Страница:
После короткого введения в курс дела она с радостью, хоть и не без опаски, согласилась помочь найти хоулера и организовать с ним встречу, если повезет.
Для начала Галина позвонила по своему мобильнику ему домой. Ей объяснили, как отыскать Мишу в институте, и она умчалась. Уже через минут сорок вернулась и сообщила, что тот готов помочь, но только после часа ночи, когда количество милиционеров на улицах резко сократится. Встречу он назначил на Северном проспекте у рекламного щита “Спецодежды” с изображением Мордюковой, поедающей вишни из каски, — оказывается рядом с ним и скрывались остатки вентиляционного киоска, заложенные бетонными плитами. Пересказав все это. Галка убежала на работу, почти не сомневаясь в том, что это был ее последний рабочий день в телецентре.
А друзья остались в корпункте коротать время до выхода ночных новостей, гадая, как им добраться до места ночных съемок, не попав в лапы своих преследователей.
— Представляешь, если они после первых невинных репортажей так за нас взялись, что будет после сегодняшнего слива информации! — сказал Никитин Дэби.
— Да, боюсь, что мы тут увидим маски-шоу, — вздохнула она. — Особенно, если они отследят по Ти-эн-эн “мой” подарок “Белому Брату”.
— Ну почему у журналистов нет иммунитета? У депутатов, на которых пробу негде ставить, — есть. У дипломатов, за которых государства горой встанут если что, — есть. А у нашего брата, вечно лезущего в пекло, нету! — посетовал Носов. — Несправедливо! Просто СПИД какой-то! Сплошной иммунодефицит!
— Обещаете, что возьмете меня с собой? — вдруг спросила американка.
— Почтем за счастье! — пообещал Валерий, чувствуя, что она что-то придумала.
— И за прикрытие, — хмыкнув, добавил Виктор.
— Тогда я схожу созвонюсь кое с кем, а после вашего выпуска мы решим проблему, — сказала Дэби, вставая. — Только с этого момента у нас сухой закон. Категорически!
— Принято! — хором ответили Валера с Виктором, допивая свои скотчи.
Москва
Екатеринбург
Москва
Питер
Москва
Москва
Москва
Далеко от Москвы
Для начала Галина позвонила по своему мобильнику ему домой. Ей объяснили, как отыскать Мишу в институте, и она умчалась. Уже через минут сорок вернулась и сообщила, что тот готов помочь, но только после часа ночи, когда количество милиционеров на улицах резко сократится. Встречу он назначил на Северном проспекте у рекламного щита “Спецодежды” с изображением Мордюковой, поедающей вишни из каски, — оказывается рядом с ним и скрывались остатки вентиляционного киоска, заложенные бетонными плитами. Пересказав все это. Галка убежала на работу, почти не сомневаясь в том, что это был ее последний рабочий день в телецентре.
А друзья остались в корпункте коротать время до выхода ночных новостей, гадая, как им добраться до места ночных съемок, не попав в лапы своих преследователей.
— Представляешь, если они после первых невинных репортажей так за нас взялись, что будет после сегодняшнего слива информации! — сказал Никитин Дэби.
— Да, боюсь, что мы тут увидим маски-шоу, — вздохнула она. — Особенно, если они отследят по Ти-эн-эн “мой” подарок “Белому Брату”.
— Ну почему у журналистов нет иммунитета? У депутатов, на которых пробу негде ставить, — есть. У дипломатов, за которых государства горой встанут если что, — есть. А у нашего брата, вечно лезущего в пекло, нету! — посетовал Носов. — Несправедливо! Просто СПИД какой-то! Сплошной иммунодефицит!
— Обещаете, что возьмете меня с собой? — вдруг спросила американка.
— Почтем за счастье! — пообещал Валерий, чувствуя, что она что-то придумала.
— И за прикрытие, — хмыкнув, добавил Виктор.
— Тогда я схожу созвонюсь кое с кем, а после вашего выпуска мы решим проблему, — сказала Дэби, вставая. — Только с этого момента у нас сухой закон. Категорически!
— Принято! — хором ответили Валера с Виктором, допивая свои скотчи.
Москва
Володя потолкался среди зевак на Арбате, прогулялся по переулкам, поглазел на продукты в гастрономе “Смоленский”. Делать ему было абсолютно нечего.
Потащился пешком в ЦУМ. Зашел в отдел музыкальных инструментов, потрогал клавиши “ямахи”: когда-то он неплохо играл, был клавишником в школьном ансамбле, ВИА “Школяры”. Зашел в отдел теле— и радиотехники. Мерцали экраны телевизоров. В каждом своя программа. И почти по всем — о катастрофе в Петербурге. Что-то там, видно, случилось.
Но вот по ТВ-6 показали криминальные новости. Сердце его бешено заколотилось. Пожары.., убийства.., склад наркотиков.., автокатастрофа… И все.
Гадство! Ничего о телецентре! Впрочем, если бы что-то случилось на “Дайвере”, об этом кричали бы уже по всем каналам.
Но почему? Почему? Он же все так тщательно продумал. Ладно, он подождет, он терпеливый. Единственное, что у него теперь осталось, — терпение.
Потащился пешком в ЦУМ. Зашел в отдел музыкальных инструментов, потрогал клавиши “ямахи”: когда-то он неплохо играл, был клавишником в школьном ансамбле, ВИА “Школяры”. Зашел в отдел теле— и радиотехники. Мерцали экраны телевизоров. В каждом своя программа. И почти по всем — о катастрофе в Петербурге. Что-то там, видно, случилось.
Но вот по ТВ-6 показали криминальные новости. Сердце его бешено заколотилось. Пожары.., убийства.., склад наркотиков.., автокатастрофа… И все.
Гадство! Ничего о телецентре! Впрочем, если бы что-то случилось на “Дайвере”, об этом кричали бы уже по всем каналам.
Но почему? Почему? Он же все так тщательно продумал. Ладно, он подождет, он терпеливый. Единственное, что у него теперь осталось, — терпение.
Екатеринбург
Тима растянулся на диване, щелкнул пультом управления-. Пробежался по каналам — ничего интересного, везде про Питерское метро. Хоть бы боевик какой закрутили.
Почему-то на боку не лежалось. Тима повернулся на спину — не лежалось и на спине.
Что-то его тревожило, а что — он понять не мог. И это бесило страшно. Тима прокрутил в памяти вчерашний день, беседу в ресторане, сегодняшний разговор с Гуровиным…
Нет, не то. Еще назади Вчера.
Ай-ай-ай… Неужели он промахнулся, послав Алика? Неужели…
Ну точно, с какого бодуна Алик вдруг согласился, если Ваня Болгарин и тот заартачился? Уж кто-кто, а Алик должен был согласиться в последнюю очередь.
Как же это он, Тима, своими руками отдал Алику все концы, все адреса, телефоны, всех своих московских “шестерок”! Что там теперь делает Алик? Готовится вернуться и сделать с Тимой то, что он должен сделать с Казанцевым и с…
У Тимы похолодело внутри. Он вскочил, заметался по квартире, натыкаясь на столы, кресла, шкафы, которых здесь было так много — целый музей. Это была его совковая привычка — мебели побольше.
Но что делать? Алика надо остановить! Самому ехать в Москву? Да ни за что! Он, Тимур Пинчевский, может все, только не убивать. Он приказать может, заплатить, но сам…
Стоп! Спокойно, есть выход.
Тима бросился к телефону, но заставил себя сначала собраться с мыслями, успокоиться и только потом набрал номер и ленивым голосом сказал:
— Мы тут посоветовались, господин Гуровин, и пришли к следующему выводу…
Почему-то на боку не лежалось. Тима повернулся на спину — не лежалось и на спине.
Что-то его тревожило, а что — он понять не мог. И это бесило страшно. Тима прокрутил в памяти вчерашний день, беседу в ресторане, сегодняшний разговор с Гуровиным…
Нет, не то. Еще назади Вчера.
Ай-ай-ай… Неужели он промахнулся, послав Алика? Неужели…
Ну точно, с какого бодуна Алик вдруг согласился, если Ваня Болгарин и тот заартачился? Уж кто-кто, а Алик должен был согласиться в последнюю очередь.
Как же это он, Тима, своими руками отдал Алику все концы, все адреса, телефоны, всех своих московских “шестерок”! Что там теперь делает Алик? Готовится вернуться и сделать с Тимой то, что он должен сделать с Казанцевым и с…
У Тимы похолодело внутри. Он вскочил, заметался по квартире, натыкаясь на столы, кресла, шкафы, которых здесь было так много — целый музей. Это была его совковая привычка — мебели побольше.
Но что делать? Алика надо остановить! Самому ехать в Москву? Да ни за что! Он, Тимур Пинчевский, может все, только не убивать. Он приказать может, заплатить, но сам…
Стоп! Спокойно, есть выход.
Тима бросился к телефону, но заставил себя сначала собраться с мыслями, успокоиться и только потом набрал номер и ленивым голосом сказал:
— Мы тут посоветовались, господин Гуровин, и пришли к следующему выводу…
Москва
За несколько минут на лице Якова Ивановича сменилась целая гамма чувств. От страха до удивления, от скорби до радости.
Только что ему снова позвонил Пинчевский и сообщил, на каких условиях Гуровин может все-таки получить акции. Ну не бесплатно, конечно, а выкупить, но по минимальной цене.
Дело не терпело отлагательств.
Яков Иванович носовым платком вытер со лба пот, снял трубку и набрал номер корреспондентской.
— Пусть ко мне зайдет Балашов, — распорядился он. — А где он? А Захаров есть? Немедленно ко мне.
Казалось, что ливень за окном прошел еще в прошлом году, хотя по стеклу еще скатывались капли воды.
Только что Гуровин считал себя полным банкротом, а сейчас он сорвал джек-пот.
Только что ему снова позвонил Пинчевский и сообщил, на каких условиях Гуровин может все-таки получить акции. Ну не бесплатно, конечно, а выкупить, но по минимальной цене.
Дело не терпело отлагательств.
Яков Иванович носовым платком вытер со лба пот, снял трубку и набрал номер корреспондентской.
— Пусть ко мне зайдет Балашов, — распорядился он. — А где он? А Захаров есть? Немедленно ко мне.
Казалось, что ливень за окном прошел еще в прошлом году, хотя по стеклу еще скатывались капли воды.
Только что Гуровин считал себя полным банкротом, а сейчас он сорвал джек-пот.
Питер
В ожидании вечерних новостей они поглядывали на огромный полиэкран телевизора и лениво перемывали кости коллегам, допустившим явный брак.
Косяком шли юмористические передачи, поражающие однообразием тупого юмора, особенно неуместного в дни трагедии всероссийского масштаба — и ни траура вам, ни достойной реакции верхушки, ничего! Потом, как сговорившись, все каналы начали пугать обывателя рассказами о ходе расследования громких бандитских разборок, стараясь отбить друг у друга зрителей для поднятия своего рейтинга, а значит, и увеличения количества рекламодателей, приносящих деньги. Особенно нелепо смотрелись смешные карапузы в безотказных памперсах, возникающие в перебивку кадров, полных живых и мертвых тел в крови. Затем вся эта кровь потоком синхронно перетекла в голливудскую второсортную лабуду подешевле, где честные американские парни побеждали плохих азиатов и латиносов, травящих янки наркотиками, пачками расстреливали террористов, расправлялись с целыми бандами наемников.
Наконец на “Дайвере” появилась заставка новостей.
Весь материал, переправленный в Москву, с легкими поправками вошел в выпуск. Ломов и его команда получили ощутимейший удар.
— Поздравляю, мальчики! — расцеловала друзей Дэби. — Бинго!
— Да, неплохо получилось, — признал Никитин. — Ну теперь спустят всех собак. Эх, нам бы еще фактиков погорячее — тогда нас голыми руками не возьмешь.
Фактики не заставили себя долго ждать. И были они горячее не придумаешь.
Виктор как раз переключился на местный канал и попал на середину блока криминальной хроники по Санкт-Петербургу.
— На улице Марата житель одного из домов пытался покончить жизнь самоубийством в собственной квартире. Облившись бензином, он грозился себя поджечь.
На экране в оконном проеме появилась фигура Копылова. Тот был в своем парадном пиджаке и халате, что в контексте репортажа казалось особенно выразительным. Вид у Евгения Петровича был какой-то отсутствующий. Он стоял на подоконнике, действительно держа в руках какую-то бутылку.
— Соседи по лестничной клетке, — продолжал диктор, — вызвали милицию. Сотрудникам Центрального УВД с трудом удалось уговорить самоубийцу отказаться от своих намерений. Соседи говорят, человек этот вел замкнутый образ жизни, будучи тяжело больным. Правоохранительные органы не исключают сумасшествия.
— Какое сумасшествие? — закричал Виктор. — Мужик в полном рассудке — настоящий боец! Да и радость у него была — изобретение обнародовал. А я, подлец, камеру вырубил!
— Да, что-то поспешили они его сумасшедшим объявить, — сказал Валерий. — Знаешь, не дают мне покоя эти два типа в подъезде. Боюсь, после нас они должны были заняться Евгением Петровичем. А может, и одновременно всеми сразу. Интересно, попали они в кадр Серегиной камеры? Только бы при монтаже их не отбросили как брак!
Никто ему не ответил, потому что в это время подоспел второй горячий фактик.
— В управлении Метростроя произошел пожар. В результате возгорания, возникшего из-за неисправной проводки, сгорело хранилище технической документации. Площадь пожара составила сто квадратных метров. Ведется расследование.
— Так, похоже бьют по всем фронтам. Прячут концы в воду.., из пожарных шлангов, — хлопнул себя по бедрам Никитин. — Ладно, это завтра. А сейчас надо спешить. Через час нас ждет хоулер. Пойдем на прорыв, пока не оказалось, что на месте киоска за вечер высотку выстроили, — с нашего мэра станется.
— Минутку. — Дэби достала какую-то необычную трубку и, выхода из комнаты, начала с кем-то разговор на английском. — О'кей! Сейчас за нами приедут.
Виктор усмехнулся:
— От нас-то ты утаила разговор, а от них, — показал он на потолок, — нет.
— Не беспокойтесь. Это специальный канал. Он идет с шифровкой. Сейчас приедет наш консул — ему очень понравился ваш сюжет. В благодарность он отвезет нас и прикроет. И не только сегодня. А за КУРСК вообще собирается пригласить вас на обед — это высший знак внимания.
— Так, дожили, — мрачно констатировал Никитин. — Нас прикрывает ЦРУ. От наших специалистов. Шпионаж в пользу иностранной разведки, статья…
— Не бойтесь, мальчики. Мы не ЦРУ. Джон просто мой хороший друг. И кстати, он еще и сопредседатель экологического общества.
Косяком шли юмористические передачи, поражающие однообразием тупого юмора, особенно неуместного в дни трагедии всероссийского масштаба — и ни траура вам, ни достойной реакции верхушки, ничего! Потом, как сговорившись, все каналы начали пугать обывателя рассказами о ходе расследования громких бандитских разборок, стараясь отбить друг у друга зрителей для поднятия своего рейтинга, а значит, и увеличения количества рекламодателей, приносящих деньги. Особенно нелепо смотрелись смешные карапузы в безотказных памперсах, возникающие в перебивку кадров, полных живых и мертвых тел в крови. Затем вся эта кровь потоком синхронно перетекла в голливудскую второсортную лабуду подешевле, где честные американские парни побеждали плохих азиатов и латиносов, травящих янки наркотиками, пачками расстреливали террористов, расправлялись с целыми бандами наемников.
Наконец на “Дайвере” появилась заставка новостей.
Весь материал, переправленный в Москву, с легкими поправками вошел в выпуск. Ломов и его команда получили ощутимейший удар.
— Поздравляю, мальчики! — расцеловала друзей Дэби. — Бинго!
— Да, неплохо получилось, — признал Никитин. — Ну теперь спустят всех собак. Эх, нам бы еще фактиков погорячее — тогда нас голыми руками не возьмешь.
Фактики не заставили себя долго ждать. И были они горячее не придумаешь.
Виктор как раз переключился на местный канал и попал на середину блока криминальной хроники по Санкт-Петербургу.
— На улице Марата житель одного из домов пытался покончить жизнь самоубийством в собственной квартире. Облившись бензином, он грозился себя поджечь.
На экране в оконном проеме появилась фигура Копылова. Тот был в своем парадном пиджаке и халате, что в контексте репортажа казалось особенно выразительным. Вид у Евгения Петровича был какой-то отсутствующий. Он стоял на подоконнике, действительно держа в руках какую-то бутылку.
— Соседи по лестничной клетке, — продолжал диктор, — вызвали милицию. Сотрудникам Центрального УВД с трудом удалось уговорить самоубийцу отказаться от своих намерений. Соседи говорят, человек этот вел замкнутый образ жизни, будучи тяжело больным. Правоохранительные органы не исключают сумасшествия.
— Какое сумасшествие? — закричал Виктор. — Мужик в полном рассудке — настоящий боец! Да и радость у него была — изобретение обнародовал. А я, подлец, камеру вырубил!
— Да, что-то поспешили они его сумасшедшим объявить, — сказал Валерий. — Знаешь, не дают мне покоя эти два типа в подъезде. Боюсь, после нас они должны были заняться Евгением Петровичем. А может, и одновременно всеми сразу. Интересно, попали они в кадр Серегиной камеры? Только бы при монтаже их не отбросили как брак!
Никто ему не ответил, потому что в это время подоспел второй горячий фактик.
— В управлении Метростроя произошел пожар. В результате возгорания, возникшего из-за неисправной проводки, сгорело хранилище технической документации. Площадь пожара составила сто квадратных метров. Ведется расследование.
— Так, похоже бьют по всем фронтам. Прячут концы в воду.., из пожарных шлангов, — хлопнул себя по бедрам Никитин. — Ладно, это завтра. А сейчас надо спешить. Через час нас ждет хоулер. Пойдем на прорыв, пока не оказалось, что на месте киоска за вечер высотку выстроили, — с нашего мэра станется.
— Минутку. — Дэби достала какую-то необычную трубку и, выхода из комнаты, начала с кем-то разговор на английском. — О'кей! Сейчас за нами приедут.
Виктор усмехнулся:
— От нас-то ты утаила разговор, а от них, — показал он на потолок, — нет.
— Не беспокойтесь. Это специальный канал. Он идет с шифровкой. Сейчас приедет наш консул — ему очень понравился ваш сюжет. В благодарность он отвезет нас и прикроет. И не только сегодня. А за КУРСК вообще собирается пригласить вас на обед — это высший знак внимания.
— Так, дожили, — мрачно констатировал Никитин. — Нас прикрывает ЦРУ. От наших специалистов. Шпионаж в пользу иностранной разведки, статья…
— Не бойтесь, мальчики. Мы не ЦРУ. Джон просто мой хороший друг. И кстати, он еще и сопредседатель экологического общества.
Москва
Антон потерял чувство реальности. Ему уже столько раз казалось, что в коридоре раздаются чьи-то шаги и кто-то подходит к закрытой комнате, что когда дверь наконец отворилась и рядом с Антоном остановились ноги в элегантных, безукоризненно отутюженных брюках, а рядом еще одни, в спортивных штанах и кроссовках, он решил, будто это галлюцинация.
— Оклемался? — раздался голос Элегантного. — Подумал?
Антон с трудом поднял голову и кивнул.
— И что надумал?
Говорить было больно: вокруг губ запеклась кровь, ныли челюсти, язык ворочался с трудом.
— Хочешь пить? — догадался Элегантный. Балашов снова кивнул. Братан поднес к его рту стакан с водой.
— Помоги ему встать, — распорядился Элегантный.
Братан подхватил Антона под мышки, усадил на стул.
— Ну? — Элегантный, засунув руки в карманы брюк, перекатывался с пятки на носок.
Антон, косноязычно, делая большие паузы между словами, рассказал ему все. И про Казанцева — как стал его доверенным лицом, как мотался с ним в предвыборную кампанию по нищим селам и грязным городским кварталам; и про Олега Булгакова — как вместо повестки в суд за оскорбление в эфире чести и достоинства лидера партии трудового народа он, Антон, получил приглашение в штаб-квартиру его партии и как тот банально перекупил Балашова за штуку баксов. После этого Антон организовал в прессе и на других каналах телевидения кампанию в защиту несправедливо оболганного главного “муравья”, а потом, когда Булгаков сунул взятку Гуровину, начал петь Олегу осанну и на “Дайвере”. Казанцев растерялся. Он пригласил своего бывшего приятеля в кафе “Аполлон” на Манежной поговорить. Саша не стыдил Антона. Он просто пытался понять почему. И во время того разговора случайно обмолвился о запланированной поездке в Одессу.
— Значит, в Одессу, — задумчиво произнес Элегантный. — А что он там потерял? Он может позволить себе и Ниццу, и Париж, и Красное море… Так почему Одесса?
— Не знаю…
— Хорошо, предположим, я тебе поверю. — Элегантный взглянул на Братана. — Поверим ему, Коля?
Тот почесал в затылке, наморщил узенький лобик:
— Ну…
— А на чем он уехал?
— Не знаю… — повторил Антон.
— Проверь, во сколько сегодня вылетали самолеты на Одессу, — обернулся Элегантный к братану.
Тот вытащил из кармана мобильник, обзвонил аэропорты Внуково, Шереметьево, Домодедово.
Элегантный терпеливо ждал.
— Ниоткуда не вылетали, — сообщил наконец бритоголовый. — Одесса не принимает. Туман. В Шереметьеве сказали, может, в двадцать ноль-ноль вылетит…
— Они не полетели, — с трудом проговорил Балашов.
— Кто “они”? — нахмурился Элегантный.
— Он… Саша.., и Алина.., его.., сожительница…
— Кто такая?
— Диктор.., коллега.., моя…
— Ты же базарил, козел, что не знаешь, улетели они или не улетели, — вдруг подозрительно прищурился братан.
— Она.., самолетом.., не может.., аэрофобия…
— Что? — насторожился братан.
— Аэрофобия, боязнь высоты, — пояснил Элегантный. — Значит, они поехали на авто.
— Саша.., его укачивает…
— Ха-ха-ха! — развеселился вдруг братан. — Хороша парочка! Психи! Та самолетов боится, этот машин!
Элегантный недоуменно посмотрел на напарника. Видимо, не ожидал от него такого длинного и логичного монолога.
Братан вдруг перестал смеяться.
— Что, на поезде?
— Не знаю…
Элегантный разминал пальцами кончик носа.
— Значит, так, — медленно произнес он. — Мы дадим телеграмму…
— Какую телеграмму? — изумился братан. Но Элегантный его уже не слышал. Он быстро шагал по длинному коридору. Братан бросился за ним, не забыв прикрыть за собой дверь.
Антон снова остался один.
— Оклемался? — раздался голос Элегантного. — Подумал?
Антон с трудом поднял голову и кивнул.
— И что надумал?
Говорить было больно: вокруг губ запеклась кровь, ныли челюсти, язык ворочался с трудом.
— Хочешь пить? — догадался Элегантный. Балашов снова кивнул. Братан поднес к его рту стакан с водой.
— Помоги ему встать, — распорядился Элегантный.
Братан подхватил Антона под мышки, усадил на стул.
— Ну? — Элегантный, засунув руки в карманы брюк, перекатывался с пятки на носок.
Антон, косноязычно, делая большие паузы между словами, рассказал ему все. И про Казанцева — как стал его доверенным лицом, как мотался с ним в предвыборную кампанию по нищим селам и грязным городским кварталам; и про Олега Булгакова — как вместо повестки в суд за оскорбление в эфире чести и достоинства лидера партии трудового народа он, Антон, получил приглашение в штаб-квартиру его партии и как тот банально перекупил Балашова за штуку баксов. После этого Антон организовал в прессе и на других каналах телевидения кампанию в защиту несправедливо оболганного главного “муравья”, а потом, когда Булгаков сунул взятку Гуровину, начал петь Олегу осанну и на “Дайвере”. Казанцев растерялся. Он пригласил своего бывшего приятеля в кафе “Аполлон” на Манежной поговорить. Саша не стыдил Антона. Он просто пытался понять почему. И во время того разговора случайно обмолвился о запланированной поездке в Одессу.
— Значит, в Одессу, — задумчиво произнес Элегантный. — А что он там потерял? Он может позволить себе и Ниццу, и Париж, и Красное море… Так почему Одесса?
— Не знаю…
— Хорошо, предположим, я тебе поверю. — Элегантный взглянул на Братана. — Поверим ему, Коля?
Тот почесал в затылке, наморщил узенький лобик:
— Ну…
— А на чем он уехал?
— Не знаю… — повторил Антон.
— Проверь, во сколько сегодня вылетали самолеты на Одессу, — обернулся Элегантный к братану.
Тот вытащил из кармана мобильник, обзвонил аэропорты Внуково, Шереметьево, Домодедово.
Элегантный терпеливо ждал.
— Ниоткуда не вылетали, — сообщил наконец бритоголовый. — Одесса не принимает. Туман. В Шереметьеве сказали, может, в двадцать ноль-ноль вылетит…
— Они не полетели, — с трудом проговорил Балашов.
— Кто “они”? — нахмурился Элегантный.
— Он… Саша.., и Алина.., его.., сожительница…
— Кто такая?
— Диктор.., коллега.., моя…
— Ты же базарил, козел, что не знаешь, улетели они или не улетели, — вдруг подозрительно прищурился братан.
— Она.., самолетом.., не может.., аэрофобия…
— Что? — насторожился братан.
— Аэрофобия, боязнь высоты, — пояснил Элегантный. — Значит, они поехали на авто.
— Саша.., его укачивает…
— Ха-ха-ха! — развеселился вдруг братан. — Хороша парочка! Психи! Та самолетов боится, этот машин!
Элегантный недоуменно посмотрел на напарника. Видимо, не ожидал от него такого длинного и логичного монолога.
Братан вдруг перестал смеяться.
— Что, на поезде?
— Не знаю…
Элегантный разминал пальцами кончик носа.
— Значит, так, — медленно произнес он. — Мы дадим телеграмму…
— Какую телеграмму? — изумился братан. Но Элегантный его уже не слышал. Он быстро шагал по длинному коридору. Братан бросился за ним, не забыв прикрыть за собой дверь.
Антон снова остался один.
Москва
Крахмальников уже бывал в этом кабинете, когда брал у президента интервью. Тогда это интервью долго согласовывали с тем же Дюковым, Дюков раз двадцать правил вопросы Крахмальникова. Но, к удивлению Леонида, не сглаживал их, а заострял. Правда, то было предвыборное время, президент на самые острые вопросы отвечал охотно и четко. Он и слушать умел. Или, во всяком случае, старался слушать и понимать чужую точку зрения. Крахмальникову тогда показалось, что они с президентом похожи. Президент тоже не мог смотреть прямо в глаза, и он сомневался. Это стало для Крахмальникова откровением.
— Здравствуйте, Леонид Александрович, — чуть вразвалочку, с молодцеватостью борца, президент двинулся навстречу журналисту, сухой ладонью пожал руку, пригласил к столу, сам сел напротив, а не в свое кресло. Крахмальников это отметил, но не знал, как интерпретировать.
— Вас уже ввели в курс наших предложений?
— Да, — кивнул Леонид.
— Тогда очень коротко — о главном. Нам нужен профессиональный крепкий канал информации.
— A OPT,PTP?
— Это “Правда” и “Известия”. Вы понимаете, о чем я? Нам нужна “Литературка”.
Теперь Крахмальников понял. Ему предлагали возглавить мягкий оппозиционный канал. Так в свое время Сталин открыл “Литературную газету”. Той позволялось между строк критиковать режим. Она не печатала дуболомные передовицы, не хвалила на каждой странице партию и социализм, она могла критиковать уровень повыше сантехника. Доверие к газете было непревзойденным. Тем сильнее воздействовали ее редкие статьи с критикой диссидентов. Мудро.
— “Литературка” уже не та, — сказал Крахмальников, чтобы хоть что-то сказать.
— Мы все уже не те. Мир не тот, верно?
— Вот и я об этом.
— Мир не так прост, как нам казалось из кагэбэшных кабинетов, — кивнул президент. — Но он и не так сложен, как вам представляется сейчас. В конечном счете все равно есть два мира.
— Мы и Америка? — улыбнулся Крахмальников.
— Нет, это примитивно. Я имею в виду добро и зло. Мы с Америкой чаще в одном мире. Но не в этом суть. Знаете, каждому из нас надо ответить себе на один вопрос — я с Россией или против нее?
— Я с Россией.
— Вот и договорились. Значит, вы за сильную державу, за богатую жизнь, за покой в доме… Впрочем, это риторика — кто же против? Вы меня спросите — а как я себе это представляю?..
— Да, спрошу.
— Знаете, почему не проходит закон о земле? — вдруг поменял тему президент.
— Коммунисты уперлись, — пожал плечами Крахмальников.
— Я серьезно, — укоризненно посмотрел на него президент.
— Менталитет? — спросил Леонид с чуть заметной улыбкой.
— А это вовсе не смешно, — качнул головой президент. — Вы ведь знаете историю. Тысячелетнее рабство. Это уже в крови. Людям не нужна земля. Они не хотят быть хозяевами. Да трезво посмотрите на Россию, Леонид Александрович, — это “страна господ, страна рабов”. Раб не хочет работать. Он не верит в работу, не верит в перспективу честного труда. Ему надо сейчас и много. Он идет в разбойники.
Крахмальников скривил губы.
Президент заметил его гримасу.
— Вы завтра выйдете к этому народу и скажете: вас за рабов считают. С пафосом, с возмущением скажете. И все тоже возмутятся — ужас, как так, это стыдно! А стыдно врать народу и самому себе. Вон ваши романтики демократы до чего довели страну! Нам надо веками вести людей к свободе. Веками, понимаете?! Ведь они свободы не понимают — они понимают волю, вольницу! И подло кричать им: вы свободны.
— Я могу с вами поспорить, — сказал Крахмальников.
— Конечно, конечно, можете. Но мы делаем дело, а вы спорите. Я не стану с вами спорить, Леонид Александрович. Я просто зову вас с собой — не на баррикады, а к делу, к долгому, муторному, тяжелому и неблагодарному труду.
— Я давно снял погоны, — заметил Крахмальников. — А вы?
— Погоны в России еще никому не помешали.
— Раб боится силы?
— Раб ее уважает. Заметьте, я честен с вами. Впрочем, это моя обязанность. Но если вы меня правильно поймете, то не станете пользоваться моей честностью. Потому что я России желаю добра. Знаете, Леонид Александрович, мир действительно двухполюсный — так вы сейчас на стороне зла.
— Тут все еще проще, — возразил Крахмальников. — Есть два человека — Булгаков и Казанцев. Мне придется выбирать между ними.
— Нет, Булгаков и коммунист Стрекалин. Казанцев отказался от выборов. Из двух зол выбирают меньшее.
— Значит, Булгаков? Значит, не добро и зло, а из двух зол?
— Вот видите, мир куда сложнее, — усмехнулся президент.
Дюков, который за время всего разговора не проронил ни слова, поднялся со стула.
— Да-да, я знаю, время, — кивнул президент. — Так вы подумайте, Леонид Александрович. Вы нам очень нужны. Я бы хотел, чтобы вы вошли в нашу команду. Только — не говорите мне, что ваша команда — телезрители. Это пустота, аморфность и отсутствие собственного мнения.
— А вы уверены?
— В чем?
— Просто — уверены? У вас нет сомнений?
— Это опять нечестно, Леонид Александрович. Впрочем, в одном я уверен: я хочу быть честным до конца не только с вами, но и с собой, и со страной.
— Я подумаю, можно?
— Нужно. Потому что никаких сладостей я вам не предлагаю. Надо из сортиров дерьмо выгребать. Вот что надо делать, Леонид Александрович. Кстати, что за чертовщина там в Питере творится?
— Вам лучше знать.
— Нехороший намек. Я вас похвалить хотел. Мне ваши репортажи больше других нравятся. Кстати, это еще одна причина, почему я вас в команду зову.
— Долго думать не советую, — сказал Дюков, когда Крахмальников забирал в его кабинете свой плащ. — Нам тянуть кота за хвост ни к чему. Да и вам. Кстати, завтра у вас на канале собрание. Я обязательно приеду. Постарайтесь там и поставить точки над “и”.
Леонид шел по кремлевскому уже темному плацу совершенно растерянный. Но одна мысль была отрадной. Он подумал, что России наконец повезло с президентом.
— Здравствуйте, Леонид Александрович, — чуть вразвалочку, с молодцеватостью борца, президент двинулся навстречу журналисту, сухой ладонью пожал руку, пригласил к столу, сам сел напротив, а не в свое кресло. Крахмальников это отметил, но не знал, как интерпретировать.
— Вас уже ввели в курс наших предложений?
— Да, — кивнул Леонид.
— Тогда очень коротко — о главном. Нам нужен профессиональный крепкий канал информации.
— A OPT,PTP?
— Это “Правда” и “Известия”. Вы понимаете, о чем я? Нам нужна “Литературка”.
Теперь Крахмальников понял. Ему предлагали возглавить мягкий оппозиционный канал. Так в свое время Сталин открыл “Литературную газету”. Той позволялось между строк критиковать режим. Она не печатала дуболомные передовицы, не хвалила на каждой странице партию и социализм, она могла критиковать уровень повыше сантехника. Доверие к газете было непревзойденным. Тем сильнее воздействовали ее редкие статьи с критикой диссидентов. Мудро.
— “Литературка” уже не та, — сказал Крахмальников, чтобы хоть что-то сказать.
— Мы все уже не те. Мир не тот, верно?
— Вот и я об этом.
— Мир не так прост, как нам казалось из кагэбэшных кабинетов, — кивнул президент. — Но он и не так сложен, как вам представляется сейчас. В конечном счете все равно есть два мира.
— Мы и Америка? — улыбнулся Крахмальников.
— Нет, это примитивно. Я имею в виду добро и зло. Мы с Америкой чаще в одном мире. Но не в этом суть. Знаете, каждому из нас надо ответить себе на один вопрос — я с Россией или против нее?
— Я с Россией.
— Вот и договорились. Значит, вы за сильную державу, за богатую жизнь, за покой в доме… Впрочем, это риторика — кто же против? Вы меня спросите — а как я себе это представляю?..
— Да, спрошу.
— Знаете, почему не проходит закон о земле? — вдруг поменял тему президент.
— Коммунисты уперлись, — пожал плечами Крахмальников.
— Я серьезно, — укоризненно посмотрел на него президент.
— Менталитет? — спросил Леонид с чуть заметной улыбкой.
— А это вовсе не смешно, — качнул головой президент. — Вы ведь знаете историю. Тысячелетнее рабство. Это уже в крови. Людям не нужна земля. Они не хотят быть хозяевами. Да трезво посмотрите на Россию, Леонид Александрович, — это “страна господ, страна рабов”. Раб не хочет работать. Он не верит в работу, не верит в перспективу честного труда. Ему надо сейчас и много. Он идет в разбойники.
Крахмальников скривил губы.
Президент заметил его гримасу.
— Вы завтра выйдете к этому народу и скажете: вас за рабов считают. С пафосом, с возмущением скажете. И все тоже возмутятся — ужас, как так, это стыдно! А стыдно врать народу и самому себе. Вон ваши романтики демократы до чего довели страну! Нам надо веками вести людей к свободе. Веками, понимаете?! Ведь они свободы не понимают — они понимают волю, вольницу! И подло кричать им: вы свободны.
— Я могу с вами поспорить, — сказал Крахмальников.
— Конечно, конечно, можете. Но мы делаем дело, а вы спорите. Я не стану с вами спорить, Леонид Александрович. Я просто зову вас с собой — не на баррикады, а к делу, к долгому, муторному, тяжелому и неблагодарному труду.
— Я давно снял погоны, — заметил Крахмальников. — А вы?
— Погоны в России еще никому не помешали.
— Раб боится силы?
— Раб ее уважает. Заметьте, я честен с вами. Впрочем, это моя обязанность. Но если вы меня правильно поймете, то не станете пользоваться моей честностью. Потому что я России желаю добра. Знаете, Леонид Александрович, мир действительно двухполюсный — так вы сейчас на стороне зла.
— Тут все еще проще, — возразил Крахмальников. — Есть два человека — Булгаков и Казанцев. Мне придется выбирать между ними.
— Нет, Булгаков и коммунист Стрекалин. Казанцев отказался от выборов. Из двух зол выбирают меньшее.
— Значит, Булгаков? Значит, не добро и зло, а из двух зол?
— Вот видите, мир куда сложнее, — усмехнулся президент.
Дюков, который за время всего разговора не проронил ни слова, поднялся со стула.
— Да-да, я знаю, время, — кивнул президент. — Так вы подумайте, Леонид Александрович. Вы нам очень нужны. Я бы хотел, чтобы вы вошли в нашу команду. Только — не говорите мне, что ваша команда — телезрители. Это пустота, аморфность и отсутствие собственного мнения.
— А вы уверены?
— В чем?
— Просто — уверены? У вас нет сомнений?
— Это опять нечестно, Леонид Александрович. Впрочем, в одном я уверен: я хочу быть честным до конца не только с вами, но и с собой, и со страной.
— Я подумаю, можно?
— Нужно. Потому что никаких сладостей я вам не предлагаю. Надо из сортиров дерьмо выгребать. Вот что надо делать, Леонид Александрович. Кстати, что за чертовщина там в Питере творится?
— Вам лучше знать.
— Нехороший намек. Я вас похвалить хотел. Мне ваши репортажи больше других нравятся. Кстати, это еще одна причина, почему я вас в команду зову.
— Долго думать не советую, — сказал Дюков, когда Крахмальников забирал в его кабинете свой плащ. — Нам тянуть кота за хвост ни к чему. Да и вам. Кстати, завтра у вас на канале собрание. Я обязательно приеду. Постарайтесь там и поставить точки над “и”.
Леонид шел по кремлевскому уже темному плацу совершенно растерянный. Но одна мысль была отрадной. Он подумал, что России наконец повезло с президентом.
Москва
— Яков Иванович, вызывали? — просунулась в дверь бородатая физиономия Захарова.
— Вызывал, — кивнул Гуровин. — Садись, Альберт, у меня к тебе конфиденциальный разговор.
Альберт сел и уставился на босса. Гуровин предупредил, что о его просьбе никто не должен знать, да и самому Альберту нужно забыть о ней как можно скорее. Он получит задание, но отнюдь не творческого характера.
Гуровин сообщил, что осведомлен о том, что в настоящее время в Москве находится человек по фамилии Учитель. Он компаньон “Дайвер-холдинга”, и друзья, обеспокоенные его долгим отсутствием, хотят разыскать его в столице. Конечно же они могли бы обратиться в милицию, но не желают этого делать, подозревая, что если господин Учитель скрывается, значит, у него есть на это веские причины. Не исключено, что он попал в лапы криминальных элементов. Такое, к сожалению, случается. Поэтому акционеры попросили Якова Ивановича разыскать господина Учителя.
— Ты уже много лет ведешь на телевидении криминальную тематику, — сказал Яков Иванович. — Наверняка наработал связи в органах. Так?
Альберт кивнул.
— Ты не мог бы обратиться к своим приятелям с просьбой без лишнего шума узнать, где в Москве остановился этот Учитель, все ли у него в порядке и вообще, жив ли он?
Альберт задумался.
Это нужно сделать срочно, — напомнил Гуровин.
— У меня есть один человек. Очень надежный. Но… — замялся Альберт.
— О чем речь! — понял Гуровин и выложил на стол несколько зеленых сотенных купюр. — Этого хватит?
— Не знаю, — начал набивать цену Альберт.
— Жаль. — Молниеносным движением Гуровин убрал деньги со стола. — Больше я дать не могу. Придется подумать о ком-нибудь другом.
Альберт поправил круглые очки на носу:
— Думаю, за эту цену я сумею договориться…
— Отлично. — Доллары снова появились на полированной поверхности. — Здесь пятьсот. Единственное условие — не поднимать волны и все узнать быстро.
— Сутки даете? — деловито поинтересовался Альберт.
Яков Иванович с сомнением посмотрел на своего подопечного:
— Успеешь?
— Что за вопрос? Я хотел бы только уточнить, когда приехал этот человек?
— Вчера.
Гуровин продиктовал Альберту все адреса и телефоны, которые дал ему Пинчевский, и предупредил:
— Только умоляю — это очень важно. Если не сможете найти Учителя живым, то хотя бы мертвым.
— Вызывал, — кивнул Гуровин. — Садись, Альберт, у меня к тебе конфиденциальный разговор.
Альберт сел и уставился на босса. Гуровин предупредил, что о его просьбе никто не должен знать, да и самому Альберту нужно забыть о ней как можно скорее. Он получит задание, но отнюдь не творческого характера.
Гуровин сообщил, что осведомлен о том, что в настоящее время в Москве находится человек по фамилии Учитель. Он компаньон “Дайвер-холдинга”, и друзья, обеспокоенные его долгим отсутствием, хотят разыскать его в столице. Конечно же они могли бы обратиться в милицию, но не желают этого делать, подозревая, что если господин Учитель скрывается, значит, у него есть на это веские причины. Не исключено, что он попал в лапы криминальных элементов. Такое, к сожалению, случается. Поэтому акционеры попросили Якова Ивановича разыскать господина Учителя.
— Ты уже много лет ведешь на телевидении криминальную тематику, — сказал Яков Иванович. — Наверняка наработал связи в органах. Так?
Альберт кивнул.
— Ты не мог бы обратиться к своим приятелям с просьбой без лишнего шума узнать, где в Москве остановился этот Учитель, все ли у него в порядке и вообще, жив ли он?
Альберт задумался.
Это нужно сделать срочно, — напомнил Гуровин.
— У меня есть один человек. Очень надежный. Но… — замялся Альберт.
— О чем речь! — понял Гуровин и выложил на стол несколько зеленых сотенных купюр. — Этого хватит?
— Не знаю, — начал набивать цену Альберт.
— Жаль. — Молниеносным движением Гуровин убрал деньги со стола. — Больше я дать не могу. Придется подумать о ком-нибудь другом.
Альберт поправил круглые очки на носу:
— Думаю, за эту цену я сумею договориться…
— Отлично. — Доллары снова появились на полированной поверхности. — Здесь пятьсот. Единственное условие — не поднимать волны и все узнать быстро.
— Сутки даете? — деловито поинтересовался Альберт.
Яков Иванович с сомнением посмотрел на своего подопечного:
— Успеешь?
— Что за вопрос? Я хотел бы только уточнить, когда приехал этот человек?
— Вчера.
Гуровин продиктовал Альберту все адреса и телефоны, которые дал ему Пинчевский, и предупредил:
— Только умоляю — это очень важно. Если не сможете найти Учителя живым, то хотя бы мертвым.
Далеко от Москвы
За окном проплыла деревушка с редкими огоньками. Увидев ползущую по рельсам железную махину, возмущенные гуси, важно расхаживающие возле насыпи, подняли гогот. Но их сердитые голоса потонули в перестуке вагонных колес.
Они тряслись в поезде почти сутки. Равномерный стук колес, сменяющие друг друга картины за окном почти что совсем успокоили Алину. Ей казалось, что Москва, неприятности, вчерашний побег остались где-то в другой жизни. Хотя до Одессы время еще оставалось, Алина начала потихоньку собираться.
Все уже позади. Они рассудили так: сначала Одесса (Алинина прихоть, на родину захотелось), немного солнца, моря и бычков с Привоза. Потом поедут в Штаты, где благодаря Джейн у Саши недвижимость и счет в банке. Но это не значит, что Алина собирается сидеть там без работы. По специальности, конечно, вряд ли устроится. Но она человек общительный, в деньгах не нуждается, можно заняться волонтерством в какой-нибудь русскоязычной общине. Короче, со скуки не пропадет. Саша тоже. В конце концов, у них есть журналистский опыт. Бог даст, устроятся на какую-нибудь студию. А нет — и не надо. Выживут.
Новая жизнь! Алина рассмеялась, вспомнив, как именно начиналась новая жизнь.
— Все, — сказал тогда Казанцев, — бросаю все к черту, уезжаю в Бердичев.
— Саш, отличная идея! — обрадовалась Алина. — Как в анекдоте. Но на самом деле никто не пробовал бросить все к черту и махнуть в Бердичев. А мы возьмем и поедем, а?
Правда, потом она все-таки решила отправиться не в Бердичев, с которым ее ничто не связывало, а в Одессу, тем более что это от Бердичева близко.
Они бы покинули Москву сразу, еще днем, как только Казанцев вернулся от президента. Но Саша решил-таки перед отъездом поговорить с Антоном, старинным своим другом.
Что-то у них в последнее время не заладилось, и Казанцев намеревался выяснить отношения. Алина терпеть не могла этого типа за жлобство и самоуверенность и отговаривала Казанцева. Но Саша уперся, сказал, что, во-первых, они с Антоном давние друзья, Балашов умный, честный человек и хороший профессионал и Саша просто обязан понять, что произошло. Сколько Алина ни объясняла ему, что Балашов элементарно продался, Саша не верил и пошел на встречу с Антоном в бар “Аполлон”.
В назначенное время Казанцев вышел на минуточку в туалет. Но толкнул не ту дверь, где красовался джентльмен в шляпе и с трубкой в зубах, а ту, на которой был нарисован милый женский профиль. В дамской комнате его ждала Алина с комплектом женской одежды в стиле “унисекс”. Саша переоделся, засунул свои шмотки от Версаче в унитазный бачок (туфли жалко, хорошие были туфли), накрасился, напялил парик и в обнимку с Алиной, нежно воркуя, вышел из туалета. На них никто не обратил внимания. Кого теперь удивляют лесбиянки?
На метро они доехали до Киевского вокзала, где уже стоял готовый к отправлению состав. Проводница дико посмотрела на женщину, протянувшую ей мужской паспорт и для убедительности снявшую парик.
— Ну, блин, эти голубые, — сказала она напарнице, — оборзели вконец. По городу так ходят, представляешь?
— Москва…
* * *
Поезд замедлил ход.
— Это какая станция? — спросил Казанцев.
— Раздельная, — ответила Алина. — Теперь скоро;
Мимо окна поплыли станционные постройки. Вагонное депо, локомотивное депо, горка… Показались вокзальные здания. По платформе забегали пассажиры, встречающие-провожающие, торговки с горячей картошкой в банках, буханками хлеба, сигаретами и пивом. Размахивали газетами и брошюрами с кроссвордами мальчишки. Поезд дернулся и остановился.
Они тряслись в поезде почти сутки. Равномерный стук колес, сменяющие друг друга картины за окном почти что совсем успокоили Алину. Ей казалось, что Москва, неприятности, вчерашний побег остались где-то в другой жизни. Хотя до Одессы время еще оставалось, Алина начала потихоньку собираться.
Все уже позади. Они рассудили так: сначала Одесса (Алинина прихоть, на родину захотелось), немного солнца, моря и бычков с Привоза. Потом поедут в Штаты, где благодаря Джейн у Саши недвижимость и счет в банке. Но это не значит, что Алина собирается сидеть там без работы. По специальности, конечно, вряд ли устроится. Но она человек общительный, в деньгах не нуждается, можно заняться волонтерством в какой-нибудь русскоязычной общине. Короче, со скуки не пропадет. Саша тоже. В конце концов, у них есть журналистский опыт. Бог даст, устроятся на какую-нибудь студию. А нет — и не надо. Выживут.
Новая жизнь! Алина рассмеялась, вспомнив, как именно начиналась новая жизнь.
— Все, — сказал тогда Казанцев, — бросаю все к черту, уезжаю в Бердичев.
— Саш, отличная идея! — обрадовалась Алина. — Как в анекдоте. Но на самом деле никто не пробовал бросить все к черту и махнуть в Бердичев. А мы возьмем и поедем, а?
Правда, потом она все-таки решила отправиться не в Бердичев, с которым ее ничто не связывало, а в Одессу, тем более что это от Бердичева близко.
Они бы покинули Москву сразу, еще днем, как только Казанцев вернулся от президента. Но Саша решил-таки перед отъездом поговорить с Антоном, старинным своим другом.
Что-то у них в последнее время не заладилось, и Казанцев намеревался выяснить отношения. Алина терпеть не могла этого типа за жлобство и самоуверенность и отговаривала Казанцева. Но Саша уперся, сказал, что, во-первых, они с Антоном давние друзья, Балашов умный, честный человек и хороший профессионал и Саша просто обязан понять, что произошло. Сколько Алина ни объясняла ему, что Балашов элементарно продался, Саша не верил и пошел на встречу с Антоном в бар “Аполлон”.
В назначенное время Казанцев вышел на минуточку в туалет. Но толкнул не ту дверь, где красовался джентльмен в шляпе и с трубкой в зубах, а ту, на которой был нарисован милый женский профиль. В дамской комнате его ждала Алина с комплектом женской одежды в стиле “унисекс”. Саша переоделся, засунул свои шмотки от Версаче в унитазный бачок (туфли жалко, хорошие были туфли), накрасился, напялил парик и в обнимку с Алиной, нежно воркуя, вышел из туалета. На них никто не обратил внимания. Кого теперь удивляют лесбиянки?
На метро они доехали до Киевского вокзала, где уже стоял готовый к отправлению состав. Проводница дико посмотрела на женщину, протянувшую ей мужской паспорт и для убедительности снявшую парик.
— Ну, блин, эти голубые, — сказала она напарнице, — оборзели вконец. По городу так ходят, представляешь?
— Москва…
* * *
Поезд замедлил ход.
— Это какая станция? — спросил Казанцев.
— Раздельная, — ответила Алина. — Теперь скоро;
Мимо окна поплыли станционные постройки. Вагонное депо, локомотивное депо, горка… Показались вокзальные здания. По платформе забегали пассажиры, встречающие-провожающие, торговки с горячей картошкой в банках, буханками хлеба, сигаретами и пивом. Размахивали газетами и брошюрами с кроссвордами мальчишки. Поезд дернулся и остановился.