Алешина Светлана. Средство от скуки

   — Кто там? — спросил женский голос.
   Лариса отметила про себя, что он был мягкий и мелодичный.
   — Я — Лариса Котова, мне ваш адрес дал Станислав Асташевский, — сказала Котова как можно более доброжелательно.
   Дверь приоткрылась, но цепочка по-прежнему предохраняла хозяйку от внезапного проникновения чужаков в ее квартиру.
   — Зачем он его дал вам? — удивилась хозяйка.
   — Дело в том, что у меня такая же проблема, как у вас, — с серьезнейшим видом произнесла Лариса. — И… Я пришла, чтобы посоветоваться с вами. Вы, Елена Николаевна, единственная женщина, которая может помочь мне во всем разобраться.
   Пока Лариса произносила свой монолог, лицо Елены Николаевны обретало все более жалостливое выражение. Но как только Лариса закончила свою речь, женщина неожиданно встрепенулась и жалость сменилась на испуг. Она резким, почти пронзительным голосом спросила:
   — Почему я должна иметь какое-то отношение к вашим проблемам?
   — Я вам все готова объяснить. Но нежелательно продолжать разговор вот так… Может быть, вы впустите меня? — Лариса чувствовала, что не очень убедительна. Что упускает нить разговора: он мог в любой момент прерваться. И если сейчас разговор не состоится, больше никогда ей не удастся и близко подойти к этой женщине.
   А Елена Николаевна скорее всего поняла, что Лариса в этой ситуации перед ней беззащитна, и отреагировала, как и можно предположить, неадекватно…
   То есть пригласила гостью войти.
   Состояние Елены Николаевны в данный момент можно было назвать прострацией. Что-то вроде коктейля из меланхолии и легкого испуга. Но Лариса решила не поддаваться мимолетным впечатлениям и не давать преждевременных оценок. Ведь она уже могла убедиться в способности Елены Николаевны резко менять выражения своего лица, не заботясь о впечатлении, производимом на собеседника.
   «Хамелеон, — подумала Лариса. — Ей важно одно — защитить себя, остальное ее не волнует».
   — Так странно… Впервые ко мне за помощью обращается женщина, — произнесла Мальцева, вновь возвращаясь к своей манере мягкого и певучего говорения и сказав это все это почти безразлично.
   «Она вся из девятнадцатого века, — подумала Лариса, — только юбка покороче».
   Дама, а Елену Николаевну можно было смело называть именно так, похоже, куда-то собиралась уходить. На ней был розовый костюм, сшитый явно по заказу. В руках — маленькая черная шляпка с вуалью, которую она нещадно теребила, выдавая внутреннее напряжение, однако не замечая этого.
   На вид ей было около сорока, ну, может быть, чуть больше. Но Лариса решила считать собеседницу своей ровесницей. Так было проще.
   — Так что же вас привело ко мне? — Елена Николаевна вернула разговор к его отправной точке.
   — Дело в том, что я наслышана о ваших проблемах, — очень просто продолжила беседу Лариса.
   — Неужели? — удивилась Елена Николаевна. — То есть, я хотела сказать, не может быть!
   Она выглядела еще более растерянной. Лариса почувствовала, что, по всей видимости, надо усилить напор.
   — Любовник-садист — это мне знакомо, — фраза получилась провокационной.
   — О чем вы? — неподдельно испугалась Мальцева.
   — У меня то же самое. Ничего не могу с ним поделать, — продолжала Лариса, не обращая внимание на реплики Мальцевой. — Порой мне кажется, что он может убить меня. У вас такого не бывало?
   — Чего? — продолжала якобы не понимать Елена Николаевна.
   — Ощущения опасности.
   — Пока что я ощущаю опасность от вас!
   — Меня вам бояться совершенно незачем. Я такая же, как вы, несчастная женщина.
   — О том, что я несчастна, вам сказал Стае?
   — Вы его когда-то любили?
   Мальцева, обескураженная натиском Ларисы, немного помолчала, а потом выдавила:
   — Это было очень давно. И, наверное, даже не правда.
   — Зато реальность Очень даже является правдой.
   Не правда ли, извините за случайную тавтологию? — Лариса улыбнулась краешками губ.
   — Я ничего не понимаю… в таком случае.
   — Елена Николаевна, все, что было сказано нами до этого момента, мы будем считать разговором «начерно», — подвела итог сумбурной части диалога Лариса. — Я хочу вам помочь.
   Мальцева попыталась было отнекиваться, но движением руки Лариса остановила ее.
   — Елена Николаевна, слишком многое говорит за то, что и вы, и ваш любовник Кух, от которого вы страдаете, связаны с убийством экстрасенса Аткарского, а также еще одной особы. Ее, кажется, звали Оля? Не так ли?
   Лариса шла вслепую и играла ва-банк. Это был экспромт, который мог кончиться тем, что ее просто вытолкнули бы за дверь, и на этом бы все кончилось. Но в глазах Елены Николаевны промелькнул неподдельный ужас. И Лариса поняла — она знает. Она знает!
   И про Аткарского, и про Олю.
   — Чего вы хотите? — наконец разжала губы хозяйка квартиры.
   — Правды, — просто ответила Лариса.
   — Какой правды?
   — Зачем убили несчастную Олю? Кто стоял за всем этим. Вы же знаете…
   — Я вам ничего не говорила, но, допустим, даже если я и знаю, что вы хотите? Вообще, кто вы?
   — Старая приятельница Стаса Асташевского, — сказала Лариса, испытывая угрызения совести за то, что, если будет что-то не так, первым пострадает добряк Стае. — А хочу я, чтобы виновные в смерти больной женщины понесли наказание.
   — Неужели вы из милиции?
   — Нет, милиция этим делом заниматься не будет.
   Ей глубоко наплевать на вашу жизнь, на вашего министра и ваш мазохизм.
   Мальцева посмотрела на Ларису широко раскрытыми глазами. Наступил момент истины: или сейчас ее прогонят и наступят непредсказуемые последствия, или разговор продолжится, и Елена Николаевна смягчится.
   — А где гарантии? — неожиданно спросила Мальцева, и Лариса почувствовала, что защитная стена ее дрогнула.
   — Выбирайте из двух зол меньшее. Вы ведь уже научились делать такой выбор?
   — В том-то и дело, что нет. — Елена Николаевна впервые за время разговора присела и как-то вся растеклась по креслу. — Но я вам все расскажу.
   — Я вся внимание.
   Елена Николаевна протянула руку и достала из шкафчика бутылку коньяка и две рюмки. Наполнив их коньяком, она одну протянула Ларисе, другую выпила, не дожидаясь Котовой.
   — Я действительно несчастная женщина, — призналась она, закуривая сигарету.
   Немного погодя она выпила еще. Лариса уже внутренне торжествовала — она понимала, что обстановка изменилась, что сейчас, после выпитого, у Елены Николаевны должен непременно развязаться язык.
   В течение получаса Мальцева изливала душу Ларисе по поводу своей женской доли. В ее рассказе присутствовал и молодой Стае Асташевский, бросивший ее ради какой-то еще одной Лены. Потом Кух, который сначала был нормальным, а потом… В общем, со слов Мальцевой выходило, что, став чиновником высокого ранга, Кух сходил с ума все больше и больше.
   Лариса удачно, к месту, вспомнила рассказ Курочкина о якобы своем любовнике с садистскими наклонностями, и Елена Николаевна, кажется, окончательно ей поверила.
   — Идея принадлежит моему любовнику… — она произнесла решающую фразу. — Арнольду Куху. А главным исполнителем был Аткарский. Вас это удивляет?
   — Вы еще не сказали ничего, что могло бы меня удивить.
   — Они совершили преступление. Все виноваты.
   Елена Николаевна выпила еще одну рюмку коньяка и после паузы неожиданно сказала:
   — Знаете, Кух — садист. В последнее время у него проблемы с эрекцией. Возраст сказывается. И все больше ему хочется насилия. Он любит наблюдать насилие. Но у него не хватает воображения.
   Она сыпала отрывистыми, порой бессвязными, даже смешными фразами.
   — Аткарский, «семейный доктор» Куха, и придумывает для него все это, находит людей… — продолжала она. — И вот недавно они убили женщину, шизофреничку. Ее звали Оля.
   Лариса отметила, что глаза Елены Николаевны потемнели, подбородок задрожал.
   — Ее убивал какой-то нанятый человек. Это я знаю.
   Ни Аткарский, ни Кух не марают свои руки никогда.
   Елена Николаевна вдруг снова сникла. Так, молча, они просидели несколько минут. Потом она взглянула на Ларису и сказала:
   — Если вы кому-нибудь расскажете — я погибну.
   Вы будете виноваты. Вы станете убийцей, как Аткарский и как Кух.
   — Я не сделаю такой ошибки, — твердо пообещала Лариса.
   — Вы слишком уверенная.
   — Пожалуйста, не бойтесь ничего. Хотите, я к вам буду приходить?
   Елена Николаевна неуверенно кивнула, что можно было расценивать как знак согласия.
   — А как это происходило?
   — Что?
   — Эта самая казнь шизофренички?
   — Я не могу сейчас об этом говорить, — Елена Николаевна была подавлена и в отчаянии замахала руками. — Кух — мой любовник, и очень давний. Еще до того как он познакомился со своей женой.
   — Почему он не женился на вас?
   — Лучше спросите, почему он женился на ней, — зло отреагировала Мальцева.
   — Так почему же?
   — Она была дочерью председателя облисполкома.
   Это было давно, еще в перестройку. Выгодный брак!
   — И вы всегда поддерживали отношения?
   — Мне ничего другого не оставалось.
   — Вы любите его?
   — Нет. Уже давно нет, — Мальцева нервно покачала головой.
   — Тогда что же вас связывает?
   Елена Николаевна будто не услышала ее последнего вопроса.
   — Думаю, что его жена не знает о его сексуальных пристрастиях, — сказала она. — А я — просто слабая женщина. Я его боюсь. Боюсь сделать малейшую ошибку, которая может привести меня к гибели.
   — Вам хорошо с ним?
   — Мне с ним страшно. Но у меня нет другого выхода.
   — Но вас это возбуждает, не так ли? — высказала предположение Лариса.
   — Я давно не знаю, что такое нормальные отношения, — вздохнула Елена Николаевна. — Может быть, они меня тоже возбуждали бы.
   — Но это не так сложно. Неужели вокруг сплошная патология?
   — Вокруг никого, кроме Куха! — Мальцева говорила подавленным голосом, словно сдавшаяся на милость бога отшельница-монахиня.
   — Тем не менее, я думаю, что при желании вы могли бы избавиться от него, — взывала к ее разуму Лариса. — Есть достаточно эффективные психотерапевтические техники. У меня есть знакомый психолог. Вам стоит только захотеть.
   — Вы не понимате… Он угрожает мне.
   — Чем?
   — Говорит разное… Что пришлет отморозков или что меня найдут задушенной в овраге… Всегда по-разному.
   — Вы часто встречаетесь с ним?
   — Раз в неделю.
   — Это несколько часов или целая ночь? Простите меня, если я вторгаюсь в слишком интимное…
   — Мне, конечно, не хотелось бы говорить об этом и даже думать…
   — Вы хотите, чтобы ситуация изменилась? — Лариса пристально посмотрела в глаза несчастной мазохистки.
   — Я не верю в это, но могла бы попробовать… — В голосе Мальцевой проскользнула интонация слабой надежды. — Если, конечно, я вас правильно поняла.
   И в этот момент Лариса решилась. «Хватит ходить вокруг да около, пора! — подумала она. — Надо просто предложить ей сыграть ва-банк».
   — Я могла бы с вашей помощью познакомиться с Кухом? — спросила Лариса очень серьезно.
   — То есть? — испугалась Елена Николаевна.
   — У меня есть план.
   Елена Николаевна едва заметно кивнула в ответ, но в глазах ее можно было прочесть недоверие к сказанному Котовой.
   — Думаю, его можно спровоцировать.
   — Что вы?! — Елена Николаевна отмахнулась от Ларисы как черт от ладана. — И это вы говорите после того, как я рассказала вам о том, что они сделали с шизофреничкой? А до нее были другие… И мне, кстати, интересно, буду ли я нести уголовную ответственность после всех своих откровений.
   Лариса раздумывала несколько секунд.
   — Вы принимали участие во всем этом лично?
   — Нет, но я знаю подробности… И мое знание может навести на мысль о том, что я участвовала в них.
   Кух доводил меня до сумасшествия, рассказывая и смакуя самые отвратительные нюансы. И ему нравилось наблюдать, как это мучает меня.
   — Но ведь вы понимаете, что это будет продолжаться и дальше. Вряд ли он остановится.
   — Нет, нет, я не хочу об этом и слышать! — замахала руками Мальцева.
   — Но…
   — Нет, в следующий раз! — Елена Николаевна решительно встала со стула, давая понять, что аудиенция подошла к концу.
   — Так следующий раз все-таки будет? — спросила Лариса.
   Елена Николаевна, недолго поколебавшись, ответила:
   — Дайте мне ваш телефон. Я позвоню, как только буду готова продолжить рассказ. А сейчас я чувствую себя очень уставшей.
   — Хорошо, вот вам моя визитка. Буду ждать вашего звонка.
   Елена Николаевна протянула руку и взяла визитку.
   Лариса направилась к выходу. Елена Николаевна не шелохнулась. Кетовой пришлось проявить самостоятельность и, выходя, закрыть за собой дверь.
 
   Сразу же после визита к Мальцевой Лариса поехала в университет, к давнему знакомому, психологу Курочкину. А по пути позвонила еще одному, такому же давнему знакомому, который несколько раз оказывал Ларисе помощь в особо закрученных расследованиях — родственнику мужа, полковнику ФСБ Вальдемару Мурскому. Он по обыкновению громко пробасил в трубку, что будет рад заехать к ней в ресторан через два часа.
   То, что дядя Волик назначил встречу в ресторане, было объяснимо — контрразведчик любил вкусно покушать. Безусловно, Лариса согласилась. Помощь Мурского была необходима, и самый роскошный обед в «Чайке» стоил того.
   Что же касается Курочкина, то Лариса поспела прямо к окончанию его лекции. Анатолий Евгеньевич был занят тем, что объяснял двум симпатичным студенткам различия каких-то непонятных Ларисе психологических терминов, не забывая при этом оценивающе проходиться глазами по их стройным фигурам.
   Лариса усмехнулась. Она знала, что следующим этапом будет назначение встречи доцентом около памятника Дзержинскому, который находился в двух шагах от его дома, потом приглашение зайти домой и посмотреть цветы и аквариум, ну а потом… Анатолий Евгеньевич утверждал, что в восьмидесяти процентах случаев женщина не уходила из его квартиры, не попробовав его генитального обаяния. Даже если и не очень хотела этого. Все же доцент Курочкин широко владел всем арсеналом психологического воздействия на противоположный пол.
   Но это в данном случае было неважно. Лариса постаралась сделать все, чтобы личная встреча Курочкина с этими двумя студентками была по крайней мере отложена. Она решительно вклинилась в беседу и твердо заявила, что Анатолий Евгеньевич нужен ей по очень важному делу.
   Курочкин с сожалением свернул ученую беседу со студентками, пообещав после следующей лекции более детально поговорить с ними по интересующему вопросу и, со вздохом проводив взглядом их стройные ноги, повернулся к Ларисе.
   — Что случилось, почему ты такая возбужденная и взъерошенная? — с ноткой недовольства спросил он.
   — Анатолий Евгеньевич, вы должны отложить все свои дела и поговорить со мной в укромном месте.
   — Ты намерена меня изнасиловать в извращенной форме? — пошутил он.
   — Это очень важно для меня, — серьезно сказала Лариса.
   — Ну, хорошо, — после паузы ответил Курочкин, сразу напустив на лицо серьезное выражение. — Идем!
   Курочкин и Лариса прошли в кабинет. Когда Лариса попросила его закрыть дверь, Анатолий Евгеньевич так удивился, что у него даже вытянулось лицо.
   Однако, когда Лариса залпом выложила всю историю и свой план, когда она заявила о своем твердом намерении участвовать в этом предприятии, в голову Курочкина закралась мысль о том, что Лариса, наверное, много в последнее время работала и переутомилась.
   Но видя решительность Котовой, решил не спорить.
   Он с интересом выслушал ее рассказ, потом, стрельнув у Ларисы сигаретку и глубоко затянувшись ароматным дымком «Кента», рассыпал перед ней целый «веер причин», как он сам выразился, которые приводят в той или иной мере к мазохизму. Женский мазохизм Анатолий Евгеньевич выделил в особую категорию. Он говорил о том, что сама женская природа в какой-то степени предрасположена к мазохизму, а мужчины своим поведением просто приводят в действие архетип, заложенный в подсознании женщины.
   «Пусковым механизмом» женского мазохизма является атакующее начало и агрессивный характер полового поведения мужчины.
   Лариса внутренне не согласилась с ним, отметив про себя, что психолог мыслит какими-то шаблонами, однако вслух этого не выразила.
   — Все светила психоанализа, Лара пишут, однако, что мазохизма в чистом виде не бывает, — поднял вверх указательный палец Курочкин. — Он всегда идет довеском к садизму. Самой прожженной мазохистке иногда нравится помучить мужчину. Когда мужчина из-за тебя страдает — это ведь так приятно! Стало быть, вопрос, Лариса, в преобладании того или иного начала.
   Курочкин продолжил после паузы:
   — Особое значение имеет высокое социальное положение рассматриваемого объекта. Отчуждение, состояние внутреннего одиночества, постоянные стрессы на работе, контакты только с нужными людьми, полное отсутствие теплых и доверительных отношений, сексуальная нереализованность, непонимание в семье. Да мало ли причин…
   — Но разве у той дамы, Елены Николаевны, высокое положение в обществе? — позволила себе не согласиться Лариса. — 0 каком «объекте» вы сейчас толкуете?
   — Ах, да, Лара, извини, пожалуйста. Я уже перешел к тому, чье имя ты мне так и не назвала, упомянув только о том, что этот человек из правительственных сфер. Мазохизм ведь подразумевает другой полюс — субъекта, который будет реализовывать мазохистские комплексы.
   — Вы так сложно говорите, Анатолий Евгеньевич.
   — Сам собой недоволен. Иногда провожу в аудитории тренинг, а там собрались простоватые люди — они меня не понимают, — развел руками Курочкин. — Но ничего не могу с собой поделать — мне-то кажется, что все эти термины типа «конвенциональный», «бихевиористский подход» — все это так понятно… прозрачные емкие слова.
   — Я абсолютно не представляю, о чем идет речь, — честно призналась Котова.
   — Ну, это не столь важно, — тут же парировал Курочкин. — Вернемся лучше к садизму. Этот зверь распоясывается похлеще всего в случае двух моментов в поведении жертвы — или откровенной ее беспомощности, или мощного яростного сопротивления с ее стороны. Кстати, многие психологи полагают, что садизм неизлечим, и он в той или иной степени присутствует в каждом.
   — Неужели человеческая природа столь безнадежна?
   — Конечно, она связана с так называемым архетипом тени, — спокойно ответил Курочкин. — Этот архетип ответственен за дремучую абсурдность и иррациональность, темно-зловонную агрессивность в человеке. Особенно он силен у тех людей, в которых «тень» придавлена высоким социальным положением, и им приходится играть роль приличных добропорядочных граждан.
   — То есть ты хотел сказать, что гадость заложена в каждом человеке? — перевела Лариса его речь на понятный русский язык.
   — Ну да. Главное — понять, откуда она возникла.
   Очень часто причины надо искать в детстве. Вот у меня был клиент…
   Курочкин взял еще одну сигарету из пачки Ларисы — свои он принципиально не покупал, поскольку был жутким скрягой, и продолжил:
   — Так вот. Некий Володя в детстве вынужден был жить с бабушкой — мама с папой нещадно пили и забросили его. Бабушка отличалась необыкновенным зудом чистоплотности и часто мыла полы. Во время мытья полов она низко нагибалась, не вставая на колени по русской традиции, и издавала длинные протяжные пуки…
   Лариса поморщилась.
   — С тех самых пор Владимир стал испытывать оргазм, когда слышал выхлопы из автомобильных труб; специально долго держал куриные яйца на солнце и во время мастурбации разбивал их, вдыхая запах сероводорода и испытывая очень яркий оргазм. Он обладал привлекательной наружностью и виртуозной ловкостью в общении. Как ты понимаешь, у него было немало женщин. Но было одно «но»…
   — Ему хотелось пукать? — спросила Лариса, улыбнувшись.
   — Нет, напротив! Перед любовными играми он кормил своих партнерш адской смесью из огурцов и молока, а потом, дождавшись определенного времени, услышав поднимающий его дух бурление в желудке, начинал секс. Оргазм он испытывал лишь только тогда, когда его пассия сладко и протяжно попукивала…
   Довольный произведенным эффектом, психолог засмеялся в голос. Лариса тоже отдала должное чувству юмора Курочкина. Когда оба просмеялись, он трагичным голосом резюмировал:
   — Многолетняя коррекция перверсии Владимира была, увы, безуспешной. Это явилось сильным ударом по моему профессиональному самолюбию. Впервые в моей многолетней практике попался безнадежно испорченный клиент.
   — Да уж… — покачала головой Лариса.
   — Кстати, я думаю, что твоя мазохистка тебе позвонит… — переменил тему разговора Курочкин.
   — Почему ты так думаешь?
   — Больше всего ей сейчас нужен собеседник. И надо же, какая радость, собеседник сам явился, позвонил в дверь и хочет общения!
   Курочкин улыбнулся.
   — Большего, Лариса, я тебе не скажу, — подытожил доцент. — Я уверен на девяносто процентов, что любительница порки и страшных историй сама тебя найдет. И не сдаст она тебя своему любовнику — поверь моей профессиональной интуиции.
   Лариса рассталась с Курочкиным в хорошем настроении — психолог одобрил ее план, правда, выразив сомнения в том, что он легко осуществится.
   — Люди наподобие твоего высокого начальника очень осторожны. Ко всему прочему, тебе нужна поддержка, желательно кого-нибудь из силовиков.
   — Это будет, — уверенно сказала Лариса, имея в виду полковника Мурского, встреча с которым должна была состояться через полчаса.
   Выдержав паузу, посидев с полминуты в позе роденовского мыслителя, Курочкин покивал головой, как бы одновременно сомневаясь в задуманном Ларисой и одобряя ее план. Напоследок он все же сообщил Ларисе, что подозревает у нее назревающие внутренние проблемы, скорее всего сексуального характера, и порекомендовал больше отдыхать, гулять на свежем воздухе и многое-многое другое.
 
   Гранд психологии оказался прав — Елена Николаевна позвонила на следующий день.
   — Лариса? Приходите, я вас жду, — голос любовницы Куха прозвучал очень доброжелательно.
   — Елена Николаевна? Вы все-таки решили мне позвонить!
   — Это очень важно для меня. Разговор с вами произвел на меня большое впечатление.
   — Если хотите, я могу приехать к вам хоть сейчас, отозвалась Лариса.
   — Хорошо, — немного подумав, ответила собеседница. — Сегодня он не должен прийти. Я имею в виду Арнольда, — добавила она почти шепотом.
   — Елена Николаевна, вы сильно взволнованы, — заметила Лариса.
   — Нет, я уже спокойна, совершенно спокойна. Скажите, вы заняты? Вы не можете прийти? — скороговорка выдавала ее волнение.
   — Нет-нет, я сейчас же приеду, — поспешила успокоить ее Лариса. — Минут через тридцать буду звонить в вашу дверь.
   Прошло немногим больше получаса, как Лариса действительно стояла у двери Елены Николаевны и жала кнопку звонка. Она представляла, что сейчас дверь откроет взбудораженная женщина, и уже прогнозировала, что конструктивного разговора не получится.
   Но ее пессимистические предчувствия не оправдались. Настрой Елены Николаевны оказался вполне оптимистичным. Она будто испытывала несказанную радость от встречи, страшное облегчение от того, что наконец-то Лариса явилась.
   — Хотите чаю, кофе? У меня есть пирожные, — с любезной, почти голливудской улыбкой проговорила Елена Николаевна.
   — Пожалуй, кофе.
   — Проходите на кухню. Впрочем, нет, я сейчас принесу вам все в гостиную… Прошу вас.
   Лариса проследовала в гостиную и опустилась в мягкое кресло. Через несколько минут появилась и сама хозяйка в домашнем, собственноручно вышитом платье, с серебряным подносом в руках, на котором стояли маленькие изящные чашечки, и на блюдечке лежали крошечные пирожные с трюфелями.
   — Елена Николаевна, я так понимаю, вы пригласили меня не для того, чтобы попить кофе, — осторожно начала Лариса. — Судя по тому, что вы говорили о важности нашей встречи, у вас что-то случилось?
   — Ничего из ряда вон выходящего, — холодно ответила мазохистка. — Но я чувствую, что это долго продолжаться не может.
   — Вы имеете в виду Куха? — осторожно поинтересовалась Лариса.
   — Да.
   — Елена Николаевна, у меня к вам предложение, — все так же вкрадчиво и осторожно сказала Котова.
   — Какое?
   — Этот шаг довольно смел с моей стороны — с вами я знакома недавно, но тем не менее собираюсь говорить очень откровенно. Нужно помочь ему сесть в тюрьму, — глаза Ларисы твердо смотрели на Елену Николаевну — Я готова вас выслушать. Но, понимаете, я не могу заранее обещать, что вы найдете в этом смысле поддержку в моем лице. Единственное, в чем вы можете быть уверены, так это в том, что наш разговор останется между нами.
   — Хорошо. Тогда я изложу свой план, но помните — этот разговор только между нами! — В интонации Ларисы проскользнули угрожающие нотки.
   — Конечно, конечно, — тут же заверила Елена Николаевна. — Я вас внимательно слушаю.
   — Этот план мне пришел в голову вчера.
   — Вы слишком меня интригуете, — позволила себе усмехнуться мазохистка.