Андреев Олег. Телевидение

   — Безобразие! — возмутилась Галина Юрьевна. — Составляли же график дежурства! Всех поувольнять, к чертовой матери!
   Гуровин промолчал. Он решил, что завтра же этой бабы здесь не будет.
   — Алла Макарова? — предложил кто-то.
   — Нет, только не Макарова! — взвизгнула Загребельная.
   — Да, Алла, — отрубил Гуровин.
   Прервали показ “Правосудия по-техасски”. Алла заняла место за столом ведущего новостей. Червинский сел за режиссерский пульт, ассистент режиссера сообщила в аппаратную записи:
   — Пошла заставка.

Москва

   — Мне необходимо позвонить, — сказал Крахмальников.
   — Ничего, успеется, Леонид Александрович, — виновато улыбнулся следователь. — Я понимаю, у вас дела не в пример нашим. У нас — делишки.
   — Да мне не по делу, — объяснил Крахмальников. — Жене надо сообщить. Зачем у меня забрали мобильный?
   — Не положено, — пожал плечами следователь.
   — А я что, обвиняемый?
   — Обвиняемый в суде. У нас подозреваемый.
   — Я подозреваемый?
   — Пока нет. Все от вас зависит.
   — Подождите, что от меня зависит? Я не понимаю..
   — Это потом, Леонид Александрович, ладно? Вы мне еще раз расскажите, как вы вышли, что было.
   — Да я уже рассказывал…
   — А вы еще раз.
   — У меня с Булгаковым был прямой эфир. После передачи я вызвался его проводить, мне надо было поговорить с ним.
   — О чем?
   — О выборах, о будущих передачах… Ну есть.., были у нас с ним дела…
   — Какие дела?
   — Общие.., телевизионные дела.
   — Какие?
   — Он одно время активно спонсировал наш канал. Входил даже в общественный совет.
   — Рекламу вам давал, да?
   — Да, политическую, как и на другие каналы.
   — Еще что?
   — А потом как-то наши дороги разошлись.
   — Почему?
   — Мы стали поддерживать другого кандидата.
   — Кого?
   — Казанцева. Александра Казанцева.
   — А, да-да… Ну и?
   — Что, простите?
   — Курите? — спросил следователь.
   — Нет.
   — Хорошо. Так что у вас с ним были за дела?
   — Мы решили снова поддерживать его кандидатуру. Вот об этом я ему хотел сообщить, договориться о встрече.
   — На улице договориться?
   — По дороге.
   — А в кабинете нельзя было?
   — Почему? Можно. Только мой кабинет на третьем этаже, а Булгаков торопился.
   — Он торопился?
   — Да.
   — Почему вы так решили?
   — Потому что он мне так сказал.
   — Так вы, значит, вместе вышли на улицу?
   — Да.
   — И как вы шли? Ну кто первый, кто потом?
   — Он первый, за ним секретарь, кажется. Потом — я.
   — А охранники?
   — Охранники позади нас.
   — Ага! Охранники сзади. Вот так? — Следователь двинул по столешнице бумажку к Крахмальникову.
   Леонид посмотрел. Пять кружочков, возле каждого буква.
   — Да, вроде так.
   — Леонид Александрович, — сказал следователь, забирая бумажку, — у меня магнитофон работает. Я вам говорил?
   — Да.
   — Он все записывает.
   — И что?
   — Можно все сказать, он все запишет. А можно его выключить.
   — И тогда он записывать не будет.
   — Да. Выключить?
   Крахмальников внимательно посмотрел на следователя. Что-то до него стало доходить. Что-то следователь ему хотел все время сказать.
   — Простите, не знаю, как вас…
   — Андрей.
   — По батюшке? , — Обойдусь.
   — Андрей, у меня что-то не так?
   — Ну безвыходных положений не бывает.
   — Вот как? А у меня близко к тому?
   — Я ж говорю.
   — Объясните.
   Следователь почесал затылок, помял лицо, посмотрел в окно. Выключил магнитофон. Потом уставился на Крахмальникова и выдвинул из-под стола три пальца.
   — Три чего? — спросил Крахмальников. — Сотни? Штуки?
   — Мгм.
   — Рублей, долларов?
   — Мгм.
   — Завтра, — сказал Крахмальников. — У меня с собой нет.
   — Не. Завтра — нет. Надо как-то сейчас.
   — Как?
   — Придумайте что-нибудь. Позвоните жене. Или на работу. Не, лучше жене. Она у вас кто?
   — Журналистка.
   — Не. Друзья есть?
   — Есть… Но не в Москве.
   — Надо что-то придумать.
   Крахмальников полез в карман — у него с собой было пятьсот рублей и сто пятьдесят долларов.
   — Это все.
   — Не. Нужно достать.
   — Я не знаю как.
   — Хорошо, — сказал следователь.
   Встал и вышел из кабинета.

Москва

   — Подготовьте площадку к вечерним новостям, — распорядился Червинский. — И, слышишь, Мить, дай прожектор не тысячный, а двухтысячный. А фоном пустим не вечерний город, а что-нибудь такое.., кровавое…
   — Может, толпу? — предположил компьютерщик Лева. — У меня есть хорошая толпа.
   — Слишком пестро получится, — засомневался Игорь.
   — Почему пестро? — бесцеремонно вмешалась Савкова. — Наоборот, толпа — это напряжение.
   — Лен, — повернулся к ней Игорь, — я в твою работу вмешиваюсь? И ты в мою не вмешивайся. Тексты готовь.
   — Ты мне не указывай, что делать, — разозлилась редактриса. — Я тебе по-хорошему советую…
   — И я по-хорошему. Не мешай, пожалуйста.
   — Значит, Долгова тебе не мешала, а я мешаю!
   — У Ирины Васильевны был вкус, — бестактно встрял осветитель.
   — А у меня, значит, нет? Хорошо, я тебе это припомню.
   Оскорбленная Савкова хлопнула дверью.
   — Нет, так работать невозможно, — психанул Червинский. — Каждая вошь из себя великую тварь строит. Она ж все жилы вытянет, будет теперь за каждым шагом следить, вынюхивать… И кто здесь теперь остался? — продолжал возмущаться Червинский. — Долгову уволили, Алка уходит… С кем общаться? С этой змеюкой подколодной? Представляешь, она меня сегодня Загребельной заложила. А я и выпил-то всего ничего.
   И от этого воспоминания мысль косо пришла к выводу, что надо бы выпить.
   Червинский отправился в буфет, но не успел покинуть студию, как его позвали к телефону. Звонила Долгова.
   — Игорь, — закричала она, — как здорово, что я тебя застала! Слушай, тут мне предложили такое дело! Короче, хочешь работать на производстве рекламы? Оплата хорошая, условия тоже.
   — Ирина Васильевна, только что вас вспоминал! — обрадовался Червинский. — И думал, куда податься из этого гадюшника. А что за реклама?
   — Обычная реклама, ролики. Ты человек с клиповым мышлением, у тебя получится. Это фирма “КВИН” — они рекламировались у нас — хочет открыть рекламное агентство. Лицензия на производство видеопродукции есть. Аппаратуру купят. Студию оборудуют. Меня пригласили возглавить отдел. Нужна команда. Идешь?
   — Ну не знаю, — засомневался Игорь.
   — Он еще думает! — воскликнула Долгова. — Я уже говорила с руководством о твоем фильме, возможно, они спонсируют производство, нужно только познакомиться V, проектом…
   — Ирина Васильевна, — расцвел Червинский, — даже не знаю, как мне вас…
   — Потом, все потом, — прервала его Долгова. — И еще оператор нужен. Подумай, а?.. Погоди-ка… — Игорь услышал, как она переговаривается с кем-то, кто находится рядом. — Бери сейчас такси и дуй сюда. Можешь?
   — Не могу, Ирина Васильевна, вечерние новости, — взвыл от досады Червинский.
   — Черт, ладно, я сейчас сама приеду… Я этот “Дайвер” ополовиню!

Москва

   Крахмальникову было даже интересно. Вот так, оказывается, просто. Неужели этот парнишка считает, что все ему сойдет с рук? Веселый пацан.
   Вошел милиционер, порылся у следователя в столе.
   — А где Андрей? — спросил.
   — Вышел, — пожал плечами Крахмальников.
   — Встань-ка, — попросил милиционер. — В шкаф надо…
   Крахмальников отодвинулся вместе со стулом. Милиционер распахнул створки, нашел на полке увесистый справочник. Положил его на стол. Рядом положил фуражку.
   Крахмальников с еле заметной ухмылкой наблюдал, как тот, слюнявя пальцы, внимательно листает справочник.
   — Что-то ищете? — спросил Крахмальников.
   — Че ты сказал?
   — Я спросил — ищете что-то?
   Милиционер без размаха, но очень сильно двинул Леонида справочником по лицу. Крахмальников упал со стула.
   Сначала ему показалось, что произошла какая-то дикая случайность, несуразица.
   Он все еще с ухмылкой поднял голову. Милиционер наклонился и еще раз, теперь уже с замахом, ударил Крахмальникова справочником по затылку.
   — Че ты мне сказал? А? Ты думаешь, что ты тут говоришь? — строго спросил милиционер. И снова замахнулся справочником.
   Крахмальников закрыл голову руками. Этого милиционеру и было надо. Он саданул ботинком в живот Леониду. Тот задохнулся, стал хватать ртом воздух.
   — Ты думай, что говоришь вообще. Че ты тут? Сильно крутой, да? Оскорблять он меня будет. Милиционер присел на корточки.
   — Че там у тебя? — спросил он, отнимая руки Леонида от живота. — Ну ладно, все, покажи.
   Крахмальников опустил руки. Милиционер снизу коротко ткнул кулаком в солнечное сплетение.
   — Тихо-тихо-тихо, — почти ласково проговорил он. — Че ты пыхтишь? Успокойся. Пыхтеть тут не надо. Это тебе не бордель. Это милиция, понял? Давай, все, вставай. И больше так не груби, понял?
   Милиционер положил справочник в шкаф, надел фуражку и вышел.
   У Крахмальникова задрожали губы. Подлые, слабые, позорные слезы покатились из глаз. Не от боли, конечно. Изворотливый ум его метался в догадках — кто? Кто его заказал? Не могли же эти поганые менты на собственный страх и риск… Не посмели бы. Кто? Дюков, Гуровин, может, Булгаков…
   Ах да, Булгаков убит.
   Ну и что?! Он мог заказать раньше.
   Крахмальников сел за стол, тяжело облокотился, голова гудела.
   — Заждались? — вернулся следователь. — Извините, начальство. Так на чем мы остановились?
   — У меня нет с собой денег, — сказал Крахмальников.
   — Какие деньги? Вы что, Леонид Александрович? Я вас про деньги разве спрашивал? — Он смотрел Леониду прямо в глаза Чистым и честным взглядом.
   — Слушай, Андрей, — тихо произнес Крахмальников. — Не знаю, кто тебе меня заказал, но неужели ты серьезно думаешь, что все это так тебе сойдет с рук? Тебя же попрут из милиции.
   Он вдруг сам понял смехотворность этой угрозы. Кого сейчас в милицию заманишь?
   — Тебя посадят, — добавил он.
   — Вот тут распишитесь. — Следователь положил перед Крахмальниковым протокол.
   — Я ничего не буду подписывать.
   — Тогда напишите, пожалуйста, что с протоколом не согласны.
   — Я напишу, что меня избили в милиции.
   — Да-да, пишите.
   Крахмальников склонился над бумагой. Перед глазами все плыло. Взгляд никак не мог сфокусироваться. Текста он не видел и наклонился еще ниже.
   Стол вдруг стремительно взлетел к его лицу. На протокол капнула кровь из носа.
   — Ты оборзел, журналюга?! — вскочил следователь. — Ты что мне протокол измазал? Нажрался, так и скажи! Валяется хрен знает где, а потом протоколы пачкает!
   Он с какой-то неимоверной проворностью вскинул ногу над столом и ударил каблуком Крахмальникова прямо в зубы.
   Вскинув руки, Леонид с грохотом завалился на спину, ударился затылком и на секунду потерял сознание. Или на час..

Москва

   Узнав о смерти Алика, Яков Иванович растерялся. Что он теперь скажет Тимуру? Остается ли в силе то условие — вы нам Алика, мы вам акции? А если Тимур передумает — что тогда? На пенсию?
   В кабинет неслышно вошла Галина Юрьевна, села перед Гуровиным за стол.
   — Яша, — устало проговорила она, — поезжай домой. Ты неважно выглядишь.
   Яков Иванович подошел к висящему на стене зеркалу. Откуда-то из Зазеркалья на него глянуло постаревшее и посеревшее лицо с горькими морщинами у рта и мешками под глазами. Только глаза-маслинки оставались такими же, как много лет назад, даже белки не пожелтели от времени.
   За этим пожилым человеком с живыми глазами маячила в зеркале фигура немолодой, погрузневшей женщины, которая когда-то много лет назад уложила его к себе в постель и с тех пор держала при себе на коротком поводке. А может, он ее держал — кто теперь разберет?
   — Галя, — сказал вдруг Яков Иванович, — я все тебя хотел спросить: ты меня любила когда-нибудь? Галина Юрьевна удивленно вскинула брови:
   — Бог с тобой, что за глупый вопрос? Мы столько лет вместе… И потом, я даже замуж не вышла.
   — Неужели из-за меня?
   — Конечно, — убежденно ответила Галина Юрьевна.
   Она и в самом деле нисколько в этом не сомневалась, потому что в принципе не знала, что такое любовь. Она любила цитировать кого-то из классиков, кажется Бальзака: “Любовь — это когда двое смотрят не друг на друга, а вместе в одну сторону”. Как “Рабочий и колхозница” скульптора Мухиной. Как Владимир Ильич Ленин и Инесса Арманд. Как она сама, Галина Юрьевна Загребельная, и Яков Иванович Гуровин. Она не забивала голову синтезом и анализом человеческих взаимоотношений. Вместе работают и вместе спят, — значит, любят. Вместе спят, но вместе не работают, — значит, паскудно развратничают. Категория жен стоит особняком. Это домработницы, которым платят натурой. Что еще может быть общего у супругов, Галина Юрьевна по причине своего устойчиво холостяцкого положения не представляла.
   — Галь, а если бы я вдруг потерял работу и здоровье, ты бросила бы меня? — продолжал допытываться Гуровин.
   — Что-то ты сентиментальничаешь, Яков, — педагогическим тоном заметила Галина Юрьевна.
   — А все-таки?
   Загребельная пожала плечами:
   — Нет, конечно.
   Яков Иванович задумчиво поглядел на нее. Он вдруг почувствовал острую жалость к этой нелепой бабе с ее совковыми замашками и монастырскими убеждениями. С ее верой в собственную непогрешимость. С ее одинокой девической кроваткой и безупречно убранной квартирой.
   — Иди сюда, — поманил он ее к себе. Галина Юрьевна покорно обошла стол, прижала голову своего старого и единственного любовника к животу. Наверное, и у нее в душе что-то дрогнуло, но она не умела это выразить словами. Она сказала:
   — Я слышала, Дюков звонил.
   — Да, приедет на собрание, — не сразу ответил расчувствовавшийся Гуровин.
   — Ты готов?
   — К чему?
   — К собранию, к чему же.
   — А ты?
   — Всегда готова.

Москва

   — Еще? Дать ему еще? — спросил кто-то неизвестный.
   — Дай, дай, — ответил знакомый, но совершенно невозможный здесь голос.
   Крахмальников открыл глаза, инстинктивно закрываясь руками.
   Но бить собирались не его. Здоровые мужики с квадратными челюстями метелили следователя Андрея. Тот молча принимал удары и заискивающе улыбался.
   Крахмальников потряс головой. Бред. Он, видно, еще не пришел в себя.
   — Еще? — спросил квадратный у кого-то, кто стоял у Крахмальникова за спиной.
   Леонид повернул голову и окончательно пришел к выводу, что бредит. Сложив руки на груди, на экзекуцию внимательно смотрел… Дюков.
   В нос Крахмальникову ощутимо ударил запах нашатыря. Он дернул головой и только сейчас заметил руку, которая подносила к его носу ватку. Рядом с ним на корточках сидела медсестра.
   — Ну как? Голова не кружится? — спросила она.
   — Кружится… — пробормотал Крахмальников.
   — Леонид Александрович! Ну слава богу, — обрадовался Дюков. — Хватит, — махнул он рукой квадратным. Те прекратили бить следователя. — Иди отсюда! — приказал Дюков.
   Следователь исчез за дверью, сказав напоследок:
   — До свидания.
   — Встать можете? — спросил Дюков.
   — Попробую.
   — А ему можно?
   Медсестра посмотрела Крахмальникову в глаза:
   — Можно. Ничего страшного.
   Квадратные помогли Крахмальникову подняться.
   Подвели к стулу, но у Крахмальникова, похоже, лицо стало таким испуганным, что Дюков скомандовал:
   — Ведите его в машину.
   Леонида уложили на заднее сиденье “мерседеса”. Дюков еще задержался в отделении. Когда появился на пороге, за ним вышли чуть ли не все милиционеры, включая начальников и постовых.
   — Я тебе покажу, если еще раз… — Дюков погрозил пальцем начальнику.
   — Виноват.
   — А своих архаровцев накажи. Я проверю.
   — Не сомневайтесь, сделаем в лучшем виде, — пообещал начальник:
   Дюков сел в машину, подал Крахмальникову отнятый милиционерами мобильник.
   — Позвонить хотите?
   — Нет, — помотал головой Леонид.
   — Тогда я позвоню. Как у Гуровина?
   С трудом вспомнив, Крахмальников назвал номер.
   — Яков Иванович? Дюков беспокоит… Нет, я по другому делу. У вас ведь сегодня собрание коллектива студии?.. Вот и хорошо, не надо отменять. Я хочу поприсутствовать. Да, сейчас будем.
   Он отключил телефон:
   — Ну, Леонид Александрович, как, сможете?
   — Что? — не понял Крахмальников.
   — Мы же договорились сегодня. Сейчас будем снимать Гуровина. Вы как?
   — Это он меня заказал?
   — Да никто вас не заказывал — самодеятельность МВД.
   — Их посадят?
   — А вы бы хотели?
   — Да!
   Дюков пожал плечами:
   — Вы правда этого хотели бы? Следствие, суд?
   — Да! Я бы этого хотел, — поднялся на локте Крахмальников.
   — И у вас есть доказательства?
   — Можем заехать в больницу. Там зарегистрируют побои.
   — Вот что наши менты научились делать, так это бить без следов, — сказал Дюков. — Не советую, Леонид Александрович. Их и так накажут. Подобное подобным. Только бить их будут куда сильнее, чем вас — Вот такое, значит, правовое государство? — еле выговорил Крахмальников.
   — Мы его только строим, — улыбнулся Дюков. — Вот построим, “посадим сад и еще в этом саду поживем”… Может быть.
   Машина с сиреной неслась к Останкину.
   — Ладно, — сказал Крахмальников. — Ладно. Я и сам хотел сегодня все закончить.
   — Это вы по поводу собрания?
   — По поводу.
   — Да уж чего тянуть, — кивнул Дюков. — Президент беспокоится.
   На полдороге Дюков остановил машину.
   — Придется вам начинать без меня. Я часам к девяти подъеду.
   — Да мы раньше и не начнем.
   — Вот и отлично. Пересаживайтесь в джип, вас довезут в лучшем виде.
   Ну и хорошо, подумал Крахмальников. Ну и отлично. Будет время хоть с мыслями собраться.
   Он вошел на студию с продуманным планом, но почему-то пошел не в свой кабинет, не к своим соратникам в информационный отдел, чтобы рассказать самым доверенным людям о том, что готовится, а свернул к гуровинскому кабинету.
   Загребельная, которая стояла, прижав голову Якова Ивановича к своему животу, моментально отпрянула, покраснела.
   — Ты что, Леня? — спросил Гуровин. — Дюков где?
   — Он приедет к девяти.
   — Ага, хорошо. — Яков Иванович нажал кнопку на селекторе. — Люба, сообщи всем, что собрание переносится… — Вскинул глаза на Крахмальникова. — На сколько?
   — Начнем в восемь, — предложила Загребельная. — Нам надо еще решить кадровые вопросы. Зачем Дюкову наши склоки?
   — Люба, в восемь начнем.
   — Яша, — сел к столу Крахмальников, — разговор есть.
   — Мне выйти? — спросила Загребельная.
   — Какая разница, — махнул рукой Крахмальников.
   — Выйди, — велел Гуровин. — Слушай из приемной.
   Загребельная возмущенно удалилась.
   — Да, Лень. Слушаю тебя. Что сказал Дюков?
   — Яша, пиши заявление. Ты уходишь из “Дайвера”.
   Гуровин наклонился поближе, словно не расслышал.
   — Опять? — спросил он.
   — Это уже не я решил.
   — Я-ясно… — протянул Гуровин. — А почему?
   — Ну не нравишься ты им.
   — А ты?
   — Я поменьше.
   — Я-ясно… — повторил Яков Иванович. — Ясненько.
   Тихо — Крахмальников даже не заметил — вошла Загребельная.
   — Садись, Галь. Давай сочинять заявление вместе. Тебя Леня тоже не оставит здесь, я так понимаю?
   — Да, — кивнул Крахмальников.
   — Н-нет! — дернула головой Загребельная. — Мы никуда не уйдем! Это вы уйдете, Леонид Александрович. Может быть, те, кто отдал вам эту команду, не в курсе дела, но Яков Иванович Гуровин — владелец контрольного пакета акций студии “Дайвер-ТВ”.
   Крахмальников повернулся к Загребельной. У нее был страшный вид. На белом лице одни глаза.
   — Владельцем девяноста восьми процентов акций “Дайвера”, — проговорил Крахмальников медленно, — является государство.
   — Ха! Ха! — выкрикнула Загребельная. — А почему не двухсот? Что за бред, Леонид Александрович?! Яша, скажи ему! Что ты молчишь?!
   — Леня, она права. Уралец отдал акции мне.
   — Когда? — улыбнулся Крахмальников.
   — Три часа назад. — Гуровин лукавил, но только чуть-чуть. Да, он так и не дозвонился до Тимура. Но ведь тот твердо обещал.
   Крахмальников спросил как раз об этом:
   — И у тебя есть документы?
   — Какие документы? Они в Екатеринбурге. Мы созванивались…
   — А у Дюкова есть.
   Загребельная ошалело переводила взгляд с Крахмальникова на Гуровина:
   — Какие документы? Какие документы?
   — Факс. Пришел еще утром. Пинчевский продает свои акции государству.
   — Ага) — обрадовалась Загребельная. — “Продает”! Значит, еще не продал! А нам… Якову Ивановичу обещали три часа…
   — Погоди, Леня, ты сказал — девяносто восемь. А Казанцев?
   — Вот с Казанцевым точно уже все решено. Он отдал акции в управление.
   — Яша, срочно звони Пинчевскому. Срочно, — схватила трубку и стала совать ее в руки Гуровина Загребельная.
   Тот послушно набрал номер.
   — Алле, — ответил сонный голос.
   — Тимур? — спросил Гуровин хрипло.
   — Да. Это кто?
   — Гуровин беспокоит. Я хочу вам сообщить, что… — он покосился на Крахмальникова, — наша договоренность выполнена. С нашей стороны.
   — Что? Вы нашли Алика?
   — Да! Да, нашли!
   — И где он?
   — Он… — Гуровин снова посмотрел на Леонида. — Он убит.
   В трубке долго молчали.
   — Кто убит? — спросил Крахмальников. — Булгаков?
   Гуровин кивнул.
   — Это правда? Это вы сделали? — спросил Тимур.
   — Можно и так сказать, — соврал Гуровин.
   — Вы лично?
   — Это не телефонный разговор.
   — Я проверю.
   — Конечно-конечно. Но теперь очередь за вами.
   — Что вы имеете в виду?
   — Мы говорили об акциях.
   — Ах, это… Получите вы свои акции, что вы волнуетесь. Тимур сказал — сделал.
   — Извините. Мне очень неловко, но я все-таки спрошу. До меня дошли слухи, что якобы вы вчера отправили факс в администрацию президента…
   — Вот суки, — неизвестно кого обругал Тимур. — Это липа.
   — Это липа! — озвучил Гуровин, прикрыв мембрану рукой.
   — Акции будут ваши.
   — Это слова, понимаете? А от этого много зависит.
   — Что зависит?
   — У нас сейчас будет собрание. Из администрации президента поступил приказ — меня уволить. Если акции у них, то они в полном праве.
   — А как же демократия? — хохотнул Тимур. — Что, коллектив проголосует против тебя?
   — Я не знаю.
   Опять на том конце провода повисла пауза. Гуровин поспешно полез в карман, зачем-то достал ручку, снова спрятал ее.
   — Так сделаем. Мы тут на Урале демократы. Если тебя народ не захочет, акции продадим президенту. Если оставит — пакет твой.
   И гудки.
   Гуровин положил трубку.
   — Ну что? — спросила Загребельная.
   — Нет, это невозможно, — развел руками Гуровин. — Ведь он твердо обещал, а теперь снова какие-то условия.
   — Какие, какие условия?
   Гуровин даже не взглянул в ее сторону:
   — Леня, ты будешь голосовать против меня?
   — Да.
   — И ты забыл, что я тебя вывел в люди, что я тебя… — Яков Иванович осекся. — Тогда все. Пинчевский сказал: если против меня будет коллектив, то они отдадут акции государству.
   Загребельная тяжело оперлась на стол.
   Крахмальников встал.
   — Яша, уйди сам, — посоветовал он.

Москва

   Едва вернувшись, Альберт Захаров и Антон Балашов уселись писать репортаж для ночного эфира. Антон выглядел совсем неважно: разбитая губа, выбитые зубы, синяк под глазом, распухшее ухо. К тому же дикая головная боль.
   — У тебя сотрясение, — диагностировал Червинский, выслушав рассказ об избиении. — Ты зря мотаешься. Тебе лежать надо.
   — Завтра ляжет, — ответил за Антона Захаров. — Сегодня выдаст сенсационный номер, а завтра — на больничный.
   Заглянул Крахмальников. Он искал Аллу, ему сказали, что она где-то на студии.
   — Леонид Александрович! — окликнул его Лобиков. — Ас вами что?
   Крахмальников потрогал разбитую губу. Совсем об этом забыл.
   — Упал.
   — Вы же не видели! — вскочил Антон. — Посмотрите!
   — А ты где пропадал? Из музея звонили.
   — Он герой сегодня, Леонид Александрович, — вступился Альберт. — Самого Учителя брал.
   — А Альберт мне помогал.
   — Ну! Блок-бастер прямо! — захохотал Альберт. — Мне Гуровин велел разыскать Учителя, вот и…
   — Какого учителя?
   Крахмальникову прокрутили снятый Иваном Афанасьевичем материал.
   — Да уж, денек сегодня. Сплошные сенсации.
   — Так это ж классно! — воскликнул Захаров. — Вот это и есть телевидение. А то в новостях идет одно и то же: приехал-уехал, депутаты проголосовали… А такого материала, как мы привезли, ни у кого нет и не будет.
   — Это точно, — кивнул Крахмальников.
   — Мы сперва хотели его загнать кому-нибудь, а потом подумали: пусть лучше у нас пойдет в спецвыпуске, правильно?
   Крахмальников усмехнулся:
   — Правильно. Значит, так, к ночному выпуску давайте репортаж, а потом сделаете передачу.
   Он понял, о ком на самом деле спрашивал Гуровина Тимур.
   Ах, Яша, Яша…
   …Аллу Крахмальников нашел в буфете. Та была пьяна и как-то излишне весела.
   — Пойдем, — позвал ее Крахмальников. — Мы не договорили.
   — Нет, Леня, мы договорили. Мы все договорили, а что не договорили.., тс-с, — приложила она палец к губам.