Адамов Аркадий Григорьевич. Круги по воде

   — Хороший человек! — вдруг запальчиво произнёс Небогов. — Это я вам говорю!
   — Но тогда почему же… — начал было Игорь.
   — Ладно! — снова прервал его Небогов. — Черт с ней, с этикой! Я вам сейчас все расскажу. Вы это дело расследуете, да? Я слышал, вы из Москвы приехали.
   — Да, из Москвы.
   — Правильно! Расследуйте, и получше.
   — Вот вы и помогите.
   — Вот я и помогу, — сердито ответил Небогов. — Все началось с анонимного письма в редакцию.
   — Та-ак, — протянул Игорь, настораживаясь.
   — Анонимка — это или подлость, или трусость. И всегда мерзость. Это уж опыт показал. Но она содержала конкретные факты. И острые. Их следовало проверить. Причём осторожно. Чтобы не оскорбить подозрением. Вы понимаете? Так вот это поручили мне.
   — Когда пришла анонимка? — спросил Игорь.
   — Скажу точно. Сегодня у нас двадцать седьмое? Значит, ровно два месяца назад.
   — Выходит, до ревизии на заводе?
   — Она как раз началась, когда я туда пришёл.
   — Ясно. Ну, а дальше?
   — Дальше я положил анонимку эту под сукно. Как «кобру под подушку». Вы читали такой роман? И стал ждать.
   — Чего же ждать? — поинтересовался Игорь, игнорируя вопрос о романе.
   — Конца ревизии, конечно. И вот оказалось, что факты подтвердились. И тогда я написал фельетон, — Небогов вздохнул. — Блестящий фельетон. Это все мне говорили.
   — Почему же его не опубликовали?
   Небогов снова вздохнул и, нахмурясь, почесал мизинцем бородку.
   — Я сам так решил.
   — Вы?!.
   — Да, представьте. Дело в том, что я узнал Лучинина. Он ко мне пришёл сам, и мы с ним беседовали, — он скупо усмехнулся. — Как раз здесь, у тёти Паши.
   — И что же?
   — И… он мне понравился.
   — Это выглядит не очень принципиально, — заметил Игорь.
   — Вы меня не поняли! — Небогов даже вспыхнул от возмущения. — Мне нравятся только честные люди! Абсолютно честные! И я их нутром, чувствую. Слава богу, всяких навидался. И я, представьте себе, не поверил ревизии. Я подумал, что он будет бороться, — и чуть дрогнувшим голосом добавил: — Такое он производил впечатление.
   Игорь смотрел на его бородатое, юношеское лицо с живыми карими глазами, ставшими вдруг строгими, почти злыми, на твёрдо сжатые губы, и ему почему-то захотелось обнять этого парня.
   — Вы мне можете показать эту анонимку, Слава? А заодно и ваш фельетон?
   — Анонимку, пожалуйста. А вот фельетон… Честное слово, я его выбросил. В корзину. Все три экземпляра. И даже от главного не попало… Константин Дормидонтович меня понял.
   Потом Небогов принёс письмо.
   Игорю достаточно было только взглянуть на него, и он узнал почерк. Тот самый! Неужели это Булавкин?
   И ещё непонятно: откуда Булавкин мог знать факты, о которых писал? И так грамотно их изложить — технические вопросы, бухгалтерские. Странно, очень странно.
   — Это письмо мне придётся у вас взять, — сказал Игорь.
   — Ну и черт с ним! Берите, — брезгливо ответил Небогов.
   — Теперь, Слава, второй вопрос, — продолжал Игорь. — У вас дома есть пишущая машинка?
   Небогов с удивлением посмотрел на него.
   — Есть. А что?
   — Зачем же вы брали машинку у Черкасова?
   — У Петра Андреевича? А-а, да, да, как-то брал! Чинить свою отдал. А тут срочная работа. Ну и потом… — Небогов смущённо усмехнулся. — Стихи кое-какие перепечатал.
   — И никому эту машинку не давали? — с беспокойством спросил Игорь. — Никто на ней больше не печатал?
   — А кому же давать? Сам, конечно, печатал.
   «Та-ак, — подумал Игорь. — Что-то у нас с вами, уважаемый Пётр Андреевич, концы с концами не сходятся».
   Начинало уже темнеть, когда он вышел из редакции, и ноги сами понесли его в горотдел. В гостиницу идти не хотелось.
   А спустя часа два ему позвонил Виталий.
   Деревня открылась внезапно и вся сразу, как только машина преодолела длинный пологий подъем.
   В ушах Виталия ещё звучали последние напутствия друзей-туристов, перед глазами ещё стояли озорные и счастливые лица мальчишек, по очереди свистевших им вслед из голубого свистка. И вот перед Виталием уже деревня Пожарово, где живёт некий Витька Ведерников.
   Десятка два или три изб, крытых потемневшей узорной дранкой, стояли в кажущемся беспорядке по обе стороны шоссе, окружённые редкими деревьями, с небольшими палисадниками, выходившими на улицу, и длинными огородами позади. Кое-где виднелись на пустырях белые срубы строящихся изб. Мимо домов, петляя по траве и песку, тянулись неровные колеи, иссечённые колёсами тракторов.
   Вдоль шоссе тянулся старый, местами поломанный забор, за которым возле длинного сарая стояли облепленные землёй бороны, два колёсных трактора, грузовая машина на столбиках вместо колёс и огромный неуклюжий комбайн.
   Напротив, через шоссе, виднелся большой тёмный дом с вывеской: «Чайная „Труд“. А рядом — другой дом, поменьше, тоже с вывеской: „Магазин“. Возле них стояли запылённые машины и подводы.
   Между избами по траве и глубоким колеям бродили куры, две козы на длинных верёвках упрямо тянулись к каким-то травинкам, выворачивая привязанные ноги. Стайки ребятишек оглашали криками деревню. На скамьях возле изб сидели старухи в платках.
   Появление легковой машины, остановившейся на шоссе возле чайной, привлекло всеобщее внимание. Старухи, прекратив разговор, смотрели на приезжих. Редкие прохожие останавливались и, загородившись ладонью от солнца, разглядывали машину. Ребятишки, словно влекомые невидимым магнитом, со всех концов деревни потянулись к чайной.
   Виталий, выбравшись из машины, нетерпеливо огляделся и сказал Углову:
   — Ну, давай мне этого самого Витьку.
   — Сейчас прибудет, — усмехнулся тот. — Их команда уже подтягивается.
   И действительно, через минуту он поманил к себе вихрастого светлоголового мальчонку в длинных штанах, сползавших с голого живота.
   Тот смущённо отделился от стайки приятелей и нехотя приблизился, пристально разглядывая свои пыльные босые ноги.
   — Здорово, Витя, — сказал Углов.
   — Здравствуйте, дядя Ваня, — заранее виноватым голосом ответил мальчик.
   — И что это ты на земле ищешь?
   — Ничего не ищу. Надо мне больно.
   — Ну, конечно. Уже кое-что нашёл, да?
   Мальчик вздрогнул и поднял на Углова испуганные голубые глаза.
   — Это вы насчёт чего, дядя Ваня?
   Углов усмехнулся.
   — А вот давай лезь в машину, тогда узнаешь, на счёт чего. И Серёгу своего захвати, — кивнул он на смуглого мальчишку, старавшегося остаться незамеченным за спинами толпившихся в стороне ребят. — Закадычные друзья, — пояснил Углов, оглянувшись на Виталия. — Озорство и подзатыльники — все у них пополам, — и он поманил мальчика пальцем: — Давай, давай, Серёга.
   Тот, потупясь и загребая босыми ногами пыль, приблизился к Углову.
   — Вот что, братцы, — строго сказал тот. — Помощь ваша требуется. И чтоб мне тут за вас не краснеть. Ясно?
   Очутившись в машине, ребята оживились и, поняв, что кара им не грозит, принялись наперебой рассказывать, обращаясь то к Углову, то к Виталию.
   Да, да, они ходили за грибами — нынче тьма маслят да лисичек, — когда наткнулись в лесу на машину. А в ней кровь, честное слово, вот не сойти с места, — кровь! Сейчас, совсем скоро, они дяденьке покажут, где та машина свернула в лес.
   Действительно, километра через три начались открытия.
   Первое, что все увидели, это осколки стекла, усеявшие шоссе в этом месте, и графитно-чёрный след резкого торможения.
   Виталий приказал ребятам не выходить из машины и вместе с Угловым приступил к осмотру.
   Он то опускался на корточки, внимательно осматривая растрескавшийся, залатанный асфальт, то осторожно и медленно подвигался вперёд, обходя какие-то места, и снова замирал, устремив взгляд себе под ноги.
   — Так, так… интересно, я тебе доложу, — негромко говорил он следовавшему за ним по пятам Углову. — Это, брат, не авария. Другой машины тут не было… И стекло выбили… Изнутри, между прочим. Все оно тут, пожалуй… И вот, гляди-ка… — он опустился на корточки, потом встал на колени, опираясь руками об асфальт. — Кровь… Вот на этом осколке… И ведь не порез. Растёрто оно, видал как?.. И на внутренней, стороне…
   Виталий поднялся, отряхнул колени и тут же убедился, что руками испачкал их ещё больше. Он коротко усмехнулся, но, тут же посерьёзнев, взглянул на Углова.
   — Драка была, — убеждённо сказал он. — Драка внутри машины. С кем-то Булавкин дрался. Перед этим, ещё в городе, посадил его к себе. Знакомый, выходит. А место глухое… — он огляделся. — Вон какой лес кругом стоит. Тут крика никто не услышит.
   — Тут и выстрела не услышишь, — мрачно заметил Углов. — Знал, куда заехал.
   — Да, это ты прав, — Виталий вздохнул. — Ну, пойдём дальше. Итак, подрались они. Чем это кончилось, нам пока неизвестно. Но машина дальше поехала. Видишь? Уже вон куда, к обочине…
   Виталий медленно пошёл вдоль следа. Углов, как тень, следовал за ним.
   — Так, — продолжал Виталий, останавливаясь. — Вот здесь она перевалила через кювет и пошла по просеке… Как же он эту просеку в темноте нашёл? Значит, вылез, осмотрелся… Ну что ж, пойдём в лес? — Он оглянулся на Углова.
   — Пошли, — согласился Углов, спускаясь в кювет.
   Виталий махнул рукой и крикнул:
   — Ребята! Давай сюда!
   Мальчишки с нетерпением ждали этого момента и мигом выкатились из машины.
   Неширокая, вся в кочках просека, заросшая высокой травой и молоденькими, чуть выше травы, ёлочками, хорошо сохранила следы проехавшей машины Булавкина.
   Ребята наперебой суетливо галдели:
   — Ещё недолго, дяденька… Вон у той сосны косой… А тут вон как её тряхнуло, стекло аж осыпалось…
   Виталий пристально вглядывался в неровный, местами исчезающий след машины. Осколки стекла он увидел ещё раньше ребят.
   Все ждали, пока он двинется дальше.
   Наконец добрались до покосившейся сосны.
   И тут же, почти рядом с ней, среди кустов Виталий увидел старый зеленоватый «газик», тот самый, на котором Булавкин довёз их с Игорем до гостиницы.
   «Газик» стоял, припав на один бок, дверцы его распахнулись настежь, и вид у него был какой-то сиротливый, будто звавший на помощь,
   — Истоптали тут все небось, — досадливо сказал Виталий. — Исхватали, черти.
   Ребята испуганно заверещали:
   — Не, дяденька, не!.. Мы как увидели, что там все в крови, как дунем!.. Витька в книге читал — ни за что хвататься нельзя…
   — Ладно, ладно. Сейчас поглядим. Вы стойте тут,
   Виталий махнул рукой и осторожно двинулся к «газику».
   Да, следов было много, и чётких отпечатков подошв обнаружить не удалось. Виталий чуть не на коленях исползал все вокруг. Трава, цветы, мох были стоптаны, расплющены, перемешаны с землёй.
   Постепенно Виталий все дальше отходил от машины и вдруг замер.
   — След волочения... — прошептал он и сразу почувствовал, как тяжело забилось сердце.
   Широкая полоса травы, огибавшая ближайшие кусты, была примята совсем недавно и только начинала приподниматься. Виталий нагнулся над ней, и его острый глаз сразу обнаружил на некоторых травинках бурые пятнышки крови. Эксперт, конечно, завтра проверит. Но это, без сомнения, кровь!
   Виталий медленно пошёл, не спуская глаз с примятой травы, продираясь сквозь кусты, чтобы только не наступить на приподнимавшиеся уже травинки. Внезапно в траве что-то мелькнуло. Виталий кинулся к этому месту, но споткнулся, упал, больно стукнувшись коленом о какой-то сук, падая, раскровенил себе руку и невольно на секунду зажмурился, когда ветка ударила по лицу. Поднявшись, он уже не видел лежавшего в траве предмета. Тогда он выполз из кустов и стал медленно, осторожно шарить вокруг себя.
   На шум появился встревоженный Углов.
   — Ищи, — тяжело дыша, приказал ему Виталий. — Здесь что-то лежит.
   Вдвоём они долго ползали по траве, осматривая все вокруг. Наконец Виталий радостно вскрикнул:
   — Вот он!
   Это был окурок дешёвой папиросы. Не притрагиваясь, Виталий внимательно рассмотрел его.
   Вместе с Угловым они двинулись дальше.
   Сделав несколько шагов и обогнув куст, оба увидели сильно вмятое углубление в траве. Дальше никаких следов уже не было.
   — Он тут лежал, — сказал Виталий. — А потом… ушёл, что ли.
   — Или его унесли, — добавил Углов.
   — Да, — согласился Виталий. — Наверное, унесли.
   Они постояли ещё с минуту, молча глядя на смятую траву, потом вернулись к машине.
   — Завтра приедет эксперт, — сказал по дороге Виталий. — Все это надо сохранить до него.
   Уже начинало темнеть, и машину обследовали торопливо и не очень тщательно. В ней тоже была кровь на переднем сиденье, на полу, стенках, на приборной панели. На руле оказались отпечатки пальцев, некоторые из них, видимо, были годны для идентификации.
   В лесу быстро сгущались сумерки.
   В последний раз осматривая машину, Виталий озабоченно повторил:
   — Все это надо сохранить до завтра, — и, подумав, добавил: — Вот что, Ваня. Тебе придётся остаться. Я сейчас поеду в деревню, отвезу ребят, позвоню в город и вернусь. Заночуем тут. Утром приедут наши. А ночью… Ночью может кто-нибудь сюда вернуться. Ты понимаешь?
   Углов кивнул.
   — Поезжай. Сейчас совсем темно станет. И пожевать чего-нибудь захвати.
   Виталий с мальчишками долго шли по просеке, натыкаясь на кусты и деревья. Потом тоже долго ехали до деревни. И звонил Виталий по телефону, как ему казалось, тоже очень долго, потому что все это время он думал об Углове, оставшемся в лесу у машины, к которой каждую минуту мог кто-то подкрасться в темноте. А если подкрадутся двое?…
 
   Следующий день было воскресенье.
   Тем не менее Игорь Откаленко проснулся с первыми лучами солнца, позолотившими белый плафон лампы под потолком. И сразу подумал о Виталии. Как он там? И что он нашёл? Ну, нашёл он, положим, машину Булавкина, причём в лесу. Это Виталий успел сказать по телефону. Но что дальше? Эх, надо было бы самому туда поехать. Впрочем, тогда Виталию пришлось бы беседовать с Черкасовым… Мысль о Черкасове пришла Игорю, когда он брился. И с этого момента Откаленко уже думал только об одном: скорее в горотдел! Оперативная группа должна была выехать в Пожарово с рассветом. Надо обязательно проверить! Игорь сам себе не мог отдать отчёт, почему вдруг его охватило такое беспокойство.
   А тут ещё надо подготовиться к встрече с главбухом. Этот господин ему вчера заявил: «По воскресеньям я пью кофе в десять. Так что прошу к одиннадцати». И тон был такой, словно профессор разрешает себя побеспокоить студенту-двоечнику. Ну, поглядим, уважаемый Валентин Григорьевич, как вы объясните нам ваши бухгалтерские фокусы…
   В горотдел Игорь почти бежал по пустынным улицам. Уехали или не уехали?..
   Уехали! Дежурный весело и чётко доложил ему об этом, вскочив из-за стола. Он словно ждал появления капитана Откаленко в этот ранний час. И без запинки назвал фамилии уехавших. Даже удивительную кличку собаки — Бог.
   — Мы так и говорим, — засмеялся он. — «С Богом поехали». Значит, будет порядок. Это, знаете, не собака, а… — он сделал неопределённо-восторженный жест рукой. — Её даже в Москве знают!
   Потом Игорь поднялся в кабинет Томилина и достал из сейфа бумаги.
   Через час дежурный принёс ему сводку происшествий по городу.
   — По области тоже скоро получим, — доложил он.
   Игорь внимательно просмотрел сводку. Драка на вокзале, угон мотоцикла, пьяный дебош в квартире, пожар в доме на улице Гоголя, в вытрезвитель доставлено двое пьяных, кража из сарая… Ничего такого, что бы его заинтересовало, в сводке не было.
   Он снова углубился в бумаги.
   Ровно в одиннадцать Игорь уже звонил в квартиру на третьем этаже нового дома по улице Декабристов.
   Дверь открыла маленькая седенькая женщина в переднике. Она окинула Игоря насторожённым взглядом исподлобья и сказала:
   — Валентин Григорьевич ждут. Вон туда проходите.
   И указала скрюченным пальцем на одну из дверей. Игорь постучал.
   — Да, да! Прошу! — ответил ему сочный бас из-за двери.
   Навстречу Игорю поднялся с дивана, отложив книгу, высокий, тучный человек в малиновом халате. Розовое, царственно-холёное лицо его с отвислыми щеками и мешочками под глазами несло на себе отпечаток благодушия и сытости. «Превосходное пищеварение, — иронически подумал Игорь. — И нервная система тоже».
   Олешкович провёл пухлой рукой с толстым, врезавшимся в палец обручальным кольцом по седым волосам, потом протянул её гостю. Рука была огромной и: удивительно мягкой.
   — Прошу, — повторил он, плавно указав на мягкое кресло около журнального столика, и, опустившись в другое, напротив, спросил, запахивая полы халата. — Чем могу служить?
   — Хотелось бы, Валентин Григорьевич, уточнить некоторые факты по делу Лучинина, — ответил Игорь. — Но прежде, каково ваше мнение вообще поэтому делу?
   — Гм, «вообще»…
   Олешкович удобно откинулся на спинку кресла и сплёл руки на животе, вертя большими пальцами, потом сдвинул вверх мохнатые брови и неопределённо пожевал губами.
   — Так вот, видите ли, вообще скажу вам приватно: Евгений Петрович мне весьма импонировал. Весьма! Человек дельный, мыслящий и к тому же обаятельный. Однако горячий и спорщик. Приходилось иной раз, так сказать, охлаждать. При этом надо заметить, не обижался. Да-с. Словом, — Олешкович развёл руки, — как угодно, но обвинениям в его адрес поверить не в силах. Да-с, не в силах.
   — Однако некоторые факты все же требуют уточнения, — упрямо возразил Игорь, доставая бумаги.
   — Извольте. Что могу, уточню.
   — Ну вот, к примеру, — Игорь взял одну из бумаг, — факт выплаты денег некоторым рабочим по приказу Лучинина, хотя нарядов на выполненную ими работу не было. Как это объяснить?
   — Весьма просто, — пожал плечами Олешкович, потом наклонился к столику и двумя пальцами придвинул к Игорю полированный ящичек на подставке. — Прошу. Курите.
   Он слегка приподнял ящичек, и на его поверхности через образовавшуюся на миг прорезь появилась длинная папироса.
   — Спасибо. Я привык к своим, — ответил Игорь, доставая из кармана сигареты.
   — Да, да. Конечно, — согласился Олешкович, беря папиросу. — А я, знаете, никак к этим сигаретам не привыкну.
   Они закурили от зажигалки, которую Игорь предупредительно протянул через столик Олешковичу. Глубоко затянувшись, тот продолжал:
   — Да-с. Так вот, позвольте заметить, объяснение тут весьма простое. Пресловутые эти наряды существовали. В нашей книге регистрации они значатся поступившими. Но к моменту ревизии их у нас не оказалось.
   — То есть как это не оказалось?! — удивлённо воскликнул Игорь.
   — А вот так и не оказалось, — развёл руками Олешкович. — Работник бухгалтерии получил у меня за это строгий выговор.
   — Но, позвольте, Валентин Григорьевич, кому же это понадобилось их украсть?
   — Ума не приложу. Но факт. Украли. И, замечу, не мои работники. Иначе они и в книге учёта что-нибудь выкинули. Люди понимающие.
   — Та-ак, — задумчиво протянул Игорь. — Но как же комиссия?
   — Отказалась принять во внимание. Точнее, заявили, что наряды, видимо, были фальшивые и, узнав о ревизии, их поспешили уничтожить. Величайший абсурд, доложу вам. И это своё мнение от комиссии я не скрыл, Игорь сделал пометку в бумаге и спросил:
   — Вы мне потом разрешите познакомиться с этой книгой?
   — Ради бога. Заодно побеседуете и с моим работником. Бурашникова Анна Николаевна. Весьма квалифицированный бухгалтер. Утерять эти наряды никак не могла.
   «Бурашникова, Бурашникова… Где-то мне попадалась эта фамилия…» — подумал Игорь.
   — Ну, хорошо, Валентин Григорьевич, — сказал он. — А как объяснить такой, например, факт? Лучинин передал Барановскому комбинату некоторое оборудование, объявив его утильным. А вы спустя четыре месяца направляете на комбинат счёт за это оборудование. Следовательно, оно не было утильным, так получается?
   — Не совсем, — усмехнулся Олешкович. — Тут, изволите видеть, есть одна деталь. Оборудование мы отдали утильное. Это верно. Но потом комбинат прислал нам счёт по командировкам. А у нас по этой статье денег не оставалось. Что тут делать? Я и вспомнил об этом оборудовании. Евгений Петрович было вспылил. Я ему свои резоны выставляю. Он ни в какую. Поспорили. В конце концов подписал. Комбинат счёт этот принял. Баланс и сошёлся. Я это все от комиссии тоже не скрыл. Но опять-таки во внимание принято не было.
   Они ещё долго обсуждали различные пункты акта.
   Олешкович, несмотря на свои барственно-величественные манеры, изысканные выражения и малиновый халат с золотыми кистями на поясе, нравился Игорю все больше. За всем этим явственно ощущались безукоризненная честность, тонкая наблюдательность и безбоязненная прямота суждений.
   Игорь согласился даже выпить чашечку кофе, который им принесла на подносе маленькая старушка в фартуке. Кофе оказался превосходным. По этому поводу Олешкович заметил:
   — Рецепт заварки из Ирана вывез. Пришлось во время войны побывать. Могу поделиться, если желаете. Истинное наслаждение будете получать.
   — Спасибо, Валентин Григорьевич. А не поделитесь ли мнением о некоторых товарищах? Вы ведь людей на заводе знаете.
   — Ради бога! Если хоть в малой степени полезным окажусь.
   Видно было, что Олешкович тоже проникся симпатией к своему молодому собеседнику.
   О Черкасове он сказал пренебрежительно:
   — Специалист, конечно, неплохой, но человек… Уважения не испытываю, признаться.
   — А вот у вас там есть шофёр Булавкин. Что он за человек, на ваш взгляд?
   Олешкович пожал плечами.
   — Этого знаю мало. Да вот, видите, какой номер выкинул.
   — Он, возможно, не один номер выкинул, — заметил Игорь. — Вот, поглядите, это письмо в редакцию газеты.
   Олешкович, далеко отставив письмо от глаз, внимательно прочёл его, потом покачал массивной головой.
   — Не он писал.
   — Почему вы так думаете?
   — Сведения-то эти откуда у него?
   — Вот и я думаю: откуда? — и, помедлив, Игорь неожиданно спросил: — Скажите, а все эти факты Черкасов, например, мог знать?
   — Отчего же? Мог, конечно, — пожал плечами Олешкович и брезгливо поморщился. — Омерзительно! Руки надо мыть после такого «документа». А есть, знаете, превосходные у нас люди. Вот, к примеру, Симаков Иван Спиридонович. Благороднейший человек, скажу вам. Умница. Бригадир слесарей. Так это разбойное племя на него просто молится. Редкое явление, доложу. Между прочим, член партбюро. Бо-ольшим уважением пользуется. Весьма рекомендую познакомиться.
   «Симаков, Симаков… — пронеслось в голове у Игоря. — Это же он говорил Филатовой о Носове. Вот кстати…»
   — Как бы мне с ним повидаться, Валентин Григорьевич? Хорошо бы сегодня же.
   — А вот мы сейчас ему позвоним.
   И Олешкович тяжело поднялся, опираясь руками о поручни кресла.
   …Час спустя Игорь уже шёл через весь город, отыскивая улицу со странным названием Лесной Тупик.
   По дороге он вспоминал свой разговор с Олешковичем и терялся в догадках. Значит, кто-то украл наряды! Но кто же? Это не мог сделать Булавкин. Он не имел доступа в бухгалтерию, да если бы и проник туда, то ни за что не нашёл бы этих нарядов. Кто же тогда? Носов? Тоже сомнительно. Если же принять версию, что они с Булавкиным убили Лучинина, «закопали», то зачем им надо было вообще писать анонимки? А если они решили «закопать» его, так сказать, в переносном смысле, то есть попросту оклеветать, то откуда у них появились такие факты? Что-то не сходятся тут концы с концами. Какое-то ещё звено существует в этой второй цепочке…
   Улица с удивительным названием оказалась на окраине и действительно упиралась в небольшой лесок. Последние её дома исчезали среди деревьев.
   Было уже около четырех часов дня. Игорь изрядно устал. Кроме того, очень хотелось есть.
   Домик Симаковых оказался одним из последних, уже в самом лесу, и калитка выходила на небольшую поляну.
   Игорь сразу угадал Симакова в худом, усатом человеке, сидевшем на скамье у калитки, с маленькой девочкой на руках.
   Узнал, видимо, его и Симаков. Он неловко поднялся, обхватив девочку рукой, и махнул Игорю.
   — Вы, наверное, так-эдак, меня отыскиваете, — чуть заикаясь, сказал он. — Симаков я.
   — Точно, Иван Спиридонович, вас и отыскиваю, — улыбнулся, подходя к нему, Игорь. — Здравствуйте.
   — Ну, в дом прошу.
   — А может, на скамейке посидим? Хорошо у вас тут, как на даче. И тень вон какая.
   — Можно и тут, — согласился Симаков. — Вот только, так-эдак, дите бабке отдам. Молодые-то наши, значит, в отпуск, а мы с бабкой, так-эдак, маемся вот, — и он любовно погладил девочку по русой головёнке. — А вы сидайте, сидайте, — закончил он, указав на скамью. — Я сейчас.
   Неожиданно лёгкой, какой-то даже летящей походкой он направился к дому, прижимая девочку к себе и словно не ощущая её тяжести.
   Через минуту Симаков вернулся, опустился рядом с Игорем на скамью и закурил, перекинув ногу на ногу и упёршись локтем в колено.
   — Насчёт чего же, так-эдак, разговаривать будем? — спокойно, без тени любопытства спросил он.
   — Да, вот насчёт Лучинина, — негромко сказал Игорь, словно извиняясь за столь скорбную тему предстоящего разговора.
   — Понятно, — кивнул головой Симаков и снова спросил: — Из Москвы, выходит?
   — Из Москвы.
   — Понятно, — повторил Симаков, сдувая пепел с коротенькой, измятой сигареты.
   — Что же это с ним случилось? — спросил Игорь. — Как думаете, Иван Спиридонович?
   — Думаю, как он мог, так-эдак, на себя руки наложить? — досадливо произнёс Симаков. — Ив голове это никак не помещается.