Страница:
– И нам необходимо присматривать за фотографами, которые не работают в «Имиджисе», они снимают в студиях и работают с нашими моделями, – продолжала Лоринда. – Я добивалась ответа от Диксона два месяца, но он всегда утверждал, что ему еще не заплатил его клиент.
– О?! – удивилась Джесси-Энн, едва слушая.
– Да, но эту проблему я тоже решила. Я позвонила и спросила, когда они намереваются заплатить Кроссу, потому что он задолжал нам и не может заплатить, пока вы не заплатите ему. Они ответили, что заплатили Кроссу шесть недель назад.
– В самом деле?
– Я сразу же позвонила мистеру Диксону Кроссу и сказала, что пока он будет платить таким образом, он будет числиться в черных списках и не сможет пользоваться этой студией. Сегодня утром мы получили оплаченный счет. – Она помахала им перед лицом Джесси-Энн.
– Великолепно, – устало ответила она.
– Ты в порядке, Джесси-Энн? – спросила Лоринда, наслаждаясь сценой. – Ты на самом деле выглядишь уставшей или, может быть, чем-то расстроена?
– Да, ты права, я устала. Я еду домой. Уверена, что утром мне будет лучше.
Одним быстрым движением она выбросила массивный пакет обратно в корзину. Взяв сумочку, она направилась к двери.
– Спокойной ночи, Лоринда! – бросила она через плечо. – Спасибо за информацию. Увидимся завтра.
Лоринда зло посмотрела ей вслед, а потом схватила корзинку, и достала письмо. Джесси-Энн не избежать этого так просто. Она снова найдет это письмо на столе завтра утром и будет находить каждое утро, пока не будет вынуждена вскрыть его.
Целуя Джона перед сном, Джесси-Энн закрыла глаза, крепко прижав его к себе, словно боясь выпустить. Для своих года и восьми месяцев у Джона было длинное, худенькое тельце, шишечки на коленях и ножки в синяках и царапинах – дань его натуре, ищущей приключений. Копна темных волос и огромные голубые глаза маленького Джона Ройла составляли то очарование, которое брало в плен сердца тех, кто видел его. Он крепко прижался к маме, потом высвободился, побежав к лошадке-качалке, чтобы еще раз покачаться перед сном.
– Толкни меня, мама, подтолкни, – командовал он, чувствуя особенное настроение Джесси-Энн и используя возможность поиграть лишнюю минуту.
Джесси-Энн качала его, улыбаясь, глядя на то, как он радуется, что маленькая лошадка раскачивается все сильнее и сильнее.
– Держись, Джон, – предупредила она, – мы не хотим, чтобы ты опять упал. – Он на самом деле выглядел таким хорошеньким в этих маленьких ковбойских сапогах, с которыми он отказывался расставаться. Няня ставила сапожки в ногах кровати, чтобы он мог видеть их, и о них первым делом спрашивал он по утрам. Маленькие красные ковбойские сапожки, подумала она, ощущая прилив любви, как мало нужно, чтобы сделать его счастливым. Ей хотелось, чтобы Харрисон был здесь и поцеловал его на ночь, но теперь Харрисон вечерами чаще отсутствовал, чем бывал дома. С беспомощным чувством падения в пропасть она думала о том, что же у них не так? Казалось, они встречаются все реже и реже, а когда они бывали вместе, разговаривали ли друг с другом на самом деле? Она любила его. Она была уверена в этом, а он был добр к ней и любил ее. Но куда ушла страсть, которая приковывала их друг к другу с самого начала? И что с ними случилось, что заставило потерять ощущение самого главного в жизни? Она знала, что проблема в основном заключалась в том, что она слишком много времени отдавала работе, но была ли это полностью ее вина? Харрисон так часто уезжал теперь…
– Еще, мамочка, еще, – просил Джон с сияющим от радости лицом.
– Нет, молодой человек, – твердо ответила она, – пора спать! Прощайся до завтра со своими сапожками и в постель.
– Где папа? – спросил он, откидываясь на подушку.
– Папа работает, – тихо проговорила она, наклоняясь, чтобы поцеловать его. – Завтра он будет дома.
– Дома, – сонно прошептал Джон с почти уже сомкнутыми веками.
– Спокойной ночи, любовь моя, – прошептала Джесси-Энн, запечатлев поцелуй на теплом лобике.
Джон зевнул, и глаза его плотно закрылись. Он уже спал.
В маленькой гостиной стол был накрыт на одного. Салат, холодный цыпленок, полбутылки охлажденного шампанского – ее любимого напитка – и, как обычно, великолепно тонизирующего в конце длинного дня. Дворецкий поспешил открыть бутылку, наполнить ее бокал и потихоньку вышел, неслышно закрыв за собой дверь.
Звуки уличного движения проникали в квартиру, а широкие окна обрамляли черно-синее небо, подсвеченное снизу сиянием уличных фонарей, огней машин и миллионом мерцающих окон. Неожиданно она почувствовала себя очень маленькой и очень одинокой.
– Почему, ну почему же? – вопрошала она манхэттенскую ночь. – Почему их отношения так изменились сейчас, когда все остальное идет так замечательно? Благодаря неистовым эротическим фотографиям Данаи «Имиджис» мелькал на страницах многих газет. Изображение Келвина в очень откровенном белье от Броди Флитта на огромных рекламных щитах пробежало расстояние от бульвара Сансет в Лос-Анджелесе до площади Таймс в Нью-Йорке и повергало в трепет женское население страны. О поразительном двуликом образе Галы-Розы говорил весь Нью-Йорк, на одно мгновение она представала ночным созданием, полуюношей, полунимфой, ее длинные шелковистые ноги сплетены с ногами Келвина, а его губы искали ее бледные, детские, мягкие, бездыханные губы. Даная приобретает славу звезды, снимая тело Келвина, грустно размышляла Джесси-Энн, а Каролина влюбилась в него. Она не могла ее винить – какая женщина устоит против желания подсматривать за Келвином? А сейчас Нью-Йорк, всегда готовый поглощать все новое и незнакомое и моментально забывающий старое, поглотил Талу как персональный дар Англии индустрии мод, а Даная подготовила о ней материал на десяти страницах для журнала «Вог», и это вызвало волну реакции в средствах массовой информации. Гала в голубых джинсах и свитере, воплощение грации и наивности, Гала с волосами, уложенными локонами, облаченная в короткий черный бархатный наряд «от кутюр», и длинные, длинные ноги; на круглом детском личике макияж – похожая на порочную маленькую проститутку, вышедшую на поиски клиента, Гала в бальном платье из органзы ценой в десять тысяч долларов, с короткой стрижкой, похожая на падшего ангела, и Гала в своей одежде – большом пиджаке и мешковатых брюках, перехваченных в талии кожаным ремнем шириной в пять дюймов, с позолоченной пряжкой, сидящая на полу в студии, с фиолетовыми тенями под глазами, в конце рабочего дня. Везде, какую бы газету вы ни открыли, были фотографии Галы, и уже каждый день ее имя мелькало в колонке сплетен. Гала, появляющаяся по вечерам всегда в сопровождении Данаи, делая рекламу белью Броди Флитта, а также поддерживая престиж «Имиджиса».
И разумеется, успех и слава Данаи росли с каждым днем. Она была перегружена работой, и ей сложно было управляться со всеми делами сразу, а ее время в «Имиджисе» было расписано на десять месяцев вперед. Сейчас она уезжала с Талой на остров. Даная стала полноправным партнером наравне с Джесси-Энн и Каролиной, и «Имиджис» брал на себя больше работы, чем могла выполнить. Джесси-Энн считала, что «Имиджис» мог бы держаться на плаву, работая только на «Ройл», но только выполняя постоянные заказы «Авлон», «Броди» и «Вог» и множества молодых фотографов, что, вместе взятое, давало прекрасный бизнес. Они действительно могли расправить крылья и взлететь.
«Тогда почему, – думала Джесси-Энн, – достигнув того, чего хотела, всего, ради чего работала, мне стало казаться все бессмысленным?» Она знала ответ на этот вопрос. Потому что рядом не было Харрисона, который хотел бы ее выслушать, не было Харрисона, чтобы поздравить ее и разделить радость успеха, будь все проклято!
Она расхаживала по комнате, ревниво думая о Мерри Макколл, убеждая себя, что была рада, что самой не пришлось добиваться места модели «Ройл», пребывая в постоянном напряжении, чтобы великолепно выглядеть, и все же признавалась себе, что, как ни странно, она завидовала Мерри. Это она должна была быть во время триумфального шествия вместе с Харрисоном. Это она должна была беззаботно и весело развлекаться, вместо того чтобы быть той вечно спешащей, деловой женщиной, которой она стала. Конечно, ее немного беспокоило, что Харрисон проводил так много времени с командой, которая занималась рекламой моделей «Ройл» и Мерри, летая в Чикаго, или Хьюстон, или Сан-Франциско, чтобы встретиться с ними, но она полностью доверяла Харрисону. И в то же время ее одолевали тяжкие раздумья – когда же это кончится?
ГЛАВА 20
– О?! – удивилась Джесси-Энн, едва слушая.
– Да, но эту проблему я тоже решила. Я позвонила и спросила, когда они намереваются заплатить Кроссу, потому что он задолжал нам и не может заплатить, пока вы не заплатите ему. Они ответили, что заплатили Кроссу шесть недель назад.
– В самом деле?
– Я сразу же позвонила мистеру Диксону Кроссу и сказала, что пока он будет платить таким образом, он будет числиться в черных списках и не сможет пользоваться этой студией. Сегодня утром мы получили оплаченный счет. – Она помахала им перед лицом Джесси-Энн.
– Великолепно, – устало ответила она.
– Ты в порядке, Джесси-Энн? – спросила Лоринда, наслаждаясь сценой. – Ты на самом деле выглядишь уставшей или, может быть, чем-то расстроена?
– Да, ты права, я устала. Я еду домой. Уверена, что утром мне будет лучше.
Одним быстрым движением она выбросила массивный пакет обратно в корзину. Взяв сумочку, она направилась к двери.
– Спокойной ночи, Лоринда! – бросила она через плечо. – Спасибо за информацию. Увидимся завтра.
Лоринда зло посмотрела ей вслед, а потом схватила корзинку, и достала письмо. Джесси-Энн не избежать этого так просто. Она снова найдет это письмо на столе завтра утром и будет находить каждое утро, пока не будет вынуждена вскрыть его.
Целуя Джона перед сном, Джесси-Энн закрыла глаза, крепко прижав его к себе, словно боясь выпустить. Для своих года и восьми месяцев у Джона было длинное, худенькое тельце, шишечки на коленях и ножки в синяках и царапинах – дань его натуре, ищущей приключений. Копна темных волос и огромные голубые глаза маленького Джона Ройла составляли то очарование, которое брало в плен сердца тех, кто видел его. Он крепко прижался к маме, потом высвободился, побежав к лошадке-качалке, чтобы еще раз покачаться перед сном.
– Толкни меня, мама, подтолкни, – командовал он, чувствуя особенное настроение Джесси-Энн и используя возможность поиграть лишнюю минуту.
Джесси-Энн качала его, улыбаясь, глядя на то, как он радуется, что маленькая лошадка раскачивается все сильнее и сильнее.
– Держись, Джон, – предупредила она, – мы не хотим, чтобы ты опять упал. – Он на самом деле выглядел таким хорошеньким в этих маленьких ковбойских сапогах, с которыми он отказывался расставаться. Няня ставила сапожки в ногах кровати, чтобы он мог видеть их, и о них первым делом спрашивал он по утрам. Маленькие красные ковбойские сапожки, подумала она, ощущая прилив любви, как мало нужно, чтобы сделать его счастливым. Ей хотелось, чтобы Харрисон был здесь и поцеловал его на ночь, но теперь Харрисон вечерами чаще отсутствовал, чем бывал дома. С беспомощным чувством падения в пропасть она думала о том, что же у них не так? Казалось, они встречаются все реже и реже, а когда они бывали вместе, разговаривали ли друг с другом на самом деле? Она любила его. Она была уверена в этом, а он был добр к ней и любил ее. Но куда ушла страсть, которая приковывала их друг к другу с самого начала? И что с ними случилось, что заставило потерять ощущение самого главного в жизни? Она знала, что проблема в основном заключалась в том, что она слишком много времени отдавала работе, но была ли это полностью ее вина? Харрисон так часто уезжал теперь…
– Еще, мамочка, еще, – просил Джон с сияющим от радости лицом.
– Нет, молодой человек, – твердо ответила она, – пора спать! Прощайся до завтра со своими сапожками и в постель.
– Где папа? – спросил он, откидываясь на подушку.
– Папа работает, – тихо проговорила она, наклоняясь, чтобы поцеловать его. – Завтра он будет дома.
– Дома, – сонно прошептал Джон с почти уже сомкнутыми веками.
– Спокойной ночи, любовь моя, – прошептала Джесси-Энн, запечатлев поцелуй на теплом лобике.
Джон зевнул, и глаза его плотно закрылись. Он уже спал.
В маленькой гостиной стол был накрыт на одного. Салат, холодный цыпленок, полбутылки охлажденного шампанского – ее любимого напитка – и, как обычно, великолепно тонизирующего в конце длинного дня. Дворецкий поспешил открыть бутылку, наполнить ее бокал и потихоньку вышел, неслышно закрыв за собой дверь.
Звуки уличного движения проникали в квартиру, а широкие окна обрамляли черно-синее небо, подсвеченное снизу сиянием уличных фонарей, огней машин и миллионом мерцающих окон. Неожиданно она почувствовала себя очень маленькой и очень одинокой.
– Почему, ну почему же? – вопрошала она манхэттенскую ночь. – Почему их отношения так изменились сейчас, когда все остальное идет так замечательно? Благодаря неистовым эротическим фотографиям Данаи «Имиджис» мелькал на страницах многих газет. Изображение Келвина в очень откровенном белье от Броди Флитта на огромных рекламных щитах пробежало расстояние от бульвара Сансет в Лос-Анджелесе до площади Таймс в Нью-Йорке и повергало в трепет женское население страны. О поразительном двуликом образе Галы-Розы говорил весь Нью-Йорк, на одно мгновение она представала ночным созданием, полуюношей, полунимфой, ее длинные шелковистые ноги сплетены с ногами Келвина, а его губы искали ее бледные, детские, мягкие, бездыханные губы. Даная приобретает славу звезды, снимая тело Келвина, грустно размышляла Джесси-Энн, а Каролина влюбилась в него. Она не могла ее винить – какая женщина устоит против желания подсматривать за Келвином? А сейчас Нью-Йорк, всегда готовый поглощать все новое и незнакомое и моментально забывающий старое, поглотил Талу как персональный дар Англии индустрии мод, а Даная подготовила о ней материал на десяти страницах для журнала «Вог», и это вызвало волну реакции в средствах массовой информации. Гала в голубых джинсах и свитере, воплощение грации и наивности, Гала с волосами, уложенными локонами, облаченная в короткий черный бархатный наряд «от кутюр», и длинные, длинные ноги; на круглом детском личике макияж – похожая на порочную маленькую проститутку, вышедшую на поиски клиента, Гала в бальном платье из органзы ценой в десять тысяч долларов, с короткой стрижкой, похожая на падшего ангела, и Гала в своей одежде – большом пиджаке и мешковатых брюках, перехваченных в талии кожаным ремнем шириной в пять дюймов, с позолоченной пряжкой, сидящая на полу в студии, с фиолетовыми тенями под глазами, в конце рабочего дня. Везде, какую бы газету вы ни открыли, были фотографии Галы, и уже каждый день ее имя мелькало в колонке сплетен. Гала, появляющаяся по вечерам всегда в сопровождении Данаи, делая рекламу белью Броди Флитта, а также поддерживая престиж «Имиджиса».
И разумеется, успех и слава Данаи росли с каждым днем. Она была перегружена работой, и ей сложно было управляться со всеми делами сразу, а ее время в «Имиджисе» было расписано на десять месяцев вперед. Сейчас она уезжала с Талой на остров. Даная стала полноправным партнером наравне с Джесси-Энн и Каролиной, и «Имиджис» брал на себя больше работы, чем могла выполнить. Джесси-Энн считала, что «Имиджис» мог бы держаться на плаву, работая только на «Ройл», но только выполняя постоянные заказы «Авлон», «Броди» и «Вог» и множества молодых фотографов, что, вместе взятое, давало прекрасный бизнес. Они действительно могли расправить крылья и взлететь.
«Тогда почему, – думала Джесси-Энн, – достигнув того, чего хотела, всего, ради чего работала, мне стало казаться все бессмысленным?» Она знала ответ на этот вопрос. Потому что рядом не было Харрисона, который хотел бы ее выслушать, не было Харрисона, чтобы поздравить ее и разделить радость успеха, будь все проклято!
Она расхаживала по комнате, ревниво думая о Мерри Макколл, убеждая себя, что была рада, что самой не пришлось добиваться места модели «Ройл», пребывая в постоянном напряжении, чтобы великолепно выглядеть, и все же признавалась себе, что, как ни странно, она завидовала Мерри. Это она должна была быть во время триумфального шествия вместе с Харрисоном. Это она должна была беззаботно и весело развлекаться, вместо того чтобы быть той вечно спешащей, деловой женщиной, которой она стала. Конечно, ее немного беспокоило, что Харрисон проводил так много времени с командой, которая занималась рекламой моделей «Ройл» и Мерри, летая в Чикаго, или Хьюстон, или Сан-Франциско, чтобы встретиться с ними, но она полностью доверяла Харрисону. И в то же время ее одолевали тяжкие раздумья – когда же это кончится?
ГЛАВА 20
Теперь, когда Успех с большой буквы наконец-то заслуженно буквально упал ей в руки, Даная решительно настроилась жестко требовать и ждать, пока получит именно то, что ей с самого начала было нужно. Взяв своим девизом странное изречение: «Начни, чтобы продолжить», Даная решила, что ей необходимо все самое лучшее. Это не означало, что с ней будет трудно, хотя, если потребуется, она станет непробиваемо трудной. Инстинктивно она понимала: чтобы оставаться на вершине, надо окружать себя только лучшими людьми. Она работала только с лучшими моделями, и это совсем необязательно были известнейшие модели, но те, которые она считала лучшими. Кроме того, она ввела правило, по которому все места для съемок выбирает она сама. Даная следила за появлением фотографий Галы-Розы, дозируя их, как сахар во время войны, отвергая посредственные и демонстрируя свою протеже в самых выгодных для модели ситуациях, но даже при этих условиях делала это время от времени, потому что слишком хорошо знала, как Нью-Йорк может мгновенно, с жадностью поглотить свежее, непримелькавшееся лицо, а потом выплюнуть его, пресытившись и потеряв к нему интерес спустя шесть месяцев, потому что его слишком часто использовали.
И конечно, только она фотографировала Галу-Розу.
Крошечный островок Харбор – место, которое Даная сочла вполне подходящим своей новизной и тем, что он не входил в число избитых мест, а это соответствовало стилю Данаи и могло оживить январский выпуск «Вог» сиянием солнечного света и роскошью пляжа. Итак, Даная со своей свитой, состоящей из четырех моделей, молодого парня, который занимался макияжем, Изабель, которая всегда выполняла макияж Галы-Розы, парикмахера и стилиста Гектора, редактора отдела мод журнала «Вог» и помощника Данаи, а также одежды, шляп, аксессуаров, обуви, украшений и аппаратуры для съемок, летели туда. Через иллюминатор неожиданно накренившегося самолета Даная увидела захватывающую дух картину – море, переливающееся десятью оттенками голубого, обнимающее восхитительно изогнутый, ослепительно-белый пляж, окаймленный пальмами. Внизу лежала аквамариновая лагуна, кристально-прозрачная, а медленные волны контрастировали с выложенным черной плиткой бассейном, принадлежащим единственной на острове гостинице – «Харбор-отелю». Бунгало роскошной гасиенды [22]соблазнительно раскинулось между морем и лагуной, предлагая всем комфорт прохладных, выложенных терракотой холлов.
Маленький самолет нырнул еще раз, вызвав у всей группы возгласы притворного страха и смех. Неожиданно в иллюминаторе Данаи исчез пляж, и он обрамлял теперь только застывшее, без единого облачка небо, сверкавшее, как голубая эмаль, на ярком дневном солнце. Успех пришел так быстро, думала она, глядя на голубизну, что иногда чувствовалось, что, если она хоть на минуту задумается о нем, этот хрупкий каркас может разрушиться. Ее жизнь была вихрем, состоящим из действия – но созидательного действия. Броди Флитт как бы перенес ее в другую реальность. Это ее концепция, ее фотографии привлекли внимание всей страны. Не все было, конечно, так гладко, – некоторые влиятельные группировки подняли волну критики, возражая против ее эротических произведений, которые украшали шоссе и улицы городов десятиметровыми щитами. Но дурная слава только разжигала интерес к ней в сфере рекламы, одежда Броди Флитта продавалась в несметном количестве.
Сам Броди пригласил ее поужинать в дорогой ресторан – для Данаи Лоренс, великолепного фотографа, ничего другого, кроме самого лучшего, как он сказал. Весь ужин он держал ее за руку, хотя она жаловалась, что ей трудно так есть, но они выпили много шампанского, много смеялись, и ей было хорошо с ним, как ни с кем другим – кроме Брахмана. Но все же ей не хотелось, чтобы отношения зашли дальше дружеского рукопожатия и прощального поцелуя.
– Это потому, что я просто грубый панк из Бронкса, – грустно пробормотал Броди, когда она проводила его до дверей своей квартиры и попрощалась, решительно сказав: «Спокойной ночи».
– Я не знаю, как обращаются с такой девушкой, как вы. Вот в чем дело. Разве не так?
– Броди, – вздохнула она, – забудь о парне из Бронкса. Ты так же, как и я, прекрасно знаешь, что ты – привлекательный, чувственный мужчина, мужчина, который созидает, мужчина, который прекрасно ладит с самыми изысканными дамами. Если они не жалуются на тебя, почему что-то должно не нравиться мне? Ты обворожителен, Броди Флитт, и ты знаешь об этом!
– Тогда почему, если я так чертовски обворожителен, ты не разрешаешь мне остаться?
Выражение оскорбленной невинности на его лице заставило ее рассмеяться, но она стойко придерживалась своего решения, хотя Броди был очарователен, интересен и крайне привлекателен. Но она поклялась вложить всю энергию в работу. И кроме того, знала, что с Броди будет много хлопот, он станет слишком много требовать – слишком много времени, слишком много страсти, слишком много энергии. В любой другой момент своей жизни она сказала бы «да», но теперь это могло быть только «нет».
– Домой, Броди, – сказала она, выпроваживая его. – У меня много работы завтра.
– У меня тоже, – пожаловался он.
– Тогда нам обоим стоит хорошенько выспаться, не так ли? Спасибо за чудесный вечер. Ужин был великолепен, и с тобой было необыкновенно хорошо.
– Женщина, живущая карьерой! – пожаловался Броди, засовывая руки глубоко в карманы и направляясь к выходу по коридору. – Позвони мне, Даная, когда работы будет поменьше, – бросил он через плечо.
Иногда после долгого рабочего дня, одна в своей квартире, все еще переполненная энергией и возбуждением, Даная подумывала о том, чтобы позвонить ему, но Броди был не из тех, кто удовлетворился бы одной случайной ночью. Поэтому дело кончилось тем, что она ему так и не позвонила и вместо этого проводила вечера с Галой.
У Галы была теперь своя квартира в том же доме, что у Данаи, так что она могла все еще присматривать за ней, да и Гала говорила, что более уверенно чувствует себя, зная, что Даная здесь, только двумя этажами выше. Бедная, неуверенная, маленькая Гала! Она так неохотно покидала студию Данаи, опасаясь одиночества, но когда на сцену вышел Маркус, ее взгляды изменились.
Даная совсем не рассчитывала, что в жизнь Галы-Розы так скоро войдет любовь, как бы там ни было, она всегда думала о Гале как о своей собственности. Она говорила ей, как следует выглядеть, что надевать, как вести себя с журналистами, какие вечера посещать. Даная выбрала ей квартиру и контролировала ее диету. Гала-Роза была ее собственностью – пока не появился Маркус Ройл.
Было удивительно, как Маркус повлиял на Галу и изменил ее, раздумывала Даная, пока самолет, подпрыгивая, бежал по пыльной белой дорожке. Она даже встречалась с Маркусом пару недель назад, не особенно спрашивая разрешения Данаи, несмотря на то что на следующий день предстояла очень ответственная работа для «Вог». Данае пришлось провести бессонную ночь, слоняясь по квартире, а Гала вернулась в шесть утра, совершенно обессиленная, с тенями под серыми глазами, выглядевшими огромными синяками. Она восторженно рассказывала Данае, что в девять они ужинали, потом танцевали в этих фантастических клубах, которые великолепно знал Маркус, в трех разных клубах! – а потом поехали завтракать в маленькое кафе, которое открыто всю ночь, и говорили, говорили…
Даная бесстрастно смотрела на нее, сдвинув брови в прямую линию неодобрения, а затем сообщила Гале, что ни с Маркусом Ройлом, ни с кем-либо еще – Данаю не волнует, будь это хоть английский принц, – Гала не будет встречаться вечером накануне работы. Любой работы, не говоря уже о той, которая может перевернуть всю ее жизнь!
– Это самый важный день в твоей жизни, – сердито говорила она, – а ты испортила все, потому что тебя не было целую ночь. Ты посмотри на себя! – Она потащила Галу к зеркалу, заставляя взглянуть на свое усталое отражение, отмечая все следы утомления, пока у Галы не выступили на глазах слезы.
– Ради Бога, не плачь! – Даная порывисто обняла ее. – Твои глаза опухнут, и ты будешь выглядеть еще хуже…
– Что мы можем сделать? – прошептала Гала, прилагая все силы, чтобы подавить слезы раскаяния.
– Мы сейчас же поедем в клуб, – объявила Даная, ведя ее к двери. – Ты двадцать раз нырнешь в бассейн, потом сходишь в сауну и еще раз в бассейн, чтобы охладиться. Потом тебе сделают самый лучший в твоей жизни массаж тела и косметический массаж лица. Выпьешь сок, съешь немного салата и почувствуешь себя так, словно неделю отдыхала.
Все сработало отлично, и на одной фотографии Даная даже использовала синяки под глазами, чтобы подчеркнуть ее взгляд. Гала была одета в короткое блестящее маленькое платье и золотые сандалии на высоких каблуках. Даная велела ей одной рукой небрежно волочить за собой пелерину из соболя, устало опустив голову, как маленькой, утомленной богатой девочке, а другой держать длинную развевающуюся ленточку и шарик. И с тех пор Гала стала совершенно послушной. Но Маркус маячил, как угроза, на горизонте Данаи.
– Мы вернемся к четырнадцатому числу? – спросила Гала на прошлой неделе.
– А в чем дело? – подозрительно спросила Даная. – Что за спешка?
– Просто Маркус хочет взять меня на игру Гарвард – Принстон, – ответила та, вспыхнув. – Я хочу сказать, что ничего страшного, если мы не вернемся. Я не имею ничего против.
– Мы вернемся, – кратко ответила Даная, зная, что для нее это имеет значение. Но ей не нравилось, что ее власть над девушкой постепенно ускользает из рук. Она создала эту девушку. Она должна была пожинать плоды успеха, который принесет новый облик Гале, а не Маркус Ройл! Ей не нужна была влюбленная Гала, она хотела, чтобы Гала работала!
– Разве здесь не прекрасно?! – воскликнула Гала, когда они проходили через маленький, усыпанный гравием двор в белоснежный ангар. – Я никогда не видела таких сияющих красок за всю свою жизнь. После этого Англия начинает казаться несколько блеклой.
– Ты и в самом деле так думаешь? В Англии столько оттенков зеленого в ландшафтах, сколько оттенков голубого в океане. Это просто вопрос твоего видения и твоих фильтров. Хорошо, а сейчас начнем! Пойдемте! – окликнула она свою группу, направляя ее, раздавая приказы помощникам.
– Едем же! Узнайте о машинах, где представитель отеля, нам необходимы карты острова и машины…
– Даная, – вздохнул редактор отдела мод журнала «Вог», сильно уставший Мэрилин, – расслабься. Ведь с остановкой на Майами, а потом в Барбадосе прошло всего двенадцать часов, как мы вылетели из Нью-Йорка. Давай просто поедем в отель, примем ванну, и, ради Бога! – что-нибудь выпьем. А потом я лично пойду и лягу в постель. Завтра мы подумаем о месте для съемок.
– Ты будешь думать о месте для работы завтра, – вспылила Даная, – а я собираюсь подумать об этом сегодня.
Ее маленькая группа мрачно смотрела на нее.
– Эй, Даная! – жалобно взмолился Гектор. – Не будь погонщиком рабов!
Она вспыхнула от злости и всю дорогу в «Харбор-отель» молча сидела в машине. Она не считала себя погонщиком рабов; она была здесь, чтобы работать, и собиралась сделать это лучшей работой, самой превосходной работой в фотографии, которая когда-либо существовала. Она будет работать с каждым разом все лучше и лучше, искать пути, как сделать каждый снимок иным, более драматичным, более дерзким. Она точно решила, что никто и никогда не сможет сказать, что работы Данаи Лоренс стали избитыми. И она была готова отдавать всю энергию и время работе, даже если остальные и не собираются этого делать. Кроме, разумеется, Галы-Розы, которая всегда будет делать то, что скажет Даная.
Бар «Харбор-отеля» представлял собой деревянную террасу с бамбуковой стойкой и высокими стульями, открытую с трех сторон теплой сапфирово-сиреневой ночи. Плетеные столы и глубокие кресла, деревянный вентилятор с широкими лопастями, превращающими теплый тропический воздух в подобие бриза. Вик Ломбарди, принявший душ, побрившийся и наконец-то немного остывший, в белых брюках из хлопка и свободной голубой рубашке, почувствовал, что за последние три месяца он сейчас ближе всего к небесам.
Напиток с ромом, приготовленный лощеным улыбающимся барменом Джулио, был прекрасно охлажден, а перспектива обеда, который будет накрыт за настоящим столом, с настоящими хрустящими льняными скатертями и такими же салфетками, где будут подавать настоящие блюда официанты в белых перчатках, – все это было нечто такое, что следовало смаковать постепенно, как изысканный напиток. Все это явно призывало заказать еще выпить. Кроме того, думал Вик, это даст ему возможность получше рассмотреть эту странную, экзотически выглядевшую компанию, которая появилась полчаса назад и выглядела настолько же истощенной, каким он ощущал себя.
Поэтому он разочарованно наблюдал, как очень скоро они, один за другим, потянулись к выходу, пока не остались одна рыжеволосая девушка и другая, похожая на беспризорного ребенка.
– О, ради Бога, Гала-Роза! – воскликнула Даная, когда девушка еще раз вздохнула. – Ты тоже можешь идти спать. Позвони в службу сервиса и попроси принести сандвич с цыпленком, а потом поспи, а то будешь завтра развалиной.
– Но я думала, что мы не будем завтра сниматься. Разве не надо сначала подобрать место для съемок?
– Конечно, надо, – ответила Даная, разозлившись, – но будет великолепно, если у тебя завтра снова будут синяки под глазами. И помни, что завтра тебе следует избегать солнца, я не хочу, чтобы всюду были следы от бретелек, а Изабель сделает тебе загар, какой нужно, из флакона.
– Но здесь так чудесно, – жалобно заговорила Гала. – Я хочу поплавать и позагорать на солнышке… О, ладно, – поспешно сказала она, поймав раздраженный взгляд Данаи. – Знаю – я здесь, чтобы работать. – Поцеловав Данаю в щеку, она устало побрела по веранде через дышащий сладким ароматом тропический сад обратно, в свое бунгало.
Взяв свой «Никон», Даная навела его на уходящую девушку, придерживая кнопку спуска, пока не определила нужную выдержку, чтобы сделать моментальный снимок Галы, бледной, со светлыми волосами, на фоне темной тропической зелени. Длинный газовый шарф, развеваясь на легком ветерке, казалось, догонял ее… Девушка-призрак в джунглях…
Она скользнула на стульчик у стойки бара, сосредоточенно глядя перед собой.
– Что угодно, мисс? – спросил Джулио, вытирая бокал.
– О, я не знаю, – прошептала она, – чего-нибудь очень много холодного, свежего, очень холодного.
– Попробуйте вот это, – указал Вик на высокий стакан со льдом, фруктами и листочками мяты. – Это вариант коктейля плантаторов.
Зеленые глаза Данаи холодно взглянули на него. Она не была расположена сегодня вечером к болтовне с туристами, единственное, что ей было действительно нужно – это выпить. Хотя этот выглядел несколько иначе, чем обычный загорелый отдыхающий.
Ему лет тридцать, решила она, он слишком маленького роста и определенно слишком худ. У него были светло-серые глаза и темные, слегка волнистые волосы, и выглядел он так, как ощущала себя и она – холодным и уставшим.
– Спасибо, – ответила она, – может быть, я и попробую. Вик смотрел, как она достала из сумки чистую пленку и перезарядила камеру. У нее великолепные волосы, подумал он, красивые глаза, несмотря на то что они несколько холодноваты.
– Это ваше хобби? – спросил он, в то время как Джулио ставил перед ней напиток.
Даная холодно посмотрела на него:
– Конечно, нет.
– Извините, – усмехнувшись, он пожал плечами, – может, если вы поразмыслите немного, то вместо этого напитка закажете горячий кофе – это помогает растопить лед.
Даная решительно направилась в противоположную сторону бара.
– Я просто хочу побыть одна.
– Достаточно ясно. – Осушив свой бокал одним большим глотком и пожелав Джулио спокойной ночи, Вик лениво направился в ресторан. Если даме не нравится его общество, то и он обойдется. Кроме того, единственное, чего ему хотелось – это поужинать. Слишком часто он представлял себе это.
Столовая была точно такой, как он рисовал себе ее длинными, кишащими всякими насекомыми ночами в диких местах Сальвадора, – уставший, с больными ногами, уши наглухо заперты от дневной суеты, но глаза на всякий случай по-прежнему бодрствуют, а мысли в это время бродят где-то вокруг бутылки хорошего шампанского, красиво поданной в серебряном ведерке, с ледяными капельками, стекающими по стенкам. Мечта о барах, которые он знал, или об изысканных обедах в цивилизованных ресторанах была уловкой, к которой Вик частенько прибегал в своих долгих поездках в качестве странствующего репортера телекомпании Эн-Би-Си. Он пришел к выводу, что это позволяет ему сохранять спокойствие и здравый смысл в самых тяжелых ситуациях. И не всегда это были моменты действий – тогда у него не бывало времени на раздумья, он просто старался пригнуть голову пониже и делать свою работу, которая заключалась в том, чтобы получить достоверную информацию и донести ее до людей, дать им возможность увидеть войну, услышать ее звуки, почувствовать запах, вместо того чтобы просто слушать сообщения, смотреть на карту военных действий и пластиковые модели.
И конечно, только она фотографировала Галу-Розу.
Крошечный островок Харбор – место, которое Даная сочла вполне подходящим своей новизной и тем, что он не входил в число избитых мест, а это соответствовало стилю Данаи и могло оживить январский выпуск «Вог» сиянием солнечного света и роскошью пляжа. Итак, Даная со своей свитой, состоящей из четырех моделей, молодого парня, который занимался макияжем, Изабель, которая всегда выполняла макияж Галы-Розы, парикмахера и стилиста Гектора, редактора отдела мод журнала «Вог» и помощника Данаи, а также одежды, шляп, аксессуаров, обуви, украшений и аппаратуры для съемок, летели туда. Через иллюминатор неожиданно накренившегося самолета Даная увидела захватывающую дух картину – море, переливающееся десятью оттенками голубого, обнимающее восхитительно изогнутый, ослепительно-белый пляж, окаймленный пальмами. Внизу лежала аквамариновая лагуна, кристально-прозрачная, а медленные волны контрастировали с выложенным черной плиткой бассейном, принадлежащим единственной на острове гостинице – «Харбор-отелю». Бунгало роскошной гасиенды [22]соблазнительно раскинулось между морем и лагуной, предлагая всем комфорт прохладных, выложенных терракотой холлов.
Маленький самолет нырнул еще раз, вызвав у всей группы возгласы притворного страха и смех. Неожиданно в иллюминаторе Данаи исчез пляж, и он обрамлял теперь только застывшее, без единого облачка небо, сверкавшее, как голубая эмаль, на ярком дневном солнце. Успех пришел так быстро, думала она, глядя на голубизну, что иногда чувствовалось, что, если она хоть на минуту задумается о нем, этот хрупкий каркас может разрушиться. Ее жизнь была вихрем, состоящим из действия – но созидательного действия. Броди Флитт как бы перенес ее в другую реальность. Это ее концепция, ее фотографии привлекли внимание всей страны. Не все было, конечно, так гладко, – некоторые влиятельные группировки подняли волну критики, возражая против ее эротических произведений, которые украшали шоссе и улицы городов десятиметровыми щитами. Но дурная слава только разжигала интерес к ней в сфере рекламы, одежда Броди Флитта продавалась в несметном количестве.
Сам Броди пригласил ее поужинать в дорогой ресторан – для Данаи Лоренс, великолепного фотографа, ничего другого, кроме самого лучшего, как он сказал. Весь ужин он держал ее за руку, хотя она жаловалась, что ей трудно так есть, но они выпили много шампанского, много смеялись, и ей было хорошо с ним, как ни с кем другим – кроме Брахмана. Но все же ей не хотелось, чтобы отношения зашли дальше дружеского рукопожатия и прощального поцелуя.
– Это потому, что я просто грубый панк из Бронкса, – грустно пробормотал Броди, когда она проводила его до дверей своей квартиры и попрощалась, решительно сказав: «Спокойной ночи».
– Я не знаю, как обращаются с такой девушкой, как вы. Вот в чем дело. Разве не так?
– Броди, – вздохнула она, – забудь о парне из Бронкса. Ты так же, как и я, прекрасно знаешь, что ты – привлекательный, чувственный мужчина, мужчина, который созидает, мужчина, который прекрасно ладит с самыми изысканными дамами. Если они не жалуются на тебя, почему что-то должно не нравиться мне? Ты обворожителен, Броди Флитт, и ты знаешь об этом!
– Тогда почему, если я так чертовски обворожителен, ты не разрешаешь мне остаться?
Выражение оскорбленной невинности на его лице заставило ее рассмеяться, но она стойко придерживалась своего решения, хотя Броди был очарователен, интересен и крайне привлекателен. Но она поклялась вложить всю энергию в работу. И кроме того, знала, что с Броди будет много хлопот, он станет слишком много требовать – слишком много времени, слишком много страсти, слишком много энергии. В любой другой момент своей жизни она сказала бы «да», но теперь это могло быть только «нет».
– Домой, Броди, – сказала она, выпроваживая его. – У меня много работы завтра.
– У меня тоже, – пожаловался он.
– Тогда нам обоим стоит хорошенько выспаться, не так ли? Спасибо за чудесный вечер. Ужин был великолепен, и с тобой было необыкновенно хорошо.
– Женщина, живущая карьерой! – пожаловался Броди, засовывая руки глубоко в карманы и направляясь к выходу по коридору. – Позвони мне, Даная, когда работы будет поменьше, – бросил он через плечо.
Иногда после долгого рабочего дня, одна в своей квартире, все еще переполненная энергией и возбуждением, Даная подумывала о том, чтобы позвонить ему, но Броди был не из тех, кто удовлетворился бы одной случайной ночью. Поэтому дело кончилось тем, что она ему так и не позвонила и вместо этого проводила вечера с Галой.
У Галы была теперь своя квартира в том же доме, что у Данаи, так что она могла все еще присматривать за ней, да и Гала говорила, что более уверенно чувствует себя, зная, что Даная здесь, только двумя этажами выше. Бедная, неуверенная, маленькая Гала! Она так неохотно покидала студию Данаи, опасаясь одиночества, но когда на сцену вышел Маркус, ее взгляды изменились.
Даная совсем не рассчитывала, что в жизнь Галы-Розы так скоро войдет любовь, как бы там ни было, она всегда думала о Гале как о своей собственности. Она говорила ей, как следует выглядеть, что надевать, как вести себя с журналистами, какие вечера посещать. Даная выбрала ей квартиру и контролировала ее диету. Гала-Роза была ее собственностью – пока не появился Маркус Ройл.
Было удивительно, как Маркус повлиял на Галу и изменил ее, раздумывала Даная, пока самолет, подпрыгивая, бежал по пыльной белой дорожке. Она даже встречалась с Маркусом пару недель назад, не особенно спрашивая разрешения Данаи, несмотря на то что на следующий день предстояла очень ответственная работа для «Вог». Данае пришлось провести бессонную ночь, слоняясь по квартире, а Гала вернулась в шесть утра, совершенно обессиленная, с тенями под серыми глазами, выглядевшими огромными синяками. Она восторженно рассказывала Данае, что в девять они ужинали, потом танцевали в этих фантастических клубах, которые великолепно знал Маркус, в трех разных клубах! – а потом поехали завтракать в маленькое кафе, которое открыто всю ночь, и говорили, говорили…
Даная бесстрастно смотрела на нее, сдвинув брови в прямую линию неодобрения, а затем сообщила Гале, что ни с Маркусом Ройлом, ни с кем-либо еще – Данаю не волнует, будь это хоть английский принц, – Гала не будет встречаться вечером накануне работы. Любой работы, не говоря уже о той, которая может перевернуть всю ее жизнь!
– Это самый важный день в твоей жизни, – сердито говорила она, – а ты испортила все, потому что тебя не было целую ночь. Ты посмотри на себя! – Она потащила Галу к зеркалу, заставляя взглянуть на свое усталое отражение, отмечая все следы утомления, пока у Галы не выступили на глазах слезы.
– Ради Бога, не плачь! – Даная порывисто обняла ее. – Твои глаза опухнут, и ты будешь выглядеть еще хуже…
– Что мы можем сделать? – прошептала Гала, прилагая все силы, чтобы подавить слезы раскаяния.
– Мы сейчас же поедем в клуб, – объявила Даная, ведя ее к двери. – Ты двадцать раз нырнешь в бассейн, потом сходишь в сауну и еще раз в бассейн, чтобы охладиться. Потом тебе сделают самый лучший в твоей жизни массаж тела и косметический массаж лица. Выпьешь сок, съешь немного салата и почувствуешь себя так, словно неделю отдыхала.
Все сработало отлично, и на одной фотографии Даная даже использовала синяки под глазами, чтобы подчеркнуть ее взгляд. Гала была одета в короткое блестящее маленькое платье и золотые сандалии на высоких каблуках. Даная велела ей одной рукой небрежно волочить за собой пелерину из соболя, устало опустив голову, как маленькой, утомленной богатой девочке, а другой держать длинную развевающуюся ленточку и шарик. И с тех пор Гала стала совершенно послушной. Но Маркус маячил, как угроза, на горизонте Данаи.
– Мы вернемся к четырнадцатому числу? – спросила Гала на прошлой неделе.
– А в чем дело? – подозрительно спросила Даная. – Что за спешка?
– Просто Маркус хочет взять меня на игру Гарвард – Принстон, – ответила та, вспыхнув. – Я хочу сказать, что ничего страшного, если мы не вернемся. Я не имею ничего против.
– Мы вернемся, – кратко ответила Даная, зная, что для нее это имеет значение. Но ей не нравилось, что ее власть над девушкой постепенно ускользает из рук. Она создала эту девушку. Она должна была пожинать плоды успеха, который принесет новый облик Гале, а не Маркус Ройл! Ей не нужна была влюбленная Гала, она хотела, чтобы Гала работала!
– Разве здесь не прекрасно?! – воскликнула Гала, когда они проходили через маленький, усыпанный гравием двор в белоснежный ангар. – Я никогда не видела таких сияющих красок за всю свою жизнь. После этого Англия начинает казаться несколько блеклой.
– Ты и в самом деле так думаешь? В Англии столько оттенков зеленого в ландшафтах, сколько оттенков голубого в океане. Это просто вопрос твоего видения и твоих фильтров. Хорошо, а сейчас начнем! Пойдемте! – окликнула она свою группу, направляя ее, раздавая приказы помощникам.
– Едем же! Узнайте о машинах, где представитель отеля, нам необходимы карты острова и машины…
– Даная, – вздохнул редактор отдела мод журнала «Вог», сильно уставший Мэрилин, – расслабься. Ведь с остановкой на Майами, а потом в Барбадосе прошло всего двенадцать часов, как мы вылетели из Нью-Йорка. Давай просто поедем в отель, примем ванну, и, ради Бога! – что-нибудь выпьем. А потом я лично пойду и лягу в постель. Завтра мы подумаем о месте для съемок.
– Ты будешь думать о месте для работы завтра, – вспылила Даная, – а я собираюсь подумать об этом сегодня.
Ее маленькая группа мрачно смотрела на нее.
– Эй, Даная! – жалобно взмолился Гектор. – Не будь погонщиком рабов!
Она вспыхнула от злости и всю дорогу в «Харбор-отель» молча сидела в машине. Она не считала себя погонщиком рабов; она была здесь, чтобы работать, и собиралась сделать это лучшей работой, самой превосходной работой в фотографии, которая когда-либо существовала. Она будет работать с каждым разом все лучше и лучше, искать пути, как сделать каждый снимок иным, более драматичным, более дерзким. Она точно решила, что никто и никогда не сможет сказать, что работы Данаи Лоренс стали избитыми. И она была готова отдавать всю энергию и время работе, даже если остальные и не собираются этого делать. Кроме, разумеется, Галы-Розы, которая всегда будет делать то, что скажет Даная.
Бар «Харбор-отеля» представлял собой деревянную террасу с бамбуковой стойкой и высокими стульями, открытую с трех сторон теплой сапфирово-сиреневой ночи. Плетеные столы и глубокие кресла, деревянный вентилятор с широкими лопастями, превращающими теплый тропический воздух в подобие бриза. Вик Ломбарди, принявший душ, побрившийся и наконец-то немного остывший, в белых брюках из хлопка и свободной голубой рубашке, почувствовал, что за последние три месяца он сейчас ближе всего к небесам.
Напиток с ромом, приготовленный лощеным улыбающимся барменом Джулио, был прекрасно охлажден, а перспектива обеда, который будет накрыт за настоящим столом, с настоящими хрустящими льняными скатертями и такими же салфетками, где будут подавать настоящие блюда официанты в белых перчатках, – все это было нечто такое, что следовало смаковать постепенно, как изысканный напиток. Все это явно призывало заказать еще выпить. Кроме того, думал Вик, это даст ему возможность получше рассмотреть эту странную, экзотически выглядевшую компанию, которая появилась полчаса назад и выглядела настолько же истощенной, каким он ощущал себя.
Поэтому он разочарованно наблюдал, как очень скоро они, один за другим, потянулись к выходу, пока не остались одна рыжеволосая девушка и другая, похожая на беспризорного ребенка.
– О, ради Бога, Гала-Роза! – воскликнула Даная, когда девушка еще раз вздохнула. – Ты тоже можешь идти спать. Позвони в службу сервиса и попроси принести сандвич с цыпленком, а потом поспи, а то будешь завтра развалиной.
– Но я думала, что мы не будем завтра сниматься. Разве не надо сначала подобрать место для съемок?
– Конечно, надо, – ответила Даная, разозлившись, – но будет великолепно, если у тебя завтра снова будут синяки под глазами. И помни, что завтра тебе следует избегать солнца, я не хочу, чтобы всюду были следы от бретелек, а Изабель сделает тебе загар, какой нужно, из флакона.
– Но здесь так чудесно, – жалобно заговорила Гала. – Я хочу поплавать и позагорать на солнышке… О, ладно, – поспешно сказала она, поймав раздраженный взгляд Данаи. – Знаю – я здесь, чтобы работать. – Поцеловав Данаю в щеку, она устало побрела по веранде через дышащий сладким ароматом тропический сад обратно, в свое бунгало.
Взяв свой «Никон», Даная навела его на уходящую девушку, придерживая кнопку спуска, пока не определила нужную выдержку, чтобы сделать моментальный снимок Галы, бледной, со светлыми волосами, на фоне темной тропической зелени. Длинный газовый шарф, развеваясь на легком ветерке, казалось, догонял ее… Девушка-призрак в джунглях…
Она скользнула на стульчик у стойки бара, сосредоточенно глядя перед собой.
– Что угодно, мисс? – спросил Джулио, вытирая бокал.
– О, я не знаю, – прошептала она, – чего-нибудь очень много холодного, свежего, очень холодного.
– Попробуйте вот это, – указал Вик на высокий стакан со льдом, фруктами и листочками мяты. – Это вариант коктейля плантаторов.
Зеленые глаза Данаи холодно взглянули на него. Она не была расположена сегодня вечером к болтовне с туристами, единственное, что ей было действительно нужно – это выпить. Хотя этот выглядел несколько иначе, чем обычный загорелый отдыхающий.
Ему лет тридцать, решила она, он слишком маленького роста и определенно слишком худ. У него были светло-серые глаза и темные, слегка волнистые волосы, и выглядел он так, как ощущала себя и она – холодным и уставшим.
– Спасибо, – ответила она, – может быть, я и попробую. Вик смотрел, как она достала из сумки чистую пленку и перезарядила камеру. У нее великолепные волосы, подумал он, красивые глаза, несмотря на то что они несколько холодноваты.
– Это ваше хобби? – спросил он, в то время как Джулио ставил перед ней напиток.
Даная холодно посмотрела на него:
– Конечно, нет.
– Извините, – усмехнувшись, он пожал плечами, – может, если вы поразмыслите немного, то вместо этого напитка закажете горячий кофе – это помогает растопить лед.
Даная решительно направилась в противоположную сторону бара.
– Я просто хочу побыть одна.
– Достаточно ясно. – Осушив свой бокал одним большим глотком и пожелав Джулио спокойной ночи, Вик лениво направился в ресторан. Если даме не нравится его общество, то и он обойдется. Кроме того, единственное, чего ему хотелось – это поужинать. Слишком часто он представлял себе это.
Столовая была точно такой, как он рисовал себе ее длинными, кишащими всякими насекомыми ночами в диких местах Сальвадора, – уставший, с больными ногами, уши наглухо заперты от дневной суеты, но глаза на всякий случай по-прежнему бодрствуют, а мысли в это время бродят где-то вокруг бутылки хорошего шампанского, красиво поданной в серебряном ведерке, с ледяными капельками, стекающими по стенкам. Мечта о барах, которые он знал, или об изысканных обедах в цивилизованных ресторанах была уловкой, к которой Вик частенько прибегал в своих долгих поездках в качестве странствующего репортера телекомпании Эн-Би-Си. Он пришел к выводу, что это позволяет ему сохранять спокойствие и здравый смысл в самых тяжелых ситуациях. И не всегда это были моменты действий – тогда у него не бывало времени на раздумья, он просто старался пригнуть голову пониже и делать свою работу, которая заключалась в том, чтобы получить достоверную информацию и донести ее до людей, дать им возможность увидеть войну, услышать ее звуки, почувствовать запах, вместо того чтобы просто слушать сообщения, смотреть на карту военных действий и пластиковые модели.