Анисимов Андрей. Восточное наследство

   — Райхон? — Мухтар снова разлил себе и Ерожину.
   — Райхон. Я и первую его жену знал. Он с ней при мне в русском городе Калинине познакомился. Кстати, не знаете, где она сейчас? По-прежнему в роддоме?
   — Не знаю. Я и Райхон не знал. Я с хозяином сошелся позже. Он меня от тюрьмы спас.
   — Как от тюрьмы?
   — Ночью ехал, начальника сбил из финотдела. Начальник домой с пьянки шел, еле ноги переставлял. Сам под машину свалился. Но на суде меня никто бы слушать не стал. Здесь начальник всегда прав. Слава богу, выжил. А Вахид-ака уговорил начальника от суда отказаться. Дело прекратили. Я пришел в кабинет Вахид-ака на базаре, где он доллары менял, и спрашиваю, чем я тебе, начальник, отплатить могу? А он засмеялся и говорит: «Ты, наверное, очень богатый человек, Мухтар?» Я не смутился и отвечаю: «Да, богатый. У меня две руки и голова есть. Могу дом построить, машину починить». А Вахид-ака как раз новый дом начал строить. Вот он и предложил к нему на работу.
   — Что тебе приходилось делать? — поинтересовался Ерожин, с трудом отходя от огня корейской капусты.
   — Все. Наблюдал за строителями, чтоб не халтурили. В гараже с машиной возился. Мы вместе и «БМВ» покупали. Я ее всю облазил, мину скорчил, три тысячи долларов хозяину отбил. А когда дом закончили, за цветами, за хозяйством приглядывал.
   Графинчик почти опустел, когда Роза на огромном керамическом блюде подала еще шкворчащие с огня татарские пирожки.
   — Господи, это что за красота? — восторженно спросил Ерожин.
   — Наши татарские беляши, перемячи называются, — улыбнулась Роза, довольная произведенным впечатлением.
   Петр Григорьевич действительно ничего вкуснее из теста не ел. Хозяйка сменила графин на полный. Ерожин выпил за ее мастерство, чем очаровал Розу и Мухтара.
   — Что же, у Вахида женщины никакой не было? Он же еще молодой мужик. Почему тебе поливать цветы приходилось? — вернулся Ерожин к интересующей его теме. Мухтар оглянулся и, удостоверившись, что Роза на кухне, начал шепотом:
   — У него девки почти каждый вечер. Как с друзьями гулять начнут, иногда по две, три штуки на брата.
   — Узнаю друга, — улыбнулся Ерожин. — Я не об этом. Девки, понятно. Я про постоянную женщину спрашиваю.
   — Мне кажется, у него была любовь к замужней женщине. Но та его не хотела. Не отвечала на чувства.
   — С чего ты взял? — Ерожин напряженно ждал ответа. Вот ниточка. Надо осторожно тянуть.
   — Как с чего? — не понял Мухтар.
   — Что замужняя, — уточнил Ерожин.
   — Не знаю почему, но мне так показалось.
   — Просто так показаться не могло. Были же причины?
   — Он ей иногда из дому звонил поздно, когда никого нет. Забудет, что я в доме, позвонит и уговаривает, просит. А она, видно, отказывала.
   Он ей трезвый не звонил, а когда подгуляет.
   — Кто ж замужней женщине ночью звонит? — со знанием дела спросил Ерожин. — Замужним или на работу звонят, или днем, когда мужа нет.
   — Я об этом не подумал, — признался Мухтар и, увидев Розу, смолк на полуслове. Роза подала куриный бульон, Ерожин попросил пощады:
   — Все. Что-нибудь еще в рот положу — и конец. Вы же не хотите хоронить гостя?
   Подняв жуткий шум и визг, в сад ввалились дети. Мальчик лет двенадцати и девочка лет восьми вели за руки карапуза. Тот вопил истошным голосом, испуская влагу из всех отверстий на круглом лице, не текло только из ушей.
   Роза бросилась успокаивать чадо. Выяснилось, что Ерожин оказался прав. Мохнатый злодей с черной бородищей и усами из индийского триллера так напугал мальчика, что тот, взвыв в конце первой серии, лишил сестру и брата возможности дождаться победы добра и справедливости. Ерожин посмотрел на часы и, сославшись на дела, стал прощаться. Роза, невзирая на отказы, впихнула гостю на дорогу пакет с перемячами, а Мухтар проводил Ерожина до улицы с нормальным городским движением, поймал машину и, только усадив в нее гостя, отправился домой.
   Ерожин в горотдел не поехал, а вернулся в гостиницу, где принял холодный душ, и после этого позвонил Калиджону и попросил захватить его по дороге в микрорайон. Вскрывать квартиру Вахида и его дочери начали около четырех часов. Петр Григорьевич водной процедурой снял лишние градусы, но последствия обеда сказывались. Тянуло в сон.
   Типовая квартира на втором этаже пятиэтажки имела железную дверь. Справиться с ней удалось не сразу: потребовалось полчаса напряженных усилий трех дюжих сотрудников. Пока возились с дверью, Ерожин вышел на улицу и присел на скамейку к двум бабулькам. Одна из них гуляла с годовалым внуком, другая составляла компанию первой.
   — Ломают, — констатировала одна из бабушек, вздрагивая от ударов ломом о металл, доносившихся из подъезда. — И зачем стальную дверь ставили, будто есть чего воровать.
   Он, что получше, небось в новый дом увез.
   — Это она ставила, — уточнила вторая бабушка.
   — А ей-то чего? От ухажеров прятаться, что ли?
   — От него и ставила. Он, бывало, ночью приедет и стучит. Весь дом перебудит.
   — Такой "горячий любовник у девушки завелся? — спросил между делом Ерожин, будто давно участвовал в разговоре.
   — Какой любовник? Отец ейный. Дочь его не пускала, вот ему и обидно. Напьется и лупит в дверь.
   — Дети пошли неблагодарные. Он ей и квартиру оставил, и обеспечивал, а она отца родного в дом не пускала, — посетовала бабуля и принялась качать коляску. — Говорят, он и пропал с горя. Руки на себя наложил.
   — И часто он в дверь ночами стучал? — поинтересовался Ерожин безразличным тоном.
   — Да каждую неделю. Особенно по выходным. А ты кто, милый, будешь? В нашем доме не живешь? Я тебя раньше не встречала.
   — Нет, бабушки, меня милиция привезла, понятым буду. Вахида ищут. А я его друг, — сообщил Ерожин и пошел в подъезд. Войдя в дверь, остановился и прислушался. Бабульки молчали. Затем одна сказала другой:
   — Шляются тут разные. Не поймешь, что за люди.
   Вторая; бабушка с этой мыслью с удовольствием согласилась. Ерожин, решив, что больше ничего интересного не услышит, поднялся наверх. В квартире Фатимы спертый воздух говорил О том, что хозяев давно не было. Ерожин провел пальцем по журнальному столику. След от пальца остался, но пыли тут скопилось значительно меньше, чем в доме Вахида.
   На балконе Ерожин обнаружил пять бутылок от шотландского виски и попросил криминалистов проверить отпечатки. Он порылся в секретере. Кроме журналов мод и скабрезных снимков ничего не нашел. Оглядел стены. На одной явно осталось место от фотографии. Обои: темнели невыгоревшим квадратом. Но самой фотографии он нигде не обнаружил. ;
   «Очень занятно, — подумал Ерожин. — Молодые девицы обожают сниматься, а здесь даже намека на фото нет».
   В платяном шкафу в беспорядке висели и валялись вещи. «Похоже, что девушка покинула квартиру налегке», — решил Ерожин. , В прихожей, между вешалкой и тумбочкой с телефоном, Калиджон нашел ключ. К входной двери ключ не подходил, и сотрудники гадали о его предназначении.
   — Да это ж от подвала, — определила соседка, приглашенная в качестве одной из понятых.
   Ерожин с Калиджоном спустились в подвал.
   Номер кладовки соответствовал номеру каждой квартиры. Ключ подошел. В тесной кладовке, кроме старых автомобильных покрышек, пустых банок и горшков, стоял велосипед. Веломашина не поросла пылью и паутиной, из чего Ерожин сделал вывод, что ею не так давно пользовались. Он попросил сотрудников аккуратно извлечь велосипед на улицу и положить на землю. Отправив криминалистов дальше осматривать подвал, Ерожин приступил к изучению педальной машины. Колеса приспустили. Ерожин пощупал резину — камеры давно не подкачивали. Краска на раме хорошо сохранилась, царапин и вмятин нет. «Девочка аккуратно ездила, владела велосипедом хорошо, иначе от частых падений следы бы остались», — заключил Ерожин. Его заинтересовала маленькая сумочка для инструментов. Сумочка закрывалась внакидку, как кобура пистолета, и крепилась большой кнопкой. В месте крепления прицепилась маленькая колючая веточка и две травинки. Закончив осмотр, Петр Григорьевич взял на ладонь кусочек колючки и травинки и осторожно понес их наверх. Добыв у криминалистов пакет, он вложил туда находку и спрятал в карман.
   Тем временем осмотр квартиры закончили.
   Мухобад дала понятым подписаться под актом.
   Документы по обыску в доме и квартире из уважения к московскому гостю велись на русском.
   В квартире Фатимы сотрудники чувствовали себя гораздо свободнее, чем в доме Вахида, и сработали чисто. Они осмотрели все вещи, извлекли содержимое помойного ведра. Все мелочи, бумажки, квитанции об уплате за квартиру и электричество разложили на столе, пронумеровали и внесли в протокол. Ерожин покопался в этих свидетельствах быта. Одна маленькая бумажка его заинтересовала. Он взял ее в руки, разгладил и показал Калиджону.
   — Обыкновенный автобусный билет. Хакимов, ты что скажешь? — обратился тот к своему заместителю.
   — Необыкновенных билетов не бывает, уважаемый Калиджон-ака. Билеты всегда обыкновенные, — ответил Хакимов, разглядывая кусочек плотной измятой бумаги.
   Ерожин уловил в интонации заместителя начальника не очень скрытую иронию. «Пожалуй, дельный мужик. Надо с ним поближе познакомиться», — отметил он.
   — Я тебя не философствовать прошу, — оборвал заместителя Калиджон. — Ты как специалист отвечай.
   — Пожалуйста. Билет пригородного автобуса. Ходит он два раза в день до Ферганы и обратно. Отходит от нашего автовокзала в семь утра. Из Ферганы возвращается в семь тридцать вечера. Билет куплен десятого февраля.
   Судя по цене, проехали на нем километров десять. Вот и все, что я могу сказать как специалист.
   — Какого числа исчез Вахид? — поинтересовался Ерожиш — Великий Аллах! Десятого числа мы провожали Вахид-ака, а одиннадцатого он исчез.
   Ерожин попросил разыскать шофера с того рейса, а сам в сопровождении Калиджона и Мухобад вернулся в горотдел. Устроившись в кабинете зама по тыловому обеспечению, поскольку тот находился в отпуске и кабинет пустовал, Петр Григорьевич пригласил эксперта из лаборатории. Пока ждал эксперта, вынул из кармана пакет с колючкой и травкой и задумался. Ему очень хотелось найти фотографию Фатимы. В паспортном столе работу уже закончили, а ждать до завтра слишком долго.
   Эксперт Козлов, к удовольствию Ерожина, оказался далеко не мальчиком. Он приветливо пожал руку московскому коллеге и явно очень хотел поговорить о российских делах. Степан Павлович остался один русский. Когда их районный отдел милиции реорганизовали в горотдел, он очень опасался, что уволят по национальному признаку. Но специалистов-узбеков его уровня в тот момент не нашлось, и Козлова оставили. Правда, дальше майора он не вырос.
   Козлов не жаловался. Прекрасно говоря по-узбекски, он имел среди них много приятелей и ущербности не ощущал. Однако по России тосковал и старался следить за кремлевскими преобразованиями.
   — Мы еще поболтаем, — поняв тоску Козлова по московским сплетням, пообещал Ерожин, — а пока помоги с растениями.
   — Очень срочно? — поинтересовался Козлов. — А то рабочий день кончился. Я уже одной ногой дома. Лабораторию закрыл.
   — Хотелось бы сегодня, — признался Ерожин.
   — Земляку не откажешь, — улыбнулся Степан Павлович и, забрав пакет, отправился открывать свое лабораторное хозяйство.
   Шофера автобуса привели быстро. Он сегодня на линию не выходил, чинил коробку передач, и Мухобад нашла его в гараже базы.
   Молодой сутулый мрачный узбек присел на стул и, зыркнув на Ерожина злым взглядом, уставился на свои ботинки. Ничего хорошего от визита в милицию парень не ждал и не очень пытался это скрыть.
   Ерожин поблагодарил Мухобад и, подмигнув, дал понять, что оценил ее оперативность.
   Мухобад ответила благодарной улыбкой. Белобрысый приезжий подполковник ей нравился.
   — Как тебя зовут друзья? — спросил Ерожин девушку.
   — Мухой, — ответила Мухобад и покраснела, как тогда, во дворе дома Вахида.
   — Муха, организуй нам чаю, — попросил Ерожин. — Человека от дела оторвали, нужно уважение оказать.
   Мухобад ушла, а водитель еще раз зыркнул на Ерожина. Злости в его глазах поубавилось.
   — Давай знакомиться, — обратился Ерожин к парню, когда они остались вдвоем.
   — Османов Умид, — буркнул водитель.
   — Умид Османович, я приехал из Москвы. У меня исчез друг, узбек. Я хочу помочь его найти живым или мертвым. Вы мне должны подсобить, — доверительно сообщил Ерожин.
   Водитель удивленно уставился на начальника, решив, что он шутит. Но, встретившись с серьезным взглядом Петра Григорьевич, глаза отвел:
   — Моя при чем? Моя твой другие убивал.
   Моя знать ничего не знает.
   — А я и не говорю, что ты убивал. Ты вез его дочку. Это было десятого февраля. Постарайся вспомнить, когда она села к тебе в автобус. Вот ее билет. На вид девушке лет двадцать.
   Худенькая, высокая. Ты молодой парень, как не запомнить девушку-красавицу? Мне скоро пятьдесят, я и то любую хорошенькую девочку обязательно замечу.
   Мухобад принесла чайник, пиалы и, поставив перед мужчинами на стол, исчезла.
   — За три месяца столько девушек-бабушек перевезешь, как запомнишь? — покачал головой Умид, отхлебывая из пиалы.
   — А ты не спеши. Сперва вспомни, что за день десятое февраля? Тяжелый? Удачный?
   Может, автобус где сломался. Может, еще чего случилось?
   — А какой был день?
   — Четверг.
   — Четверг — день базарный. Дехкане на рынок едут. Норовят барана в автобус втащить.
   Овощи, мешки туда-сюда. Плохой для водителя день, прости меня Аллах. Для всех мусульман четверг праздник, а шоферу Умиду плохой. Дай, еще билет посмотрю.
   Ерожин подлил водителю чаю и ждал, пока тот, наморщив лоб, разглядывал билет.
   — Эта серия к концу шел. Я из Ферганы ехал, опаздывал. Колесо у бензоколонки проколол. Пока туда, сюда… Немного опаздывал.
   Девушка сел на остановка «Девятый стан».
   Народу совсем мало. Девушка сел в автобус.
   Красивый девушка, но не узбекский девушка.
   Ты говоришь, твой друг узбек?
   — Да. Ибрагимов, звать Вахид.
   — Нет, эта девушка не мог его дочь быть.
   Светлый девушка, русский девушка.
   — А где она сошла? — спросил Ерожин, чувствуя сильное волнение.
   — Сошла в конце маршрута, у микрорайона.
   Козлов открыл дверь и замер у порога.
   — Заходи, Степан Павлович. Очень кстати.
   Я ваших мест не знаю. Умид Османович помог.
   Вспомнил, где мой пассажир к нему в автобус сел. Давай разберемся.
   Козлов быстро заговорил с водителем по-узбекски. Тот облегченно вздохнул, перейдя на родной язык, и долго что-то говорил Козлову, который быстро делал пометки на листке.
   — Спасибо тебе, Умид, большое. Ката рахмат, — козырнул Ерожин знанием узбекских слов, прощаясь с водителем. Умид улыбнулся и, прижав ладонь к сердцу, ответил узбекским прощанием.
   Оставшись с Козловым, Ерожин потер руки:
   — Теперь порадуй ботаникой.
   — Ничего особенного, сухолист растет обычно возле арыков. Трава прошлогодняя.
   Колючка сорвана этой весной. У нее почки уже пошли. Дня три — и зелень. Могу точнее. В этом году весна ранняя. Колючку сорвали в середине февраля. Неделя назад — неделя вперед.
   Отлом без среза. Скорее всего, прихватили случайно, зацепом. На ней частицы кожзаменителя. Вот и все по ботанике.
   Петр Григорьевич остался сообщением доволен. Он что-то вписал к себе в блокнот.
   — Скажи, ты с дочкой Вахида хорошо знаком?
   — Ее все отделение знает. Шпана, — ухмыльнулся Козлов. — Вахид через нее много терпел. И насмешек, и разного.
   — Почему?
   — Да она на узбечку похожа, как я на енота. Рыжая блондинка. Глазищи наглые, зеленые. Вот папашу и доставали. От кого, мол, дочурка? Особенно Хакимов доставал, он на язык острый.
   — А Вахид?
   — Терпел и злился. Ходил слух, что у него один сыскник гостил. Дружок из России. Дочка и народилась.
   — Я у него гостил, — отрезал Ерожин.
   — Вот оно что… — Козлов стал разглядывать Ерожина, словно только что увидал. — Нет, на тебя не похожа. Ты белобрысый, как лунь, а она бестия рыжая.
   «Больно много вокруг меня рыжих скапливается, — подумал Ерожин, припомнив семейство своего шефа и будущего тестя Аксенова. — К чему бы это?»
   В кабинет вошел Калиджон и стал приглашать Ерожина:
   — Сегодня вечером будешь моим гостем.
   Жена плов сделала. Все тебя ждут.
   Петр Григорьевич вежливо отказался, сославшись на необходимость еще поработать.
   — Праздновать пока нечего. Закончим расследование, отметим, — и попросил показать карту района.
   Карта висела в кабинете начальника, куда и был любезно приглашен московский гость.
   — Мой кабинет — твой, Петр-ака, кабинет.
   Что нужно — все бери. Помощников бери. Мухобад я к тебе прикомандировал. Все к твоим услугам.
   На карте остановка «Девятый стан» по Ферганскому шоссе обозначалась на одиннадцатом километре от города. Никаких заметных населенных пунктов рядом не указывалось.
   — Остановку в чистом поле поставили? — удивился Ерожин.
   — Раньше тут хлопковые поля были. И совхозный форпост агронома. Сюда хлопок свозили. Техника стояла и все такое. Теперь хлопка нет, ничего нет, но остановка сохранилась. Вот здесь, рядом с остановкой, домик сторожа. Сторожить теперь тоже некого, но живут. Старики живут, коровок держат. Лошаденку. Куда им на старости лет деваться? Дед рыбак, бахчу имеет. Мы с ним друзья.
   — А где дед рыбу ловит? — поинтересовался Ерожин, разглядывая карту. — Реки не видно.
   — Там большой арык проходит. В нем сазан. Хочешь, махнем сегодня в ночь?
   Ерожин никогда заядлым рыбаком себя не считал, но, случалось, ездил за компанию, особенно когда работал в родном городе на озере Ильмень.
   «Провести ночь одному в гостинице — перспектива не веселая, — подумал Ерожин. — Почему нет? Заодно и место, где дочурка Вахида отметилась, поглядим».
   — Чудно, — обрадовался Козлов, предвкушая добротную беседу с москвичом. — Сейчас ко мне домой. Удочки, все такое, и своих предупрежу.
   Ерожин домой к Козлову не поехал, вышел возле гостиницы. Из номера позвонил в Ташкент Насырову, сказал, что докладывать рано, но кое-что узнать удалось. Петр Григорьевич понимал, что звонок выдал формальный, но этику и коллегиальность «соблюл». Затем позвонил в Москву Аксеновым. Трубку не сняли.
   «Сидят в Нахабино», — удовлетворенно отметил он и набрал номер дачи. Он надеялся, что услышит голос Нади. И не ошибся. Девушка сидела у телефона и ждала его звонка.
   — Петя, какое счастье, что ты позвонил.
   Я места себе не нахожу! — взволнованно крикнула Надя. — Как твои дела? Ты здоров? Под пули не лез?
   — Все в порядке. Работаю. Как у вас?
   — Вчера Фоню похоронили. Наши на похороны, как ты велел, не поехали. Сева Фониных родителей к нам привез. Они очень хорошие.
   Мне их жалко.
   — Веселого мало, — согласился Ерожин.
   — Милый, Люба мне рассказала о том, о чем с тобой говорила. И еще просила тебе передать, что перед отъездом поругалась с Фоней. Ну, когда он в Лондон собирался. Ты меня слышишь?
   — Очень внимательно слушаю, — подтвердил Ерожин.
   — Фоне показалось, что он видел, как Рера с чужим мужиком в машине целуется. Люба обозвала Фоню вруном. Они поссорились, и Фоня уехал не попрощавшись. Ты меня понял?
   — Понял, милая. Все понял. Я тебя очень люблю.
   — Приедешь, подадим заявление? Люба просит.
   — Обязательно.
   Ерожин положил трубку и задумался. «Снова таинственное передвижение сестер во времени и пространстве», — подумал он и улегся, не раздеваясь, поверх покрывала, на гостиничную койку. Ерожин лежал и улыбался. В словах, голосе, в интонациях Нади было столько неподдельной любви и обожания, столько беспокойства за него, что у Петра Григорьевича на сердце стало тепло и радостно. Он не заметил, как задремал.
   Через час Козлов разбудил стуком в дверь.
   В спортивных брюках, свитере и коротких кирзовых сапогах Ерожин едва его признал.
   — Я и для тебя одежду набрал. Рост у тебя побольше, но, думаю, натянешь. Ночи пока еще прохладные, — сообщил он по дороге.
   — Сазан ночью берет? — спросил Петр Григорьевич, садясь в машину.
   — Ночью мы сомят попробуем, а сазан пойдет с рассвета, — заговорщически объяснил Козлов.
   На улице стемнело. В городе зажглись фонари. Холода Ерожин не заметил, но, по сравнению с дневной жарой, температура упала.
   Из города выехали быстро. Ерожин крутил головой, но ничего кроме темных полей различить не мог. Через двадцать минут «Волга-универсал» Козлова свернула с асфальта.
   — Уже приехали? — удивился Ерожин.
   — Тут рукой подать, — ответил Козлов, вылезая из машины.
   Пока он вытаскивал донки, удочки и остальные приспособления для уничтожения подводных жителей, Ерожин подошел к арыку. Лягушки квакали с остервенением. Вслушиваясь в журчанье мощного потока, Петр Григорьевич припоминал телефонный разговор и соображал, как вписывается новая информация в это странное дело.
   — Идите, переоденьтесь, — позвал Козлов.
   Ерожин натянул на себя шерстяные трикотажные брюки, толстый свитер из верблюжьей шерсти и почувствовал приятное тепло. Размазывая по щекам комаров, он с любопытством наблюдал, как напарник закидывает в поток арыка тяжелый свинец грузил, как устанавливает удилища донок и мостит на них колокольцы.
   — На кого ловим сома? — поинтересовался Ерожин.
   — На лягушку, — ответил Козлов.
   Они уселись на глину берега, еще теплую от дневного солнечного накала, и прислушались.
   Лягушки смолкли. Звенящая обволакивающая тишина. Ерожин посмотрел вверх. На черном небе мерцали, светили, дрожали мириады звезд. Одна, чиркнув огненным хвостом, срезалась вниз.
   — Что ты про Вахида думаешь? Куда он делся? — спросил Ерожин.
   — Без понятия, — признался Козлов. — На повышение идти его не неволили, сам хотел.
   Купить мог все. Денег на базаре себе на всю оставшуюся жизнь припас. Да он и не был очень жадным. Мог взаймы дать и забыть. Многие пользовались.
   — Войны с местным кланом не затеял?
   — Каким кланом? Жулье наше он в своем кармане держал. Зря не придирался. У него в городе врагов нет. Город небольшой, что случись — через день известно. А у тебя есть мысли?
   Ерожин засомневался. Стоит ли раскрывать карты раньше времени? Вместо ответа он решил сам спросить.
   — А в личном как? Не пойму, почему он в бобылях остался. Дом строил для кого? Для дочки?
   Козлов ответил убежденно:
   — Нет, не для нее. Фатима в дом и на порог не хотела ступить. У них отношения тягостные сложились.
   — Почему?
   — Возможно, потому, что слухам поверил, поверил, что дочь не от него. Времени ей мало уделял. Девчонка от рук отбилась. Подворовывала, подкуривала дрянь. Вахиду дочь прикрывать приходилось. Она на него злилась, он на нее. Но мне тоже кажется, что исчезновение начальника с личным связано. У него на сердце в последний год грусть. Бывало, хохму расскажут, он смеется, а в глазах тоска.
   Правый колоколец звякнул, дернулся, затем замер и через секунду зазвенел все сильней и сильней. Козлов схватил удилище, подмотал катушку и, почувствовав напряжение лески, резко подсек. Катушка с треском стала разматываться.
   — Здоровущий, — бросил Степан Павлович, продолжая манипулировать удилищем.
   Но противник оказался сильным, тянул и тянул. Запас лески стремительно сокращался.
   — Останови катушку! — вскочил Ерожин, увлеченный азартом момента.
   — Не могу. Порвет! — дрожащим шепотом ответил Козлов.
   Ерожин, не зная, чем помочь, топтался рядом. Катушка выпустила свой запас и со звуком, ранящим сердце любого рыбака, освободилась от лески.
   — Ушел, — горестно вздохнул Степан Павлович и отложил пустое удилище. —Килограммов на тридцать, — снова вздохнул он.
   — Жалко, — посочувствовал Ерожин.
   И не успел договорить, на удилище возле него яростно зазвенел колокольчик. Петр Григорьевич поднял спиннинг, ухватил пробковую ручку. Подсек и медленно стал накручивать леску. Катушка проворачивалась с трудом, грузная живая тяжесть кругами ходила в глубине потока. Козлов схватил подсачек и, дрожа от нетерпения, встал у самой кромки воды.
   В какой-то момент Ерожин ощутил рывок.
   «Порвет!» — пронеслось в голове. Он отпустил катушку, немного ослабив напряг лески, и опять принялся наматывать на себя. Минуты три-четыре длился поединок человека и рыбы.
   Наконец в темной воде показалась черная усатая голова. Козлов ловко подставил подсачек, и длинное скользкое туловище сома очутилось на берегу. Сом лежал на траве, поблескивая бусинками глаз. Только один ус у него шевелился и подергивал. Из губы рыбы торчал мощный тройник.
   — На сколько потянет? — поинтересовался Ерожин.
   — Сейчас взвесим, — ответил Степан Павлович и побежал к машине. Вернулся и, зацепив крючком безмена за жабры, поднял сома.
   — Чуть меньше десяти. С почином тебя, Петр Григорьевич. Действовал как опытный рыбак, а прибеднялся, — пожурил Козлов.
   — У сыщика должна в башке работать машинка, что управляет нервами. Отчего сходит рыба? Нервы не выдерживают. С бандитом также: зацепил и наматывай понемногу, пока наружу не вытащишь.
   — Я тоже не рвал, а упустил.
   — Слишком крупный хватанул. Леска слаба.
   Козлов принес сетчатый садок и, отцепив ножом тройник, отправил усача в воду.
   — Уха плавает, — удовлетворенно крякнул Степан Павлович.
   Сполоснув руки от сомовой слизи, он принялся отлаживать порванную снасть. Ерожина стало клонить в сон. Прошлую ночь в автобусе он поспал часа три, до этого — самолет.