Страница:
Гюн был уже готов разить, но кто-то схватил его за руку и остановил. Гюн обернулся. Гений Империи вцепился в перун. Гюн зарычал от ярости. Сшибившись, они закувыркались в небе, как морские котики кувыркаются в воде. Они ругались, как два паразита, не поделившие милостыни патрона, и награждали друг друга тумаками, разбрызгивая во все стороны снопы платиновых искр. Они слышали, как внизу взревел мотор и машина понеслась к вилле Марка Габиния. Добыча ускользала. Гюн попытался вырвать перун у гения Империи, но тщетно! Тот вцепился намертво. Тогда Гюн принялся звать на помощь. Со всех сторон к нему понеслись платиновые зигзаги, будто истошный визг гения притягивал их к себе.
Кто-то схватил гения Империи за платиновые волосы и с силой рванул наверх. Гений Империи боролся несколько секунд, но не смог пересилить и выпустил перун Юпитера. Визг поднялся страшный. Каждый из гениев вопил на свой лад, каждый рвал предателя в свою сторону, в водоворот из платиновых аур затянуло и Гюна с его добычей. Этот хаос все и решил. Когда Гюн вырвался из каши небесной потасовки и помчался к дому Марка Габиния, он безнадежно опаздывал. В ярости он ударил перуном в крышу дома.
Дом Марка Габиния был так же пропитан запахом опасности, как и дом Фабии. Но Веру некогда было пугаться. Он вбежал в атрий с воплем:
— Летиция! Где ты! Чтоб тебя Орк сожрал. Я принес книгу!
Девочка появилась на пороге таблина. Вид у нее не самый изысканный, но главное она жива! Фабия открыла шкатулку. В ту же секунду Вер почувствовал новый приступ необоримого страха и невольно попятился к двери. Ему хотелось выскочить из дома и бежать, визжа от ужаса!
— Скорее бери ластик и стирай надпись, — приказал Вер, стуча зубами.
Летиция растерянно огляделась.
— Но у меня нет ластика.
— Так найди!
Фабия кинулась в таблин Марка. Летиция за нею. Слышно было, как они перерывают ящики, но не могут найти такой простой вещи, как мягкий каучук. Наконец Летиция вернулась назад, высоко поднимая руку с видом победительницы. Она раскрыла книгу и принялась стирать написанные графитным стилом буквы. Струпья бумаги сыпались на пол. И вместе с ними исчезало тягостное напряжение, которое владело Вером последние дни. Неужели так просто? Надпись исчезнет, и Рим спасен? И вот последнее слово стерто. Петиция, радостно улыбаясь, протянула Веру книгу. Точь-в-точь провинившаяся школьница просит педагога посмотреть, правильно ли она сделала домашнее задание.
Вер отпрянул — от книги тоже исходило странное, пугающее излучение. Но Летти его не чувствовала. И Фабия не чувствовала. И охранник. Только Вер. Внезапно лицо девочки исказилось. Она уронила книгу, стиснула виски ладонями и закричала:
— Он летит к нам! Огонь летит к нам! Огонь! Гладиатор схватил ее за плечи и вытолкнул на улицу из атрия, следом метнулся охранник. Фабия что-то кричала, указывая на прямоугольник синего неба у них над головами. Но Вер не мог понять, что она кричит.
И тут прямо в глаза ударило белое пламя и раздался оглушающий грохот. В первое мгновение Вер не понял, что произошло. Потом догадался — в дом попала молния. Пламя плясало повсюду. Вер дотащил Фабию до двери и вернулся назад. Из огня вырвался человек, размахивая руками. Он рвался в. спальню, охваченную огнем. Вер толкнул его назад, в комнату, вышиб ногой окно и выкинул бедолагу наружу. Только потом Юний Вер понял, что это был Кассий Лентул. Пламя, получив свежий глоток воздуха, взвыло еще яростнее. Но оно почему-то не касалось Вера. Будто он был заговорен. Он вернулся в атрий и в клубах дыма и огня безошибочно отыскал дверь спальни. Огонь радостно облизывал занавески кровати и пожирал простыни. Человек, лежащий на кровати, был еще жив. И то, что исходило от этого человека, было гораздо опаснее бушующего вокруг огня. Веру почудилось, что невидимые смертельные копья протыкают его тело насквозь.
— Уходи! — прохрипел Гай и зашелся кашлем. — Прочь…
Юний Вер метнулся к окну. Когда он уже вылетел наружу, из окна следом, как разъяренный пес, вырвалось пламя. Вер вскочил на ноги. Оранжевый столб уходил в небо. И вместе с этим столбом ввысь рвалось пятно совершенно иного, красного убийственного света. Будто полный ненависти глаз смотрел на гладиатора и хотел испепелить. Потом налетевший ветер подхватил красное облако и понес вместе с дымом над цветущими полями.
И только тогда Юний Вер перевел дыхание. И тут же огляделся с тревогою. Он не видел Элия. Неужели? Не может быть! Неужто Элий остался в доме? Вер кинулся назад. Но рвущийся из окон и дверей жар отогнал его. В горящий дом уже никто не мог войти. Вер попятился, закрываясь ладонями от жара.
Летти сидела на траве, прислонившись спиной к дереву, и плакала. Фабия стояла тут же рядом с Марком Габинием и смотрела на горящий дом.
— Это погребальный костер Гая, — сказал актер. Таким тоном Траян Деций мог воскликнуть, глядя на убитого сына: «Гибель одного солдата еще не решает исход битвы!»
— Элий! — закричал Вер, будто надеялся, что друг может откликнуться на этот крик.
Он ощущал невыносимую боль, ярость и отчаяние… Все чувства разом на него нахлынули.
— Элий в саду… — сказала Летиция. Элий жив?! Вер схватил девчонку за локти, поднял как пушинку и расцеловал в щеки. Она испуганно взвизгнула. Вер опустил ее на траву, быть может не особенно почтительно, и бросился в сад.
Элий сидел на скамье и смотрел на рвущееся в небо пламя. Лицо его было неподвижно. И сам он будто окаменел. Вер кинулся к нему и сгреб друга в охапку, едва не задушив в объятиях.
— Мы выиграли! Мы победили! Петиция стерла надпись в книге! Ты хоть понимаешь, что произошло?! Мы одолели гениев!
— Ну и что в этом хорошего? Мы вынули камень из свода небес, и теперь этот свод рухнет нам на головы. — Элий так устал, что ему трудно было даже говорить, не то что двигаться.
— Да что с тобой?! — Вер опешил. — Элий, я заклеймил для тебя самое лучшее желание на свете! Какое — не скажу. Но тебе оно бы понравилось. Я его заклеймил, ты слышишь?! — Элий не ответил. Он смотрел на пожар. Веки его то и дело смеживались, будто Элий собирался заснуть. Вер вытащил из кармана золотое яблоко и вложил его в пальцы Элия. — Это дар богов. А я дарю его тебе.
Элий посмотрел на яблоко. Кажется, он даже не понимал, что происходит.
— Дар богов? — переспросил он.
— И на нем надпись «Достойнешему!». И я решил, что это яблоко должно принадлежать тебе.
— Я должен был сегодня умереть. А ты привязал меня намертво к этой жизни, Вер. Зачем?
По дороге из Пренесты к дому уже мчались три машины — две красные пожарные машины вигилов, и одна — «скорая».
Дом внизу был объят пламенем — жар рвался в небо и был так нестерпим, что Гюн вынужден был отлететь в сторону. Гений мог бы полюбоваться красотой устроенного им фейерверка, мог бы восхититься пляской оранжевых языков и полетом раскаленных осколков в бирюзовом небе, если бы не странное красное облако, что поднялось над домом и, влекомое слабым ветерком, медленно поплыло над полями. Облако вызвало у Гюна ужас — хотелось немедленно мчаться неведомо куда и забиться в щель…
Гений не сразу понял, что уничтожение дома ничего не изменило. Мир остался прежним в своем ослепительном блеске. Гюн опоздал. Девчонка уничтожила надпись. Возможно, она погибла. Но ее смерть не имела уже никакого значения — обычная смерть обычной девчонки. Гюн в ярости вскинул руку с перуном, готовый спалить все, что подвернется под руку — дерево, или дом, или человека — лишь бы сжечь! — но неожиданная сила вырвала перун из рук обезумевшего гения, а его самого швырнула на землю. Он упал с высоты так, как будто никогда и не умел летать, и от удара потерял сознание.
Очнувшись, Гюн увидел, что лежит на земле меж огуречных грядок. Тело его нестерпимо болело, а из носа шла кровь. Он с трудом поднялся и хотел уже оттолкнуться от земли и лететь, но не получилось — он лишь неуклюже подпрыгнул и шлепнулся на землю. Гений разучился летать! Гюн в ужасе принялся ощупывать свое тело. Оно изменилось. Прежняя имитация человечьего облика превратилась в настоящую плоть. Гений хотел стряхнуть ее, как прежде сбрасывал материальную оболочку, и устремиться ввысь платиновой стрелой, но проклятая шкура приросла намертво. Гюн превратился в человека.
Гений помчался меж грядок, как будто наделся, что может убежать от нового облика. Споткнулся и упал, в рот набилась земля. Боги наказали его страшной карой. Гюн затрясся, из глаз его хлынули платиновые слезы. С каждой слезой он терял свою драгоценную оболочку. Гюн стал собирать слезы, сам не зная, зачем ему нужны эти свидетельства бессилия и горя.
— Боги! Я говорю, заткнитесь! Все до единого! Венера, не смей болтать! Или я велю тебе выйти за дверь.
— Куда это? — спросила богиня любви, округляя глаза.
— К людям! — рявкнул Юпитер.
— С ними порой бывает весело…
— Молчать, я же сказал! Огромный зал в Небесном дворце был полон. Боги и богини заняли места на мраморных скамьях. Царственная Юнона в белой столе восседала в первом ряду, и у ног ее, раскинув пышный хвост, прикорнул надменный павлин. Минерва явилась на сборище в золотом шлеме, длинный светлый пеплос волочился по полу — в этот раз в храме в Афинах наряд для богини жрицы соткали на славу. Марс не забыл не только шлема, щита, копья и меча, но также прихватил с собой несколько пистолетов новейшей конструкции. Марс утверждал, что пистолеты сделал для него Вулкан, но Минерва подозревала, что бог войны стянул их в одной из римских оружейных лавок. Бог злословия Мом, нынче гарант свободы печати, прихватил с собой последний выпуск «Девочек Субуры» и теперь читал его тайком и давился от смеха. Вальяжное разнузданное общество. Как будто они собрались позлословить и перекинуться парочкой язвительных шуточек. Кто бы мог подумать, что они хотят поговорить о собственном будущем и будущем их подопечных. Да и будет ли вообще для них это будущее?
Юпитер воссел на свой хризолитовый трон. По белой тоге густыми завитками раскинулась борода.
«А ведь он совсем седой! — подумала, глядя на отца с жалостью, Минерва. — И так растолстел!»
Глава богов обвел взглядом пестрое собрание.
— Мы должны решить, что нам делать с людьми и с их гениями, — заявил Юпитер.
— Ничего, — сказала Минерва. — Это было бы самое разумное. Пусть люди занимаются собой. А боги за ними приглядывают, как взрослые приглядывают за детьми — то есть не позволяют играть с огнем и пресекают прочие шалости.
Юпитер нахмурил брови.
— О чем ты болтаешь, богиня мудрости? Шалости? Их игрушки могут уничтожить наш мир. А заговор гениев — это не шалость. Они задумали такую гадость, о которой даже противно говорить.
— Так не говори! — вновь подала голос Минерва.
— Я лишаю гениев их власти. Пусть эти твари отправляются на землю и занимаются чем угодно. Но отныне я-не буду их слушать.
— Уж не будешь ли ты сам подслушивать пожелания людей? — поинтересовалась Юнона.
— За одного я все же осмелюсь просить, — вмешалась Минерва. — За того, чье имя римляне никогда не произносят. Он сам почти как бог.
— Ладно, этого оставим с нами.
— Я бы тоже попросил… — начал было Марс.
— Нет, так вы для всех добьетесь помилования.
Вопрос закрыт!
— Может быть, уничтожить этот мир, а самим переселиться в какой-нибудь другой? — предложил Марс.
— Нет, лучше устроим потоп, уничтожим всех людей, кроме парочки-другой, и создадим людской род заново, — предложил Посейдон.
— А зачем тебе парочка-другая? — поинтересовался Мом.
— Чтобы самим не окочуриться. Если в нас никто не верит, то нас и нет.
— Это спорное утверждение, которое нуждается в проверке.
— Я бы не стала его проверять, — тактично посоветовала Минерва.
— Люди сами уничтожат себя. Если шуточка Три-она удалась бы… — хихикнул Марс.
— То первыми пострадали бы боги, — прервал его Юпитер.
— Мы бы исчезли? — чистосердечно изумился бог войны.
— Этого никто не знает. Одно могу сказать точно: Z-лучи для нас чрезвычайно опасны.
— Так мы наказываем людей или нет? — подал голос Вулкан. — Если да-я могу выковать сотню-другую невидимых цепей. А если нет — то я возвращаюсь в свою кузню.
— Я предлагаю подумать всем над этим вопросом, — предложил Юпитер.
Минерва первой поднялась со своего места и будто ненароком оказалась возле бога злословия Мома.
— Он выдержал испытание, — шепнула Минерва. Мом изумленно присвистнул.
— Он отдал яблоко? И кому же?
— Элию…
— И это значит…
— То, что я говорила, Мом.
Эпилог 1
Эпилог 2
Трион сидел в специальной камере центрального римского карцера. Крошечное окошко, забранное частой решеткой, почти не пропускало света. Толстые стены, сложенные из огромных камней, всегда были холодны и покрыты липкой влагой. Трион не вставал со своего убогого ложа и лишь повторял неостановимо:
«Как я ненавижу Рим! О боги, как я ненавижу Рим!»
Каждые пятнадцать минут глазок на двери поднимался и охранник заглядывал внутрь. Поначалу это бесконечно нервировало Триона, потом он привык. За те дни, что Трион провел в карцере, он состарился на несколько лет. Лицо его приобрело землисто-серый оттенок. Глаза покраснели и слезились, а волосы . вылезали клочьями. Но при этом он выглядел не подавленным, а злым. Он напоминал кота, проигравшего драку, но не оставившего мысль добиться благосклонности кошки.
В этот раз глазок приподнялся в неурочное время. А потом загромыхали засовы. Окованная железом дверь медленно отворилась, и в камеру вошел Элий. Пурпурная тога убедила Триона, что ожидаемое и прогнозируемое событие произошло — Элий сделался Цезарем. Бывший глава Физической академии усмехнулся. Несколько дней назад он почитал Элия мертвецом. А себя почти равным богам. И вдруг все перевернулось. Элий на вершине власти. А он, Трион, ожидает суда и смертного приговора.
Охранник внес за Цезарем стул с пурпурной подушкой. У властителей свои причуды. Они не могут даже сидеть на простом стуле, как прочие смертные.
Трион поднялся и приветствовал Цезаря.
— Хорошенькое желание ты заклеймил для себя, Цезарь, — сказал он, усмехаясь.
— Это воля богов, а не людская прихоть, — отвечал Элий сухо.
— Да брось ты, — Трион опустился на ложе, решив, что необходимая толика внимания гостю оказана. — Богам давным-давно на нас наплевать. Они позволили нам играть в азартную игру с тремя старухами-Парками и забавляются тем, как причудливо выпадают кости. Остальное их не волнует.
— Считай как хочешь.
— Когда будет суд? — Трион казался таким же равнодушным, как и Цезарь.
— Суда не будет, — ответил Элий.
— Что?.. — Трион задохнулся от гнева. — Ты хочешь придушить меня в тюрьме?! О, это так похоже на тебя, благородный Цезарь!
— Суда не будет, потому что в этом случае тебя ждет смерть. А так ты отправишься в Александрию, где возглавишь лабораторию и будешь заниматься исследованиями в области оптики. Считай это переменой места работы. Судебное дело прекратят. — Триону показалось, что он ослышался. — Ты будешь находиться под постоянным присмотром двух фрумента-риев, на чье пропитание из твоего жалованья будут вычитаться деньги. Никто из твоих бывших коллег не будет тебя сопровождать, — продолжал Цезарь.
— Это незаконно, ибо меня высылают без приговора. — Трион как будто и не рад был помилованию.
— Ты уедешь добровольно. И эти фрументарии — твоя охрана. Если ты попытаешься бежать, тебя тут же отдадут под суд. Если в течение десяти лет ты не будешь замечен ни в чем мало-мальски запретном, тебе разрешат вернуться в Рим или остаться в Александрии — по твоему выбору — и заниматься той работой, какой ты захочешь. Разумеется, не ядерной физикой.
— Что ты понимаешь в ядерной физике, Элий?
— Я закончил академию в Афинах. И я знаю, что теоретически энергия распада ядра огромна. Но боги запретили людям на практике заниматься подобными вопросами.
Трион презрительно фыркнул.
— Так говорят фламины Юпитера. Но я им не верю. Пусть боги сами сообщат мне свою волю — вот тогда я признаю, что был не прав.
— Разве никто из богов с тобой не общался? — спросил Элий.
Трион закусил губу. Неужели знает? Ну и что? Пусть себе знает. Триону так же глубоко плевать на богов, как и на людей.
— Может, ты и благороден, Элий, и добродетелен — как пишут о тебе вестники. Но в тебе говорит гладиатор, вымаливающий у судьбы незаслуженный выигрыш. Человек должен быть свободен. И прежде всего — свободен от всех нелепых ограничений. Вот мой первый закон. И если боги пожелают меня покарать за мою дерзость — пусть карают. А ты не имеешь надо мной власти.
Элий слушал его более внимательно, чем могло показаться на первый взгляд.
— Ты необыкновенно талантливый ученый, Трион. Если бы ты не преступил грань дозволенного, ты бы стал одним из самых почитаемых людей в Риме.
Трион презрительно хмыкнул.
— А если бы ты не помешал мне, Элий… О, прости, Цезарь, — Трион склонил голову в шутовском поклоне, — мы бы освободились из-под мелочной опеки богов. Потому что боги боятся энергии, которой мы овладели. Мы могли бы их всех уничтожить. И гениев, и разжиревших Олимпийцев. Над людьми больше не было бы никого. Ты хоть представляешь, что это такое?
— А что в этом хорошего? Кто мы без наших богов? Трион расхохотался.
— Добрый Элий… извиняюсь, Цезарь. Неужто ты недостаточно умен, чтобы распоряжаться собственной судьбой?!
— Своей судьбой — да. Но не судьбой Империи. Без богов жизнь наша станет более низменной и примитивной. А чем примитивнее жизнь, тем сильнее противодействие хаоса на пути к добродетели. Ибо Космический разум остается в любом случае, и нам его, к счастью, не уничтожить. Только между ним и людьми не останется посредников — ни гениев, ни богов. Расстояние будет слишком велико. Так велико, что мы перестанем помнить друг о друге.
Элий поднялся со складного стула. Трион продолжал лежать на постели.
— Можно еще один вопрос, о Цезарь? Трион не скрывал издевки, обращаясь так к Элию. Элий же не обращал внимания на подобные интонации.
— Что будет с остальными моими людьми? Элий ожидал подобного вопроса.
— Они будут заниматься наукой в академиях Афин, Кельна и Лютеции. Лаборатория ядерной физики будет уничтожена. Атомный котел, который ты с коллегами собрал в гимнасии, уже разобран.
— Мои бумаги?
— Сожжены.
— Зря. Через пару лет ты сам приползешь ко мне на коленях и будешь умолять меня создать Трионову бомбу. Но время будет упущено.
Элий не ответил, подошел к двери и постучал. Ему тотчас открыли.
Вер наполнил бокал вином до краев. Какой толк пить, если вино не пьянит? Но все пьют. И Вер тоже пьет. Вино как воду. Ощущая вкус, но не испытывая ни головокружения, ни хмеля. Элий расположился на своем ложе напротив и вертит в руках золотое яблоко — подарок Вера.
Кто-то схватил гения Империи за платиновые волосы и с силой рванул наверх. Гений Империи боролся несколько секунд, но не смог пересилить и выпустил перун Юпитера. Визг поднялся страшный. Каждый из гениев вопил на свой лад, каждый рвал предателя в свою сторону, в водоворот из платиновых аур затянуло и Гюна с его добычей. Этот хаос все и решил. Когда Гюн вырвался из каши небесной потасовки и помчался к дому Марка Габиния, он безнадежно опаздывал. В ярости он ударил перуном в крышу дома.
Дом Марка Габиния был так же пропитан запахом опасности, как и дом Фабии. Но Веру некогда было пугаться. Он вбежал в атрий с воплем:
— Летиция! Где ты! Чтоб тебя Орк сожрал. Я принес книгу!
Девочка появилась на пороге таблина. Вид у нее не самый изысканный, но главное она жива! Фабия открыла шкатулку. В ту же секунду Вер почувствовал новый приступ необоримого страха и невольно попятился к двери. Ему хотелось выскочить из дома и бежать, визжа от ужаса!
— Скорее бери ластик и стирай надпись, — приказал Вер, стуча зубами.
Летиция растерянно огляделась.
— Но у меня нет ластика.
— Так найди!
Фабия кинулась в таблин Марка. Летиция за нею. Слышно было, как они перерывают ящики, но не могут найти такой простой вещи, как мягкий каучук. Наконец Летиция вернулась назад, высоко поднимая руку с видом победительницы. Она раскрыла книгу и принялась стирать написанные графитным стилом буквы. Струпья бумаги сыпались на пол. И вместе с ними исчезало тягостное напряжение, которое владело Вером последние дни. Неужели так просто? Надпись исчезнет, и Рим спасен? И вот последнее слово стерто. Петиция, радостно улыбаясь, протянула Веру книгу. Точь-в-точь провинившаяся школьница просит педагога посмотреть, правильно ли она сделала домашнее задание.
Вер отпрянул — от книги тоже исходило странное, пугающее излучение. Но Летти его не чувствовала. И Фабия не чувствовала. И охранник. Только Вер. Внезапно лицо девочки исказилось. Она уронила книгу, стиснула виски ладонями и закричала:
— Он летит к нам! Огонь летит к нам! Огонь! Гладиатор схватил ее за плечи и вытолкнул на улицу из атрия, следом метнулся охранник. Фабия что-то кричала, указывая на прямоугольник синего неба у них над головами. Но Вер не мог понять, что она кричит.
И тут прямо в глаза ударило белое пламя и раздался оглушающий грохот. В первое мгновение Вер не понял, что произошло. Потом догадался — в дом попала молния. Пламя плясало повсюду. Вер дотащил Фабию до двери и вернулся назад. Из огня вырвался человек, размахивая руками. Он рвался в. спальню, охваченную огнем. Вер толкнул его назад, в комнату, вышиб ногой окно и выкинул бедолагу наружу. Только потом Юний Вер понял, что это был Кассий Лентул. Пламя, получив свежий глоток воздуха, взвыло еще яростнее. Но оно почему-то не касалось Вера. Будто он был заговорен. Он вернулся в атрий и в клубах дыма и огня безошибочно отыскал дверь спальни. Огонь радостно облизывал занавески кровати и пожирал простыни. Человек, лежащий на кровати, был еще жив. И то, что исходило от этого человека, было гораздо опаснее бушующего вокруг огня. Веру почудилось, что невидимые смертельные копья протыкают его тело насквозь.
— Уходи! — прохрипел Гай и зашелся кашлем. — Прочь…
Юний Вер метнулся к окну. Когда он уже вылетел наружу, из окна следом, как разъяренный пес, вырвалось пламя. Вер вскочил на ноги. Оранжевый столб уходил в небо. И вместе с этим столбом ввысь рвалось пятно совершенно иного, красного убийственного света. Будто полный ненависти глаз смотрел на гладиатора и хотел испепелить. Потом налетевший ветер подхватил красное облако и понес вместе с дымом над цветущими полями.
И только тогда Юний Вер перевел дыхание. И тут же огляделся с тревогою. Он не видел Элия. Неужели? Не может быть! Неужто Элий остался в доме? Вер кинулся назад. Но рвущийся из окон и дверей жар отогнал его. В горящий дом уже никто не мог войти. Вер попятился, закрываясь ладонями от жара.
Летти сидела на траве, прислонившись спиной к дереву, и плакала. Фабия стояла тут же рядом с Марком Габинием и смотрела на горящий дом.
— Это погребальный костер Гая, — сказал актер. Таким тоном Траян Деций мог воскликнуть, глядя на убитого сына: «Гибель одного солдата еще не решает исход битвы!»
— Элий! — закричал Вер, будто надеялся, что друг может откликнуться на этот крик.
Он ощущал невыносимую боль, ярость и отчаяние… Все чувства разом на него нахлынули.
— Элий в саду… — сказала Летиция. Элий жив?! Вер схватил девчонку за локти, поднял как пушинку и расцеловал в щеки. Она испуганно взвизгнула. Вер опустил ее на траву, быть может не особенно почтительно, и бросился в сад.
Элий сидел на скамье и смотрел на рвущееся в небо пламя. Лицо его было неподвижно. И сам он будто окаменел. Вер кинулся к нему и сгреб друга в охапку, едва не задушив в объятиях.
— Мы выиграли! Мы победили! Петиция стерла надпись в книге! Ты хоть понимаешь, что произошло?! Мы одолели гениев!
— Ну и что в этом хорошего? Мы вынули камень из свода небес, и теперь этот свод рухнет нам на головы. — Элий так устал, что ему трудно было даже говорить, не то что двигаться.
— Да что с тобой?! — Вер опешил. — Элий, я заклеймил для тебя самое лучшее желание на свете! Какое — не скажу. Но тебе оно бы понравилось. Я его заклеймил, ты слышишь?! — Элий не ответил. Он смотрел на пожар. Веки его то и дело смеживались, будто Элий собирался заснуть. Вер вытащил из кармана золотое яблоко и вложил его в пальцы Элия. — Это дар богов. А я дарю его тебе.
Элий посмотрел на яблоко. Кажется, он даже не понимал, что происходит.
— Дар богов? — переспросил он.
— И на нем надпись «Достойнешему!». И я решил, что это яблоко должно принадлежать тебе.
— Я должен был сегодня умереть. А ты привязал меня намертво к этой жизни, Вер. Зачем?
По дороге из Пренесты к дому уже мчались три машины — две красные пожарные машины вигилов, и одна — «скорая».
Дом внизу был объят пламенем — жар рвался в небо и был так нестерпим, что Гюн вынужден был отлететь в сторону. Гений мог бы полюбоваться красотой устроенного им фейерверка, мог бы восхититься пляской оранжевых языков и полетом раскаленных осколков в бирюзовом небе, если бы не странное красное облако, что поднялось над домом и, влекомое слабым ветерком, медленно поплыло над полями. Облако вызвало у Гюна ужас — хотелось немедленно мчаться неведомо куда и забиться в щель…
Гений не сразу понял, что уничтожение дома ничего не изменило. Мир остался прежним в своем ослепительном блеске. Гюн опоздал. Девчонка уничтожила надпись. Возможно, она погибла. Но ее смерть не имела уже никакого значения — обычная смерть обычной девчонки. Гюн в ярости вскинул руку с перуном, готовый спалить все, что подвернется под руку — дерево, или дом, или человека — лишь бы сжечь! — но неожиданная сила вырвала перун из рук обезумевшего гения, а его самого швырнула на землю. Он упал с высоты так, как будто никогда и не умел летать, и от удара потерял сознание.
Очнувшись, Гюн увидел, что лежит на земле меж огуречных грядок. Тело его нестерпимо болело, а из носа шла кровь. Он с трудом поднялся и хотел уже оттолкнуться от земли и лететь, но не получилось — он лишь неуклюже подпрыгнул и шлепнулся на землю. Гений разучился летать! Гюн в ужасе принялся ощупывать свое тело. Оно изменилось. Прежняя имитация человечьего облика превратилась в настоящую плоть. Гений хотел стряхнуть ее, как прежде сбрасывал материальную оболочку, и устремиться ввысь платиновой стрелой, но проклятая шкура приросла намертво. Гюн превратился в человека.
Гений помчался меж грядок, как будто наделся, что может убежать от нового облика. Споткнулся и упал, в рот набилась земля. Боги наказали его страшной карой. Гюн затрясся, из глаз его хлынули платиновые слезы. С каждой слезой он терял свою драгоценную оболочку. Гюн стал собирать слезы, сам не зная, зачем ему нужны эти свидетельства бессилия и горя.
— Боги! Я говорю, заткнитесь! Все до единого! Венера, не смей болтать! Или я велю тебе выйти за дверь.
— Куда это? — спросила богиня любви, округляя глаза.
— К людям! — рявкнул Юпитер.
— С ними порой бывает весело…
— Молчать, я же сказал! Огромный зал в Небесном дворце был полон. Боги и богини заняли места на мраморных скамьях. Царственная Юнона в белой столе восседала в первом ряду, и у ног ее, раскинув пышный хвост, прикорнул надменный павлин. Минерва явилась на сборище в золотом шлеме, длинный светлый пеплос волочился по полу — в этот раз в храме в Афинах наряд для богини жрицы соткали на славу. Марс не забыл не только шлема, щита, копья и меча, но также прихватил с собой несколько пистолетов новейшей конструкции. Марс утверждал, что пистолеты сделал для него Вулкан, но Минерва подозревала, что бог войны стянул их в одной из римских оружейных лавок. Бог злословия Мом, нынче гарант свободы печати, прихватил с собой последний выпуск «Девочек Субуры» и теперь читал его тайком и давился от смеха. Вальяжное разнузданное общество. Как будто они собрались позлословить и перекинуться парочкой язвительных шуточек. Кто бы мог подумать, что они хотят поговорить о собственном будущем и будущем их подопечных. Да и будет ли вообще для них это будущее?
Юпитер воссел на свой хризолитовый трон. По белой тоге густыми завитками раскинулась борода.
«А ведь он совсем седой! — подумала, глядя на отца с жалостью, Минерва. — И так растолстел!»
Глава богов обвел взглядом пестрое собрание.
— Мы должны решить, что нам делать с людьми и с их гениями, — заявил Юпитер.
— Ничего, — сказала Минерва. — Это было бы самое разумное. Пусть люди занимаются собой. А боги за ними приглядывают, как взрослые приглядывают за детьми — то есть не позволяют играть с огнем и пресекают прочие шалости.
Юпитер нахмурил брови.
— О чем ты болтаешь, богиня мудрости? Шалости? Их игрушки могут уничтожить наш мир. А заговор гениев — это не шалость. Они задумали такую гадость, о которой даже противно говорить.
— Так не говори! — вновь подала голос Минерва.
— Я лишаю гениев их власти. Пусть эти твари отправляются на землю и занимаются чем угодно. Но отныне я-не буду их слушать.
— Уж не будешь ли ты сам подслушивать пожелания людей? — поинтересовалась Юнона.
— За одного я все же осмелюсь просить, — вмешалась Минерва. — За того, чье имя римляне никогда не произносят. Он сам почти как бог.
— Ладно, этого оставим с нами.
— Я бы тоже попросил… — начал было Марс.
— Нет, так вы для всех добьетесь помилования.
Вопрос закрыт!
— Может быть, уничтожить этот мир, а самим переселиться в какой-нибудь другой? — предложил Марс.
— Нет, лучше устроим потоп, уничтожим всех людей, кроме парочки-другой, и создадим людской род заново, — предложил Посейдон.
— А зачем тебе парочка-другая? — поинтересовался Мом.
— Чтобы самим не окочуриться. Если в нас никто не верит, то нас и нет.
— Это спорное утверждение, которое нуждается в проверке.
— Я бы не стала его проверять, — тактично посоветовала Минерва.
— Люди сами уничтожат себя. Если шуточка Три-она удалась бы… — хихикнул Марс.
— То первыми пострадали бы боги, — прервал его Юпитер.
— Мы бы исчезли? — чистосердечно изумился бог войны.
— Этого никто не знает. Одно могу сказать точно: Z-лучи для нас чрезвычайно опасны.
— Так мы наказываем людей или нет? — подал голос Вулкан. — Если да-я могу выковать сотню-другую невидимых цепей. А если нет — то я возвращаюсь в свою кузню.
— Я предлагаю подумать всем над этим вопросом, — предложил Юпитер.
Минерва первой поднялась со своего места и будто ненароком оказалась возле бога злословия Мома.
— Он выдержал испытание, — шепнула Минерва. Мом изумленно присвистнул.
— Он отдал яблоко? И кому же?
— Элию…
— И это значит…
— То, что я говорила, Мом.
Эпилог 1
«Гибель Гая Габиния при загадочных обстоятельствах породила множество слухов».
«Весь вечер и всю ночь можно было наблюдать удивительный звездопад. Тысячи и тысячи ослепительных звезд падали с небосклона. Ученые Пизанской обсерватории заявили, что не наблюдали падение метеоритов или каких-либо других небесных тел и природа вчерашнего явления им не известна. Некоторые свидетели утверждали, что видели падение звезд даже днем. Как бы то ни было, но мы были свидетелями необычного и прекрасного зрелища, которым следовало насладиться».
«Акта диурна», 14-й день до Календ августа <19 июля>
"Вчера сенатор Гай Элий Мессий Деций неожиданно приехал в курию и обратился к отцам-сенаторам с просьбой выслушать его доклад касательно лаборатории Триона. Его просьбу удовлетворили. Сенатор Элий потребовал, чтобы все репортеры, находившиеся в зале, не покидали своих мест. После этого он рассказал о смерти Гая Габиния, молодого ученого из лаборатории Триона, и потребовал немедленной санкции сената на прекращение работ в лаборатории и создание специальной комиссии по этому делу. Его предложение было одобрено.
Полный текст выступления сенатора Элия читайте на второй странице".
«Нет сомнений, что в лаборатории академика Триона был нарушен один из самых строгих запретов богов. В Вероне тайно шла разработка урановой бомбы, убойной силы которой человечество пока не в силах представить. Все сотрудники лаборатории Триона взяты под стражу. Им грозит обвинение в государственной измене».
«Акта диурна», 13-й день до Календ августа <20 июля>
«Находясь в Эсквилинской больнице, сенатор Гай Элий Мессий Деций рассказал все, что ему известно о подпольной арене Макрина. Относительно своей конкубины Мар-ции Пизон и ее обвинений в адрес Цезаря он говорить отказался».
«Акта диурна», 12-й день до Календ августа <21 июля>
«По сообщению префектуры вигилов Тиберий Komm, слуга Элия, обвиняемый в соучастии в нападении на Мар-цию Пизон, исчез и до сих пор не найден».
«Акта диурна», 11 —и день до Календ августа <22 июля>
«О судьбе Корнелия Икела, обвиненного в убийстве Цезаря и в покушении на сенатора Элия, пока ничего не известно».
«Акта диурна», 10-й день до Календ августа <23 июля>
«Почему раньше никто не думал о судьбе гениев? Она довольна занятна. Они не люди, но управляют поступками людей. Без людей они — никто, и их власть призрак. Но они и не боги. Они не правят, не приказывают, они лишь передают волю богов, порой примешивая к их острому блюду свои сомнительные соусы. Можно ли рассчитывать на честность и преданность существа, находящегося в таком двусмысленном положении? Они напоминают всесильных чиновников, которым запрещают брать взятки. Чиновников, которых не сменяют и которые сами должны следить за собственными поступкоми. Постепенно они нарушают все законы, которые только могут нарушить. Видя длительное, почти бессмертное существование гениев мест и покровителей ремесел, гении людей больше не пьют из Леты вместе с людскими душами, что равносильно смерти, а берут под покровительство позабывшую прежнюю жизнь душу, сами ничего не забывая. Гении-духи живут так долго, что начинают материализовываться. Они обретают возможность обзавестись плотью хотя бы на время. И все больше и больше начинают походить на богов. А боги все больше и больше власти оставляют в их руках. Бунт гениев был закономерен и неизбежен».
«Акта диурна», 9-й день до Календ августа <24 июля>
«В последнее время обнаружилась большая нехватка продовольствия. В пекарни с утра выстраиваются очереди. В городе появилось много людей без документов. Но почти все они утверждают, что являются гражданами Рима. Они могут перечислить наизусть свои родословные, но не могут в подтверждение правдивости своих слов предоставить ни одной бумаги. Многие из этих неведомых бродяг умирают. Морги города переполнены».
«Акта диурна», 8-й день до Календ августа <25 июля>
«Ветеринарная служба сообщает, что за последние дни в городе развелось огромное количество беспризорных кошек. Их отлавливают каждый день, но все равно неприкаянные животные бродят по улицам. Организован сбор пожертвований в пользу нечастных животных».
«Акта диурна», 7-й день до Календ августа <26 июля>
«Вчера в три часа пополудни сенат пятьсот двумя голосами против шестидесяти двух и при двух воздержавшихся утвердил Гая Элия Мессия Деция наследником императора Руфина и присвоил ему титул Цезаря».
«Акта диурна», 6-й день до Календ августа <27 июля>
«Житель столицы, гражданин Рима Ф., заявил, что у него появилась вторая жена, как две капли воды похожая на первую. Каждая требует от него исполнения супружеского долга и передачи именно ей в руки средств на ведение хозяйства. Не в силах решить этот вопрос самостоятельно, гражданин Ф. обратился к вигилам. Ночная стража оказалась в затруднении. Дело в том, что обе женщины абсолютно похожи, причем обе во всех подробностях помнят пять лет семейной жизни с Ф. Установить, которая из двух матрон является самозванкой, не представляется пока возможным».
«Акта диурна». 5-й день до Календ августа <28 июля>
«Поступают все новые сообщения о массовых убийствах бродячих котов. Вчера на берегу Тибра было обнаружено несколько сотен кошачьих трупов. На некоторых трупах заметны следы расплавленной платины. Вигилы высказывают мнение, что кошки стали жертвами какого-то неизвестного культа. Организация „зеленых“ требует немедленного расследования».
«Акта диурна», 4-й день до Календ августа <29 июля>
Эпилог 2
«После того как консул Валерий Счлан официально провозгласил Гая Элия Мессия Деция Цезарем, в храме Юпитера Капитолийского были принесены жертвоприношения».
«Акта диурна», 3-й день до Календ августа <30 июля>
Трион сидел в специальной камере центрального римского карцера. Крошечное окошко, забранное частой решеткой, почти не пропускало света. Толстые стены, сложенные из огромных камней, всегда были холодны и покрыты липкой влагой. Трион не вставал со своего убогого ложа и лишь повторял неостановимо:
«Как я ненавижу Рим! О боги, как я ненавижу Рим!»
Каждые пятнадцать минут глазок на двери поднимался и охранник заглядывал внутрь. Поначалу это бесконечно нервировало Триона, потом он привык. За те дни, что Трион провел в карцере, он состарился на несколько лет. Лицо его приобрело землисто-серый оттенок. Глаза покраснели и слезились, а волосы . вылезали клочьями. Но при этом он выглядел не подавленным, а злым. Он напоминал кота, проигравшего драку, но не оставившего мысль добиться благосклонности кошки.
В этот раз глазок приподнялся в неурочное время. А потом загромыхали засовы. Окованная железом дверь медленно отворилась, и в камеру вошел Элий. Пурпурная тога убедила Триона, что ожидаемое и прогнозируемое событие произошло — Элий сделался Цезарем. Бывший глава Физической академии усмехнулся. Несколько дней назад он почитал Элия мертвецом. А себя почти равным богам. И вдруг все перевернулось. Элий на вершине власти. А он, Трион, ожидает суда и смертного приговора.
Охранник внес за Цезарем стул с пурпурной подушкой. У властителей свои причуды. Они не могут даже сидеть на простом стуле, как прочие смертные.
Трион поднялся и приветствовал Цезаря.
— Хорошенькое желание ты заклеймил для себя, Цезарь, — сказал он, усмехаясь.
— Это воля богов, а не людская прихоть, — отвечал Элий сухо.
— Да брось ты, — Трион опустился на ложе, решив, что необходимая толика внимания гостю оказана. — Богам давным-давно на нас наплевать. Они позволили нам играть в азартную игру с тремя старухами-Парками и забавляются тем, как причудливо выпадают кости. Остальное их не волнует.
— Считай как хочешь.
— Когда будет суд? — Трион казался таким же равнодушным, как и Цезарь.
— Суда не будет, — ответил Элий.
— Что?.. — Трион задохнулся от гнева. — Ты хочешь придушить меня в тюрьме?! О, это так похоже на тебя, благородный Цезарь!
— Суда не будет, потому что в этом случае тебя ждет смерть. А так ты отправишься в Александрию, где возглавишь лабораторию и будешь заниматься исследованиями в области оптики. Считай это переменой места работы. Судебное дело прекратят. — Триону показалось, что он ослышался. — Ты будешь находиться под постоянным присмотром двух фрумента-риев, на чье пропитание из твоего жалованья будут вычитаться деньги. Никто из твоих бывших коллег не будет тебя сопровождать, — продолжал Цезарь.
— Это незаконно, ибо меня высылают без приговора. — Трион как будто и не рад был помилованию.
— Ты уедешь добровольно. И эти фрументарии — твоя охрана. Если ты попытаешься бежать, тебя тут же отдадут под суд. Если в течение десяти лет ты не будешь замечен ни в чем мало-мальски запретном, тебе разрешат вернуться в Рим или остаться в Александрии — по твоему выбору — и заниматься той работой, какой ты захочешь. Разумеется, не ядерной физикой.
— Что ты понимаешь в ядерной физике, Элий?
— Я закончил академию в Афинах. И я знаю, что теоретически энергия распада ядра огромна. Но боги запретили людям на практике заниматься подобными вопросами.
Трион презрительно фыркнул.
— Так говорят фламины Юпитера. Но я им не верю. Пусть боги сами сообщат мне свою волю — вот тогда я признаю, что был не прав.
— Разве никто из богов с тобой не общался? — спросил Элий.
Трион закусил губу. Неужели знает? Ну и что? Пусть себе знает. Триону так же глубоко плевать на богов, как и на людей.
— Может, ты и благороден, Элий, и добродетелен — как пишут о тебе вестники. Но в тебе говорит гладиатор, вымаливающий у судьбы незаслуженный выигрыш. Человек должен быть свободен. И прежде всего — свободен от всех нелепых ограничений. Вот мой первый закон. И если боги пожелают меня покарать за мою дерзость — пусть карают. А ты не имеешь надо мной власти.
Элий слушал его более внимательно, чем могло показаться на первый взгляд.
— Ты необыкновенно талантливый ученый, Трион. Если бы ты не преступил грань дозволенного, ты бы стал одним из самых почитаемых людей в Риме.
Трион презрительно хмыкнул.
— А если бы ты не помешал мне, Элий… О, прости, Цезарь, — Трион склонил голову в шутовском поклоне, — мы бы освободились из-под мелочной опеки богов. Потому что боги боятся энергии, которой мы овладели. Мы могли бы их всех уничтожить. И гениев, и разжиревших Олимпийцев. Над людьми больше не было бы никого. Ты хоть представляешь, что это такое?
— А что в этом хорошего? Кто мы без наших богов? Трион расхохотался.
— Добрый Элий… извиняюсь, Цезарь. Неужто ты недостаточно умен, чтобы распоряжаться собственной судьбой?!
— Своей судьбой — да. Но не судьбой Империи. Без богов жизнь наша станет более низменной и примитивной. А чем примитивнее жизнь, тем сильнее противодействие хаоса на пути к добродетели. Ибо Космический разум остается в любом случае, и нам его, к счастью, не уничтожить. Только между ним и людьми не останется посредников — ни гениев, ни богов. Расстояние будет слишком велико. Так велико, что мы перестанем помнить друг о друге.
Элий поднялся со складного стула. Трион продолжал лежать на постели.
— Можно еще один вопрос, о Цезарь? Трион не скрывал издевки, обращаясь так к Элию. Элий же не обращал внимания на подобные интонации.
— Что будет с остальными моими людьми? Элий ожидал подобного вопроса.
— Они будут заниматься наукой в академиях Афин, Кельна и Лютеции. Лаборатория ядерной физики будет уничтожена. Атомный котел, который ты с коллегами собрал в гимнасии, уже разобран.
— Мои бумаги?
— Сожжены.
— Зря. Через пару лет ты сам приползешь ко мне на коленях и будешь умолять меня создать Трионову бомбу. Но время будет упущено.
Элий не ответил, подошел к двери и постучал. Ему тотчас открыли.
Вер наполнил бокал вином до краев. Какой толк пить, если вино не пьянит? Но все пьют. И Вер тоже пьет. Вино как воду. Ощущая вкус, но не испытывая ни головокружения, ни хмеля. Элий расположился на своем ложе напротив и вертит в руках золотое яблоко — подарок Вера.