Адамов Аркадий Григорьевич. Круги по воде

   — Ну… Этого я уже не помню. В общем, я изменил решение, — раздражённо произнёс Ревенко.
   — Как изменили?
   — Булавкин должен был ехать вечером в среду, то есть двадцать четвёртого. Выяснилось, что панели нужны очень срочно. Хотя… я, конечно, помнил, что он собирался прийти к вам. Но интересы производства требовали.
   — Почему же вы так волновались и удивлялись, что он исчез? Вы же сами ему велели уехать?
   — Я не удивлялся, — с достоинством возразил Ревенко. — Я, если помните, возмущался.
   — Тем более. Почему?
   — То есть как это — почему? Он же угнал машину! Я и сейчас возмущаюсь. Тем более что он так и не приехал на Чеховский завод. Это уже черт знает что!
   Игорь снова поразился его выдержке. Ему самому стоило больших усилий выглядеть спокойным.
   — А как Булавкин должен был ехать туда? — спросил он. — На чем?
   — На поезде. На чем же ещё? Не мог же он потом гнать оттуда сразу две машины? И вообще! Если вы звонили на Чеховский завод, то должны знать, что они ждали нашего шофёра.
   — Да, они ждали — это верно. Но не дождались.
   — Вот именно! А вы удивляетесь, что я возмущаюсь!
   — С кем Булавкин должен был туда ехать?
   — Один, конечно.
   — Все это очень логично, Владимир Яковлевич, — усмехнулся Игорь, откладывая в сторону ручку. — Но, оказывается, Булавкин по-вашему приказу поехал туда на машине и вдвоём.
   Ревенко даже подпрыгнул на стуле от неожиданности. Лицо его снова налилось кровью, он стукнул кулаком по столу и закричал:
   — Ложь!.. Гнусная ложь! Опять провокация, да?! Опять?! Но сейчас тут прокурор! Тут прокурор! И я докажу! Я требую! — он обернулся к Кучанскому. — Вы слышите?! Вы видите, что делается?!
   — Вижу, — холодно сказал Кучанский. — И мне очень неприятно это видеть. Может быть, вы сначала спросите, откуда эти сведения, а потом уже будете возмущаться?
   — Да! — крикнул Ревенко, снова поворачиваясь к Игорю. — Откуда у вас эти сведения?
   — От Булавкина.
   — Что?! — Ревенко на секунду опешил. — Так вы его нашли?
   — Да. нашли.
   — Тогда давайте этого мерзавца сюда! — снова побагровел Ревенко. — Устраивайте… эту самую… очную ставку! Это ложь, вы понимаете?..
   Он так волновался, что у Игоря на какой-то миг даже шевельнулись сомнения в правдивости слов Булавкина. Но он тут же прогнал их. Ревенко, конечно, знает, что случилось с этим парнем, и уверен, что очной ставки быть не может. Поэтому Игорь спокойно и очень серьёзно сказал:
   — Вы слышали, что сказал нам Булавкин там, у вас в приёмной?
   — Ну, допустим, слышал.
   — Он сказал, что хочет сообщить нам то, чего никто, кроме него, не знает. Так вот, ваше решение отослать его в тот вечер из города не связано с желанием помешать ему увидеть нас?
   — Допустим, но…
   — Вы знали, что именно он собирался нам сообщить?
   — Нет, я не знал. Но… действительно опасался.
   Последние слова Ревенко произнёс тихо, но твёрдой
   — Так. Это очень важно, — заметил Игорь. — Отсюда следует…
   — Отсюда ничего не следует, — решительно возразил Ревенко. — Я не давал приказа ни о машине, ни о втором человеке. Повторяю: это ложь. При прокуроре повторяю.
   Он уже не кричал, не стучал кулаком. Он говорил, ровным, бесстрастным тоном. И, что особенно удивило Игоря, в голосе его звучала прямо-таки несокрушимая убеждённость.
   — Хорошо, — согласился Игорь. — Тогда скажите: как вы передали в, тот вечер Булавкину свой приказ?
   — Как передал? — Ревенко на миг задумался. — Передал через Василия Носова, мастера нашего завода. Впрочем, — он усмехнулся, — вы ведь уже с ним знакомы.
   — Да, знакомы. Так вот, Носов вообще отрицает свою причастность к этому эпизоду. Он утверждает, что случайно встретил Булавкина в тот вечер и Булавкин попросил его передать нам, что не сможет прийти. Вот и все.
   — Да они что, сговорились?! — снова было вскипел Ревенко, но тут же взял себя в руки и уже холодно и твёрдо произнёс кинув взгляд на Кучанского: — Я требую и с Носовым очной ставки.
   — Это легче, — сказал Игорь. — Носов здесь. А Булавкин лежит в больнице, раненый, да ещё за семьдесят километров отсюда.
   — Что вы говорите?! — всплеснул руками Ревенко.
   Нет, положительно невозможно было так играть, невозможно было так притворяться. Или этот Ревенко просто великий актёр, или…
   — Скажите, — спросил Игорь, — вы говорили Носову, почему отсылаете Булавкина?
   — Да…
   — Как вы это ему сказали?
   — Сказал, что он что-то знает. Что надо помешать ему сообщить это вам. Я имел в виду… эти злополучные письма.
   Игорь и Кучанский незаметно переглянулись.
   — Хорошо, — сказал Игорь. — Мы дадим вам сейчас очную ставку с Носовым. А пока вы подпишите протокол допроса.
   — Пожалуй, — медленно произнёс Ревенко. — И я попрошу товарища… — он споткнулся на этом слове, — прокурора присутствовать на этой очной ставке.
   — Ну что ж, — согласился Кучанский. — Но вы, кажется, хотели подать жалобу?
   — Я подумаю, — уклончиво возразил Ревенко. — Теперь я, пожалуй, подумаю.
   — Вам о многом следует подумать, — заметил Кучанский. — Вы не закоренелый преступник, Ревенко, вы просто плохой, очень плохой и опасный человек. Но вы, мне кажется, умный и волевой человек. Если вы подумаете и все поймёте и если вы решите, то можете стать другим. Уверен.
   — Я подумаю, — ровным, бесстрастным голосом, повторил Ревенко.
   — А сейчас вы побудете в соседней комнате, — сказал Игорь.
   Он снял трубку и позвонил дежурному.
   Когда Ревенко увели, в кабинет вошёл Виталий.
   — Ну, девушку привезли, — сообщил он. — Как у вас?
   — У нас происходят странные вещи, — усмехнулся Игорь и посмотрел на Кучанского. — Вы не находите, Андрей Михайлович?
   — М-да, — покачал головой тот.
   — Так расскажи же, черт возьми! — нетерпеливо воскликнул Виталий.
   — А вот слушай.
   Игорь не успел ещё закончить свой рассказ, как дежурный доложил, что из тюрьмы доставлен Носов.
   — Пусть ведут сюда, — распорядился Игорь и добавил, обращаясь к Виталию: — Опознание проведём потом. Сейчас надо ковать железо.
   Ввели Носова.
   Он был в старом коричневом пиджаке, надетом поверх синей шёлковой тенниски, и в старых, сильно разношенных ботинках. Длинные руки его были сцеплены за спиной. Мясистое, хмурое лицо спокойно. Очевидно, он уже смирился со своим арестом.
   — Садитесь, Носов, — сказал Игорь. — И учтите, здесь присутствует прокурор, — он указал на Кучанского.
   — А мне-то что? — грубо ответил Носов, опускаясь на стул. — Я все как есть уже рассказал. По мне, хоть Кто тут сиди.
   Но было видно, что присутствие прокурора все же произвело на него впечатление.
   — Вы сейчас все это подтвердите на очной ставке, — Игорь повернулся к Виталию. — Введите Ревенко.
   Носов бросил на него подозрительный взгляд, но, промолчав, отвёл глаза.
   Это была странная очная ставка.
   С разрешения Игоря первый вопрос Носову задал Ревенко.
   Они сидели возле письменного стола, напротив друг друга, разделённые только маленьким приставным столиком, — полный, рыхлый, но сейчас собранный, напористый Ревенко и налитый бычьей силой, кряжистый Носов, растерянный и подавленный.
   — Изволь отвечать, Василий, — нервно сказал Ревенко. — Какое указание я тебе дал вечером двадцать четвёртого насчёт Булавкина? Точно отвечай!
   — Сами знаете какое, — хмуро произнёс Носов, глядя в пол.
   — Отвечай. Честно отвечай.
   Ревенко как будто забыл, что он не на заводе и что Носов уже не его подчинённый.
   При первых же словах Носова Виталий вздрогнул. Он узнал этот голос. И теперь пристально, не отрываясь, смотрел на Носова.
   — Чего отвечать-то? — отрывисто переспросил Носов. — Ну, сказали, чтоб ехал, и все. Я и передал.
   — Командировку ему передал?
   — Ну, передал…
   — На сколько человек была командировка? Ты её при мне прочёл. Отвечай!
   — На него и была.
   — Как же ты смел послать двоих?
   Носов вздрогнул и, набычившись, посмотрел на Ревенко.
   — Отвечайте, Носов, — сказал Игорь.
   — А я… и не посылал. Анашин сам… попросился. К брату ему надо было.
   У Ревенко на толстых щеках заходили желваки,
   — Неправда, Носов, — покачал головой Игорь. — Булавкин говорит, что….
   Он остановился, увидев, как побледнел вдруг Носов, как тяжело заходила вдруг его волосатая грудь и синяя тенниска, казалось, вот-вот лопнет под её напором.
   — Чего?.. — прохрипел Носов, — Чего?… — он задыхался.
   Ревенко, поражённый, молчал.
   — Булавкин жив, — медленно и холодно произнёс Игорь. — Он жив, Носов. И дал показания.
   — Ничего не знаю! Ничего! — продолжал хрипеть Носов» не поднимая головы. — Пальцем его не трогал!
   — Это мы знаем, — все так же холодно подтвердил Игорь. — Трогал его Анашин. И не пальцем. Ножом.
   — Ничего не знаю.
   Но, тут уже Ревенко пришёл в себя. Щеки его тоже побледнели, взгляд стал острым и злым.
   — Я разрешил: брать машину, Василий? — с холодной яростью спросил он. — Отвечай!
   — Не знаю…
   — То есть как это не знаешь?!
   Ревенко, видимо, уже понял, в какую историю он может попасть, и теперь не просто помогал, теперь он защищал самого себя от страшного обвинения.
   — Ну!.. — крикнул он, стукнув кулаком по столу. — Отвечай!
   — Спокойно, Ревенко, — строго сказал Игорь.
   Носов упрямо молчал, опустив голову.
   — Так, Василий, — медленно, с горечью произнёс Ревенко. — Меня ты, значит, выдал с головой. А я тебе кое-что доброе сделал. Верно? А вот этого подонка Анашина ты… ты защищаешь. Не ожидал я этого. И меня из-за него топишь и себя. Так, да?
   Носов поднял голову и мутным взглядом окинул комнату, словно не понимая, куда он попал. Потом взгляд его остановился на Ревенко.
   — Я… он сам… — сбивчиво пробормотал Носов, — Сам её пригнал… Егор… Забор выломал…
   — Зачем ты привёл к нему Булавкина?! — срываясь на крик, спросил Ревенко.
   Толстое лицо его стало снова багроветь, рыжие короткие пальцы судорожно сцепились на пухлых коленях.
   — Чтобы… значит… не болтал…. — словно загипнотизированный, глядя ему, в глаза, с запинкой произнёс Носов.
   Ревенко, оцепенев и тоже не сводя с него глаз, прошептал непослушными губами:
   — Выходит, убить решили, чтобы не болтал… Так выходит?..
   Носов бессильно опустил голову, могучие плечи его обвисли, в лице уже не было ни кровинки.
   Все молчали.
   Новое опознание Анашина провели часа через два.
   Теперь стало очевидным, что Ревенко и Носов опасались Булавкина по-разному. Чего опасался Ревенко, было ясно. А вот чего опасались Носов и, конечно, Анашин, даже в особенности — Анашин?
   Но к концу очной ставки Носов был в таком состоянии, что о немедленном допросе его нечего было и думать. Сонный, флегматичный, невозмутимый Носов, казалось, окончательно лишился дара речи. Он лишь мычал, мотал головой, затравленно озирался, неожиданно оборачиваясь то в одну, то в другую сторону, словно боясь, что кто-то нападёт на него. При этом мясистое, бледное его лицо приобрело такое испуганно-бессмысленное выражение, что казалось, вместе с даром речи он потерял и рассудок. У Виталия даже мелькнула мысль о предстоящей судебно-психиатрической экспертизе.
   Он так и сказал потом Игорю и Кучанскому, когда они остались одни.
   — Успокоится, — махнул рукой Игорь. — Уж очень все неожиданно на него свалилось. Лучше давай подумаем: почему они решили убрать Булавкина, что он им сделал, особенно Анашину?
   — С ним Булавкин был почти не знаком, — покачал головой Виталий. — Тут что-то не то.
   — Кажется, и с Носовым у Булавкина конфликтов не было? — спросил Кучанский.
   — Да, — согласился Игорь. — Тем более все это странно.
   — К тому же, — продолжал Кучанский, — если Булавкин что-то знал, то он бы нам сказал. Ведь это «что-то» должно быть очень важным, если из-за него готовы были убить человека.
   — Конечно, — снова подтвердил Игорь.
   — Булавкин очень важное и сказал, — задумчиво произнёс Виталий. — Он вспомнил слова Лучинина: «Я ещё подерусь» и «я поеду на рыбалку».
   Все трое молча переглянулись.
   …В конце дня приехал наконец Савельев.
   — Давайте приводить опознание, — отрывисто предложил он.
   И снова у стены кабинета встали четверо молодых, с первого взгляда довольно похожих, черноволосых парней. Анашин, как и в прошлый раз, был вторым справа. Он стоял спокойно, и насмешливая ухмылка чуть кривила его губы.
   В кабинет вошла Лара Кожева.
   Девушка на миг остановилась на пороге, смущённо оглядев комнату и всех людей вокруг.
   Савельев уже собрался предупредить её об ответственности, как вдруг Лара тихо вскрикнула, прижав ладонь ко рту, и, указав другой рукой на Анашина, срывающимся голосом, воскликнула:
   — Вот он!.. Он шёл!..
   — Успокойтесь, посмотрите внимательней, — сказал Савельев, изо всех сил стараясь, чтобы голос не выдал его. — Подойдите, поближе и ещё раз посмотрите на этих людей. Узнаете вы того, кто…
   Девушка сорвалась с места, подскочила к Анащину и с ненавистью произнесла:
   — Это он. Он меня ещё удочкой задел и сказал: «А, чтоб тебя…» и выругался. А второй человек его одёрнул и сказал; «Извините, девушка». Я очень хорошо… я точно помню. Я же вам говорила, — обернулась она к Виталию.
   — Дура… — процедил сквозь зубы Анашин. — Разуй глаза…
   — Молчите, — строго оборвал его Савельев.
   И стал заполнять протокол опознания.
   Девушка отошла к дивану, где сидели сосредоточенные, серьёзные Виталий, Кучанский и ещё двое мужчин — понятых, случайные люди, жильцы соседнего дома. Один из них встал, уступая ей место. Но она, всхлипнув, махнула рукой и торопливо достала из сумки платочек.
 
   А потом Виталий поехал к Лучининой.
   — Да, — сказала Ольга Андреевна. — Все так и было в тот вечер. Он взял только одну удочку и сказал, что ему надо подумать. Но мне показалось…
   — Это сейчас неважно, — мягко перебил её Виталий. — Сейчас самое важное — факты. Он больше ничего не сказал?
   — Нет, — она грустно покачала головой. — Мы очень мало с ним говорили в последние дни.
   — Как он был одет, когда ушёл?
   — Плащ, коричневый, «болонья». Кепка… я забыла, какая кепка, — вдруг с отчаянием произнесла она.
   — Неважно. Что ещё?
   — Ещё? — переспросила Лучинина. — Ещё сапоги.
   — Сапоги ведь стоят в передней?
   — Это другие.
   — В котором часу он ушёл?
   — Уже смеркалось. Часов в девять, наверное, или в десять.
   — А приехал домой с работы когда?
   — Около семи. Это для него очень рано. Но была пятница. Поэтому.
   — Вы случайно не заметили, он приехал или пришёл?
   — Заметила. Я стояла на балконе и… ждала его все-таки, — Ольга Андреевна проглотила подступивший к горлу комок.
   Виталий подумал: «Сколько страданий может вынести человек, даже самый крепкий? Есть ведь, наверное, предел?»
   — Он приехал на машине, — тихо продолжала Лучинина, разглаживая складки скатерти на столе. — Его привёз этот мальчишка…
   Она прикусила губу.
   — Спасибо, Ольга АндрееЕна, — тоже тихо сказал Виталий. — Все. Я пойду. Вы не беспокойтесь.
   Но она проводила его до двери.
 
   Следующий день был воскресенье.
   — Есть предложение, — сказал Виталий за завтраком. — Пойдём к реке, на мост, — и задумчиво прибавил, глядя куда-то в пространство. — Там, видно, неплохо думается, если Женька туда ходил.
   — Принято, — сказал Игорь.
   Они вышли на залитую солнцем, но ещё по-утреннему прохладную и безлюдную улицу и двинулись в сторону реки.
   Воскресный город ещё только просыпался.
   На небольшой, пустынной площади, возле горсовета, друзьям отдал честь дежурный милиционер. Видно, узнал. Потом их обогнал белый новенький «Москвич».
   Потемневшие от времени двух — и трёхэтажные каменные дома с бесконечными вывесками на фасадах уже привычно сменились деревянными, маленькими, отгородившимися от улицы низенькими заборами, зеленой стеной кустарника и фруктовых деревьев. Яблони в этот год бурно плодоносили, тяжёлые ветви их свешивались чуть не до земли, и хозяева подпирали их палками,
   Улица незаметно взбиралась в гору.
   Друзья шли молча. Виталий сосал свою трубку. И ! каждый знал, о чем думает другой. В белых рубашках, без галстуков, они чем-то неуловимо были схожи между собой — высокий, лёгкий, светловолосый Виталий и коренастый, смуглый неторопливый Игорь, старший лейтенант и капитан, оперативные работники милиции, сыщики, как говорили в старину. Глядя на них со стороны, трудно было это предположить. Инженеры, спортсмены, журналисты — это пожалуйста, Но сыщики…
   Река открылась внезапно — широкая, спокойная, искрящаяся на солнце. И тропинки, весело петляя, устремились к ней по широкому откосу. Возле густых ив, недалеко от берега, стоял белый «Москвич». Оттуда, с реки, доносились чьи-то возгласы, смех, плеск воды.
   Виталий и Игорь сбежали по откосу и двинулись вдоль густых зарослей ив и кустарников.
   — Купаются, — завистливо сказал Виталий, поравнявшись с машиной, — им, конечно, хорошо…
   На старом, потемневшем от времени мосту было безлюдно и тихо. Внизу еле слышно плескала вода, сквозь её прозрачную, чуть рябоватую поверхность было видно далёкое дно, тяжёлые камни, освещённые солнцем, стайки рыбёшек между ними.
   — Сильное здесь течение, — заметил Виталий, облокотившись на перила и вглядываясь в водяные струи под мостом.
   — Да, серьёзная река, — кивнул Игорь.
   — По мосту Женька ходил один, — задумчиво сказал Виталий, — Это точно. Куда же делся Анашин?..
   — М-да, — неопределённо буркнул. Игорь, закуривая.
   Он бросил пустой коробок и стал смотреть, как его подхватило течение и, кружа, вынесло из-под моста.
   — Где ж твоя зажигалка? — спросил Виталий.
   — Потерял, — досадливо ответил Игорь, — Когда возился с этим чёртом Анашиным. Хорошая была зажигалка…
   Он ещё больше перегнулся через перила и стал рассматривать чёрные, мокрые, заросшие мохом опоры моста.
   — И вообще, — продолжал рассуждать Виталий, — зачем ему был нужен этот Анашин? Непонятно… Если собрался на рыбалку, должен был ехать в Пожарово. А тут какая рыбалка? И при чем тогда Анашин?..
   Пока он говорил, Игорь перелез через перила и, уцепившись руками за настил моста, повис над рекой, потом ловко обхватил ногами толстую опору и соскользнул по ней чуть не к самой воде.
   — Ты чего это? — удивлённо спросил Виталий, перегибаясь через перила.
   — Тут была цепью привязана какая-то лодка, — глухо ответил Игорь, внимательно разглядывая соседнюю опору. — Её здорово рвало течением…
   — Цепью?! А ну…
   Виталий спустился вниз.
   Потом, когда, они выбрались снова на мост и отряхивали мокрые, перепачканные брюки, Виталий, слегка запыхавшись, спросил:
   — Как думаешь, эксперт сможет установить, та это цепь или не та? Отпечатки ведь очень ясные?
   — Во всяком случае, надо попробовать, — рассудительно ответил Игорь. — Думаю, можно. А пока едем в Пожарово. Сейчас же. Мы и так с этим делом задержались.
   — А ордер?
   — Потревожим товарища прокурора, — усмехнулся Игорь. — И товарища эксперта тоже. Как её зовут, я забыл?
   — Оксана Владимировна. Капитан милиции и почтённая мать семейства. В воскресенье даже неудобно тревожить.
   — Ничего. Сейчас важно не второе её качество, а первое. И тут она, бедная, ко всему уже, наверное, привыкла. Пошли.
   — Пошли, — энергично подхватил Виталий.. — Углова надо будет прихватить. А понятые найдутся, на месте. Вот только как быть с ней? — он покосился на заинтересовавшую их опору. — Если, бы её выпилить…
   — Ты что, рехнулся? — сердито спросил Игорь. — Придётся экспертам повозиться на месте.
   — Ну, завтра мы дадим бой, — усмехнулся Виталий.
   Они чуть не бегом вернулись в город.
   …Однако бой грянул только через два дня. Собственно, это даже не было боем. Как выразился потом Виталий: «такие боя не принимают, чуть что, они просто уползают и ждут своего часа».
   В кабинет к Кучанскому вошли все вместе: Игорь, Виталий и Томилин. Там ещё никого, кроме хозяина, не было. Кучанский пожал руку каждому и сказал:
   — Присаживайтесь. Устроим небольшое совещание. Дело серьёзное. Сейчас подойдут…
   Кучанский не успел кончить. В кабинет шумно, по-хозяйски вошёл Раскатов, а за ним Савельев.
   — Здравствуйте, товарищи, — зычно произнёс Раскатов, пожимая всем руки, потом, крякнув, опустился на диван. — Ну что ж, начнём, Андрей Михайлович?
   — Сейчас, — ответил Кучанский, берясь за телефон.
   Последним вошёл Роговицын, даже не вошёл, а как-то совсем неслышно проскользнул в дверь, так, что Виталий в первый момент его даже не заметил.
   — Здравствуйте, уважаемый коллега, — произнёс над его ухом Роговицын, протягивая маленькую, сухую руку.
   При этом он не улыбнулся. Узкое, морщинистое его лицо с ввалившимися щеками было неразличимо в подробностях, только блестели стекла очков в толстой оправе, и сквозь них нельзя было уловить выражение глаз. Потом щуплая его фигура в сером костюме сразу метнулась куда-то, и Роговицын опустился на стул в углу кабинета.
   — Начнём, — сказал Кучанский и повернулся к Игорю. — Прошу, товарищ Откаленко, доложите нам материалы по делу.
   Игорь поднялся, держа в руках папку с бумагами.
   Говорил он медленно, веско, взвешивая каждое слово.
   — …Вот результаты последних экспертиз, — сказал он наконец. — Биологической, по исследованию пятен в лодке. Ещё одной биологической, по исследованию пятен на одежде подозреваемого, изъятой в доме его брата в Пожарове. Последняя экспертиза оказалась очень сложной. Пятна были тщательно замыты. Но при обработке люминолом они ярко засветились в темноте, — Игорь положил на стол перед Кучанским акты экспертиз и продолжал, перебирая бумаги: — Вот протокол опознания, протокол нового допроса Носова. Вот акт трассологической экспертизы следов лодочной цепи. Эксперты и тут провели большую работу, надо признать,
   — Что бы мы вообще без них делали, — вставил Виталий.
   — Шагу без них не ступишь. Вот так, — веско добавил Раскатов, словно осуждая кого-то.
   — Ваши выводы ясны, — сказал Кучанский. — И требование тоже. Что скажете вы, Павел Иосифович?
   Роговицын потёр рукой большой морщинистый подбородок и спокойно, чуть иронично произнёс:
   — На этот раз наши молодые коллеги представили нам не ощущения и воспоминания, а факты. Я их поздравляю. Некоторую скороспелость отдельных выводов мы, надеюсь, поправим в ходе дальнейшего следствия. Их версия…
   — Это уже, извините, не версия, — резко заметил Виталий.
   — …их версия, — ровным голосом повторил Роговицын, — довольно перспективная. А с окончательными выводами, как подсказывает опыт, спешить никогда не следует. Надо ещё поработать.
   — Вы считаете возможным удовлетворить требование товарищей? — спросил Кучанский.
   — Повторяю: надо ещё поработать. К сожалению…
   — К сожалению, — подхватил Кучанский, — у Павла Иосифовича в производстве сейчас очень много дел. И поэтому, — он обернулся к Игорю, — нам пришлось выделить другого следователя.
   Видимо, это было совсем не то, что собирался сказать Роговицын, потому что он резко опустил голову и посмотрел из-под очков на Кучанского, тонкие губы его сжались, и он холодно процедил:
   — Как будет угодно.
   — А ваше предложение, — как ни в чем не бывало продолжал Кучанский, — полагаю, следует принять. Ваше мнение, Юра? — он поглядел на Савельева.
   — Необходимо принять, — кивнул в ответ тот.
   — Профессор Очаков в субботу вернулся, — сказал Томилин. — И он согласен.
   — Прекрасно, — ответил Кучанский. — Завтра осуществим эксгумацию и повторную медицинскую экспертизу, — он снова обернулся к Савельеву. — Как вы формулируете вопрос к ней?
   — Есть ли на теле Лучинина прижизненные повреждения, которые могли привести к летальному исходу, — сурово сказал Савельев.
   — Согласен, — Кучанский слегка прихлопнул ладонями по столу. — Я думаю, все, товарищи.
   Виталий и Игорь вышли на улицу первыми. Вскоре к ним присоединились Раскатов и Томилин. Все вместе направились в горотдел.
   — Эх, — вздохнул Виталий. — Если бы этот профессор Очаков был хоть на десять лет помоложе. Семьдесят три года — это же надо…
   Все промолчали. Только Раскатов загадочно усмехнулся.
 
   На следующий день, под вечер, часов около пяти, Виталий, тщательно завязав галстук на новой рубашке, до блеска начистив ботинки и проверив, как ложится на них складка собственноручно отглаженных брюк, отправился в медицинский институт, к профессору Очакову.
   Всего лишь час или полтора назад оттуда позвонили, сообщив, что акт экспертизы готов и можно его получить, причём лично у профессора, так он велел передать.
   Было решено, что за актом отправится Виталий. Он нервничал в этот день больше всех. Кроме того, но мнению Раскатова, Виталий должен был произвести в институте впечатление. «Свой брат учёный, — усмехаясь, сказал он. — Папаша тоже профессор».
   И вот Виталий, еле сдерживая волнение, вышел из гостиницы к поджидавшей его машине.
   Шумные и длинные институтские коридоры, пёстрые ленты стенных газет, бесконечные объявления и списки на стенах, мельканье белых халатов, острый запах скипидара, спирта, лекарств, обдававший его около дверей лабораторий, — все это пронеслось мимо сознания Виталия, пока Он расспрашивал, где можно видеть профессора Очакова.
   И вот, наконец, перед ним оказалась высокая белая дверь, кафедры и синяя, табличка с фамилией профессора на ней. Виталий на секунду остановился и перевёл дыхание.