Адамов Аркадий Григорьевич. Круги по воде

   На клочке бумаги он записал: «1. На каких машинках отпечатаны три анонимки? 2. Печатал один человек: во всех трех письмах одни и те же орфографические ошибки. Что за человек? 3. Четвёртое анонимное письмо написано от руки — почерк знакомый, очевидно Булавкина! 4. В подписанных письмах — только жалобы, в анонимных — обвинения».
   Что же можно сказать по поводу первого пункта? Пока ничего. Ни одна машинка не известна.
   Теперь пункт второй. В письмах содержатся весьма конкретные обвинения в адрес Лучинина. Даже приводятся цифры. Например, балансовая стоимость якобы утильного оборудования, переданного Барановскому комбинату. Значит, писал человек, хорошо знающий заводские дела и, кроме того, имеющий доступ к документам. Причём писал ещё за месяц или за два до ревизии.
   Наконец, пункт третий. Очень интересный пункт! Что тут интересного? Ну, прежде всего, стиль. Анонимка к Лучинину написана разухабистым языком. А тут стиль деловой и вполне грамотного человека. Словно Булавкин писал под диктовку. Во-вторых, тут приводятся факты, которые сам Булавкин вряд ли мог знать. Например, незаконная выплата денег по фальшивым нарядам. Откуда он может это знать? Случайно? Кто-то сболтнул при нем? Вряд ли. Но писал письмо все-таки Булавкин. Этот почерк Виталий запомнил отлично. И эксперт подтвердит в два счета. Одну минуту! У него, кажется, при себе анонимка к Лучинину.
   Виталий раскрыл одну из папок на столе и принялся перебирать лежавшие там бумаги. Он вытащил два листка, отпечатанные на машинке. Это было объяснение Ревенко по поводу его несогласия с некоторыми пунктами акта ревизии.
   Внимательно рассмотрев шрифт, каким были напечатаны эти два листка, Виталий вынул из папки анонимные письма. Так и есть! Одно из них напечатано на той же машинке. Конечно, его писал не Ревенко. Хотя бы потому, что он не делал, бы орфографических ошибок. Да и вообще… Но машинка та же!
   На память пришла хмурая девушка-секретарь в приёмной у Ревенко. Пожалуй, и она не писала. Хотя проверить это и следует. Но кому же она давала пользоваться машинкой? Во всяком случае, ясно одно: автор анонимки — работник завода.
   Да, но где же анонимка к Лучинину? В папке её не оказалось. Видимо, осталась у Игоря.
   Виталий взглянул на часы. Ого! Он сидит тут уже полдня. Не мешает чего-нибудь пожевать.
   Он снял трубку и позвонил в горотдел. Дежурный сообщил, что Откаленко и Томилин куда-то выехали. Сказали, что вернутся часа через полтора.
   Одному обедать не хотелось, и Виталий решил пройтись по городу. Он устал от трудного разговора с Роговицыным, от копанья в бумагах, наконец, просто от сиденья за письменным столом. Решительно Виталий не создан для такой работы.
   Он надел пиджак и собрал со стола бумаги. Оставив папки секретарю и предупредив, что позже они снова понадобятся, Виталий с облегчением вышел на улицу.
   Жмурясь от яркого солнечного света, он секунду постоял, решая, в какую сторону ему двинуться. В гостиницу идти не хотелось, в горотдел рано. Куда же пойти? То есть как куда? Река! Он уже издали её видел. Большая река. И там мост, тот самый мост…
   Виталий нахмурился. Как он мог это упустить! Мост надо посмотреть, заставить себя и посмотреть. Это связано с обстоятельствами дела. И, черт возьми, записано у него в плане.
   Он огляделся. Пожалуй, река в той стороне. Да, конечно.
   Улица оказалась необыкновенно длинной и все время упрямо поднималась в гору. С обеих сторон тянулись старые двухэтажные каменные дома с глубокими, тёмными подворотнями и бесконечными вывесками на фасадах. Магазины то и дело сменялись конторами и учреждениями. Казалось, на одной улице разместились все городские организации.
   Постепенно каменные двухэтажные дома сменились одноэтажными, деревянными. Вдоль тротуара потянулись палисадники и заборы, исчезли вывески. Асфальтовая мостовая кончилась и пошла булыжная.
   Виталий бодро шёл, закинув пиджак за спину и с интересом поглядывая по сторонам.
   Улица пошла вниз. Домики тут стояли ещё реже, еле заметные среди зелени садов, и улица приобрела вид совсем уж деревенский.
   Виталий невольно ускорил шаг. Перед ним открылась река, а за ней — луга, берёзовые рощи и тёмная полоска леса на самом горизонте. Высоко над лугом в голубом небе плавали два ястреба, распластав крылья.
   Улица незаметно кончилась. Протоптанные всюду тропинки вели по жёлто-зеленому травянистому склону к гряде могучих ив и кустарника у самого берега реки.
   Виталий огляделся.
   Слева, куда уходил город, над рекой угрюмо возвышался тёмный и массивный железнодорожный мост. А справа, вдали, за деревьями, был виден другой, деревянный и лёгкий, по которому в этот момент двигалась грузовая машина.
   Виталий с разбегу спустился по склону и зашагал по тропинке, петлявшей среди кустов и деревьев вдоль самого берега реки.
   К мосту он вышел неожиданно быстро. Под его чёрными балками плескалась вода. Пустынная жёлтая дорога бежала к нему через поле.
   А на мосту Виталий увидел одинокую женскую фигуру. Облокотившись на перила, женщина неподвижно смотрела куда-то вдаль.
   Виталий невольно остановился около последнего дерева, обняв рукой его корявый, толстый ствол. Какой-то странной, безмолвной скорбью поразила его вдруг открывшаяся картина: мост, пустынная дорога, женщина, шорох листвы над головой, плеск воды…
   Постояв, Виталий направился к мосту. Женщина стояла спиной к нему. Но когда он взошёл на круглые, неровные бревна моста, она оглянулась.
   И Виталий сразу узнал её. Хотя сейчас она была в простом тёмном платье без рукавов, с тонкой ниткой багряных кораллов, кольцом охватившей шею, и в чёрных туфлях на загорелых ногах. В руках она держала портфель. Короткие, отливающие тёмной медью волосы слегка растрепались от ветра, а большие, выразительные глаза на смуглом лице взглянули на Виталия как-то отрешённо и горестно.
   Виталий нерешительно остановился в нескольких шагах от женщины, слегка смущённый, что уж и вовсе было ему несвойственно, пробормотав:
   — Здравствуйте…
   Женщина чуть заметно пожала плечами.
   — Я вас не знаю.
   — Мы встречались с вами на заводе, — сказал он. — Около кабинета Ревенко. Не помните?
   — Нет, — она покачала головой и отвернулась.
   — Я приехал из Москвы, — словно оправдываясь, добавил Виталий.
   — Из Москвы? — она снова повернулась, и в тёмных влажных глазах её мелькнула тревога. — Я слышала. А зачем вы приехали?
   — По делу Лучинина.
   — Разбираться в его… преступлениях? — она через силу произнесла это слово.
   — В его гибели, — тихо произнёс Виталий.
   — Гибели… — прошептала женщина. — Вы его не знали…
   — Я его хорошо знал, — возразил Виталий, тоже опираясь на перила. — Мы десять лет дружили с ним в школе.
   — С Женей?!
   — С Женей, — задумчиво подтвердил Виталий, следя за тугими, искрящимися струями воды внизу, и глухо добавил, стукнув кулаком по бревну: — Не верю… не верю, что он мог это сделать.
   — Я бы тоже… не поверила.
   — Да? — он быстро поднял голову и посмотрел на женщину. Глаза её были полны слез, и она кусала губы, чтобы не расплакаться.
   — Но вот видите… — она на секунду умолкла. — Он это сделал… Такой сильный, такой смелый… — голос её снова прервался. — Как он мог?..
   Она поспешно отвернулась, закрыв лицо руками. Плечи её вздрагивали.
   «Плачет, — ошеломлённо подумал Виталий. — Плачет… Неужели?..»
   — Я вас понимаю, — сказал он дрогнувшим голосом. — Я был его другом… И я понимаю.
   Она не ответила, только смахнула слезы и стала смотреть на реку.
   — Но скажите мне, — продолжал Виталий. — Как это могло случиться? Я все равно должен был с вами встретиться и задал бы вам этот вопрос.
   В ответ она только горестно и недоуменно пожала, плечами.
   — Я читал акт ревизии, — помолчав, добавил Виталий, — и анонимные письма в прокуратуре…
   — Это все ложь, — страстно возразила она. — Грязная, подлая ложь!
   «Две женщины говорят, что это ложь, — подумал Виталий, — две женщины, которые его любили».
   — Это надо доказать, — с горечью произнёс он. — И это совсем не так просто.
   — Если вы его друг, вы обязаны доказать!
   Она обернулась и требовательно, почти гневно посмотрела на него.
   «До чего же она хороша! — невольно подумал Виталий. — Женька, Женька, что ты наделал?..»
   — Я сделаю все для этого, поверьте мне, — сказал он. — Но вы должны мне помочь.
   — Я?.. Чем же я могу помочь? — с тревогой спросила она.
   — Сейчас скажу. Кстати, нам надо познакомиться. Меня зовут Виталий Лосев. А вас?
   — Таня, — она протянула ему маленькую смуглую руку, — Филатова.
   — А теперь скажите, — продолжал Виталий, — вы ведь вместе с Женей работали над проектом для Барановского комбината?
   — Да… — её губы снова задрожали. — На мне лежала технологическая часть. Я технолог.
   — Кто ещё был в бригаде?
   — Черкасов Пётр Андреевич. Он механик. Способный и очень опытный инженер.
   Виталий вспомнил худого, лысого человека в очках с кожаной папкой на «молнии», который вместе с Таней был тогда в приёмной.
   — Что он за человек?
   — Он?.. Но я же сказала…
   — Вы сказали, какой он специалист. А я спрашиваю, какой он человек?
   Виталий задавал вопросы подчёркнуто деловито, напористо и сухо, не давая ей снова расплакаться.
   — Человек? — она помедлила, задумавшись. — Вежливый. Осторожный. Ну и, пожалуй, недобрый. Да, да. Очень вежливый и очень недобрый. Вообще немного странный, — она слабо усмехнулась. — Всякие изречения собирает, пословицы. Мне иногда подсовывает. Вот сегодня, например… — она открыла портфель, достала белый квадратик бумаги и протянула его Виталию. — Сам даже перепечатывает. Вот, полюбуйтесь. Виталий взял у неё листок и прочёл: «Пословица жителей Мадагаскара: „Действуй как хамелеон: смотри вперёд, не забывай оглядываться назад и всегда будь начеку“^[1]».
   — Интересная пословица, — усмехнулся Виталий и попросил: — Можно, я оставлю это пока у себя?
   Больше, чем сама пословица, его заинтересовал шрифт, каким она была напечатана.
   — Пожалуйста, — Таня равнодушно пожала плечами. — Можете вообще себе оставить.
   — Теперь я хочу спросить вас ещё об одном человеке, — сказал Виталий, радуясь, что она успокоилась, что не дрожит её голос и в красивых, строгих глазах исчезли слезы.
   — О ком?
   — О вашем шофёре, Сергее Булавкипе.
   — Он ведь куда-то, говорят, пропал, — удивлённо произнесла она. — Вы слышали?
   — Да. Его ищут. Так вот, расскажите о нем.
   — Что же вам рассказать? — она задумалась. — Легкомысленный он какой-то, пустой. Но Жене почему-то нравился. Жене многие нравились. И тогда он не замечал их недостатков. Он…
   Её глаза снова наполнились слезами, и, с силой закусив губу, она поспешно отвернулась.
   — Не надо, — мягко попросил Виталий. — Не надо. Я ведь хочу ещё кое о чем вас спросить.
   — Спрашивайте, — глухо ответила она, не поворачиваясь, и требовательно повторила: — Ну, спрашивайте.
   — Хорошо, — Виталий чуть помедлил, чтобы дать ей успокоиться. — Вы никогда не слышали, чтобы кто-нибудь грозил Жене?
   Она повернулась так стремительно, что Виталий даже вздрогнул.
   — Слышала, — испуганно прошептала она. — Да, да, слышала. Мне говорил… Боже мой, кто же мне говорил?.. Ах да! Иван Спиридонович. Так вот…
   — Постойте, — прервал её Виталий. — Кто такой Иван Спиридонович?
   — Симаков. Это чудесный человек! Бригадир слесарей. Так вот. Ему как-то сказал Носов… Он был выпивши… Носов сказал, что Женя хочет его закопать, но что он сам его закопает.
   — Так и сказал? — ошеломлённо переспросил Виталий. — Что закопает?
   Он ведь почти наизусть помнил анонимку, присланную Лучинину.
   — Да, да, именно так, — возбуждённо подтвердила она. — Я эти слова очень хорошо запомнила. Он посмел так сказать, — глаза её гневно блеснули.
   — Значит, Носов… — прошептал Виталий. — Появился некий Носов…
   — Ой, мне же пора! — воскликнула Филатова, взглянув на часы. — Обед давно кончился.
   — Пойдёмте, я вас провожу до города, — Виталий оторвался от перил. — Мне тоже пора.
   И они, не сговариваясь, бросили последний, долгий взгляд на тихую, переливавшуюся на солнце гладь реки. Потом медленно двинулись по дороге в город.
   «Носов… Носов… — вертелось в голове у Виталия. — Ведь я слышал эту фамилию…» Натренированная его память тут же высветлила из толпы людей, окружавших в приёмной Ревенко, невысокого, широкоплечего человека в засаленной кепке, в куртке и синей майке, чуть не лопавшейся на могучей волосатой груди. И сразу же вспомнились слова Ревенко: «Лучинин хотел уволить его за прогул…»
   …Пыльная дорога незаметно перешла в улицу. По сторонам появились домики, потянулись заборы.
   Начался город.
 
   Когда запыхавшийся Виталий появился, наконец, в горотделе, он застал Откаленко и Томилина негромко беседующими у стола.
   — Ну, вот и он, — сказал Игорь, подняв голову. — Все брюки небось уже в прокуратуре просидел, пока мы тут полгорода облазили.
   Виталий повалился на диван, кинув рядом с собой пиджак. Игорь внимательно посмотрел на приятеля: чтобы он так небрежно швырял пиджак, должно было случиться что-то необычайное.
   — Ну, рассказывай уж, рассказывай, — подчёркнуто спокойно и чуть снисходительно сказал он.
   Виталий уловил его тон и загадочно усмехнулся. Потом не спеша полез за трубкой. Однако показного спокойствия хватило ему ненадолго.
   — Ну, братцы, и встреча же у меня сейчас была! — воскликнул он. — С ума сойти можно.
   Игорь деловито спросил:
   — В прокуратуре?
   — Нет, потом.
   . — Так начни по порядку. С прокуратуры.
   — Вот дал бог начальника, — повернулся Виталий к Томилину, словно ища его сочувствия. — Я ему потрясающую новость хочу сообщить, а он «по порядку»! Что ж, начнём по порядку, — он снова откинулся на спинку дивана. — Итак, девять ноль-ноль. Прибыл в прокуратуру. Девять тридцать. Товарищ Роговицын соблаговолил меня принять…
   Некоторое время он ещё выдерживал этот тон, но затем продолжал, уже откровенно горячась, размахивая зажатой в кулак трубкой.
   — …одним словом, вполне вежливо разругались. Дальше я брюки протирал уже в другом кабинете. И тут пошли открытия…
   Игорь и Томилин слушали молча, не перебивая, При этом Томилин мрачно уставился в какую-то точку на полу, а Игорь внимательно и чуть насмешливо наблюдал за приятелем.
   Когда же Виталий перешёл к своей встрече с Филатовой, Томилин, насторожившись, поднял голову, а в глазах у Игоря исчезла усмешка.
   Виталий, наконец, кончил, и Игорь отрывисто спросил:
   — Твои выводы?
   — Пожалуйста, — с вызовом ответил Виталий. — Первое. Носов и Булавкин связаны между собой. Второе. Они как-то причастны к гибели Лучинина. Третье. Булавкин прислал анонимное письмо в прокуратуру, но, судя по стилю, ему кто-то его продиктовал.
   — Если это Булавкин прислал…
   — Тут уж я уверен.
   — А я только допускаю. Ну, хорошо. Об этом потом. Что ещё?
   — Ещё четвёртое. Остальные анонимки написаны каким-то одним человеком, хотя напечатаны на разных машинках.
   — Почему думаешь, что одним? — спросил молчавший до сих пор Томилнн.
   — Орфографические ошибки одни и те же, — усмехнулся Виталий. — И переносы неверные. И тьма опечаток.
   — Тебе что-нибудь известно о Носове?
   — Кое-что Филатова рассказала. Лучинин, например, объявил ему выговор. Не дал квартиры в новом доме. Хотел даже уволить. Это ещё Ревенко говорил. Помнишь? В общем, поводов, как видишь, хватало. И я тебе ручаюсь…
   — Ты погоди ручаться. Погоди. Темно пока что.
   — Но луч света все-таки появился! — запальчиво возразил Виталий.
   — Допустим. Но… пожалуй, перераспределим обязанности. Как в таких случаях Федор Кузьмич поступает, ты обратил внимание? Это наше начальство в Москве, — пояснил он Томилину.
   — Ах вот оно что, — усмехнулся Виталий.
   — Предлагаю следующее. — Игорь неторопливо вытянул из кармана сигарету и щёлкнул зажигалкой. Потом продолжил: — У нас возникло три направления. Первое — это преступления, в которых обвиняется Лучинин.
   — Мнимые преступления, я уверен!
   — Погоди. Тут, брат, ещё надо разбираться и разбираться. В том числе во всяких бумагах. И все сто раз проверить. Каждый факт. Вот это я беру на себя. Дальше. Записка Булавкина, анонимка Булавкина… Ну, первую он мог, конечно, написать…
   — Мог? — удивлённо воскликнул Виталий. — Да не мог, а написал! И сам же завёз её на машине!
   — Допустим. Но мог ли он написать и анонимки?
   — Так ведь рука же одна!
   — Согласен. Но чья?
   — Ну, знаешь! Булавкин угнал в тот вечер машину, на ней подъехал к гостинице и передал записку. Это факт? Факт! Так его эта записка или не его? Задача для дошкольника.
   — А ты видел подлинный почерк Булавкина?
   — В записке?
   — Нет, на других бумагах.
   — Ну, допустим…
   — Ничего допускать нельзя, — решительно оборвал его Игорь. — Нужна квалифицированная экспертиза. Нужна полная уверенность. Сегодня Волов изымет образец его почерка на заводе. А вот экспертизу удастся, к сожалению, провести только, видимо, в понедельник.
   — Но дело не возобновлено! — упорствовал Виталий. — Роговицын не желает его возобновлять. Это он мне сказал сегодня совершенно определённо. И он не вынесет постановления!
   — Чепуха! Розыск Булавкина ведётся самостоятельно. Сегодня у нас пятница? В понедельник я сам пойду в прокуратуру. К этому самому, как его?
   — Кучанскому, — подсказал Томилин.
   — Да, к нему! И добьюсь возобновления дела.
   — Очень интересно, — иронически усмехнулся Виталий. — Что же ты мне поручишь?
   — За тобой будет важнейшее дело — поиск Булавкина. Свирское шоссе. Забыл?
   — Ах да! — и, помедлив, Виталий добавил: — Пожалуй, ты прав.
   — Теперь третье направление. — Игорь посмотрел на Томилина. — Надо собрать сведения о Носове. Что за птица?
   — Поглядим, — ответил Томилин и добавил, кивнув на Виталия: — А ему в помощь дадим кого-нибудь из наших, местных.
   В конце концов все было решено.
   А потом пришёл усталый и злой Волов.
   — Все облазили, — сообщил он. — И странное, скажу вам, дело. В тот час, когда Булавкин шёл от Речной к заводу, на его маршруте в разных местах оказались три знакомых парня и девушка. Двое стояли у ворот, больше часа стояли, беседу вели. А один с девушкой в кино шёл. И как раз по улице Менделеева, а потом по Речной, то есть прямо навстречу Булавкину. И никто из них его не видел. Никто! Странное дело, а? Чисто по воздуху перелетел. Или почему-то другим путём пошёл, дальним.
   — Та-ак. Ещё одна загадка, — вздохнул Игорь.
   — Тут их, будь здоров, сколько, — сердито откликнулся Томилин. — Загадок этих.
   Незаметно подкрался вечер.
   Кончился ещё один трудный день. Но впереди были другие дни, ещё труднее. Пружина поиска медленно сжималась.
 
   Утром в субботу Игорь Откаленко пришёл в горотдел один и заперся в кабинете Томилина.
   Он положил перед собой на стол зеленую папку из прокуратуры, потом достал сложенные вчетверо листки с объяснениями Ревенко и квадратик бумаги с пословицей жителей Мадагаскара. Пробелов её глазами, он усмехнулся и покачал головой.
   Прежде всего Игорь занялся письмами из зеленой папки. На отдельном листе он выписал по порядку все обвинения в адрес Лучинина, которые там содержались. Затем принялся читать акт ревизии.
   Те же обвинения. А чем подтверждаются? Ага, вот! Пункт о незаконной передаче оборудования Барановскому комбинату. Некоторые утверждают, что оно было исправно. Другие — что было утильным, валялось под снегом во дворе. И при этом ссылаются на акт о списании его как непригодного. Но комиссия почему-то верит первым.
   В своём листе Игорь против пункта об оборудовании сделал пометку. Затем снова принялся читать акт. И вдруг даже присвистнул от удивления.
   Оказывается, комиссия основывается не только на словах. Все куда солиднее! Оказывается, бухгалтерия завода направила на комбинат счёт за это оборудование и предложила его оплатить. Счёт подписан директором завода и главным бухгалтером Олешковичем. Выходит, оборудование все-таки не было утильным?
   Около своей пометки Игорь приписал фамилию Олешковича, жирно подчеркнул её и поставил восклицательный знак.
   «Так. Пойдём дальше», — сказал он себе, чувствуя, как беспокойство все больше охватывает его.
   В акте есть и обвинение в незаконной выплате денег. И опять ссылка на бухгалтерию. В ведомости на выплату эти фамилии стоят, а нарядов на выполненную работу нет. Но есть распоряжение Лучинина выплатить деньги.
   Игорь снова записал фамилию Олешковича, теперь уже против пункта о выплате денег. И на этот раз поставил вопросительный знак.
   Но тут его мысли прервал телефонный звонок. Дежурный доложил, что пришёл инженер Черкасов. И почти сразу раздался деликатный стук в дверь.
   На пороге появился невысокого роста худощавый человек в очках, редкие волосы были гладко зачёсаны назад, открывая большой, с залысинами лоб, на костистом, синеватом после бритья лице чёрный клинышек бородки казался приклеенным. Черкасов был одет в серый поношенный костюм, галстук на белой рубашке завязан торопливо и небрежно. В руках он держал потёртую кожаную папку на «молнии». На вид Черкасову было лет пятьдесят, может быть, немного больше.
   — Разрешите? — сдержанно осведомился он.
   — Да, да, прошу вас, — ответил Игорь, поднимаясь из-за стола. — Извините, но пришлось вас побеспокоить.
   — Пусть вас это не смущает, — все так же сдержанно ответил Черкасов. — Необходимость. Я понимаю.
   Он опустился на стул.
   — Хотелось бы, Пётр Андреевич, — приступил к разговору Игорь, — узнать ваше мнение об изобретении Лучинина и обо всей этой истории с проектом для Барановского комбината. Вы ведь в курсе дела?
   — Более или менее, — отрывисто сказал Черкасов, нервно поправляя галстук. — Скорее менее. И прошу меня правильно понять. Я инженер. У меня есть собственные замыслы. Смею надеяться, важные. Мне нужен покой. Государство получит больше пользы, если я эти мысли осуществлю. И не буду ввязываться в склоки.
   — Но изобретение Лучинина… — начал было Игорь.
   — Не признали? — быстро, с ноткой какого-то удовлетворения перебил его Черкасов и тонко усмехнулся. — Естественно. Вы знаете, что сказал по этому поводу Макс Планк? Он сказал: «Новые научные истины побеждают не путём убеждения их противников, просто эти противники постепенно вымирают, а новое поколение усваивает истину сразу».
   — Выходит, надо ждать, пока мы вымрем? — улыбнулся Игорь. — А потом Лучинина признают сразу? Довольно грустная перспектива.
   — Что ж делать, — невозмутимо возразил Черкасов и потрогал бородку, словно проверяя, на месте ли она. — Люди так устроены. Бертран Рассел, например, писал: «Человек является самым интересным и в то же время самым противным животным на Земле».
   — Скажите, пожалуйста, — удивился Игорь. — Но он, кажется, не теряет надежду исправить человечество?
   Черкасов покачал головой.
   — Вряд ли. Очень уж давно следовало бы начать. Оскар Уайльд, знаете, как-то сказал: «Если бы пещерные люди умели смеяться, история пошла бы по другому пути».
   «Черт возьми, он начинён изречениями, — с беспокойством подумал Игорь. — Надо, пока не поздно, выбираться из этой энциклопедии».
   — Скажите, Пётр Андреевич, — спросил он, — вы видели книгу профессора Ельцова?
   — Да, конечно.
   — Ну и действительно, Лучинин…
   — Не знаю, — отрывисто произнёс Черкасов. — Не исследовал.
   Он становился необыкновенно краток, если не при бегал к чужим изречениям.
   — Но это возможно исследовать?
   — Элементарно.
   — Понятно. Теперь история с проектом для Барановского комбината. Здесь утверждается, — Игорь указал на лежавший перед ним акт ревизии, — что туда были проданы синьки с чертежей, по которым перестраивался ваш собственный завод и которые были обнаружены в столе у Евгения Петровича.
   — Чушь! — оскорблённо вскинул голову Черкасов. — Я не привык даром получать деньги.
   — Но как же тогда все, это получилось?
   — Весьма просто. Мы сделали оригинальный проект. Для комбината. По его техническим условиям. И кальки с него — кальки, а не оригиналы! — Евгений Петрович оставил у себя для пополнения технического архива завода. С нашими авторскими подписями, кстати говоря.
   — Но подписей не оказалось, — возразил Игорь. — На них были штампы вашего завода.
   — А это уж мне неизвестно, куда делись подписи, — развёл руками Черкасов,
   — Но выходит, что проект вашего завода отличается от того проекта?
   — Естественно, — усмехнулся Черкасов и снова потрогал бородку. — В новый проект я внёс и свои идеи.
   — Тогда где же проект вашего завода?
   — Его не было.
   — То есть как так не было?
   — Перестройка шла под руководством Евгения Петровича. На ходу. Прямо по эскизам.
   — А вот комиссия утверждает, что этого не может быть. Что найденный в столе у Евгения Петровича проект — это проект вашего завода.
   — Безграмотное утверждение.
   Игорь улыбнулся.
   — Вы так и заявили комиссии?
   — Меня об этом не спрашивали, — нервно пожал плечами Черкасов.