Страница:
Маленькое кафе на полпути в гору Даная выбрала в качестве их базы. Еще с юности опытная лыжница благодаря зимним каникулам в горах, она решила, что стремительный спуск был тем самым вызовом, который нужен ее фотографиям.
– Но это безрассудство, мадам, ожидать, что новичок одолеет этот спуск, – ответил ей пораженный инструктор.
– Я и не планирую, что она будет делать этот спуск, – возразила она. – Мне нужно только, чтобы это выглядело так, словно она спускается. Все, что вам нужно сделать, чтобы она достаточно хорошо выглядела на лыжах, чтобы производить такое впечатление.
– Это рискованно, – предупредил он ее. – Девушка – настоящая спортсменка, через неделю, десять дней она справится с этим, но два дня… Вы слишком многого хотите.
– Это все, чем мы располагаем, – решительно сказала она, – и разумеется, она вполне хороша. Гала никогда не подводит меня.
Гала обернулась, чтобы посмотреть на склон горы и далекие маленькие фигурки лыжников, скользящие по печально известному спуску. Гора была очень красива, она ясно понимала, чего хотела Даная, но как только она представила себя на этом спуске, в милях над долиной, эта мысль бросила ее в дрожь. Она наотрез отказалась подниматься на этом ужасном подъемнике, который доставлял лыжников на вершину горы, высоко над долиной, и сегодня инструктор поднимал ее в горы на машине, закрепленной кабелем. Она вцепилась в сиденье, крепко закрыв глаза, чтобы не видеть ужасных горных спусков, и открыла их вновь, только когда машина остановилась. У нее дрожали ноги, когда она вышла из машины, зафиксированной на кабеле, и почувствовала струйку пота на спине от страха. Она полной грудью вдохнула чистый морозный воздух, как ныряльщик, вынырнувший из глубин океана. Потом она оглянулась вокруг и обнаружила себя на вершине мира.
Долина простиралась далеко внизу, похожая на миниатюрный торт, окруженная шапками гор. У Галы начала кружиться голова от знакомого уже страха. «Все в порядке, – говорила она себе, сжав зубы, – там были дюжины людей. Стоит только посмотреть на них, весело несущихся с горы. Конечно, все будет в порядке… Это только воспоминание о скользкой крыше и испуганных глазах Вейна… – Она уже пережила один день, и была рада, что он закончился. – Даже не думай об этом! – говорила она себе, идя к автобусу, который собирал лыжников. – Завтра ночью все будет в порядке. Инструкторы будут там, и будет темно – ты даже не узнаешь, как высоко ты находишься. И кроме того, Даная не попросит делать что-то особенно рискованное». Все, что ей нужно, чтобы она более или менее прилично смотрелась… Все закончится прежде, чем она узнает об этом. А в настоящий момент она хотела только принять горячую ванну.
Прогноз погоды сообщал, что в течение ночи усилится облачность и ожидается снег. Даная обеспокоенно смотрела на небо. Оно было черным и звездным, освещенным прекрасной луной. Луна была, как огромный фонарь, думала она, глядя на мерцающие кристаллические горы.
Завернутая в просторную, длиною до пола, накидку из серебристой лисы, Гала тоже смотрела на луну, желая, чтобы она исчезла, потому что показала бы, как высоко они находятся, и при лунном свете было еще более жутко, чем при солнце. Склоны выглядели зловеще, когда на них не было веселых разодетых лыжников, и только сосны, растущие на низких склонах, мрачно вздыхали на резком ветру.
– Гала в серебристой лисе и красных лыжных ботинках «Соломон», – сказала Даная, смеясь, когда придумала сюжет. – Все в порядке, давайте начинать. Слишком холодно, чтобы делать снимки «Полароидом», ведь мы не хотим, чтобы Гала замерзла насмерть, не так ли? В нашем распоряжении самое большее пятнадцать минут.
Гала застегнула крепления, заставляя себя держаться спокойно. Рядом с Руди, своим инструктором, она последовала за остальными на склон горы. Инструкторы зажгли фонарики и светили ими вверх, освещая ледяной спуск, так, как они делали это обычно каждую неделю во время торжественного спуска при свете фонариков. Даная проверила застежку на красном шлеме Галы, а затем сняла с нее мех, передав его Фрости. Холодный ночной воздух при температуре много ниже нуля пронзил Галу, как удар, и она судорожно глотнула воздух, еще крепче вцепившись в лыжные палки.
Даная спустилась вниз по склону, остановившись в выбранном ею месте.
– О, прекрасно! – крикнула она. – Начинай!
Держа «Роллекс» наготове, она наблюдала, как окруженная телохранителями, держащими фонарики, Гала осторожно начала спуск по ледяному склону.
– Превосходно! – воскликнула Даная, делая снимок за снимком, когда Гала в платье из алой тафты, которое обрисовывало ее ноги, спускалась по ледяному склону! – Это великолепно! – возбужденно кричала Даная. – Продолжай спуск… Мы почти закончили… Пока это самые лучшие снимки.
Длинная, развевающаяся по ветру юбка Галы обвила ее ноги, и, неожиданно вскрикнув, она резко поехала вперед, лыжи взвились в воздух, и она упала. Даная услышала, как вскрикнули остальные, и, затаив дыхание, увидела, что инструктор с необыкновенной скоростью объехал ее спереди, чтобы не дать Гале соскользнуть вниз по спуску. Помогая ей встать, Руди убедился, что она ударилась не очень сильно, и поднял большой палец вверх, чтобы показать остальным, что с Галой все в порядке. Затем, сняв куртку, обернул ею Галу и помог ей подняться по опасному склону.
Даная облегченно вздохнула, после того как, затаив от страха дыхание, стояла и наблюдала за происходящим. Боже, какое-то мгновение она думала, что Гала что-то себе повредила. Руди наклонился, чтобы подобрать что-то со снега, а потом подъехал к Данае.
– Вот, мадам, – произнес он, протягивая очень дорогую сережку: рубин, осыпанный бриллиантами. – Это из-за этого вы рисковали жизнью этой девушки, нет? Скажите, вы намерены убить ее, заморозив, или хотите, чтобы она сломала себе шею? Довольно, мадам, я в этом безумии больше не участвую.
– Все вовсе не так! – протестовала Даная. – Конечно, я не хотела, чтобы Гала повредила себе что-нибудь.
Уже сидя в кафе, Гала, завернутая в меха, наблюдала, как Моника массирует ей ноги и руки. Гектор принес ей горячего вина, чтобы поддержать ее, и Даная облегченно улыбалась, видя, как на ее лицо возвращаются краски.
– Слава тебе, Господи, ты в порядке! – воскликнула она. – Что произошло?
– Юбка запуталась в лыжах, – вздохнула Гала. – И прежде чем я поняла это, лыжи были уже в воздухе, а я летела вниз, с горы. – Она робко улыбнулась Данае: – Но ведь все в порядке? У тебя получилось то, что ты хотела?
– Конечно, да! – Даная обняла ее, улыбаясь. – Ты самая лучшая, ты ведь знаешь это, правда? – прошептала она. – Моя неукротимая модель. Со страниц журнала ты будешь бросать всем вызов, ты великолепно выглядишь, Гала.
– Да, благодаря Господу, все закончилось, – ответила та с улыбкой облегчения.
Даная улыбнулась в ответ:
– Как бы тебе сказать, Гала… У меня есть еще одна идея, и я хочу запечатлеть это на пленке, пока мы здесь.
Гала с болью взглянула на нее, и Даная торопливо добавила:
– Только еще один раз, Гала, и я обещаю тебе, что это в последний раз.
Гала куталась в мех, стараясь, чтобы глаза не выдали ее страх. Она уставилась в стакан с глинтвейном, дрожа от напряжения.
– Только еще раз, Даная, – согласилась она, – но на этом – все. Только один раз.
– Разве она не могла только изобразить это? – настойчиво спросил Гектор, поднимая глаза на великолепный деревянный домик с резными карнизами и украшенными лепкой балконами, которые на целый фут или больше были укрыты снежным покровом и гирляндами сосулек, похожих на сталактиты. На фоне ясного, чистого голубого неба он смотрелся, как настоящая новогодняя открытка.
Огромный, красного цвета, отороченный мехом мешок лежал посреди заснеженной крыши, и из него прямо на снег сыпались несметные сокровища. А Гала, дрожа от холода в белом атласном платье стоимостью пять тысяч долларов и в бриллиантах на сумму не менее полумиллиона, стояла, грациозно облокотившись на дымовую трубу со сбившейся назад красной бархатной шапкой Санта-Клауса.
– Знаешь, ей не очень хочется делать это, – пробормотала Фрости. – Она говорила мне, что страшно боится высоты. Ты же видел, что с ней было, когда Даная попросила ее пройтись в направлении края крыши?
– Ну, тогда объясни мне, ради Христа, для чего она все это делает? – со злостью в голосе спросил Гектор. – Даная просто спятила, неужели вы сами этого не понимаете? Когда я наблюдаю за тем, на что она толкает Галу, чтобы получить свои чертовы снимки, мне всегда приходит в голову одна мысль: за свое ли дело она взялась? Может, ей лучше снимать фильмы? По крайней мере, она сможет достичь там того, что так страстно добивается здесь. И вообще, никакой она не фотограф, а самый настоящий кинорежиссер!
– Ну, держитесь теперь! – крикнула Фрости. – Вот она сама…
В поле зрения появился крошечный желтый вертолет, который завис над долиной, прежде чем развернуться и взять курс на тот участок, где находился загородный домик.
Скрежеща зубами, Гала изо всех сил старалась не смотреть вниз, потому что, когда она делала это, ей опять представлялось бетонное покрытие расположенной в школьном дворе спортивной площадки с остроконечной, как копья, оградой… Но она дала себе клятву никогда не думать о Вейне Брейсуэлле… Она просто не должна этого делать.
Когда вертолет взмыл в воздух и направился к ней, Гала припомнила, как прилипла к школьной крыше, а Вейн в это время находился позади нее. Он все-таки отважился на это, конечно же, он будет называть ее тряпкой, но он не переставал подстрекать ее до тех пор, пока она, забыв об осторожности и разозлившись, решила показать себя окружившим ее и насмешливо глумящимся над ней сверстниками.
– Ну, что же, давай, сделай хотя бы один шаг, – вопили они. – Безвольная, старая Хильда не может даже шагу ступить наверх… – И это было правдой. У нее были совершенно нескоординированные движения, которые делали ее более неуклюжей. Отчаянно стараясь доказать им, что она такая же, как и они, смелая, Гала с нарочито важным видом проследовала за Вейном вплоть до каменного с уклоном выступа, где со страхом припала к кромке окна, вонзив пальцы в высохшую между камнями замазку. Затем, нащупав ступней опору, а рукою держась за выступ, она переползла через край и попала прямо на крышу. Подняв глаза, она целую минуту смотрела на Вейна, который взгромоздился на самый верх черепичной крыши. Его насмешливо-издевательский голос раздавался на весь школьный двор.
– Спорим, ты ни за что сюда не доберешься? – поддразнивал он.
Казалось, у нее сейчас сердце разорвется от страха, когда она, дюйм за дюймом, двигалась по высокому и крутому склону крыши, пока наконец не достигла цели. Корчась и гримасничая, Вейн продолжал смеяться:
– Спорим, ты не сможешь сделать этого, трусливая кошка! – Так он смеялся, балансируя на краю черепичной крыши с вытянутыми, как у канатоходца, руками.
Страх придал ей сил, и она, копируя его, медленно, шаг за шагом, следовала за ним в направлении расположенной в центре трубы, стараясь не смотреть вниз. Когда она была почти у цели, он начал кружиться возле нее, продолжая по-прежнему зубоскалить:
– Посмотри вниз, трусливая кошка, сейчас ты упадешь, – подсмеивался он, с самодовольным видом балансируя на крыше, держа руки на бедрах. Охваченная паникой, Гала сперва посмотрела вверх на Вейна, а затем вниз, на собравшихся на школьной площадке и смеющихся над нею детей.
Вдруг, совершенно неожиданно, небо начало кружиться перед глазами, слившись воедино со школьной площадкой. Затем послышались шум и крик, замелькали чьи-то лица. От страха у нее внутри все онемело, она прижалась к дымовой трубе. Вдруг среди шума голосов откуда-то с неба послышался рокот самолета или вертолета… Как будто в замедленной съемке, она наблюдала за тем, как нога Вейна соскользнула с края черепицы и он начал сползать с крыши с раскинутыми в разные стороны руками, которые как бы на лету старались ухватиться за нее.
– Хильда, Хильда! – кричал он, не спуская с нее расширившихся от ужаса глаз, а она тем временем пыталась протянуть ему руку.
– Хильда! – продолжал он кричать даже тогда, когда совершенно исчез из виду. А она стояла, припав к трубе, вытянув руку в направлении того места, где только что находился Вейн. Раздался душераздирающий крик, а затем один общий стон стоявших во дворе ребят. И только после этого она глянула вниз, где увидела распластанного на ограде Вейна, изо рта и тела которого струйками стекала кровь прямо на его побелевшие ноги, которые вдруг показались ей такими маленькими, детскими и беспомощными…
Желтый вертолет устремился вниз, приблизившись к ней, и в глазах Галы застыл панический страх: она совершенно забыла, где находится, что ей нужно делать… Ей казалось, что внизу та самая школьная площадка, а рядом – Вейн, которому она не смогла протянуть руку и который в результате погиб. Она тогда уже, стоя на крыше и глядя на сползающего вниз Вейна, знала, что если бы ему удалось ухватиться за ее руку, то она точно так же, как и он, закончила бы свою жизнь, повиснув на остроконечной ограде. И сейчас с ней происходило то же самое. Как только желтый вертолет взмыл вверх и приблизился к Гале, ей показалось, что он затмил собой солнце, свет постепенно угасал, а она все скользила и скользила вниз по крыше…
– Боже мой, Гала! – крикнула Фрости. – Держись!..
Но у Галы не было больше сил держаться. Тело ее было укутано белым шелковым платьем, напоминавшим дорогой и изысканный саван, и она свалилась с крыши великолепного, словно с картинки, домика.
ГЛАВА 34
– Но это безрассудство, мадам, ожидать, что новичок одолеет этот спуск, – ответил ей пораженный инструктор.
– Я и не планирую, что она будет делать этот спуск, – возразила она. – Мне нужно только, чтобы это выглядело так, словно она спускается. Все, что вам нужно сделать, чтобы она достаточно хорошо выглядела на лыжах, чтобы производить такое впечатление.
– Это рискованно, – предупредил он ее. – Девушка – настоящая спортсменка, через неделю, десять дней она справится с этим, но два дня… Вы слишком многого хотите.
– Это все, чем мы располагаем, – решительно сказала она, – и разумеется, она вполне хороша. Гала никогда не подводит меня.
Гала обернулась, чтобы посмотреть на склон горы и далекие маленькие фигурки лыжников, скользящие по печально известному спуску. Гора была очень красива, она ясно понимала, чего хотела Даная, но как только она представила себя на этом спуске, в милях над долиной, эта мысль бросила ее в дрожь. Она наотрез отказалась подниматься на этом ужасном подъемнике, который доставлял лыжников на вершину горы, высоко над долиной, и сегодня инструктор поднимал ее в горы на машине, закрепленной кабелем. Она вцепилась в сиденье, крепко закрыв глаза, чтобы не видеть ужасных горных спусков, и открыла их вновь, только когда машина остановилась. У нее дрожали ноги, когда она вышла из машины, зафиксированной на кабеле, и почувствовала струйку пота на спине от страха. Она полной грудью вдохнула чистый морозный воздух, как ныряльщик, вынырнувший из глубин океана. Потом она оглянулась вокруг и обнаружила себя на вершине мира.
Долина простиралась далеко внизу, похожая на миниатюрный торт, окруженная шапками гор. У Галы начала кружиться голова от знакомого уже страха. «Все в порядке, – говорила она себе, сжав зубы, – там были дюжины людей. Стоит только посмотреть на них, весело несущихся с горы. Конечно, все будет в порядке… Это только воспоминание о скользкой крыше и испуганных глазах Вейна… – Она уже пережила один день, и была рада, что он закончился. – Даже не думай об этом! – говорила она себе, идя к автобусу, который собирал лыжников. – Завтра ночью все будет в порядке. Инструкторы будут там, и будет темно – ты даже не узнаешь, как высоко ты находишься. И кроме того, Даная не попросит делать что-то особенно рискованное». Все, что ей нужно, чтобы она более или менее прилично смотрелась… Все закончится прежде, чем она узнает об этом. А в настоящий момент она хотела только принять горячую ванну.
Прогноз погоды сообщал, что в течение ночи усилится облачность и ожидается снег. Даная обеспокоенно смотрела на небо. Оно было черным и звездным, освещенным прекрасной луной. Луна была, как огромный фонарь, думала она, глядя на мерцающие кристаллические горы.
Завернутая в просторную, длиною до пола, накидку из серебристой лисы, Гала тоже смотрела на луну, желая, чтобы она исчезла, потому что показала бы, как высоко они находятся, и при лунном свете было еще более жутко, чем при солнце. Склоны выглядели зловеще, когда на них не было веселых разодетых лыжников, и только сосны, растущие на низких склонах, мрачно вздыхали на резком ветру.
– Гала в серебристой лисе и красных лыжных ботинках «Соломон», – сказала Даная, смеясь, когда придумала сюжет. – Все в порядке, давайте начинать. Слишком холодно, чтобы делать снимки «Полароидом», ведь мы не хотим, чтобы Гала замерзла насмерть, не так ли? В нашем распоряжении самое большее пятнадцать минут.
Гала застегнула крепления, заставляя себя держаться спокойно. Рядом с Руди, своим инструктором, она последовала за остальными на склон горы. Инструкторы зажгли фонарики и светили ими вверх, освещая ледяной спуск, так, как они делали это обычно каждую неделю во время торжественного спуска при свете фонариков. Даная проверила застежку на красном шлеме Галы, а затем сняла с нее мех, передав его Фрости. Холодный ночной воздух при температуре много ниже нуля пронзил Галу, как удар, и она судорожно глотнула воздух, еще крепче вцепившись в лыжные палки.
Даная спустилась вниз по склону, остановившись в выбранном ею месте.
– О, прекрасно! – крикнула она. – Начинай!
Держа «Роллекс» наготове, она наблюдала, как окруженная телохранителями, держащими фонарики, Гала осторожно начала спуск по ледяному склону.
– Превосходно! – воскликнула Даная, делая снимок за снимком, когда Гала в платье из алой тафты, которое обрисовывало ее ноги, спускалась по ледяному склону! – Это великолепно! – возбужденно кричала Даная. – Продолжай спуск… Мы почти закончили… Пока это самые лучшие снимки.
Длинная, развевающаяся по ветру юбка Галы обвила ее ноги, и, неожиданно вскрикнув, она резко поехала вперед, лыжи взвились в воздух, и она упала. Даная услышала, как вскрикнули остальные, и, затаив дыхание, увидела, что инструктор с необыкновенной скоростью объехал ее спереди, чтобы не дать Гале соскользнуть вниз по спуску. Помогая ей встать, Руди убедился, что она ударилась не очень сильно, и поднял большой палец вверх, чтобы показать остальным, что с Галой все в порядке. Затем, сняв куртку, обернул ею Галу и помог ей подняться по опасному склону.
Даная облегченно вздохнула, после того как, затаив от страха дыхание, стояла и наблюдала за происходящим. Боже, какое-то мгновение она думала, что Гала что-то себе повредила. Руди наклонился, чтобы подобрать что-то со снега, а потом подъехал к Данае.
– Вот, мадам, – произнес он, протягивая очень дорогую сережку: рубин, осыпанный бриллиантами. – Это из-за этого вы рисковали жизнью этой девушки, нет? Скажите, вы намерены убить ее, заморозив, или хотите, чтобы она сломала себе шею? Довольно, мадам, я в этом безумии больше не участвую.
– Все вовсе не так! – протестовала Даная. – Конечно, я не хотела, чтобы Гала повредила себе что-нибудь.
Уже сидя в кафе, Гала, завернутая в меха, наблюдала, как Моника массирует ей ноги и руки. Гектор принес ей горячего вина, чтобы поддержать ее, и Даная облегченно улыбалась, видя, как на ее лицо возвращаются краски.
– Слава тебе, Господи, ты в порядке! – воскликнула она. – Что произошло?
– Юбка запуталась в лыжах, – вздохнула Гала. – И прежде чем я поняла это, лыжи были уже в воздухе, а я летела вниз, с горы. – Она робко улыбнулась Данае: – Но ведь все в порядке? У тебя получилось то, что ты хотела?
– Конечно, да! – Даная обняла ее, улыбаясь. – Ты самая лучшая, ты ведь знаешь это, правда? – прошептала она. – Моя неукротимая модель. Со страниц журнала ты будешь бросать всем вызов, ты великолепно выглядишь, Гала.
– Да, благодаря Господу, все закончилось, – ответила та с улыбкой облегчения.
Даная улыбнулась в ответ:
– Как бы тебе сказать, Гала… У меня есть еще одна идея, и я хочу запечатлеть это на пленке, пока мы здесь.
Гала с болью взглянула на нее, и Даная торопливо добавила:
– Только еще один раз, Гала, и я обещаю тебе, что это в последний раз.
Гала куталась в мех, стараясь, чтобы глаза не выдали ее страх. Она уставилась в стакан с глинтвейном, дрожа от напряжения.
– Только еще раз, Даная, – согласилась она, – но на этом – все. Только один раз.
– Разве она не могла только изобразить это? – настойчиво спросил Гектор, поднимая глаза на великолепный деревянный домик с резными карнизами и украшенными лепкой балконами, которые на целый фут или больше были укрыты снежным покровом и гирляндами сосулек, похожих на сталактиты. На фоне ясного, чистого голубого неба он смотрелся, как настоящая новогодняя открытка.
Огромный, красного цвета, отороченный мехом мешок лежал посреди заснеженной крыши, и из него прямо на снег сыпались несметные сокровища. А Гала, дрожа от холода в белом атласном платье стоимостью пять тысяч долларов и в бриллиантах на сумму не менее полумиллиона, стояла, грациозно облокотившись на дымовую трубу со сбившейся назад красной бархатной шапкой Санта-Клауса.
– Знаешь, ей не очень хочется делать это, – пробормотала Фрости. – Она говорила мне, что страшно боится высоты. Ты же видел, что с ней было, когда Даная попросила ее пройтись в направлении края крыши?
– Ну, тогда объясни мне, ради Христа, для чего она все это делает? – со злостью в голосе спросил Гектор. – Даная просто спятила, неужели вы сами этого не понимаете? Когда я наблюдаю за тем, на что она толкает Галу, чтобы получить свои чертовы снимки, мне всегда приходит в голову одна мысль: за свое ли дело она взялась? Может, ей лучше снимать фильмы? По крайней мере, она сможет достичь там того, что так страстно добивается здесь. И вообще, никакой она не фотограф, а самый настоящий кинорежиссер!
– Ну, держитесь теперь! – крикнула Фрости. – Вот она сама…
В поле зрения появился крошечный желтый вертолет, который завис над долиной, прежде чем развернуться и взять курс на тот участок, где находился загородный домик.
Скрежеща зубами, Гала изо всех сил старалась не смотреть вниз, потому что, когда она делала это, ей опять представлялось бетонное покрытие расположенной в школьном дворе спортивной площадки с остроконечной, как копья, оградой… Но она дала себе клятву никогда не думать о Вейне Брейсуэлле… Она просто не должна этого делать.
Когда вертолет взмыл в воздух и направился к ней, Гала припомнила, как прилипла к школьной крыше, а Вейн в это время находился позади нее. Он все-таки отважился на это, конечно же, он будет называть ее тряпкой, но он не переставал подстрекать ее до тех пор, пока она, забыв об осторожности и разозлившись, решила показать себя окружившим ее и насмешливо глумящимся над ней сверстниками.
– Ну, что же, давай, сделай хотя бы один шаг, – вопили они. – Безвольная, старая Хильда не может даже шагу ступить наверх… – И это было правдой. У нее были совершенно нескоординированные движения, которые делали ее более неуклюжей. Отчаянно стараясь доказать им, что она такая же, как и они, смелая, Гала с нарочито важным видом проследовала за Вейном вплоть до каменного с уклоном выступа, где со страхом припала к кромке окна, вонзив пальцы в высохшую между камнями замазку. Затем, нащупав ступней опору, а рукою держась за выступ, она переползла через край и попала прямо на крышу. Подняв глаза, она целую минуту смотрела на Вейна, который взгромоздился на самый верх черепичной крыши. Его насмешливо-издевательский голос раздавался на весь школьный двор.
– Спорим, ты ни за что сюда не доберешься? – поддразнивал он.
Казалось, у нее сейчас сердце разорвется от страха, когда она, дюйм за дюймом, двигалась по высокому и крутому склону крыши, пока наконец не достигла цели. Корчась и гримасничая, Вейн продолжал смеяться:
– Спорим, ты не сможешь сделать этого, трусливая кошка! – Так он смеялся, балансируя на краю черепичной крыши с вытянутыми, как у канатоходца, руками.
Страх придал ей сил, и она, копируя его, медленно, шаг за шагом, следовала за ним в направлении расположенной в центре трубы, стараясь не смотреть вниз. Когда она была почти у цели, он начал кружиться возле нее, продолжая по-прежнему зубоскалить:
– Посмотри вниз, трусливая кошка, сейчас ты упадешь, – подсмеивался он, с самодовольным видом балансируя на крыше, держа руки на бедрах. Охваченная паникой, Гала сперва посмотрела вверх на Вейна, а затем вниз, на собравшихся на школьной площадке и смеющихся над нею детей.
Вдруг, совершенно неожиданно, небо начало кружиться перед глазами, слившись воедино со школьной площадкой. Затем послышались шум и крик, замелькали чьи-то лица. От страха у нее внутри все онемело, она прижалась к дымовой трубе. Вдруг среди шума голосов откуда-то с неба послышался рокот самолета или вертолета… Как будто в замедленной съемке, она наблюдала за тем, как нога Вейна соскользнула с края черепицы и он начал сползать с крыши с раскинутыми в разные стороны руками, которые как бы на лету старались ухватиться за нее.
– Хильда, Хильда! – кричал он, не спуская с нее расширившихся от ужаса глаз, а она тем временем пыталась протянуть ему руку.
– Хильда! – продолжал он кричать даже тогда, когда совершенно исчез из виду. А она стояла, припав к трубе, вытянув руку в направлении того места, где только что находился Вейн. Раздался душераздирающий крик, а затем один общий стон стоявших во дворе ребят. И только после этого она глянула вниз, где увидела распластанного на ограде Вейна, изо рта и тела которого струйками стекала кровь прямо на его побелевшие ноги, которые вдруг показались ей такими маленькими, детскими и беспомощными…
Желтый вертолет устремился вниз, приблизившись к ней, и в глазах Галы застыл панический страх: она совершенно забыла, где находится, что ей нужно делать… Ей казалось, что внизу та самая школьная площадка, а рядом – Вейн, которому она не смогла протянуть руку и который в результате погиб. Она тогда уже, стоя на крыше и глядя на сползающего вниз Вейна, знала, что если бы ему удалось ухватиться за ее руку, то она точно так же, как и он, закончила бы свою жизнь, повиснув на остроконечной ограде. И сейчас с ней происходило то же самое. Как только желтый вертолет взмыл вверх и приблизился к Гале, ей показалось, что он затмил собой солнце, свет постепенно угасал, а она все скользила и скользила вниз по крыше…
– Боже мой, Гала! – крикнула Фрости. – Держись!..
Но у Галы не было больше сил держаться. Тело ее было укутано белым шелковым платьем, напоминавшим дорогой и изысканный саван, и она свалилась с крыши великолепного, словно с картинки, домика.
ГЛАВА 34
Гала спала, напоминая Каролине невинного ребенка. Бледная, усталая и потрясенная, она лежала с закрытыми глазами, под длинными дугообразными ресницами пролегли лилово-серые тени. Мягкий рот слегка приоткрыт, а из него тянулась трубка, помогавшая ей дышать. Напротив сидел Маркус, который нежно гладил ее руку, держа в своей ладони и все время заглядывая ей в лицо, словно беспокоясь, как бы не разбудить ее неосторожным движением. Но ведь Гала так ни разу не приходила в сознание со дня того ужасного падения с крыши. Ей повезло, что сугроб глубиной четыре фута смягчил удар. Спинной мозг не пострадал, но было повреждено одно легкое, сломано ребро, а кости левого бедра раздробились на несколько осколков. После продолжительной операции они были собраны в одно целое и поддерживались с помощью стальных штифтов. И хотя результаты исследования мозга были положительными, Гала никак не могла выйти из состояния комы с того самого дня, когда произошло несчастье.
Ранним утром Каролину разбудили звонившие из Нью-Йорка Фрости и Гектор, которые истерично принялись обвинять во всем Данаю. Каролина была не в силах поверить тому, что довелось услышать в адрес Данаи, которую называли безрассудной, эгоистичной, пренебрегающим мнением других людей фотографом. Она намеренно заставила сниматься Галу в опасных условиях только для того, чтобы получить красивые фотографии. Еще они сообщили Каролине, что Гала находится сейчас в хирургическом отделении госпиталя и что Даная, как помешанная, мечется по больничным коридорам, требуя отчета о состоянии Галы, которую она, оказывается, любила, как собственную сестру. Она признается в том, что погубила Галу, что беда случилась по ее вине…
– И это действительно так, – убийственным тоном заключил Гектор.
Но как такое можно сказать о Данае, которую она так хорошо знала, взволнованно думала Каролина. Она несомненно была увлекающейся натурой; конечно, она помешана на своей работе и, что совершенно очевидно, стала достигнувшим вершины своего мастерства человеком. В то же время ее называют безрассудной, эгоистичной, пренебрегающей мнением других людей. В настоящий момент невозможно было узнать правду, поскольку Даная просто куда-то исчезла. Никто не знал, где она сейчас находилась. Работавшая под ее руководством информационная служба в Нью-Йорке только по телефону получала от нее сообщения, да и туда она целую неделю не звонила и не напоминала о себе ни Джесси-Энн, ни моделям. Каролина связалась по телефону с проживающей в Калифорнии матерью Данаи, но и та не знала, где находится ее дочь. Она просто скрылась из виду.
Нагнувшись вперед, Маркус дотрагивался кончиками пальцев до прикрытых век Галы. В этом жесте было столько нежности, что на глазах Каролины выступили слезы. «Бедный Маркус, бедная, бедная Гала… Пожалуйста, ну, пожалуйста, – молила она, – пусть Гала останется жива, пусть у нее все будет в порядке…» Но веки ее, словно притянутые магнитом, были опущены вниз, а полумрак больничных покоев нарушало лишь тиканье приборов, контролирующих мозговые функции пострадавшей. На другом мониторе высвечивались частота сердцебиения и пульс, которые были отражением жизненного ритма Галы. «Такая молодая девушка, у которой вся жизнь впереди, так много замечательных перспектив. Ну и Даная, – думала Каролина беспомощно. – Как только она могла такое сделать?»
Она вздрогнула, как бы очнувшись, после того как тишину нарушил Маркус, обратившись к ней с вопросом:
– Почему бы тебе не вернуться в отель и отдохнуть там немного? А я посижу здесь с Галой.
Внезапно ее охватила усталость, которую так долго она старалась не замечать, и она ощутила страстное желание прилечь.
– Я позвоню тебе… если потребуется, – тихо прошептал Маркус, страшась произнести вслух те слова, которых они боялись.
Каролина положила руки ему на плечи и с минуту простояла так в полном безмолвии, а затем покинула тихую комнату. Добравшись до отеля, который находился всего лишь в нескольких кварталах от госпиталя, она, оставив на столе записку с просьбой немедленно разбудить ее, если будут звонить из больницы, обессиленная, свалилась в постель. Перед тем как заснуть, последней мыслью, промелькнувшей в ее голове, была та, что если кто и поможет Гале, то только Маркус.
– Гала? – прошептал Маркус, ближе наклоняясь вперед, чтобы его было лучше слышно. – Гала, любовь моя, я здесь, с тобой… Я держу твою руку… Ты ведь просто уснула, дорогая, а когда проснешься, то все, что с тобой произошло, покажется тебе дурным сном… просто дурным сном, дорогая… И все. Знаешь, что будет потом, когда ты поправишься? Мы поедем отдохнуть, ты и я. Ну, что скажешь, Гала? Мы уедем на Эльютеру; тебе очень понравится там. Домик находится рядом с пляжем, и на ночь мы оставим окна открытыми, чтобы можно было слушать звук морского прибоя. Я буду приносить тебе манго и дыни на завтрак, а омаров к ужину мы станем ловить сами… Будет светить такое горячее солнце, Гала, а море, как шелк, будет окутывать нас своим нежным теплом. А поутру тебя разбудит птичий гомон, который к ночи сменится пением цикад. И это будут такие нежные, теплые ночи, Гала, которых еще никогда не было в твоей жизни…
Так он разговаривал всю долгую ночь с лежавшей в беспамятстве Галой, нежно поглаживая ее руку, целуя в щеку, напевая любимую ими мелодию, делясь с ней планами на будущее, рассказывая о своих стремлениях, о том, как безумно он любит своего младшего братика Джона, и о том, что и у них будут дети…
– Очень много детей, – пообещал он…
– Извините, месье, – деликатно обратилась к нему больничная сестра. – Думаю, вам следует немного отдохнуть, вы сидите здесь целые сутки. Посмотрите в окно: уже светает.
– Раздвиньте занавески, – вдруг скомандовал Маркус. – Пусть Гала увидит, как восходит солнце.
Сестра бросила на него нерешительный взгляд: может, молодой человек слегка спятил? Сначала всю ночь напролет беседовал со спящей, а теперь хочет, чтобы эта несчастная девушка еще и увидела что-то?
Занялась заря, и на окутанном серой дымкой небе взошло красное солнце.
– Гала, ты должна это увидеть! – закричал Маркус, крепко схватив ее за руку. – Гала, это сияние нового дня. Ну, давай, просыпайся, дорогая, встань вместе со мною и посмотри сюда…
Пристальным взглядом он смотрел на нее, призывая открыть глаза. Но по-прежнему единственными признаками жизни были едва заметное дыхание и горевшая на мониторе осцилограмма, говорившие о том, что Гала еще жива.
Совершенно обессиленный, Маркус, опустившись снова на стул, не отрывал от Галы печальных глаз.
– Давайте я принесу вам немного кофе, месье, – предложила медсестра. – Вам надо что-нибудь поесть. Нельзя же все время быть голодным.
Согласившись только выпить кофе, Маркус пристальным взглядом рассматривал многочисленные трубки, которые поддерживали жизнь Галы: трубка во рту помогала ей дышать и расширять объем пораженного легкого до таких размеров, которые бы позволили ему возобновить свою нормальную функцию; трубка, которая питала организм нужной дозой антибиотиков; трубка, вводившая в организм необходимое количество жидкости; электроды, обвивавшие голову и грудь Талы… Поставив свою чашку, он снова взял ее руку.
– Гала, – решительно начал он, – выслушай меня. Я никуда отсюда не уйду, и ты знаешь это. Поэтому лучше уж просыпайся, потому что мы найдем гораздо более подходящие места для нашего времяпрепровождения… Я хочу отвезти тебя домой, Тала… Ну, давай же, крошка, вставай, идем домой…
Придя утром в больницу, Каролина застала Маркуса спящим, а рука Галы продолжала покоиться в его руке.
– Он не оставляет ее в покое, – прошептала сестра, по-видимому, очень тронутая преданностью Маркуса. – Он, не переставая, разговаривает с ней так, словно она что-то слышит или отвечает ему… Никогда не приходилось видеть ничего подобного. – Снова сняв показания монитора, она, удивившись, произнесла: – Скорость пульса упала, сейчас у нее совершенно нормальный пульс… И сердце тоже работает в нормальном ритме. Вчера вечером пульс был очень неравномерным.
Она вызвала врача, который, осмотрев Галу, сообщил, что больная чувствует себя лучше. Гала теперь может дышать сама, без помощи вентиляционной трубки. «Наконец-то появился хоть какой-то лучик надежды, – подумала Каролина, – а ведь вчера еще все казалось совершенно безнадежным». Она сидела на краешке кровати и наблюдала за больной, в то время как Маркус находился в полудреме.
Вдруг Маркус, резко вздрогнув, проснулся. Глядя на Каролину, он произнес:
– Клянусь, во сне Гала пожала мне руку.
– Ты уверен, Маркус? Ты же спал и мог принять желаемое за действительное.
– Нет! – воскликнул он раздраженно. – Я не спал… Я чувствовал движение ее руки. Говорю тебе, Каролина, Гала двигала рукой! Гала, – прошептал он, нагнувшись к ней для поцелуя, – дорогая Гала, я здесь. Я чувствовал твое рукопожатие. Сожми снова мою руку, и тогда я буду знать точно, что ты меня слышишь. – Рука Галы слегка шевельнулась, и Маркус торжествующе посмотрел на Каролину. – Гала, о, Гала! – смеясь и плача повторял он. – Девочка моя, наконец-то…
Только ближе к вечеру Тала заговорила, однако глаз она так и не смогла открыть. Сначала беззвучно зашевелились губы, и на бледном лице отразилась такая гамма эмоций, будто она подыскивала подходящий орган, способный воспроизводить функцию речи и подобрать нужное слово из громоздившейся в ее мозгу массы фраз, чтобы сказать ему то, что думала.
– Маркус, – прошептала она еле слышным, слабым голоском. – Маркус… где солнце… возьми меня туда, где солнце.
– Я увезу тебя, Гала, – пробормотал он, – сразу, как только ты поправишься. И солнце, и домик на пляже ждут твоего приезда… Все, что тебе сейчас требуется, это поскорее выздороветь, детка…
Встретившись взглядом с затуманенными слезами глазами Каролины, Маркус эмоционально произнес:
– Вот это – по-нашему. Моя Гала – настоящий боец, она обязательно победит.
Гала снова уснула, но, по мнению докторов, это был сон, который сопутствует идущему на поправку человеку. Однако Каролине показалось, что лицо Галы во сне носило печать беспокойства: глаза ее под закрытыми веками беспрестанно вздрагивали, будто ей снились кошмарные сны. И только поздней ночью, почти перед самым рассветом, Гала наконец-то открыла их и посмотрела на присутствующих.
– Я должна… вам сказать, – прерывистым голосом шептала она… – Даная… ни в чем не виновата… Это все… связано с моим детством… – Глаза ее тревожно смотрели на Каролину. – Это все… моя глупая… ошибка.
– Не беспокойся, дорогая, – успокоила Каролина, нежно гладя ее волосы. – Наконец-то все кончилось, и тебе не нужно об этом думать.
Гала печально взглянула на Маркуса.
– Где… Даная? – прошептала она.
– Данаи здесь нет, детка, – ответил ей Маркус, стараясь не возвращаться больше к этой теме. – Сразу, как только ты начала выздоравливать, она уехала…
– Я знала, что она… уедет… но она же не… виновата… Вы должны ее… найти… сказать ей… что все в порядке… Найдите Вика… Вик… поможет ей… Вы должны найти Вика, – настаивала она еле слышным шепотом. – Он сейчас очень нужен Данае… – Глаза ее снова закрылись, а грудь непрерывно вздымалась и опускалась от усилий снова заговорить.
– Я найду ее, Гала, – пообещала Каролина, тревожно глядя на больную.
– Вик, – снова прошептала она, – Даная…
– Я обещаю тебе, мы обязательно ее разыщем, – пообещал Маркус. – Не беспокойся по этому поводу, дорогая, просто лежи и отдыхай.
– Маркус, не уходи, – тихо попросила Гала. В этот момент выражение ее лица было таким безмятежным, будто она освободилась от тяжкой ноши. – Я люблю… тебя.
Каролина на цыпочках вышла из комнаты, оставив наедине молодых людей, которые, скрестив ладони на белой простыне, сидели, встречая рассвет нового дня, озарившего комнату золотыми лучами. Возвратившись в гостиницу, Каролина принялась срочно звонить в Нью-Йорк: сначала Джесси-Энн, которая, как на иголках, ждала известий о состоянии здоровья Галы, а затем в телевизионную службу новостей, чтобы узнать, где находится Вик Ломбарди.
Ранним утром Каролину разбудили звонившие из Нью-Йорка Фрости и Гектор, которые истерично принялись обвинять во всем Данаю. Каролина была не в силах поверить тому, что довелось услышать в адрес Данаи, которую называли безрассудной, эгоистичной, пренебрегающим мнением других людей фотографом. Она намеренно заставила сниматься Галу в опасных условиях только для того, чтобы получить красивые фотографии. Еще они сообщили Каролине, что Гала находится сейчас в хирургическом отделении госпиталя и что Даная, как помешанная, мечется по больничным коридорам, требуя отчета о состоянии Галы, которую она, оказывается, любила, как собственную сестру. Она признается в том, что погубила Галу, что беда случилась по ее вине…
– И это действительно так, – убийственным тоном заключил Гектор.
Но как такое можно сказать о Данае, которую она так хорошо знала, взволнованно думала Каролина. Она несомненно была увлекающейся натурой; конечно, она помешана на своей работе и, что совершенно очевидно, стала достигнувшим вершины своего мастерства человеком. В то же время ее называют безрассудной, эгоистичной, пренебрегающей мнением других людей. В настоящий момент невозможно было узнать правду, поскольку Даная просто куда-то исчезла. Никто не знал, где она сейчас находилась. Работавшая под ее руководством информационная служба в Нью-Йорке только по телефону получала от нее сообщения, да и туда она целую неделю не звонила и не напоминала о себе ни Джесси-Энн, ни моделям. Каролина связалась по телефону с проживающей в Калифорнии матерью Данаи, но и та не знала, где находится ее дочь. Она просто скрылась из виду.
Нагнувшись вперед, Маркус дотрагивался кончиками пальцев до прикрытых век Галы. В этом жесте было столько нежности, что на глазах Каролины выступили слезы. «Бедный Маркус, бедная, бедная Гала… Пожалуйста, ну, пожалуйста, – молила она, – пусть Гала останется жива, пусть у нее все будет в порядке…» Но веки ее, словно притянутые магнитом, были опущены вниз, а полумрак больничных покоев нарушало лишь тиканье приборов, контролирующих мозговые функции пострадавшей. На другом мониторе высвечивались частота сердцебиения и пульс, которые были отражением жизненного ритма Галы. «Такая молодая девушка, у которой вся жизнь впереди, так много замечательных перспектив. Ну и Даная, – думала Каролина беспомощно. – Как только она могла такое сделать?»
Она вздрогнула, как бы очнувшись, после того как тишину нарушил Маркус, обратившись к ней с вопросом:
– Почему бы тебе не вернуться в отель и отдохнуть там немного? А я посижу здесь с Галой.
Внезапно ее охватила усталость, которую так долго она старалась не замечать, и она ощутила страстное желание прилечь.
– Я позвоню тебе… если потребуется, – тихо прошептал Маркус, страшась произнести вслух те слова, которых они боялись.
Каролина положила руки ему на плечи и с минуту простояла так в полном безмолвии, а затем покинула тихую комнату. Добравшись до отеля, который находился всего лишь в нескольких кварталах от госпиталя, она, оставив на столе записку с просьбой немедленно разбудить ее, если будут звонить из больницы, обессиленная, свалилась в постель. Перед тем как заснуть, последней мыслью, промелькнувшей в ее голове, была та, что если кто и поможет Гале, то только Маркус.
– Гала? – прошептал Маркус, ближе наклоняясь вперед, чтобы его было лучше слышно. – Гала, любовь моя, я здесь, с тобой… Я держу твою руку… Ты ведь просто уснула, дорогая, а когда проснешься, то все, что с тобой произошло, покажется тебе дурным сном… просто дурным сном, дорогая… И все. Знаешь, что будет потом, когда ты поправишься? Мы поедем отдохнуть, ты и я. Ну, что скажешь, Гала? Мы уедем на Эльютеру; тебе очень понравится там. Домик находится рядом с пляжем, и на ночь мы оставим окна открытыми, чтобы можно было слушать звук морского прибоя. Я буду приносить тебе манго и дыни на завтрак, а омаров к ужину мы станем ловить сами… Будет светить такое горячее солнце, Гала, а море, как шелк, будет окутывать нас своим нежным теплом. А поутру тебя разбудит птичий гомон, который к ночи сменится пением цикад. И это будут такие нежные, теплые ночи, Гала, которых еще никогда не было в твоей жизни…
Так он разговаривал всю долгую ночь с лежавшей в беспамятстве Галой, нежно поглаживая ее руку, целуя в щеку, напевая любимую ими мелодию, делясь с ней планами на будущее, рассказывая о своих стремлениях, о том, как безумно он любит своего младшего братика Джона, и о том, что и у них будут дети…
– Очень много детей, – пообещал он…
– Извините, месье, – деликатно обратилась к нему больничная сестра. – Думаю, вам следует немного отдохнуть, вы сидите здесь целые сутки. Посмотрите в окно: уже светает.
– Раздвиньте занавески, – вдруг скомандовал Маркус. – Пусть Гала увидит, как восходит солнце.
Сестра бросила на него нерешительный взгляд: может, молодой человек слегка спятил? Сначала всю ночь напролет беседовал со спящей, а теперь хочет, чтобы эта несчастная девушка еще и увидела что-то?
Занялась заря, и на окутанном серой дымкой небе взошло красное солнце.
– Гала, ты должна это увидеть! – закричал Маркус, крепко схватив ее за руку. – Гала, это сияние нового дня. Ну, давай, просыпайся, дорогая, встань вместе со мною и посмотри сюда…
Пристальным взглядом он смотрел на нее, призывая открыть глаза. Но по-прежнему единственными признаками жизни были едва заметное дыхание и горевшая на мониторе осцилограмма, говорившие о том, что Гала еще жива.
Совершенно обессиленный, Маркус, опустившись снова на стул, не отрывал от Галы печальных глаз.
– Давайте я принесу вам немного кофе, месье, – предложила медсестра. – Вам надо что-нибудь поесть. Нельзя же все время быть голодным.
Согласившись только выпить кофе, Маркус пристальным взглядом рассматривал многочисленные трубки, которые поддерживали жизнь Галы: трубка во рту помогала ей дышать и расширять объем пораженного легкого до таких размеров, которые бы позволили ему возобновить свою нормальную функцию; трубка, которая питала организм нужной дозой антибиотиков; трубка, вводившая в организм необходимое количество жидкости; электроды, обвивавшие голову и грудь Талы… Поставив свою чашку, он снова взял ее руку.
– Гала, – решительно начал он, – выслушай меня. Я никуда отсюда не уйду, и ты знаешь это. Поэтому лучше уж просыпайся, потому что мы найдем гораздо более подходящие места для нашего времяпрепровождения… Я хочу отвезти тебя домой, Тала… Ну, давай же, крошка, вставай, идем домой…
Придя утром в больницу, Каролина застала Маркуса спящим, а рука Галы продолжала покоиться в его руке.
– Он не оставляет ее в покое, – прошептала сестра, по-видимому, очень тронутая преданностью Маркуса. – Он, не переставая, разговаривает с ней так, словно она что-то слышит или отвечает ему… Никогда не приходилось видеть ничего подобного. – Снова сняв показания монитора, она, удивившись, произнесла: – Скорость пульса упала, сейчас у нее совершенно нормальный пульс… И сердце тоже работает в нормальном ритме. Вчера вечером пульс был очень неравномерным.
Она вызвала врача, который, осмотрев Галу, сообщил, что больная чувствует себя лучше. Гала теперь может дышать сама, без помощи вентиляционной трубки. «Наконец-то появился хоть какой-то лучик надежды, – подумала Каролина, – а ведь вчера еще все казалось совершенно безнадежным». Она сидела на краешке кровати и наблюдала за больной, в то время как Маркус находился в полудреме.
Вдруг Маркус, резко вздрогнув, проснулся. Глядя на Каролину, он произнес:
– Клянусь, во сне Гала пожала мне руку.
– Ты уверен, Маркус? Ты же спал и мог принять желаемое за действительное.
– Нет! – воскликнул он раздраженно. – Я не спал… Я чувствовал движение ее руки. Говорю тебе, Каролина, Гала двигала рукой! Гала, – прошептал он, нагнувшись к ней для поцелуя, – дорогая Гала, я здесь. Я чувствовал твое рукопожатие. Сожми снова мою руку, и тогда я буду знать точно, что ты меня слышишь. – Рука Галы слегка шевельнулась, и Маркус торжествующе посмотрел на Каролину. – Гала, о, Гала! – смеясь и плача повторял он. – Девочка моя, наконец-то…
Только ближе к вечеру Тала заговорила, однако глаз она так и не смогла открыть. Сначала беззвучно зашевелились губы, и на бледном лице отразилась такая гамма эмоций, будто она подыскивала подходящий орган, способный воспроизводить функцию речи и подобрать нужное слово из громоздившейся в ее мозгу массы фраз, чтобы сказать ему то, что думала.
– Маркус, – прошептала она еле слышным, слабым голоском. – Маркус… где солнце… возьми меня туда, где солнце.
– Я увезу тебя, Гала, – пробормотал он, – сразу, как только ты поправишься. И солнце, и домик на пляже ждут твоего приезда… Все, что тебе сейчас требуется, это поскорее выздороветь, детка…
Встретившись взглядом с затуманенными слезами глазами Каролины, Маркус эмоционально произнес:
– Вот это – по-нашему. Моя Гала – настоящий боец, она обязательно победит.
Гала снова уснула, но, по мнению докторов, это был сон, который сопутствует идущему на поправку человеку. Однако Каролине показалось, что лицо Галы во сне носило печать беспокойства: глаза ее под закрытыми веками беспрестанно вздрагивали, будто ей снились кошмарные сны. И только поздней ночью, почти перед самым рассветом, Гала наконец-то открыла их и посмотрела на присутствующих.
– Я должна… вам сказать, – прерывистым голосом шептала она… – Даная… ни в чем не виновата… Это все… связано с моим детством… – Глаза ее тревожно смотрели на Каролину. – Это все… моя глупая… ошибка.
– Не беспокойся, дорогая, – успокоила Каролина, нежно гладя ее волосы. – Наконец-то все кончилось, и тебе не нужно об этом думать.
Гала печально взглянула на Маркуса.
– Где… Даная? – прошептала она.
– Данаи здесь нет, детка, – ответил ей Маркус, стараясь не возвращаться больше к этой теме. – Сразу, как только ты начала выздоравливать, она уехала…
– Я знала, что она… уедет… но она же не… виновата… Вы должны ее… найти… сказать ей… что все в порядке… Найдите Вика… Вик… поможет ей… Вы должны найти Вика, – настаивала она еле слышным шепотом. – Он сейчас очень нужен Данае… – Глаза ее снова закрылись, а грудь непрерывно вздымалась и опускалась от усилий снова заговорить.
– Я найду ее, Гала, – пообещала Каролина, тревожно глядя на больную.
– Вик, – снова прошептала она, – Даная…
– Я обещаю тебе, мы обязательно ее разыщем, – пообещал Маркус. – Не беспокойся по этому поводу, дорогая, просто лежи и отдыхай.
– Маркус, не уходи, – тихо попросила Гала. В этот момент выражение ее лица было таким безмятежным, будто она освободилась от тяжкой ноши. – Я люблю… тебя.
Каролина на цыпочках вышла из комнаты, оставив наедине молодых людей, которые, скрестив ладони на белой простыне, сидели, встречая рассвет нового дня, озарившего комнату золотыми лучами. Возвратившись в гостиницу, Каролина принялась срочно звонить в Нью-Йорк: сначала Джесси-Энн, которая, как на иголках, ждала известий о состоянии здоровья Галы, а затем в телевизионную службу новостей, чтобы узнать, где находится Вик Ломбарди.