Андреев Олег. Телевидение

   Проезжая мимо останкинского рынка, Галина Юрьевна увидела такое, что даже высунулась в окно: возле ларька стояла Алла Макарова из рекламного отдела и пила из горлышка водку!
   — Тормози! — закричала Загребельная так, что водитель чуть не врезался в дерево.
   — Идите сюда! — гаркнула в окно Загребельная. Алла воровато оглянулась, заметила начальницу, поставила уже пустую чекушку на прилавок и подошла к машине.
   — Что это вы делаете, дорогуша? — пошевелила побелевшими губами Загребельная.
   — Пью, — спокойно сказала Макарова.
   — Но что вы пьете?!
   — Воду.
   — Лжете, это водка!
   — Правда? А я и не заметила, — с усмешкой ответила Алла.
   — Сейчас же садитесь в машину!
   — Спасибо!
   — Только не дышите в мою сторону! Вы что это себе позволяете? Как вам не стыдно?!
   — А что?
   — Вы пьете в общественных местах! Вдруг об этом узнают на других каналах?!
   — А вы не говорите, никто и не узнает.
   — Вы… Вы хамка! Вы позорите честь нашей студии! Вы же работаете на телевидении!
   — Да пошли вы знаете куда со своим телевидением! Всю жизнь мне испохабили, подонки! Эй, Толя, тормози! — стукнула Алла в спину водителя.
   — Не смейте! — приказала Галина Юрьевна.
   — Я выхожу!
   — Никуда вы не выходите!
   — Именно что выхожу!
   — Вы уволены!
   — Вот и замечательно! Останови машину!.. Алла Макарова тихо плакала в рекламном отделе, когда ее нашла Долгова.
   — Алунчик, ты что? — бросилась она успокаивать подругу. — Случилось что?
   Вместо ответа Макарова разрыдалась в голос.
   — Он… — бессвязно выкрикивала Алла. — Сволочь!.. Без копейки!.. Как жить-то теперь?!
   Она забилась в истерике и успокоилась только тогда, когда Ирина со всего маху дала ей пощечину.
   Алла сразу утихла.
   — Хватит, — резко сказала Ирина, — Чего орешь? Слава богу, все живы-здоровы, а остальное ерунда. Что там у тебя стряслось-то, рассказывай.
   У Аллы вновь задрожал подбородок, из глаз потекли слезы.
   — Ой, — всхлипнула она, обхватив голову руками. — Теперь они без отца… Мальчики мои…
   — Как “без отца”? — обалдела Долгова. — Где он?
   — Уехал! — завыла Алла. — Бросил нас, уехал! Не хочет он с нами-и-и!

Питер

   Копылов с грустью расставался с новыми знакомыми. Видимо, не был он избалован вниманием. Уже на лестнице Никитин спросил Виктора:
   — Все снял?
   — Кроме его фантазий, конечно! — ответил Виктор.
   — Каких фантазий?
   — Ну про этот КУРСК.
   — Все-таки я иногда тебе удивляюсь, Носов. Во-первых, я не давал команды не снимать, а во-вторых, нельзя ж быть таким циником.
   — Ты же сам пообещал, что потом еще приедем, а у меня пленка не резиновая…
   — Не беда, у меня все схвачено. — Чак вытащил свою кассету и протянул Никитину.
   — Погоди, не стоит класть все яйца в одну корзину, — отвел его руку Валерий. — И посиди, пожалуй, этажом выше, пока мы не уедем.
   — Это еще зачем? — спросил Сергей.
   — По той же причине. Есть у меня предчувствие, а оно…
   — Далее известно, — перебил Носов. — Поехали скорей.
   Когда Валера с Виктором уже были далеко внизу, Чак услышал, как внизу хлопнула входная дверь и зазвучали несколько возбужденных голосов, два из которых явно были голосами его друзей. Чак как можно быстрее, но при этом стараясь не шуметь, двинулся вниз по лестнице.
   — Мужики, ну что вы ломаетесь? Вам же хуже будет, — услышал он, подбираясь к первому этажу. — Отдайте камеру по-хорошему и будете жить. Неужели вам хочется получить перо в бок из-за какой-то тысячи баксов?
   Мелихов понял, что от него требуются неожиданность и скорость. Только так сейчас можно помочь. Беззаботно насвистывая, он спустился на нижний пролет и увидел, что Никитин и Носов стоят, прижатые к стене, а перед ними маячат в угрожающих позах два бугая с бритыми затылками.
   — Ребята, вы чего тут не поделили? — спокойно поинтересовался Чак. — Вот не везет нашему подъезду!
   — Шагай, шагай, ковбой хренов, не то тебе не повезет! — буркнул один из бандитов.
   — Мы что? Мы ничего, просто мимо идем, — примиряюще сказал Техасский рейнджер и тут же взлетел в воздух.
   Его прямая левая нога попала в висок ближнего из бритоголовых, отчего тот охнул и осел на ступеньки. От удара выпрямленной правой второй отлетел и гулко ударился о входную дверь. Нож со звоном упал на каменный пол.
   — Ноги, мужики, ноги! — закричал Чак. — Заводи и подъезжай к двери, а я их тут подержу маленько.
   Валерий опомнился первым и выскочил, переступив через лежащего. Виктор последовал за ним, на ходу как следует пнув обидчика.
   Во дворе раздался шум включенного двигателя, и возле дверей скрипнули тормоза. Чак, переводя взгляд с одного бандита на другого, медленно отступал к дверям. Опыт бойца подсказывал, что нельзя делать резких движений и нужно все время держать равновесие. Но парень возле дверей ухитрился-таки сделать Сереге подсечку. Падая, Чак выставил вперед острый локоть и рухнул всем своим весом на бандита, угодив тому локтем точно в горло. Чак вылетел за дверь и упал на специально оставленное свободным сиденье “Нивы”.
   — Уф! Надо же, на тренировках никак не могу разбить вторую доску, а тут все в лучшем виде получилось. Испугались?
   — А ты? — не ответил Валера, выруливая на Невский.
   — Я да, — усмехнулся Чак. — За шляпу. Крутой Уокер всегда без шляпы рубится — падает же!
   — А я за камеру, — подал голос с заднего сиденья Носов. — Когда ее трогают, мне кажется, что насилуют мою девушку.
   — Смотри Деборе не проговорись, — посоветовал Никитин. — А то она тебя заподозрит в камерофилии… Спасибо, Чак. Ты настоящий рейнджер. А теперь вылезай.
   — Ну почему мне все время выходить, а вам ехать? Вы, яйца в одной корзине!
   — Все еще потому, понял? — серьезно сказал Никитин. — И пленку забирай с собой. Двигай своим ходом в “Асторию” — там встретимся… Нет, но как тебе моя интуиция? — спросил Валера, когда Чак вышел.
   — Ты думаешь, это неспроста?
   — Нет, два отморозка случайно зашли в подъезд за камерой! Пленки им наши нужны, а не твоя возлюбленная. И чую я, это только начало. Похоже, что нас пасут.
   Предчувствия Валеры сбылись довольно скоро. Когда они стояли на светофоре при повороте с Невского на Малую Морскую, возле “Аэрофлота”, Виктор неожиданно признался:
   — Знаешь, старик, вот всегда ровно через пятнадцать минут после того, когда меня подержат на ноже, мне хочется писать.
   — Мне, признаться, тоже, — рассмеялся Никитин. — Зайдем в “Аэрофлот” — там премиленький халявный тубзик. Неловко будет выстраиваться в очередь у Дэби.
   Выйдя из машины, Валера включил сигнализацию, а Виктор, чтоб никого больше не соблазнять, предусмотрительно накрыл камеру курткой. Когда они снова появились на улице, оказалось, что сзади “Ниву” подперла серая “шестерка”, а перед ней какая-то красавица в “шкоде” доканывала стартер.
   — Вам помочь? — галантно предложил Виктор.
   — Ой, мальчики, толкните, если можно. Вечно с ней так!
   Мужчины уперлись в лакированный задок машины и метров десять разгоняли ее, пока не поняли, что это бесполезное занятие.
   — Ничего не получится, девушка. Вы уж извините. У вас практически нет аккумулятора, — сказал Виктор.
   — Может быть, вы меня подвезете?
   — К сожалению, нам только до угла — в “Асторию”, — искренне огорчился Никитин.
   — Ладно. Все равно, спасибо, — улыбнулась девица. — Да и вы дорогу себе освободили, — добавила она и зачем-то нажала на сигнал, который рявкнул подозрительно мощно при разряженном аккумуляторе.
   Мужчины вернулись к машине.
   — О черт, мелочь из куртки высыпалась, — посетовал Виктор. — Провалилась в сиденье… О! А это что за лекарствие? — показал он Валере какой-то пакетик, напоминающий аптечный фунтик с порошком.
   Они как раз стояли у светофора на Гороховой.
   — Быстро сбрось в окно, — приказал Никитин. — Только прямо вниз, под колесо. Это наркотик — вон они, гады, ждут впереди!
   Действительно, на углу Вознесенского, напротив “Англетера”, маячили две милицейские машины. Поворачивать после перекрестка было некуда, и “Нива” покорно поехала вперед. Белый фунтик с порошком прилип к колесу “шкоды”, поехавшей к Адмиралтейству, но девушка за рулем этого не заметила.
   — Ваши документы! Руки на капот, ноги врозь. Понятые, подойдите…
   Тут же подскочили “понятые”, две хорошенькие девушки, и уставились на заднее сиденье, где шарили шустрые руки “гаишника”.
   — А в чем дело, командир? — спросил Никитин.
   — Да так, ориентировка есть на похожую “Ниву”. Езжайте, — сплюнул мент в сердцах, так ничего и не найдя…
   Дэби сидела на своем обычном месте в аппаратной с каким-то горестно-удивленным видом. Не обрадовало ее даже появление Виктора.
   — Здравствуй, дорогая! Мы к тебе опять с просьбой. Вот это, — Носов открыл на ощупь кассетоприемник и привычным движением запустил в него пальцы, — надо.., было передать, — закончил он растерянно. — Фак! Они таки нас сделали! Суки! И девки эти их смазливые — суки! Проститутки!
   Дебора в изумлении смотрела то на него, то на Валеру.
   — Не удивляйся, Дэби, — странно спокойно сказал Никитин. — У нас увели материал. ФСБ — лучшие барсеточники города на Неве. А мы-то мчались к тебе, жизнью рисковали.
   — Зря мчались, мальчики. Наша антенна на крыше ночью упала от ветра — я уже заплатила штраф. А на передвижке сожжен передатчик. Тоже ночью. Мы в простое. Уже звонили из Вашингтона — меня грозятся уволить…
   — Но ничего, есть еще пленка у Чака, — думая о своем, проговорил Валера. — Нужно позвонить проверить, как он. Если материал не пойдет в дневных новостях, то тогда в вечерних — нам же тарелку везут. Но сегодня дадим обязательно. Иначе завтра нас вообще из города вывезут и зароют. Дэби, дай, пожалуйста, твой “сименс” и не горюй!
   Никитин набрал на мобильнике американки номер Сереги.
   — Чак, ты в порядке? Хорошо. Ты теперь монополист, как Чубайс, — на всякий случай перешел на эзопов язык Валера. — Встречай посланников вождя. У них есть сигнальный барабан. И передай вождю, что секрет свят, а мечты я посылаю Белому Брату в подарок от его связанной сестренки, иначе он обидится и сожжет ее на костре. Я отвечаю! Ты все понял? Давай.
   Дебора смотрела на него как на сумасшедшего.
   — Перевожу, — ухмыльнулся Валера. — Наши кассеты выкрали, но есть копия у Сереги. Он встретит ребят с тарелкой на вокзале и перекинет материал в Москву. Крахмальников должен убрать кадры с секретным чертежом — не подводить же Копылова — и одобрить передачу нашего сюжета про очень нужное изобретение твоему начальнику в московском бюро от твоего имени. Может быть, тебе это поможет. А я отвечаю за все. Дэби, ты не дашь чего-нибудь выпить, а?
   Они еще не успели допить свой первый скотч, а к Московскому вокзалу уже подлетела черная “хонда” с согнувшимся за обтекателем седоком в большом черном шлеме.

Москва

   Утром жена убежала раньше Леонида, поэтому поговорить так и не удалось. Ну ничего, можно и до вечера потерпеть.
   Пока брился и одевался, включил телевизор. В утренних новостях по всем каналам первыми стояли репортажи из Питера. Но почти все перепевали на свой лад дайверовскую информацию. Крахмальников в одиночестве погордился собой и своими ребятами. По дороге на студию позвонил Алле с мобильника:
   — Ну что у тебя? Со своим благоверным выяснила отношения?
   — Еще как, — сказала Алла почему-то сиплым, безжизненным голосом.
   — Что случилось?
   — Он сам ушел.
   — Ну и отлично.
   — Не знаю, Леня, мне что-то не по себе.
   — Алка, все уладится.
   — А ты?
   — Еще нет. Но я обязательно…
   — Знаю. Только, может, не стоит?..
   Крахмальников появился в телецентре в десять часов. Сразу хотел найти Аллу — ему не понравился ни ее голос, ни ее осторожность, которой еще позавчера и в помине не было. Но он решил: сначала дела. В первую очередь разговор с Гуровиным.
   Леонид готовился к нему давно. Все проколы Гуровина он заносил в такую мысленную папочку. И их набралось предостаточно. Причем многие просчеты повторялись дважды и трижды, что было уж вовсе не простительно. Если человек не может учиться на чужих ошибках, то должен учиться хотя бы на своих. А вчерашний вызов на ковер Долговой — это уже перебор переборов.
   Жаль, что он не успел переговорить с Казанцевым. Вдвоем они бы быстро разделались с Гуровиным. Леонид вчера вечером и сегодня с утра звонил Александру, но у того был отключен мобильник, а домашний телефон не отвечал. Это было странно, потому что сегодня у Казанцева как раз должны состояться очередные дебаты с Булгаковым.
   — Привет всем. — Широко улыбаясь, Крахмальников вошел в свой отдел.
   Обычно, когда появлялся начальник, вокруг него заверчивался этакий милый водоворот — не подобострастный, но уважительный. Сегодня в качестве приветствия Леонид ожидал от сотрудников сообщений по Питеру. Но все сидели за своими компьютерами, деловито работали, были немногословны и невеселы.
   — Та-ак… — протянул Крахмальников. — Попробую угадать. Останкинская башня опять столкнулась с американской башней — и нас вырубили из эфира.
   Ну чего такой мрак?
   — Обидно просто, Леонид Александрович, — отозвался Лобиков.
   — И что обидного, Макс?
   — Мы вам добываем информацию самую секретную, а вы…
   — Не мне, Макс, зрителям, каналу. А что — я? Житкова молча положила перед Крахмальниковым на стол страничку. На ней было напечатано: “Собрание трудового коллектива “Дайвер-ТВ” состоится завтра в 19 часов. Повестка: штатное расписание, кадровые вопросы, разное”.
   Крахмальников свернул листок, сунул в карман.
   — А-а… — поняла корреспондентка, — и вы не знали.
   Ну вот, теперь Крахмальников в свою папочку положил главный аргумент. И не мысленно. Этой бумажкой он Гуровина утрет.
   — Я все выясню.
   — Да-да, пожалуйста, Леонид Александрович. И скажите нам, может, стоит уже искать другую работу? Вон РТР нас зовет, — царапнула по больному Житкова.
   — Никто из вас, никто — слышите? — не будет искать другую работу, — тихо проговорил Крахмальников.
   — Господи, Леонид Александрович, как надоело это все — американские цветы на расейском навозе! — вплеснула руками Житкова. — Вы почему-то выхватываете из их культуры самое пошлое и самое дурное — вот это битье себя в грудь, этот надрыв… Ну кто вас спросит, увольнять нас или нет? Вы что, еще ничего не поняли?
   — Я все понял, и очень давно. А ты почему не в Швеции? У нас Скандинавия голая, а там скоро саммиты пойдут.
   — Потому что в бухгалтерии нет денег. Нас прикрывают, Леонид Александрович! Канал пускают с молотка. И нам завтра об этом объявят в разделе “разное”. Это вся студия знает. Для кого вы делаете удивленное лицо?!
   — Прости, я с таким лицом живу всю жизнь, — слабо улыбнулся Крахмальников.
   С Житковой он спал полгода назад. Правда, у них все быстро закончилось, но теперь она считает, что может себе позволить вот так с ним говорить. Правильно сказано: на работе не спи.
   Житкова махнула рукой.
   Крахмальников еще помялся на пороге — все, тянуть больше нечего, надо идти.
   — Где Балашов? — спросил он.
   — Я здесь, Леонид Александрович.
   — Мюзикл сняли?
   — Так точно.
   — Вольно, Антон. Не в армии, слава богу. Ты сейчас свободен?
   — Да.
   — Поедешь сегодня в музей Метростроя. Я договорился. В два часа тебя там ждут.
   Настроение у Антона Балашова резко ухудшилось. Только что ему звонили. Незнакомец на другом конце провода представился сотрудником ФСБ и предложил встретиться. Сообщил, что у него имеются уникальные видеоматериалы, касающиеся разоблачения махинаций губернатора одной из российских провинций. Губернатор был ставленником коммунистов.
   — Звучит заманчиво, — сказал Балашов после некоторого раздумья. — Но почему вы обратились именно ко мне?
   Конечно, Балашов давно мечтал о таком материале, который позволил бы ему утереть нос другим журналистам: в информационной службе он был мальчиком на побегушках, затычкой в любую прореху, пожарным по вызову. С другой стороны, Антон не спешил сразу соглашаться на встречу, так как небезосновательно опасался подвоха. Он вообще боялся неожиданных удач. Удач у него в жизни не было никогда.
   — Так почему? — повторил он свой вопрос. Невидимый собеседник усмехнулся:
   — Вы же не поверите, если я вам скажу, что считаю вас одним из самых способных тележурналистов и смотрю ваши репортажи с большим удовольствием, — ответил он. — Но это и в самом деле так. К тому же ваш канал ориентирован на демократическую публику, и этот материал для вас находка. Впрочем, не хотите — не надо. Извините, что побеспокоил.
   — Постойте! — воскликнул Антон. — Я, конечно, не против, но, прежде чем согласиться на встречу, должен получить гарантии своей безопасности.
   Мужчина расхохотался.
   — Жаль, что я в вас ошибся, — сказал он. — Вы что, президент компании? Обладатель секретов? Бизнесмен? Или в своем журналистском творчестве задели чьи-то интересы? Никаких гарантий я вам давать не собираюсь. Обратился к вам, повторяю, только потому, что у вас неплохие репортажи, да и ваше лицо на экране мне импонирует…
   Антон мельком взглянул в висевшее на стене зеркало. Ему многие говорили, что на экране он смотрится даже лучше, чем в жизни, обаятельней.
   — Хорошо. Где и когда?
   — Это другой разговор, — обрадовался мужчина. — Если вас устроит, в час дня. На “Новослободской”. У входа.
   — А как я вас узнаю? — спросил Антон.
   — Я вас узнаю. Жду. И повесил трубку.
   "Новослободская”. Как раз к двум он успеет в музей.
   А если не успеет? Отказаться? Нет, должен успеть. Это ж недолго: только взять материал — и свободен.

Питер

   Денису показалось, что его разбудил удар тока. Когда-то в детстве он лез на даче в соседский сад и повис на проводе, к которому хозяин подвел сто двадцать семь вольт. Вот и сейчас он проснулся от похожего ощущения нестерпимой, крутящей мышцы тряски. Но на этот раз его трясло от холода.
   Денис начал растирать окоченевшие руки и ноги, стукаясь при этом о гулкие стенки и дверцы шкафа.
   "Вот так, наверно, чувствуют себя заживо похороненные, — подумал он. — Бедный Гоголь! Говорят, его тоже живым закопали”.
   — Ты что, замерз? — спросила разбуженная его возней Наташа.
   — С-с-мерр-тельно! — выбил зубами чечетку Денис.
   — А мне тепло. Я придумала — давай поменяемся.
   — Нельзя, т-ты же пр-р-ростужена.
   — Тогда иди ко мне. Этот костюм такой огромный, что мы вдвоем поместимся, как в спальнике. Только я вылезу ненадолго, а ты облачайся.
   — Зачем вылезешь? — не понял Денис.
   — Все-то тебе объяснять надо, — смутилась девушка. — Я пока еще живая…
   Денис зарылся в сохранившую ее тепло робу и сразу почувствовал, как стихает дрожь. Он блаженно растянулся, лежа на спине, и даже задремал ненадолго. Очнулся от прикосновения ее ног, просовываемых в расстегнутые брюки.
   — Это еще что такое? — закричала Наташа. — Сними сейчас же свои ледяные трусы — я и так замерзла!
   Он поколебался лишь мгновение, и через минуту они лежали на боку, крепко прижавшись друг к Другу. Двум парам ног было даже просторно в огромных штанинах, куртку Денис застегнул за спиной девушки, после чего ее руки оказались внутри, в тепле, а его — в почти негнущихся рукавах. Так он мог поправить подушку-валенок под головами и упереться в пол, чтоб изменить позу.
   Постепенно тепло превратилось в жар, который стекал все ниже и ниже по его телу, ощущающему упругость девичьей груди, и собрался, наконец, в огненный столп там, в самом низу…
   Все происходило в тишине. Лишь два раза она вскрикнула — в самом начале и в самом конце, когда последняя сладкая судорога чуть не оторвала пуговицы от сковавшей их грубой одежды.
   — Я сделал тебе больно? — спросил он.
   — Ничего. Сам говорил — до свадьбы заживет… Все было прекрасно. И совсем не так, как рассказывали девчонки.
   С ума сойти! Так она была…
   — Ты что, еще ни разу?
   — Нет. А ты не понял?
   — Да как-то знаешь…
   — Вот видишь, выходит, зря хранила… Ты даже не почувствовал.
   — Это не потому… — начал неловко оправдываться Денис. — Просто понимаешь… Я никогда не занимался этим в шкафу на двадцатиметровой глубине.
   Они поболтали немного, Хованский развел в углу костерок, и они съели размоченный в “пепси-коле” хлеб. Потом снова залезли в свой “скафандр”, снова разговаривали и наконец заснули.
   Денису приснилось, будто его голые пятки попали в костер, как когда-то в турпоходе. Он рефлекторно попытался было поджать ноги, но их придавила горячая тяжесть тела Наташи. Денис вернулся в реальность и понял, что ступни лизал не огонь, а ледяная вода.
   Значит, она уже поднялась до их убежища.
   — Наташа! Проснись! Нас залило! — встряхнул он девушку и начал лихорадочно расстегивать пуговицы у нее за спиной: нужно было спасать одежду.
   Наташины вещи уже высохли, а его куртка до сих пор сочилась влагой. Денис решил остаться в робе.
   Он высветил время на часах.
   — Ого! Уже почти два часа.
   — Ночи? — удивилась девушка.
   — Дня. Так, если вода поднялась до середины штольни за двенадцать часов, то у нас почти столько же впереди. Хотя — нет! Раньше она заполняла весь тоннель, а теперь только эту узкую трубу. Надо бежать наверх, и скорее!
   Хованский оказался прав; буквально на глазах черная масса подползала к догорающему на наклонном полу костерку, а шкаф, их недавнее брачное ложе, тихонько выплыл в тоннель.
   Они быстро похватали все необходимое, закинули за спину сумки и, перепрыгнув через жадный язык подступающей смерти, устремились наверх, к возможному спасению. Денис уже не жалел фонарика — в их положении было важно двигаться как можно быстрее и не упасть.
   Наконец они добежали до финиша. Он был неутешительным: выход из штольни перекрывали точно такие же, как внизу, ворота, запертые на массивный замок, только спасительного пистолета у беглецов от смерти уже не было.
   Денис попытался расширить квадратные ячейки решетки, пробовал ударом ноги разорвать хоть какой-нибудь сварной шовчик, но ему не удалось — ворота были сварены надежно. Он оглянулся и посветил вниз вдоль штольни совсем уже умирающим лучом фонарика — черная кромка воды с плавающим на поверхности шкафом и щепочками от угасшего костра неумолимо приближалась. Тогда они обнялись и, обессиленные подступающим ужасом, молча опустились на холодный бетонный пол тоннеля.
   Неожиданно в наступившей тишине до их слуха долетел неясный шум, какой-то волнами наплывающий и стихающий гул, который несколько раз прервался явственно прозвучавшими сигналами автомобиля. Значит, Слава говорил правду! Там, за решеткой, находился кусок старого заброшенного тоннеля, откуда уходила вверх шахта с вентиляционным киоском, торчащим над землей. Где-то в десяти метрах над ними кипела жизнь, ехали машины, шли пешеходы.
   — Дай зеркальце, — попросил Денис. — У тебя же наверняка есть в сумке зеркальце! Скорей!
   — Что ты кричишь на меня, — обиделась девушка. — Не я же навесила этот проклятый замок! На, — нащупала она его руку и вложила холодный стеклянный диск.
   Хованский как можно дальше вытянул руку сквозь прутья решетки и направил зеркало так, чтоб в нем отразилось то, что находилось прямо над ними.
   — Свет! Я вижу свет! То ярче, то гаснет — смотри! Это наверно от проезжающих машин.
   — Нужно кричать, как можно громче кричать! — возбужденно сказала Наташа. — Кто-то должен нас услышать. У таких домиков часто греются бомжи. Давай орать хором “помогите”! Раз, два, три…

Москва

   Утром Володя встал пораньше и, не будя друга-инженера, ушел из дому.
   Всю ночь он ворочался, пытаясь уснуть, — никак. Только закроет глаза — видит экран телевизора, на котором его наивную девочку с тонкой художественной натурой, его верную супругу лапал какой-то слюнявый мужик, и ей это явно нравилось.
   Теперь он будет весь день ходить по городу. Будет пить и думать.
   И ждать.
   Все равно некуда идти.

Москва

   Яков Иванович чувствовал себя нехорошо. В последнее время это стало уже привычным. Если что-то начинало болеть, то теперь надежды, что само рассосется, не было. Теперь все болячки, придя, оставались навечно.
   Разболелась спина. Словно чувствовала подвешенное состояние своего хозяина. С одной стороны, Гуровин находился между небом и землей, потому что не знал, выживет ли телеканал, а с другой — между молотом и наковальней, потому что влез в такую опасную игру, что выйти из нее можно и ногами вперед.
   Ну с Крахмальниковым он справится — сегодня же покажет ему рейтинги, где передача “Выводы” имеет четыре процента при доле зрителей тридцать два. Рейтинг этот был высчитан верной службой “Vox populi”, которую Гуровин подкармливал, за что она и выдавала ему нужные цифры.
   Но вот с Кремлем… Дюков так и не отзвонился. Неужели уже поставил на Гуровине крест? Нет, в тираж его еще рано списывать.
   Яков Иванович сел за стол и попытался сосредоточиться на бумагах. Телефон он отключил, потому что из-за питерских событий тот звонил постоянно. “Дайвер” сегодня был самым популярным каналом. Это Гуровин знал и без опросов. Вчерашнюю безобразную сцену с Крахмальниковым он вспоминал со стыдом. Уже по всем каналам трубили об аварии, и питерского Хозяина таскали по всем кочкам, так что ответственность, если что, можно будет и разделить…