Анисимов Андрей. Восточное наследство

   — Погоди, подружимся, ты ко мне, я к тебе станем в гости ездить. На свете что кроме человеческой дружбы есть? Ничего. — Насыров по-крестьянски уважительно взял лепешку и стал разламывать ее на равномерные куски.
   Ерожин тоже отломил и пожевал. Еще теплая лепешка вкусом напоминала наши русские калачи.
   — Хороша! — похвалил Петр Григорьевич.
   — У дехканина лепешка — главная еда.
   Плов с мясом раз в неделю, по четвергам, а лепешка каждый день.
   — Не томи, Рафик Насырович, расскажи, нашли концы с пистолетом?
   Насыров подмигнул и добавил в опустевшие пиалы чая:
   — Какие вы, русские, нетерпеливые. Отдохни, покушай. Не убежит твой пистолет.
   У него история непростая. Пистолетик из Ферганской долины, и самый любопытный момент — ты хозяина знаешь.
   — Вахид?! — вырвалось у Ерожина. Он с того момента, как сосед по самолету сообщил название города, куда держал путь, все время думал о своем давнем узбекском друге. Хотелось, с одной стороны, найти Вахида, встретиться с ним. С другой — жгучий стыд за ту ночь, когда он воспользовался тем, что друг напился, гнал эту мысль прочь.
   — Черешню кушай, клубнику. У вас она еще когда будет. И цена в Москве другая, много не накупишь. — Насыров, казалось, специально тянул, томил гостя.
   — Я должен с ним увидеться, — решил Ерожин.
   — Я бы тоже не прочь с ним увидеться, — тихо сказал Насыров. — Да, боюсь, не получится… Ты вот все спрашиваешь, а у меня к тебе, уважаемый Петр-джан, вопросы есть. Ты спешишь, я не спешу. Но раз уж разговор пошел, скажи мне, как и где пистолет этот выстрелил?
   — Четыре дня назад из него человека убили.
   — Как убили, за что? Ты рассказывай и кушай ягоды.
   Насыров ел черешню и косточки аккуратно складывал на блюдце. Ерожин не имел умысла скрывать обстоятельства дела. Он в общих чертах обрисовал обстановку. Насыров задумался:
   — Теперь слушай. Три месяца назад Вахид исчез.
   — Как исчез? — не понял Ерожин. — Исчезнуть человек не может. Особенно человек из нашей системы.
   — Я другого определения дать не могу. Исчез и все.
   Чайханщик тем временем принес зелень — лук, петрушку, непонятную Ерожину темную листву регана, зеленые стрелки мяты. Насыров оторвал листик мяты, пожевал его и задумался.
   — Я тебе, Петр-джан, постараюсь события в их последовательности дать. Придется для этого изнанку нашей сегодняшней жизни приоткрыть. Сам понимаешь, начальству неприятно, когда чужаки в нашем грязном белье роются. Поэтому и тянули с ответом на ваш запрос. Если бы не звонок Грыжина, этому разговору не бывать. Понял?
   — Я понятливый.
   — Знаю. Грыжин так и сказал, что дальше тебя лишняя информация не пойдет. Одним словом, поручился за тебя. Ты у нас как птичка залетная. Прилетел, улетел. Станешь в Москве лишнее чирикать — меня подведешь. Мне ехать некуда. И до пенсии два года.
   — Рафик Насырович, я не журналист. Мое дело найти убийцу. Остальное меня не волнует. Трепаться не буду.
   Чайханщик принес на подносе две большие пиалы, уважительно поставил одну перед Насыровым, другую возле Ерожина:
   — Кушайте на здоровье.
   — Это и есть маш? — спросил Ерожин.
   — Нет, это супчик, шурпа. Надо сначала немного жидкого, вроде закуски. — Насырову явно не хотелось приступать к рассказу. Он похлебал шурпу. Ерожину пришлось последовать его примеру. Узбекский суп москвичу понравился. В меру острый бараний бульон хорошо ложился внутрь, готовя организм к следующему блюду. Насыров отставил кесу, так называются большие пиалы для супа, достал пачку «Мальборо» и с удовольствием затянулся.
   — Курю только после еды.
   Ерожин от сигареты отказался. Насыров наконец заговорил:
   — Вахид хорошо шел. Поднимался. Стал начальником экономического отдела. Раньше ОБХСС назывался. Сел на базар. Понимаешь, что это значит?
   — Не совсем, — признался Ерожин.
   — У нас доллары менять по закону нельзя.
   Валютная статья Союза не отменена. Но доллары, конечно, меняют. На каждом большом базаре сидит наш человек. Он и меняет. Государству польза, ну и место это, сам понимаешь, золотое. На черном рынке тоже шустрят. Но там можно на фальшивые нарваться или в камеру угодить. Поэтому все идут к нашим. Вахид три года на базаре отсидел. Новый дом себе построил. С начальством разбирался, пошел на повышение — начальником городского отдела"
   Став богатым человеком, он и наверху связи хорошие отладил. Три месяца назад его на повышение к нам в Ташкент перевели. Он у себя прощальный банкет, устроил. Вся городская знать ему уважение оказала. На другое утро в столице должность принимать, а он не приехал.
   Месяц ждали, не дождались. Должность его я принял. Вот и вся история.
   — Какие выдвигались версии? — спросил Ерожин.
   — Версий нет, — Насыров затянулся, пустил дым и загасил сигарету о косточки черешни.
   — Может, на базаре с местными авторитетами запутался, они с ним и разобрались? — предположил Ерожин первое, что пришло в голову.
   — Отпадает. С авторитетами говорили. Они все у него в друзьях. Иначе три года на базаре не продержишься. Он год после базара в начальниках ходил. Нет, убивать его там никому выгоды не сулило. Город небольшой, любой крупный передел заметен. Главный милиционер — фигура.
   — Странно, — Ерожин задумался. — У вас, Рафик Насырович, есть соображения?
   — Вот и я говорю — странно. Человек богатый. Все имел, в столицу перевели. Карьера ждет, а он исчезает. Вообще, в жизни Вахида много странного. Жена от него сбежала. Дочь один растил. Дочь, говорят, приблудная, на русскую похожа.
   Ерожин отвернулся, чтобы не выдать смущения. Помог чайханщик, принес блюдо дымящегося маша.
   — Вот и еда, — потер руки Насыров. — Маш — это маш!
   — Объясни, что за угощенье, Рафик-джан, из чего приготовлено? — Ерожин с удовольствием сменил тему.
   — Маш — это мелкий горошек, вроде вашей чечевицы. Блюдо это древнее, к нам из Египта пришло. — Махмуд принес таз с водой, Насыров вымыл руки. — Мы руками едим.
   Тебе могут ложку дать. Мы не неволим.
   — А вилку можно? — попросил Ерожин.
   Ели молча. Блюдо Петру Григорьевичу понравилось, но он думал, как продолжить разговор, чтобы не выдать волнения.
   — Выходит, дочка сиротой осталась.
   Сколько же ей лет?
   — Девица большая. Замуж пора. Только плохо о ней говорят. Кушай, Петр-джан. Маш надо горячим есть. Еще наговоримся.
   — Трудно представить, чтобы Вахид вместо Ташкента махнул в Москву и занялся разбоем, — вслух размышлял Ерожин.
   — Глупость. Зачем ему деньги? Он нас с тобой мог купить и еще десяток таких, как мы, — сообщил Насыров, вновь совершая омовение и разливая чай.
   — Мне надо съездить на место, в Ферганскую долину. Не будет возражений? — спросил Ерожин, отодвигая тарелку.
   — Зря не докушал маш, Петр-джан, — покачал головой Насыров. — Такой маш только Махмуд мастер готовить.
   — Больше не могу, — взмолился Ерожин, — обожрался, боюсь, с места не встану.
   — А ты не спеши, чай пей, фрукты кушай.
   Еда времени требует. Вы в Москве привыкли глотать, как куры. Ни вкуса, ни удовольствия от еды не получаете. Еду нам Аллах дает, вам — Христос. Богов уважать нужно. А в Фергану почему не съездить? Сейчас из Управления позвоним, тебе бумагу напишем. Перед тобой все двери откроются. И мне поможешь.
   Дело Вахида на мне висит. Говорят, ты мастер — вот и поработай.
   Насыров достал из кармана мобильный телефон и вызвал шофера.
   Поезд отходил вечером. Ерожин решил не ждать и ехать автобусом. Он успел на автовокзал за пять минут до отхода. Автобусное сообщение сильно подорожало, и большинство предпочитало поезд. Ерожин устроился у окна.
   Соседнее кресло пустовало. Выехав из города, львовский автобус разогнался. Но трасса в два ряда не позволяла легко совершать обгон. Автобус, уткнувшись в грузовик, тормозил и долго тащился, пытаясь найти свободный участок для обгона.
   Непривычный к обильным завтракам, Ерожин маялся от тряски и млел от жары. Наконец дрожь машины его усыпила. Он не знал, сколько времени спал. Проснулся от холода.
   Автобус мчал через темные хлопковые поля.
   Солнце село, и сразу похолодало. Пассажиры принялись закрывать окна и кутаться. Ерожин тоже опустил окно и надел пиджак Приехали поздно ночью. «Волга» начальника городского отдела дежурила на автовокзале. Калиджон Ухунбаев дремал рядом с водителем. Начальник мог прислать машину с водителем и спокойно спать в своей кровати. Но гость из Москвы требовал уважения. Что-что, а уважение в Узбекистане оказывать умеют.
   По дороге в гостиницу Петр Григорьевич вглядывался в окно, пытаясь припомнить улицы. Но то ли ночь меняла очертания, то ли за двадцать два года город сильно изменился, но Ерожин ничего не узнавал. Калиджон пригласил гостя остановиться у него дома. Ерожин усмехнулся, припомнив опыт предыдущего приезда, и вежливо отказался. В «люксе» Интуриста горячую воду давали только по утрам.
   В этом его заверила коридорная. Петр Григорьевич распрощался с гостеприимным начальником, наскоро умылся и завалился спать.
   Утром воду действительно дали, о чем сообщила та же коридорная громким стуком.
   Ерожин сперва хотел ее обругать, он не успел выспаться, но вместо этого поблагодарил и пошел в душ. С трудом отладив температуру воды, Петр Григорьевич не спеша и с удовольствием помылся. Вот когда пригодился весь нехитрый набор, собранный в дорожном чемоданчике. Облачившись в чистое белье и рубашку, Ерожин понял, что можно жить дальше. Он" спустился вниз и хотел немного пройтись по городу Но в холле гостиницы к нему с улыбкой до ушей бросился молодой человек в милицейской форме и сообщил, что машина у подъезда и москвича ждут в отделе.
   В огромном кабинете начальника выстроился весь личный состав. Калиджон каждого представлял Ерожину, и тот жал протянутые руки. После торжественного представления гостю предложили поехать позавтракать. Но Ерожин, вспомнив вчерашнюю трапезу, наотрез отказался. Он попросил, чтобы чай принесли в кабинет. Калиджон подмигнул водителю, и тот через пятнадцать минут поставил на стол начальника две кесы с лагманом, блюда с лепешками и чай. Ерожину снова пришлось с утра обедать. Петр Григорьевич хотел почитать бумаги о деле исчезновения Вахида. Но в свободном Узбекистане записи велись на узбекском, и ему пришлось работать с переводчиком. Единственная девушка-лейтенант по имени Мухобад монотонно переводила.
   Через полчаса Ерожин знал столько же, сколько знали в здешней милиции. Информации не хватало: не имелось списка вещей, пропавших вместе с хозяином, не производился обыск в его новом доме и старой квартире в микрорайоне. Это удивило Петра Григорьевича.
   — Как можно обыскивать дом человека?
   А если Вахид-ака вернется? Как мы посмотрим ему в глаза? — удивленно воскликнул Калиджон. — Мы приходили, смотрели. Снаружи порядок, нет никаких признаков взлома.
   А обыск — это невозможно. Такое неуважение.
   — Я хочу говорить с дочкой, — сказал Ерожин. — Можете ее вызвать?
   Калиджон замялся:
   — Дочери в городе нет.
   — Как, и дочь исчезла? — Ерожин ответа не дождался. Калиджон молчал.
   — Что у вас происходит? Люди исчезают, и никто ничего не может сказать. Вы городской отдел внутренних дел или пансионат благородных девиц? — не выдержал Петр Григорьевич. — У вас есть в архиве дело об исчезновении жены Вахида?
   — Зачем так нервничать? — удивился Калиджон. — О жене Вахида никакого дела не заводили.
   — Как не заводили? — не понял Ерожин.
   — Это произошло давно. Я тогда работал шофером. Точно не помню, но, кажется, — Вахид-ака заявления не писал и дела не открывал.
   — Жена пропала, а он не подал в розыск?
   — Вахид-ака знал, как ему поступать.
   Можно спросить у Кадырова. Манап-ака пожилой человек, но память у него хорошая.
   — Кто такой Манап-ака?
   — Мой дядя. Он тогда был начальником Вахида. При нем Райхон сбежала.
   — С чего вы взяли, что она сбежала?
   — Все говорят.
   Манап Кадыров доживал свой век в трехкомнатной квартире микрорайона. Ерожин наконец кое-что стал вспоминать. В этом же микрорайоне он и ночевал в ту злополучную ночь.
   Только из молодых саженцев выросли теперь огромные деревья и, закрыв зеленью дома до неузнаваемости, изменили пейзаж. Кадыров принял племянника с московским гостем в европейской гостиной. Другие комнаты, где копошились многочисленные внуки и управлялись с ними невестки Кадырова, не имели мебели, за исключением курпачей. Одеяла лежали стопками. Их разбрасывали по полу и спали, спасаясь от жары. Ерожина начал раздражать обязательный чайный обряд и тягомотный восточный этикет, когда перед разговором по существу положено интересоваться здоровьем детей, внуков и родственников, справляться об урожае винограда, персиков и урюка и только потом переходить к делу. Наконец Калиджон спросил Кадырова:
   — Манап-ака, помнишь, почему Вахид-ака не написал заявления, когда его Райхон убежала?
   Старый узбек на минуту задумался, потом хитро улыбнулся и, подмигнув гостю, сообщил:
   — Вахид-джан меня упросил. Не хотел позориться. Райхон была женщина особенная.
   Таких узбечек мало раньше было…
   — В каком смысле особенная? — поинтересовался Ерожин.
   — По-русски сказать, шлюха она была, — уточнил Кадыров. — Вахид-джан боялся позора, если ее найдут с другим мужчиной. Вот и упросил меня дело не открывать. — Старый узбек прекрасно помнил, что инициатива исходила как раз от него. Но Вахид пропал, скорей всего его убили. Зачем на себя вину брать?
   — Сбежала, а дочку оставила? — настаивал Ерожин.
   — Я же объяснил, что это была за женщина. Похотливая тварь. Ее только одна вещь на свете интересовала. Эта вещь у мужчины под брюками находится.
   По дороге назад Калиджон еще долго хихикал по поводу характеристики жены Вахида, данной своим престарелым дядюшкой.
   — Где живет дочка Вахида? — спросил Ерожин.
   1-Тут:в микрорайоне, на старой квартире отца. Когда Вахид-ака в новый дом переехал, дочка осталась здесь. С отцом жить не пожелала.
   — Почему?
   — Известно почему. В мать. К отцу в дом кобелей водить стыдно.
   — Можем мы к ней заехать? Мне надо обязательно с ней поговорить, — попросил Ерожин.
   — Заехать можем, только ее нет. Как Вахид исчез, она ко мне в кабинет прибежала, кричала, что сама отца искать поедет. Знаю, что в Ташкент на самолете улетела — и как в воду. Ни слуху, ни духу.
   Из кабинета Ерожин позвонил Насырову в Ташкент:
   — Рафик Насырович, у меня возникли проблемы. Нужен обыск в доме и квартире Вахида.
   — В чем вопрос, Петр-джан. Нужен — так проводите, — ответил Насыров.
   Ерожин дал трубку Калиджону Ухунбаеву.
   Тот вытянулся, слушая столичное начальство, и тут же выписал ордер. Начали с дома. Вахид построил свое жилище с размахом, из настоящего красного кирпича. Ломать ворота из толстого металлического листа оказалось для милиционеров Калиджона задачей непосильной.
   Решили привезти лестницы и проникать через бетонную стену. Пока ждали лестницы, Ерожин попросил Калиджона обойти соседей. Во-первых, нужны понятые, во-вторых — информация. Милиционеры довольно быстро собрали у ворот толпу из жителей близлежащих домов. Скоро выяснилось, что есть человек, работавший у Вахида сторожем, механиком и вообще на все руки. Человека звали Мухтар.
   Через десять минут Мухтара привезли. Им оказался маленький щуплый татарин, говоривший на всех туркестанских диалектах и прекрасно по-русски, что очень обрадовало Ерожина. Мухтар полез в карман, достал ключ и спокойно открыл ворота.
   Сад перед домом выглядел жутко. Розы без полива засохли, трава сгорела. В пустом фонтане скрючились вяленые тушки рыб. Из собачьей будки цепь тянулась к полуразложившимся останкам. Из бурой шерсти торчали обнаженные кости.
   — Почему не ухаживал за садом, не кормил собаку? — спросил Ерожин Мухтара.
   — Боялся заходить без спросу. Не дай бог, что пропадет. Мухтар человек небогатый, но Аллах знает, руки его чисты.
   — Разве хозяин перед отъездом не поручил тебе следить за домом? — Ерожин достал из кармана блокнот и приготовился записывать.
   — После праздника, что Вахид-ака устроил по случаю своего отъезда, он мне велел прийти в шесть утра и получить указания.
   Я пришел. Хозяин не пришел.
   , — Ты так и ждал его перед воротами?
   — Почему? Я открыл ворота. Вошел в сад.
   Полил цветы, напоил собаку, подмел дорожки и ушел. Хозяин знал, где я живу. Я думал, когда понадоблюсь, он за мной пришлет.
   — Что дальше? — Ерожин быстро записывал.
   — Дальше закрыл ворота и пошел домой.
   Потом услыхал, что Вахид-джан пропал. Испугался, больше не ходил.
   — От кого узнал?
   — Люди сказали.
   — Выходит, Калиджон Ухунбаевич, вы не удосужились опросить даже сторожа. О каком расследовании вообще может идти речь? — строго сказал Ерожин.
   — Я не знал, что у него есть сторож, — побледнев, залепетал начальник.
   Мухтар открыл гараж. Из дверцы белого «БМВ» торчали ключи.
   — Пригласите понятых, пусть акт составляют при них.
   — Петр Григорьевич, можно вас на минутку? — Калиджон отвел Ерожина в сторону, — Я в доме не был. Вы не знаете, какой сильный человек был Вахид-ака. Пока я не был уверен, что он погиб, боялся нарушать жилище.
   Я очень уважал Вахид-ака. Он был мой начальник. Вдруг он вернется? Если можно, не говорите в Ташкенте…
   Ерожин пообещал и потел осматривать гараж.
   — У Вахида была одна машина? — спросил он Мухтара.
   — Две. Еще старенькая «шестерка», но в отличном состоянии. Я следил. За неделю до этого амортизатор сменил и колодки, — гордо сообщил Мухтар.
   — Где она?
   — Не знаю.
   — Запиши, — сказал Ерожин Мухобад, которая вела протокол. Девушка кивнула и улыбнулась Ерожину.
   В кабинете Ерожин не обратил на нее внимания, а тут на солнце залюбовался. Высокая, с узкими бедрами, маленькой грудью, еле заметной под форменной рубашкой. Сросшиеся брови и темная бездна в глазах. Над по-детски пухлыми губами — пушок. Калиджон заметил взгляд Ерожина и подмигнул:
   — Персик, а не девушка.
   — Да, девчонка у вас — что надо, — весело сказал Ерожин, заставив Мухобад залиться пунцовым румянцем.
   В доме следов борьбы или ограбления Ерожин не обнаружил. Приметил маленький сейф под ковром в спальне, но никому не показал.
   Пока сотрудники осматривали вещи, он думал, как поступить. Содержимое сейфа могло помочь. Если деньги или ценности на месте, есть основания для вывода, что Вахид мертв, если пуст — остается версия, что хозяин дома исчез по собственному желанию. Попросту — смылся. Стопроцентной гарантии, конечно, нет. Сейф мог очистить и убийца, если предположить, что он входил в число близких людей и имел ключ.
   Ерожин обошел комнаты. Их было шесть, не считая кухни-столовой и ванной с туалетом, напоминающим подобные заведения в ресторанах. Пыль равномерным слоем покрывала полы и мебель. Складывалось впечатление, что после исчезновения хозяина в дом не входили.
   Однако убийца мог ограбить Вахида в ту же ночь, три месяца назад.
   Петр Григорьевич не хотел касаться сейфа по личным мотивам. Он чувствовал свою вину перед другом юности. Содержимое сейфа попадет в протокол. Вахиду, если он объявится, придется долго выкручиваться, доказывая, что и почему. Ерожин решил пока помолчать.
   Отсутствие старенького «Жигуленка» внушало Петру Григорьевичу некоторые сомнения. Исчезновение белого «БМВ» можно объяснить ограблением. Но угонять из гаража дешевую старую машину, имея дорогую иномарку с ключами, — глупость. Легче предположить, что Вахид исчез по собственному желанию и воспользовался невзрачным автосредством.
   Работники горотдела проводили обыск очень поверхностно. Скорее, процедура походила на досмотр. Ерожин не стал взывать к профессиональному долгу местных криминалистов. Он понимал, что они в доме своего бывшего начальника. Если сам Калиджон Ухунбаевич боялся приблизиться к жилищу, каково им? Ерожин отозвал в сторону Мухтара:
   — Сколько времени вы провели в то утро в доме? — спросил он.
   — С шести утра до восьми. Ровно два часа, — ответил Мухтар.
   — Почему такая точность? — удивился Ерожин.
   Мухтар на минуту задумался:
   — Самолет в Ташкент уходит в восемь. Хозяин просил отвезти его в аэропорт. В восемь я решил, что он улетел без меня.
   — Получается, у него был билет на самолет? — Ерожин опять достал блокнот.
   — Наверное.
   — А точнее?
   Мухтар не знал. Тогда Ерожин спросил об этом Калиджона. Тот удивился:
   — Зачем Вахиду нужен билет? Я позвонил и приказал оставить начальнику место.
   — Местом воспользовались?
   — Да. В последнюю минуту отдали какой-то женщине. Она летела на похороны и имела телеграмму.
   Обыск заканчивался, не дав видимых результатов. Перед тем как ехать на второй объект, в квартиру Вахида и Фатимы в микрорайоне, Калиджон попросил Ерожина сделать перерыв:
   — Людям нужно покушать. И вам, Петр-ака, пора подкрепиться. Я вас повезу в такое место…
   Ерожин, предвидя массивный гастрономический удар, от обеда с начальником категорически отказался:
   — Я попрошу о другом одолжении, — обратился он к Калиджону.
   — Все для гостя сделаю! Ничего не пожалею.
   Хотите, Мухобад в помощники отдам? От сердца оторву! — Калиджон, поняв, что москвич не станет кляузничать в Ташкенте о его промахах, повеселел и приободрился, а равный чин с гостем позволял некоторую фамильярность.
   — Вахид — друг юности. Я бы еще раз неформально побывал в его доме. Разумеется, не один. Меня должен сопровождать кто-то из ваших работников. К примеру, та же Мухобад, раз вы ее мне так любезно предложили.
   Калиджон расплылся в улыбке. Его глазки-маслины понимающе заблестели.
   — Какой разговор?! — воскликнул он и прищелкнул языком. — В любой момент.
   — Благодарю. А сейчас я бы хотел прогуляться с Мухтаром по городу, если он не возражает.
   Ерожин вопросительно поглядел на Мухтара. Мухтар не возражал, и они пошли к воротам. По дороге Ерожин остановился и сказал Калиджону:
   — «Жигули» Вахида в розыск по всему СНГ. И сегодня же.
   Они побрели по узкой улице старого города. За глиняными крепостями заборов частных узбекских жилищ свешивались ветки зеленых персиков и абрикосов. Еще месяц — и все это изобилие отправится на базар.
   — Давай вместе пообедаем, — предложил Ерожин. — Знаешь приличное место поблизости? Только простое и без затей.
   — Знаю; — ответил Мухтар. — Мой дом в трех шагах, начальник.
   Ерожин сообщил, что его зовут Петром:
   — Домой не стоит. Зачем беспокоить семью?
   — Как беспокоить? Почему беспокоить?
   У нас гость в доме — радость! Окажи честь, не обижай. Роза мне за гостя спасибо скажет!
   По дороге Ерожин заглянул в маленький магазинчик и, не слушая возражений Мухтара, приобрел бутылку сухого вина и коробку шоколадного ассорти. Обитель Мухтара не походила на типичное узбекское жилище, скорее напоминала домик на юге России. Низкий, кирпичный, с маленькими оконцами, снабженными ставнями. На крыльце, кроме ведер для полива, стояли в ряд башмаки всевозможных размеров. От малюсеньких детских до женских на маленьком каблучке. Ерожин улыбнулся обувному параду и шагнул в дом.
   Роза, маленькая ладная татарочка, покраснев, смущенно сунула Ерожину руку лодочкой и побежала переодеваться. Жилье Мухтара сияло чистотой. Множество ковриков, половичков и гобеленчиков украшало пол и стены.
   В приоткрытую дверь спальни Петр Григорьевич разглядел кровать с латунными шишечками и пирамиду подушек. Через минуту Роза вновь объявилась, но уже в новом платьице, причесанная и припудренная, с подведенными глазами.
   — У тебя жена настоящая красавица, — похвалил Ерожин хозяйку и вручил ей подарочную коробку. Комплимент был принят вместе с подарком, после чего Роза предложила накрыть стол в саду. Наконец Ерожин сидел под деревом, где черешню можно было доставать простым движением руки, а косточки сплевывать на землю. Хозяйка поставила на стол соломенную вазу с лепешками, чайник с двумя пиалами и скрылась в летнюю кухню, откуда слышалось аппетитное шипение сковородки и лился запах, от которого у изрядно проголодавшегося Ерожина засосало внутри.
   — А где дети? — начал Ерожин, понемногу усваивающий местный этикет.
   — В кино ушли. Индийский фильм смотрят.
   — А сколько их у тебя?
   — Трое, младшему четыре года.
   — Не рано ли в четыре года на индийские фильмы ходить? Там обычно страсти всякие показывают, — искренне удивился Ерожин.
   — Ничего страшного. Индийские фильмы на сказки похожи.
   Тем временем Роза из кухни бегом вернулась в дом, затем опять на кухню, потом еще раз выбежала в другом направлении, снова вернулась и подала на стол на расписном подносе графин, серебряные рюмочки и тарелочки с красной корейской капустой, маленькими маринованными баклажанами, мелко резаной морковкой и чесноком.
   — Я же на работе! — хотел было отказаться Петр Григорьевич, затем махнул рукой и разлил в три рюмки.
   — Хозяйка у меня почти не пьет, но одну за уважение к гостю позволит, — улыбнулся Мухтар.
   Роза и вправду на минутку подоспела к концу тоста, произнесенного мужем в честь Ерожина, пригубила рюмку и бегом вернулась на кухню.
   — Я не видел Вахида больше двадцати лет, — начал Ерожин. — А приехал и узнал…
   Я еще его жену застал.