Антонов Антон Станиславович. Меч Заратустры

   Особо следует напомнить, что для пляжного отдыха и купания существуют купальные костюмы. Как показала практика, нудизм в Экумене слишком часто сочетается с варварством — поэтому основатели Новгорода считают его нежелательным в своем городе.
   Не имея ничего против сексуальной свободы, основатели, однако, признают за идеал моногамный брак, как высшее проявление любви, и категорически возражают против публичных сексуальных проявлений, столь характерных для варварского общества.
   Известно, что репрессивные меры, предпринятые правительством покойного Маршала Всея Руси Казакова, не помогли восстановить нормы цивилизованной нравственности в самой Москве. Правительство Экумены и основатели Новгорода не намерены идти по этому пути и не планируют репрессивных мер, возлагая основные надежды на общественное мнение.
   Тем, кто не готов принять цивилизованные нормы поведения, не место в городе, с которого начинается возрождение цивилизации. Им придется примириться с законами и обычаями города или уйти.
   Так решил совет основателей и его решение утвердил президент Экумены.
   Тимур Гарин слишком долго жил среди таборной вольницы, чтобы понять — это не случайное совпадение, а отчетливая тенденция: чем меньше ограничений накладывает общество на своих членов, тем быстрее они деградируют. Просто потому, что на свете не так уж много людей, способных к действенному самоограничению.
   Бытовало мнение, что Гарин своими руками создал таборную вольницу, а теперь вдруг ударился в другую крайность. Но это была ошибка плохо осведомленных людей.
   На самом деле Белый Табор создали директор госагропредприятия Љ213 Балуев и его начальник охраны Шорохов. А также любвеобильные валькирии, буйные студенты, хиппи, негры и цыгане, первые дачники, которые подняли первый дачный бунт, и беглые солдаты, которые влились в отряды самообороны.
   Гарин пришел уже на все готовенькое. Но после того, как Балуев запятнал себя рабовладением, о нем было как-то не принято говорить. Гарин же наоборот прославился, как борец за свободу и герой дачного бунта, переросшего в революцию. Он даже стал на несколько недель премьер-министром в Кремле и с тех пор его превозносили до небес.
   А Гарин всегда мечтал о восстановлении цивилизации. Только прежде он хотел использовать для этой цели Москву, и Белый Табор был очень удобным плацдармом.
   Гарин не пытался наводить в Таборе свои порядки, потому что это привело бы к расколу. А ему был нужен единый плацдарм и монолитные боевые отряды.
   Но монолита не получилось все равно. Последние события свидетельствовали об этом как нельзя очевиднее.
   Зато у Гарина был теперь свой город. И еще у него была нефть.
   Все, что нужно, дабы построить новую цивилизацию.
   Или не все?
   Нет, не все.
   Еще ему нужны были люди, готовые принять новые правила игры. И надежный путь до Москвы, чтобы вывозить оттуда людей, вещи, книги, машины, оборудование и все, что там ржавеет под открытым небом, гниет и горит в огне пожаров, а в Новом городе может послужить делу возрождения цивилизации.
   Нужна была надежная защита, чтобы враги цивилизации, идейные или безумные, не смогли добраться до Нового города или, добравшись, не сумели причинить ему вред.
   Но у Гарина не было такого пути и не было такой защиты.
   Вопреки мнению Царя Востока, он видел очевидное. Враги цивилизации, идейные и безумные, сторожат оба берега Москвы реки. Идейные — в Зеленом Таборе и Перуновом бору, безумные — в Орлеанском королевстве и на Истре, да и в самом Белом Таборе их не счесть. В отличие от идейных, они не то чтобы в принципе против цивилизации, но уже так привыкли к варварской жизни, что не хотят ничего менять.
   Иные говорят — а вдруг будет хуже?
   Другие вторят им — какой чистый воздух! Какие прозрачные реки! Как много дичи в лесах!
   А третьи твердят — разве это варварство, воевать с мечами и копьями? Если война с автоматами и пушками — это цивилизация, то нам такой не надо. Лучше пусть будут лук и стрелы.
   И ничем их не убедить, что настоящая цивилизация способна обойтись вообще без войны.
   Может быть, потому, что за год с небольшим они еще не успели забыть, как вела себя та цивилизация, которую унесла в небытие Катастрофа?
   Но Гарин надеялся, что в массе своей эти люди не станут чинить его караванам и судам препятствий на многотрудном пути через четыре реки к Ильмень-озеру. А с фанатиками, которых никогда не бывает слишком много, удастся справиться.
   А тут еще этот крестовый поход, который неизбежно заставит фанатиков сцепиться между собой и отвлечет их от великого водного пути.
   Вот только вести о том, что в Кремле задумали наложить лапу на нефть и в качестве первого шага избрали физическое устранение Гарина, заметно беспокоило президента Экумены.
   Он только не знал, что это еще не самое страшное.

56

   Крестовый поход Белого воинства Армагеддона начался с того, что крестоносцы продолжили святое дело, начатое сатанистами и василисками факельной ночью у стен университета.
   Им вдруг пришло в голову, что машины, электроника и прочие бренные останки цивилизации несут угрозу чистоте веры.
   Возможно, на эту мысль их натолкнул еретик Љ22 Гарин, который как раз в эти дни призвал всех желающих продавать упомянутые бренные останки его агентам.
   Расплачиваться он собирался нефтью, которую можно продать Кремлю за золото.
   Массированные поставки еще не начались, и нефть ценилась чуть ли не дороже золота, так что предложение было выгодным.
   Понятно, что крестоносцев это никоим образом не устраивало.
   Во-первых, если у Аквариума появится горючее, то это будет означать усиление кремлевской армии. А во вторых, белые воины Армагеддона тоже понимали, что цивилизация и крестовый поход несовместимы.
   И пока наверху решали, что с этим делать, фанатики уже начали действовать.
   Они крушили автомобили, разбивали телевизоры и компьютеры, пытались ломать заводские станки, а когда не хватало силенок, просто поджигали цеха.
   А еще — по собственной инициативе снарядили киллеров, чтобы убить Гарина.
   Это был непродуманный шаг, потому что великий инквизитор Торквемада разрабатывал план захвата Гарина живым, и самозванные ассасины могли все испортить.
   Но он оказался не в силах обуздать стихию и не решился встать на ее пути.
   Фанатики и так уже сомневались в благочестии Торквемады и все чаще поговаривали о том, что у войска должен быть один командир. А от таких разговоров недалеко и до покушения на тех, кого эти безумцы сочтут лишним колесом в телеге.
   Стихия разрушения буйствовала вовсю.
   И хотя в глазах инквизитора не было страха, его все сильнее одолевали сомнения в успехе задуманного.
   Крестоносное войско оказалось неуправляемой толпой. В этом не было ничего странного — ведь оно родилось из толпы, но Торквемада точно знал, что любую толпу можно подчинить своей воле. Надо только найти систему в ее безумии.
   Но в этом безумии не было системы. А было только стремление разрушать и уничтожать все и вся.
   Уничтожение машин было по-своему рациональным действием, но раскатившись, толпа уже не могла остановиться.
   И снова горели дома, а самые безумные фанатики, которых оказалось неожиданно много, сцепившись случайно с отрядом спецназа, не смогли затормозить до тех пор, пока не прорвались на территорию Кремля, где их всех и перебили.
   Торквемада мог только утешать себя мыслью, что древние крестоносцы вели себя точно так же.
   Фанатики разных времен и народов не слишком сильно отличаются друг от друга.
   Великий инквизитор ждал подкреплений от Варяга, а тот по-прежнему страдал галлюцинациями. При виде Торквемады он белел, как полотно, и дрожал так, словно увидел Вельзевула.
   Конечно, инквизитора боялись многие, но Варяг выделялся даже на этом фоне и трудно сказать, что было тому виной — алкогольный психоз, языческие чары или мимолетная беседа наедине, после которой Варяг и сделался сам не свой.
   И через пару дней, когда свихнувшийся понтифик от слова «понты» в очередной раз назвал его Дракулой, Варяг вдруг подскочил, как от удара током, и взревел раненым зверем:
   — Какой я тебе Дракула?! Ты на дружка своего посмотри!
   И ткнул пальцем в Торквемаду, желая сказать, очевидно, что тот как раз и есть самый настоящий вампир.
   А инквизитор только улыбнулся на это и произнес странную фразу:
   — У меня много имен. Выбирай любое. Лойола. Савонарола. Калигула. Можешь звать меня Дракулой, если не боишься, что я выпью всю твою кровь без остатка.
   — Ты и так уже всю выпил! — ответил Варяг и ушел, невыносимо страдая от вынужденной трезвости.
   Ему больно было смотреть, как безумные толпы фанатиков с оловянными глазами терзают его город.
   Этот город был дорог ему как память, и Варяг был кровно заинтересован в том, чтобы поскорее выпихнуть эти толпы куда-нибудь подальше от Москвы.

57

   Когда охрана Останкинского телецентра буквально в двух шагах от башни застрелила троих террористов, которые несли в сумках шестнадцать бутылок с горючей смесью, глава правительства народного единства генерал Колотухин почувствовал, что почва окончательно уходит у него из-под ног.
   Вот ведь какая интересная история. Сам генерал еще в глаза не видел бензина, о котором все говорят — а у террористов он уже есть.
   Правда, местонахождение Гарина удалось, наконец, установить. И еще одна группа киллеров погибла в полном составе, пытаясь к нему пробиться.
   В результате у Аквариума больше не осталось профессиональных убийц.
   А вместо крестового похода, на который в Кремле возлагали большие надежды, случился в городе новый погром.
   На этот раз потери уже никто не подсчитывал. Точные данные установить невозможно, а приблизительно все видно и так.
   Страх и ужас, и мерзость запустения.
   — С Гариным придется договариваться, — сказал Колотухин на очередном заседании правительства.
   И поморщился, как от зубной боли.
   Очень ему не хотелось идти на мировую с Гариным, который однажды уже его предал и наверняка снова предаст, как только представится такая возможность.
   Но другого выхода не было.
   Только Гарин один и остался из тех, кто еще вспоминал о цивилизации. Гарин и те, кого ему удалось собрать в своем Новгороде.
   Все остальные давно поставили на цивилизации крест.
   Иначе как объяснить, что даже те, кто решил уже было отправиться в Новгород, не доходили порой даже до Можая. А уж до Каспийской Верфи и подавно.
   Многих по пути охватывало острое желание отведать сладкую воду счастья, и они сворачивали с дороги — да так и оседали в Орлеанском королевстве. Там не было цивилизации, зато была веселая вольготная жизнь.
   Но кто-то все-таки добывал в пустыне нефть, черпая ее ведрами из черных колодцев, и генерал Колотухин очень хотел увидеть ее своими глазами.
   — С нефтью мы сможем завести наши боевые машины, — мечтал он. — Пустим танки. Они даже без боеприпасов передавят к черту всю эту шваль.
   Но первые канистры солярки, которые удалось добыть без всякого договора через купцов в обмен на разный ширпотреб, обратились в дым, когда моторку, на которой их везли по Москве-реке, обстреляли с берега неизвестные арбалетчики.
   Горящие стрелы подожгли деревянную лодку, следом заполыхал бензиновый мотор, а потом и канистры взлетели на воздух.
   А еще дня через два заполыхал в пустыне один из нефтяных колодцев.
   Поджигателей схватить не удалось. Стража у колодца спала крепким сном, заботливо уложенная подальше от огня, а дежурный «газик» напрасно кружил по голой степи, где даже темной ночью не так просто укрыться.
   — Мистика, — говорили очевидцы.
   А ведь даже самым закоренелым атеистам и рационалистам давно пора было понять, что мистикой в этом мире пренебрегать нельзя.

58

   Когда подкрепления, обещанные Варягом, явились под стены гостиницы «Украина», император Лев немедленно пришел к выводу, что лучше бы их и не было.
   Все эти воины поголовно были пьяны, некоторые притащили с собой баб, но забыли дома оружие, а может, никогда не держали его в руках, но самое главное — их было мало. Настолько, что это даже трудно было назвать подкреплением.
   — Кого ты мне привел? — рыкнул Варяг на воеводу, пришедшего во главе этого войска, но гнев в его голосе звучал фальшиво.
   Он, конечно, был не прочь отвоевать обратно Истру, но уж очень не нравились ему новые союзники.
   — А чего сразу я! — с искренней обидой взвился воевода. — Сам разбирайся со своим кесарем.
   В отряд удалось согнать только бывших бандитов и всякий сброд, а исправную дружину, составленную из дачников, князь-кесарь не отдал. Вышел перед дружинниками и сказал:
   — Кто хочет, может идти, я никого не неволю. Только нечего вам там делать.
   И все дружинники остались с ним.
   Зато с отрядом приехал на телеге юродивый Стихотворец и с первых минут начал отговаривать Варяга от похода.
   — На что сдалась тебе эта Истра? — причитал он. — Места там плохие, заколдованные. Неужто одного раза тебе мало? Поехали лучше на Русь. Там теперь хорошо. Яблони цветут.
   — Они все время цветут, — буркнул Варяг и был прав. Сроки цветения и созревания плодов еще не устоялись, и если одни деревья уже вошли в привычный ритм, то другие запросто могли давать урожай каждый месяц, и, еще не успев сбросить с ветвей зрелые плоды, уже зацветали снова.
   Но мысль юродивый подал здравую. За что его тут же и арестовали, как закоренелого еретика.
   — Сижу за решеткой в темнице сырой! — надрывался он, сидя на цепи в той же камере, где Варяг общался с вампирами.
   А его покровитель тем временем прорвался к самому императору и заявил, что его войско никуда не пойдет, пока юродивого не выпустят.
   — Много мне пользы с твоего войска, — проворчал Лев, но юродивого отпустил с условием, что он немедленно покинет Москву.
   Стихотворец хоть и хорохорился, громогласно цитируя тюремную лирику, однако перепугался не на шутку и был рад убраться подобру-поздорову.
   Варяг дал ему сопровождение, взяв с боевиков клятву, что они обязательно вернутся.
   — Зуб даем! — поклялись боевики и пропали с концами.
   Отряд русичей таял на глазах. Бандиты передрались с фанатиками, те объявили их еретиками, и Торквемаде стоило большого труда развести их в разные стороны.
   Фанатики на полном серьезе требовали сжечь долгожданное подкрепление на костре в полном составе. А на вопрос: «Кто же тогда будет воевать?» — не менее серьезно отвечали:
   — Бог.
   Тут варяги сосредоточенно почесали репу и решили:
   — Да ну их к черту, этих психов.
   И от подкрепления остались рожки да ножки.
   Правда, тут к императору явился однорукий Тунгус со своими людьми, но во-первых, людей у него было мало, а во-вторых, они немедленно передрались с последними варягами.
   Тем и закончилась попытка привлечь на сторону крестового похода варяжскую Русь.
   Но оставался еще Истринский князь Мечислав. Самая легкая дорога на запад лежала через его владения.
   Если уговорить его разойтись с крестоносцами миром, то открывается прямой путь в беззащитное Орлеанское королевство, где много людей, называющих себя воинами и рыцарями, но порядочного войска еще и в помине нет.

59

   А вербовочная кампания тем временем кипела, как дырявый чайник. То есть очень бурно, но неэффективно. Не только крестоносцы сбивались с ног в поисках живой силы. У Аквариума была та же самая проблема.
   Гибли ведь не только киллеры в зубах людоедов. Каждый день в городе случались какие-то стычки, в которых убивали и калечили спецназовцев. А поскольку они были спецназовцы только по названию, пришибить их порой могла любая группа малолеток.
   Настоящие спецназовцы остались только в Кремле и в охране телецентра. Но и их приходилось разбавлять черт знает кем.
   Поскольку в городе нормальных жителей практически не осталось, черт знает кого находили в основном среди дачников.
   Но это были действительно черт знает кто, потому что порядочных дачников совершенно не соблазняла безнадежная карьера в войсках правительства народного единства.
   Это правительство все разумные люди давно списали со счетов.
   Ему еще повезло, что разумные люди в свихнувшемся мире были в меньшинстве.
   Ну а что бывает, когда вербуешь в вооруженные силы черт знает кого — это нетрудно себе представить.
   Спецназ военной разведки медленно, но верно скатывался по скользкому пути дивизии Дзержинского.
   Усилиями своих воинов правительство народного единства постепенно, однако совершенно очевидно превращалось в еще одну организованную преступную группировку.
   Или вернее сказать, неорганизованную.
   Для нее как раз образовалась подходящая экологическая ниша. После распада южных группировок и перерождения Варяга из мафиози в князя в Экумене осталась всего одна классическая ОПГ — дзержинцы.
   Ее надо было чем-то уравновесить.
   А что? «Правительство народного единства» — отличное название для мафиозной группировки. Ничуть не хуже, чем «правительство национального спасения», как обозвал свою кодлу покойный Маршал Всея Руси Казаков.
   Вот только с единством все получается примерно так же, как и со спасением.
   Генерал Колотухин еще дергал за какие-то рычаги, тянул за веревочки, строил планы, гонял до седьмого пота аналитиков, но все эти усилия были подобны стараниям алхимиков обратить свинец в золото.
   Полковник Дашкевич чуть мозги не сломал, пытаясь в радиопереговорах с Гариным выведать у президента Экумены хоть немного больше, чем тот был готов сказать. Но тот вообще ничего не сказал.
   Гарин молча слушал, односложно отвечал и только в самом конце счел нужным объяснить свою политику.
   — Это все хорошо, но у меня есть свои принципы. И один из них такой: нефть в обмен на механизмы.
   А когда полковник попробовал уточнить, оказалось, что имеется в виду мало нефти в обмен на много механизмов.
   И никакие другие принципы сотрудничества Гарина просто не интересовали.
   Он ведь тоже не дурак и видит, куда дует ветер.
   Дружить надо с теми, кто в силе.
   А проигравший должен умереть.
   Так говорит Заратустра.

60

   Уговаривать князя Мечислава мирно пропустить через свои владения крестоносное войско отправился лично великий инквизитор Торквемада, а в качестве основной ударной силы он взял с собой владыку Мефодия — того самого, который не мог без содрогания смотреть на женщину без платка и утверждал, что всякое совокупление, которое не закончилось беременностью, есть тяжкий грех.
   Обилие простоволосых женщин, да к тому же еще и босоногих, действовало на владыку угнетающе. Их число явно увеличилось с тех пор, когда он имел в этих местах резиденцию.
   Но мефодьевцы здесь тоже еще оставались, и они встречали своего лидера с восторгом, в буйном экстазе вливаясь в его эскорт.
   И к концу пути у княжеского терема собралась толпа мефодьевцев, которая раза в три превышала по численности регулярную дружину Мечислава.
   Владыка решил, что это достаточное основание, чтобы выдвинуть ультиматум, но Истринский князь был не из пугливых.
   — Собирай вече, — сказал он своему другу-былиннику.
   Тот щелкнул пальцами, и четверо дружинников вышли во двор вместе с ним.
   Впятером с мечами и щитами они легко проложили дорогу в безоружной толпе и ударили в било. Через минуту отозвался колокол на церковной колокольне, а через пять минут княжеских сторонников на подворье было уже втрое больше, чем мефодьевцев.
   — Это чрезвычайно интересно, — констатировал великий инквизитор. — Однако численность крестоносного войска приблизительно сопоставима со всем населением ваших владений, включая женщин, детей, стариков, калек и пацифистов. Может быть, все-таки стоит внять голосу разума?
   — Я бы, может, и внял, — в тон ему отвечал князь Мечислав. — Но есть одно осложнение. В Орлеане живут мои друзья, а королевой у них — моя любимая женщина.
   — Да, это серьезное осложнение, — согласился Торквемада не без сожаления.
   Он конечно мог прямо сейчас, практически не трогаясь с места, убить Мечислава, и охрана не успела бы среагировать. И уйти через двор, заполненный сторонниками князя, тоже не составило бы труда. Только число этих сторонников сильно бы поредело.
   Все это просто, но тогда война началась бы немедленно и с непредсказуемыми последствиями.
   Мечислав не один на свете и он — вовсе не главное осложнение.
   Поэтому Торквемада просто повернулся и вышел.
   — Эй! — окликнул его в самой гуще народа женский голос. — А я тебя знаю.
   — Меня никто не знает, — хмуро откликнулся Торквемада, даже не поглядев на женщину.
   — Разве не ты был палачом на фазенде Балуева?
   — Если ты до сих пор жива, значит, наверное, не я, — сказал Торквемада, но меч был уже в его руке.
   Девушка укрылась за широкой спиной дружинника, и тот тоже схватился за меч, но это не спасло бы его.
   Но Торквемада упустил момент. Он всегда был решителен в бою, но тут в дело мешалась политика.
   А потом не выдержали нервы у мефодьевцев, и перед княжеским теремом началась драка.
   Девушка, которая узнала палача, в эту минуту просто кипела от желания сказать кому-нибудь, кого она встретила только что.
   Но потом ее любимый мужчина получил кастетом по голове, и это несчастье затмило все мысли в ее голове.
   А когда он умер, в ее голове вообще не осталось мыслей.

61

   — У нас есть только один шанс, — констатировал полковник Дашкевич. — Если нам удастся выпихнуть из города этих чертовых крестоносцев, тогда мы сумеем взять под контроль пустую Москву.
   Это было уже отчаяние. И все это прекрасно понимали. Просто полковник первым решился озвучить общие мысли.
   Они не могли вывозить из города грузы, которые Гарин требовал в обмен на нефтепродукты.
   Летучие отряды разведчиков-малолеток засекали любую попытку, и террористы мгновенно кидались на перехват. И снова гибли люди и машины, а на обратном пути гибла драгоценная нефть. От этого страдали и Гарин и Аквариум, но Гарин страдал меньше.
   Он еще в прежние времена перевез в Табор целый парк машин, запчастей к ним и механизмов. Одни использовались в повседневной жизни Табора, другие стояли на консервации под надежной охраной, и теперь Гарин без проблем перевез их в Новгород. И это уже была та печка, от которой можно плясать.
   А еще у Гарина были кузнецы и мастера на все руки, способные сделать любой механизм буквально из ничего. Было бы только железо.
   А оно было. Новгород стоял на удалении от нефтяных месторождений, но зато прямо на железной руде.
   Идеальное место для возрождения цивилизации.
   Вот только кто-то поджег еще один нефтяной колодец. На этот раз с усиленной охраной, и что самое интересное — все стражи в это время бодрствовали.
   Они клялись, что всю ночь не смыкали глаз и утверждали, что в колодец ударила молния. Одна беда — в ту ночь не было грозы.
   Мистика.
   А в Кремле уже просто стонали, кричали криком и обращали взоры к небесам.
   Ну когда же начнется этот чертов крестовый поход?!
   Может хоть тогда у таинственных лучников на берегах Москвы-реки появится другая забота, кроме как расстреливать огненными стрелами проходящие лодки и плоты с нефтепродуктами.
   И в отчаянии Аквариум решился на глобальную провокацию. Был риск надорваться — но отступать уже некуда.
   И пронесся среди белых воинов Армагеддона подобный молнии слух — еретики на Истре побили императорских послов.
   А кто-то добавлял, что на черном озере в Перуновом бору уже короновали Антихриста и если промедлить с выступлением, то завтра может быть уже поздно.
   В тот же час взвились фанатики, не привыкшие советоваться с вышестоящими инстанциями, и забурлило крестоносное войско, потерявшее голову — не только в переносном смысле, но и в прямом.
   Торквемада давно оттеснил императора Льва с позиции верховного военачальника крестоносцев. Великого инквизитора хотя бы боялись.
   А Льва не боялись никогда. У него было другое оружие — дар убеждения.
   Но его харизма потускнела.
   И вот Торквемада отправился послом к Истринскому князю Мечиславу. И там пропал.
   А без него император Лев оказался как без рук.
   О том, что крестовый поход все-таки начался, он узнал последним.
   И ему ничего не оставалось, кроме как сесть на коня и отправиться следом за фанатиками и примкнувшими к ним простыми убийцами.
   В Кремле не скрывали удовлетворения. Спецназовцы, разбавленные черт знает кем, рвались с цепи, одержимые мечтой все-таки взять под контроль пустую Москву.
   И самый настоящий шок овладел ими, когда оказалось, что она вовсе даже не пуста.

62

   Королеве Жанне пора было уже привыкнуть, что свадьбы в зачарованной земле ничем хорошим не заканчиваются. Как ни ждешь первой брачной ночи, а все равно получается Варфоломеевская.
   Но три влюбленных пары из свиты Орлеанской королевы презрели эту опасность, ради экономии и большей пышности одновременно назначив свадьбу на один день.
   Доблестный рыцарь Конрад фон Висбаден женился на внучке бабы Яги. Ему, наконец, удалось уладить вопрос с волхвами, которые не хотели выдавать язычницу замуж за католика. В конце концов все решил авторитет самой бабы Яги, которая сказала: