Анвари Авхададдин. Родник жемчужин: Персидско-таджикская классическая поэзия

Щедрость ума твоего никому не нужна.
Эта земля – беспощадный и грозный палач,
Все, что рождает, сама истребляет она.
Плелся козленок за мальчиком, несшим изюм,
Знал ли козленок, что участь его решена?
Был он, как помните, мальчиком этим убит.
Из-за изюма была ему смерть суждена.
 

* * *

 
В сущности мира сего справедливости нет.
Истинной правды закон – не для смертного оп.
Горя не знает на этой земле человек,
Если он умер, – и тот, кто еще не рожден.
Беды как волны морские. Не ведает их
Тот, кто навеки от мира сего уведен.
Тот, кто из чаши столетия этого пил,
Знал ли, что влагой отравленной он упоен?
Может ли мир наш от бедствий тебя уберечь,
Если он вечными бурями сам возмущен!
Небо – грабитель, что роет под нами подкоп,
Не потому ли согнулся в дугу небосклон?
В этой юдоли покоя себе не ищи,
Сладостный мир на земле никому не суждеп.
Гану, тебе нанесенную, молча терпи,
Раненный миром от века бальзама лишен.
На одеяние синего неба^[57]взгляни –
Смерти обитель сей мир и в печаль облачен.
О Хакани, обольщеньям земли не внемли!
Все здесь неверно, и здесь беззаконье – закон!
 

Рубайят

1

 
Моя любовь мне муки причиняет.
Она моим моленьям не внимает.
Источник всех моих мучений в том,
Что о любви моей она не знает.
 

2

 
Эта низость и злость клеветы и вражды
Тяжелее гонений и горше беды.
Тяжелее их – вечная с милой разлука,
А больнее всего – униженье нужды.
 

3

 
В чем держится душа моя живая?
Меня судьба терзает – ведьма злая.
И пища, что она готовит мне,
То несоленая, то соль сплошная.
 

4

 
Кравчий! Чашу мне не наливай дополна!
Не вернется увядшая жизни весна.
Мало, много ли ты мне нальешь – безразлично, —
Камень горя не сдвинешь потоком вина!
 

5

 
Дым горящих стенаний моих – небосвода одежды,
От бессонных мучений в ночах не смыкаю я вежды.
В туфлях жизни колючки бесстыдно мне ноги язвят,
И разбито о камень стекло моей хрупкой надежды.
 

6

 
Пусть беспомощным и одиноким, как я, не очутишься ты
в пути!
Пусть ярма таких унижений и мук не придется тебе нести!
Я разлукой с возлюбленной изнурен, я на встречу надежды
лишен.
Пусть никто не болеет сердцем, как я, на земле, где врача
не найти!
 

7

 
Если хочешь, чтоб имя стояло твое высоко,
Скромен будь, людям сердце свое открывай широко,
С бедняками дружи, собеседуй с простыми людьми,
И пойдет твоя добрая слава средь них далеко.
 

8

 
Я Маджнун, мой печальный удел – тосковать.
Кто бальзам от безумия может мне дать?
Ухожу я в пустыню – к джейранам и львам,
Не удастся вам в цепи меня заковать!
 

9

 
О ты, превратившая сердце в обитель печали!
Цветет твоя лилия в сердце, где розы пылали.
С тех пор как горящее горе со мной породнилось,
Со старою скорбью врагами мы кровными стали.
 

10

 
Кровью душа залита, я из легких огонь извергаю.
Огненно-красным вином я чашу свою наполняю.
Кровь огневая – вино. Глотаю я кровь и огонь,
Кровь проливаю на кровь, огонь на огонь рассыпаю.
 

11

 
Если хочешь, чтоб зеркалом сердце твое заблистало,
Корни гнусных пороков из сердца исторгни сначала:
Жадность, мстительность, подлость, жестокость, надменность
и зависть,
Пресмыкательство низкое, злобы змеиное жало.
 

12

 
Хакани! Если честь и добро тебе выше всего,
Никого не ударишь ты, не оскорбишь никого.
Ведь достоинством всякий живой человек обладает,
И пощечина хуже, чем сабли удар, для него.
 

13

 
Причиняешь душе моей ты лишь страданья,
Мне на сердце легла вся печаль мирозданья,.
У дверей твоих я схороню свою душу,
Пусть к тебе долетит ее благоуханье!
 

14

 
Вечно облик твой в сердце моем и во взоре,
Твое имя звучит мне немолчно, как море.
И прислушался всем существом я, едва
Твое имя услышал в чужом разговоре.
 

15

 
В тот миг, как тело мотылька с огнем соединилось,
И сердце темное свечи огнем воспламенилось.
На трепетном огне свечи сгорает мотылек,
И вместе с ним она гореть навеки согласилась.
 

16

 
Печальную душу мою в свои руки прими,
Добычу, тобою подстреленную, подыми!
Я – грешный твой раб Хакани. Я навек тебе предан,
Оставь ему жизнь или вовсе ее отними!
 

17

 
Ушла. Унесла мою душу. Проходит за часом час.
Прислушиваются уши, и смотрят зеницы глаз.
Глаза у ушей вопрошают: «Вы слышали что-нибудь?»
А уши у глаз вопрошают: «Не видели ль еще раз?»
 

18

 
Не будь себялюбцем презренным, а пусть тебя любят другие.
Всем делай добро, и не будут ущербом убытки такие.
Зачем тебе пышность одежды? Будь щедрым, нагим, словно
пальма,
Что к небу подъемлет главу, где сияют лучи огневые!
 

19

 
Если хочешь меня умертвить, то скажи мне –
Смерть я радостно встречу, поверь! Но внемли мне!
Поцелуем сперва опьяни мою душу,
После в сердце, как стрелы, ресницы вонзи мне!
 

20

 
Я на небе поэзии солнце сегодняшних дней.
Никому из певцов высоты не достигнуть моей.
Это солнце зовется султаном семи поясов,
Но оно – лишь слуга моих песен, вселенной моей.
 

21

 
С душою преданной в тысячелетье раз
Родится человек – таков преданий глас.
Один, наверно, был, когда мы не родились,
Другой появится, когда не будет нас.
 

22

 
Ты всегда Хакани упрекаешь, всегда озлоблен!
На меня нападаешь, язвишь меня, как скорпион!
Мое сердце на двести кусков разорвалось от горя,
Но тобой еще новый огонь в этом сердце зажжен.
 

23

 
Цветники озаряются блеском зажженных свечей,
Фонарями тюльпанов пылают просторы степей,
И на склоне зари от улыбки моей солнцеликой
У меня засияли лампады потухших очей.
 

24

 
Ты каждый день неутомимо причуды новые являешь;
Одежду моего терпенья ты на кусочки разрываешь!
Нет верности в тебе ни капли. Бездушная, оставь меня!
Я испытал тебя. Я знаю тебя, как ты себя не знаешь.
 

25

 
Жизнь моя в праздности, без утешенья прошла.
Рушатся все мои замыслы, гибнут дела.
О, если б ты меня в деле моем поддержала!
О, если б сердцу ты новую жизнь принесла!
 

26

 
Сегодня ты в душе моей гостишь,
В чертоге сердца царственно сидишь.
Я за тебя умру. Ты причинила
Мне горе, и его ты исцелишь.
 

27

 
О, вспомни меня средь блеска пиров и вина –
И будет опять душа моя света полна!
А если ты мне справедливость явишь свою,
От горя навек свободна будет она.
 

28

 
О небо! Настигни возлюбленную в пути,
Утешь, убеди ее, вновь ее мне вороти!
О горе души моей правду ей всю расскажи.
Беги, торопись, чтоб ответ мне скорей принести!
 

29

 
От ожиданья вестей от тебя я чуткий свой слух потерял.
От ожиданья свиданья с тобой свет моих глаз пропал.
Нрава не понял я твоего, душой истомился я.
Гибнет надежда моя, но тебя ждать я не перестал.
 

30

 
Все птицы улетели. Жалкий вид
У клетки, что над родником висит!
Был Хумаюн в той клетке – Хакани,
Он больше в клетку ту не прилетит.
 

31

 
От этой гурии прекрасной без ума –
Не полюблю другой, хоть здесь красавиц тьма.
Клевать по зернышку, как воробей, не буду.
Когда она сама зовет меня Хума.
 

32

 
Я мучусь в разлуке с тобой, хоть причуды сугубы твои,
Но снова и смех, и улыбки, и шутки мне любы твои.
И руки и губы твои мне подносят вино золотое,
Как перлами полный ларец уста мне и зубы твои.
 

33

 
Ты низкими друзьями взят в полон,
Но разве дружба с низкими – закон?
Они в глаза попали, как соринка,
Промой глаза, мигай, гони их вон!
 

34

 
Как я красавицу грузинку полюбил,
Чтоб с ней беседовать, грузинский изучид.
Я столько раз сказал ей: «Мои, мои, мои^[58]!» –
Что каждый волос мой со мной заговорил.
 

35

 
Ты христианская красавица, душа в твоем сияет взоре.
О сердце чистоты неслыханной, со всякой низостью ты
в ссоре.
По как же ты меня измучила! Смотри, я исхудал, как волос,
Взываю «мои» понапрасну и таю и горю от горя.
 

36

 
Что перед тобою куропатка с своею песенкой простой?
И соловей, влюбленный в розу, не может быть сравнен
с тобой.
И жаворонка ты игривей, и белых горлиц говорливей,
И птицу гордую – павлина – ты превосходишь красотой.
 

37

 
Ветерком предвесенним повеяли светлые дали,
Но от нашей весны еще вести и не долетали.
Роза утром раскрылась, свой тесный покров сорвала,
Лишь моя розоликая прячет лицо в покрывале.
 

38

 
В эту ночь, когда сердце мое на пиру прекрасном с тобой,
Я душой – в эдеме твоем, осененный вечной тубой.
Вся душа моя здесь, с тобой, о, позволь мне, моя душа,
Чтоб и тело мое слилось в эту ночь с моею душой.
 

39

 
От любви к тебе и огонь сильнее горит.
Жгучий пламень твой пламя новым жаром дарит.
Тот, кто видел родинки на лице твоем,
Молвит: «Это черный индус средь огня сидит».
 

40

 
Возлюбленная причиняет мне новые мученья.
Душа моя огнем сгорает, и нет мне утешенья,.
Она меня повергла в горе. И мой горячий вздох
Палящим ветром наполняет простор миротворенья.
 

41

 
Корабль твой в море ушел под ветром на всех парусах.
Теперь беспредельная грусть, как море, в моих глазах.
Как странно расстались мы, как чудно мне это все:
Вот – ветер в моих руках, а ты – у ветра в руках.
 

42

 
В саду моей жизни печаль вырастает одна.
Осыпались розы, в мой сад не вернется весна.
Под ветром холодным беды – на току моей жизни –
Ни битой соломы, ни колоса нет, ни зерна.
 

43

 
У безнадежно влюбленных лица желты,
Вежды в слезах, как поникшие долу цветы.
Но как судьбой одарен, как безмерно богат,
О лунноликая, тот, в чьих объятиях ты.
 

44

 
У Хакани глубоко в душе горе затаено,
Он исхудал, ланиты в слезах, сердце его сожжено.
Жизнью пожертвовать он готов за свиданье одно с тобой.
Тело, глаза и душа – будет все в жертву принесено.
 

45

 
Пусть полон вздох мой мукой и огнем,
Не отзовется в сердце он чужом.
Бессмысленно, как солнце и луна,
Ночь я бессонно смешиваю с днем.
 

46

 
Новым горем от старой беды мое сердце полно,
Это горе – вулкан, и огонь извергает оно.
Я пристанища сердцу ищу, но найти не могу.
Я покоя хочу – мне покой обрести не дано.
 

47

 
Какая мощь в словах твоих блистает,
Но низкий их в игрушку превращает.
В наш век талант – певцу смертельный яд,
Не возвышает он, а унижает.
 

48

 
О, как жаль! Мы ушли от тебя и печаль унесли!..
Мы томление сердца с собой не вчера ль унесли?
Мы покинули радость, ушли от твоих мы дверей,
Сожаленья на память и скорбь свою вдаль унесли.
 

49

 
О Хакани! На дар свой опирайся,
Пред пышностью презренных не склоняйся!
Не будь ферзем, чтоб криво не ходить,
Будь лучше пешкой – прямо устремляйся!
 

50

 
Дивная сила дана моим звучным словам,
Воду в вино они, яд превращают в бальзам,
Розовым соком моих цельбоносных речений
Я от давнишних скорбей исцеление дам.
 

51

 
Я не дикий, в тени прозябающий плод,
Солнце я, что весь мир озаряет с высот.
Мой хулитель – не женщина и не мужчина, –
В женской шали, в стыде от меня он уйдет.
 

52

 
Я горем зажегся твоим и в огне расточился,
В обители горя, во тьме я свечой засветился.
Не знал я доныне ни боли душевной, ни слез,
Но у твоего равнодушия им научился.
 

53

 
Моя душа в твоих руках. Что с телом делать мне?
Жемчужина в твоих руках, а море в стороне.
Терпению не поручай дела моей любви!
Терпенье – слово, что мертво и пусто в глубине.
 

54

 
Твоя краса и мудреца и простака сразит.
Твой локон амбровый толпу в безумцев превратит.
От черного огня твоих пылающих очей
Покинул келью, опьянев, Бистамский Баязид.
 

55

 
Нет, молодость, как небо, не горда –
В движенье, как огонь, она всегда.
С ней и плохое кажется хорошим,
А без нее и доброе – беда.
 

56

 
О, сколько в душе у меня и обид и скорбей,
О, сколько мне послано бедствий судьбою моей.
Ты спрашиваешь, что со мной, о чем я вздыхаю?
Что есть у меня, кроме горестных дней и ночей?!
 

57

 
Что лучезарная луна перед лицом твоим?
В сиянье красоты твоей и ночь светлее дня.
Вот солнце говорит: «Горю от твоего огня!
Морей не хватит на земле, чтобы залить меня!»
 

58

 
Друг, что я от мира сего получил? Ничего!
Взгляни, что от прошлых я дней сохранил? Ничего!
Как чаша Джамшида весь мир я вмещал. Что ж осталось,
Когда небосвод эту чашу разбил? Ничего.
 

59

 
Возлюбленная ушла и разлуке меня поручила.
С приходом разлуки ознобом и жаром меня охватило.
За ней лихорадка пришла, обожгла, обметала мне губы —
Ревнивица, – чтобы не мог целовать я уста моей милой.
 

60

 
О Хакани! Основа жизни – горе.
Жизнь и жестокость на одной опоре.
Ведь силой душу в тело заключили,
И силой удалят из тела вскоре.
 

61

 
Не вмещается горе мое в этой злачной долине земной.
Не вмещаются вздохи мои в моей клетке стесненной грудной.
«Что за горе?» – спросил ты меня. Друг мой, горе мое таково,
Что горенья и жара его не вместит небосвод голубой.
 

62

 
Ты роза, а я безумно влюбленный в тебя соловей,
Грущу без тебя, и крылья увяли у песни моей.
Умолк мой язык, немотствует сумрачный сад без тебя.
Увижусь с тобой – и песня моя разнесется звучней.
 

63

 
О локоны милой, вы тень этой ночи сгустите!
О звезды свиданья, помедлите, не уходите!
Закройте густою завесой восток, облака!
Вы, утра лучи, задержитесь, мне милость явите!
 

64

 
Ты лицом как луна, кипарису подобен твой стан,
И молва о тебе донеслась до неведомых стран.
Пожелтевшее солнце свой свет у тебя занимает.
О небесная гурия! Рай твой – печальный Ширван!
 

65

 
О шахиня красавиц, я раб твой, я изнемогаю.
Ты беспечно смеешься, не ведая, как я страдаю.
Я как пыль пред тобою; ты – ветер широких степей.
Ты дохнешь – и, как облако пыли, я вдаль улетаю.
 

66

 
Хакани! С этой улицы зла поскорей уходи!
Горе темное брось и – веселый – смелей уходи!
Здесь душою тебя, словно цепью, судьба оковала.
Брось ей цепь! И на волю, как ветер степей, уходи!
 

67

 
И я в дни юности в огонь любви бросался…
И вот достиг того, чего я домогался:
Огонь потух, а я сгорел, как мотылек.
И пепел лишь от всех моих надежд остался.
 

68

 
Где тот яд, что страданья души исцелит?
Где кинжал, что мученья мои прекратит?
Где удар, что сразит меня волею неба?
Смерть приму я, как верным принять надлежит!
 

69

 
Любимая на корабле, а я на суше, я в беде.
От горя качка у меня, и нет мне пристани нигде.
О ветер, радостную весть примчи мне от моей любви,
Чтоб к цели доброй, как корабль, пошел по кормчей я звезде.
 

70

 
Хакани! Ты покоя себе не найдешь никогда!
Бесполезно бороться с судьбою, смирись навсегда.
Этот мир не достался навек ни Даре, ни Джамшиду, —
Если он и тебе не достался – какая беда?
 

71

 
В огне печали Хакани истлел,
Терпенью сердца наступил предел.
Так мотылек, в саду свечу увидев,
На пламя налетел и обгорел.
 

72

 
Вновь цветами сады украшает весна,
О, пришли ко мне с утренним ветром вина!
Я из уст твоих выпью вино золотое,
Пусть душа моя будет, как чаша, полна!
 

73

 
Нас сглазили. Судьба со счастьем в споре.
О милая, вражда вокруг, как море!
Умолк наш сладкий разговор любви,
Но знаем мы о тайном нашем горе.
 

74

 
Ты горишь, как Парвин, в небесах красоты.
Кроме родинок, нет на тебе черноты.
Но души моей цвет нераскрытым остался,
На меня даже мельком не глянула ты.
 

Ильяс ибн Юсуф Низами

Об авторе

   Ильяс ибн Юсуф Низами (1141—1211) – великий поэт Азербайджана, писавший на персидском языке, автор «Хамсе» («Пятерицы»), состоящей из поэм: 1. «Сокровищница тайн». 2. «Хосров и Ширин». 3. «Лейли и Меджнун». 4. «Семь красавиц». 5. «Искендер-наме». Вслед за ним «хамсе» стали слагать многие другие выдающиеся поэты как на персидском, так и на других языках. Помимо поэм Низами писал также прекрасные газели. Творчество Низами является новой эпохой в поэзии на языке фарси.

Стихи

Из поэмы «Лейли и Меджнун»
Перевод П. Антокольского

Письмо Лейли Меджнуну

 
Когда он развязал письмо Лейли,
Вот что в письме глаза его прочли:
«Во имя вседержителя, чья сила,
Врачуя разум, душу воскресила
Мудрейшего из мудрых, кто
знаком
И с тварей бессловесных языком,
Кто птиц и рыб в своей деснице держит
И семя звезд в ночное небо вержет,
На землю человека ниспослав.
Он есть предвечный обладатель слав,
Он вечно жив и беззакатно ярок,
Вручил он душу каждому в подарок
И целый мир – возможно ль больше дать,
Чем эта световая благодать –
Сокровище его благой порфиры?»
Рассыпав так смарагды и сапфиры,
Лейли затем писала о любви:
«Страдалец! Пусть утрет глаза твои
Мой нежный шелк – слова, что я слагаю.
Я, как в тюрьме, одна изнемогаю,
А ты живешь на воле, мой дружок,
Ты клетку позолоченную сжег.
Благой источник Хызра в царстве горя.
Пусть кровь твоя окрасила нагорья.
В расселины ушла, как сердолик,
К моей свече ты мотыльком приник.
Из-за тебя война пришла на землю,
А ты, онаграм и оленям внемля,
Мишень моих упреков и похвал,
Ты собственное тело разорвал
И пламенем закутался багровым.
А помнишь ли, когда ты был здоровым,
Ты в верности мне вечной поклялся.
Из уст в уста шла повесть наша вся.
Я клятве ранней той не изменяю,
А ты не изменил еще? – не знаю.
Где ты теперь? Чем занят? Чем храним?
Чем увлечен? А я – тобой одним.
Мой муж – я не чета ему, не пара.
Замужество мое – как злая кара.
Я рядом с ним на ложе не спала,
И, сломленная горем, я цела.
Пусть раковину море похоронит,
Ничем алмаз жемчужины не тронет.
Никто печати с клада не сорвет,
Бутона в гуще сада не сорвет.
А муж – пусть он грозит, смеется, плачет!
Когда я без тебя – что он мне значит?
Пускай растет, как лилия, чеснок,
Но из него не вырастет цветок.
Ты ждешь меня. Я бы хотела тоже
С тобой одним шатер делить и ложе.
Но раз с тобою вместе жить нельзя —
Моя ль вина, что я такая вся?
Твой каждый волосок – моя святыня.
Твоя стоянка и твоя пустыня —
Они мой сад, цветущий без конца.
Узнав о смерти твоего отца,
Я саван разорвала и вопила,
Лицо себе царапала и била,
Как будто это умер мой отец.
Так весь обряд исполнив, под конец
Я лишь к тебе прийти не захотела.
Ну что ж, пускай в разлуке гибнет тело,
Зато с тобой душа моя всегда.
Я знаю – велика твоя беда.
В терпении свою награду чуем,
А два-три дня в рабате мы ночуем.
На зимней ветке ночка спит, мертва,
Придет весна – распустится листва.
Не плачь, когда быть одиноким больно.
А я – никто. Я близко – и довольно.
Не плачь, что в одиночестве убог.
Запомни: одиноким близок бог.
Не плачь и об отце своем. Рассейся,
Дождями слез, как облако, не лейся.
Отец в земле, над сыном – солнца свет.
Разбита копь, сверкает самоцвет».
Меджнун, когда он прочитал посланье,
Был, как бутон, раскрывшийся в пыланье
Торжественной полуденной земли.
Он только и сказал: «Лейли, Лейли,
Лейли, Лейли», – и плакал безутешно.
Затем пришел в себя и стал поспешно
Посланнику он ноги лобызать.
И долго ничего не мог сказать.
Как будто не владел людскою речью.
И вдруг воскликнул: «Как же я отвечу,
Когда нет ни бумаги, ни пера!»
Но ведь смекалка у гонцов быстра,
И посланный, раскрыв ларец дорожный,
Вручил перо Меджнуыу осторожно.
 

Ответное письмо Меджнуна

 
Вступление к письму, его начало
Благоговейным гимном прозвучало
Во имя вседержителя-творца,
Кто движет все светила и сердца,
Кто никогда пи с кем не будет равным,
Кто в скрытом прозревает, как и в явном,
Кто гонит тьму и раздувает свет,
Кто блеском одевает самоцвет,
Кто утолил любую страсть и жажду,
Кем укреплен нуждающийся каждый.
Затем писал он о любви своей,
О вечном пламени в крови своей:
«Пишу я, обреченный на лишен ья,
Тебе, всех дел и дум моих решенье.
Нет! Я ошибся. Я, чья кровь кипит, —
Тебе, чья кровь младенческая спит.
У ног твоих простерт я безнадежно.
А ты другого обнимаешь нежно.
Не жалуясь, переношу я боль,
Чтоб облегчала ты чужую боль.
Твоя краса – моей мольбы Кааба.
Твоих шатров завеса – сень михраба.
Моя болезнь, ты также и бальзам,
Хрустальный кубок всем моим слезам.
Сокровище в руке чужой и вражьей,
А предо мной одна змея на страже.
О сад Ирема, где иссох ручей!
О рай, незримый ни для чьих очей!
Ключи от подземелья – у тебя.
Мое хмельное зелье – у тебя.
Так приголубь, незримая! Я прах.
Темницу озари мою! Я прах.
Ты, скрывшаяся под крылом другого,
По доброй воле шла на подлый сговор.
Где искренность, где ранний твой обет? —
Он там, где свиток всех обид и бед.
Нет между нами лада двух созвучий.
Но есть клеймо моей неволи жгучей.
Нет равенства меж нами – рабство лишь.
Так другу ты существовать велишь.
Когда же, наконец, скажи когда
Меж нами рухнут стены лжи, когда?
Луна, терзаемая беззаконно,
Избегнет лютой ярости дракона?
И узница забудет мрак темницы,
И сторож будет сброшен с той бойницы?
Но нет! Пускай я сломан пополам!
Пускай пребудет в здравьи Ибн-Селам!
Пускай он щедрый, добрый и речистый.
Но в раковине спрятан жемчуг чистый.
Но завитки кудрей твоих – кольцо,