Александр Майборода
Гостомысл
Моей супруге Анне посвящается
Книга первая
Победить или умереть
Предисловие
Чтобы понять излагаемые в повести события, надо иметь в виду следующее: наши предки не были дикими неграмотными людьми, грамотность была для них таким же обычным делом, как и сейчас.
Физическая карта Европы в IX веке своими контурами почти ничем не отличалась от нынешней. Тем не менее реки были полноводнее. Существовало множество рек, о которых ныне можно только догадываться. Так уровень Ладожского озера, называвшегося тогда «Нево-озеро», был на пять – семь метров выше. Почти все пространство занимали непроходимые леса, кишащие диким зверьем, поэтому дорогами служили реки, и на их берегах строились города.
Логично, что в местностях, богатых лесом, города строились из дерева, – и быстрее, и дешевле, и полезнее для здоровья.
Однако деревянные города должны были гореть, и они горели, по некоторым свидетельствам даже по несколько раз в год. Но в связи с пожарами, военными действиями, документы тех лет сгорали. Последующие политические изменения в обществе, особенно насаждение христианства, внесли свою лепту в процесс уничтожения исторической памяти русского народа. Поэтому мы вынуждены свою историю представлять, исходя из иностранных летописей, а также летописей, написанных сотни лет спустя. При этом объективность этих записей стоит под большим вопросом – так как записи производились либо явными врагами русского народа, либо искажались под воздействием тех или иных политических соображений.
Итак – начало IX века.
В результате длительных и ожесточенных войн император франков Карл I Великий создал империю, которая располагалась почти по всей территории западной Европы, за исключением Испании и части южной Италии.
Между франкской империей и рекой Одер жили западно-славянские племена: на берегу Балтийского моря обориты, южнее велеты, сорбы, чехи, моравары, авары, хорваты, сербы.
Восточнее реки Одры располагались восточнославянские племена. На севере – самые многочисленные племена: словене и кривичи. Южнее – полочане, дреговичи, радимичи, вятичи, волыняне, древляне, поляне, северяне. Это наши предки. Культура и язык этих племен были почти одинаковы.
С севера соседями славян были карелы и другие племена. Это были дружественные племена.
С северо-запада на скандинавском полуострове жили дикие племена свеев, урмян и другие народы, которые в силу особенностей природы жили за счет рыболовства, охоты, а также грабежей соседей.
На востоке, на Волге, находилась Волжская булгария, в которой проживало многонациональное население, основу которого составляли славяне.
На юге, между Волгой и Доном, располагался Хазарский каганат. Еще южнее – мощные государства – Византия и арабский халифат.
Как и сейчас, так и тогда, все хотели расширить границы своих государств или хотя бы зоны влияния, потому что это приносило огромные прибыли за счет взимания дани с зависимых народов, и различного рода сборов с торговых путей.
В связи с этим неудивительно, что Европа была объята войнами всех со всеми.
В заключение пояснения по поводу истоков государственности древнего русского народа.
Судя по преданиям, у славянских племен были свои князья. Они выполняли функции военных вождей. Однако повседневной жизнью городов и селений управляли избранные народом старшины. Все они признавали главенство словенских князей, платили им дань, и в случае нужды выставляли воинские отряды.
Таким образом, выстраивалась обычное для того времени государство. Отличие славянского государства от других состояло только в большем количестве элементов демократии, что было связано со значительными размерами государства, и затрудненностью связей между его частями.
Таким образом, истоки нашего государства уходят в глубокую древность.
Физическая карта Европы в IX веке своими контурами почти ничем не отличалась от нынешней. Тем не менее реки были полноводнее. Существовало множество рек, о которых ныне можно только догадываться. Так уровень Ладожского озера, называвшегося тогда «Нево-озеро», был на пять – семь метров выше. Почти все пространство занимали непроходимые леса, кишащие диким зверьем, поэтому дорогами служили реки, и на их берегах строились города.
Логично, что в местностях, богатых лесом, города строились из дерева, – и быстрее, и дешевле, и полезнее для здоровья.
Однако деревянные города должны были гореть, и они горели, по некоторым свидетельствам даже по несколько раз в год. Но в связи с пожарами, военными действиями, документы тех лет сгорали. Последующие политические изменения в обществе, особенно насаждение христианства, внесли свою лепту в процесс уничтожения исторической памяти русского народа. Поэтому мы вынуждены свою историю представлять, исходя из иностранных летописей, а также летописей, написанных сотни лет спустя. При этом объективность этих записей стоит под большим вопросом – так как записи производились либо явными врагами русского народа, либо искажались под воздействием тех или иных политических соображений.
Итак – начало IX века.
В результате длительных и ожесточенных войн император франков Карл I Великий создал империю, которая располагалась почти по всей территории западной Европы, за исключением Испании и части южной Италии.
Между франкской империей и рекой Одер жили западно-славянские племена: на берегу Балтийского моря обориты, южнее велеты, сорбы, чехи, моравары, авары, хорваты, сербы.
Восточнее реки Одры располагались восточнославянские племена. На севере – самые многочисленные племена: словене и кривичи. Южнее – полочане, дреговичи, радимичи, вятичи, волыняне, древляне, поляне, северяне. Это наши предки. Культура и язык этих племен были почти одинаковы.
С севера соседями славян были карелы и другие племена. Это были дружественные племена.
С северо-запада на скандинавском полуострове жили дикие племена свеев, урмян и другие народы, которые в силу особенностей природы жили за счет рыболовства, охоты, а также грабежей соседей.
На востоке, на Волге, находилась Волжская булгария, в которой проживало многонациональное население, основу которого составляли славяне.
На юге, между Волгой и Доном, располагался Хазарский каганат. Еще южнее – мощные государства – Византия и арабский халифат.
Как и сейчас, так и тогда, все хотели расширить границы своих государств или хотя бы зоны влияния, потому что это приносило огромные прибыли за счет взимания дани с зависимых народов, и различного рода сборов с торговых путей.
В связи с этим неудивительно, что Европа была объята войнами всех со всеми.
В заключение пояснения по поводу истоков государственности древнего русского народа.
Судя по преданиям, у славянских племен были свои князья. Они выполняли функции военных вождей. Однако повседневной жизнью городов и селений управляли избранные народом старшины. Все они признавали главенство словенских князей, платили им дань, и в случае нужды выставляли воинские отряды.
Таким образом, выстраивалась обычное для того времени государство. Отличие славянского государства от других состояло только в большем количестве элементов демократии, что было связано со значительными размерами государства, и затрудненностью связей между его частями.
Таким образом, истоки нашего государства уходят в глубокую древность.
Глава 1
Зима 804 года. Ютландский полуостров
Ночь. Темнота. Слышно, как где-то невдалеке рассерженным зверем рокочет Северное море. Брызжут холодные струи невидимого дождя. Все вокруг пусто и безжизненно, словно космос, пока им не занялся Создатель.
Но пустота обманчива. Сначала темноту разрывает треск сломанной ветки, затем доносится грубый голос:
– Проклятье, так и глаза можно выколоть!
Ночные тени шевелятся, загорается слабый свет, и в темноте появляются двое людей. У одного в руке факел, с помощью которого он пытается рассмотреть землю под ногами.
В слабом свете факела с трудом можно рассмотреть, что люди закутаны в толстые шерстяные плащи, лишь бесформенными пятнами желтеют лица. Когда порывом ветра распахиваются полы плаща, красными сполохами поблескивает металл на доспехах.
Люди остановились и стали вглядываться куда-то в ночь. Впрочем, там виднеется несколько едва заметных трепещущих на ветру огоньков.
– Проклятая темнота, ничего не видно, а там замок конунга Дании, – рычит человек.
– Харальд, верный мой друг, – сейчас темнота наш лучший друг! – высокопарно произносит второй человек.
Даже в темноте заметно, что он более высок и худощав, чем первый. Однако его лица все же невозможно рассмотреть, так как он прикрывает его полой плаща.
– В этой темноте мы незаметно войдем в замок, и тогда моему милому братцу Годофриду придется освободить трон или я перережу ему горло. Нет, я ему все равно перережу горло – ни к чему мне соперники, – говорит худощавый человек. В его голосе чувствуется смертельная злоба.
– Какой ты кровожадный, Готлиб, – хочешь убить своего брата! – громыхает хохотом Харальд.
Где-то залаяла собака.
– Заткнись, Харальд! Твой голос поднимет охрану раньше времени, – осекает беспечного Харальда Готлиб. И тихим каменным голосом добавляет: – Молчи, Харальд! Молчи и потому, что мой отец конунг Дании Гальфдак, сын конунга Геральда Боевой Клык, отцом которого был конунг Ивар Многославный, был подло убит грязным щенком Годофридом.
– Ивар Многославный тоже был убит своим сыном – Геральдом Боевой клык, а Геральд был убит своим сыном, твоим отцом. Так что ничего нового не произошло, все лишь повторилось. Так что это уже добрая традиция, – с едва уловимым сарказмом напоминает Харальд.
Готлиб замечает это, и едва сдерживая себя, возражает с такой же язвительностью:
– Мой простодушный друг, ты ошибаешься, – случилось! Случилось самое ужасное – трон Дании подло захватил выродок рабыни. Между тем его мать рабыня, а моя мать – княжна. Поэтому по праву королевский трон должен принадлежать мне!
– Твоя мать – оборитская княжна, – говорит Харальд, намекая на то, что в жилах Готлиба течет славянская кровь.
Готлиб понял его намек: мать Готлиба была княжной, но оборитской, а мать же Годофрида, хотя и была рабыней, однако происходила из семьи чистокровных данов.
Рабыня чистой датской крови выше варварской княжны. Поэтому вопрос о том, кто из сыновей Гальфдака имеет больше прав на датский трон, для многих спорный.
Непочтительный намек Харальда на происхождение Готлиба возбудил в его уме подозрение, что Харальд замышляет недоброе против него.
Сначала это подозрение показалось Готлибу вздорным.
Харальд был его воеводой так долго, что он уже и не помнил, когда и как Харальд стал его первым помощником. В походах они ели и спали вместе, а в сражениях стояли рядом и не раз спасали жизни друг другу. И все, что имел Готлиб, он имел благодаря Харальду. Поэтому Готлиб доверял Харальду, как самому себе.
«Но предают те, кому больше всего доверяют»! – охладил себя Готлиб.
Связав жизнь с жизнью Готлиба, Харальд стал злейшим врагом нового конунга, и тот первым же указом лишил Харальда земель и имущества, и превратил его в вечно скитающегося изгоя.
Только предав Готлиба в руки его врага, Харальд мог все вернуть. Сейчас представлялся самый удачный случай сделать это. Готлиб подумал, что он, на месте Харальда, наверно, именно так и поступил бы.
Готлиб пытливо вглядывается в лицо Харальда и замечает в висящих усах едва заметную усмешку.
Догадавшись, что Харальд умышленно злит его, опасаясь, что он в самый решительный момент испугается и откажется от опасного предприятия, Готлиб пообещал:
– Я, Харальд, за твои проделки однажды тебе голову разобью!
– Молчу.
Харальд стирает усмешку с губ.
– Правильно, потому что сейчас не время ссориться тем, чья жизнь висит на одном волоске, – сказал Готлиб.
Над лесом пронесся тягучий крик совы, и люди замолчали, прислушиваясь к шелесту ветра. Через минуту крик повторился.
– Это знак! – глухо, словно из-под воды, проговорил Готлиб и опустил узкую кисть руки на рукоять меча.
– Да, пора нам идти, – сказал Харальд и, обернувшись в сторону леса, тихо позвал: – Эй, идите сюда!
Из леса вышли еще люди в таких же темных плащах. Их было десятка два. Они окружили тесным кругом Готлиба и Харальда.
Готлиб дал им последние указания:
– Наш человек откроет нам тайную дверь в замок. Когда войдем, все вместе, не разделяясь, идем в спальню конунга. Всех, кто попадется по пути, без всякой жалости убивайте, будь это женщина или мужчина. В спальне убиваем всех, кого обнаружим.
– А если это будет конунг? – послышался вопрос.
Готлиб зло прорычал:
– Датский конунг – я! Остальные все – преступники и самозванцы! А потому – сначала убивайте, потом разбирайтесь.
– И женщин?
– Я же сказал – всех! – с яростью крикнул Готлиб.
Где-то снова неуверенно тявкнула собака.
– Проклятье! – вполголоса выругался Готлиб. – Мы так охрану в замке раньше времени переполошим.
– И в самом деле, хватит спорить, а то уже светает, – проговорил Харальд.
– Пошли! – сказал Готлиб и двинулся по полю в сторону слабых огоньков. От зимних дождей земля превратилась в липкое болото, приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы вытащить из ненасытной грязи ногу, и потому через полусотню шагов люди начали падать от усталости.
Но никто и не подумал вернуться назад, потому что в эту ночь представился тот долгожданный и, может быть, единственный шанс, когда они могли осуществить задуманное.
Когда конунг Дании Гальфдак, отец Готлиба, получил известие, что норвежцы и свеи ограбили земли в Англии и Ирландии, он сразу оценил важность произошедшего – властители юго-западных земель ослабли и не могли больше сопротивляться пришельцам. Поэтому Гальфдак решил не упускать удобную возможность пополнить свою казну.
Кроме того, походы на западные земли могли разрешить еще более важную и опасную проблему: после нескольких неурожайных лет в Дании появилось слишком много нищих и голодных. Чтобы выжить, они стали грабить всех, кто им попадался на пути. Из-за расплодившихся разбойников стало опасно не только передвигаться по дорогам, но и жить за пределами каменных стен городов. Никакие предпринятые меры, в том числе жестокие казни, дело не исправляли. Оставалось одно – отправить разбойников грабить чужие земли, подальше от Дании.
В 798 году конунг Гальфдак поручил своему любимому сыну Готлибу собрать войско и прощупать берега чужих земель.
Поход оказался успешным, Готлиб с войском разграбил берега Аквитании, а на обратном пути захватил Фарерские острова.
Но когда Готлиб вернулся из похода с богатой добычей, то обнаружил, что отец умер, а королевский трон занял его брат Годофрид.
Пока Готлиб приходил в себя, тот, учитывая, что жить рядом с опасным соперником на датский королевский трон невозможно, поспешил быстренько устранить опасного соперника.
Кстати подоспел удобный повод, – саксы потревожили южные границы Дании, и требовалось наказать буйных дикарей.
Это дело Годофрид и поручил Готлибу.
Готлиб согласился, но, понимая, что воевать с дикими саксами все равно, что гоняться по лесу за раненым медведем, – и хлопотно, и смертельно опасно, Карл франскский вел с ними войну уже полвека, а все никак не мог их утихомирить, – Готлиб приказал войску идти к границе. А сам же, пока войско неторопливо шло, с тремя десятками верных людей вернулся ненастной зимней ночью, чтобы напасть на королевский замок и убить брата.
Замок охраняла сильная стража, но Готлиб был уверен в своем успехе, так как в замке у него были союзники (перед тем как отправиться в поход, Готлиб успел подкупить пару человек из окружения нового короля), и те сообщили, что Годофрид, считая, что соперник ушел на юг, не ожидал нападения.
Темнота на востоке начала медленно превращаться в низкие тучи. Люди вышли с болотистого поля на твердую почву, идти стало легче, и вскоре среди скал появились низкие стены и башни из дикого камня. Окна башен светились блуждающим желтым светом: это стража грелась у огня в железных чанах.
Преодолеть стены замка обученному военному делу человеку несложно. Стража, сгрудившись у огня, ничего, кроме внутренности башни, не видела. А все, что было за ее пределами, для них представлялось просто черной пропастью.
Но люди внизу не пошли на штурм стен; они, прижимаясь к земле, прошли вдоль стены.
Первым шел Харальд, за ним Готлиб. Через пару десятков шагов они и вышли к небольшой железной дверце, скрытой колючим кустарником. Ночью ее рассмотреть было невозможно, но, судя по уверенности, с которой эти люди нашил ее они о потайной двери.
Харальд потянул на себя толстую железную дверь.
Такую дверь открыть нельзя, но она легко подалась, и бесшумно, даже без малейшего скрипа, открылась.
Могло бы показаться удивительным, что заржавевшая от времени дверь так легко открылась. Но это свидетельствовало, что купленные сторонники свое обещание держали, и Готлиб повеселел.
Пройдя дверь, Готлиб и его люди поспешили войти во двор замка.
(На самом деле в то время под громким именем королевского замка скрывалось несколько крытых дерном хижин, а самая большая хижина и была тем самым дворцом.)
Почти не скрываясь, Готлиб и его люди уверенно пересекли двор. Когда они подошли к входу, из-за угла вынырнул человек.
Странно, но он не испугался чужих вооруженных людей, хотя Харальд выхватил меч, чтобы поскорее, пока человек не поднял тревогу, убить его.
Готлиб перехватил руку Харальда.
– Это наш человек, – сказал он, рассмотрев лицо неизвестного.
Харальд пытливо вгляделся в лицо человека, но никак не мог его рассмотреть, так как тот прикрыл часть лица рукавом.
– Его надо убить, – сказал Харальд, не опуская меча.
– Опусти меч! – приказал Готлиб.
– Он прячет лицо, как предатель, – упрямо проговорил Харальд.
– Он помогает нам, – сказал Готлиб и поманил рукой человека. – Иаков, не бойся, иди сюда.
– Он – христианин! – презрительно проговорил Харальд, опустил меч, и пробормотал, что все предатели одинаковы, особенно христиане, допустившие, чтобы их бога распяли.
Иаков подошел к Готлибу, и, потянувшись к его уху, начал что-то шептать.
– Говори громче, тут все свои, – сказал Готлиб.
– Годофрид спит в спальне один, – сказал Иаков испуганным громким шепотом.
– А – охрана? Король не может остаться без охраны? – спросил Харальд.
– Охрана спит, я им дал вина, в которое подсыпал сонное зелье, – сказал Иаков.
– А стражники у дверей короля? – спросил Готлиб.
– Там всего два стражника. Они тоже спят.
Он попытался еще что-то сказать, но Готлиб не стал его слушать.
– Тогда вперед! – торжествующе приказал он и первым ринулся в глубину дворца. Следом за ним поспешили и остальные.
Иаков куда-то исчез, но на это никто не обратил внимания, – мысли всех были заняты желанием как можно скорее добраться до врага.
Расположение комнат во дворце всем было известно, и Готлиб и его соратники быстрым шагом прошли по пустынному коридору, и остановились около одной из дверей.
Около двери, прислонившись к стене, на полу сидели два воина в полном облачении.
Короткие копья были приставлены к стене; головы бессильно упали на грудь; глаза закрыты. Они не шевелились. Только сонное дыхание свидетельствовало о том, что они были живы.
– Погоди, – сказал Харальд Готлибу и вышел вперед.
Он бесцеремонно толкнул ногой одного, другого, и стражники свалились на пол, словно большие тряпичные куклы.
– Ха! – воскликнул Харальд и ударил ногой в дверь. Дверь легко распахнулась, и Харальд смерчем ворвался в комнату. Следом за ним ворвались и остальные.
Посредине комнаты тлел очаг, дым от очага поднимался вверх, а дальше уходил через отверстие в крыше. Огонь от очага едва освещал большую комнату, украшенную тяжелыми бордовыми тканями. На столах и полках поблескивали золотые кубки и чаши.
Но ворвавшихся в комнату людей в этот момент золото не интересовало. Они бросились к большой кровати под шелковым балдахином, распахнули его и стали яростно рубить лежащее под одеялом тело.
Когда они нанесли первый град смертоносных ударов, в комнату неожиданно вошли воины в латах.
От множества факелов в комнате стало светло точно днем.
Воины окружили нападающих, приставив к их груди копья. Правда, Готлиба заслонил своим телом Харальд.
Харальд широкоплеч. У него квадратное, с обветренной до бурой красноты кожей лицо. На левой щеке заметен длинный белый шрам. На подбородке короткая рыжая, точно из медной проволоки, борода. Длинные висящие усы. Он был лыс, но этот недостаток сейчас скрывал остроконечный шлем.
Однако еще секунда – и Харальд, и Готлиб, и их люди будут убиты.
Видя это, Готлиб открыл лицо.
Это был молодой человек тридцати лет с длинными молочно-белыми шелковистыми волосами. Он был худощав. Лицо его было бледное, возможно от волнения. Черты лица тонкие, нежные. Бесцветные глаза из-под шлема смотрели с холодной жесткостью.
Он смело вышел из-за спины Харальда, ударил мечом по приставленному к его груди наконечнику копья.
– Опустите оружие! – приказал он и с недвусмысленной угрозой спросил: – Как смеете нападать на своего государя?!
– Наш конунг – Годофрид! – сказал старший над воинами.
Готлиб показал мечом на иссеченную кровать и, не разжимая плотно сжатых губ, сатанински захохотал:
– Годофрид мертв. Он никогда не был законным конунгом Дании.
Старший над воинами молчал, и Готлиб гордо объявил:
– Я теперь конунг! Сложите оружие! Кто не сложит оружие, тот умрет!
Старший над воинами продолжал молчать, но в дело вмешался новый человек.
Это был широкоплечий молодой человек в красном плаще. Он вошел в дверь и, окинув комнату быстрым взглядом, с нескрываемой иронией громко проговорил:
– Ты ошибаешься, братец, я все еще жив, и датский конунг все так же я.
Готлиб ошеломленно замер.
– Обезоружить их! – приказал Годофрид.
Воины угрожающе приблизили копья.
– Что это? – растерянно спросил Готлиб, указывая мечом на новую фигуру.
– Это – я, конунг Годофрид! – сказал Годофрид.
– Ты убит. На ложе лежит твое тело, пронзенное нашими мечами. Неужели, как и утверждают христиане, мертвые и в самом деле воскресают? – трясущимися от ужаса губами промолвил Готлиб.
– Я жив, – сказал Годофрид. – И даже живее тебя. Складывай оружие, если хочешь жить!
– Если мертвые оживают, то живым деваться некуда… Боги против меня… никто не может изменить волю богов. – растерянно бормотал Готлиб.
– Я жив, и ты, Готлиб, всего лишь попал в мышеловку, как голодная крыса! – весело проговорил Годофрид.
Годофрид смело подошел к Готлибу и пристально уставился прямо ему в лицо.
– Прости, брат, – сказал он. – Я знал, что ты не успокоишься, и обязательно постараешься убить меня, а потому устроил тебе небольшой сюрприз – я велел своим людям сказать тебе, что они помогут тебе убить меня. Знаешь, это как волка – приманить на привязанного козленка. А на моем ложе – всего лишь чучело, набитое соломой.
Годофрид положил Готлибу руку на плечо и сказал:
– А знаешь, брат, все оказалось очень весело. Ты попался на солому!
Готлиб, с презрительной гримасой на лице, стряхнул руку Годофрида с плеча.
– Меня предали. Радуйся. Теперь ты можешь убить меня. Я в твоей власти. Но законный наследник датского трона все равно – я!
Годофрид рассмеялся:
– Брат, ты находишься в каком-то странном сне, и тебе снится, что ты наследник датского трона. Проснись – на самом деле ты давно не наследник трона. Отец мне передал датский трон. Я понимаю, что ты не хочешь смириться с этим. Ты говоришь, что ты сын княжны, а я всего лишь сын рабыни. Однако отец любил мою мать, а не твою. А это важнее всего.
Готлиб оттолкнул плечом воинов прошел к разворошенному ложу, сел, снял шлем и положил меч рядом.
– Убивай королевского сына! Сын рабыни! Пусть и любимой. Я смерти не боюсь, – проговорил он гордо.
Годофрид пожал плечами и сказал:
– Да не буду я тебя убивать! Зачем мне это? Чтобы говорили, что я убил своего брата? Чтобы все думали, что ты и в самом деле законный наследник датского трона? Ну уж – нет!
В глазах Готлиба появилась растерянность, затем он вспомнил о пытках, которые он не раз сам применял, и в его побелевших глазах появился страх.
– Что ты хочешь сделать со мной? – спросил он дрогнувшим голосом.
Годофрид прошелся пару раз в задумчивости перед кроватью, затем, остановившись, проговорил:
– Готлиб, я могу тебя убить, но не хочу, – ты хочешь убить меня, но не можешь. Я хорошо знаю тебя, – ты не успокоишься, пока не убьешь меня. Быть королем тяжкая ноша – конунг часто должен делать то, чего он не хочет, но что необходимо для пользы государства. Вот и выходит, что я должен сделать то, чего не хочу – убить тебя.
Готлиб резко встал.
– Не тяни время, делай свое подлое дело!
Годофрид вздохнул и заговорил:
– Ты, знаешь, Готлиб, когда я был мальчишкой, мне хотелось быть таким, как ты, – смелым, красивым. Мы никогда не были друзьями. Ты был занят своими делами. Но, помнишь, однажды мы вышли в море на рыбалку, и нас застал шторм. Шторм был такой сильный, что разбил лодку в мгновение. Все гребцы утонули. И я мог утонуть, – я не умел плавать, – но ты спас меня. Ты тогда обнял меня и сказал, – брат, мы будем вместе: вместе спасемся или вместе умрем. Эти слова врезались мне на всю жизнь. Мы не думали тогда, кто из нас станет королем. Ты не говорил тогда, что я сын рабыни. Ты говорил, что я тебе брат. Хорошие были времена.
– Хорошие были времена, – сказал Готлиб. – Но те времена прошли, и теперь ты должен убить меня. А если ты не сделаешь этого, то это сделаю я, потому что в Дании может быть только один конунг.
Годофрид похлопал по плечу Готлиба и сказал:
– Вот в этом-то и выход, братец. Как два тигра не могут жить в одном логове, так и в Дании не может быть двух королей. Король может быть только один!
– Да, – сказал Готлиб. – Один из нас должен умереть.
Годофрид, не обращая внимания на его слова, продолжил:
– Ты с дружиной ходил в соседние земли и видел, что их правители ослабели. Они не могут защитить свои земли даже от небольших дружин.
– Да, их правители обленились, они тратят все время на удовольствия и от пресыщения утратили воинский дух. Я легко разбил их, – сказал Готлиб.
– А что, если к ним прийти с большим войском? – спросил Годофрид.
– От них и следа не останется, – сказал Готлиб, все еще не понимая, куда клонит Годофрид.
– Вот в этом и выход, – сказал Годофрид, – брат, иди в другие земли, захватывай их, объявляй себя конунгом. И тогда я не должен буду убить тебя, а ты меня.
Готлиб подумал, что предложение Годофрида было разумным. Бесспорно, что только один мог быть датским королем.
Другой бы на его месте так бы и поступил – ушел завоевывать себе королевство в другой земле. Но он был на своем месте, и он был законный наследник своего отца, и его уход будет означать одно – он признает право другого на датский королевский трон. Если Готлиб хотел остаться датским королем, то он не мог уйти, он должен был сражаться за свое право.
Готлиб в задумчивости смотрел на вонзившиеся в его воинов копья. Воины не выпустили из рук оружия, но одной секунды хватит, чтобы их убить. В таком положении сражаться было невозможно. Надо было сдаваться. Но гордость, королевская гордость, мешала сдаться.
– Что скажешь, мой друг? – обратился Готлиб к Харальду.
– Чем умирать тут, лучше поискать счастья в других землях, – громко сказал Харальд.
По тону его слов Готлиб понял, что его воины не жаждут смерти, и лучше будет, если он даст им шанс выжить. Это будет всего лишь короткое – «да». Но это короткое слово заставит их стать самыми преданными ему людьми, потому что они поймут, что конунг об их судьбе заботится больше, чем о своей.
Готлиб с усмешкой подумал, что датский трон никуда не денется, и за ним можно будет вернуться потом, когда у него появится сила, чтобы свергнуть брата.
– Да! Это хорошая идея, – сказал Готлиб. – Я готов идти завоевывать новые земли. Но как же мы это сделаем? У нас нет ни военных судов, ни воинов.
– Поможем! – весело объявил Годофрид. – Я дам тебе воинские суда, припасы на первое время, а людей набирайте сами. Это будет сделать несложно – в Дании много воинов, жаждущих добычи и приключений.
– Прячьте оружие. Я согласен! – проговорил Готлиб.
Все в комнате облечено выдохнули. Оружие опустилось.
– Брат, но даю тебе на сборы два дня, на третий день ты должен уйти. Все это время рядом с тобой будут находиться мои воины, и если ты хоть единым словом обмолвишься, что попытаешься снова пойти на меня, они тут же убьют тебя, – предупредил Годофрид.
Ночь. Темнота. Слышно, как где-то невдалеке рассерженным зверем рокочет Северное море. Брызжут холодные струи невидимого дождя. Все вокруг пусто и безжизненно, словно космос, пока им не занялся Создатель.
Но пустота обманчива. Сначала темноту разрывает треск сломанной ветки, затем доносится грубый голос:
– Проклятье, так и глаза можно выколоть!
Ночные тени шевелятся, загорается слабый свет, и в темноте появляются двое людей. У одного в руке факел, с помощью которого он пытается рассмотреть землю под ногами.
В слабом свете факела с трудом можно рассмотреть, что люди закутаны в толстые шерстяные плащи, лишь бесформенными пятнами желтеют лица. Когда порывом ветра распахиваются полы плаща, красными сполохами поблескивает металл на доспехах.
Люди остановились и стали вглядываться куда-то в ночь. Впрочем, там виднеется несколько едва заметных трепещущих на ветру огоньков.
– Проклятая темнота, ничего не видно, а там замок конунга Дании, – рычит человек.
– Харальд, верный мой друг, – сейчас темнота наш лучший друг! – высокопарно произносит второй человек.
Даже в темноте заметно, что он более высок и худощав, чем первый. Однако его лица все же невозможно рассмотреть, так как он прикрывает его полой плаща.
– В этой темноте мы незаметно войдем в замок, и тогда моему милому братцу Годофриду придется освободить трон или я перережу ему горло. Нет, я ему все равно перережу горло – ни к чему мне соперники, – говорит худощавый человек. В его голосе чувствуется смертельная злоба.
– Какой ты кровожадный, Готлиб, – хочешь убить своего брата! – громыхает хохотом Харальд.
Где-то залаяла собака.
– Заткнись, Харальд! Твой голос поднимет охрану раньше времени, – осекает беспечного Харальда Готлиб. И тихим каменным голосом добавляет: – Молчи, Харальд! Молчи и потому, что мой отец конунг Дании Гальфдак, сын конунга Геральда Боевой Клык, отцом которого был конунг Ивар Многославный, был подло убит грязным щенком Годофридом.
– Ивар Многославный тоже был убит своим сыном – Геральдом Боевой клык, а Геральд был убит своим сыном, твоим отцом. Так что ничего нового не произошло, все лишь повторилось. Так что это уже добрая традиция, – с едва уловимым сарказмом напоминает Харальд.
Готлиб замечает это, и едва сдерживая себя, возражает с такой же язвительностью:
– Мой простодушный друг, ты ошибаешься, – случилось! Случилось самое ужасное – трон Дании подло захватил выродок рабыни. Между тем его мать рабыня, а моя мать – княжна. Поэтому по праву королевский трон должен принадлежать мне!
– Твоя мать – оборитская княжна, – говорит Харальд, намекая на то, что в жилах Готлиба течет славянская кровь.
Готлиб понял его намек: мать Готлиба была княжной, но оборитской, а мать же Годофрида, хотя и была рабыней, однако происходила из семьи чистокровных данов.
Рабыня чистой датской крови выше варварской княжны. Поэтому вопрос о том, кто из сыновей Гальфдака имеет больше прав на датский трон, для многих спорный.
Непочтительный намек Харальда на происхождение Готлиба возбудил в его уме подозрение, что Харальд замышляет недоброе против него.
Сначала это подозрение показалось Готлибу вздорным.
Харальд был его воеводой так долго, что он уже и не помнил, когда и как Харальд стал его первым помощником. В походах они ели и спали вместе, а в сражениях стояли рядом и не раз спасали жизни друг другу. И все, что имел Готлиб, он имел благодаря Харальду. Поэтому Готлиб доверял Харальду, как самому себе.
«Но предают те, кому больше всего доверяют»! – охладил себя Готлиб.
Связав жизнь с жизнью Готлиба, Харальд стал злейшим врагом нового конунга, и тот первым же указом лишил Харальда земель и имущества, и превратил его в вечно скитающегося изгоя.
Только предав Готлиба в руки его врага, Харальд мог все вернуть. Сейчас представлялся самый удачный случай сделать это. Готлиб подумал, что он, на месте Харальда, наверно, именно так и поступил бы.
Готлиб пытливо вглядывается в лицо Харальда и замечает в висящих усах едва заметную усмешку.
Догадавшись, что Харальд умышленно злит его, опасаясь, что он в самый решительный момент испугается и откажется от опасного предприятия, Готлиб пообещал:
– Я, Харальд, за твои проделки однажды тебе голову разобью!
– Молчу.
Харальд стирает усмешку с губ.
– Правильно, потому что сейчас не время ссориться тем, чья жизнь висит на одном волоске, – сказал Готлиб.
Над лесом пронесся тягучий крик совы, и люди замолчали, прислушиваясь к шелесту ветра. Через минуту крик повторился.
– Это знак! – глухо, словно из-под воды, проговорил Готлиб и опустил узкую кисть руки на рукоять меча.
– Да, пора нам идти, – сказал Харальд и, обернувшись в сторону леса, тихо позвал: – Эй, идите сюда!
Из леса вышли еще люди в таких же темных плащах. Их было десятка два. Они окружили тесным кругом Готлиба и Харальда.
Готлиб дал им последние указания:
– Наш человек откроет нам тайную дверь в замок. Когда войдем, все вместе, не разделяясь, идем в спальню конунга. Всех, кто попадется по пути, без всякой жалости убивайте, будь это женщина или мужчина. В спальне убиваем всех, кого обнаружим.
– А если это будет конунг? – послышался вопрос.
Готлиб зло прорычал:
– Датский конунг – я! Остальные все – преступники и самозванцы! А потому – сначала убивайте, потом разбирайтесь.
– И женщин?
– Я же сказал – всех! – с яростью крикнул Готлиб.
Где-то снова неуверенно тявкнула собака.
– Проклятье! – вполголоса выругался Готлиб. – Мы так охрану в замке раньше времени переполошим.
– И в самом деле, хватит спорить, а то уже светает, – проговорил Харальд.
– Пошли! – сказал Готлиб и двинулся по полю в сторону слабых огоньков. От зимних дождей земля превратилась в липкое болото, приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы вытащить из ненасытной грязи ногу, и потому через полусотню шагов люди начали падать от усталости.
Но никто и не подумал вернуться назад, потому что в эту ночь представился тот долгожданный и, может быть, единственный шанс, когда они могли осуществить задуманное.
Когда конунг Дании Гальфдак, отец Готлиба, получил известие, что норвежцы и свеи ограбили земли в Англии и Ирландии, он сразу оценил важность произошедшего – властители юго-западных земель ослабли и не могли больше сопротивляться пришельцам. Поэтому Гальфдак решил не упускать удобную возможность пополнить свою казну.
Кроме того, походы на западные земли могли разрешить еще более важную и опасную проблему: после нескольких неурожайных лет в Дании появилось слишком много нищих и голодных. Чтобы выжить, они стали грабить всех, кто им попадался на пути. Из-за расплодившихся разбойников стало опасно не только передвигаться по дорогам, но и жить за пределами каменных стен городов. Никакие предпринятые меры, в том числе жестокие казни, дело не исправляли. Оставалось одно – отправить разбойников грабить чужие земли, подальше от Дании.
В 798 году конунг Гальфдак поручил своему любимому сыну Готлибу собрать войско и прощупать берега чужих земель.
Поход оказался успешным, Готлиб с войском разграбил берега Аквитании, а на обратном пути захватил Фарерские острова.
Но когда Готлиб вернулся из похода с богатой добычей, то обнаружил, что отец умер, а королевский трон занял его брат Годофрид.
Пока Готлиб приходил в себя, тот, учитывая, что жить рядом с опасным соперником на датский королевский трон невозможно, поспешил быстренько устранить опасного соперника.
Кстати подоспел удобный повод, – саксы потревожили южные границы Дании, и требовалось наказать буйных дикарей.
Это дело Годофрид и поручил Готлибу.
Готлиб согласился, но, понимая, что воевать с дикими саксами все равно, что гоняться по лесу за раненым медведем, – и хлопотно, и смертельно опасно, Карл франскский вел с ними войну уже полвека, а все никак не мог их утихомирить, – Готлиб приказал войску идти к границе. А сам же, пока войско неторопливо шло, с тремя десятками верных людей вернулся ненастной зимней ночью, чтобы напасть на королевский замок и убить брата.
Замок охраняла сильная стража, но Готлиб был уверен в своем успехе, так как в замке у него были союзники (перед тем как отправиться в поход, Готлиб успел подкупить пару человек из окружения нового короля), и те сообщили, что Годофрид, считая, что соперник ушел на юг, не ожидал нападения.
Темнота на востоке начала медленно превращаться в низкие тучи. Люди вышли с болотистого поля на твердую почву, идти стало легче, и вскоре среди скал появились низкие стены и башни из дикого камня. Окна башен светились блуждающим желтым светом: это стража грелась у огня в железных чанах.
Преодолеть стены замка обученному военному делу человеку несложно. Стража, сгрудившись у огня, ничего, кроме внутренности башни, не видела. А все, что было за ее пределами, для них представлялось просто черной пропастью.
Но люди внизу не пошли на штурм стен; они, прижимаясь к земле, прошли вдоль стены.
Первым шел Харальд, за ним Готлиб. Через пару десятков шагов они и вышли к небольшой железной дверце, скрытой колючим кустарником. Ночью ее рассмотреть было невозможно, но, судя по уверенности, с которой эти люди нашил ее они о потайной двери.
Харальд потянул на себя толстую железную дверь.
Такую дверь открыть нельзя, но она легко подалась, и бесшумно, даже без малейшего скрипа, открылась.
Могло бы показаться удивительным, что заржавевшая от времени дверь так легко открылась. Но это свидетельствовало, что купленные сторонники свое обещание держали, и Готлиб повеселел.
Пройдя дверь, Готлиб и его люди поспешили войти во двор замка.
(На самом деле в то время под громким именем королевского замка скрывалось несколько крытых дерном хижин, а самая большая хижина и была тем самым дворцом.)
Почти не скрываясь, Готлиб и его люди уверенно пересекли двор. Когда они подошли к входу, из-за угла вынырнул человек.
Странно, но он не испугался чужих вооруженных людей, хотя Харальд выхватил меч, чтобы поскорее, пока человек не поднял тревогу, убить его.
Готлиб перехватил руку Харальда.
– Это наш человек, – сказал он, рассмотрев лицо неизвестного.
Харальд пытливо вгляделся в лицо человека, но никак не мог его рассмотреть, так как тот прикрыл часть лица рукавом.
– Его надо убить, – сказал Харальд, не опуская меча.
– Опусти меч! – приказал Готлиб.
– Он прячет лицо, как предатель, – упрямо проговорил Харальд.
– Он помогает нам, – сказал Готлиб и поманил рукой человека. – Иаков, не бойся, иди сюда.
– Он – христианин! – презрительно проговорил Харальд, опустил меч, и пробормотал, что все предатели одинаковы, особенно христиане, допустившие, чтобы их бога распяли.
Иаков подошел к Готлибу, и, потянувшись к его уху, начал что-то шептать.
– Говори громче, тут все свои, – сказал Готлиб.
– Годофрид спит в спальне один, – сказал Иаков испуганным громким шепотом.
– А – охрана? Король не может остаться без охраны? – спросил Харальд.
– Охрана спит, я им дал вина, в которое подсыпал сонное зелье, – сказал Иаков.
– А стражники у дверей короля? – спросил Готлиб.
– Там всего два стражника. Они тоже спят.
Он попытался еще что-то сказать, но Готлиб не стал его слушать.
– Тогда вперед! – торжествующе приказал он и первым ринулся в глубину дворца. Следом за ним поспешили и остальные.
Иаков куда-то исчез, но на это никто не обратил внимания, – мысли всех были заняты желанием как можно скорее добраться до врага.
Расположение комнат во дворце всем было известно, и Готлиб и его соратники быстрым шагом прошли по пустынному коридору, и остановились около одной из дверей.
Около двери, прислонившись к стене, на полу сидели два воина в полном облачении.
Короткие копья были приставлены к стене; головы бессильно упали на грудь; глаза закрыты. Они не шевелились. Только сонное дыхание свидетельствовало о том, что они были живы.
– Погоди, – сказал Харальд Готлибу и вышел вперед.
Он бесцеремонно толкнул ногой одного, другого, и стражники свалились на пол, словно большие тряпичные куклы.
– Ха! – воскликнул Харальд и ударил ногой в дверь. Дверь легко распахнулась, и Харальд смерчем ворвался в комнату. Следом за ним ворвались и остальные.
Посредине комнаты тлел очаг, дым от очага поднимался вверх, а дальше уходил через отверстие в крыше. Огонь от очага едва освещал большую комнату, украшенную тяжелыми бордовыми тканями. На столах и полках поблескивали золотые кубки и чаши.
Но ворвавшихся в комнату людей в этот момент золото не интересовало. Они бросились к большой кровати под шелковым балдахином, распахнули его и стали яростно рубить лежащее под одеялом тело.
Когда они нанесли первый град смертоносных ударов, в комнату неожиданно вошли воины в латах.
От множества факелов в комнате стало светло точно днем.
Воины окружили нападающих, приставив к их груди копья. Правда, Готлиба заслонил своим телом Харальд.
Харальд широкоплеч. У него квадратное, с обветренной до бурой красноты кожей лицо. На левой щеке заметен длинный белый шрам. На подбородке короткая рыжая, точно из медной проволоки, борода. Длинные висящие усы. Он был лыс, но этот недостаток сейчас скрывал остроконечный шлем.
Однако еще секунда – и Харальд, и Готлиб, и их люди будут убиты.
Видя это, Готлиб открыл лицо.
Это был молодой человек тридцати лет с длинными молочно-белыми шелковистыми волосами. Он был худощав. Лицо его было бледное, возможно от волнения. Черты лица тонкие, нежные. Бесцветные глаза из-под шлема смотрели с холодной жесткостью.
Он смело вышел из-за спины Харальда, ударил мечом по приставленному к его груди наконечнику копья.
– Опустите оружие! – приказал он и с недвусмысленной угрозой спросил: – Как смеете нападать на своего государя?!
– Наш конунг – Годофрид! – сказал старший над воинами.
Готлиб показал мечом на иссеченную кровать и, не разжимая плотно сжатых губ, сатанински захохотал:
– Годофрид мертв. Он никогда не был законным конунгом Дании.
Старший над воинами молчал, и Готлиб гордо объявил:
– Я теперь конунг! Сложите оружие! Кто не сложит оружие, тот умрет!
Старший над воинами продолжал молчать, но в дело вмешался новый человек.
Это был широкоплечий молодой человек в красном плаще. Он вошел в дверь и, окинув комнату быстрым взглядом, с нескрываемой иронией громко проговорил:
– Ты ошибаешься, братец, я все еще жив, и датский конунг все так же я.
Готлиб ошеломленно замер.
– Обезоружить их! – приказал Годофрид.
Воины угрожающе приблизили копья.
– Что это? – растерянно спросил Готлиб, указывая мечом на новую фигуру.
– Это – я, конунг Годофрид! – сказал Годофрид.
– Ты убит. На ложе лежит твое тело, пронзенное нашими мечами. Неужели, как и утверждают христиане, мертвые и в самом деле воскресают? – трясущимися от ужаса губами промолвил Готлиб.
– Я жив, – сказал Годофрид. – И даже живее тебя. Складывай оружие, если хочешь жить!
– Если мертвые оживают, то живым деваться некуда… Боги против меня… никто не может изменить волю богов. – растерянно бормотал Готлиб.
– Я жив, и ты, Готлиб, всего лишь попал в мышеловку, как голодная крыса! – весело проговорил Годофрид.
Годофрид смело подошел к Готлибу и пристально уставился прямо ему в лицо.
– Прости, брат, – сказал он. – Я знал, что ты не успокоишься, и обязательно постараешься убить меня, а потому устроил тебе небольшой сюрприз – я велел своим людям сказать тебе, что они помогут тебе убить меня. Знаешь, это как волка – приманить на привязанного козленка. А на моем ложе – всего лишь чучело, набитое соломой.
Годофрид положил Готлибу руку на плечо и сказал:
– А знаешь, брат, все оказалось очень весело. Ты попался на солому!
Готлиб, с презрительной гримасой на лице, стряхнул руку Годофрида с плеча.
– Меня предали. Радуйся. Теперь ты можешь убить меня. Я в твоей власти. Но законный наследник датского трона все равно – я!
Годофрид рассмеялся:
– Брат, ты находишься в каком-то странном сне, и тебе снится, что ты наследник датского трона. Проснись – на самом деле ты давно не наследник трона. Отец мне передал датский трон. Я понимаю, что ты не хочешь смириться с этим. Ты говоришь, что ты сын княжны, а я всего лишь сын рабыни. Однако отец любил мою мать, а не твою. А это важнее всего.
Готлиб оттолкнул плечом воинов прошел к разворошенному ложу, сел, снял шлем и положил меч рядом.
– Убивай королевского сына! Сын рабыни! Пусть и любимой. Я смерти не боюсь, – проговорил он гордо.
Годофрид пожал плечами и сказал:
– Да не буду я тебя убивать! Зачем мне это? Чтобы говорили, что я убил своего брата? Чтобы все думали, что ты и в самом деле законный наследник датского трона? Ну уж – нет!
В глазах Готлиба появилась растерянность, затем он вспомнил о пытках, которые он не раз сам применял, и в его побелевших глазах появился страх.
– Что ты хочешь сделать со мной? – спросил он дрогнувшим голосом.
Годофрид прошелся пару раз в задумчивости перед кроватью, затем, остановившись, проговорил:
– Готлиб, я могу тебя убить, но не хочу, – ты хочешь убить меня, но не можешь. Я хорошо знаю тебя, – ты не успокоишься, пока не убьешь меня. Быть королем тяжкая ноша – конунг часто должен делать то, чего он не хочет, но что необходимо для пользы государства. Вот и выходит, что я должен сделать то, чего не хочу – убить тебя.
Готлиб резко встал.
– Не тяни время, делай свое подлое дело!
Годофрид вздохнул и заговорил:
– Ты, знаешь, Готлиб, когда я был мальчишкой, мне хотелось быть таким, как ты, – смелым, красивым. Мы никогда не были друзьями. Ты был занят своими делами. Но, помнишь, однажды мы вышли в море на рыбалку, и нас застал шторм. Шторм был такой сильный, что разбил лодку в мгновение. Все гребцы утонули. И я мог утонуть, – я не умел плавать, – но ты спас меня. Ты тогда обнял меня и сказал, – брат, мы будем вместе: вместе спасемся или вместе умрем. Эти слова врезались мне на всю жизнь. Мы не думали тогда, кто из нас станет королем. Ты не говорил тогда, что я сын рабыни. Ты говорил, что я тебе брат. Хорошие были времена.
– Хорошие были времена, – сказал Готлиб. – Но те времена прошли, и теперь ты должен убить меня. А если ты не сделаешь этого, то это сделаю я, потому что в Дании может быть только один конунг.
Годофрид похлопал по плечу Готлиба и сказал:
– Вот в этом-то и выход, братец. Как два тигра не могут жить в одном логове, так и в Дании не может быть двух королей. Король может быть только один!
– Да, – сказал Готлиб. – Один из нас должен умереть.
Годофрид, не обращая внимания на его слова, продолжил:
– Ты с дружиной ходил в соседние земли и видел, что их правители ослабели. Они не могут защитить свои земли даже от небольших дружин.
– Да, их правители обленились, они тратят все время на удовольствия и от пресыщения утратили воинский дух. Я легко разбил их, – сказал Готлиб.
– А что, если к ним прийти с большим войском? – спросил Годофрид.
– От них и следа не останется, – сказал Готлиб, все еще не понимая, куда клонит Годофрид.
– Вот в этом и выход, – сказал Годофрид, – брат, иди в другие земли, захватывай их, объявляй себя конунгом. И тогда я не должен буду убить тебя, а ты меня.
Готлиб подумал, что предложение Годофрида было разумным. Бесспорно, что только один мог быть датским королем.
Другой бы на его месте так бы и поступил – ушел завоевывать себе королевство в другой земле. Но он был на своем месте, и он был законный наследник своего отца, и его уход будет означать одно – он признает право другого на датский королевский трон. Если Готлиб хотел остаться датским королем, то он не мог уйти, он должен был сражаться за свое право.
Готлиб в задумчивости смотрел на вонзившиеся в его воинов копья. Воины не выпустили из рук оружия, но одной секунды хватит, чтобы их убить. В таком положении сражаться было невозможно. Надо было сдаваться. Но гордость, королевская гордость, мешала сдаться.
– Что скажешь, мой друг? – обратился Готлиб к Харальду.
– Чем умирать тут, лучше поискать счастья в других землях, – громко сказал Харальд.
По тону его слов Готлиб понял, что его воины не жаждут смерти, и лучше будет, если он даст им шанс выжить. Это будет всего лишь короткое – «да». Но это короткое слово заставит их стать самыми преданными ему людьми, потому что они поймут, что конунг об их судьбе заботится больше, чем о своей.
Готлиб с усмешкой подумал, что датский трон никуда не денется, и за ним можно будет вернуться потом, когда у него появится сила, чтобы свергнуть брата.
– Да! Это хорошая идея, – сказал Готлиб. – Я готов идти завоевывать новые земли. Но как же мы это сделаем? У нас нет ни военных судов, ни воинов.
– Поможем! – весело объявил Годофрид. – Я дам тебе воинские суда, припасы на первое время, а людей набирайте сами. Это будет сделать несложно – в Дании много воинов, жаждущих добычи и приключений.
– Прячьте оружие. Я согласен! – проговорил Готлиб.
Все в комнате облечено выдохнули. Оружие опустилось.
– Брат, но даю тебе на сборы два дня, на третий день ты должен уйти. Все это время рядом с тобой будут находиться мои воины, и если ты хоть единым словом обмолвишься, что попытаешься снова пойти на меня, они тут же убьют тебя, – предупредил Годофрид.