В предыдущих главах мы рассказывали об Алиовсате Гулиеве - ученом, руководителе. Обратимся теперь к не менее интересной стороне жизни этого замечательного ученого и расскажем, каким он был в быту.
Как часто, к сожалению, мы сталкиваемся с тем, что человек, публично исповедующий одни принципы, в жизни придерживается совсем иных правил. Двойной стандарт стал для многих нормой.
Не таким был Алиовсат Гулиев. Требования, предъявляемые им к другим, были правилами, по которым жил и сам ученый, а с близкими своими Алиовсат муаллим был столь же строг и щепетилен, как и с сотрудниками.
Но было в нем строгости столько же, сколько и нежности, требовательности не меньше, чем внимания и заботы.
Рано лишившийся матери, Алиовсат Гулиев отдал всю сыновью любовь отцу. Не было года, чтобы он не появлялся в родном селе, и эти дни превращались в праздник не только для гызылагаджских Гулиевых, но и для всей округи.
Алиовсат муаллим никогда не приезжал один. Он всегда привозил гостей. Среди них были ученые: Гейдар Гусейнов, Мустафа Топчубашев, Джафар Хандан, Абдулла Гараев, Мамед Ариф Дадашзаде, Алисохбат Сумбатзаде, Зульфали Ибрагимов, Халил Алимирзоев, Играр Алиев, Махмуд Исмайлов, Зия Буниятов. Приезжали и деятели искусства: Алиага Кюрчайлы, Азер Сарабский, врач, поэт и композитор Миркязым Асланлы, Гулу Аскеров, Рубаба Мурадова, ашуги Панах Панахов, Бейляр Гадиров и другие.
Этих именитых и известных людей Алиовсат Гулиев всегда знакомил с отцом. Его нимало не смущало, что Наджафкули киши был простым хлопкоробом, что он был неграмотен и мог разве что поставить свою подпись под каким-нибудь документом. Алиовсат муаллим гордился своим отцом, его трудолюбием, природным умом, сказочным гостеприимством, неиссякаемым юмором и буйной фантазией. Он уважал отца, в котором видел корень рода Гулиевых.
И Наджафкули киши тоже гордился успехами сына. С крестьянской простотой он радовался тому, что его Алиовсат стал в городе большим человеком, водит дружбу со знаменитыми людьми и они уважают его. Периодически собираясь в Баку, он с гордостью объявлял односельчанам:
- Еду в Баку, Алиовсат будет меня ремонтировать.
В такие приезды "ремонтом" Наджафкули киши занимались лучшие врачи республики. Во-первых, потому что уважение, которое испытывал к отцу Алиовсат муаллим, невольно передавалось и им, а во-вторых, сам Наджафкули киши был столь весел и обаятелен, остроумен и неистощим на выдумки, что каждый невольно проникался к нему симпатией.
Абульфаз Гулиев вспоминает один из приездов брата в Гызылагадж.
Это было в августе 1949 года. Алиовсат муаллим приехал не один, с ним был его друг, великий ученый, философ, академик Гейдар Гусейнов.
Алиовсат муаллим первым делом хотел увидеться с отцом, познакомить с ним Гейдара Гусейнова. Поэтому, едва приехав, гости спросили, где Наджафкули киши.
- Он в поле, - отвечал Абульфаз.
Кто-то предложил тут же оседлать коня и поскакать за Наджафкули киши.
- Зачем же мучить лошадь, - запротестовал Гейдар Гусейнов, - когда у нас машина?
- Садись с нами, - предложил брату Алиовсат муаллим, - покажешь дорогу.
Участок, где работал Наджафкули киши, был километрах в семи-восьми от села. В то время звену Гулиева в знак особой чести и признания трудовых заслуг было доверено выращивать новый, египетский сорт хлопка, который отличался высокой урожайностью и необычайной, чуть ли не в человеческий рост, длиной побегов.
Наджафкули киши, высоко засучив брюки и повязав голову платком, чтобы не палило солнце, занимался поливкой посевов. Его с трудом можно было разглядеть среди побегов хлопчатника. Увидев сыновей и гостя с ними, он бросил шланг на землю и пошел к приехавшим. Поздоровались, расцеловались. Алиовсат муаллим познакомил отца с Гейдаром Гусейновым.
- Мы за тобой приехали, Леле, собирайся.
- Сейчас, только воду закрою, - отвечал отец.
Наджафкули киши закрыл кран и пошел к канаве, чтобы смыть грязь с ног. Увидев это, Гейдар Гусейнов стремительно подбежал к Наджафкули киши, взял его под руки и усадил на переднее сидение.
- Мы все в долгу перед такими, как ты, людьми труда с измазанными в земле ногами. Лишь бы сердце было чистым, а машину можно и отмыть.
***
Каждый приезд Алиовсат муаллима в Гызылагадж становился событием не только для села, но и для всего района. Встретиться с именитым односельчанином приходили и простые гызылагаджцы, и председатель колхоза, и секретарь райкома, приезжало районное руководство. Алиовсат Гулиев стал для односельчан заступником, помощником, своего рода неформальным депутатом в Баку. Все тянулись к нему со своими проблемами: одного надо поместить в больницу, другому - помочь с работой, третьему - с учебой. Он выслушивал каждого, все просьбы заносил в специальную тетрадь, а вернувшись в Баку, брался за их исполнение.
Он не отказывал никому, будь то уборщица сельской школы, которая просила помочь ее сыну, окончившему медицинское училище, поступить в медицинский институт, или сельские аксакалы, озабоченные отсутствием на сельском кладбище коллектора, из-за чего вода размывает могилы. Алиовсат муаллим во все просьбы вникал и все обязательно исполнял.
Люди отвечали ему за это глубокой благодарностью. В 1964 году, когда скончался Наджафкули киши, все село принимало участие в организации поминок, каждый считал святым долгом внести свою посильную лепту. Думается, здесь проявилась не только благодарность к всеобщему радетелю и заступнику Алиовсат муаллиму. Семью Гулиевых вообще любили в Гызылагадже, а трудолюбивый, не теряющий оптимизма в любой ситуации Наджафкули пользовался особой любовью односельчан.
Вернувшись после похорон отца в Баку, Алиовсат Гулиев написал полное любви и благодарности, проникновенное письмо другу детства Алисафтару, в чьем доме он прожил все дни траура. Ниже мы приводим это письмо, в каждой строке которого ощущается любовь ученого к родной земле, его неразрывная связь со своими корнями, с истоками, к чьей живительной силе он припадал в минуты душевной скорби.
"Моему дорогому Алисафтару и его прекрасной семье.
Дорогие мои! О многом хотел бы я написать. Мне есть что сказать вам. Я хотел бы отдельно рассказать о каждом члене вашей семьи. Но, к сожалению, слишком большая занятость лишает меня такой возможности, и я вынужден лишь в короткой форме выразить вам свои чувства и переживания.
Как вы знаете, нашу семью постигло огромное несчастье. Смерть Леле очень сильно потрясла меня, я до сих пор еще не могу примириться с этой утратой. Его добрый смех, приветливая улыбка, занимательные рассказы, мягкий голос - все это, как кадры киноленты, постоянно проходит перед моими глазами, звучит в моих ушах.
Мне все кажется, что пройдет время и перед ноябрьскими, новогодними, первомайскими праздниками, накануне Новруз байрама в нашем блоке вновь раздастся громкий голос Леле, и, заслышав шаги, мы все радостно бросимся его встречать. Каждый приезд Леле вызывал необычайное оживление не только в нашей семье, но и у соседей. Разве может кто-то или что-то заменить возникшую вдруг пустоту? Мысль об этом приводит меня в ужас. Осознание, что Леле ушел от нас навсегда, не дает мне покоя.
Да, мои дорогие, надо смириться с истиной, что теперь мы осиротели в полном смысле этого слова. Какое мучительное горе потерять в течение нескольких лет дядю Музаффара, потом Амира, а теперь и Леле. Не могу представить себе, как, с какими чувствами и мыслями буду я навещать Сальяны. Мне теперь кажется, что не только приезжать в село, но даже издали проезжать мимо него станет для меня невыносимой мукой. Есть ли для меня большее горе, мои дорогие, чем видеть отчий дом без Леле?!
Конечно, я рожден на гызылагаджской земле, и, пока существует мир и в моей груди бьется сердце, имя и жители нашего села всегда будут для меня самыми родными, мысли о Гызылагадже постоянно будут согревать мне душу. С другой стороны, в этой земле покоятся моя безвременно погибшая в страшной катастрофе мать и почти три месяца боровшийся с тяжелой болезнью отец. Разве имею я право хоть на миг забыть о Гызылагадже?
Алисафтар, друг мой! Если после долгого отсутствия я нашел в вашем доме силы в какой-то степени победить постигшее нас горе, за это я в первую очередь должен благодарить вашу семью. Сейчас перед моими глазами, как картины, встают твой чистый и аккуратный дом, твои прекрасно воспитанные дети, которые, печально вздыхая, смотрели на меня с приветливой преданностью и были готовы с бесконечным уважением выполнить любую мою просьбу - одним словом, все, что я пережил и перечувствовал в стенах твоего дома. Я хочу отдельно сказать о каждом из вас.
Алисафтар!
Всю свою сознательную жизнь я никогда не сомневался в том, что между нами существует какая-то сверхъестественная близость. Ведь не зря наши матери постоянно рассказывали нам, что мы - молочные братья. А разве может быть большее основание для того, чтобы между людьми возникла подобная невероятная близость? Но никогда я не ощущал силу этой близости так, как в последние дни. Быть может, для того чтобы человек почувствовал всю глубину и значение подобной близости, он должен испытать трагедию, которая потрясет ему душу?! В самом деле, в трудные, трагические минуты жизни каждый из нас испытывает особую потребность в дружбе, близких людях. Подставив мне плечо в эти тяжелые дни, ты словно старался поддержать мои уходящие силы, делил со мной горе, тяжело вздыхая, безутешно плакал вместе со мной, а иногда, желая утешить меня, пытался сделать так, чтобы я хоть на миг забыл о своем трауре.
Теперь я хочу сказать несколько слов о твоей дорогой, глубоко почитаемой мной Шовкет.
Она много заботилась о Леле, пока он был жив. А когда Леле скончался, стала одной из основных фигур на его поминках и взвалила на себя самую физически тяжелую работу.
Разве смогу я когда-нибудь забыть, как она вставала на рассвете, чтобы приготовить мне завтрак, а потом, запыхавшись, бежала к нам во двор, растапливала, обжигаясь, тендир, с раскрасневшимся от жара лицом орудовала раскаленными тазами, в которых готовился обед для поминок?!
А моя маленькая Амина?! Вернувшись в Баку, я много рассказывал своим дочерям, как был покорен ее умом, рассудительностью, мастерством, воспитанием. С рассвета до глубокой ночи Аминаша была поглощена хлопотами о большой семье, не зная усталости, убирала, наводила порядок, готовила обед, принимала всех приходящих и даже умудрялась найти время, чтобы съездить в Сальяны за покупками. И ни разу я не услышал от нее ворчания, жалоб на усталость! Амина так глубоко запечатлелась в моей памяти, что я еще долго не устану говорить о ней.
А наш Платоныч?!
Он часто приезжал к нам, в Баку, но я тогда не удосужился до конца постичь его. Мне удалось познать истинную цену нашему Платонычу, только когда я приехал в деревню. Сколько усилий прикладывал он ежедневно и ежечасно, чтобы создать мне в вашем доме спокойную жизнь! Разве можно забыть, как он на рассвете зажимал рты петухам и курам, отважно оберегая сон дяди Алиовсата?!
Твои младшие, безгрешные дети Рауфчик, Сейранчик, Рза "Афганлы", мой дорогой Салехчик - их лица, как на кадрах киноленты, постоянно перед моими глазами. И я мечтаю когда-нибудь обнять их всех сразу, прижать к груди.
Алисафтар! Помнят ли твои дети мои просьбы не косить траву и не полоть сорняки в жаркое время дня, не купаться в арыке и другие наставления?
Снова ли вся тяжесть ухода за садиком во дворе падает на плечи бедняги Рзы? Все ли еще краснеют глаза моего дорогого Салехчика, когда он возится в земле?
Дорогие мои!
Как можете, оберегайте детей от всевозможных дворовых бед! Делайте все для того, чтобы они выросли здоровыми и всесторонне развитыми. Алисафтар, эти замечательные дети со временем станут твоим неисчерпаемым богатством. Всегда помни об этом!
Алисафтар! Уже светает, из опасения, что ты не сможешь разобрать моего почерка, я диктую это письмо Дине. И хотя я еще многое хотел вам сказать, но мне жалко Дину, чьи глаза уже закрываются сами собой.
Будь я во сто крат умней, все равно не смог бы перечислить всех односельчан, трудившихся на поминках отца. Это не один, не два, не три человека. Они подобны огромной армии. Пусть же эти простые и бескорыстные люди не обижаются на меня и будут уверены, что я помню каждого из них. Я буду вечно поклоняться их чистым сердцам, совести, открытым и светлым лицам.
Бабаш, Балаш, Ненеш, Солтан, Валида, Тоит, Аждар, Гейдар, Аббасага, Агагусейн, Гюльханум, тетя Забита, ее замечательный сын Гюльгусейн, наш двоюродный брат Алиага и другие... Разве можно перечислить всех поименно?!
Алисафтар! Я еще раз прошу тебя, передай мою глубокую благодарность всем в Гызылагадже, каждому в отдельности. Я желаю всем вам самой главной ценности в мире - здоровья, желаю вам, вашим семьям, детям счастья и успехов. Запомни, сколько бы лет ни прошло, когда мои волосы поседеют и поредеют, глаза утратят остроту зрения, одолеваемый тысячью болезней я буду биться в когтях смерти, и тогда меня невозможно будет оторвать от вас, от родного народа. Пусть телом я далеко от вас, но, чувствуя душой себя всегда в вашем окружении, я ощущаю, как ваши сердца бьются рядом. Верьте, что ветры, проносящиеся над нашей родной землей, всегда будут доносить до меня согревающие мне душу свежесть и чистоту ваших сердец.
Крепко обнимаю вас.
Всей душой ваш
Алиовсат Гулиев
20 августа 1964 года, гор. Баку".
Для Алиовсата Гулиева, человека поразительной искренности, понятие "малая родина" было не пустым словом, а чем-то живым, отзывающимся в душе теплом или болью, радостью или горем. Он тосковал вдали от нее и потому радостно и с почетом принимал дома односельчан, вникал в их нужды и заботы, всячески помогал им. Это нужно было ему самому, нужно не для тщеславной демонстрации своих возможностей и всемогущества, а чтобы, находясь в Баку, ощутить себя частицей Гызылагаджа. У этого человека, который физически оторвался от родных корней, духовная связь не прерывалась ни на день. Он ощущал постоянную потребность ступить ногой на родную землю.
Рассказывает Афаг Гулиева:
"Помню, как-то в Гызылагадже он спросил меня:
- Чита, а что такое для тебя родина?
Я стала с пафосом говорить ему то, чему нас учили в школе, мол, родина, отчизна и т.д.
- А для меня родина, - сказал он, - вот эта старая избушка на курьих ножках, и эта дорога - тоже родина, по ней я шел в школу пешком. И маленькая речушка вдали - тоже родина, и эти ивы, которые растут, - родина.
У него было свое чувство родины, не вписывающееся в рамки официальной пропаганды. Это был не Азербайджан, не географическое понятие. Родина для него была абсолютно локальным понятием.
Приезжая в Гызылагадж, он с каждым здоровался за руку, расспрашивал обо всех членах семьи. Я поражаюсь, как он всех помнил. Он считал себя ответственным не только за родню, но за всех гызылагаджцев".
Воспоминания Джейран Гулиевой словно продолжают рассказ сестры:
"Когда приезжали гости из района, он расспрашивал обо всех жителях села, о родных, знакомых, соседях. Это был совершенно искренний интерес, потому что он помнил о каждом и каждому был готов помочь. У нас в доме всегда подолгу кто-то жил: родственники, или те, кто учился в институте".
Впрочем, ответственность за человека, в понимании Алиовсата Гулиева, не означала его безоговорочной поддержки во всем. Здесь также проявлялась та самая требовательность, о которой мы уже не раз упоминали. Он старался на корню пресекать любые попытки расхлябанности и лени. Даже когда дело касалось близких ему людей. В этом смысле характерен эпизод, рассказанный нам братом ученого Абульфазом Гулиевым.
Испытывающий с молодости большую склонность к литературе, поэзии, Абульфаз муаллим хотел поступить учиться на филологический факультет университета. Но в сальянской школе, которую окончил молодой человек, не было учителей иностранного языка, и получилось так, что по этому предмету он аттестован не был. А без оценки по иностранному языку в аттестате на филологический факультет не принимали. Обращение за помощью к ректору университета успеха не принесло.
Неудачливый абитуриент пришел к брату поделиться своей бедой. Алиовсат Гулиев понимал, что брат в этой ситуации страдает не по своей вине. Более того, в подобной же безвыходной ситуации находятся многие выпускники сельских школ. Он написал министру высшего образования СССР Вячеславу Петровичу Елютину письмо, в котором изложил суть дела и просил помочь в разрешении этой проблемы. Бюрократическая машина работает медленно. Наступило уже 31 июля, последний день подачи заявлений в университет, а ответа из Москвы не было.
Встревоженный Абульфаз вновь пришел к брату - как же быть?
На счастье или на беду юноши в это время в кабинете брата находился и знаменитый геолог, академик Шафаят Мехтиев.
- Вот видишь, Шафаят Фархадович, - смеясь, сказал Алиовсат Гулиев, мой брат хочет стать филологом. Не видит как будто, что мы, гуманитарии, целыми днями, не поднимая головы, работаем, копаемся в пыльных бумагах.
- А ты отдай своего брата мне, - предложил Шафаят муаллим, - я сделаю из него геолога.
Абульфазу деваться было некуда - два таких авторитетных человека решают его судьбу. Подал он в тот же день документы на геологический и стал учиться. Первый курс вроде бы окончил нормально. А на втором - никак не может сдать зачета по минералогии. Куда человеку с поэтической натурой запомнить все особенности, физические и химические характеристики 365 минералов?
А преподаватель тоже попался принципиальный и не хотел ставить ему зачет. А это автоматически означало, что в январе его не допустят до экзаменационной сессии. Попробовал было Абульфаз попросить помощи у брата что ему стоит замолвить словечко, уж такому человеку ни один преподаватель не откажет. Но Алиовсат муаллим наотрез отказался.
- Я помог тебе поступить, а уж ты будь добр учиться.
Расстроенный Абульфаз поехал в Гызылагадж жаловаться отцу, мол, меня могут исключить из университета, а Алиовсат со своей принципиальностью не хочет помочь мне. Встревоженный Наджафкули киши, взяв с собой в качестве группы поддержки председателя колхоза, Героя Социалистического Труда Гудрата Самедова, приехал в Баку. Стали они просить Алиовсата помочь Абульфазу. Но не тут-то было. В серьезных вопросах для Алиовсат муаллима авторитетов не существовало. Слово за слово, обстановка накалялась. И тогда, для того чтобы окончательно решить этот вопрос, Алиовсат муаллим при гостях снял трубку и позвонил этому неуступчивому преподавателю.
- Имей в виду, - сказал он, - если ты поставишь Абульфазу незаслуженную отметку, я добьюсь, чтобы тебя уволили из университета.
В итоге Абульфаз остался учиться на повторный курс.
Это был суровый, но, наверное, необходимый в той ситуации воспитательный акт.
Абульфаз муаллиму еще не раз приходилось на себе ощущать строгость брата.
Как-то летом молодой человек загулял до глубокой ночи. Когда опомнился, понял, что в общежитие лучше и не соваться: двери закрыты и неприятностей не оберешься. Он отправился к брату.
- Где это ты ходишь в такое время? - удивился Алиовсат.
Абульфаз замялся: врать не хотелось, а говорить правду не решался. Но старший брат и без того все понял.
- Ты - студент, сейчас твое дело учиться. А ты где-то гуляешь до двенадцати часов? Отправляйся туда, где был.
Вот и пришлось Абульфазу в ту злополучную ночь спать на скамейке сквера имени 26 бакинских комиссаров.
Впрочем, Абульфаз муаллим на брата обиду не таил.
- Всем, чего я достиг, я обязан Алиовсату, - с благодарностью повторяет он.
***
Не к одному брату был Алиовсат муаллим так строг. Его требовательность в полной мере испытало на себе и младшее поколение Гулиевых
Обратимся к воспоминаниям Афаг Гулиевой:
"В нем было органичное соединение жестокой справедливости и исключительной мягкости. В десятом классе у меня возникли проблемы с математикой. Одного слова папы достаточно было, для того чтобы мне поставили "тройку". Но он сказал: "Нет, ты будешь заниматься математикой". И я, которая собиралась поступать на гуманитарный факультет, была вынуждена заниматься с репетитором математикой, чтобы сдать выпускной экзамен.
После школы я поступила в Институт иностранных языков. Так как на французском отделении русского сектора не было, я поступила на азербайджанский сектор, но с руководством факультета было оговорено, что какое-то время мне будет разрешено сдавать экзамены на русском языке. Все хорошо, только на русском языке можно сдавать любые экзамены, кроме экзамена по азербайджанскому языку. Качество преподавания азербайджанского языка в русских школах в те годы было не то что плохим, а вообще никаким, и поэтому я занималась азербайджанским языком с репетитором - заведующим кафедрой азербайджанского языка.
И вот за неделю до экзамена он вызывает меня и говорит:
- Афаг, за такой короткий срок ты языка все равно не выучишь и экзамен вряд ли сдашь. - Но, видя мое огорчение, он тут же добавил. - Впрочем, делу можно помочь. Мой племянник в Академии наук сдает кандидатский минимум, а Алиовсат муаллим - председатель комиссии.
Короче, мне был предложен, говоря современным языком, бартер, экзамен его племянника - против моего.
Характер отца я знала и поэтому испытала муки ада, пока "подползла" к нему и постаралась, как можно красивей преподнести ему это "деловое" предложение преподавателя.
Он очень неодобрительно посмотрел на меня, его взгляд потух.
- Ты знаешь, - сказал он, - самое обидное - что этот человек не позвонил прямо мне, а посвятил тебя, ребенка, в то, чего ты никогда в жизни и в голову брать не должна. Однако раз он поступил именно так, я тебе скажу: если его племянник на экзамене ответит на "пять", то получит "четверку", если на "четыре", то получит "тройку" и так далее.
Естественно, что мы оба получили по "двойке". И все лето я с частным педагогом занималась азербайджанской грамматикой, чтобы в сентябре сдать переэкзаменовку".
В этой истории, рассказанной дочерью ученого, кроме "жестокой справедливости" Алиовсата Гулиева, привлекает внимание и желание максимально оградить детей от "суровой действительности", от проявления человеческих качеств, ему самому не присущих.
К детям Алиовсат муаллим относился с трепетной нежностью, которая усиливалась от сознания, что он слишком поглощен работой и не может уделить им столько времени и внимания, сколько хотел бы.
Об этом свидетельствуют интересные воспоминания сына ученого - Талатума Гулиева:
"Отца в семье я помню очень добрым человеком, хорошим семьянином, но в силу своей занятости он мог уделять нам очень мало времени.
У него был очень своеобразный режим. Когда я вставал в восьмом часу утра, чтобы идти в школу, свет в гостиной, где он работал, еще горел. Все его сотрудники: машинистки, стенографистки, переводчики, читчики - еще работали. Я спрашивал у мамы:
- Он не спит?
- Нет.
- Я хочу его увидеть.
- Нет, - говорила мама, - они заняты.
Я уходил в школу. Вернувшись домой, я снова упускал тот момент, когда мог бы увидеть его: отец уже уходил на работу.
Я считал, что мне повезло, когда днем поручали отвезти обед ему на работу. Это было редко, отец старался не занимать мое время, не отвлекать меня от учебы. Но, когда я приходил в институт, видел там тех же людей, что были у нас, они опять работали.
Отец вскользь виделся со мной, интересовался моими успехами. Все протекало довольно сухо, потому что сама обстановка не располагала к разговорам. К тому же, если б мы начали беседовать всерьез, это затянулось бы как минимум часа на три, потому что ему пришлось бы расспрашивать, как прошли мои последние несколько месяцев.
Приходил он домой, если не было аврала на работе, и он не засиживался там до утра, часов около восьми вечера. После легкого ужина ложился спать. Часов в одиннадцать - начале двенадцатого эта ударная группа снова собиралась у нас и принималась за ночную работу. Если кто-то из помощниц не мог оставаться ночью работать допоздна, отец часа в три ночи будил меня и просил проводить ее домой. Это было в любое время года, при любой погоде. Правда, он берег меня и старался делать это как можно реже.
Но, когда я, проводив эту женщину, возвращался домой, было уже часов пять утра, а к семи мне все равно вставать в школу. Отец, бывало, пользовался этими двумя часами, просил меня принести дневники - мой и сестер. Он настолько был увлечен работой и далек от наших школьных забот, что иногда даже забывал, что означает та или иная отметка. Правда, о "двойках" он, безусловно, помнил.
Пока он проверял наши дневники, мы с ним говорили по душам. Мне казалось, он немного стыдился того, что не может уделить нам больше времени. Словно оправдываясь, отец объяснял:
- Сынок, я должен много работать, должен оставить после себя имя, чтобы ты, как знамя, мог нести его по жизни.
В 1961 году он подарил мне на день рождения магнитофон с выгравированной на нем надписью: "Будь таким, каким я мечтаю тебя увидеть". Я пронес эту фразу через всю свою жизнь и сейчас горько сожалею, что он так рано скончался и не может порадоваться нашим успехам".
Этот процесс проверки дневников имел свою историю и динамику. Первоначально он проходил стихийно, как это описано в воспоминаниях Талатума Гулиева.
Но однажды между Алиовсат муаллимом и Иосифом Васильевичем Стригуновым состоялся следующий разговор.
Как часто, к сожалению, мы сталкиваемся с тем, что человек, публично исповедующий одни принципы, в жизни придерживается совсем иных правил. Двойной стандарт стал для многих нормой.
Не таким был Алиовсат Гулиев. Требования, предъявляемые им к другим, были правилами, по которым жил и сам ученый, а с близкими своими Алиовсат муаллим был столь же строг и щепетилен, как и с сотрудниками.
Но было в нем строгости столько же, сколько и нежности, требовательности не меньше, чем внимания и заботы.
Рано лишившийся матери, Алиовсат Гулиев отдал всю сыновью любовь отцу. Не было года, чтобы он не появлялся в родном селе, и эти дни превращались в праздник не только для гызылагаджских Гулиевых, но и для всей округи.
Алиовсат муаллим никогда не приезжал один. Он всегда привозил гостей. Среди них были ученые: Гейдар Гусейнов, Мустафа Топчубашев, Джафар Хандан, Абдулла Гараев, Мамед Ариф Дадашзаде, Алисохбат Сумбатзаде, Зульфали Ибрагимов, Халил Алимирзоев, Играр Алиев, Махмуд Исмайлов, Зия Буниятов. Приезжали и деятели искусства: Алиага Кюрчайлы, Азер Сарабский, врач, поэт и композитор Миркязым Асланлы, Гулу Аскеров, Рубаба Мурадова, ашуги Панах Панахов, Бейляр Гадиров и другие.
Этих именитых и известных людей Алиовсат Гулиев всегда знакомил с отцом. Его нимало не смущало, что Наджафкули киши был простым хлопкоробом, что он был неграмотен и мог разве что поставить свою подпись под каким-нибудь документом. Алиовсат муаллим гордился своим отцом, его трудолюбием, природным умом, сказочным гостеприимством, неиссякаемым юмором и буйной фантазией. Он уважал отца, в котором видел корень рода Гулиевых.
И Наджафкули киши тоже гордился успехами сына. С крестьянской простотой он радовался тому, что его Алиовсат стал в городе большим человеком, водит дружбу со знаменитыми людьми и они уважают его. Периодически собираясь в Баку, он с гордостью объявлял односельчанам:
- Еду в Баку, Алиовсат будет меня ремонтировать.
В такие приезды "ремонтом" Наджафкули киши занимались лучшие врачи республики. Во-первых, потому что уважение, которое испытывал к отцу Алиовсат муаллим, невольно передавалось и им, а во-вторых, сам Наджафкули киши был столь весел и обаятелен, остроумен и неистощим на выдумки, что каждый невольно проникался к нему симпатией.
Абульфаз Гулиев вспоминает один из приездов брата в Гызылагадж.
Это было в августе 1949 года. Алиовсат муаллим приехал не один, с ним был его друг, великий ученый, философ, академик Гейдар Гусейнов.
Алиовсат муаллим первым делом хотел увидеться с отцом, познакомить с ним Гейдара Гусейнова. Поэтому, едва приехав, гости спросили, где Наджафкули киши.
- Он в поле, - отвечал Абульфаз.
Кто-то предложил тут же оседлать коня и поскакать за Наджафкули киши.
- Зачем же мучить лошадь, - запротестовал Гейдар Гусейнов, - когда у нас машина?
- Садись с нами, - предложил брату Алиовсат муаллим, - покажешь дорогу.
Участок, где работал Наджафкули киши, был километрах в семи-восьми от села. В то время звену Гулиева в знак особой чести и признания трудовых заслуг было доверено выращивать новый, египетский сорт хлопка, который отличался высокой урожайностью и необычайной, чуть ли не в человеческий рост, длиной побегов.
Наджафкули киши, высоко засучив брюки и повязав голову платком, чтобы не палило солнце, занимался поливкой посевов. Его с трудом можно было разглядеть среди побегов хлопчатника. Увидев сыновей и гостя с ними, он бросил шланг на землю и пошел к приехавшим. Поздоровались, расцеловались. Алиовсат муаллим познакомил отца с Гейдаром Гусейновым.
- Мы за тобой приехали, Леле, собирайся.
- Сейчас, только воду закрою, - отвечал отец.
Наджафкули киши закрыл кран и пошел к канаве, чтобы смыть грязь с ног. Увидев это, Гейдар Гусейнов стремительно подбежал к Наджафкули киши, взял его под руки и усадил на переднее сидение.
- Мы все в долгу перед такими, как ты, людьми труда с измазанными в земле ногами. Лишь бы сердце было чистым, а машину можно и отмыть.
***
Каждый приезд Алиовсат муаллима в Гызылагадж становился событием не только для села, но и для всего района. Встретиться с именитым односельчанином приходили и простые гызылагаджцы, и председатель колхоза, и секретарь райкома, приезжало районное руководство. Алиовсат Гулиев стал для односельчан заступником, помощником, своего рода неформальным депутатом в Баку. Все тянулись к нему со своими проблемами: одного надо поместить в больницу, другому - помочь с работой, третьему - с учебой. Он выслушивал каждого, все просьбы заносил в специальную тетрадь, а вернувшись в Баку, брался за их исполнение.
Он не отказывал никому, будь то уборщица сельской школы, которая просила помочь ее сыну, окончившему медицинское училище, поступить в медицинский институт, или сельские аксакалы, озабоченные отсутствием на сельском кладбище коллектора, из-за чего вода размывает могилы. Алиовсат муаллим во все просьбы вникал и все обязательно исполнял.
Люди отвечали ему за это глубокой благодарностью. В 1964 году, когда скончался Наджафкули киши, все село принимало участие в организации поминок, каждый считал святым долгом внести свою посильную лепту. Думается, здесь проявилась не только благодарность к всеобщему радетелю и заступнику Алиовсат муаллиму. Семью Гулиевых вообще любили в Гызылагадже, а трудолюбивый, не теряющий оптимизма в любой ситуации Наджафкули пользовался особой любовью односельчан.
Вернувшись после похорон отца в Баку, Алиовсат Гулиев написал полное любви и благодарности, проникновенное письмо другу детства Алисафтару, в чьем доме он прожил все дни траура. Ниже мы приводим это письмо, в каждой строке которого ощущается любовь ученого к родной земле, его неразрывная связь со своими корнями, с истоками, к чьей живительной силе он припадал в минуты душевной скорби.
"Моему дорогому Алисафтару и его прекрасной семье.
Дорогие мои! О многом хотел бы я написать. Мне есть что сказать вам. Я хотел бы отдельно рассказать о каждом члене вашей семьи. Но, к сожалению, слишком большая занятость лишает меня такой возможности, и я вынужден лишь в короткой форме выразить вам свои чувства и переживания.
Как вы знаете, нашу семью постигло огромное несчастье. Смерть Леле очень сильно потрясла меня, я до сих пор еще не могу примириться с этой утратой. Его добрый смех, приветливая улыбка, занимательные рассказы, мягкий голос - все это, как кадры киноленты, постоянно проходит перед моими глазами, звучит в моих ушах.
Мне все кажется, что пройдет время и перед ноябрьскими, новогодними, первомайскими праздниками, накануне Новруз байрама в нашем блоке вновь раздастся громкий голос Леле, и, заслышав шаги, мы все радостно бросимся его встречать. Каждый приезд Леле вызывал необычайное оживление не только в нашей семье, но и у соседей. Разве может кто-то или что-то заменить возникшую вдруг пустоту? Мысль об этом приводит меня в ужас. Осознание, что Леле ушел от нас навсегда, не дает мне покоя.
Да, мои дорогие, надо смириться с истиной, что теперь мы осиротели в полном смысле этого слова. Какое мучительное горе потерять в течение нескольких лет дядю Музаффара, потом Амира, а теперь и Леле. Не могу представить себе, как, с какими чувствами и мыслями буду я навещать Сальяны. Мне теперь кажется, что не только приезжать в село, но даже издали проезжать мимо него станет для меня невыносимой мукой. Есть ли для меня большее горе, мои дорогие, чем видеть отчий дом без Леле?!
Конечно, я рожден на гызылагаджской земле, и, пока существует мир и в моей груди бьется сердце, имя и жители нашего села всегда будут для меня самыми родными, мысли о Гызылагадже постоянно будут согревать мне душу. С другой стороны, в этой земле покоятся моя безвременно погибшая в страшной катастрофе мать и почти три месяца боровшийся с тяжелой болезнью отец. Разве имею я право хоть на миг забыть о Гызылагадже?
Алисафтар, друг мой! Если после долгого отсутствия я нашел в вашем доме силы в какой-то степени победить постигшее нас горе, за это я в первую очередь должен благодарить вашу семью. Сейчас перед моими глазами, как картины, встают твой чистый и аккуратный дом, твои прекрасно воспитанные дети, которые, печально вздыхая, смотрели на меня с приветливой преданностью и были готовы с бесконечным уважением выполнить любую мою просьбу - одним словом, все, что я пережил и перечувствовал в стенах твоего дома. Я хочу отдельно сказать о каждом из вас.
Алисафтар!
Всю свою сознательную жизнь я никогда не сомневался в том, что между нами существует какая-то сверхъестественная близость. Ведь не зря наши матери постоянно рассказывали нам, что мы - молочные братья. А разве может быть большее основание для того, чтобы между людьми возникла подобная невероятная близость? Но никогда я не ощущал силу этой близости так, как в последние дни. Быть может, для того чтобы человек почувствовал всю глубину и значение подобной близости, он должен испытать трагедию, которая потрясет ему душу?! В самом деле, в трудные, трагические минуты жизни каждый из нас испытывает особую потребность в дружбе, близких людях. Подставив мне плечо в эти тяжелые дни, ты словно старался поддержать мои уходящие силы, делил со мной горе, тяжело вздыхая, безутешно плакал вместе со мной, а иногда, желая утешить меня, пытался сделать так, чтобы я хоть на миг забыл о своем трауре.
Теперь я хочу сказать несколько слов о твоей дорогой, глубоко почитаемой мной Шовкет.
Она много заботилась о Леле, пока он был жив. А когда Леле скончался, стала одной из основных фигур на его поминках и взвалила на себя самую физически тяжелую работу.
Разве смогу я когда-нибудь забыть, как она вставала на рассвете, чтобы приготовить мне завтрак, а потом, запыхавшись, бежала к нам во двор, растапливала, обжигаясь, тендир, с раскрасневшимся от жара лицом орудовала раскаленными тазами, в которых готовился обед для поминок?!
А моя маленькая Амина?! Вернувшись в Баку, я много рассказывал своим дочерям, как был покорен ее умом, рассудительностью, мастерством, воспитанием. С рассвета до глубокой ночи Аминаша была поглощена хлопотами о большой семье, не зная усталости, убирала, наводила порядок, готовила обед, принимала всех приходящих и даже умудрялась найти время, чтобы съездить в Сальяны за покупками. И ни разу я не услышал от нее ворчания, жалоб на усталость! Амина так глубоко запечатлелась в моей памяти, что я еще долго не устану говорить о ней.
А наш Платоныч?!
Он часто приезжал к нам, в Баку, но я тогда не удосужился до конца постичь его. Мне удалось познать истинную цену нашему Платонычу, только когда я приехал в деревню. Сколько усилий прикладывал он ежедневно и ежечасно, чтобы создать мне в вашем доме спокойную жизнь! Разве можно забыть, как он на рассвете зажимал рты петухам и курам, отважно оберегая сон дяди Алиовсата?!
Твои младшие, безгрешные дети Рауфчик, Сейранчик, Рза "Афганлы", мой дорогой Салехчик - их лица, как на кадрах киноленты, постоянно перед моими глазами. И я мечтаю когда-нибудь обнять их всех сразу, прижать к груди.
Алисафтар! Помнят ли твои дети мои просьбы не косить траву и не полоть сорняки в жаркое время дня, не купаться в арыке и другие наставления?
Снова ли вся тяжесть ухода за садиком во дворе падает на плечи бедняги Рзы? Все ли еще краснеют глаза моего дорогого Салехчика, когда он возится в земле?
Дорогие мои!
Как можете, оберегайте детей от всевозможных дворовых бед! Делайте все для того, чтобы они выросли здоровыми и всесторонне развитыми. Алисафтар, эти замечательные дети со временем станут твоим неисчерпаемым богатством. Всегда помни об этом!
Алисафтар! Уже светает, из опасения, что ты не сможешь разобрать моего почерка, я диктую это письмо Дине. И хотя я еще многое хотел вам сказать, но мне жалко Дину, чьи глаза уже закрываются сами собой.
Будь я во сто крат умней, все равно не смог бы перечислить всех односельчан, трудившихся на поминках отца. Это не один, не два, не три человека. Они подобны огромной армии. Пусть же эти простые и бескорыстные люди не обижаются на меня и будут уверены, что я помню каждого из них. Я буду вечно поклоняться их чистым сердцам, совести, открытым и светлым лицам.
Бабаш, Балаш, Ненеш, Солтан, Валида, Тоит, Аждар, Гейдар, Аббасага, Агагусейн, Гюльханум, тетя Забита, ее замечательный сын Гюльгусейн, наш двоюродный брат Алиага и другие... Разве можно перечислить всех поименно?!
Алисафтар! Я еще раз прошу тебя, передай мою глубокую благодарность всем в Гызылагадже, каждому в отдельности. Я желаю всем вам самой главной ценности в мире - здоровья, желаю вам, вашим семьям, детям счастья и успехов. Запомни, сколько бы лет ни прошло, когда мои волосы поседеют и поредеют, глаза утратят остроту зрения, одолеваемый тысячью болезней я буду биться в когтях смерти, и тогда меня невозможно будет оторвать от вас, от родного народа. Пусть телом я далеко от вас, но, чувствуя душой себя всегда в вашем окружении, я ощущаю, как ваши сердца бьются рядом. Верьте, что ветры, проносящиеся над нашей родной землей, всегда будут доносить до меня согревающие мне душу свежесть и чистоту ваших сердец.
Крепко обнимаю вас.
Всей душой ваш
Алиовсат Гулиев
20 августа 1964 года, гор. Баку".
Для Алиовсата Гулиева, человека поразительной искренности, понятие "малая родина" было не пустым словом, а чем-то живым, отзывающимся в душе теплом или болью, радостью или горем. Он тосковал вдали от нее и потому радостно и с почетом принимал дома односельчан, вникал в их нужды и заботы, всячески помогал им. Это нужно было ему самому, нужно не для тщеславной демонстрации своих возможностей и всемогущества, а чтобы, находясь в Баку, ощутить себя частицей Гызылагаджа. У этого человека, который физически оторвался от родных корней, духовная связь не прерывалась ни на день. Он ощущал постоянную потребность ступить ногой на родную землю.
Рассказывает Афаг Гулиева:
"Помню, как-то в Гызылагадже он спросил меня:
- Чита, а что такое для тебя родина?
Я стала с пафосом говорить ему то, чему нас учили в школе, мол, родина, отчизна и т.д.
- А для меня родина, - сказал он, - вот эта старая избушка на курьих ножках, и эта дорога - тоже родина, по ней я шел в школу пешком. И маленькая речушка вдали - тоже родина, и эти ивы, которые растут, - родина.
У него было свое чувство родины, не вписывающееся в рамки официальной пропаганды. Это был не Азербайджан, не географическое понятие. Родина для него была абсолютно локальным понятием.
Приезжая в Гызылагадж, он с каждым здоровался за руку, расспрашивал обо всех членах семьи. Я поражаюсь, как он всех помнил. Он считал себя ответственным не только за родню, но за всех гызылагаджцев".
Воспоминания Джейран Гулиевой словно продолжают рассказ сестры:
"Когда приезжали гости из района, он расспрашивал обо всех жителях села, о родных, знакомых, соседях. Это был совершенно искренний интерес, потому что он помнил о каждом и каждому был готов помочь. У нас в доме всегда подолгу кто-то жил: родственники, или те, кто учился в институте".
Впрочем, ответственность за человека, в понимании Алиовсата Гулиева, не означала его безоговорочной поддержки во всем. Здесь также проявлялась та самая требовательность, о которой мы уже не раз упоминали. Он старался на корню пресекать любые попытки расхлябанности и лени. Даже когда дело касалось близких ему людей. В этом смысле характерен эпизод, рассказанный нам братом ученого Абульфазом Гулиевым.
Испытывающий с молодости большую склонность к литературе, поэзии, Абульфаз муаллим хотел поступить учиться на филологический факультет университета. Но в сальянской школе, которую окончил молодой человек, не было учителей иностранного языка, и получилось так, что по этому предмету он аттестован не был. А без оценки по иностранному языку в аттестате на филологический факультет не принимали. Обращение за помощью к ректору университета успеха не принесло.
Неудачливый абитуриент пришел к брату поделиться своей бедой. Алиовсат Гулиев понимал, что брат в этой ситуации страдает не по своей вине. Более того, в подобной же безвыходной ситуации находятся многие выпускники сельских школ. Он написал министру высшего образования СССР Вячеславу Петровичу Елютину письмо, в котором изложил суть дела и просил помочь в разрешении этой проблемы. Бюрократическая машина работает медленно. Наступило уже 31 июля, последний день подачи заявлений в университет, а ответа из Москвы не было.
Встревоженный Абульфаз вновь пришел к брату - как же быть?
На счастье или на беду юноши в это время в кабинете брата находился и знаменитый геолог, академик Шафаят Мехтиев.
- Вот видишь, Шафаят Фархадович, - смеясь, сказал Алиовсат Гулиев, мой брат хочет стать филологом. Не видит как будто, что мы, гуманитарии, целыми днями, не поднимая головы, работаем, копаемся в пыльных бумагах.
- А ты отдай своего брата мне, - предложил Шафаят муаллим, - я сделаю из него геолога.
Абульфазу деваться было некуда - два таких авторитетных человека решают его судьбу. Подал он в тот же день документы на геологический и стал учиться. Первый курс вроде бы окончил нормально. А на втором - никак не может сдать зачета по минералогии. Куда человеку с поэтической натурой запомнить все особенности, физические и химические характеристики 365 минералов?
А преподаватель тоже попался принципиальный и не хотел ставить ему зачет. А это автоматически означало, что в январе его не допустят до экзаменационной сессии. Попробовал было Абульфаз попросить помощи у брата что ему стоит замолвить словечко, уж такому человеку ни один преподаватель не откажет. Но Алиовсат муаллим наотрез отказался.
- Я помог тебе поступить, а уж ты будь добр учиться.
Расстроенный Абульфаз поехал в Гызылагадж жаловаться отцу, мол, меня могут исключить из университета, а Алиовсат со своей принципиальностью не хочет помочь мне. Встревоженный Наджафкули киши, взяв с собой в качестве группы поддержки председателя колхоза, Героя Социалистического Труда Гудрата Самедова, приехал в Баку. Стали они просить Алиовсата помочь Абульфазу. Но не тут-то было. В серьезных вопросах для Алиовсат муаллима авторитетов не существовало. Слово за слово, обстановка накалялась. И тогда, для того чтобы окончательно решить этот вопрос, Алиовсат муаллим при гостях снял трубку и позвонил этому неуступчивому преподавателю.
- Имей в виду, - сказал он, - если ты поставишь Абульфазу незаслуженную отметку, я добьюсь, чтобы тебя уволили из университета.
В итоге Абульфаз остался учиться на повторный курс.
Это был суровый, но, наверное, необходимый в той ситуации воспитательный акт.
Абульфаз муаллиму еще не раз приходилось на себе ощущать строгость брата.
Как-то летом молодой человек загулял до глубокой ночи. Когда опомнился, понял, что в общежитие лучше и не соваться: двери закрыты и неприятностей не оберешься. Он отправился к брату.
- Где это ты ходишь в такое время? - удивился Алиовсат.
Абульфаз замялся: врать не хотелось, а говорить правду не решался. Но старший брат и без того все понял.
- Ты - студент, сейчас твое дело учиться. А ты где-то гуляешь до двенадцати часов? Отправляйся туда, где был.
Вот и пришлось Абульфазу в ту злополучную ночь спать на скамейке сквера имени 26 бакинских комиссаров.
Впрочем, Абульфаз муаллим на брата обиду не таил.
- Всем, чего я достиг, я обязан Алиовсату, - с благодарностью повторяет он.
***
Не к одному брату был Алиовсат муаллим так строг. Его требовательность в полной мере испытало на себе и младшее поколение Гулиевых
Обратимся к воспоминаниям Афаг Гулиевой:
"В нем было органичное соединение жестокой справедливости и исключительной мягкости. В десятом классе у меня возникли проблемы с математикой. Одного слова папы достаточно было, для того чтобы мне поставили "тройку". Но он сказал: "Нет, ты будешь заниматься математикой". И я, которая собиралась поступать на гуманитарный факультет, была вынуждена заниматься с репетитором математикой, чтобы сдать выпускной экзамен.
После школы я поступила в Институт иностранных языков. Так как на французском отделении русского сектора не было, я поступила на азербайджанский сектор, но с руководством факультета было оговорено, что какое-то время мне будет разрешено сдавать экзамены на русском языке. Все хорошо, только на русском языке можно сдавать любые экзамены, кроме экзамена по азербайджанскому языку. Качество преподавания азербайджанского языка в русских школах в те годы было не то что плохим, а вообще никаким, и поэтому я занималась азербайджанским языком с репетитором - заведующим кафедрой азербайджанского языка.
И вот за неделю до экзамена он вызывает меня и говорит:
- Афаг, за такой короткий срок ты языка все равно не выучишь и экзамен вряд ли сдашь. - Но, видя мое огорчение, он тут же добавил. - Впрочем, делу можно помочь. Мой племянник в Академии наук сдает кандидатский минимум, а Алиовсат муаллим - председатель комиссии.
Короче, мне был предложен, говоря современным языком, бартер, экзамен его племянника - против моего.
Характер отца я знала и поэтому испытала муки ада, пока "подползла" к нему и постаралась, как можно красивей преподнести ему это "деловое" предложение преподавателя.
Он очень неодобрительно посмотрел на меня, его взгляд потух.
- Ты знаешь, - сказал он, - самое обидное - что этот человек не позвонил прямо мне, а посвятил тебя, ребенка, в то, чего ты никогда в жизни и в голову брать не должна. Однако раз он поступил именно так, я тебе скажу: если его племянник на экзамене ответит на "пять", то получит "четверку", если на "четыре", то получит "тройку" и так далее.
Естественно, что мы оба получили по "двойке". И все лето я с частным педагогом занималась азербайджанской грамматикой, чтобы в сентябре сдать переэкзаменовку".
В этой истории, рассказанной дочерью ученого, кроме "жестокой справедливости" Алиовсата Гулиева, привлекает внимание и желание максимально оградить детей от "суровой действительности", от проявления человеческих качеств, ему самому не присущих.
К детям Алиовсат муаллим относился с трепетной нежностью, которая усиливалась от сознания, что он слишком поглощен работой и не может уделить им столько времени и внимания, сколько хотел бы.
Об этом свидетельствуют интересные воспоминания сына ученого - Талатума Гулиева:
"Отца в семье я помню очень добрым человеком, хорошим семьянином, но в силу своей занятости он мог уделять нам очень мало времени.
У него был очень своеобразный режим. Когда я вставал в восьмом часу утра, чтобы идти в школу, свет в гостиной, где он работал, еще горел. Все его сотрудники: машинистки, стенографистки, переводчики, читчики - еще работали. Я спрашивал у мамы:
- Он не спит?
- Нет.
- Я хочу его увидеть.
- Нет, - говорила мама, - они заняты.
Я уходил в школу. Вернувшись домой, я снова упускал тот момент, когда мог бы увидеть его: отец уже уходил на работу.
Я считал, что мне повезло, когда днем поручали отвезти обед ему на работу. Это было редко, отец старался не занимать мое время, не отвлекать меня от учебы. Но, когда я приходил в институт, видел там тех же людей, что были у нас, они опять работали.
Отец вскользь виделся со мной, интересовался моими успехами. Все протекало довольно сухо, потому что сама обстановка не располагала к разговорам. К тому же, если б мы начали беседовать всерьез, это затянулось бы как минимум часа на три, потому что ему пришлось бы расспрашивать, как прошли мои последние несколько месяцев.
Приходил он домой, если не было аврала на работе, и он не засиживался там до утра, часов около восьми вечера. После легкого ужина ложился спать. Часов в одиннадцать - начале двенадцатого эта ударная группа снова собиралась у нас и принималась за ночную работу. Если кто-то из помощниц не мог оставаться ночью работать допоздна, отец часа в три ночи будил меня и просил проводить ее домой. Это было в любое время года, при любой погоде. Правда, он берег меня и старался делать это как можно реже.
Но, когда я, проводив эту женщину, возвращался домой, было уже часов пять утра, а к семи мне все равно вставать в школу. Отец, бывало, пользовался этими двумя часами, просил меня принести дневники - мой и сестер. Он настолько был увлечен работой и далек от наших школьных забот, что иногда даже забывал, что означает та или иная отметка. Правда, о "двойках" он, безусловно, помнил.
Пока он проверял наши дневники, мы с ним говорили по душам. Мне казалось, он немного стыдился того, что не может уделить нам больше времени. Словно оправдываясь, отец объяснял:
- Сынок, я должен много работать, должен оставить после себя имя, чтобы ты, как знамя, мог нести его по жизни.
В 1961 году он подарил мне на день рождения магнитофон с выгравированной на нем надписью: "Будь таким, каким я мечтаю тебя увидеть". Я пронес эту фразу через всю свою жизнь и сейчас горько сожалею, что он так рано скончался и не может порадоваться нашим успехам".
Этот процесс проверки дневников имел свою историю и динамику. Первоначально он проходил стихийно, как это описано в воспоминаниях Талатума Гулиева.
Но однажды между Алиовсат муаллимом и Иосифом Васильевичем Стригуновым состоялся следующий разговор.