Глава пятая
ПЛАЧУЩИЙ ЗВЕРЬ
Город был буквально завален трупами. Черные, местами обугленные и в клочья изодранные бродячими псами они лежали вперемешку с искореженным "боевым" металлом, ошметками дерна и клоками изумрудной травы. За эти долгие месяцы Приднестровской войны эти жалкие, полуистлевшие останки людей и военной техники прочно слились с окрестным пейзажем, стали его зловещей, неотъемлемой частью. На них уже даже никто не обращал внимания: солдаты обеих армий, наталкиваясь на трупы, брезгливо зажимали ладонями ноздри от смрадного запаха и невозмутимо продолжали свой путь; местные жители трусливо обходили их стороной, с трепетом вглядываясь в изуродованные лица в страхе признать в них знакомые черты. Даже "похоронные" команды, и те не особо усердствовали в выполнении своих прямых обязанностей, не рискуя лишний раз подставить свою спину или лоб под раствор прицела вражеского снайпера. Вот уже месяц Генка "варился" в этом кромешном "аду". И этот месяц показался ему целой вечностью. Сашка Королев, вместе с которым они дерзко бежали из Карабаха, казалось, был тесно знаком со всеми защитниками Бендер, причем включая даже офицеров 14-ой армии и казаков-добровольцев. В основном, благодаря этому, Генка уже после недели своей новой военной службы оказался вхож в любые компании, и везде его встречали радушно и по-свойски. Но очень скоро, к своему глубокому разочарованию, Генка почувствовал себя чужим и одиноким в этом бесшабашном и разношерстном мире гвардейцев Приднестровья.
Среди его новых товарищей по оружию больше всего было казаков и бывших солдат и офицеров Советской Армии. Первые, о которых Генка был наслышан еще дома, в Москве, вначале вызывали в его душе бурю восторга и восхищения. Ему очень нравилось их безграничное жизнелюбие, роскошные "бурки" и , придававшие своим хозяевам особо грозный и воинственный вид, казачьи "шашки". Но, с прошествием времени, он начал неожиданно для себя понимать, что за этой напыщенной и хвастливой бравадой бесстрашных "казачков", как правило, ничего не было. Казаки, в основной своей массе, были плохими и неопытными солдатами. Многие их них даже никогда не служили в настоящей армии. А если и служили, то врядли такую службу можно было воспринять всерьез. Да, конечно, все они были "хлопцы" бравые: дерзкие, отважные, не ведавшие страха и с честью переносившие боль. Но все же, все, что они делали, казалось Генке похожим на хвастливый "кич", незамысловатую "игру" в "героя" и "доблестного воина". Груды сверкавших крестов и медалей на их гимнастерках, нелепо торчавшие из-за поясов рукоятки "нагаек" и своеобразный "гордый" взгляд только лишний раз подчеркивали всю комичность и бутафорию внешнего вида "защитников православного отечества" и не могли не вызвать у Генки жалости и иронической усмешки в адрес казачества. Что же касается бывших военных СА, то Генка ладил с ними с большим трудом. Вначале они тоже встретили его радушно и приветливо, но вскоре, прослышав про его славное Афганское прошлое и Карабах, теплое отношение к нему с их стороны как-то незаметно сменилось прохладной настороженностью и "дежурными" улыбками гостеприимства. В глубине души Генка прекрасно понимал причину и суть таких перемен. С этим он сталкивался и на "гражданке", когда его, Генку, либо превозносили до небес как "доблестного и бескорыстного защитника устоев Коммунизма и бедного Афганского народа", либо с тлеющими в глубине глаз искорками зависти и досады окатывали с головы до ног презрительной жалостью и насильно запихивали в одежды праведного "мученика", обезличенного представителя "потерянного и сломанного войной поколения". Однако сам Генка упорно не желал мириться с той "ролью", которую ему так великодушно предлагало общество. Он не был "героем" подслащенной легенды! Не был он и беззащитной жертвой душещипательной политической драмы и мрачного стечения обстоятельств! Он всегда и везде стремился быть, прежде всего, самим собой - Генкой Мальцевым - со всеми присущими ему заблуждениями, достоинствами и недостатками. И в этом была трагедия всей его жизни. Помимо казаков и бывших "вояк" Приднестровской армии весомую роль играли "рейнджеры". Кого среди них только не было: и бывшие уголовники - эти беспринципные шакалы войны; и ветреные юнцы, возжелавшие крови и славы; и умудренные опытом отцы семейств, невесть за чем подавшиеся в дальние края по зову "совести" и самолюбия; и откровенные авантюристы, для которых мир был "тесен", а жизнь скучна; и, что самое прискорбное, такие же, как Генка, профессионалы, для которых Война стала жизнью, а "Калашников" средством его достижения. Их было мало - Генкиных "братьев". Многие из них тоже прошли Афган и так и не смогли найти свое место на "мирной" "гражданке". Они тоже, подобно Генке, были уже по горло сыты чужим восхищением и завистливой ненавистью и "гуманизмом" и уже не могли "вернуться" назад. Они, как и Генка, чем-то были похожи ни тигров-людоедов, один раз вкусивших человеческой крови и больше уже никогда не способных забыть ее пьянящий аромат. Одним словом, война в Приднестровье была самой типичной "разборкой" в некогда дружной семейке "братских" народов. В ней не было ничего необычного. Она была прямым порождением обагренного кровью XX века, его законным дитятей и чем-то вроде "лебединой" песни.
* * *
Между тем, злосчастный город, который так самоотверженно и бесстрашно защищали гвардейцы, уже давно лежал и дымился в развалинах. Большинство его зданий было зверски раскуроченно взрывами и вдавлено в землю гусеницами танков и ребристыми покрышками БТР. На крышах "высоток", прежней гордости и поклонения горожан, свили себе уютные и неприступные гнездышки "кукушки" 55 - добросовестные и аккуратные молдавские снайперы, получавшие за свой нелегкий труд по 3-4 "сотни" в час. "Кукушки", среди которых было немало бывших спортсменок из Прибалтики, трудились исправно. С каждым днем, особенно когда стихали ненадолго ураганы атак и грохот артиллерийской канонады, они методично и грубо отстреливали Генкиных товарищей. Защитники Приднестровья угроза "невидимой" смерти уже прочно и основательно въелась в их окаменевшие души, но, все же, каждый из них продолжал упрямо верить в то, что именно его "костлявая" счастливо обойдет стороной. Недели и месяцы неудержимо сменяли друг друга все то время, что Генка был на войне. И чем дольше он здесь оставался, тем меньше у него было шансов вернуть покой и уверенность в свою израненную душу. Для него это уже была третья по счету война и, к его величайшему сожалению и печали, она была как две капли воды похожа на две предыдущие. Здесь, точно также как в Афгане и Карабахе, воздух был переполнен ненавистью, человеческой болью и страданием. И здесь тоже звериный оскал смерти преследовал не только мертвых, но и живых. Он проступал везде: и в небрежно прикрытых грязным брезентом трупах, и в исковерканных пламенем и свинцом деревьях, и в лихорадочном и болезненном блеске солдатских глаз, и, что самое чудовищное, в изощренных пытках и издевательствах над пленными.
Вот уже в который раз история повторялась. Генка отказывался верить в это, но это было так. Столь гордо и надменно бравирующие своим "европейским" прошлым молдавские ополченцы, на поверку мало в чем уступали в своей жестокости афганским "дикарям" и "гордым" "кавказцам". То, что они выделывали с пленными, не поддавалось никакому трезвому описанию. Генка сам был свидетелем одного такого случая, когда на глазах мужа, сторонника приднестровцев, была зверски изнасилована и избита его жена. После этого гнусного и бесчеловечного акта "палачи" привязали к шее женщины гранату так, чтобы нельзя было снять, хладнокровно выдернули чеку и, дав своей жертве возможность зажать в ладонях корпус и предохранитель гранаты, "великодушно" отпустили ее на волю. Мужу несчастной женщины была уготовлена еще более чудовищная участь: вдосталь поизмывавшись над своею связанной и беззащитной жертвой, "ополченцы" отрезали ему половые органы, еще живого облили бензином и подожгли... Генка был одним из первых, кто оказался на месте разыгравшейся трагедии. Несчастному "приднестровцу" уже ничем нельзя помочь. Его объятое пламенем тело обреченно корчилось в предсмертных судорогах, вызывая громкий хохот и восторг у беснующихся "экзекуторов". В эти мгновения Генка даже не пытался взять под контроль свою ярость и гнев от всего увиденного. Он хладнокровно "давил" на "гашетку" своего АКМ, поливая смертоносным огнем оцепеневших "ополченцев". На очереди был уже третий "магазин" к АКМ и последняя из оставшихся граната, бездыханные тела молдавских солдат уже давно были разодраны в клочья Генкиными пулями и осколками гранат, а Генкины товарищи все еще были не в состоянии вырвать из его рук дрожащий от бессмысленных выстрелов автомат. Розовая пелена ненависти и злобы все еще висела у Генки перед глазами, и пока последняя из отстрелянных гильз не выскочила из затвора его АКМ, он упрямо продолжал стрелять. - Слышь, парень, хватит, уймись. Ты свое дело сделал. Эти "молдавские" собаки давно мертвы! - наконец, в нависшей тишине услышал чей-то взволнованный голос Генка и почувствовал на своем плече чью-то горячую и тяжелую руку. Генка резко обернулся и встретился взглядом с пожилым, видавшим виды казаком. - Здорово ты их уложил. Они даже не успели и вскрикнуть, как встретили свою смерть, - между тем продолжал казак. - Ты, наверное, тоже... Генка не дослушал. Бесцеремонно повернувшись к казаку спиной, он твердой и уверенной походкой зашагал прочь от рокового места. Он опять был спокоен и уверенно держал себя в руках. Он совсем не жалел о содеянном. Напротив, он был вполне удовлетворен и доволен своей жестокостью. За его спиной все еще продолжали раздаваться приглушенная брань "приднестровцев" и истошные крики и возгласы обступивших место трагедии женщин и стариков. Однако, выстрелов не было слышно. Но, даже если бы они и были, то Генка был не готов их услышать. Он был весь погружен в свои мысли, и окружающий мир был ему безразличен. Он шел в полный рост, небрежно сжимая в ладонях АКМ и дерзко и вызывающе бросая насмешки в адрес снайперов. Его подсумок был пуст, и на поясе не болтались гранаты. И, хотя война для него еще не была окончена, Генка совсем не боялся случайной смерти или роковой засады. Ему было все равно. Он боялся только самого себя. Он боялся того, от чего было нельзя убежать и на что нельзя было направить ствол АКМ и хладнокровно надавить на "курок"... - Эй, Афганец! - робко окликнул Генку незнакомый парень. - Слышь, тебя командир к себе требует. Кажется, там твоего "кореша" снайпер "достал". Ты бы того, поспешил, что-ли... - Сашка?! Королев? - Генка судорожно схватился левой ладонью за лицо и нервно провел пальцами вниз до подбородка. Этого не могло быть. Ему все это лишь снилось. Он не был готов поверить в то, что с последним из его друзей могло что-то случится. Нет! Нет! Он никогда не переживет этого. Достаточно того, что он уже потерял дом, семью, Германа...Нет! Генка рванулся изо-всех сил в сторону уже видневшейся в отдалении крыши штаба "гвардейцев" и расположенной рядом с ним медсанчасти. Он, чье хладнокровие и выдержка были в таком почете среди "гвардейцев", готов был в любую секунду разреветься как мальчишка только от одной мысли, что может опять потерять все. Он мчался к штабу со всех ног, почти летел над землей. И только уже у порога медсанчасти он позволил себе остановиться и перевести дух. Там, за этой заветной дверью, сейчас решалась судьба: был слышен звон медицинских инструментов, приглушенные голоса хирургов и медсестер. Генка не был твердо уверен в том, что он не ошибается. - А-а, Сидоров, ты уже здесь? - Генка неуверенно обернулся и встретился взглядом со своим командиром. - Я уже много раз за тобой посылал. Но тебя все не могли найти. Ладно, не оправдывайся. Потом все объяснишь. А у нас вот тут... Командир не договорил. На его смуглом и обветренном лице возникла гримаса невыносимой душевной боли и страдания. Скупая, оставляющая за собой грязную бороздку слеза сорвалась и покатилась вниз по его левой щеке. Это было очень тяжелое зрелище - видеть, как плачет боевой офицер и полный сил мужчина. Но Генка сам с огромным трудом сдерживался от того, чтобы не последовать примеру своего командира. Его губы были жадно искусаны в кровь, все тело дрожало от волнения, а пальцы рук судорожно сжаты в кулаки. - Знаешь, мне очень жаль, - между тем продолжал командир, - но твоему другу, кажется, невозможно спасти жизнь. Пуля вошла ему в шею и достигла "легкого". А, может, задела и сердце. Это произошло там, на косогоре. Возле здания райкома партии. Ну-у, ты знаешь, не далее, чем на прошлой неделе, мы "выкурили" с его крыши "кукушку". Ну и успокоились. А она... Она опять свила себе там "гнездышко". Твой друг оказался ее первой жертвой, но, боюсь, не последней. Вокруг этого чертового дома почти нет деревьев. Каждый метр идеально простреливается. Мы уже хотели подтащить туда пушку, но...эта территория пока контролируется "молдаванами". Мы ничего не можем сделать. Увы, убийца твоего друга для нас пока недосягаем. - Я так не думаю, - процедил сквозь плотно сжатые зубы Генка и вызывающе посмотрел в глаза командира. - Нет, Сидоров, мать ..... твою, я тебе приказываю...- сорвался было на крик командир, но вдруг, совсем неожиданно для Генки, смягчился и нехотя добавил: - Хотя...Ладно, черт с тобой, "РЭКС"! Я же тебя хорошо знаю! Ты все равно не выполнишь приказ, если я запрещу тебе охоту на "кукушку". Ты же как волк. Тут же пускаешь клыки в дело, стоит тебя только сильно задеть. Ладно, действуй! Только помни - надейся только на себя! В случае чего, я тебе помочь не смогу. Будь предельно собран и осторожен. Если выживешь - станешь героем, а нет...лучше тебе тогда самому застрелиться. Не ровен час - попадешь в лапы "ополченцев"...Ну, а что они могут сделать, ты уже видел... Так что, рви "когти", РЭКС 56 ! В этот момент дверь, за которой медики отчаянно пытались вырвать Сашку Королева из костлявых объятий смерти, широко распахнулась и на пороге показались двое хирургов. По их лицам Генка понял, что все кончено. У него больше не было друга - Сашки Королева. Его бездыханное тело, укрытое простыней, неподвижно застыло на операционном столе и надрывно взывало к отмщению. Генка растерянно расстегнул свой подсумок и принялся судорожно шарить в нем в поисках снаряженного "магазина" к АКМ. Подсумок был пуст, личный боевой запас исчерпан. Командир тоже успел заметить Генкино замешательство и, подозвав к себе одного из стоявших за его спиной "гвардейцев", снял с его пояса набитый "магазинами" подсумок и протянул его Генке. - На-а, РЭКС, возьми, - c горечью в голосе произнес он. - Я знаю, ты не захочешь откладывать выполнение моего задания и своих же планов. Если я не сделаю того, что задумал, ты же с голыми руками пойдешь за "снайпером". Ты такой! В тебе есть "кураж" и "звериная ярость". Иди. И не оборачивайся. Для тебя это единственный выход. Для меня, увы, тоже! Генка с благодарностью посмотрел в глаза своему командиру и бережно принял из его рук желанный подсумок с боекомплектом. Он знал, что насчет него командир был абсолютно прав. Он бы, Генка, не смог хладнокровно вернуться в казарму за боекомплектом и снаряжением. Он знал и то, что не сможет успокоиться, пока "кукушка", отобравшая у него последнего верного друга, не "заткнется" навеки. Он знал все это, и поэтому в его душе не возникли сомнения в правильности того, как он поступает. Он просто и уверенно вскинул на плечо АКМ, аккуратно пристегнул к поясу подсумок с боекомплектом и размеренным шагом направился в сторону бывшего здания райкома, маячившего на горизонте. - Удачи, РЭКС, - бросил ему вдогонку командир и с грустью подумал о том, что он сам был бы не прочь оказаться на месте Генки.
* *
*
"Гнездовье" молдавской "кукушки" и вправду казалось, на первый взгляд, неуязвимым. Генка это понял сразу же, как только преодолел незримую линию фронта и благополучно добрался до голой бетонной площадки перед зданием бывшего райкома КПСС. Территория, безгранично и весьма успешно контролируемая молдавским снайпером, простиралась на добрые полсотни метров, вокруг здания и на сотню метров перед ним. Но и это еще было не все. Снайпер засел на самой крыше пятиэтажного здания и подобраться к нему бесшумно и незаметно было практически невозможно. Достаточно было одной брошенной на лестничный проход гранаты, и у нападавшего не оставалось никаких шансов на победу. Снайпер, судя по всему, прекрасно это понимал и чувствовал себя довольно уверенно и беззаботно. Однако он понимал и то, что только массивные стены здания являются единственным надежным гарантом его благополучия и безопасности. Вот почему за те долгие 12 часов, что провел Генка возле его огневой точки, снайпер так ни разу и не покинул своего гнездовья. Уже начало темнеть, а Генка все еще никак не мог придумать способ, как "достать" снайпера и самому остаться в живых. Время шло. За спиной Генки с завидным постоянством вспыхивали и вскоре быстро захлебывались горячие перестрелки. И вот-вот на него могли наткнуться молдавские "ополченцы" или "полиция". И тогда бы участь его была однозначно предрешена. С тремя "магазинами" к АКМ и бесполезным в обороне штык-ножом ему долго не продержаться. А там либо смерть, либо плен... При мысли о втором варианте окончания его рейда у Генки начинала дико стучать кровь в висках, и ледяной пот струился по спине.
Луна уже была в своей полной красе, когда Генка, так ничего и не придумав, неожиданно заметил странную фигуру, опасливо кравшуюся от окрестных домов к изрешеченному осколками зданию бывшего райкома. Генка вначале подумал, что это кто-то из молдавских "ополченцев" решился навестить "кукушку". Но вскоре, с трудом разглядев в блеклом лунном свете грациозные девичьи плечи и чуть покачивающиеся при каждом шаге маленьких ножек бедра, понял, что ошибся. Незнакомка была одета в легкое ситцевое платье, доходящее ей почти до колен, высокие гетры и кроссовки. На голове ее был повязан цветастый платок. Лицо девушки, насколько смог разглядеть Генка, выглядело очень юным и милым. Смуглые волосы, пробивавшиеся из-под платка ниспадали на высокий лоб. Задорный вздернутый носик соседствовал с большими, широко раскрытыми глазами. Выражение лица девушки было испуганным. Дыхание прерывистым и тревожным. В руках она сжимала плетеную корзинку, покрытую рушником, и маленький термос, от которого исходил пар. Прошло не менее трех минут, прежде чем девушка, наконец, достигла дверей здания, и сверху на нее неожиданно упал луч фонарика. Она вскинула левую руку вверх и приветливо помахала ею в сторону источника света. В ответ свет фонарика быстро потух, и через минуту ее легкие шаги уже гулко раздавались в глубине здания, разрывая безмятежную тишину приднестровской ночи. Но Генка был уже начеку. Он пристально следил за каждым движением девушки, небрежно скинув на землю полуботинки и аккуратно, без лишнего шума, опустив в траву автомат и армейский пояс с подсумком. Он старался все время держаться в тени и, не поднимая головы из густой травы и кустарника, крадучись, направился наперерез девушке. Мышцы его тела были напряжены до предела. Холодное лезвие штык-ножа он крепко сжимал зубами, а пальцы рук с легким хрустом постоянно пребывали в движении. Он сознательно разминал сухожилия в преддверии тяжелой и неблагодарной "работы". Девушка уже была совсем близко от него. Он ощущал аромат ее нежного тела и слышал каждый ее вздох. Она что-то беспечно напевала себе под нос, бесшумно двигая тонкими изящными губами. Глаза ее были беззаботно опущены вниз и надежно прикрыты от лунного света густым шелковистым ворсом ресниц. Тонкие, устремленные к переносице брови, резко расходились в стороны и придавали ее юному личику непревзойденное очарование и красоту. Наконец, маленькие девичьи ножки робко вступили в густую траву, и густой сумрак от высоких деревьев жадно покрыл ее щуплую фигурку с ног до головы. Генка изо всех сил прижался к земле и предусмотрительно затаил дыхание. Девушка была от него уже в полуметре, так ничего и не подозревая о нависшей над ней смертельной опасности. Она уверенно шла по едва различимой в траве тропинке в сторону большого дома и небрежно размахивала своей корзинкой из стороны в сторону. Генка бесшумно крался вслед за ней, выжидая момент для решающего броска и прикидывая наиболее удачное место для нападения. И тут только ему в голову пришло, что девушку могут ждать и ее неожиданное исчезновение может ненароком привлечь внимание. Генка в бессильной ярости что-либо изменить закусил до крови губу и вынужден был, сдержанно дыша, "проконвоировать" девушку до самых дверей ее дома и позволить ей войти во внутрь. Кажется, его блестящий, на первый взгляд, план начал давать роковую трещину и разваливаться прямо на глазах. До рассвета еще было довольно далеко, а предстоящее утро не предвещало Генке ничего хорошего. Шансов избежать плена и дождаться следующей ночи у него было катастрофически мало. Но и идти напролом тоже не имело смысла. Оставалось только терпеливо ждать и уповать на его Величество Случай.
И, о боже, именно такой случай подарила Генке Судьба. Генка не сразу заметил, как одно из невзрачных окон дома с легким скрипом распахнулось, и грациозная девичья фигурка ловко соскочила на цветочную клумбу перед ним. О Боже, о таком стечении событий Генка даже не думал и мечтать. Он даже вначале не поверил своим глазам и отчаянно ущипнул себя за руку, тщетно пытаясь себя убедить в том, что не спит. Но, к счастью для него и к несчастью для девушки, это был не сон. Всемогущие боги вновь улыбались Генке и повернулись спиной к его злополучной жертве. Вокруг, на расстоянии вытянутой руки, гремела война. А в этом хрупком, беззащитном существе продолжало теплиться и набирать силу всемогущее и неведавшее преград Чувство. Боже мой, что с нами только не делает Любовь. Более половины всех глупостей на Земле, а быть может и все, делается под влиянием именно этого чувства. И вот теперь, еще одно существо, обуянное этой Страстью, самозабвенно бросало вызов Провидению и, забыв обо всем на свете, опрометчиво двигалось прямо навстречу своей погибели. Генка с тоской и невыносимой болью подумал о том, что ему предстоит сделать. Для него это был последний рубеж, прощальный вздох его человеческой сущности, которую он уже не мог более сохранять в своей душе. В его разгоряченном сознании полыхал настоящий Ураган. Первый и, дай бог, последний раз в своей жизни перед ним стояла задача убить беззащитное и ни в чем неповинное существо И он прекрасно знал, что не сможет сделать этого. Эта безысходность в противоречии долга и сострадания жадно и бесцеремонно рвала его душу, вспарывала и "утюжила" мысли и чувства, заставляла кровь пузыриться в венах и бешено пульсировать в висках. Но, не смотря на бушующий в его сердце пожар чувств и сомнений, Генка чудовищным усилием воли заставил себя рвануться вперед, в сторону своей жертвы, одним резким и грубым движением запрокинуть ее голову назад, обхватить ее маленький изящный ротик потной ладонью и, наконец, рвануть маленькую оцепеневшую головку в сторону от себя. Шейные позвонки Генкиной жертвы чуть слышно хрустнули, тело девушки обмякло и безжизненно повисло на руках Генки. Девушка была мертва. Генка обреченно и горько вздохнул и бережно опустил тело своей жертвы в траву. Его сознание было покрыто туманом, мысли путались, а руки и ноги наотрез отказывались подчиняться его воле, как после действия сильного наркотика или алкоголя. Слегка пошатываясь, Генка мягко присел на траву рядом с еще теплым девичьим телом и, уронив голову на маленькую грудь девушки, на минуту застыл в оцепенении. Затем он тяжело приподнял голову и, с трудом сдерживая в сердце отчаяние и боль, взглянул в лицо девушки. Оно было прекрасным. Даже мертвое. Казалось, его хозяйка вот-вот приоткроет ресницы и ласково взглянет на звездное небо и серебристый диск Луны. Затем она поднимет глаза на него, Генку, улыбнется и приветливо скажет: "Кто ты, незнакомец? Зачем ты меня разбудил...?"
Генка откровенно и беззастенчиво плакал. Его раскаленные слезы сами собой катились по обветренным щекам и обреченно капали на оголенную шею и плечи его прекрасной жертвы. Они нещадно жгли ее гладкую, бархатистую кожу, зловеще блестели в ярком лунном свете и стремительно таяли и терялись в потаенных складках ее одежды. А Генка первый раз в жизни всерьез думал о смерти, как об избавлении от самого себя. Он уже не просто себя ненавидел и презирал. Он уже даже не верил в то, что он и есть тот самый искренний и честный, любящий весь мир Генка. Генка - романтик. Генка - герой. Генка Человек. Для него не было секретом, что то, что еще минуту назад можно было с полным правом назвать Генкой, теперь уже таковым не являлось. Настоящий Генка был мертв. Мертв навсегда. Мертв духовно, а не физически. А то самое кровожадное и безжалостное Чудовище, недававшее покоя его душе еще с Афгана, теперь безраздельно хозяйничало и насмехалось над его мыслями и чувствами. Чудовище праздновало в душе Генки свою окончательную и безраздельную победу. Генка отчаянно тряхнул головой и подавленно огляделся.
Бездыханное тело девушки все еще продолжало оставаться у его ног. Все еще пребывая в трансе и действуя как робот, Генка приподнялся а земли и бережно стянул с окоченевшего тела одежду и с нечеловеческой аккуратностью нацепил ее на себя. Где-то через минуту, повязав на голове цветастый платок и с трудом дыша в поползшем по швам платье девушки, Генка торопливо сунул за пазуху штык-нож. Выпрямившись и окончательно взяв себя в руки, Генка легкой, наиграно мягкой и грациозной походкой направился в сторону злосчастного здания бывшего райкома. Дорогу до дверей здания он преодолел довольно быстро и без приключений, каждую минуту ожидая рокового выстрела в лоб и кровавого предсмертного тумана. Но снайпер упрямо "молчал". Похоже Гене и вправду удалось мастерски усыпить его бдительность, и его незримый противник искренне "курился" на Генкину уловку и ни о чем не подозревал. Что ж, тем хуже было для него. Генка нарочито громко стукнул локтем в дверь на пороге здания, дождался того момента, когда блеснет уже знакомый ему фонарик, помахал ему в ответ рукой и начал уверенно подниматься вверх по лестнице на пятый этаж. Там, наверху, он чисто интуитивно почувствовал присутствие своего ничего неподозревавшего противника. Снайпер беззаботно стоял на самой верхней лестничной площадке в одних трусах и в сладостном предчувствии скорой встречи со своей возлюбленной. Он был абсолютно спокоен и даже курил, лениво облокотившись на перила и свесив голову вниз. На лестнице было очень темно, но Генка все равно чувствовал некоторую неуверенность и даже страх. Ему оставалась какая-то пара ступенек до цели, когда снайпер, наконец, отбросил в сторону сигарету и опрометчиво сделал шаг навстречу Генке, разводя в стороны руки. Он так никогда уже и не узнал, что же послужило причиной его мгновенной смерти. Штык-нож по самую рукоятку вошел ему прямо в сердце, и Генка, резко отскочив в сторону, позволил безжизненному телу рухнуть и с легким шумом скатиться вниз по ступенькам лестницы. Генка даже не обернулся для того, чтобы воочию убедиться в том, что его незадачливый противник действительно мертв. Да в этом, собственно говоря, и не было никакой необходимости. Генка осторожно протиснулся через узкую дверь во владения "кукушки" и ощупью нашел на полу фонарик. В его тусклом свете он принялся шарить по чердаку в поисках оружия и одежды снайпера. Через пару минут он уже спускался вниз по лестнице к выходу из здания, оставив на память друзьям "кукушки" несколько минных ловушек из гранат "Ф-1" с натянутой по всему полу чердака паутиной контактно-подрывных лесок и с трудом волоча за собой снайперскую винтовку в качестве убедительного доказательства смерти "кукушки".
ПЛАЧУЩИЙ ЗВЕРЬ
Город был буквально завален трупами. Черные, местами обугленные и в клочья изодранные бродячими псами они лежали вперемешку с искореженным "боевым" металлом, ошметками дерна и клоками изумрудной травы. За эти долгие месяцы Приднестровской войны эти жалкие, полуистлевшие останки людей и военной техники прочно слились с окрестным пейзажем, стали его зловещей, неотъемлемой частью. На них уже даже никто не обращал внимания: солдаты обеих армий, наталкиваясь на трупы, брезгливо зажимали ладонями ноздри от смрадного запаха и невозмутимо продолжали свой путь; местные жители трусливо обходили их стороной, с трепетом вглядываясь в изуродованные лица в страхе признать в них знакомые черты. Даже "похоронные" команды, и те не особо усердствовали в выполнении своих прямых обязанностей, не рискуя лишний раз подставить свою спину или лоб под раствор прицела вражеского снайпера. Вот уже месяц Генка "варился" в этом кромешном "аду". И этот месяц показался ему целой вечностью. Сашка Королев, вместе с которым они дерзко бежали из Карабаха, казалось, был тесно знаком со всеми защитниками Бендер, причем включая даже офицеров 14-ой армии и казаков-добровольцев. В основном, благодаря этому, Генка уже после недели своей новой военной службы оказался вхож в любые компании, и везде его встречали радушно и по-свойски. Но очень скоро, к своему глубокому разочарованию, Генка почувствовал себя чужим и одиноким в этом бесшабашном и разношерстном мире гвардейцев Приднестровья.
Среди его новых товарищей по оружию больше всего было казаков и бывших солдат и офицеров Советской Армии. Первые, о которых Генка был наслышан еще дома, в Москве, вначале вызывали в его душе бурю восторга и восхищения. Ему очень нравилось их безграничное жизнелюбие, роскошные "бурки" и , придававшие своим хозяевам особо грозный и воинственный вид, казачьи "шашки". Но, с прошествием времени, он начал неожиданно для себя понимать, что за этой напыщенной и хвастливой бравадой бесстрашных "казачков", как правило, ничего не было. Казаки, в основной своей массе, были плохими и неопытными солдатами. Многие их них даже никогда не служили в настоящей армии. А если и служили, то врядли такую службу можно было воспринять всерьез. Да, конечно, все они были "хлопцы" бравые: дерзкие, отважные, не ведавшие страха и с честью переносившие боль. Но все же, все, что они делали, казалось Генке похожим на хвастливый "кич", незамысловатую "игру" в "героя" и "доблестного воина". Груды сверкавших крестов и медалей на их гимнастерках, нелепо торчавшие из-за поясов рукоятки "нагаек" и своеобразный "гордый" взгляд только лишний раз подчеркивали всю комичность и бутафорию внешнего вида "защитников православного отечества" и не могли не вызвать у Генки жалости и иронической усмешки в адрес казачества. Что же касается бывших военных СА, то Генка ладил с ними с большим трудом. Вначале они тоже встретили его радушно и приветливо, но вскоре, прослышав про его славное Афганское прошлое и Карабах, теплое отношение к нему с их стороны как-то незаметно сменилось прохладной настороженностью и "дежурными" улыбками гостеприимства. В глубине души Генка прекрасно понимал причину и суть таких перемен. С этим он сталкивался и на "гражданке", когда его, Генку, либо превозносили до небес как "доблестного и бескорыстного защитника устоев Коммунизма и бедного Афганского народа", либо с тлеющими в глубине глаз искорками зависти и досады окатывали с головы до ног презрительной жалостью и насильно запихивали в одежды праведного "мученика", обезличенного представителя "потерянного и сломанного войной поколения". Однако сам Генка упорно не желал мириться с той "ролью", которую ему так великодушно предлагало общество. Он не был "героем" подслащенной легенды! Не был он и беззащитной жертвой душещипательной политической драмы и мрачного стечения обстоятельств! Он всегда и везде стремился быть, прежде всего, самим собой - Генкой Мальцевым - со всеми присущими ему заблуждениями, достоинствами и недостатками. И в этом была трагедия всей его жизни. Помимо казаков и бывших "вояк" Приднестровской армии весомую роль играли "рейнджеры". Кого среди них только не было: и бывшие уголовники - эти беспринципные шакалы войны; и ветреные юнцы, возжелавшие крови и славы; и умудренные опытом отцы семейств, невесть за чем подавшиеся в дальние края по зову "совести" и самолюбия; и откровенные авантюристы, для которых мир был "тесен", а жизнь скучна; и, что самое прискорбное, такие же, как Генка, профессионалы, для которых Война стала жизнью, а "Калашников" средством его достижения. Их было мало - Генкиных "братьев". Многие из них тоже прошли Афган и так и не смогли найти свое место на "мирной" "гражданке". Они тоже, подобно Генке, были уже по горло сыты чужим восхищением и завистливой ненавистью и "гуманизмом" и уже не могли "вернуться" назад. Они, как и Генка, чем-то были похожи ни тигров-людоедов, один раз вкусивших человеческой крови и больше уже никогда не способных забыть ее пьянящий аромат. Одним словом, война в Приднестровье была самой типичной "разборкой" в некогда дружной семейке "братских" народов. В ней не было ничего необычного. Она была прямым порождением обагренного кровью XX века, его законным дитятей и чем-то вроде "лебединой" песни.
* * *
Между тем, злосчастный город, который так самоотверженно и бесстрашно защищали гвардейцы, уже давно лежал и дымился в развалинах. Большинство его зданий было зверски раскуроченно взрывами и вдавлено в землю гусеницами танков и ребристыми покрышками БТР. На крышах "высоток", прежней гордости и поклонения горожан, свили себе уютные и неприступные гнездышки "кукушки" 55 - добросовестные и аккуратные молдавские снайперы, получавшие за свой нелегкий труд по 3-4 "сотни" в час. "Кукушки", среди которых было немало бывших спортсменок из Прибалтики, трудились исправно. С каждым днем, особенно когда стихали ненадолго ураганы атак и грохот артиллерийской канонады, они методично и грубо отстреливали Генкиных товарищей. Защитники Приднестровья угроза "невидимой" смерти уже прочно и основательно въелась в их окаменевшие души, но, все же, каждый из них продолжал упрямо верить в то, что именно его "костлявая" счастливо обойдет стороной. Недели и месяцы неудержимо сменяли друг друга все то время, что Генка был на войне. И чем дольше он здесь оставался, тем меньше у него было шансов вернуть покой и уверенность в свою израненную душу. Для него это уже была третья по счету война и, к его величайшему сожалению и печали, она была как две капли воды похожа на две предыдущие. Здесь, точно также как в Афгане и Карабахе, воздух был переполнен ненавистью, человеческой болью и страданием. И здесь тоже звериный оскал смерти преследовал не только мертвых, но и живых. Он проступал везде: и в небрежно прикрытых грязным брезентом трупах, и в исковерканных пламенем и свинцом деревьях, и в лихорадочном и болезненном блеске солдатских глаз, и, что самое чудовищное, в изощренных пытках и издевательствах над пленными.
Вот уже в который раз история повторялась. Генка отказывался верить в это, но это было так. Столь гордо и надменно бравирующие своим "европейским" прошлым молдавские ополченцы, на поверку мало в чем уступали в своей жестокости афганским "дикарям" и "гордым" "кавказцам". То, что они выделывали с пленными, не поддавалось никакому трезвому описанию. Генка сам был свидетелем одного такого случая, когда на глазах мужа, сторонника приднестровцев, была зверски изнасилована и избита его жена. После этого гнусного и бесчеловечного акта "палачи" привязали к шее женщины гранату так, чтобы нельзя было снять, хладнокровно выдернули чеку и, дав своей жертве возможность зажать в ладонях корпус и предохранитель гранаты, "великодушно" отпустили ее на волю. Мужу несчастной женщины была уготовлена еще более чудовищная участь: вдосталь поизмывавшись над своею связанной и беззащитной жертвой, "ополченцы" отрезали ему половые органы, еще живого облили бензином и подожгли... Генка был одним из первых, кто оказался на месте разыгравшейся трагедии. Несчастному "приднестровцу" уже ничем нельзя помочь. Его объятое пламенем тело обреченно корчилось в предсмертных судорогах, вызывая громкий хохот и восторг у беснующихся "экзекуторов". В эти мгновения Генка даже не пытался взять под контроль свою ярость и гнев от всего увиденного. Он хладнокровно "давил" на "гашетку" своего АКМ, поливая смертоносным огнем оцепеневших "ополченцев". На очереди был уже третий "магазин" к АКМ и последняя из оставшихся граната, бездыханные тела молдавских солдат уже давно были разодраны в клочья Генкиными пулями и осколками гранат, а Генкины товарищи все еще были не в состоянии вырвать из его рук дрожащий от бессмысленных выстрелов автомат. Розовая пелена ненависти и злобы все еще висела у Генки перед глазами, и пока последняя из отстрелянных гильз не выскочила из затвора его АКМ, он упрямо продолжал стрелять. - Слышь, парень, хватит, уймись. Ты свое дело сделал. Эти "молдавские" собаки давно мертвы! - наконец, в нависшей тишине услышал чей-то взволнованный голос Генка и почувствовал на своем плече чью-то горячую и тяжелую руку. Генка резко обернулся и встретился взглядом с пожилым, видавшим виды казаком. - Здорово ты их уложил. Они даже не успели и вскрикнуть, как встретили свою смерть, - между тем продолжал казак. - Ты, наверное, тоже... Генка не дослушал. Бесцеремонно повернувшись к казаку спиной, он твердой и уверенной походкой зашагал прочь от рокового места. Он опять был спокоен и уверенно держал себя в руках. Он совсем не жалел о содеянном. Напротив, он был вполне удовлетворен и доволен своей жестокостью. За его спиной все еще продолжали раздаваться приглушенная брань "приднестровцев" и истошные крики и возгласы обступивших место трагедии женщин и стариков. Однако, выстрелов не было слышно. Но, даже если бы они и были, то Генка был не готов их услышать. Он был весь погружен в свои мысли, и окружающий мир был ему безразличен. Он шел в полный рост, небрежно сжимая в ладонях АКМ и дерзко и вызывающе бросая насмешки в адрес снайперов. Его подсумок был пуст, и на поясе не болтались гранаты. И, хотя война для него еще не была окончена, Генка совсем не боялся случайной смерти или роковой засады. Ему было все равно. Он боялся только самого себя. Он боялся того, от чего было нельзя убежать и на что нельзя было направить ствол АКМ и хладнокровно надавить на "курок"... - Эй, Афганец! - робко окликнул Генку незнакомый парень. - Слышь, тебя командир к себе требует. Кажется, там твоего "кореша" снайпер "достал". Ты бы того, поспешил, что-ли... - Сашка?! Королев? - Генка судорожно схватился левой ладонью за лицо и нервно провел пальцами вниз до подбородка. Этого не могло быть. Ему все это лишь снилось. Он не был готов поверить в то, что с последним из его друзей могло что-то случится. Нет! Нет! Он никогда не переживет этого. Достаточно того, что он уже потерял дом, семью, Германа...Нет! Генка рванулся изо-всех сил в сторону уже видневшейся в отдалении крыши штаба "гвардейцев" и расположенной рядом с ним медсанчасти. Он, чье хладнокровие и выдержка были в таком почете среди "гвардейцев", готов был в любую секунду разреветься как мальчишка только от одной мысли, что может опять потерять все. Он мчался к штабу со всех ног, почти летел над землей. И только уже у порога медсанчасти он позволил себе остановиться и перевести дух. Там, за этой заветной дверью, сейчас решалась судьба: был слышен звон медицинских инструментов, приглушенные голоса хирургов и медсестер. Генка не был твердо уверен в том, что он не ошибается. - А-а, Сидоров, ты уже здесь? - Генка неуверенно обернулся и встретился взглядом со своим командиром. - Я уже много раз за тобой посылал. Но тебя все не могли найти. Ладно, не оправдывайся. Потом все объяснишь. А у нас вот тут... Командир не договорил. На его смуглом и обветренном лице возникла гримаса невыносимой душевной боли и страдания. Скупая, оставляющая за собой грязную бороздку слеза сорвалась и покатилась вниз по его левой щеке. Это было очень тяжелое зрелище - видеть, как плачет боевой офицер и полный сил мужчина. Но Генка сам с огромным трудом сдерживался от того, чтобы не последовать примеру своего командира. Его губы были жадно искусаны в кровь, все тело дрожало от волнения, а пальцы рук судорожно сжаты в кулаки. - Знаешь, мне очень жаль, - между тем продолжал командир, - но твоему другу, кажется, невозможно спасти жизнь. Пуля вошла ему в шею и достигла "легкого". А, может, задела и сердце. Это произошло там, на косогоре. Возле здания райкома партии. Ну-у, ты знаешь, не далее, чем на прошлой неделе, мы "выкурили" с его крыши "кукушку". Ну и успокоились. А она... Она опять свила себе там "гнездышко". Твой друг оказался ее первой жертвой, но, боюсь, не последней. Вокруг этого чертового дома почти нет деревьев. Каждый метр идеально простреливается. Мы уже хотели подтащить туда пушку, но...эта территория пока контролируется "молдаванами". Мы ничего не можем сделать. Увы, убийца твоего друга для нас пока недосягаем. - Я так не думаю, - процедил сквозь плотно сжатые зубы Генка и вызывающе посмотрел в глаза командира. - Нет, Сидоров, мать ..... твою, я тебе приказываю...- сорвался было на крик командир, но вдруг, совсем неожиданно для Генки, смягчился и нехотя добавил: - Хотя...Ладно, черт с тобой, "РЭКС"! Я же тебя хорошо знаю! Ты все равно не выполнишь приказ, если я запрещу тебе охоту на "кукушку". Ты же как волк. Тут же пускаешь клыки в дело, стоит тебя только сильно задеть. Ладно, действуй! Только помни - надейся только на себя! В случае чего, я тебе помочь не смогу. Будь предельно собран и осторожен. Если выживешь - станешь героем, а нет...лучше тебе тогда самому застрелиться. Не ровен час - попадешь в лапы "ополченцев"...Ну, а что они могут сделать, ты уже видел... Так что, рви "когти", РЭКС 56 ! В этот момент дверь, за которой медики отчаянно пытались вырвать Сашку Королева из костлявых объятий смерти, широко распахнулась и на пороге показались двое хирургов. По их лицам Генка понял, что все кончено. У него больше не было друга - Сашки Королева. Его бездыханное тело, укрытое простыней, неподвижно застыло на операционном столе и надрывно взывало к отмщению. Генка растерянно расстегнул свой подсумок и принялся судорожно шарить в нем в поисках снаряженного "магазина" к АКМ. Подсумок был пуст, личный боевой запас исчерпан. Командир тоже успел заметить Генкино замешательство и, подозвав к себе одного из стоявших за его спиной "гвардейцев", снял с его пояса набитый "магазинами" подсумок и протянул его Генке. - На-а, РЭКС, возьми, - c горечью в голосе произнес он. - Я знаю, ты не захочешь откладывать выполнение моего задания и своих же планов. Если я не сделаю того, что задумал, ты же с голыми руками пойдешь за "снайпером". Ты такой! В тебе есть "кураж" и "звериная ярость". Иди. И не оборачивайся. Для тебя это единственный выход. Для меня, увы, тоже! Генка с благодарностью посмотрел в глаза своему командиру и бережно принял из его рук желанный подсумок с боекомплектом. Он знал, что насчет него командир был абсолютно прав. Он бы, Генка, не смог хладнокровно вернуться в казарму за боекомплектом и снаряжением. Он знал и то, что не сможет успокоиться, пока "кукушка", отобравшая у него последнего верного друга, не "заткнется" навеки. Он знал все это, и поэтому в его душе не возникли сомнения в правильности того, как он поступает. Он просто и уверенно вскинул на плечо АКМ, аккуратно пристегнул к поясу подсумок с боекомплектом и размеренным шагом направился в сторону бывшего здания райкома, маячившего на горизонте. - Удачи, РЭКС, - бросил ему вдогонку командир и с грустью подумал о том, что он сам был бы не прочь оказаться на месте Генки.
* *
*
"Гнездовье" молдавской "кукушки" и вправду казалось, на первый взгляд, неуязвимым. Генка это понял сразу же, как только преодолел незримую линию фронта и благополучно добрался до голой бетонной площадки перед зданием бывшего райкома КПСС. Территория, безгранично и весьма успешно контролируемая молдавским снайпером, простиралась на добрые полсотни метров, вокруг здания и на сотню метров перед ним. Но и это еще было не все. Снайпер засел на самой крыше пятиэтажного здания и подобраться к нему бесшумно и незаметно было практически невозможно. Достаточно было одной брошенной на лестничный проход гранаты, и у нападавшего не оставалось никаких шансов на победу. Снайпер, судя по всему, прекрасно это понимал и чувствовал себя довольно уверенно и беззаботно. Однако он понимал и то, что только массивные стены здания являются единственным надежным гарантом его благополучия и безопасности. Вот почему за те долгие 12 часов, что провел Генка возле его огневой точки, снайпер так ни разу и не покинул своего гнездовья. Уже начало темнеть, а Генка все еще никак не мог придумать способ, как "достать" снайпера и самому остаться в живых. Время шло. За спиной Генки с завидным постоянством вспыхивали и вскоре быстро захлебывались горячие перестрелки. И вот-вот на него могли наткнуться молдавские "ополченцы" или "полиция". И тогда бы участь его была однозначно предрешена. С тремя "магазинами" к АКМ и бесполезным в обороне штык-ножом ему долго не продержаться. А там либо смерть, либо плен... При мысли о втором варианте окончания его рейда у Генки начинала дико стучать кровь в висках, и ледяной пот струился по спине.
Луна уже была в своей полной красе, когда Генка, так ничего и не придумав, неожиданно заметил странную фигуру, опасливо кравшуюся от окрестных домов к изрешеченному осколками зданию бывшего райкома. Генка вначале подумал, что это кто-то из молдавских "ополченцев" решился навестить "кукушку". Но вскоре, с трудом разглядев в блеклом лунном свете грациозные девичьи плечи и чуть покачивающиеся при каждом шаге маленьких ножек бедра, понял, что ошибся. Незнакомка была одета в легкое ситцевое платье, доходящее ей почти до колен, высокие гетры и кроссовки. На голове ее был повязан цветастый платок. Лицо девушки, насколько смог разглядеть Генка, выглядело очень юным и милым. Смуглые волосы, пробивавшиеся из-под платка ниспадали на высокий лоб. Задорный вздернутый носик соседствовал с большими, широко раскрытыми глазами. Выражение лица девушки было испуганным. Дыхание прерывистым и тревожным. В руках она сжимала плетеную корзинку, покрытую рушником, и маленький термос, от которого исходил пар. Прошло не менее трех минут, прежде чем девушка, наконец, достигла дверей здания, и сверху на нее неожиданно упал луч фонарика. Она вскинула левую руку вверх и приветливо помахала ею в сторону источника света. В ответ свет фонарика быстро потух, и через минуту ее легкие шаги уже гулко раздавались в глубине здания, разрывая безмятежную тишину приднестровской ночи. Но Генка был уже начеку. Он пристально следил за каждым движением девушки, небрежно скинув на землю полуботинки и аккуратно, без лишнего шума, опустив в траву автомат и армейский пояс с подсумком. Он старался все время держаться в тени и, не поднимая головы из густой травы и кустарника, крадучись, направился наперерез девушке. Мышцы его тела были напряжены до предела. Холодное лезвие штык-ножа он крепко сжимал зубами, а пальцы рук с легким хрустом постоянно пребывали в движении. Он сознательно разминал сухожилия в преддверии тяжелой и неблагодарной "работы". Девушка уже была совсем близко от него. Он ощущал аромат ее нежного тела и слышал каждый ее вздох. Она что-то беспечно напевала себе под нос, бесшумно двигая тонкими изящными губами. Глаза ее были беззаботно опущены вниз и надежно прикрыты от лунного света густым шелковистым ворсом ресниц. Тонкие, устремленные к переносице брови, резко расходились в стороны и придавали ее юному личику непревзойденное очарование и красоту. Наконец, маленькие девичьи ножки робко вступили в густую траву, и густой сумрак от высоких деревьев жадно покрыл ее щуплую фигурку с ног до головы. Генка изо всех сил прижался к земле и предусмотрительно затаил дыхание. Девушка была от него уже в полуметре, так ничего и не подозревая о нависшей над ней смертельной опасности. Она уверенно шла по едва различимой в траве тропинке в сторону большого дома и небрежно размахивала своей корзинкой из стороны в сторону. Генка бесшумно крался вслед за ней, выжидая момент для решающего броска и прикидывая наиболее удачное место для нападения. И тут только ему в голову пришло, что девушку могут ждать и ее неожиданное исчезновение может ненароком привлечь внимание. Генка в бессильной ярости что-либо изменить закусил до крови губу и вынужден был, сдержанно дыша, "проконвоировать" девушку до самых дверей ее дома и позволить ей войти во внутрь. Кажется, его блестящий, на первый взгляд, план начал давать роковую трещину и разваливаться прямо на глазах. До рассвета еще было довольно далеко, а предстоящее утро не предвещало Генке ничего хорошего. Шансов избежать плена и дождаться следующей ночи у него было катастрофически мало. Но и идти напролом тоже не имело смысла. Оставалось только терпеливо ждать и уповать на его Величество Случай.
И, о боже, именно такой случай подарила Генке Судьба. Генка не сразу заметил, как одно из невзрачных окон дома с легким скрипом распахнулось, и грациозная девичья фигурка ловко соскочила на цветочную клумбу перед ним. О Боже, о таком стечении событий Генка даже не думал и мечтать. Он даже вначале не поверил своим глазам и отчаянно ущипнул себя за руку, тщетно пытаясь себя убедить в том, что не спит. Но, к счастью для него и к несчастью для девушки, это был не сон. Всемогущие боги вновь улыбались Генке и повернулись спиной к его злополучной жертве. Вокруг, на расстоянии вытянутой руки, гремела война. А в этом хрупком, беззащитном существе продолжало теплиться и набирать силу всемогущее и неведавшее преград Чувство. Боже мой, что с нами только не делает Любовь. Более половины всех глупостей на Земле, а быть может и все, делается под влиянием именно этого чувства. И вот теперь, еще одно существо, обуянное этой Страстью, самозабвенно бросало вызов Провидению и, забыв обо всем на свете, опрометчиво двигалось прямо навстречу своей погибели. Генка с тоской и невыносимой болью подумал о том, что ему предстоит сделать. Для него это был последний рубеж, прощальный вздох его человеческой сущности, которую он уже не мог более сохранять в своей душе. В его разгоряченном сознании полыхал настоящий Ураган. Первый и, дай бог, последний раз в своей жизни перед ним стояла задача убить беззащитное и ни в чем неповинное существо И он прекрасно знал, что не сможет сделать этого. Эта безысходность в противоречии долга и сострадания жадно и бесцеремонно рвала его душу, вспарывала и "утюжила" мысли и чувства, заставляла кровь пузыриться в венах и бешено пульсировать в висках. Но, не смотря на бушующий в его сердце пожар чувств и сомнений, Генка чудовищным усилием воли заставил себя рвануться вперед, в сторону своей жертвы, одним резким и грубым движением запрокинуть ее голову назад, обхватить ее маленький изящный ротик потной ладонью и, наконец, рвануть маленькую оцепеневшую головку в сторону от себя. Шейные позвонки Генкиной жертвы чуть слышно хрустнули, тело девушки обмякло и безжизненно повисло на руках Генки. Девушка была мертва. Генка обреченно и горько вздохнул и бережно опустил тело своей жертвы в траву. Его сознание было покрыто туманом, мысли путались, а руки и ноги наотрез отказывались подчиняться его воле, как после действия сильного наркотика или алкоголя. Слегка пошатываясь, Генка мягко присел на траву рядом с еще теплым девичьим телом и, уронив голову на маленькую грудь девушки, на минуту застыл в оцепенении. Затем он тяжело приподнял голову и, с трудом сдерживая в сердце отчаяние и боль, взглянул в лицо девушки. Оно было прекрасным. Даже мертвое. Казалось, его хозяйка вот-вот приоткроет ресницы и ласково взглянет на звездное небо и серебристый диск Луны. Затем она поднимет глаза на него, Генку, улыбнется и приветливо скажет: "Кто ты, незнакомец? Зачем ты меня разбудил...?"
Генка откровенно и беззастенчиво плакал. Его раскаленные слезы сами собой катились по обветренным щекам и обреченно капали на оголенную шею и плечи его прекрасной жертвы. Они нещадно жгли ее гладкую, бархатистую кожу, зловеще блестели в ярком лунном свете и стремительно таяли и терялись в потаенных складках ее одежды. А Генка первый раз в жизни всерьез думал о смерти, как об избавлении от самого себя. Он уже не просто себя ненавидел и презирал. Он уже даже не верил в то, что он и есть тот самый искренний и честный, любящий весь мир Генка. Генка - романтик. Генка - герой. Генка Человек. Для него не было секретом, что то, что еще минуту назад можно было с полным правом назвать Генкой, теперь уже таковым не являлось. Настоящий Генка был мертв. Мертв навсегда. Мертв духовно, а не физически. А то самое кровожадное и безжалостное Чудовище, недававшее покоя его душе еще с Афгана, теперь безраздельно хозяйничало и насмехалось над его мыслями и чувствами. Чудовище праздновало в душе Генки свою окончательную и безраздельную победу. Генка отчаянно тряхнул головой и подавленно огляделся.
Бездыханное тело девушки все еще продолжало оставаться у его ног. Все еще пребывая в трансе и действуя как робот, Генка приподнялся а земли и бережно стянул с окоченевшего тела одежду и с нечеловеческой аккуратностью нацепил ее на себя. Где-то через минуту, повязав на голове цветастый платок и с трудом дыша в поползшем по швам платье девушки, Генка торопливо сунул за пазуху штык-нож. Выпрямившись и окончательно взяв себя в руки, Генка легкой, наиграно мягкой и грациозной походкой направился в сторону злосчастного здания бывшего райкома. Дорогу до дверей здания он преодолел довольно быстро и без приключений, каждую минуту ожидая рокового выстрела в лоб и кровавого предсмертного тумана. Но снайпер упрямо "молчал". Похоже Гене и вправду удалось мастерски усыпить его бдительность, и его незримый противник искренне "курился" на Генкину уловку и ни о чем не подозревал. Что ж, тем хуже было для него. Генка нарочито громко стукнул локтем в дверь на пороге здания, дождался того момента, когда блеснет уже знакомый ему фонарик, помахал ему в ответ рукой и начал уверенно подниматься вверх по лестнице на пятый этаж. Там, наверху, он чисто интуитивно почувствовал присутствие своего ничего неподозревавшего противника. Снайпер беззаботно стоял на самой верхней лестничной площадке в одних трусах и в сладостном предчувствии скорой встречи со своей возлюбленной. Он был абсолютно спокоен и даже курил, лениво облокотившись на перила и свесив голову вниз. На лестнице было очень темно, но Генка все равно чувствовал некоторую неуверенность и даже страх. Ему оставалась какая-то пара ступенек до цели, когда снайпер, наконец, отбросил в сторону сигарету и опрометчиво сделал шаг навстречу Генке, разводя в стороны руки. Он так никогда уже и не узнал, что же послужило причиной его мгновенной смерти. Штык-нож по самую рукоятку вошел ему прямо в сердце, и Генка, резко отскочив в сторону, позволил безжизненному телу рухнуть и с легким шумом скатиться вниз по ступенькам лестницы. Генка даже не обернулся для того, чтобы воочию убедиться в том, что его незадачливый противник действительно мертв. Да в этом, собственно говоря, и не было никакой необходимости. Генка осторожно протиснулся через узкую дверь во владения "кукушки" и ощупью нашел на полу фонарик. В его тусклом свете он принялся шарить по чердаку в поисках оружия и одежды снайпера. Через пару минут он уже спускался вниз по лестнице к выходу из здания, оставив на память друзьям "кукушки" несколько минных ловушек из гранат "Ф-1" с натянутой по всему полу чердака паутиной контактно-подрывных лесок и с трудом волоча за собой снайперскую винтовку в качестве убедительного доказательства смерти "кукушки".