Альбано Питер. Возвращение седьмого авианосца (Седьмой авианосец - 3)

   - "Йонага" - центр компаса, - разъяснил Брент. К нему повернулось несколько голов. - Свои и чужие корабли и самолеты обозначены метками и передвигаются рукой.
   - Это воздушный патруль, - догадалась Кэтрин, указывая на шесть красных крестиков у края стола. И, кивнув в направлении двух светящихся труб, где пульсирующие пальцы-линии проходили через мерцающие зеленые точки, которые исчезали и возникали вновь, когда лучи продолжали свой необузданный поиск, заметила: - Адмирал верит радарам.
   - К счастью, - ответил Брент, уводя девушку назад к ходовой рубке и подъемнику.
   Двери шахты подъемника закрылись, и Брент сказал:
   - На всех кораблях класса "Ямато" устанавливались подъемники. Фактически линкорный вариант предполагал два. - Он нажал кнопку, кабина начала медленно опускаться. Глядя снизу вверх черными глазами, внезапно ставшими бархатными, Кэтрин придвинулась ближе.
   - Брент, - тихо сказала она. - Я чувствовала себя так одиноко в запертой каюте. - Брент молча смотрел, как острия ее грудей уперлись в его грудь. Глубоко внутри себя, внизу живота, он ощутил возбуждение, которое медленно, словно пламя костра, начало свое движение по телу. - Но для двоих это почти невозможно...
   - Для двоих, - прервал Кэтрин Брент, беря ее руки в свои огромные ладони, - для двоих людей почти невозможно оставаться в одиночестве.
   - Да. - Запрокинув голову, она качнулась к нему, ее глаза горели желанием.
   Брент опустил руки.
   - Кэтрин! Здесь неподходящее место.
   - А где, Брент? Где подходящее? - Ее голос был полон страдания.
   Брент резко выдохнул.
   - На берегу, Кэтрин, на берегу.
   - Разве ты не можешь прийти ко мне в каюту?
   - Исключено.
   - Не по-самурайски? Поэтому?
   Резкая остановка кабины оборвала их разговор, дверь открылась - за ней толпилось с полдюжины любопытствующих авиамехаников. Они, наверное, узнали, что в кабине женщина. Но как? Корабельный беспроволочный телеграф, подумал Брент, уводя Кэтрин от подъемника.
   - На "остров", - стоя среди механиков, сидевших на корточках и наблюдавших за кормой, произнес он, беря Кэтрин за руку. - Последний ярус.
   Резкая струя горячего воздуха - это летчик оставшегося самолета "Айти D3A1" дал газ. Молниеносное движение желтого флажка, и защитного цвета моноплан устремился к носу. Бренту еще ни разу не удавалось оказаться на полетной палубе во время взлета. Шум двигателя заглушал все звуки. Неровный выхлоп огромного тысячесильного "Кинсэя-43" ударил им в лицо из установленной сбоку выхлопной трубы. Самолет прогрохотал мимо, и Брент заметил то, что никогда четко не видел с мостика: матовую светопоглощающую краску верхней части фонаря кабины, внешний телескопический бомбардировочный прицел, отчетливо вырисовывающийся на фоне лобового стекла, неубирающееся шасси с обтекателями, пилоны для подвески бомб, подкрыльевые щитки, поворачивающиеся на девяносто градусов для устойчивого отвесного пикирования, удлиненную заднюю кабину с жестко закрепленным и направленным в сторону хвоста пулеметом, летчиков в шлемах, очках и наголовных повязках хатимаки.
   Закрыв уши руками, Кэтрин и Брент наблюдали, как пикирующий бомбардировщик пронесся мимо, оторвался от палубы, на некотором удалении от корабля рискованно просел вниз и наконец скрылся в вышине.
   - Охота с воздуха, - прокомментировал Брент, показывая в сторону носа. - Контролируются четыре сектора носовых курсовых углов от траверза до траверза. Радар не заменит человеческого глаза.
   Кэтрин кивнула.
   - Мы можем вернуться? - и она указала на корму.
   - Не во время полетов.
   - А-а, - явно разочарованно произнесла она.
   - Но мы можем опуститься на ангарную палубу.
   - Но не ниже.
   - Точно, Кэтрин. Не ниже.
   - Может, я найду укромный уголок, где растерзаю твое невинное и непорочное тело. Разве не этого боялся адмирал?
   Брент рассмеялся.
   - Ага. Ведь экипаж сплошь состоит из девственников. - И повел ее к подъемнику.
   Ступив на похожую на пещеру ангарную палубу, пара встретила организованный бедлам: ряды самолетов, облепленных механиками и летчиками, раскатистые звуки металлических ударов, крики, прерываемые шипящим стаккато пневматического инструмента. С благоговейным ужасом Кэтрин замерла на месте, оглядывая ряды прожекторов над головой и лихорадочную деятельность вокруг.
   Посмеиваясь, Брент обвел палубу рукой.
   - Примерно тысяча на двести футов - три футбольных поля.
   - Больше, чем Рокфеллеровский центр, музей Метрополитен и Карлсбадская пещера, вместе взятые, - восхищенно сказала Кэтрин.
   Брент указал пальцем на платформу, выступавшую у них над головой.
   - Галерейная палуба. Помещения для летчиков из дежурных экипажей. Затем направил палец вниз. - Стеллажи для приготовленных к применению бомб и торпед. Для их снаряжения потребуется всего несколько минут.
   Кэтрин показала на небольшой бак, установленный на тележке, которую толкали два матроса.
   - Примитив. Разве у вас нет механизированных тележек?
   Брент отрицательно покачал головой.
   - Адмирал настаивает на использовании старых способов - способов, которые испытаны, проверены и понятны его людям.
   - Как судовождение.
   - Да. - Брент кивнул на тележку, что гремела мимо на железных колесах. - Это топливозаправщик. - И показал в сторону кормы. - Они готовят к полету следующий воздушный патруль.
   - Почему не заправлять прямо из корабельных цистерн.
   - Слишком опасно, Кэтрин. А в этом случае пожар можно погасить.
   - Выходит, Брент, авианосцы взрывоопасны.
   - Очень. Они ведь не что иное, как плавучие склады топлива и вооружения.
   Он поймал ее мимолетную улыбку, придавшую ее лицу жесткое выражение, заметил лихорадочный блеск в глазах. Брент беспокойно повернулся.
   - Что случилось, Кэтрин?
   - Так, ничего. - Не обращая внимания на взгляды таращившихся механиков, Кэтрин взяла Брента за руку и показала в сторону носа на деревянное строение. - Что это такое, черт возьми? - спросила она и потащила его туда.
   - Храм. Храм Вечного Блаженства, - ответил Брент, подходя к огромному, квадратной формы сооружению из некрашеной фанеры.
   Кэтрин указала на единственный вход, увенчанный доской с позолотой.
   - Тории - ворота по дороге к храму. Вероятно, комбинация буддийского храма и синтоистского монастыря.
   - Верно! - Брент кивнул в сторону цветочного орнамента по обеим сторонам входа. - Хризантемы.
   - Конечно, Брент. Шестнадцатилепестковые, они символизируют императора.
   - Пять для тебя, Кэтрин.
   Она рассмеялась.
   - Это место для честных японцев, а не для американских потаскух, проскрипел сзади низкий голос.
   Синхронно повернувшись, они увидели разъяренного лейтенанта Коноэ. Одетый в пятнисто-зеленый комбинезон механика крепыш пилот стоял перед "Зеро" со снятым капотом, открывающим четырнадцатицилиндровый "Сакаэ". Рокочущий голос заставил повернуться несколько десятков голов, и на огромной палубе воцарилась тишина, словно на нее лег холодный туман. Сотни глаз уставились на Брента, Кэтрин и Нобутаке Коноэ. Прошаркали резиновые подошвы, и вокруг троицы образовался молчаливый круг из летчиков и механиков, заполнивших пространство почти осязаемым ожиданием.
   Губы Брента вытянулись в резкую линию, взгляд бледно-сапфировых глаз стал холодным и жестким, и он вновь почувствовал как раскаленные витки тугой пружины начинают распирать грудь, давить на ребра, учащать пульс, делать дыхание отрывистым. Его мозг внезапно превратился в компьютер, анализирующий стойку Коноэ, напоминавшего каменную глыбу, его сжатые кулаки, тяжелый подбородок, угрожающий взгляд. Его ноги были расставлены левая чуть впереди, вес тела распределился между ними, сжатые кулаки бесконтрольно подергивались. Каждая составляющая поведения этого человека кричала слово "убийца". Брент тихо сказал:
   - Если лейтенанту хочется скорее отправиться в храм Ясукуни, я буду счастлив открыть перед ним дверь.
   - Мой спор с ней, - прорычал Коноэ, ткнув пальцем в девушку.
   - Давай, давай, сукин ты сын, - прошипела Кэтрин, поднимая с палубы ломик. - Поговорим с тобой о равенстве полов.
   Шорох удивления пронесся над толпой, и она сжалась плотнее.
   Брент толкнул девушку в объятия одного пожилого старшины, приказав:
   - Подержи-ка ее, старшина Симада. - Руки девушки были тут же крепко прижаты, ломик упал на палубу.
   - Пусти меня!
   - Тихо! - крикнул Брент. - Спор со мной, и он точно знает это. - И он кивнул в сторону Коноэ.
   Зловещая усмешка расколола каменное лицо летчика.
   - Пусть будет так, янки.
   - Дело не в девушке, лейтенант, так ведь? А в бомбежке Токио, потопленном японском флоте, Хиросиме, Нагасаки...
   И без этого узкие глаза летчика превратились в щелки, мерцавшие ненавистью.
   - Ненавижу! Буду ненавидеть, энсин! Всегда!
   - Месть сорока семи самураев.
   - Конечно. Способ, которым вы мстили за Перл-Харбор.
   - Тогда вперед, могучий самурай, улучши свою карму.
   - Я буду драться с тобой, янки, твоим же оружием. На кулаках. А то, боюсь, ногой я убью тебя.
   - Спасибо за великодушие, - ответил Брент, инстинктивно настораживаясь и отводя правую ногу назад.
   Коноэ поднял руку, улыбаясь как человек, которого осенила идея всей жизни.
   - Старшина Симада, - крикнул он, не сводя глаз с Брента. - Ломик между нами. - Его губы изогнулись, в голосе зазвучал яд сарказма. - Непостижимое восточное решение. Одно оружие - два человека. - Он засмеялся, и эхом отозвались смешки двух сотен человек. Оружие, брошенное старшиной, скользнуло и остановилось между противниками.
   - Сейчас! - заорал Коноэ, прыгнув-еще до того, как американец сумел подготовиться. Ругаясь, Брент бросился вперед, но лейтенант одной рукой схватил оружие, а другой оттолкнул американца и, улыбаясь, легко вскочил на ноги.
   Брент обрел равновесие и встал перед своим врагом.
   - Этого следовало ожидать, - с горечью прошипел он.
   - Как и вашего налета, испепелившего мою семью.
   Посмеиваясь и поигрывая ломиком, медведь-японец взмахнул им вперед-назад. Смесь страха и ярости завязала живот Брента в тугой узел, заполнила его вены стремительным потоком крови, когда он, словно человек загипнотизированный коброй, смотрел на стальной прут.
   Не менее двенадцати дюймов длиной, ломик внушал страх: один конец изогнутый и раздвоенный, а другой - острый и плоский, как лезвие ножа. И ненормальный взгляд Коноэ. Только дикари могут пользоваться таким оружием, способным проломить человеческий череп, как яичную скорлупу, или вспороть живот, выпустив потоки крови и кишки его обладателя.
   Коноэ перехватил ломик, взяв его как раз над изгибом, поигрывая им в руке, как бы взвешивая. Затем он двинулся вперед, уверенно ухмыляясь, выставив оружие и описывая круги его острым концом, как француз-дуэлянт шпагой. Брент отступил, чуть было не прозевав момент, когда японец нанес удар. Брент легко отпрыгнул в сторону, галдящая толпа отпрянула и вновь сомкнулась за ним. Но энсин находился в одиночестве - один на один со стальным острием, его взгляд постоянно блуждал, перемещаясь то на врага, то на его оружие. Молодому американцу часто доводилось применять свои кулаки, он выиграл схватку с двумя фанатиками мусульманами из "Саббаха" на улочке в Токио, был достаточно опытен и знал, что обращать внимание нужно на ноги, не обманываясь взглядом противника. Следя за движениями опорной левой ноги врага, Брент мог противостоять выпадам японца. Резкий шаг, замах - и быстрый удар. Американец ушел в сторону. Снова и снова стальной стержень, со свистом рассекая воздух, проходил в нескольких дюймах от Брента, но он предвидел удары и избегал смертоносного оружия стремительными прыжками в стороны. Толпа оживленно реагировала на происходящее.
   Внезапно Коноэ надоела игра, и он схватил ломик обеими руками.
   - Я убью тебя по-японски, - рявкнул он, поднимая стержень над головой в традиционной манере японских мастеров боя на мечах. Толпу охватил приступ возбуждения.
   В некотором смысле смена тактики сработала в пользу американца. Японец теперь мог достать его на меньшем расстоянии. Но для него это была отточенная годами практика боя кендо и искусства фехтования. Брент сжал кулаки и следил за ногами Коноэ, когда тот приседал и раскачивался из стороны в сторону. С пугающей внезапностью японец бросился на Брента. По-крабьи рванув вперед, занеся ломик, словно меч палача над головой, лейтенант размахнулся со всей силы, стараясь быстро, как учат самураев, убить противника.
   Брент отшатнулся назад, и стальной прут со свистом снаряда пронесся рядом с ухом, зловеще блеснув в тусклом свете. Снова покачивание ломика, замах и... правый кулак американца обрушился поверх левого плеча прямо в ухо Коноэ. Кружась и меняя положение, Брент смотрел на врага, который, скривившись в ухмылке, ошеломленно потирал ухо.
   - Хорошо, - процедил летчик. - Очень хорошо. - Он поднял ломик и медленно двинулся вперед.
   Опять свист артиллерийского снаряда - японец вложил в выпад всю свою силу. Но Брент рискнул и, нырнув под замах, контратаковал. Его огромный кулак влетел в солнечное сплетение Коноэ. Горячий выдох врага ожег Бренту шею. Взмах руки - и удар, принесший острую боль спине: удар такой сильный, что отдался в каждом позвонке, голова дернулась, лязгнули зубы. Но ломик покатился по палубе и с глухим стуком замер у фанерной стенки храма. Толпа закричала и завопила от удовольствия. Противники отскочили друг от друга. Брент тяжело дышал, подавляя боль, разлившуюся огнем по его пояснице. Правда, и Коноэ тоже досталось. Но он рванулся вперед, его руки взметнулись, как у задиры во время потасовки в баре.
   Однако боксерского "дуэта" не получилось. Вместо этого Коноэ попробовал задавить Брента сольным градом ударов. Они сыпались слева и справа на плечи и руки американца, и тот отступал. Вдруг Брент нырнул, рванулся влево, но жестокий удар в челюсть настиг его, брызнули кровь и слюна. Боль пронзила тело от шеи до ног. Из носа тоже потекла кровь. Энсин почувствовал себя так, будто у него перед носом на бегу захлопнули дверь и он в нее врезался, в глазах появилась темнота, он почти перестал видеть. Тряхнув несколько раз головой, Брент сбросил пелену с глаз и двинулся вперед всем телом. Слегка присев, пошел на "танцующего" Коноэ, который, тяжело дыша после бурной атаки, отходил назад. Японец раскрылся.
   Американец взлетел из полуприседа, как сорвавшаяся со своего места туго сжатая пружина, вложив все свои девяносто пять килограммов в движение левого кулака. Он почувствовал, что его удар достиг цели, услышал, как хрустнул носовой хрящ Коноэ. Его охватила неистовая радость, когда во все стороны хлестнула кровь врага вперемешку со слизью. Японец замер. Брент стремительно отправил правую руку ему под ребра, заставляя Коноэ сложиться пополам. Затем сплетя пальцы в замок-таран, со всей мощи сверху обрушил его на шею врага. Лейтенант повалился, как бычок на бойне.
   Брент прыгнул на японца, перевернул его. Но Коноэ не сдавался. Кувыркаясь на глазах у обезумевшей от крови толпы, противники дико молотили друг друга. Брент снова и снова наносил удары, промахиваясь, разбивая костяшки пальцев о палубу, но часть ударов крушила кости и мускулы Коноэ. Брент чувствовал, что ему тоже досталось: кровь лила из носа, во рту было солоно от нее. Но боль не ощущалась, им владело лишь одно желание - уничтожить противника. Из глубины груди вырывались хрипящие звуки. Он рычал. Коноэ тоже зарычал.
   Сцепившись, как два диких волка, они докатились до стены усыпальницы. Удар приняла на себя спина японца. Почувствовав внезапную слабость врага, Брент издал победный вопль, оседлал грудь Коноэ и прижал его руки своими коленями к палубе. Он заметил, что что-то блестит возле фанерной стенки. И схватил ломик.
   Посмотрев вниз, он не увидел страха в окровавленном и разбитом лице - с поломанным носом, выбитыми зубами, заплывшим глазом, распухшим ртом и разорванным левым ухом. Страшное, непреодолимое желание не просто убить, но и полностью морально уничтожить врага захлестнуло в нем все человеческое. Толпа застыла, вокруг повисло гнетущее молчание, словно все залила тягучая вязкая жидкость.
   - Хватит, Брент! Хватит! - услышал он доносящийся будто из глубины ущелья голос Кэтрин.
   - Мало, - бросил он, поднимая раздвоенный конец ломика и держа левой рукой горло Коноэ.
   - Давай, янки, - просипел Коноэ. - Ты должен.
   Брент заколебался. Он вспомнил ту ночь на улочке в Токио, заполненную страхом и ненавистью, когда араб оказался под ним. В нем ожил зверь, наносивший удары, рвавший снова и снова разбитой бутылкой лицо саббаховца. Вытекшие глаза, разорванные нос и рот, клочья кожи... Потом аорта. И эхо далекого голоса Мацухары:
   - Брент! Брент Росс! Хватит! Хватит!
   Брент выше поднял ломик. Медленно повернул его. Он снова был на токийской улочке. Нет, уже не был. Мацухара и Ацуми. Они бежали через толпу, которая расступалась перед ними, словно волны перед носом "Йонаги".
   - Стой! Стой! - Через секунду Мацухара и Ацуми оттащили американца, поставили его на ноги и вырвали из рук ломик.
   - Не имеете права, не ваше дело, - кричал Коноэ с лицом, перепачканным кровью, капавшей с подбородка. - Вы отказываете мне в харакири, я заслужил самурайскую смерть.
   - Ты ее скоро получишь и насладишься ею! - рявкнул Мацухара. - Но не здесь. - Потом он перевел взгляд на американца. - Оба к адмиралу Фудзите. Немедленно! - И толпе: - Марш по местам! - Толпа начала быстро редеть, как стая собак, которых разгоняют кнутом. - А вы, Кэтрин Судзуки, - в свою каюту.
   Брент и Кэтрин под конвоем Мацухары и Ацуми побрели к выходу.
   Лейтенант Коноэ провожал американца взглядом, пока тот не исчез в подъемнике.
   5
   - Вы нужны императору, - рявкнул Фудзита из-за стола, глядя на двух заляпанных кровью офицеров, стоявших перед ним навытяжку. - Вы оба. Брент напрягся, услышав скрытый комплимент.
   - Вы отказываете мне в харакири, адмирал, - сказал Коноэ, разбрасывая вокруг капельки слюны и крови через дыру от выбитых передних зубов.
   - Разумеется, вас учили, что есть "время жить и время умирать". Я говорил вам раньше, что сейчас не время умирать, лейтенант Коноэ.
   - С вашего разрешения, адмирал, меня также учили, что "воин знает, что, хотя смерть холодна как лед, это - огонь, очищающий тело, и, когда возникают сомнения, воин выбирает смерть".
   - Правильно. Нет ничего более почетного, чем смерть в бою. - Костлявые пальцы постукивали по дубовой столешнице. - Но авианосцы, подводные лодки и корабли с тяжелым вооружением рыскают в поисках "Йонаги", лейтенант. Фудзита перевел глаза на Росса. - Американец мог стать орудием вашей смерти.
   - Если так хотят боги, адмирал.
   - Извините, сэр. Я вызвал лейтенанта Коноэ...
   - Из-за женщины, так ведь? - закричал Фудзита, его голос взвился как жало скорпиона. - Мы ее высадим при первой же возможности, - добавил адмирал, ударяя крошечным кулачком по столу. - Женщин не должно быть на кораблях. Никогда! Никогда! Никогда!
   - Сэр, - попытался объяснить Брент, - это было больше, чем женщина...
   Коноэ не дал ему договорить.
   - Токио... моя семья... Я грыз камни, исходил желчью, я не могу спокойно спать, адмирал.
   - Хватит! - с яростью закричал Фудзита, подаваясь вперед. - Вы можете мстить, делать себе харакири, но только когда это разрешу я. Подозреваю, что противник знает наш маршрут, наши координаты. Тот налет с Островов Зеленого Мыса должен был вас научить хоть чему-нибудь. Враг понимает, что мы не можем идти через Индийский океан и Магелланов пролив. В любой момент следует ожидать нового нападения. Сейчас мы, может быть, подходим к зоне патрулирования подводных лодок. - Он посмотрел на офицеров, стоявших перед ним, и обнаружил, что те опустили глаза вниз, словно выпоротые школьники. - Мы должны или сплотиться, или погибнуть. - Глазами, мерцавшими словно черные угольки, адмирал глянул на Коноэ. - Самурайская честь требует, чтобы нанесенные обиды были отомщены. Но если один из вас вызовет другого, я закую вас в кандалы. - Почти осязаемое молчание заполнило каюту. Его нарушил адмирал. - А вам, энсин Росс, следует научиться владеть собой.
   - Слушаюсь, сэр.
   Фудзита продолжил:
   - Не забывайте, что слово офицера - закон. - Он посмотрел на летчика. И обращаюсь к вам как к самураю - больше никаких драк. Избегайте встреч. Это приказ. Когда покончим с арабами, вы можете сделать друг из друга отбивную. Но помните, пока этого не случилось, в храм Ясукуни мы должны отправиться все вместе.
   - Клянусь своей погибшей семьей, - пообещал Коноэ, туманно глядя на американца.
   Брент ответил твердым взглядом.
   - А я своим погибшим отцом.
   Хотя адмирал Фудзита болезненно поморщился от воспоминаний, новые слова он произнес спокойнее.
   - Помните, что император Хирохито находится на престоле шесть десятилетий. Эпоха Сева. - Коноэ вытянулся, будто его ткнули копьем.
   - Эпоха просвещения.
   - Чтобы быть более точным, - слова Фудзиты резали воздух, словно острая бритва бумагу. - Сева означает просвещенный мир. Вы оба должны покинуть это помещение просвещенными, осознающими, кто ваши настоящие враги, и с миром в душе по отношению друг к другу. Ясно?
   - Так точно, сэр! Так точно, адмирал! - хором ответили офицеры.
   Кивнув, Фудзита заговорил еще более резко.
   - Женщине разрешаю появляться только на мостике. Вы свободны.
   - Лейтенант Коноэ - псих, - сказал Брент Росс, застегивая последнюю пуговицу на чистой рубашке зеленого цвета. Брент только что принял душ в крохотной душевой своей каюты и осторожно расчесывал волосы, избегая притрагиваться к полдюжине свежих ссадин на голове. На одной щеке у него красовался синяк, во рту ощущалась боль - во время драки он прикусил щеки. Нижняя губа была рассечена, а подбородок саднило, когда Брент говорил.
   - Он сослужил вам хорошую службу, - ответил Марк Аллен со стула перед рабочим столом каюты.
   Устало и тяжело Брент опустился на жесткий матрац койки, давая отдых мышцам разбитого тела; ложась на спину, он расслабил свой могучий торс и пробежался глазами по крохотной каюте. Раньше ее обитателем был давно умерший офицер штаба. В соответствии с японскими традициями обстановка была типично спартанской: койка, туалет, умывальник, зеркало, громкоговоритель, лампа над головой в лабиринте труб и кабелей, подвывающий вентилятор, латунные часы и вездесущий портрет восседавшего на коне молодого императора Хирохито, прикрепленный к переборке над койкой.
   - Да, оказал, - согласился Брент, поворачиваясь лицом к пожилому человеку. - Я чуть не убил его, дорвавшись до ломика.
   - Знаю.
   - Не могу понять, адмирал. Когда я ранен, оскорблен и зол, мне кажется, я становлюсь сумасшедшим.
   - Ничего необычного, Брент. Естественное стремление к самосохранению.
   - Не только это. Я стремлюсь уничтожить, стереть врага с лица земли. Подобное произошло со мной в Токио.
   - Помню. Бандиты из "Саббаха", - вздохнул Марк Аллен. - Это наследственное.
   - Мой отец, - отрешенно заметил Брент.
   - Да. Порох Росс - так мы его звали. Порох, из-за его характера, вы же знаете.
   Молодой человек кивнул.
   - Да, знаю. Я очень близко познакомился с его характером. - Оба мужчины хмыкнули. Потом Брент описал свою встречу с Фудзитой и рассказал об угрозах адмирала.
   - И еще он наверняка сказал лейтенанту Коноэ, что тот может осуществить свою месть в... э-э... соответствующее время.
   - Как вы догадались, адмирал?
   - Ха! Типично японское решение. Наш друг Коноэ потерял лицо, когда вы чуть не убили его.
   - Меня остановил Мацухара.
   - Знаю. - Адмирал нетерпеливо отмахнулся от Брента. - Его карма пострадала. Но месть священна, и он может восстановить карму, погибнув при отмщении, может даже обрести нирвану.
   - Не слишком привлекательно для христианина, адмирал. - Марк Аллен улыбнулся.
   Брент сел и вытянул длинные ноги сбоку от койки, опершись руками об ее металлический каркас.
   - Я никогда не забуду, как Огрен, Уорнер и Джексон направили свои эсминцы на крейсер.
   - Это было самоубийство.
   - Самоубийство, адмирал, - для американских капитанов с американским экипажем спасать японский авианосец, громивший Перл-Харбор. И рейд кэптена Файта по спасению японских заложников в Трипольскую гавань - это одна из самых смелых операций, которую я когда-либо видел. А они были американцами, никак не самураями.
   Марк Аллен начал постукивать кулаком по столу.
   - И вы считаете, что японцы не оценили этих жертв?
   - Коноэ - типичный пример.
   - Он один, Брент, к тому же псих. Большинство японцев помнят погибших американцев...
   Брент прервал адмирала.
   - Когда мы использовали самолет "Бруклин", эсминцы, это выглядело так, что они собираются потопить нас шестерых, ни споров, ни ненависти не возникало.
   Марк Аллен понимающе кивнул, его кулак перестал подпрыгивать на столе.
   - Во вторую мировую войну у пехотинцев была одна поговорка: чем ближе ты к фронту, тем дружелюбнее люди.
   - Мы находились близко к фронту.
   - Мы были им, Брент.
   - Но, адмирал, "священная война" арабов - джихад - направлена против нас.
   - Верно. Но эта опасность не так серьезна. На первый план могут выйти старые обиды.
   - Коноэ - пороховая бочка с ненавистью.
   - Вы удивлены?
   Молодой офицер медленно выдохнул.
   - Нет. В общем-то, нет. Сорокадвухлетняя изоляция, гибель семьи.
   - Брент, примите его каким он есть. У него свои приоритеты.