Алешина Светлана. Средство от скуки

   Молоденькой практикантке, серой мышке Оле Сироткиной, которую бог, напротив, решил в плане внешности не жалеть — лунообразное лицо, косящий глаз и неровные зубы — Гантварг казался тогда мужским идеалом. Роман Абрамович все это увидел и без труда соблазнил Олю. Связь проистекала в стенах больницы и для врача была, собственно, очередным служебным адюльтером. Но не для Оли. Она уже строила планы типа выйти замуж, любить до гроба… В общем. плела себе романтические кружева мечтаний на полную катушку.
   А Гантварг в перерывах между любовными утехами рассказывал ей всякую всячину из бредней пациентов, добавлял кое-что из своих собственных видений. так что для несформировавшейся в ту пору личности Оли все это было очень впечатлительно. И когда практика закончилась и Гантварг сделал Оле ручкой, девушка восприняла это очень драматично. Она желала продолжения, приходила к Гантваргу, подкарауливала его около дома, и Роман Абрамович был вынужден поступить грубо — он накричал на нее и запугал. Запугал талантливо, используя тот шизофренически!] бред, которого в изобилии наслышался от пациентов.
   С мужем у Оли тоже не сложилось. Человеком он был простым и не понимал, о чем супруга периодически говорит с ним. А говорила она о разных недоступных его примитивному мышлению вещах — все больше о воздействии каких-то сил, о какой-то таинственной организации, которая владеет судьбами люден через какие-то неведомые технические приборы. Азастав как-то Олю с соседом, вообще развелся с ней. Ей, правда, в тот момент виделось, что она с мужем — то есть сосед якобы надел маску мужа. И что и сосед, и муж тоже являются членами этой самой организации.
   В общем, крыша поехала у бедной Оли окончательно. Положение усугубилось тем, что простой человек — муж перед тем, как уйти, основательно ее поколотил. Конечно, как могло быть иначе — ведь сосед для него и был соседом, а не членом организации, воздействующей на население посредством техники.
   А адюльтер и оказался адюльтером — вернее, нет, он и слов-то таких мудреных не знал, а знал только, что бл..ушкой хорошей оказалась его жена, и все.
   Кончилось все печально. Мама Оли, видя прогрессирующую болезнь дочери — а доктора признали ее неизлечимой, — быстренько переоформила права на дочку Оли, свою внучку, на себя. То есть лишила Сироткину родительских прав. И у Оли осталась масса свободного времени и однокомнатная квартира, чего ей в принципе было достаточно. Она стала посещать различные эзотерические кружки, где с большим или меньшим пониманием относились к ее бреду, поскольку собирались там в основном такие же персонажи, представлявшие собой яркий психопатологический материал.
   Сироткина даже написала книгу, полную апокалипсического бреда и запугивавшую каждого, кто ее читал, ужасами. Они исходили то от Космос-ЦРУ, то от Богопротивной Госдумы, то от президента, который совсем не президент, а зомби, которого, в свою очередь, посадила в кресло всемогущая организация, именуемая «Досье». Оля писала, что артисты в телевизоре — давно уже ненастоящие, а искусственные. Что только Шура пока что настоящий, но скоро и его заменят на маску.
   Эта бредовая книженция была издана в виде брошюры одним знакомым Оли, таким же помешанным. тиражом 1000 экземпляров на ксероксе. Эзотерическая тусовка брошюркой зачитывалась, цитировала.
   Кое-кто посмеивался, а кое-кто воспринял серьезно, что Олю, несомненно, радовало…
   Словом, до определенного момента жизнь Оли Сироткиной текла довольно спокойно. С дочерью она виделась раз в месяц, жила тем, что приторговывала на рынке шмотками, а с шизофреническим бредом отрывалась на тусовках в ДК «Салют». С тех пор, как тусовки эти стал посещать некто Дмитрий Филимонов, Оля приобрела себе еще и любовника, отличавшегося любознательностью и терпимостью: он стал для Оли благодарным слушателем. Вернее, просто делал вид, что ему этот бред интересен. На самом деле он обменивал свою терпимость на покладистость Оли в сексуальном плане.
   Оля и Филимонов были любовниками уже месяц, как однажды вечером Дмитрий явился к ней несколько подшофе и сказал, что на следующий день он хочет пригласить ее на дачу.
   — На дачу? — удивилась Сироткина, имея в виду зимнее время года.;
   — Там благоустроенная дача, все будет нормально, — успокоил ее Филимоно". — К тому же там будет сам Кирилл Владимирович.
   — Аткарский? — округлила глаза Оля, которая испытывала к экстрасенсу чувство чуть ли не благоговения.
   — Да, и он просил меня привезти тебя туда.
   — Он? Меня? — еще больше удивилась Сироткина.
   — Да, он заявил, что ты очень интересная личность.
   И ему было бы любопытно с тобой пообщаться.
   Оля была польщена таким вниманием со стороны экстрасенса и, разумеется, согласилась. Она поехала на дачу на следующий день, как и было запланировано.
   Случилось это два дня спустя после появления Ларисы Котовой в ДК «Салют»…
 
   Лариса, появившаяся у Патрушева на следующий день после похищения ее бандитами, ничего не стала рассказывать о случившемся с ней. Она просто как бы проведала старого приятеля, пребывающего в депрессии, и мимоходом осведомилась о том, как поживает его друг, Дмитрий Филимонов. С его помощью она надеялась слегка приоткрыть завесу тайны над делами покойного экстрасенса Кирилла Аткарского. Ведь это Филимонов первый познакомился с Аткарским и потом привел к нему своего друга.
   Сам Патрушев на вопросы Ларисы о делах Аткарского отвечал очень уклончиво и с неохотой. Мол, брал с каких-то шишек в областном правительстве деньги за всякую там астрологию, гипнозы, снятие алкогольной зависимости и так далее. Иногда работал психологом. Обещал научить этому Патрушева, но не успел. Вот и все…
   Лариса, заинтересовавшись информацией об исчезновении шизофренички Оли Сироткиной, выудила у Андрея ее телефон. Трубку никто не брал.
   — Ну что я тебе говорил? — с кислой физиономией произнес Патрушев. — Она куда-то исчезла. А куда — никто не знает.
   Собственно говоря, не знали об этом и в милиции — за час до встречи Ларисы с Андреем Карташов сообщил, что никаких заявлений о пропаже без вести гражданки Сироткиной в милицию не поступало. Олег был очень недоволен звонком Ларисы, который оторвал его от важной оперативной работы. На самом деле Карташов, похоже, не очень был доволен тем, что обвиняемый в убийстве некто Патрушев представил алиби. и ему в этой связи нужно было продолжать расследование по факту смерти Кирилла Аткарского.
   — Ты что-нибудь знаешь об отношениях Аткарского и этой Оли? — спросила Лариса у Патрушева.
   — Их практически не было.
   — Что значит не было?
   — Ну, Оля — это слишком мелкая сошка для Аткарского, — объяснил Патрушев. — Он общается все больше с красивыми женщинами. Такими, как Аня… или твоя подруга, забыл, как ее зовут.
   — Эвелина, — машинально ответила Лариса и тут же подумала, что нелишне будет еще раз встретиться с Горской и разузнать об их встречах с Аткарским поподробнее. — Давай вернемся лучше к Филимонову. Ты его видел после возвращения из тюрьмы?
   — Нет, — угрюмо покачал головой Патрушев. Я звонил ему несколько раз, но там никто не поднимает трубку.
   — Он живет один?
   — Да, развелся с женой два года назад.
   — Причина развода?
   — Ты, Лариса, прямо как в милиции, — снова покачал головой незадачливый астролог. — Точно не знаю, но, по-моему, жена надоела Филимонову. У него от семейной жизни начала ехать крыша.
   — Господи, да чего же у всех крыша-то едет! — не удержалась от восклицания Лариса. — Вот у меня почему-то не едет, хотя живу я в семье уже почти пятнадцать лет. Да, собственно, какая семья!
   Она махнула рукой, вспомнив многотрудную, неоднозначную и противоречивую картину своей семейной жизни с Евгением.
   — Что, так достал? — сочувственно спросил Патрушев.
   — Ты о ком?
   — О муже.
   — А, о муже… Да, наверное, достал, — машинально ответила Лариса и снова встрепенулась:
   — Давай позвоним Филимонову. А если не поднимет трубку, съездим к нему.
   Она интуитивно чувствовала, что находится на правильном пути и что ей стоит продолжать двигаться дальше. Сейчас она горела желанием углубиться в это дело и докопаться до истины. Этот почти охотничий азарт вкупе с необыкновенной энергией раньше всегда приносил ей успех в предыдущих ее расследованиях.
   Патрушев, повинуясь импульсу Ларисы, поднял трубку и без видимого энтузиазма набрал номер. Потом включил спикерфон и продемонстрировал Ларисе в аудиорежиме унылые длинные гудки.
   — Значит, едем, — пожала плечами Котова. — Если и он исчез, это уже совсем интересно…
   Патрушев вздохнул и пошел переодеваться.
 
   Дмитрий Филимонов не принадлежал к числу тех счастливчиков, которые в состоянии предвидеть последствия своих поступков. Он всегда был человеком практичным, жил одним днем и никогда не пытался предсказать развитие событий. Будущее для него не существовало. Если результат от вложенной в дело энергии не проявлялся сразу, считал свое время потраченным зря. Он много раз слегка богател, после чего слегка разорялся. Никогда сильно не рисковал и в любом деле надеялся на везение.
   Словом, он был из тех людей, которых называют охотниками за удачей. Если дамы не знают таких людей близко, то они могут очароваться этим обаянием авантюриста, бесшабашностью, ироничным отношением к суете «трудяг». Но когда, по личной неосторожности, они подпускают их к себе ближе, то тогда для них обычно раскрывается во всей возможной полноте их внутренний мир. И тогда дамы нередко разочаровываются обнаруженной практичностью, граничащей с жадностью и отсутствием предполагаемой смелости — когда дело касается вопросов проявления «широты души» и других разнообразных «благородных штучек».
   Все это знают, и что-то новое здесь сказать сложно.
   Но все это говорится лишь для того, чтобы пояснить, какой личностью в свои лучшие времена был Дмитрий Филимонов. А был он хирургом с хорошей «левой» практикой в советской больнице, потом рядовым, но хорошо оплачиваемым сотрудником впоследствии разорившейся фирмы «Волга для волжан», а на следующем этапе своей жизни — установщиком электронных сигнализаций.
   В последнее время в душевном состоянии Филимонова происходили печальные перемены. Причина крылась в недавних событиях, в которые он был вовлечен. Особую роль в этих событиях сыграла женщина. Некрасивая, беззащитная, никому не нужная.
   Филимонов был начитанным молодым человеком, но в юности невнимательно прочел «Преступление и наказание», поэтому мысли свои считал собственным изобретением. Он вырос из детской одежды, но мысли в голове его роились очень даже «мальчиковые». Может быть, и правда, что для авантюристов переосмысление жизненного опыта похоже на детскую игру «мозаика», в которой разноцветные шестиугольники вставляются по уже заданному шаблону в такую же шестиугольную основу. Усложняя до какого-то предела сочетания цветов, в этой игре нельзя совершенствовать линии фигур так, чтобы они стали похожими на какой-то предмет из реальности. Кроме разве что цветка.
   Переосмысление жизненного опыта для Филимонова обернулось депрессией. Он не отвечал на телефонные звонки и уже несколько дней не появлялся на работе.
   Филимонов недоверчиво относился к возможности существования психических проблем внутри него самого, однако последние события, увы, опровергали его мнение: он наконец понял, что совершенно не владеет ни собой, ни ситуацией.
   Дмитрий стоял перед зеркалом в коридоре своей квартиры. Он внимательно, сантиметр за сантиметром, изучал свое лицо и неожиданно заметил небольшую ранку под левым краем губы на подбородке.
   Филимонов приблизил свое лицо к зеркалу и стал внимательнее разглядывать ее. Повреждение оказалось настолько глубоким, что через отверстие под губой он увидел свою глотку — красную с желтыми точками.
   «Черт, это может быть сепсис», — подумал Филимонов. И продолжил с удвоенным вниманием рассматривать свой подбородок, попытавшись приоткрыть пальцами травмированный участок. В следующий момент он заметил, что ранка начала расползаться под пальцами, и уже длинная щель зияла чернотой на подбородке от одной щеки до другой.
   «Все равно придется идти к хирургу, — с досадой подумал он. — Очень сильно не хочется: ведь будет больно».
   Вдруг он вскочил в холодном поту. Сидя на измятых засаленных простынях и озираясь по сторонам, он не сразу понял, что это был всего лишь сон. Что-то тревожно давило внизу живота. Солнце уже стояло высоко, наступила пора совершать утренние приготовления к дневному бодрствованию.
   Филимонов вспомнил своего учителя — жизнерадостного хирурга Радзияна. Он всегда приходил на работу ровно без пятнадцати восемь. Доставал из холодильника бутылочку водки, выпивал свою традиционную стопочку и громко рыгал, но не по-простонародному, а как-то очень по-профессорски: «Иг-о-а!» А потом за ширмочкой раздавалось веселое журчание, и басовитый, почти утробный голос профессора в это время покрикивал: «Только покойник не ссыт в рукомойник!»
   Дмитрия в свое время очень забавляла эта фраза учителя, но сейчас он сидел, оттопырив нижнюю губу, и тупо вспоминал его слова. Они не казались ему сейчас смешными. Фраза крутилась в мозгу. Филимонов даже начал считать, сколько раз прозвучит у него в голове голос жизнерадостного хирурга. Досчитав до тридцати, Филимонов вдруг встрепенулся и понял, что надо вставать.
   Давление внизу живота становилось все тревожнее и тревожнее. Филимонов откинул одеяло, кряхтя поднялся и побрел в туалетную комнату. Потом недолго поразмышлял о том, стоит ли помыть руки и, не придя по этому важному вопросу к однозначному выводу, двинулся на кухню. В холодильнике он обнаружил банку килек в томате, отогнал тараканов от хлебного батона, пролежавшего всю ночь на столе и слегка подсохшего, и на этом завершил свои основные приготовления к завтраку. Оставалось дополнить все это горячим кипяточком с заваркой.
   Филимонов включил газ и поставил чайник. Неожиданно для себя он понял, что очень болезненно переживает тишину.
   Он вернулся в комнату, чтобы включить телевизор и заполнить квартиру голосами мексиканских негодяев, о судьбе которых повествовали сериалы. Но, так и не дойдя до телевизора, он задержался у полки с медицинской литературой, взял в руки первую попавшуюся книгу и стал механически листать ее. Вдруг какое-то знакомое имя промелькнуло на странице.
   «Откуда могло появиться имя в книге?»
   Дмитрий вновь начал пролистывать книгу с начала. Теперь он был уверен, что мельком увиденное имя было «Оля». Он отбросил книгу в сторону, достал следующую и начал листать ее в поисках упоминаний имени «Оля». У него не вызывало сомнений, что где-то должно быть написано про «Олю», но в какой именно из его многочисленных книг, он с уверенностью сказать не мог.
   Филимонов судорожно доставал новые книги, листал их иногда только до половины, а потом бросал рядом с собой, чтобы взять другую. Он пришел в необыкновенное волнение, он отчаивался и злился на себя. Иногда ему казалось, что он пропустил это имя в уже просмотренной книге и вновь начинал копаться в уже наваленной куче медицинской макулатуры.
   Он так увлекся, что долго не обращал внимания на требовательный звонок в дверь, А когда тот наконец перестал звонить, он резко оторвался от книг и выпрямился. Какое-то время он еще сидел так на корточках, держа спину и голову строго вертикально по отношению к полу и глядя перед собой. Это длилось всего какую-то долю секунды, но ему показалось, что прошла целая вечность тишины. Это молчание стен и предметов сильно испугало его. Кто-то извне пытался нарушить его одиночество, защитить от этого цинично насмешливого шуршания страниц.
   Не выпуская из рук первый том «Анатомии человека», который он только что просматривал, Филимонов вскочил и стремительно направился к двери.
   Когда он открыл ее, то обнаружил на пороге Андрея Патрушева в сопровождении Ларисы Котовой.
   «Принес черт», — подумал про себя Филимонов, но внешне не проявил своего удивления, продолжая пристально смотреть на гостей.
   — Привет, Диман, — голос Патрушева был несколько обескураженным — он не ожидал увидеть оптимиста Филимонова в таком всклокоченном и нервно взбудораженном состоянии.
   — Здравствуйте, Дмитрий, — улыбнулась в свою очередь Лариса.
   Не дождавшись реакции со стороны Филимонова, Патрушев продолжил:
   — А я по тебе соскучился. Ты что же это не приходишь? Мне как раз нужно сейчас твое участие и неизбывный оптимизм.
   Но Филимонов не отреагировал на эти слова приятеля адекватно. Он стоял и мрачно смотрел угрюмым взглядом на Ларису и Андрея.
   — Я — Лариса, мы с вами познакомились в доме культуры, помните? — с обезоруживающей улыбкой проговорила Котова, как бы не обращая внимания на состояние хозяина квартиры.
   Однако на Филимонова это никакого впечатления не произвело. Видя такой прием и понимая, что причины здесь очень глубокие, совершенно не связанные с ее, Ларисы Котовой, личностью, она решила переменить метод общения. Но постепенно…
   — Почему ты такой взъерошенный? — вдруг мягко спросила она у Филимонова и слегка потрепала его по волосам.
   Она вела себя так, будто они с Филимоновым старые приятели и не виделись несколько лет. А Патрушеву сделала знак, чтобы он проходил в комнату и располагался там.
   — Ты чего? — наконец решил проявить непосредственность Филимонов.
   — Пришла в гости. Ты этого еще не понял? — почти промяукала Лариса и проскользнула мимо Филимонова в комнату.
   Лариса была волевой женщиной, и ее не мог остановить нелюбезный прием. Она была заинтересована в этой встрече и совершенно холодно реагировала на эмоциональную отчужденность Дмитрия. Она будто и не замечала его взбудораженного состояния. Еще чего, ерунда какая!
   На самом деле его состояние наводило на определенные подозрения. Связь с убийством Аткарского прослеживалась, пускай и косвенным образом. Все это по меньшей мере было странно. Так что, зайдя в квартиру и увидев, в каком состоянии находится еще недавно излучавший неугомонный оптимизм хозяин, поняла, что сделала это не напрасно.
   — Почему у тебя так влажно? — делано-встревоженно спросила она у Филимонова.
   И, не получив ответа, прошла на кухню. Уже из кухонного далека до Филимонова донесся ее голос:
   — Глупенький дурашка забыл выключить чайник.
   Потом Ларисино мяуканье вдруг сменили взвизгивания, хлопки и топанье. Она вышла из кухни, на ее лице подергивалась гримаса отвращения:
   — У тебя очень много тараканов. Ты неряха.
   — Как и я, — печально констатировал Патрушев, который подхватил из рук Филимонова «Анатомию человека».
   Далее Дмитрий был засыпан вопросами уже со стороны Андрея:
   — Зачем ты схватил «Анатомию»? Сядь и перестань безумно вращать глазами. Что с тобой такое?
   Филимонов отмахнулся, как от надоедливой мухи, и проговорил:
   — Так, неприятности на работе…
   — А мы пришли поболтать с тобой, — делано-добродушно сказала Лариса.
   — Я не хочу болтать с вами, — автоматически ответил Дмитрий.
   — Хорошо, тогда мы просто поговорим, — согласилась Котова, делая знак Патрушеву, чтобы тот предоставил ей инициативу в разговоре и помалкивал.
   — О чем? О мышах и тараканах? — брякнул Филимонов.
   — Давай начнем с мышей, а потом как разговор пойдет.
   — Кто начинает? — Филимонов сел и изобразил из себя восторженного мальчугана, которому предложили поиграть в классную игру.
   — Ты, — быстро отреагировала Лариса.
   Филимонов почесал рукой нахмуренный лоб, посидел в позе роденовского мыслителя и наконец начал свой рассказ:
   — Однажды иду я по улице, и нужно мне перейти дорогу. Вдруг вижу: такое же намерение имеет и маленький мышонок. Дорога широкая, движение двустороннее. Мышонок замер на вытянутых лапках возле самого светофора. Долго он так стоял, а я долго наблюдал за ним. Не двигается мышонок. Тогда я подошел к нему, он и тогда не шелохнулся. Я подошел ближе — никакой реакции. Совсем близко подошел, пнул мышонка ногой, а он твердый такой. Упал мышонок от моего пинка, а лапки вытянутыми остались. Протянул лапки, как говорится.
   — Что же это с ним было? — У Ларисы будто перехватило дыхание.
   — Представляешь, ишемия была у мышонка. Прямо как у человека.
   — Жалко было?
   — Нет, — вдруг зло ответил Дмитрий. — А впрочем, да. Да! Жалко! Может быть…
   Ошеломленный неадекватными речами приятеля, Патрушев порывался открыть рот, но Лариса нахмуренными бровями и отчаянными жестами давала понять, что это не будет кстати. Она продолжала свою игру, выступая в данный момент фактически в роли психолога, а может быть, даже и психиатра. Она видела, что у Филимонова явно не в порядке голова, и решила подстроиться под него. Из опыта общения с психологом Курочкиным она знала, что это самое лучшее, когда разговариваешь с ненормальными.
   — Что это ты ведешь себя как интеллигент из гнилой пьесы девятнадцатого века? — неожиданно насмешливо спросила Котова.
   — Я гнилой интеллигент?! — оскорбился Филимонов.
   — Нет, ты на самом деле классный парень, — успокоила она его. — Но очень голодный. Давай чаю попьем.
   — Чаю? — вдруг обмяк Филимонов. — А, ладно, давай чай. Да, пожалуй, чай… Есть не хочется. А тебе хочется?
   — Нет.
   — Хорошо. А то я думал, что со мной что-то не в порядке. А сегодня, наверное, просто день такой, что есть не хочется. Кстати, Патрушев, нагадай про день, — Филимонов повернулся к Андрею. — О том, что нас ждет сегодня.
   Андрей аж вздрогнул. Он не понимал, что происходит — почему Филимонов сначала нес какую-то чушь, а теперь запросто обращается к нему уже нормальным, привычным голосом с привычными интонациями. А Филимонов рассмеялся. Просто закатился от смеха до сильного кашля. Ларисе даже показалось, что Филимонова сейчас стошнит, но все обошлось благополучно.
   Патрушев же промямлил что-то невнятное о положении звезд и о том, что они готовят Козерогам — Филимонов относился именно к этому знаку Зодиака.
   — А что ты искал в книгах? — спросила Лариса, когда они уже пили крепкий чай с сахаром.
   Филимонов будто не расслышал, и Ларисе пришлось повторить свой вопрос.
   — Мышонка искал, — наконец ответил он.
   — Какого мышонка?
   Филимонов нахмурился, выдержал паузу и произнес неопределенно:
   — Да это я так. У меня неприятности…
   — Какие неприятности? — обеспокоенно встрял Патрушев.
   — Это тебя не коснется, Дрюня. Уже не коснется, — серьезно ответил Филимонов.
   — Слушай, Дмитрий, а ты помнишь Олю? Ну, ту шизофреничку? — спросил Патрушев. — Там, в доме культуры…
   — Да. Очень интересная женщина… — дипломатично выразилась Лариса без тени иронии в голосе, поддержав вопрос Андрея.
   — А что с ней случилось? — быстро отреагировал , Филимонов.
   — Ас ней что-то случилось? — в свою очередь быстро спросила Лариса.
   — Наверное…
   — Что с ней случилось, Дмитрий? Вы знаете? — Лариса пристально посмотрела в глаза Филимонову, но он отвел взгляд. — Если вы знаете, то скажите…
   — Нет, не знаю, — хмуро сказал Филимонов. — Не знаю.
   — А мне кажется, что знаешь, — упрямо сказал Патрушев.
   И эта его фраза стала поворотной. Филимонов привстал со стула и, поглядев на приятеля внезапно ненавидящим взглядом, повторил, чеканя слова:
   — Я не знаю, что случилось с этой дурой. Она куда-то пропала. И мне все равно, что с ней.
   — Ну зачем же так категорично? — рассудительно заметила Лариса, изо всех сил стараясь сохранять невозмутимость и упорно следовать модели своего поведения — полностью принимать человека со всеми его неадекватностями.
   — Слушай, Дмитрий, а когда ты последний раз видел Аткарского? — продолжил расспросы Патрушев. — В смысле, перед тем как его убили.
   — Убили? — ухмыльнулся Филимонов.
   — Так ты что, не в курсе?
   — Я-то? Я-то в курсе… — ухмылка Филимонова стала шире и явственнее.
   — Тебя это забавляет? А ты знаешь, что в убийстве обвиняли меня?! — Патрушев начал заводиться.
   — Тебя? Ну, это они хватили лишку, — Филимонов как-то нервно откинулся на стуле. — Ты-то здесь при чем? Ты-то ни при чем.
   Патрушев в свою очередь нервно завертел головой из стороны в сторону.
   — Слушай, Диман, кончай пудрить нам мозги! — возмутился он. — Сидит и несет здесь бред всякий!
   — Да, — тут же согласился с ним Филимонов. — Я рад, что Аткарского наконец-то нет с нами.
   И под остолбеневшими, настороженными взглядами Ларисы и Андрея закончил, разведя руками:
   — Потому что пообщаешься с такими, как он, и станешь таким вот…
   Эта невразумительная тирада должна была означать, что Филимонов отдавал себе отчет в том, что ведет он себя ненормально и обвиняет в этом не кого иного, как Аткарского.
   — Он что, тебя загипнотизировал? — продолжал Патрушев.
   — Он? Загипнотизировал? — рассмеялся Филимонов, и тут же смех его так же резко оборвался как и начался:
   — Впрочем, да, наверное…
   — Ты же был нормальным человеком! — У Патрушева начала прорезаться истерика. — Что с тобой произошло?
   — Деньги порой заставляют изменить свое будущее. Я стал другим, и меня больше не устраивает эта планета.
   — То есть, как я поняла, реальность вступила в полное противоречие с твоими внутренними установками? — по-иному расшифровала Лариса слова Филимонова.