобы не было стыдно.
– Вам-то что, Федор Казимирович, уж лучше вас никто не делает.
– Оперируют и лучше .спя. Когда я ездил в Штаты, видел, как это делается в цивилизованных странах. Для нас подобные операции – что-то необычное, а у них рядовой случай. Они такие тысячами делают.
– Так это они… – ассистентка все еще улыбалась. – А вы знаете, Федор Казимирович, у меня сегодня день рождения.
– И сколько же вам, Катенька?
Екатерина Каштанова опустила белокурую голову, исподлобья взглянула на шефа:
– Неприлично даже говорить, Федор Казимирович, мне сегодня тридцать… – Ладно, Катенька, дальше не надо. Вы прекрасный ассистент, и я, – доктор Козловский вышел из-за стола, подошел к молодой симпатичной женщине, обнял за плечи, поклонился и поцеловал сначала ее правую, а затем левую руку, – желаю вам, Катя, всего самого наилучшего и целую ваши золотые руки. Знаете, мне ни с кем не работается так легко, как с вами. Когда вы рядом, я чувствую себя увереннее. И пусть всегда все те, кто окажется рядом с вами, чувствуют себя так же уверенно, как и я.
– Федор Казимирович, это я чувствую себя уверенно и на своем месте, когда оперируете вы!
Екатерина Каштанова еще только год была в бригаде доктора Козловского. Но уже успела, как и все остальные работающие с хирургом, полюбить его за невероятный талант, удачливость и даже научилась прощать хирургу его временами злые выкрики, бурчание и вспышки гнева.
То, что Федор Казимирович Козловский был хирургом Божьей милостью, в ЦКБ знали все. И если стоял вопрос о том, кому делать сложнейшую операцию, то выбор неизменно падал на Федора Козловского. Ведь это он в начале года рискнул и вышел победителем, сделав операцию заместителю министра иностранных дел и еще двум очень важным людям. Настолько важным, что если бы они согласились оперироваться за границей, то вряд ли бы их туда выпустили.
– Федор Казимирович, – Каштанова чуть смущенно улыбнулась, – я накрыла стол, так что, может, вы почтите нас своим присутствием?
– Я бы с удовольствием, Катенька, но, увы, должен быть дома. Вы же понимаете, что там сейчас творится?
Всего лишь три дня назад мы похоронили тестя и тещу, так что жена чувствует себя неважно, и я должен быть рядом с ней. Если бы не операция, я и сегодня остался бы с нею. Поймите правильно.
– Знаю, Федор Казимирович. Такое несчастье!
– Да уж, и не говорите.
– Нашли тех, кто это сделал?
– Нет, не нашли, хотя занимаются лучшие сыщики.
– Тогда найдут. Хотя горю этим не поможешь. Жаль вашу жену, жаль детей.
Они же, наверное, очень любили дедушку с бабушкой?
– Да, любили. Правда, в последнее время виделись довольно редко. У детей, как вы понимаете, своих дел по горло. Учеба занимает все свободное время.
– Ой, да, знаю. У моей дочери тоже.
– Вообще-то, Катенька, я загляну к вам минут на пять-шесть, только переоденусь. А от вас сразу домой.
– Вот здорово! – Екатерина Каштанова исчезла за дверью.
А доктор Козловский вновь опустился в кресло, затем положил руку на телефонный аппарат и набрал номер своей квартиры.
– Странно, странно… – пробормотал он после того, как на его звонок никто не ответил. – Интересно, где она? Может, опять поехала на кладбище? Но не должна, машина у меня… Непонятно… Неприятное волнение охватило Козловского. И чтобы хоть как-то избавиться от него, хирург поставил на стол свой кейс-атташе, открыл и принялся педантично складывать все то, что он принес с собой.
Наконец с этим делом Козловский покончил и вновь набрал номер своей квартиры. Опять безуспешно. К телефону никто не подошел.
«Интересно, где же она может быть? А дети? Ладно, раз обещал, то на несколько минут зайду, затем оттуда сразу же домой».
Но не успел он подойти к шкафу и снять с вешалки свой плащ, как зазвонил телефон.
– Да, слушаю, – бросил в трубку хирург и после паузы сказал:
– Да-да, конечно.
– …
– Нет, что вы!
– …
– Конечно. Да-да, можем встретиться. Но, думаю… – … – Ах, даже так! Ну что же, давайте встретимся завтра.
– …
– Во сколько?
– …
– Как вам будет удобно.
Доктор Козловский взял чистую салфетку и промокнул вспотевший лоб.
Разговор с невидимым собеседником его явно обескуражил и немного насторожил. Но мало ли кто пытается добиться благожелательности одного из лучших хирургов?
Мало ли кому может понадобиться его помощь?
Звонившего Федор Казимирович знал. Когда-то этот человек был его пациентом, и вот теперь он добивается встречи и говорит, что разговор будет серьезным. Где работал этот человек, Козловский тоже знал.
Еще раз набрав номер своего домашнего телефона и услышав голос жены, Федор Казимирович облегченно вздохнул.
На следующий день, ровно в одиннадцать, как и было условлено, возле подъезда дома, где жил кардиохирург Центральной клинической больницы Федор Казимирович Козловский, остановился черный шестисотый «мерседес». Федор Казимирович спустился, открыл заднюю дверцу и уселся на сиденье. Впереди сидел водитель и с безучастным видом ожидал, что ему скажут.
– Поехали, – произнес мужчина, сидевший на заднем сиденье.
Автомобиль тронулся.
– Рад вас видеть в добром здравии, Федор Казимирович.
Минут через пятнадцать черный «мерседес» остановился.
Водитель покинул машину.
– Разговор у нас будет, Федор Казимирович, очень непростой.
– Догадываюсь.
– Навряд ли, – сказал собеседник, как-то странно набычившись. Затем вытащил из кармана пачку сигарет, предложил доктору Козловскому, но тот отказался.
– Ну что ж, и я тогда не стану курить. Здоровье ведь не только свое, но и чужое беречь надо.
– Курите, я не против.
– Спасибо, – мужчина закурил, выпустил тонкую струйку дыма, его ноздри хищно затрепетали, глаза сверкнули. – Вы знаете, Федор Казимирович, скоро вам, может быть, предстоит очень серьезное дело… – Что вы имеете в виду?
– Очень серьезная операция.
– У меня каждый день серьезная операция.
– Нет, вы меня не совсем правильно поняли. Операции отличаются не только по технической сложности. Вам, возможно, придется оперировать самого президента.
Доктор Козловский прижался к спинке сиденья.
– Ну что ж, президента так президента. Он такой же человек, как и все мы.
– Нет, он не такой человек – он президент. Президент государства.
– Знаете, для меня нет разницы, президент он или простой дворник. Хотя дворников в нашей клинике не оперируют, даже если они подметают Кремль.
– Не иронизируйте, Федор Казимирович, разница огромная.
– И что вы хотите сказать?
– Послушайте, – мужчина вновь выдул изо рта тонкую струйку голубоватого дыма, – я хочу вас спросить, Федор Казимирович: есть ли у вас желание стать очень обеспеченным человеком?
– Кто же не хочет? – усмехнулся доктор Козловский.
– Вот и я думал о вас примерно так же.
– Откуда вам знать, что меня волнует? Деньги для меня, кстати, далеко не на первом месте, – все еще не понимая, куда клонит собеседник, уже немного злясь, пробурчал доктор Козловский. – Если я и вспоминаю о них, то не чаще двух раз в день.
– Чтобы не думать о деньгах, нужно иметь их вдоволь.
– Мне хватает.
– Надеюсь, вы понимаете, что если президент умрет на операционном столе или после операции, это будет катастрофой?
– Я не совсем улавливаю куда вы клоните.
– А я думаю, улавливаете.
– Нет, пока еще не очень.
– Это будет катастрофа. Вы же знаете диагноз.
– Думаю, у него очень хорошие шансы. К тому же, откуда вам известно, кто будет его оперировать? Может, это поручат кому-то другому, может быть, пригласят хирургов из Германии, США или ЮАР? Мало ли хороших специалистов! Вы что, газет начитались, это только журналисты уверены, что все уже расписано.
– Думаю, оперировать придется вам.
– А кто решает?
– Решает, конечно же, он сам, но с ним поговорят, ему объяснят, что лучшего специалиста, чем вы, не существует. И думаю, он согласится. Тем более, ему о вас известно, вас ему рекомендовали. Так что шансов у вас, Федор Казимирович, стать хирургом нашего президента больше, чем у кого бы то ни было.
– Я понимаю ответственность.
– Понимаете? Это хорошо. Вот, собственно, и все, о чем я хотел с вами поговорить.
Мужчина опустил стекло, и тут же на переднем сиденье оказался водитель. А собеседник Федора Казимировича пожал хирургу руку. – Тогда до встречи, доктор Козловский. Вас завезут прямо в больницу.
– Хорошо, спасибо, – ответил хирург, все еще до конца не понимая, эта встреча – предупреждение или зондаж.
Мужчина покинул «мерседес», пересел в черную «волгу», стоявшую рядом. А Федора Казимировича Козловского черный «мерседес» повез в Центральную клиническую больницу – туда, где проходило обследование Президента России.
Подобная встреча в этот же день, но уже вечером, произошла и с ассистенткой доктора Козловского Екатериной Каштановой. Правда, за ней заехал не черный «мерседес», а черная «волга» с двумя антеннами. На заднем сиденье сидел все тот же мужчина, куривший дорогие сигареты.
Молодая женщина нервничала. Но мужчина улыбался, и Екатерина Каштанова понемногу успокоилась.
– Да вы не волнуйтесь, я просто хочу, чтобы наш разговор остался тайной.
Я думаю, вы понимаете, зачем это надо?
– Да, да, понимаю, – абсолютно ничего не понимая, ответила Каштанова.
– Вы работаете с доктором Козловским?
– Да, с Федором Казимировичем. Уже целый год.
– И какого вы о нем мнения?
– Я думаю, Аркадий Борисович, – Катя тут же вспомнила имя и отчество своего собеседника, – Федор Казимирович – самый лучший хирург, – и еще раз повторила:
– Самый-самый лучший.
– Это хорошо, что вы о своем шефе так думаете.
– А как я должна о нем думать? – Каштанова попыталась взглянуть в немигающие глаза собеседника.
– Именно так, Катя, вы и должны думать.
Молодую женщину ничуть не удивила фамильярность Аркадия Борисовича Руднева.
– А вы в курсе, какое несчастье случилось с вашим шефом?
– Да, мы все переживаем. Бедный Федор Казимирович! А особенно жалко его жену.
– Ничего, Катя, мы обязательно разберемся, мы обязательно найдем тех, кто совершил это страшное преступление. И накажем. Они не уйдут от возмездия, будьте в этом уверены!
– Зачем было убивать двух пенсионеров?
– Вот и мы думаем, зачем? Есть такое мнение, Катя, что кто-то, может быть, хотел повлиять на Федора Казимировича.
– Как повлиять?
– Например, запугать его. Как вы думаете, кто бы мог это сделать? Может, кто-нибудь из ваших коллег?
– Что вы! Что вы! – испуганно замахала руками ассистентка доктора Козловского – Как можно такое думать! Невозможно!
– Но неужели у Федора Казимировича нет конкурентов, нет недоброжелателей?
– Конечно, нет, – сказала Катя Каштанова. – И как вам такое могло прийти в голову?
– Знаете, Катя, мы обо всем должны думать, все предвидеть, прощупывать на сто ходов вперед.
Катя смутилась, а Руднев продолжал, глядя женщине прямо в лицо:
– Вот поэтому я с вами и разговариваю. И вообще, Катя, мы теперь будем встречаться довольно часто Вы мне будете обо всем рассказывать.
– О чем обо всем, Аркадии Борисович?
– О том, что творится у вас в больнице.
– Зачем вам это?
– Нужно, Катя, очень нужно. Так что до скорой встречи. Водитель вас завезет прямо домой. Ведь вам сейчас надо домой? Вас ждет дочка?
– Конечно, ждет, – напоминание о дочери кольнуло в сердце.
Аркадий Борисович Руднев тронул водителя за плечо. Тот остановил машину, и полковник покинул «волгу». А буквально через полминуты он уже сидел в черном «мерседесе», который до этого неотступно следовал за «волгой».
Глава 9
Сиверов приехал в аэропорт за час до прибытия самолета, которым прилетал в Россию Иванов. Конечно же, это была излишняя предосторожность. Обычно самолеты имеют тенденцию опаздывать и никогда не прилетают раньше, чем определено расписанием, тем более международные рейсы. Машину с женским манекеном на полу перед задним сидением Глеб оставил на стоянке, прихватил сумку с биноклем и поднялся на верхнюю площадку запасной лестницы. Между двойными, давно не мытыми стеклами валялись дохлые мухи, непонятно как туда попавшие.
Глеб поднял бинокль и принялся рассматривать летное поле. Сновали заправщики, электрокары развозили багаж, механики обслуживали самолеты. Вскоре Сиверов уже разобрался в логике казавшегося на первый взгляд беспорядочным движения на летном поле международного аэропорта.
Было объявлено о прибытии нужного рейса. Глеб перевел бинокль на небо и вскоре увидел заходивший на посадку самолет. Лайнер показался над самым лесом, затем на несколько секунд исчез из поля зрения, пока не появился вновь уже в конце взлетно-посадочной полосы. Глеб дождался, когда подадут трап, и замер, рассматривая пассажиров, выходящих из самолета.
«Ну вот ты и появился», – Сиверов увидел как на верхнюю площадку трапа ступил вслед за двумя охранниками Семен Георгиевич Иванов.
Рядом с новоявленным итальянцем шла невысокого роста, казавшаяся довольно хрупкой женщина с короткой, почти мальчишеской стрижкой, в строгом деловом костюме. Процессию замыкали еще двое охранников.
Глеб поднял бинокль и принялся рассматривать летное поле. Сновали заправщики, электрокары развозили багаж, механики обслуживали самолеты. Вскоре Сиверов уже разобрался в логике казавшегося на первый взгляд беспорядочным движения на летном поле международного аэропорта.
Было объявлено о прибытии нужного рейса. Глеб перевел бинокль на небо и вскоре увидел заходивший на посадку самолет. Лайнер показался над самым лесом, затем на несколько секунд исчез из поля зрения, пока не появился вновь уже в конце взлетно-посадочной полосы. Глеб дождался, когда подадут трап, и замер, рассматривая пассажиров, выходящих из самолета.
«Ну вот ты и появился», – Сиверов увидел как на верхнюю площадку трапа ступил вслед за двумя охранниками Семен Георгиевич Иванов.
Рядом с новоявленным итальянцем шла невысокого роста, казавшаяся довольно хрупкой женщина с короткой, почти мальчишеской стрижкой, в строгом деловом костюме. Процессию замыкали еще двое охранников.