Алферова Марианна Владимировна. Мечта империи

   — А зачем он тебе? Чтобы убить? Вместо ответа гигант ринулся на Вера. Преторианцы в Риме не носят огнестрельного оружия. У гвардейца был только меч. А выходить с мечом против гладиатора было мягко говоря глупо. Вер отбил удар и тут же нанес два глубоких пореза на обеих руках гвардейца. Потом сделал выпад, делая вид, что метит в голову, мгновенно пригнулся и ударил по ногам. Лезвие чиркнуло ниже колен. Хрипя от боли, здоровяк осел на пол. Справиться со вторым оказалось еще проще. Преторианец сделал нелепый выпад, — и тут же его меч отбит, а острие клинка приставлено к горлу неудавшегося убийцы.
   — Если хочешь дожить до приезда вигилов, отвечай, кто велел убить Элия.
   Гвардеец в ужасе смотрел на Вера. Лицо его казалось голубоватым, а губы — синими.
   — Говори! — Вер надавил сильнее, и из-под лезвия потекла тонкая струйка крови.
   — Требую адвоката, — просипел гвардеец.
   — Я — твой адвокат и обвинитель в одном лице! Говори!
   — Икел…— выдохнул гвардеец.
   — Ну, теперь мы должны удержать волка, или он нас сожрет, — сказал Курций, выныривая из темноты и делая руками жест, будто в самом деле кого-то держит.
   Под мощным ударом рухнула наружная дверь в атрий. И преторианцы — не меньше двух десятков — хлынули внутрь. Вер даже не пытался сопротивляться.. Его и Курция повалили на пол, заломив руки. Освобожденный пленник Вера, держась за порезанную шею, шатаясь, шагнул к двери.
   Центурион, командовавший гвардейцами, заметил приколотый к плечу Курция значок вигила.
   — Преторианцев тоже арестуйте, — приказал центурион. — Потом разберемся.
   — Волк вырвался, — пробормотал Курций.
   — Где сенатор Элий? — центурион внимательно вгляделся в лица пленников.
   — Сенатор всем нужен, — ухмыльнулся вигил.
   — Обыскать дом, — приказал центурион преторианцев.
   — А в чем, собственно, дело?
   — Только что убит Марк Мессий Деций Александр Цезарь. И в его убийстве обвиняют сенатора Элия.
   Император смотрел на тело сына, распростертое на мозаичном полу перистиля, и не двигался с места. Пурпурная лужа, как пурпурная тога, причудливой каймой окружала тело. Откинутая в сторону рука отсвечивала зеленым. На восковых пальцах неестественно яркие пятна засохшей крови. Странная картина. Зеленоватая кожа, зеленоватая мраморная скамья. И пол — тоже зеленоватый. И вода в бассейне. И мраморный Силен — все того же мертвенного оттенка. Лишь туника Цезаря и его кровь — бесценный пурпур. Два цвета. Пурпурный и зеленый. Друг подле друга — они необыкновенно ярки. Смешиваясь, они превращаются в серый, то есть в отсутствие цвета вообще. Сейчас они еще кричат, пытаясь переспорить друг друга. Но вскоре они сольются в ничто. Воск растает, плоть сгниет, кровь смоют. Ничего не останется. Кроме боли, которая масляным пятном плавает на поверхности сознания, но не может проникнуть в глубину. Потому что осознать, что произошло, — значит умереть от боли.
   Центурион вигилов Марк Проб осмотрел тело убитого и подошел к императору. Красно-серая форма вигила почти не нарушала цветовую гамму картины. Руфин так и думал о происходящем — картина… Все сделалось плоским, утратило глубину.
   — Его убили резцом скульптора.
   Проб подчинялся напрямую префекту вигилов, являясь вторым лицом в префектуре ночной стражи. Но Руфину было все равно, кто перед ним: Марк Проб или какой-нибудь рядовой следователь из префектуры.
   — Значит, Элий все-таки отомстил… — проговорил Руфин задумчиво и вдруг в ярости стиснул кулаки. — Найти его! Немедленно!
   — Люди на его виллу уже посланы, — отвечал центурион.
   Императору принесли складной стул с пурпурной подушкой. Руфин сел, прикрыл голову полой тоги. Тога белая. Подушка — пурпурная. Опять картина не утратила цельности. Это хорошо. Надо сказать, чтобы все, кто заходит сюда, в перистиль, надевали белое. Или зеленое, раз им не положен пурпур. Картину нельзя нарушить. Ни в коем случае нельзя нарушить. Главное — сберечь пурпур. Его нестерпимый, ни с чем не сравнимый блеск.
   Проб вышел и оставил императора одного. Последнего Деция в Риме. Династия кончилась. Цезарь убит, а Элий — убийца. О боги, за что? Разве Руфин не просил у небожителей милости если не для себя, то для Рима? Элий убил Александра резцом Марции. Как мальчику было больно! Почему не мечом? Ведь Элий — бывший гладиатор и владеет мечом превосходно. А резец подошел бы какому-нибудь члену шайки из предместий…
   Два вигила ввели Юния Вера в комнату для допросов, усадили на стул и ушли. Вер сидел не двигаясь, глядя в одну точку. Он хотел спасти Элия и уличить Икела. А на самом деле… Что же все-таки произошло? Корнелий Икел не убивал Цезаря, но собирался прикончить Элия. Кто же тогда расправился с Цезарем? Элий? Бред… Этого не может быть, потому что невозможно. Но что, если в дело вмешался Гэл? Гладиатору сделалось не по себе. Гений руководит человеком, но отвечает ли человек за гения? Вер не успел найти ответа — в комнату вошел центурион Проб.
   — Где Элий? — спросил Проб, едва дверь закрылась.
   — Не знаю.
   — Лучше говори правду.
   — Я и говорю правду. Чем поклясться? Клянусь гением императора. Чтоб мне не попасть на Элизийские поля!
   Юний Вер произнес эти слова с какой-то неожиданной легкостью. Потому что понял в эту минуту, что после смерти он не попадет в Элизии. Ему нет места среди праведников. Нет, и все. Элий — тот окажется там непременно. И еще много хороших ребят после смерти отправятся туда прямиком. И даже центурион Проб может там очутиться. Но только не Юний Вер.
   — Зачем вы с Курцием устроили засаду в доме Элия? Что ты подозревал?
   Какое чистое у Проба лицо. Лицо младенца, только что вымытого и причесанного. А глаза холодные. И рот — тонкая полоса, будто чиркнули лезвием по нежной розовой коже. И даже кровь выступила. Выступила, но не пролилась.
   — Элий узнал голос Икела во время Поединка в доме Макрина. Ты слышал о подпольной арене на вилле Макрина? Самые фантастические желания — начало войны, насильственная смерть… То, что категорически запрещено.
   Вер отвечал охотно. К чему скрывать действия? Их все рано не скрыть. Таить можно лишь мысли и чувства. А в действиях пусть разбирается умница Проб.
   — Какой же заказ сделал Корнелий Икел? — Казалось, рана рта сейчас начнет кровоточить.
   — Макрин не изволил сообщить нам. Нам — я имею в виду меня и Элия. Мы сбежали из его гостеприимного дома во время боя. Последние желания заказчикам придется клеймить собственными усилиями. Но никто не знает, что исполняли наши предшественники, которым не удалось улизнуть.
   Проб задумался. Сообщение гладиатора могло быть куда страшнее сегодняшнего убийства. Да, кто-то убил Цезаря. Но кто-то пожелал, чтобы его убили. Уже не важно, кто нанес удар. Все виноваты и невиновны. Есть желания. Нет действия. Мысль управляет и убивает. Ненависть разит на расстоянии. Кинжал в руках безвольных исполнителей. Проб долго смотрел в окно, забранное частой решеткой. За окном была сплошь чернота. Ни малейшего намека на свет. Только мрак и духота. Рим спит и грезит о собственной гибели. Но Рим еще может проснуться. Во всяком случае Проб надеялся на это. А на что надеялся Юний Вер? И надеялся ли он вообще?
   — Кто убил Цезаря?
   — Не знаю, — Веру казалось, что каждый ответ приближает его к краю пропасти, откуда веет засасывающей пустотой.
   — А что ты вообще знаешь, Юний Вер? Вер в самом деле знал так мало. Он не знал, почему начинаются войны. Почему ради одной своей прихоти человек готов причинить другому столько горя. Не знал, почему люди упрямы в ненависти и так обожают свои пороки. Почему стремятся к власти и не стремятся к познанию. Почему человеческий разум не замечает собственных ошибок и с восторгом громоздит одну на другую. Почему человечество время от времени охватывает массовое безумие и людям хочется только разрушать, разрушать и разрушать. И в чем тот чудовищный изъян их мира, о котором говорил Элий. Вопросов сотни и тысячи. А Вер не знает, не знает, не знает… Есть заговор. И если нити его не пресечь, он погубит Рим, — это все, что мог ответить Юний Вер. Да, заговор есть, а заговорщиков нет. Бывает же такое. Или… Все заговорщики? Каждый в своем углу? И каждый владеет тайной? Бесчисленные нити сплелись в огромную сеть. И Рим запутался в этой чудовищной сети.
   — Ты против Руфина? — торопился задавать вопросы Проб.
   — Нет.
   — Элий хочет быть императором?
   — Нет.
   — Но он станет Цезарем. Так? Если его участие в этом деле не подтвердится.
   — Он не убивает из-за угла. Это не он. Другой… Проб вновь прошелся по маленькой комнатке. Лампа покачивалась на длинном шнуре. Пятно света прыгало по стенам, скользило по лицам людей и вновь кидалось на стены. Вер следил краем глаза за белым пятном. Что ты знаешь, Вер? Лишь то, что пропасть рядом. Это много и мало? Белое пятно на мгновение осветило лицо Проба. И тут же перепрыгнуло на стену. Почему лампа качается? Как будто они плывут на корабле в бушующем море. Хотелось бы ему, Веру, что-нибудь заимствовать у центуриона Проба? Его логичность? Его уверенность в себе? Его холодность? К чему? Все это у Вера уже есть. Ему необходимо что-то другое. То, что есть у Элия. Любовь и доброту. Может быть, тогда Вер отыщет ответы на вопросы?
   — Я тебе верю, — неожиданно сказал Проб. — Знаешь почему? Потому что Элий — гладиатор, и он бы не стал убивать Цезаря каким-то дурацким резцом. Оружие гладиатора — меч. А резец — для хитреца, который пытался изобразить мстителя. Суета. Актерство. Не Элий, — Проб наслаждался своим умением логически мыслить. Не важно, что все так плохо. Его ум в этом хаосе блестит еще ярче, как лезвие гладиаторского меча. И Вер тоже на мгновение залюбовался его логикой и его умом. — И потом, идя на убийство, Элий надел бы черное. Непременно. Пожалуй, мог прийти в белом — знак чистоты его помыслов. Но никак не в сенаторской тоге.
   Вер должен был отметить, что Проб хорошо знает Элия.
   — Да здравствует ритуал! — воскликнул Проб. — Одним легко его нарушать, другим невыносимо. Элий не нарушает ритуала. Убийца Цезаря нарушает все время. Убийца низок происхождением и душой. Это не Элий. И даже не Икел.
   — Но Икел хотел убить Элия! — Веру стало казаться, что Проба совершенно не интересует жизнь Элия. Главное — сплести хитроумную ловушку и поймать в нее неведомого убийцу. Остальное не имеет значения.
   — Да, Икел покушался на Элия. Но в этом деле все понятно — мотив и исполнители. А тот, кто убил Цезаря, затаился в темноте. И нам надо его из этой темноты выманить. Мы обвиним в убийстве Цезаря Корнелия Икела, и настоящий убийца потеряет бдительность, — продолжал плести свою ловчую сеть Проб.
   — Но ведь ты сам сказал, что это не Икел! — запротестовал Вер.
   — Ты хочешь, чтобы обвинили тебя или Элия? Вер отрицательно покачал головой:
   — Но я не хочу, чтобы на Икела валили то, что он не совершал.
   — Это обвинение с Икела потом снимут. Когда мы установим настоящего убийцу.
   Он так уверен, что откроет тайну и найдет ответ. Но с некоторых пор Веру стало казаться, что ни на один вопрос нельзя найти ответа. Ответов просто нет. Все — тайна. Весь мир и каждый человек. Как «Нереида».
   Сердце Вера забилось, зовя неведомо куда.
   — Что тебе известно о специальной когорте «Нереида»? — задал свой вопрос Вер.
   — Это имеет отношение к нашему расследованию? — насторожился Проб.
   — Это имеет отношение к тебе. Твой отец служил в этой когорте и погиб. Вместе с ним служили брат Элия Тиберий и младший брат императора Руфи на. И еще моя мать — Юния Вер. Все они погибли в один и тот же день. Родным не выслали посмертных масок. А их трибун Корнелий Икел цел и невредим.
   Проб нахмурился. Его изощренный мозг пытался с ходу решить предложенную задачу и не мог. Привыкший сплетать немыслимые узоры из обрывочных фактов, Проб попытался связать вместе все эти имена, найти объяснение, но ничего не получалось. Нитей не было как таковых. Была одна загадка, голая, как яйцо. Загадочное яйцо перекатывалось в мозгу Марка Проба. Ниточку, хоть малейшею ниточку, клочок… Проб почти умоляюще взглянул на Вера. Тот понял его взгляд, но лишь пожал плечами — у него самого не было ответа. Но кое-что он все же узнал. Марк Проб тоже не получил посмертной маски погибшего в «Нереиде» отца.

Глава 3
Третий день ожидания игр в Антиохии

   «Сообщение об убийстве Цезаря повергло Рим в шок»,
   «Никто не может объяснить, в чем загадка побед Чингисхана. Варвары с легкостью сметают с карты мира целые царства. Второй консул выразил беспокойство в связи с передвижением войск в непосредственной близости с границами Готского царства — союзника Рима».

«Акта диурна», 17-й день до Календ августа

   Было еще темно, но предрассветный ветер, на мгновение принесший прохладу, шелестел листвой деревьев в перистиле. Значит, день все-таки наступит. И зеленый свет сменится оранжевым. Плохо… Руфин и сам не знал, что плохо. Яркий, слепящий свет, волна духоты или вообще жизнь. Нестерпимая боль в висках мешала думать. Руфину казалось, что еще немного и голова его лопнет. Но это его не пугало. Тогда можно будет просто сидеть и смотреть на картину. Мысли мешались, Руфин не мог уследить за ними. Только мысль о картине зацепилась прочно. Она вклинивалась в каждую крошечную, пустячную мыслишку, как огромный паук, высасывала смысл из каждой фразы, оставляя шелуху. Она пыталась вместить все мысли в одну, как Рим вмещает в себя весь мир.
   Вернулся Марк Проб. Его голос звучал откуда-то издалека. И сам центурион сейчас где-то на другом конце Рима. Но Руфин почему-то видит его крошечное личико с кровавым разрезом рта, слышит голос… Голос вигила столь пронзителен, что Августу хочется зажать уши. О чем говорит Проб? Элия нет в Риме?
   Кто-то другой убил Цезаря? Разве это имеет значение? Александр мертв — вот единственная значимая величина… все остальное — прах…
   «Убрать Элия… Надо убрать Элия…» — прозвучал в мозгу Руфина голос префекта претория. И сам префект неожиданно выскочил в перистиль, сделал неприличный жест и исчез.
   О боги! Руфин дал согласие на убийство. Он пожертвовал Элием ради Цезаря. Но Элий ускользнул, а его дорогой мальчик погиб. Боги посмеялись над Руфином. Посмеялись над человеком, который осмелился желать, не зная, как осуществить желание. Руфин боялся думать дальше. Мертвенным воздухом Аида пахнуло в лицо. Воздух Аида зелен. Там все краски мертвенно-зеленого оттенка. И только живая кровь имеет цвет драгоценного пурпура. Но все равно картину не сохранить. Она распадается. Пурпур сливается с зеленью и превращается в серый. Преступление всегда имеет серый оттенок. Цезаря убил Корнелий Икел. Он просил голову Элия. Руфин дал согласие. Но Корнелий Икел решил присоединить голову Цезаря к голове сенатора. Центурион Проб что-то еще болтает о носилках, машине, ритуале, мечах… пусть он замолчит! Пусть немедленно замолчит! Это же невыносимо…
   Руфин сдавил пальцами виски. Голова разрывалась от боли. Сейчас она лопнет, и все окрасится драгоценным пурпуром. Весь мир.
   Элий мчался по серпантину, рискуя каждую минуту слететь с дороги. Он вообще плохо водил машину, а сейчас управлял ею каким-то чудом. Вернее, казалось, что машина управляет собою сама — тормозит где надо и сама, умненькая, набирает скорость. Огни фар то и дело выхватывали белые столбики ограждения, стволы деревьев, крутые склоны.
   Очутившись в долине Пада, Элий вздохнул с облегчением. Мимо проплыл указатель на Медиолан, а затем — на Кремону. И тут он сбился с дороги. Наверное, он на минуту заснул за рулем и пропустил нужный поворот. Он пытался определить дорогу по карте, повернул назад и окончательно заплутал. Вновь свернул… И тут заметил странный блик на ветровом стекле. Мгновенная, едва приметная вспышка… Негладиатор не обратил бы на нее внимание. Но Элий сразу понял, в чем дело — произошло мгновенное изменение ауры. Его вело чье-то исполненное желание. Чье желание? И куда? Если неведомый враг или друг противится встрече с Макцием Пробом, значит, Элий никогда не попадет в Кремону. Но Элий не привык сдаваться. Он остановил машину у обочины и стал ждать. Наверняка чье-нибудь авто затормозит, и тогда он узнает дорогу. Так и вышло. Остановились сразу двое. Объяснили все подробно, нарисовали на карте маршрут. Он проскочил Кремону, надо было поворачивать назад.
   С Альп сползла грозовая туча и разразилась кратким ливнем. Элий сбросил скорость. Машина едва плелась.
   На рассвете, полностью обессиленный, он остановился возле бензоколонки, будто чужой голос отчетливо шепнул на ухо: «Здесь». И Элий свернул с дороги. Заправил машину. Но ехать дальше не мог. Он чувствовал, что у него жар. С каждой минутой ему становилось хуже. Он зашел в маленькую таверну и уселся на отрытой террасе под полосатым тентом. Прозрачный воздух пьянил. Окружающий пейзаж казался неправдоподобным в своей красоте. Мир был чудовищно прекрасен. Зелень, отмытая дождем, сверкала. Мысли в голове путались. Элий подумал, что может отсюда позвонить сенатору Пробу. Подошел к автомату, стал набирать номер и забыл его на половине. Вспомнил какой-то другой, набрал… тот был занят. Он даже не знал, кому звонит. Швырнул трубку. Он постоянно думал о Марции. Но думал вот так — «Марция». И все… Продолжить не мог. Потому что дальше пульсировала одна боль. Он взял в таверне чашку кофе, но смог сделать лишь пару глотков — его замутило.
   И тут он увидел Марцию…
   Раскаленная игла впилась в сердце. Несколько минут он сидел неподвижно. Марция расположилась за столиком напротив и пила через трубочку сок из высокого кубка. На ней была голубая накидка. Широкополая шляпа отбрасывала густую тень на ее лицо. Элий подумал, что заснул и видит любимую во сне. Он поднялся и шагнул к ее столику. Марция откинула голову и смотрела на него с недоумением и брезгливостью. Элий не сразу понял, что Марция его просто не узнает. Выглядел он ужасно — глаза запали, щеки небриты, волосы спутаны, туника вся в бурых пятнах. Он походил на бродягу. Она же, несмотря на бледность и голубые тени под глазами, была необыкновенно хороша.
   — Марция… — его голос хрипел, как испорченный электрофон.
   — Элий…
   Он протянул руки, хотел обнять. Она отпрянула.
   — Что ты здесь делаешь? — В ее голосе не было радости — одно раздражение и испуг. Он не ожидал этого и растерялся.
   — Ищу тебя… — он бессильно уронил руки. — Не знал, где ты… нашел… прости.. случайно… — он окончательно сбился и умолк.
   — Жаль, что мы встретились, — сказала она сухо. — Я хотела тебе написать. После того как стану недостижима.
   Он не понимал, о чем она говорит. Он и своих-то. слов не понимал. Кровь пульсировала в висках. Рот пересох, губы запеклись. Она подтолкнула в его сторону кубок. Он послушно выпил остатки сока, но не почувствовал вкуса.
   — Поехали на побережье… там можно спрятаться…— предложил он, сам толком не зная, от кого собирается прятаться — от гениев или от людей. — Тебе надо отдохнуть… бедная…
   От этого слова она передернулась, будто от удара. Она терпеть не могла, когда ее жалели. Он забыл об этом. Теперь запоздало вспомнил. Принялся извиняться, но она резко оборвала его:
   — Элий, я уезжаю из Рима. Сейчас. Навсегда. Я не могу больше здесь оставаться.
   — Не оставляй меня…— Он вновь потянулся обнять ее, собираясь защитить от всех бед на свете, но она выставила вперед руки, отстраняясь. И он замер, будто натолкнулся на непреодолимую преграду. Ему казалось, что его мучают не собственные раны, а боль Марции. Вся ее боль перешла к нему. Она не страдала — он это видел ясно.
   — Можешь поехать со мной? — спросила она. Он поразился — как спокойно звучит ее голос. — В Новую Атлантиду. Навсегда.
   Наконец до него дошло, что она требует.
   — Уехать из Рима? Марция, ты с ума сошла… Это же Рим…
   — Ну и что? Я уезжаю. Я так решила. И ты решай. Или ты едешь сейчас со мной, или мы расстаемся навсегда.
   В его воспаленном мозгу вновь всплыла мысль о сне, кошмаре. Элий наконец осмелился дотронуться до ее плеча. Ощутил прохладу кожи сквозь ткань — его собственная ладонь горела. Нет, это не сон. Он попытался заглянуть ей в глаза. Она отвернулась.
   — Надо выбрать между тобой и Римом?
   — Я не могу здесь оставаться. — Она поднялась.
   Таксомотор уже подплывал к дверям таверны. Смуглый шофер за рулем. Служанка на заднем сиденье. Дорога волновалась как море. Плыла, убегала. Жар накатывал волнами, сменяясь ознобом.
   — А я не могу уехать… — произнес он тихо, как приговор.
   Она будто только и дожидалась этого ответа.
   — Ты сам выбрал, — сказала она почти радостно.
   — Какая странная встреча… Я ехал неведомо куда, и вдруг ты рядом… чудо…
   Он не верил, что чудо может завершиться нелепой разлукой.
   — Никакого чуда нет. Всего лишь мое желание. Помнишь? «Не расстаться не простившись». Вот мы и простились. Тебе надо отдохнуть. Ты ужасно выглядишь… — она коснулась его волос на прощанье.
   Он подался вперед. Она отпрянула.
   В следующее мгновение она уже сбегала по ступеням террасы. Он видел, как отъезжает машина. Служанка обернулась и посмотрела на него. Марция так и не оглянулась.
   В одном из лучших ресторанов Карфагена, в погруженном в таинственный полумрак зале, возлежал за столом человек в ослепительно белой тоге и медленно жевал, смакуя салат из креветок. Перед ним стоял золотой бокал с фалернским вином. Человек был необычайно красив — его густые черные волосы лежали локон к локону, как будто с утра над ними трудился расторопный цирюльник. Несмотря на кажущуюся беспечность, человек нервничал, то и дело поглядывая на огромную стеклянную дверь. Как будто ожидал кого-то. И дождался.
   Хотя дверь не отворялась, но в зале, в этот полуденный час почти пустом, появился второй посетитель, точно в такой же ослепительной тоге, и занял ложе напротив обедающего. Красавчик сделался белее мраморной столешницы, с его вилки соскользнул ком салата и шлепнулся на пол.
   — Приветствую тебя, гений Объединения кухонного персонала города Рима, — сказал новый посетитель, такой же темнокудрый и молодой, как и возлежащий напротив него.
   — Пр-риветствую… тебя, гений Империи…— пробормотал тот, пытаясь подцепить новую порцию салата.
   — Я бы на твоем месте заказал паштет, — улыбнулся покровитель Империи. — В этом заведении знают толк в паштетах. Поверь, за долгие столетия можно узнать, на что способны люди. Во всяком случае, иногда у них получается отменный паштет.
   — Да, я уже… заказал…
   — Тогда у нас есть время, чтобы обсудить один небольшой, но весьма щекотливый вопрос. И мне кажется, что ты можешь мне помочь, — с наигранным безразличием говорил гений Империи.
   — Я к твоим услугам… богоравный… Гений империи вновь улыбнулся — несмотря на преклонный возраст, он был не чужд лести.
   — Ты прекрасно знаешь о заговоре гениев. Повсюду я натыкаюсь на его многочисленные нити. Но во всей этой искусной сети не могу отыскать одного-единственного связующего звена.
   — Да, звена недостает… — промямлил гений кухонных работников.
   — Гении хотели, чтобы пророчество Летиции Кар, обращенное в прошлое, сбылось. Они пытались убить ее, и не один раз. Пусть так. Я понимаю, что жизнь какой-то девчонки в битве за целый мир не имеет значения. Но дело в другом. Когда этот мир рухнет, вместе с ним исчезнут все боги и все гении. Зачем и кому понадобилось это групповое самоуничтожение? Почему гении хотят уничтожить себя? Ну?
   — Я лично не хочу умирать и был против… — пролепетал гений кухни, ножей и вилок. — Я даже хотел предупредить тебя, клянусь водами Стикса!
   — Клянись, клянись, скоро мы все будем в них купаться. Потому что вряд ли нас с тобою Харон повезет на другую сторону, даже если мы подарим ему по золотому.
   — Неужели мы можем умереть? — изумился гений кухонных работников.
   — Именно. Ты погаснешь, как огонь в печи этого ресторана.
   Кухонный гений издал утробный звук.
   — Но ты можешь спастись, если поможешь мне.
   — Я… я согласен.
   — Кто стоит во главе заговора?
   — Гений Вера и Гений Элия. Гюн и Гэл, как называют их люди. Гении гладиаторов. В подвале Макрина желание для них заклеймил один покойный гладиатор по имени Хлор. Может, ты помнишь такого? «Этот мир должен превратиться в мир гениев», — вот что они заказали.
   — Так и будет когда-нибудь, — кивнул гений Империи. — И не стоит ради этого все отправлять в Тартар. А как на счет самоуничтожения? Гении не умеют создавать новые миры.
   — Они разрушат старый и создадут на его месте новый… В основе любого мира лежит душа. Душа человека, бога, гения, не важно… Души гениев не подходят — они слишком стары. Так же, как и боги. Души людей гениям кажутся примитивными. Поэтому… Они решили взять душу полугения-получеловека. Новую, молодую душу.
   — Душу Летиции? Выходит, ты знаешь?..
   — Что она — твоя дочь? Ну вроде как знаю.
   — Откуда?! — Гений Империи застонал, утратив на мгновение самообладание.
   — Важные секреты всегда узнают на кухне.
   — Значит, ее пророчество разрушит наш мир, а ее душа создаст новый? Ржавчина с копья Ахилла?^[55]
   — Когда она умрет, все и начнется. Нечто вроде жертвоприношения…
   Гений кухонных работников прикусил губу, испугавшись того, что только что сказал. Он выдал Гюна и Гэла. Гений Объединения кухонного персонала всегда недолюбливал этих двоих. Но, к несчастью, гений Империи вряд ли успеет им помешать. Колесо Фортуны вращалось с невероятной скоростью. Все менялось каждую секунду. Остановить безумное вращение было уже никому не под силу…