Страница:
Купцы равнодушно привязали к рукавам мальчиков желтые платки в знак купленной собственности. На нечеловеческий вопль прибежали Нугзар и Саакадзе и в замешательстве остановились. Черный комок лежал на полу. Побледневший Георгий склонился над женщиной и перевел пристальный взгляд на уходящих купцов.
— Уберите сумасшедшую, — Нато продолжала нежно гладить ткань.
— Мертвые не бывают сумасшедшими. Дешево, княгиня, обошлась тебе ткань…
Саакадзе вдруг умолк: глаза Нато сверкали ненавистью.
На повороте улицы Эрасти, окруженный рыдающими женщинами, с жаром жестикулировал. Увидя Саакадзе, он проворно юркнул в переулок. Девятнадцать женщин упали к ногам Георгия, двадцатая уже не нуждалась в сострадании.
— Господин, господин, сжалься, верни наших детей, ради спасения души верни.
— Поспешите, женщины, к священнику… Купцы сегодня уезжают. Священник заступится, нехристианский поступок — продажа детей.
— Были, господин, — слезы падали на цаги Георгия, — священник рассердился, говорит — князь благородно поступил — третьего взял, а имеет право, как хочет, продавать месепе… Разве, господин, у матери бывает третий?.. Все одинаково нужны, как пальцы на руке.
— Что же я могу сделать?
— Ты? Ты — большой господин, если захочешь, все можешь. Захотел — и бедный месепе в Носте богатым глехи стал, и госпожа Русудан заколдована была, ты спас, лицо розами покрыл… Господин, ты все можешь. Священник говорит — князь добрый… Если бы другому князю продал, можно когда-нибудь увидеть, магометанам продал… Где добрый?
— Хорошо, идите домой и ждите, только язык крепче держите…
Довольный Саакадзе поспешил скрыться. Цель достигнута, ему верят. Недаром он расточал деньги и сочуствие.
Из-за угла выскочил Эрасти:
— Батоно, коней сейчас седлать?
Георгий посмотрел на хитрое лицо и рассмеялся:
— После заката седлай, чанчур.
И он поймал себя на мысли, что не только сострадание толкает его, но и желание прослыть щедрым и великодушным в самых дальних деревнях Арагвского княжества. Это может пригодиться союзу азнауров.
По замку неслись грозовые тучи, гремел гром. Нато рассыпала в покоях Русудан молнии: она не допустит дочь стать женой назойливого ностевца, она найдет средство расстроить свадьбу, она поедет в Метехи…
Тогда и Русудан найдет средство: пусть только осмелятся тронуть любимого — врагами Русудан станут. Русудан спокойна к затканным камнями одеждам и украшениям, спокойна к благовониям, в платье глехи будет ходить Русудан, а сердцу не изменит…
Доблестный и неустрашимый Нугзар, оставив поле брани, бежал.
В собственном доме заговор: дочь на плебея мать меняет. Зураб, оказывается, со стыда в глаза Саакадзе не смотрит. Дурак Баадур и тот против матери. Недавно война с турками была. Война! Значит, торговать нельзя? Не все ли равно — шерсть или месепе отдать? А господин замка с несчастным лицом ходит…
— Куда ты, Георгий?
— Коня проехать, завтра с рассветом в Тбилиси еду. Давно пора.
— Если окончательно решил, вместе выедем, дело к царю имею. На княгиню не обижайся, Георгий, очень гордая… Я слово нарушил. Боялся — яд примет. Управляющий уже наказан, с семьею выгнан в дальнюю деревню, жаль, мсахурства не могу лишить, не я дал… Думаю, Нато потребует простить. Раз прощу, новому управляющему плохой пример, но если женщина потянет, девять пар буйволов не удержат… Лучше утром неожиданно уехать, пока вернусь, забудет.
— Ты прав, благородный Нугзар. Скажи, не очень осуждал бы волков за сочуствие к грузинским мальчикам, увезенным для разврата?
— Рыцарское намерение у волков, но шашку хорошо надо вытереть: серьезное время, ржавчину опасно оставлять… Если такое случится, вернувшимся вольную дам в память чудесного избавления.
Нугзар хрипло засмеялся.
— Я верю в чудо, князь, иначе чем объяснить любовь необыкновенной Русудан к незнатному азнауру?.. Если поздно вернусь, прикажи страже ворота открыть…
Зеленые гривы плюща спадают с балкона в зыбкую мглу. Тают побледневшие звезды. Угрюмые рвы прильнули к еще сонным стенам замка. Только из далекого тумана вырывается радостный гул…
— Так, Георгий, значит, волки все же растерзали купцов?
Нузгар прищурился на вошедшего управляющего.
— Растерзали, князь, может, не волки, а барс, но это дела не меняет.
— Сандро, помни, купцов растерзал барс, иначе мой высокий гость не нашел бы мальчиков в лесу одних. Пусть священник скрепит дарственную грамоту.
Саакадзе оглянулся на боковую башню и вскочил на коня. К нему подбежал Арчил.
— Большой господин, возьми меня с собой. Свободный теперь, как Эрасти, дружинником буду. В память моей матери возьми.
Георгий вопросительно посмотрел на хмуро отвернувшегося Нугзара.
«Кто раз нарушил слово, не смеет рассчитывать на доверие», — вспомнил Нугзар.
Он притворно удивился вопросу. Разве мальчик не свободный? Георгий может и остальных взять…
Эрасти, сверкая зубами, проворно устроил Арчила позади себя на седле.
Саакадзе погрозил Эрасти нагайкой.
Вскоре и остальные девятнадцать юных месепе очутились в Носте и под началом Эрасти изучали науку — по змеиным тропам проскальзывать в тыл врага.
Отъехав от Ананури, Эрасти, переглянувшись с Саакадзе, незаметно для Нугзара повернул коня в лес.
И через некоторое время в Носте въехали Эрасти и Арчил, ведя на поводу пышный караван, захваченный у турецких купцов.
— Уберите сумасшедшую, — Нато продолжала нежно гладить ткань.
— Мертвые не бывают сумасшедшими. Дешево, княгиня, обошлась тебе ткань…
Саакадзе вдруг умолк: глаза Нато сверкали ненавистью.
На повороте улицы Эрасти, окруженный рыдающими женщинами, с жаром жестикулировал. Увидя Саакадзе, он проворно юркнул в переулок. Девятнадцать женщин упали к ногам Георгия, двадцатая уже не нуждалась в сострадании.
— Господин, господин, сжалься, верни наших детей, ради спасения души верни.
— Поспешите, женщины, к священнику… Купцы сегодня уезжают. Священник заступится, нехристианский поступок — продажа детей.
— Были, господин, — слезы падали на цаги Георгия, — священник рассердился, говорит — князь благородно поступил — третьего взял, а имеет право, как хочет, продавать месепе… Разве, господин, у матери бывает третий?.. Все одинаково нужны, как пальцы на руке.
— Что же я могу сделать?
— Ты? Ты — большой господин, если захочешь, все можешь. Захотел — и бедный месепе в Носте богатым глехи стал, и госпожа Русудан заколдована была, ты спас, лицо розами покрыл… Господин, ты все можешь. Священник говорит — князь добрый… Если бы другому князю продал, можно когда-нибудь увидеть, магометанам продал… Где добрый?
— Хорошо, идите домой и ждите, только язык крепче держите…
Довольный Саакадзе поспешил скрыться. Цель достигнута, ему верят. Недаром он расточал деньги и сочуствие.
Из-за угла выскочил Эрасти:
— Батоно, коней сейчас седлать?
Георгий посмотрел на хитрое лицо и рассмеялся:
— После заката седлай, чанчур.
И он поймал себя на мысли, что не только сострадание толкает его, но и желание прослыть щедрым и великодушным в самых дальних деревнях Арагвского княжества. Это может пригодиться союзу азнауров.
По замку неслись грозовые тучи, гремел гром. Нато рассыпала в покоях Русудан молнии: она не допустит дочь стать женой назойливого ностевца, она найдет средство расстроить свадьбу, она поедет в Метехи…
Тогда и Русудан найдет средство: пусть только осмелятся тронуть любимого — врагами Русудан станут. Русудан спокойна к затканным камнями одеждам и украшениям, спокойна к благовониям, в платье глехи будет ходить Русудан, а сердцу не изменит…
Доблестный и неустрашимый Нугзар, оставив поле брани, бежал.
В собственном доме заговор: дочь на плебея мать меняет. Зураб, оказывается, со стыда в глаза Саакадзе не смотрит. Дурак Баадур и тот против матери. Недавно война с турками была. Война! Значит, торговать нельзя? Не все ли равно — шерсть или месепе отдать? А господин замка с несчастным лицом ходит…
— Куда ты, Георгий?
— Коня проехать, завтра с рассветом в Тбилиси еду. Давно пора.
— Если окончательно решил, вместе выедем, дело к царю имею. На княгиню не обижайся, Георгий, очень гордая… Я слово нарушил. Боялся — яд примет. Управляющий уже наказан, с семьею выгнан в дальнюю деревню, жаль, мсахурства не могу лишить, не я дал… Думаю, Нато потребует простить. Раз прощу, новому управляющему плохой пример, но если женщина потянет, девять пар буйволов не удержат… Лучше утром неожиданно уехать, пока вернусь, забудет.
— Ты прав, благородный Нугзар. Скажи, не очень осуждал бы волков за сочуствие к грузинским мальчикам, увезенным для разврата?
— Рыцарское намерение у волков, но шашку хорошо надо вытереть: серьезное время, ржавчину опасно оставлять… Если такое случится, вернувшимся вольную дам в память чудесного избавления.
Нугзар хрипло засмеялся.
— Я верю в чудо, князь, иначе чем объяснить любовь необыкновенной Русудан к незнатному азнауру?.. Если поздно вернусь, прикажи страже ворота открыть…
Зеленые гривы плюща спадают с балкона в зыбкую мглу. Тают побледневшие звезды. Угрюмые рвы прильнули к еще сонным стенам замка. Только из далекого тумана вырывается радостный гул…
— Так, Георгий, значит, волки все же растерзали купцов?
Нузгар прищурился на вошедшего управляющего.
— Растерзали, князь, может, не волки, а барс, но это дела не меняет.
— Сандро, помни, купцов растерзал барс, иначе мой высокий гость не нашел бы мальчиков в лесу одних. Пусть священник скрепит дарственную грамоту.
Саакадзе оглянулся на боковую башню и вскочил на коня. К нему подбежал Арчил.
— Большой господин, возьми меня с собой. Свободный теперь, как Эрасти, дружинником буду. В память моей матери возьми.
Георгий вопросительно посмотрел на хмуро отвернувшегося Нугзара.
«Кто раз нарушил слово, не смеет рассчитывать на доверие», — вспомнил Нугзар.
Он притворно удивился вопросу. Разве мальчик не свободный? Георгий может и остальных взять…
Эрасти, сверкая зубами, проворно устроил Арчила позади себя на седле.
Саакадзе погрозил Эрасти нагайкой.
Вскоре и остальные девятнадцать юных месепе очутились в Носте и под началом Эрасти изучали науку — по змеиным тропам проскальзывать в тыл врага.
Отъехав от Ананури, Эрасти, переглянувшись с Саакадзе, незаметно для Нугзара повернул коня в лес.
И через некоторое время в Носте въехали Эрасти и Арчил, ведя на поводу пышный караван, захваченный у турецких купцов.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
В малом зале оживленно. Кроме обычных придворных присутствовали Андукапар, Симон, Нугзар и Саакадзе. Царь поспешил загладить вину перед азнауром и подписать тарханную грамоту на право присутствовать на малых совещаниях, а при случае, «как обещал», возвести в князья.
После обычных приветствий и выполнения ряда целования шахской печати и сильного интереса к здоровью повелителя Ирана посол шаха Кабли-хан, поклонившись, отошел к посольской скамье, а Бартом развернул послание и громко зачитал:
— Кто предал? — покатилось по залу.
Андукапар, забыв приличие, потряс шашкой. Баграт дрожащими пальцами рванул ворот:
— После укрепления границы по желанию царя, после соединения княжеских дружин, переправленных для охраны, перс не посмел бы прислать дерзкое послание.
Квели Церетели сокрушенно мотал головой:
— Потерять выгодную границу и огромные земли!..
Шадиман язвительно осведомился, кому выгодна измена. Кто из собак пожелал видеть Агджа-Калу лучше персидской крепостью, чем грузинской?..
Баграт и Симон, заглушая других, требовали немедленно найти изменника и подвергнуть жесточайшему испытанию железом и огнем. Князья не без удовольствия поддержали их. В доносе никто не сомневался. Триумвират, прикрываясь именем царства, едва успел приступить к возведению своих укреплений, решив до окончания не хвастать царским подарком.
Царь язвительно указал на запоздалое возмущение. Надо зорче разглядывать переходящих границу. Сейчас другая забота: как оградить пограничные деревни от диких борчалу. Но… почему сегодня молчит доблестный Нугзар?
Нугзар вздрогнул. Зародившиеся подозрения приковали его взгляд к застывшему лицу Саакадзе. Никогда с Папуна не расстается, а в Ананури не взял.
Нугзар с глубоким уважением посмотрел на Саакадзе и с гордостью сказал:
— Измена или месть, но дальновидный перс не отдаст в руки некоторых князей судьбу двух царств… Не следует домогаться подарков, вызывающих грозных соседей на ссору.
— Если бы царь пожаловал Агджа-Калу доблестному Нугзару, то князь нашел бы другое слово, — заскрежетал зубами Андукапар.
— Арагвское княжество достаточно обширно, а если б созрело желание его увеличить, то Нугзар предпочел бы направиться снова к горцам, а не к царю.
С яростью Андукапар обнажил шашку. Дружественные ему князья также поспешно обнажили оружие. Саакадзе стал около Нугзара, спокойно гладившего рукоятку тяжелой сабли. Шадиман мрачно подумал о провалившемся плане.
Гневный голос Луарсаба охладил князей:
— Отец, кто смеет так забываться? Разве присутствие царя не требует сдержанности? Или дерзкие думают — царское оружие тупее княжеского?
Георгий X любовно посмотрел на пылающее лицо сына. Князья растерялись. Как ответить на дерзость наследника?
— Князья, ваше возмущение понятно, еще никогда так бесцеремонно не поступал шах Аббас, но… война с Ираном невозможна. Необходимо оградиться от борчалу.
— Дозволь, великий царь, сказать слово.
Саакадзе поклонился.
— Хотя еще молод высказываться, но твоя храбрость вызывает снисхождение. Говори.
— Бердуджи отделяет Куркутский брод. Если углубить брод, возвести на нашей стороне укрепление с водяными рвами, посмеют ли борчалу перейти границу и грабить народ? А если посмеют, буду умолять царя царей разрешить скромному азнауру Саакадзе поговорить с ними.
— Что же, ты уже раз показал с казахами умение разговаривать. Да, да… Шаху ответ составит Шадиман… А ты, Георгий, немедленно отправляйся в Бердуджи с азнаурскими дружинами. Каменщики следом пойдут… Да, да. Шах медлить не будет. Орда уже спешит на пастбища, поспешим и мы.
— Дозволь, царь, заметить: во главе обязательно должен стоять испытанный полководец. Конечно, Саакадзе хорошо справится, но начальствовать должен князь… Шах предупреждает: в Агджа-Калу идет хан.
— Великий царь, князь Шадиман прав, начальствовать должен князь…
Саакадзе пристально смотрел на царя.
— Да, да. Ты, Георгий, давно заслужил…
Шадиман изогнулся:
— Дозволь, великий царь, еще заметить: Саакадзе, вероятно, захочет немного с доблестным Нугзаром остаться… Может, у них дела в Тбилиси общие, раз прекрасная княжна Русудан удостоила Саакадзе своим сердцем…
Шадиман, как бы не замечая малиновую краску на лице царя, любезно склонился к Нугзару:
— Дозволь, высокочтимый князь, поздравить. Наконец прекрасная Русудан нашла достойного мужа, а ты — зятя…
— Благодарю, мудрейший Шадиман, действительно дочь моя избрала лучшего из мужей, и хотя приличие требует, чтобы царь первый узнал и поздравил… но гонец князя Шадимана Бараташвили, наверное, быстрее нас. Я приехал с Георгием доложить царю, но посол шаха помешал, а ты, князь, как всегда вовремя поздравляешь… Может, сейчас разрешишь доложить царю?
— Умоляю, доблестный Нугзар, простить, был уверен, что ты уже успел обрадовать царя…
Царь выпрямился на троне. Бешеная ревность тянула его руку к мечу Багратидов, но он вовремя вспомнил о грозном Нугзаре Арагвском.
— Дорогой Нугзар, прими поздравление, и ты, Георгий… Жаль, спешность с Бердуджи не разрешает тотчас устроить пир, но по возвращении Георгия, дорогой Нугзар, назначу трехдневный пир в честь прекрасной Русудан… Да, да. Надеюсь, твоя семья прибудет сюда.
— Благодарю, великодушный царь, но первый пир в честь княжны Эристави и героя последней турецкой войны будет в Ананурском замке. Надеюсь, царь не откажет посетить Арагвского владетеля.
— Не будем спорить, дорогой Нугзар… Да, да. Я всегда рад случаю посетить преданных трону князей… Да, да. Но сейчас Саакадзе предложил свое участие в укреплении границы. Уступаю его просьбе, а начальником назначаю князя Цицишвили… Да, да. А Георгий по возвращении будет вознагражден, да, да, вознагражден за… за все…
Царь грузно поднялся и торопливой походкой пересек зал. И только в своих покоях дал волю ярости. «Как, презренный азнаур обманом прокрался в доверие и благодаря царскому вниманию похитил неповторимую ценность моего царства! Конечно, Шадиман прав. Союз азнауров создан плебеем для личного возвышения… Да, да. Наверно, рассказал, все рассказал. Да, да. Такая гордая полюбила плебея… Полюбила? А может, назло меняет царя на азнаура? Нугзар не может быть доволен, а княгиня Нато? Я найду дело дерзкому азнауру. Не скоро увидит нареченную. В Иран отправлю. Тинатин подарки повезет… Потом до вызова Шадимана там останется… Азнауров, как собак, разогнать нужно… Нугзар их может на свою сторону привлечь. Опасный союз… Говорят, князья встревожены объединением азнауров. Мне тоже надо опасаться. Наверно, готовят измену. Может быть, в подземелье запрятать… Нет, опасно, Нугзар оскорбления не простит… При всех заявил о редкой находке… Баака… Баака тоже на стороне азнауров, хотя из осторожности ничего не говорил мне… Да, да. Баака очень осторожен. Чуть сегодня плебея в князья не возвысил… Конечно, пока княжеское звание не получит, Нато не согласится на свадьбу…»
Нугзар и Георгий сразу поняли неудовольствие царя. Недаром на полуслове о возвышении в князья остановился. Нугзар заблуждался: царь недоволен выбором. Но Георгий, понимавший причину внезапной немилости, горел возмущением: согласится ли княгиня Нато на свадьбу, если он не получит княжеское звание? Должна согласиться. Честь дочери дороже тщеславия…
За распахнутым окном молодые листья. В голубом тумане тонули купола Тбилиси. Дремала лень в колоколах. Тревожный сад вытягивал свежие дорожки. Три маленьких оленя пощипывали сочную траву. Над белой яблоней кружились эмалевые бабочки.
Саакадзе шумно открыл дверь. Дато, Ростом и Даутбек возмутились, но Папуна небрежно сказал:
— Молодец Шадиман, недаром голову на плечах кормит. Зачем барсу с волками дружить? Царь изменчив, как Понтийское море, но Георгий Саакадзе сквозь бурю проведет княжну Эристави под скрещенными саблями.
Расширенные зрачки азнауров вызвали у Папуна сочный смех. Он быстро наполнил чаши и предложил «барсам» опрокинуть в раскрытые «пасти» веселый сок. После необузданных поздравлений Георгий рассказал об Ананури, с нежностью вспомнил последний вечер, клятву Русудан и в предрассветном тумане белую тень в узком окне… Вдруг он нахмурился.
— Друзья, будем ко всему готовы. Знаю царя, умеет мстить. Вспомните ожерелье из голубых звезд. Союз азнауров в опасности. Даутбек, и ты, Ростом, предупреди всех. Сейчас переходим на тайное положение. Для виду месяца два не надо собираться. Скрывайте число дружин и оружия. Скрывайте имена тех, кто в союзе. Элизбар, извести Квливидзе, Гуния и Асламаза. Они знают, как действовать. Главное — быстрота, всегда помните. Быстрота — победа над врагом. Дато со мной поедет, всего можно ожидать. Если царь готовит подземелье, то направишь коня в Ананури, а Папуна — в Иран. Даутбек, посмотри, как Ностевский замок. Пусть поспешат. Папуна говорит, стена вокруг Носте почти закончена. Надо в угловые башни стражу поставить. Маленького Арчила к Тэкле отвези.
Шадиман один по-настоящему оценил Саакадзе: на полдороге такой не остановится, Саакадзе страшнее Нугзара, — убеждал Шадиман Андукапара, — с князьями плебей никогда не сговорится. Его душа на земле.
Только когда Заза Цицишвили двинулся во главе пятисот дружинников, амкарства каменщиков и крестьян из окрестных деревень для постройки крепости, Саакадзе с Дато и Папуна, ехавшие отдельно, вздохнули свободно. На привале Папуна и Георгий после купанья отдыхали на пустынном берегу. Папуна недовольно сказал:
— Шах обрадовался. Оказывается, давно хотел овладеть выгодной местностью, только случая не было… Перс обещан за усердие всегда щедро тебя вознаграждать. Я завез в Носте мешки с монетами. Потом шах прислал подарки Тэкле: браслет с бирюзой и алмазом, жемчужное ожерелье, золотые чашки и шелковую шаль. Все спрятал в подземелье Ностевского замка. В Носте два дня пробыл. Сказал, по болезни не поехал с тобой в Ананури… Нехорошо… Шах на службе тебя считает…
— Э, дорогой Папуна, пускай как хочет считает. Знаешь, куда персидские монеты пойдут?
— Ну, конечно, не на вино… Агджа-Калу все равно потеряли.
— Правда, Папуна, Агджа-Калу жаль, но… От персов, придет время, обратно получим, а светлейшие именем церкви и трона навсегда бы за собой закрепили.
— Лучше о своей голове больше думай, Георгий, чем о светлейших… Опасную борьбу ведешь… Теперь Нугзара еще на шею Папуна посадили. Будет война! Ты что, ребенок? С чертом в чехарду играешь. А если такой разговор зашел, прямо скажу, что думаю… За народ хочешь бороться, а с князьями хаши варить. Почему на открытый бой не вызываешь? Весь народ Картли за тобой пойдет! Еще есть время выбрать дорогу, а после ананурской свадьбы поздно будет.
Саакадзе сумрачно посмотрел на речную зыбь.
— Ты, Папуна, самый близкий мне друг, должен понять. Если открыто пойду, никогда не достигну цели. Кто допустит? Шах? Русийский царь? Даже султан нашему царю и светлейшим в таком деле поможет. Азнауры одним князьям страшны. Такую борьбу шах с удовольствием поддержит. А потом видно будет…
Папуна, махнув рукой, придвинул к себе бурдюк.
После обычных приветствий и выполнения ряда целования шахской печати и сильного интереса к здоровью повелителя Ирана посол шаха Кабли-хан, поклонившись, отошел к посольской скамье, а Бартом развернул послание и громко зачитал:
"Высокочтимый брат мой, царь Картли, Георгий X, сын Симона, не тускнеет ослепительное солнце льва Ирана и благосклонно роняет золотой огонь за окружающие звезды. Верю в милость аллаха: послание повелителя Ирана застанет мудрого из мудрых царей Картли в пышном здоровье.Пораженный царь не прерывал мрачного молчания. Гостеприимец поспешил вежливо пригласить Кабли-хана отдохнуть после утомительного путешествия.
Дошло до моего слуха, будто Агджа-Кала отдана тобой князьям. Не ослышался ли мой слух? Я не ищу со щедрым братом разногласий, но проницательность царю необходима… Пока царь Картли владел крепостью, «лев Ирана», уверенный в надежном союзнике, не спорил. Но раз крепость тебе не нужна, то разбужу память высокого брата: Агджа-Кала основана туркменским Якуб-ханом и по праву принадлежит Ирану, а не твоим князьям.
И лишнюю для Картли крепость возьмет настоящий хозяин. Нельзя позволять подданным распоряжаться благополучием царства… Уж не замышляют ли против меня князья? Малолетние всегда бесстрашно хватаются за огонь…
Агджа-Кала заселяется мною кочевниками борчалу, а в крепость идет Али-Баиндур-хан с войском. Пусть дружины Картли спокойно оставят Агджа-Калу и верблюжье пастбище тоже освободят. Борчалу — дикое племя, плохо разбирает, где свое, где чужое. Да не будет у тебя неудовольствия.
Верю в снисхождение Аали: ответ не нарушит пышного здоровья высокого брата.
Во имя аллаха да будет мир над шахом Аббасом.
Раб восьми и четырех".
— Кто предал? — покатилось по залу.
Андукапар, забыв приличие, потряс шашкой. Баграт дрожащими пальцами рванул ворот:
— После укрепления границы по желанию царя, после соединения княжеских дружин, переправленных для охраны, перс не посмел бы прислать дерзкое послание.
Квели Церетели сокрушенно мотал головой:
— Потерять выгодную границу и огромные земли!..
Шадиман язвительно осведомился, кому выгодна измена. Кто из собак пожелал видеть Агджа-Калу лучше персидской крепостью, чем грузинской?..
Баграт и Симон, заглушая других, требовали немедленно найти изменника и подвергнуть жесточайшему испытанию железом и огнем. Князья не без удовольствия поддержали их. В доносе никто не сомневался. Триумвират, прикрываясь именем царства, едва успел приступить к возведению своих укреплений, решив до окончания не хвастать царским подарком.
Царь язвительно указал на запоздалое возмущение. Надо зорче разглядывать переходящих границу. Сейчас другая забота: как оградить пограничные деревни от диких борчалу. Но… почему сегодня молчит доблестный Нугзар?
Нугзар вздрогнул. Зародившиеся подозрения приковали его взгляд к застывшему лицу Саакадзе. Никогда с Папуна не расстается, а в Ананури не взял.
Нугзар с глубоким уважением посмотрел на Саакадзе и с гордостью сказал:
— Измена или месть, но дальновидный перс не отдаст в руки некоторых князей судьбу двух царств… Не следует домогаться подарков, вызывающих грозных соседей на ссору.
— Если бы царь пожаловал Агджа-Калу доблестному Нугзару, то князь нашел бы другое слово, — заскрежетал зубами Андукапар.
— Арагвское княжество достаточно обширно, а если б созрело желание его увеличить, то Нугзар предпочел бы направиться снова к горцам, а не к царю.
С яростью Андукапар обнажил шашку. Дружественные ему князья также поспешно обнажили оружие. Саакадзе стал около Нугзара, спокойно гладившего рукоятку тяжелой сабли. Шадиман мрачно подумал о провалившемся плане.
Гневный голос Луарсаба охладил князей:
— Отец, кто смеет так забываться? Разве присутствие царя не требует сдержанности? Или дерзкие думают — царское оружие тупее княжеского?
Георгий X любовно посмотрел на пылающее лицо сына. Князья растерялись. Как ответить на дерзость наследника?
— Князья, ваше возмущение понятно, еще никогда так бесцеремонно не поступал шах Аббас, но… война с Ираном невозможна. Необходимо оградиться от борчалу.
— Дозволь, великий царь, сказать слово.
Саакадзе поклонился.
— Хотя еще молод высказываться, но твоя храбрость вызывает снисхождение. Говори.
— Бердуджи отделяет Куркутский брод. Если углубить брод, возвести на нашей стороне укрепление с водяными рвами, посмеют ли борчалу перейти границу и грабить народ? А если посмеют, буду умолять царя царей разрешить скромному азнауру Саакадзе поговорить с ними.
— Что же, ты уже раз показал с казахами умение разговаривать. Да, да… Шаху ответ составит Шадиман… А ты, Георгий, немедленно отправляйся в Бердуджи с азнаурскими дружинами. Каменщики следом пойдут… Да, да. Шах медлить не будет. Орда уже спешит на пастбища, поспешим и мы.
— Дозволь, царь, заметить: во главе обязательно должен стоять испытанный полководец. Конечно, Саакадзе хорошо справится, но начальствовать должен князь… Шах предупреждает: в Агджа-Калу идет хан.
— Великий царь, князь Шадиман прав, начальствовать должен князь…
Саакадзе пристально смотрел на царя.
— Да, да. Ты, Георгий, давно заслужил…
Шадиман изогнулся:
— Дозволь, великий царь, еще заметить: Саакадзе, вероятно, захочет немного с доблестным Нугзаром остаться… Может, у них дела в Тбилиси общие, раз прекрасная княжна Русудан удостоила Саакадзе своим сердцем…
Шадиман, как бы не замечая малиновую краску на лице царя, любезно склонился к Нугзару:
— Дозволь, высокочтимый князь, поздравить. Наконец прекрасная Русудан нашла достойного мужа, а ты — зятя…
— Благодарю, мудрейший Шадиман, действительно дочь моя избрала лучшего из мужей, и хотя приличие требует, чтобы царь первый узнал и поздравил… но гонец князя Шадимана Бараташвили, наверное, быстрее нас. Я приехал с Георгием доложить царю, но посол шаха помешал, а ты, князь, как всегда вовремя поздравляешь… Может, сейчас разрешишь доложить царю?
— Умоляю, доблестный Нугзар, простить, был уверен, что ты уже успел обрадовать царя…
Царь выпрямился на троне. Бешеная ревность тянула его руку к мечу Багратидов, но он вовремя вспомнил о грозном Нугзаре Арагвском.
— Дорогой Нугзар, прими поздравление, и ты, Георгий… Жаль, спешность с Бердуджи не разрешает тотчас устроить пир, но по возвращении Георгия, дорогой Нугзар, назначу трехдневный пир в честь прекрасной Русудан… Да, да. Надеюсь, твоя семья прибудет сюда.
— Благодарю, великодушный царь, но первый пир в честь княжны Эристави и героя последней турецкой войны будет в Ананурском замке. Надеюсь, царь не откажет посетить Арагвского владетеля.
— Не будем спорить, дорогой Нугзар… Да, да. Я всегда рад случаю посетить преданных трону князей… Да, да. Но сейчас Саакадзе предложил свое участие в укреплении границы. Уступаю его просьбе, а начальником назначаю князя Цицишвили… Да, да. А Георгий по возвращении будет вознагражден, да, да, вознагражден за… за все…
Царь грузно поднялся и торопливой походкой пересек зал. И только в своих покоях дал волю ярости. «Как, презренный азнаур обманом прокрался в доверие и благодаря царскому вниманию похитил неповторимую ценность моего царства! Конечно, Шадиман прав. Союз азнауров создан плебеем для личного возвышения… Да, да. Наверно, рассказал, все рассказал. Да, да. Такая гордая полюбила плебея… Полюбила? А может, назло меняет царя на азнаура? Нугзар не может быть доволен, а княгиня Нато? Я найду дело дерзкому азнауру. Не скоро увидит нареченную. В Иран отправлю. Тинатин подарки повезет… Потом до вызова Шадимана там останется… Азнауров, как собак, разогнать нужно… Нугзар их может на свою сторону привлечь. Опасный союз… Говорят, князья встревожены объединением азнауров. Мне тоже надо опасаться. Наверно, готовят измену. Может быть, в подземелье запрятать… Нет, опасно, Нугзар оскорбления не простит… При всех заявил о редкой находке… Баака… Баака тоже на стороне азнауров, хотя из осторожности ничего не говорил мне… Да, да. Баака очень осторожен. Чуть сегодня плебея в князья не возвысил… Конечно, пока княжеское звание не получит, Нато не согласится на свадьбу…»
Нугзар и Георгий сразу поняли неудовольствие царя. Недаром на полуслове о возвышении в князья остановился. Нугзар заблуждался: царь недоволен выбором. Но Георгий, понимавший причину внезапной немилости, горел возмущением: согласится ли княгиня Нато на свадьбу, если он не получит княжеское звание? Должна согласиться. Честь дочери дороже тщеславия…
За распахнутым окном молодые листья. В голубом тумане тонули купола Тбилиси. Дремала лень в колоколах. Тревожный сад вытягивал свежие дорожки. Три маленьких оленя пощипывали сочную траву. Над белой яблоней кружились эмалевые бабочки.
Саакадзе шумно открыл дверь. Дато, Ростом и Даутбек возмутились, но Папуна небрежно сказал:
— Молодец Шадиман, недаром голову на плечах кормит. Зачем барсу с волками дружить? Царь изменчив, как Понтийское море, но Георгий Саакадзе сквозь бурю проведет княжну Эристави под скрещенными саблями.
Расширенные зрачки азнауров вызвали у Папуна сочный смех. Он быстро наполнил чаши и предложил «барсам» опрокинуть в раскрытые «пасти» веселый сок. После необузданных поздравлений Георгий рассказал об Ананури, с нежностью вспомнил последний вечер, клятву Русудан и в предрассветном тумане белую тень в узком окне… Вдруг он нахмурился.
— Друзья, будем ко всему готовы. Знаю царя, умеет мстить. Вспомните ожерелье из голубых звезд. Союз азнауров в опасности. Даутбек, и ты, Ростом, предупреди всех. Сейчас переходим на тайное положение. Для виду месяца два не надо собираться. Скрывайте число дружин и оружия. Скрывайте имена тех, кто в союзе. Элизбар, извести Квливидзе, Гуния и Асламаза. Они знают, как действовать. Главное — быстрота, всегда помните. Быстрота — победа над врагом. Дато со мной поедет, всего можно ожидать. Если царь готовит подземелье, то направишь коня в Ананури, а Папуна — в Иран. Даутбек, посмотри, как Ностевский замок. Пусть поспешат. Папуна говорит, стена вокруг Носте почти закончена. Надо в угловые башни стражу поставить. Маленького Арчила к Тэкле отвези.
Шадиман один по-настоящему оценил Саакадзе: на полдороге такой не остановится, Саакадзе страшнее Нугзара, — убеждал Шадиман Андукапара, — с князьями плебей никогда не сговорится. Его душа на земле.
Только когда Заза Цицишвили двинулся во главе пятисот дружинников, амкарства каменщиков и крестьян из окрестных деревень для постройки крепости, Саакадзе с Дато и Папуна, ехавшие отдельно, вздохнули свободно. На привале Папуна и Георгий после купанья отдыхали на пустынном берегу. Папуна недовольно сказал:
— Шах обрадовался. Оказывается, давно хотел овладеть выгодной местностью, только случая не было… Перс обещан за усердие всегда щедро тебя вознаграждать. Я завез в Носте мешки с монетами. Потом шах прислал подарки Тэкле: браслет с бирюзой и алмазом, жемчужное ожерелье, золотые чашки и шелковую шаль. Все спрятал в подземелье Ностевского замка. В Носте два дня пробыл. Сказал, по болезни не поехал с тобой в Ананури… Нехорошо… Шах на службе тебя считает…
— Э, дорогой Папуна, пускай как хочет считает. Знаешь, куда персидские монеты пойдут?
— Ну, конечно, не на вино… Агджа-Калу все равно потеряли.
— Правда, Папуна, Агджа-Калу жаль, но… От персов, придет время, обратно получим, а светлейшие именем церкви и трона навсегда бы за собой закрепили.
— Лучше о своей голове больше думай, Георгий, чем о светлейших… Опасную борьбу ведешь… Теперь Нугзара еще на шею Папуна посадили. Будет война! Ты что, ребенок? С чертом в чехарду играешь. А если такой разговор зашел, прямо скажу, что думаю… За народ хочешь бороться, а с князьями хаши варить. Почему на открытый бой не вызываешь? Весь народ Картли за тобой пойдет! Еще есть время выбрать дорогу, а после ананурской свадьбы поздно будет.
Саакадзе сумрачно посмотрел на речную зыбь.
— Ты, Папуна, самый близкий мне друг, должен понять. Если открыто пойду, никогда не достигну цели. Кто допустит? Шах? Русийский царь? Даже султан нашему царю и светлейшим в таком деле поможет. Азнауры одним князьям страшны. Такую борьбу шах с удовольствием поддержит. А потом видно будет…
Папуна, махнув рукой, придвинул к себе бурдюк.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Жгучие кольца волос, ароматные руки, манящие звезды глаз… И одурманенный Дато сам не знает, хочет ли иметь Хорешани женой, но что хочет поцелуев запретной княжны — твердо уверен, иначе не рисковал бы азнаурской шеей, пролезая в узкое окно башни. Но внезапно, к удивлению Хорешани, возлюбленный, прислушавшись, выскользнул из низкой дверцы.
Сверкая зубами, Дато сознался в ошибке, приняв мышиный шорох за осторожные шаги соперника.
Польщенная ревностью азнаура, Хорешани поделилась воспоминанием: ключ от этой заброшенной башни, такой удобной для тайных встреч, найден еще год назад у наружной стены в зарослях сочной ежевики и, по совету мамки, как предвестник счастья, хранится в тайне. Теперь видно, какое счастье дожидаться в затхлой башне возвращения возлюбленного, бесстрашного охотника на мышей…
А вечером Дато уверял:
— Дорогой Баака, случайно вышло, знакомые шаги услышал… Шадиман хитрость в цаги прячет. Давно изучаю — он в стене башни исчез, значит — тайный ход к царице…
— Дато, приказываю близко к башне не подходить… Зачем залез? Смеешься? Все равно сегодня окно башни исчезнет, а ключ от нее потеряет значение.
— Клянусь без твоего разрешения больше не входить в башню, только не трогай окна, кто-то в счастье ключа верит… Да, Орбелиани этот ключ принес счастье… Но «змеиному» князю не удастся убрать Нестан, пусть лучше не вызывает меня на откровенность…
Баака подумал: «Тарханная грамота, право свободного входа в Метехи, право целовать возлюбленную…» И, махнув рукой, поселил любимца в своих покоях. Безопаснее.
Дато ощутил вкус горячих губ Хорешани.
Хорешани, давно плененная красивым азнауром, прислонясь к каштану, смеялась и, слегка отталкивая буйную голову возлюбленного, защищалась новостями.
И Дато узнал о разгоревшейся войне двух гурий, Гульшари и Нестан, за сердце Луарсаба, узнал о внимании наследника к необыкновенной Нестан, темным золотом волос и изумрудами глаз похожей на пантеру…
И еще узнал о возмущении князя Газнели выбором Русудан:
— Лучше мертвой свою дочь увижу, чем за азнауром…
Дато, вздыхая, привлек Хорешани и, приняв клятву верности, целовал ее лукаво улыбающийся рот.
Шадиман сильно озабочен. Возможность потерять Русудан делала царя предприимчивым. Мариам может очутиться в монастыре, а Русудан… Любовь? Какая женщина променяет трон на ложе азнаура? Значит, ускорить свадьбу Саакадзе? Но пока он не возведен в князья, Нато не согласится, а уступить невозможно…
Шадиман стал внимательно вслушиваться в спор князей.
— Дать волю плебеям — всю Картли замутят… На майдане азнаурские товары с княжескими спорят, народ смущают, работать некому. Носте полно беглецами: землю бросают, хозяйство, семью бросают и бегут к полководцу азнауров искать спасения от… князей.
— Необходимо действовать, медлить опасно… У Качибадзе три семейства ушли — не мог удержать, хизани.
— Царю пожаловаться, он должен воспретить Саакадзе принимать беглых…
— Такого закона нет. Сами должны действовать, народ запугивать, пойманных под ярмом все лето гонять, больше не убегут.
— Саакадзе легко успокоить, но кому охота с Нугзаром ссориться?
— Может, Магаладзе подговорить, давно злобу имеют… Мераб клялся…
— Мераб клялся, а его месепе к Саакадзе через Лахинский лес бежали.
— Сорок азнауров объединились… Надо требовать у царя нового закона: лишнюю землю у азнауров отбирать, тогда бежать народу некуда.
— Главное — земля. Пока не страшно: скольких могут принять? Сто, двести семейств, не о том беспокоиться надо… Народ думать начал, прямая угроза князьям. Не будем медлить: царь на одного сердит, на всех доброе сердце выложит. Надо воспользоваться…
Среди приглашенных на именины царя отсутствовала только Русудан. Злоба росла:
— Да, да, пока сватать не пошлю, не приедет, от гордости за простого азнаура выходит… За простого? Да, да. Мариам не нужна мне, никогда не была нужна…
Мелькнуло белое платье Русудан, шум Арагви, колокольный звон. Царь отбросил шашку, залпом выпил рог вина, кулаком распахнул окно…
Телохранитель в третий раз несмело напомнил о просьбе князей. Царь обрадовался случаю сорвать на ком-нибудь свой гнев и, едва вошедшие князья начали говорить, яростно обрушился:
— Азнауры народ смущают? Кто смеет народом распоряжаться? Предоставляю князьям укротить азнауров. Можете всех уничтожить… Да, да, полководца черного волкам бросить, он глава, остальные… Да, да, убейте полководца, народ навсегда успокоится… Носте вам отдаю…
Не ожидавшие такой победы, князья смутились… Убить полководца, а Нугзар молчать будет?
— Сейчас Саакадзе нельзя трогать, Нугзар рядом, время полководца позже придет… а теперь землю необходимо отнять у азнауров, тогда народу некуда бежать.
— Отнять землю и отдать князьям? Все князьям отдать?! А князья оружие боятся со стен снять? Ничего не отниму, сами войной идите. Уже сказал: земля ваша будет. Знаю, боитесь Саакадзе; пока он жив, плохи ваши дела… Нугзара захватил, Ксанского Эристави, Мухран-батони, всех в кулак сжал, а друзья Шадимана ждут? Да, да, от царя только брать привыкли…
Князья пытались доказать невыгодность такой войны. Если народ на сторону азнауров перейдет, Картли в крови потонет. На мсахури можно положиться, но храбрость здесь опасна: людей перебьют, а кто работать будет? И так у князей мало глехи, рабов покупают, месепе в цене стали… Один выход — законом землю отобрать.
Но царь неистовствовал. Шадиман разгадал настроение царя: кровопролитием сделать Русудан преждевременной вдовой. Нет, не время драться с азнаурами: жизнь Саакадзе — трон Мариам, а трон Мариам — власть Шадимана.
«Змеиный» князь ловко повел отступление, и совещание князей с царем окончилось ничем.
Баака обернулся:
— Откуда знал? Начальник метехской охраны все знает, невидимые уши имеет, даже о сегодняшнем тайном совещании у Шадимана, даже о намерении персидских послов вывезти из Тбилиси не только послание от царицы к Тинатин. Да, Шадиман в силе, лучше азнауру уехать из Метехи. Осторожным стал? Поэтому в щель пролезает? Азнауру беречься необходимо, узнает Газнели, гордый князь… А если Дато хочет видеть своего друга мужем Русудан, пусть крепко хранит тайну круглой башни…
Дато с утра сумрачен. Кроме гранатовых губ Хорешани, азнаура удерживал в Метехи долг.
Шадиман решил отправить Нестан к Тинатин, но азнаур отменил решение «змеиного» князя, мрачно обдумывая последний удар.
Баака тоже хмурился: опять малый совет… Очень тетива натянута, куда стрела полетит… нехорошо кончится. Что? Посмотреть царский совет? Получил право? Эх, друг… Хорошо, возьму тебя вход охранять.
Шадиман осторожно расправил согнувшийся лист лимонного дерева. Он достал кусочек бархата и смахнул пыль с листьев. Отодвинул вправо, потом чуть влево и, взяв из рук чубукчи кувшин, обильно полил водой. Уходу за любимым деревом он посвящал весь свой небольшой досуг от больших и малых забот. Вдруг он нахмурился, крупными шагами приблизился к черным коням, охраняющим шаха.
Сверкая зубами, Дато сознался в ошибке, приняв мышиный шорох за осторожные шаги соперника.
Польщенная ревностью азнаура, Хорешани поделилась воспоминанием: ключ от этой заброшенной башни, такой удобной для тайных встреч, найден еще год назад у наружной стены в зарослях сочной ежевики и, по совету мамки, как предвестник счастья, хранится в тайне. Теперь видно, какое счастье дожидаться в затхлой башне возвращения возлюбленного, бесстрашного охотника на мышей…
А вечером Дато уверял:
— Дорогой Баака, случайно вышло, знакомые шаги услышал… Шадиман хитрость в цаги прячет. Давно изучаю — он в стене башни исчез, значит — тайный ход к царице…
— Дато, приказываю близко к башне не подходить… Зачем залез? Смеешься? Все равно сегодня окно башни исчезнет, а ключ от нее потеряет значение.
— Клянусь без твоего разрешения больше не входить в башню, только не трогай окна, кто-то в счастье ключа верит… Да, Орбелиани этот ключ принес счастье… Но «змеиному» князю не удастся убрать Нестан, пусть лучше не вызывает меня на откровенность…
Баака подумал: «Тарханная грамота, право свободного входа в Метехи, право целовать возлюбленную…» И, махнув рукой, поселил любимца в своих покоях. Безопаснее.
Дато ощутил вкус горячих губ Хорешани.
Хорешани, давно плененная красивым азнауром, прислонясь к каштану, смеялась и, слегка отталкивая буйную голову возлюбленного, защищалась новостями.
И Дато узнал о разгоревшейся войне двух гурий, Гульшари и Нестан, за сердце Луарсаба, узнал о внимании наследника к необыкновенной Нестан, темным золотом волос и изумрудами глаз похожей на пантеру…
И еще узнал о возмущении князя Газнели выбором Русудан:
— Лучше мертвой свою дочь увижу, чем за азнауром…
Дато, вздыхая, привлек Хорешани и, приняв клятву верности, целовал ее лукаво улыбающийся рот.
Шадиман сильно озабочен. Возможность потерять Русудан делала царя предприимчивым. Мариам может очутиться в монастыре, а Русудан… Любовь? Какая женщина променяет трон на ложе азнаура? Значит, ускорить свадьбу Саакадзе? Но пока он не возведен в князья, Нато не согласится, а уступить невозможно…
Шадиман стал внимательно вслушиваться в спор князей.
— Дать волю плебеям — всю Картли замутят… На майдане азнаурские товары с княжескими спорят, народ смущают, работать некому. Носте полно беглецами: землю бросают, хозяйство, семью бросают и бегут к полководцу азнауров искать спасения от… князей.
— Необходимо действовать, медлить опасно… У Качибадзе три семейства ушли — не мог удержать, хизани.
— Царю пожаловаться, он должен воспретить Саакадзе принимать беглых…
— Такого закона нет. Сами должны действовать, народ запугивать, пойманных под ярмом все лето гонять, больше не убегут.
— Саакадзе легко успокоить, но кому охота с Нугзаром ссориться?
— Может, Магаладзе подговорить, давно злобу имеют… Мераб клялся…
— Мераб клялся, а его месепе к Саакадзе через Лахинский лес бежали.
— Сорок азнауров объединились… Надо требовать у царя нового закона: лишнюю землю у азнауров отбирать, тогда бежать народу некуда.
— Главное — земля. Пока не страшно: скольких могут принять? Сто, двести семейств, не о том беспокоиться надо… Народ думать начал, прямая угроза князьям. Не будем медлить: царь на одного сердит, на всех доброе сердце выложит. Надо воспользоваться…
Среди приглашенных на именины царя отсутствовала только Русудан. Злоба росла:
— Да, да, пока сватать не пошлю, не приедет, от гордости за простого азнаура выходит… За простого? Да, да. Мариам не нужна мне, никогда не была нужна…
Мелькнуло белое платье Русудан, шум Арагви, колокольный звон. Царь отбросил шашку, залпом выпил рог вина, кулаком распахнул окно…
Телохранитель в третий раз несмело напомнил о просьбе князей. Царь обрадовался случаю сорвать на ком-нибудь свой гнев и, едва вошедшие князья начали говорить, яростно обрушился:
— Азнауры народ смущают? Кто смеет народом распоряжаться? Предоставляю князьям укротить азнауров. Можете всех уничтожить… Да, да, полководца черного волкам бросить, он глава, остальные… Да, да, убейте полководца, народ навсегда успокоится… Носте вам отдаю…
Не ожидавшие такой победы, князья смутились… Убить полководца, а Нугзар молчать будет?
— Сейчас Саакадзе нельзя трогать, Нугзар рядом, время полководца позже придет… а теперь землю необходимо отнять у азнауров, тогда народу некуда бежать.
— Отнять землю и отдать князьям? Все князьям отдать?! А князья оружие боятся со стен снять? Ничего не отниму, сами войной идите. Уже сказал: земля ваша будет. Знаю, боитесь Саакадзе; пока он жив, плохи ваши дела… Нугзара захватил, Ксанского Эристави, Мухран-батони, всех в кулак сжал, а друзья Шадимана ждут? Да, да, от царя только брать привыкли…
Князья пытались доказать невыгодность такой войны. Если народ на сторону азнауров перейдет, Картли в крови потонет. На мсахури можно положиться, но храбрость здесь опасна: людей перебьют, а кто работать будет? И так у князей мало глехи, рабов покупают, месепе в цене стали… Один выход — законом землю отобрать.
Но царь неистовствовал. Шадиман разгадал настроение царя: кровопролитием сделать Русудан преждевременной вдовой. Нет, не время драться с азнаурами: жизнь Саакадзе — трон Мариам, а трон Мариам — власть Шадимана.
«Змеиный» князь ловко повел отступление, и совещание князей с царем окончилось ничем.
Баака обернулся:
— Откуда знал? Начальник метехской охраны все знает, невидимые уши имеет, даже о сегодняшнем тайном совещании у Шадимана, даже о намерении персидских послов вывезти из Тбилиси не только послание от царицы к Тинатин. Да, Шадиман в силе, лучше азнауру уехать из Метехи. Осторожным стал? Поэтому в щель пролезает? Азнауру беречься необходимо, узнает Газнели, гордый князь… А если Дато хочет видеть своего друга мужем Русудан, пусть крепко хранит тайну круглой башни…
Дато с утра сумрачен. Кроме гранатовых губ Хорешани, азнаура удерживал в Метехи долг.
Шадиман решил отправить Нестан к Тинатин, но азнаур отменил решение «змеиного» князя, мрачно обдумывая последний удар.
Баака тоже хмурился: опять малый совет… Очень тетива натянута, куда стрела полетит… нехорошо кончится. Что? Посмотреть царский совет? Получил право? Эх, друг… Хорошо, возьму тебя вход охранять.
Шадиман осторожно расправил согнувшийся лист лимонного дерева. Он достал кусочек бархата и смахнул пыль с листьев. Отодвинул вправо, потом чуть влево и, взяв из рук чубукчи кувшин, обильно полил водой. Уходу за любимым деревом он посвящал весь свой небольшой досуг от больших и малых забот. Вдруг он нахмурился, крупными шагами приблизился к черным коням, охраняющим шаха.