Анвари Авхададдин. Родник жемчужин: Персидско-таджикская классическая поэзия

Он пел: «О вечный, правосудный бог!
Ты сам – в горах, в пустынях мне помог.
Я пел о пери, я взывал о милой,
О счастье в жизни трудной и унылой.
И ты открыл мне милосердья дверь,
Ты гурию мне въявь послал теперь».
Он чашу налил ей вином старинным,
И нежный лик ее зардел рубином.
Но у него, – что ведьма не ждала, —
С собою цепь заветная была.
Пророк Зардушт, Гуштаспа одаряя^[17],
Цепь эту вынес из пределов рая.
Цепь из небесной стали, как аркан,
Стянул на шее ведьмы Руинтан.
Внезапно ведьма львом оборотилась.
За меч он взялся, помня божью милость,
И так сказал: «Хоть гору сокруши —
Ты безопасна для моей души.
Хоть тигром зарычи, хоть пой по-птичьи,
Вот меч – явись мне в подлинном обличье».
Глядит – старуха мерзкая в цепях,
С лицом, как сажа, в белых сединах.
Мечом взмахнул он, ведьму обезглавил,
Траву и меч кабульский окровавил.
Едва он ведьму замертво поверг,
Как в полночь ясный небосвод померк.
Завыла буря, туча навалила
И черной тенью ясный день затмила.
Сел муж в седло, на стременах привстал
И, словно гром ревущий, закричал.
Вновь посветлело, и Пшутан явился
И делу пахлавана удивился.
«О достославный шах! – воскликнул он. —
Что пред тобою – ведьма, лев иль слон?
Будь вечно счастлив, радуйся, живи!
Весь мир нуждается в твоей любви!»
Огонь рвался из темени Гургсара
При вести о делах Исфандиара.
 

Пятый подвиг
Исфандиар убивает Симурга

 
И преклонился пред лицом творца
Носитель славный фарра и венца.
В той чаще он шатер велел разбить
И скатерть золотую расстелить.
И старшему из стражников суровых
Сказал: «Веди заложника в оковах!»
Угрюмого, с поникшей головой
Гургсара царь увидел пред собой.
Вина велел открыть источник красный.
Три чаши выпил вновь Гургсар злосчастный.
Сказал Исфандиар: «Ну, кознодей,
Взгляни, что стало с ведьмою твоей!
Ты видишь – голова ее чернеет
На дереве? А ведь она умеет, —
Ты говорил мне, – светлый день затмить,
Пустыню может в море превратить…
Скажи: какое завтра чудо встречу,
С каким врагом готовиться на сечу?»
И встал Гургсар, отдав царю поклон,
И отвечал: «Эй, ярый в битве слон!
Бой предстоит тебе – былых труднее,
Врага ты встретишь всех иных грознее.
Увидишь гору в тучах и во мгле
И чудо-птицу на крутой скале.
Симург та птица, а земной молвою
Наречена «Летающей горою».
Слона увидит – закогтит слона,
Акул берет из волн морских она;
Возьмет добычу – унесет за тучи.
Что ведьма перед птицею могучей?!
По воле всемогущего творца
Есть у Симурга сильных два птенца.
Когда они распахивают крылья,
Тускнеет солнце, мир лежит в бессилье.
Опомнись, царь! Помысли о добре!
И не стремись к Симургу и горе!»
А царь: «Своей стрелой копьеподобной
Крыло к крылу пришью у птицы злобной!
И завтра утром сам увидишь ты,
Как я Симурга сброшу с высоты».
Когда блистающее солнце скрылось
И ночь над миром темная сгустилась,
Исфандиар, раздумием объят,
Велел готовить боевой снаряд,
Повел войска в безвестные просторы.
А на рассвете показались горы
С вершиною заоблачной вдали.
И солнце обновило лик земли.
И царь Пшутану с войском быть велел,
А сам опять в сундук железный сел.
В повозке, ощетиненной мечами,
Лихими увлекаемый конями,
Вздымая тучу пыли, мчался он
Туда, где подымался горный склон.
Повозка стала под скалою дикой.
Единоборства воин ждал великий.
Когда Симург повозку увидал,
Карнаи, клики войска услыхал,
Он к небу взмыл, как туча грозовая,
Громадой крыльев солнце закрывая.
Как барс на олененка, скажешь ты,
Напал он на повозку с высоты.
И грудь Симурга те мечи пронзили,
И крови бурные ключи забили.
Изранил крылья исполин и стих,
Лишились мощи когти лап кривых.
Над склоном, от крови его багровым,
Птенцы взлетели с клекотом громовым.
Кружили с криком горестным, темня
Огромными крылами солнце дня.
Симург о те мечи себя изжалил,
Коней, сундук, повозку кровью залил.
Встал Руинтан, сидевший в сундуке,
Сверкающий булат в его руке.
С мечом на птицу дивную напал он,
И изрубил ее, и искромсал он.
И, отойдя, простерся на земле
Пред богом, что помог в добре и зле.
Он говорил: «О вечный, правосудный,
Ты дал мне мощь и доблесть в битве трудной!
Развеял злые чары на ветру,
Стезею правды вел меня к добру!»
И вот карнаи медные взревели,
Войска с Пшутаном к месту подоспели.
Широкий склон горы Симург покрыл
Громадой мертвой распростертых крыл.
Под перьями земли не видно было.
А кровь, струясь, долину обагрила…
И – весь в крови – предстал войскам своим
Могучий воин, цел и невредим.
И восхвалили подвиг Руйнтана
Вожди, князья и всадники Ирана.
Когда Гургсар услышал весть о том,
Что мертв Симург, изрубленный мечом,
Лицо от ненависти побледнело,
В груди его отчаянье кипело.
На отдых стать велел счастливый шах.
Всем войском сели пировать в шатрах.
Шелками, солнца утреннего краше,
Украсились, подать велели чаши.
 

Шестой подвиг
Переход Исфандиара через снега

 
И стражи царские в обоз пошли
И вновь к царю Гургсара привели.
Три чаши дать заложнику велел он.
И выпил их Гургсар, и осмелел он.
И царь сказал: «Эй, низкий, полный зла,
Взгляни на небо и его дела!
Где твой дракон с железными когтями?
Где волки, львы и где Симург с птенцами?»
И встал Гургсар, согнул в поклоне стан:
«О муж благословенный Руинтан,
Йездан – твой щит от вражеского гнева!
Плоды приносит царственное древо.
Но завтра не помогут меч и щит,
Неслыханное завтра предстоит.
И палицею не с кем будет биться,
И в бегство ты не сможешь обратиться.
Снег высотой в туранское копье
Завалит войско славное твое!
Вас всех такой глубокий снег покроет,
Что в нем никто дороги не пророет.
Вернись теперь с опасного пути!
Мне за слова правдивые не мсти.
Погибнут все, в снегах изнемогая,
Остерегись, дорога есть другая.
А здесь от стужи лютой и ветров
Утесы треснут и стволы дерев.
Но коль снега пройдешь ты невредимый,
Увидишь даль пустыни нелюдимой.
Там так палят полдневные лучи,
Что обгорают крылья саранчи.
На всем пути, в пустыне раскаленной,
Ни капли влаги, ни травы зеленой.
Лев по пескам пустыни не пройдет,
Над ней не правит коршун свой полет.
Там вьются смерчи, движутся пески,
Как купорос, горят солончаки.
На том степном безводном перегоне
Богатыри слабеют, гибнут кони.
Но коль преграду эту победишь,
Пройдя пески, увидишь Руиндиж.
Увидишь край цветущий, непочатый.
Уходит в небо верх стены зубчатой.
Пусть войск Иран сто тысяч ополчит,
И пусть Туран сто тысяч ополчит,
И пусть залягут на сто лет осады, —
Не взять им неприступной той преграды.
Ни худа, ни добра не обретут,
Отчаяются и прочь ни с чем уйдут».
Ловя слова Гургсара чутким ухом,
Богатыри Ирана пали духом.
И молвили: «О благородный шах,
Чего искать на гибельных путях?
Тебе не станет лгать Гургсар трусливый!
А если так – едва ль мы будем живы.
Нам всем придется головы сложить,
А не войска противника разить.
Какие сам ты перенес напасти!
Ты птицу-гору изрубил на части.
И слава всех былых богатырей
Со славой не сравняется твоей.
Всегда в бою, ты – первый неизменно,
Свидетель нам – Йездан, творец вселенной:
Великие ты подвиги свершил,
И честь у шаханшаха заслужил!
Ты нас веди окружною тропою,
И склонится Туран перед тобою.
Не ввергни в беды войско и себя!
Что делать будешь, войско погубя?
О муж! Греха на совесть не бери ты!
Пути судьбы от наших глаз сокрыты…
Мы победили, так чего искать?
Зачем на ветер жизнь свою бросать?»
Угрюмо царь Исфандиар внимал им.
Потом сказал сподвижникам бывалым:
«Зачем стращать себя? Стращать меня?
Кто дал вам волю поучать меня?
У вас к высокой славе нет стремленья!
Давайте дома ваши наставленья.
Но если ваши мысли таковы,
Зачем со мной в поход пускались вы?
Наслушались раба и от испуга
Дрожите, словно дерево под вьюгой!
Забыли вы, как царь вас одарил?
Забыли вы, что царь вам говорил?
Забыли клятву перед вечным богом
Идти за мной по боевым дорогам?
Знать, не хватило доблести в сердцах,
Мужами овладел постыдный страх!
Идите в ваши мирные владенья.
А мой удел – тревоги и сраженья.
Создатель мира – щит мой на войне,
Небесные светила служат мне!
Мне не нужны помощники другие.
Пойду в Туран – в пределы роковые,
Сражу врага иль голову сложу –
Я мужество и доблесть покажу!
И скоро долетят до вас известья,
Что нет на царском имени бесчестья.
Клянусь создавшим Солнце и Кейван,
Что этой дланью сокрушу Туран!»
Когда мужи на шаха посмотрели,
Презренье, гнев в глазах его узрели
И головы склонили перед ним:
«Прости нам – слугам преданным твоим!
Глава ты нашим и телам и душам.
Мы поклялись – и клятвы не нарушим.
В беде, в бою не устрашимся мы.
За жизнь твою, о царь, боимся мы.
Средь нас, пока мы живы, ни единый
В беде, в бою не бросит властелина!»
Услышав эти речи, славный шах
Раскаялся душой в своих словах.
Хвалу иранским воинам воздал он.
«Ничем не скроешь доблести! – сказал он.
И если рухнет вражеский оплот,
Вас всех награда царственная ждет.
Все тяготы вознаградятся ваши,
Дома у вас наполнятся, как чаши!»
Так, за беседой ночь на мир сошла,
Дыханьем гор прохладу принесла.
И под карнай, под грохот барабана
Все всколыхнулось воинство Ирана,
И тронулось в поход во тьме ночной,
Как пламя по сухой траве степной.
Когда заря нагорье осветила,
Ночь власяницей голову укрыла
И, погоняя черного коня,
Бежала от блистающего дня.
Вот подошли полки, шумя, как море,
К дневной стоянке на степном просторе.
Был день весенний, словно дар творца,
Отрадный и пленяющий сердца.
Шатры по всей долине забелели,
Наполнить чаши кравчие успели.
Вдруг леденящий ветер с гор подул,
Тревогой дух царя захолонул…
Весь мир затмила туча тенью черной,
Исчезли очертанья грани горной,
Из тучи повалил косматый снег,
Столбами закрутил косматый снег.
Три дня, три ночи не переставая,
Свирепствовала буря снеговая.
В шатрах промерзших люди полегли
И двигаться от стужи не могли.
Скажу: утком был воздух, снег – основой.
Царь стыл, беспомощен в беде суровой.
Сказал Пшутану: «О, как тяжело!
Какое злое горе к нам пришло!
Как мужественно шел я в пасть дракона,
А здесь ни меч, ни щит – не оборона!..
Молитесь же! Взывайте к небесам!
Да слышит вас творец великий сам!
И если он не сжалится над нами,
Мы все бесследно сгинем под снегами».
Наставник шаха на путях добра —
Пшутан молился в темноте шатра.
Все войско к небу простирало руки,
Моля об избавлении от муки.
И вдруг повеял теплый ветерок,
Очистил небо. Заалел восток.
Сердца надеждой утро озарило,
И войско бога возблагодарило.
И учредили пир богатыри.
Три дня вкушали мир богатыри.
Потом сошлись князья по зову шаха.
И он сказал носителям кулаха:
«Обоз оставим. Налегке пойдем —
С оружьем, в снаряженье боевом.
Чтоб не страдать от голода и жажды,
По сто верблюдов в полк возьмите каждый.
На них навьючьте бурдюки с водой,
Зерно коням, бойцам – мешки с едой.
В укрытье здесь оставьте груз излишний.
Врата удач откроет нам всевышний.
А кто не верит в помощь неба, тот
Ни счастья, ни добра не обретет.
Мы одолеем с помощью Йездана
Могущество язычников Турана!
И станет каждый всадник наш богат,
Когда оплот Арджаспа будет взят».
Когда в багрец вечерний облачилось
И на закат светило дня склонилось, —
Навьючили верблюдов и пошли
В неведомую даль чужой земли.
Когда в походе полночь миновала,
Протяжно в небе цапля закричала.
Услышав цаплю, гневом вспыхнул шах.
Велел Гургсара притащить в цепях.
Сказал: «Ты клялся мне, что край безводен,
Непроходим и к жизни непригоден?
Но цапли водяной я слышал крик.
Тебя погубит лживый твой язык!»
Гургсар ответил: «Здесь, в степи спаленной,
Есть где-то родники воды соленой.
И есть потоки ядовитых вод,
Но только зверь из них да птица пьет».
Царь молвил: «Этот пленник, чуждый чести,
Я вижу, помышляет лишь о мести».
И быстро он вперед повел войска.
Душа – отважна, вера в нем крепка.
 

Седьмой подвиг
Исфандиар переходит через реку.
Убиение Гургсара

 
Час миновал еще. Вдруг – что за чудо? –
В дали степной раздался крик верблюда.
Услышав, царь возликовал душой
И поскакал вперед, покинув строй.
Увидел под редеющею мглою
Широкую реку перед собою
И караван большой на берегу.
Вот первым нар-верблюд вошел в реку.
И стал тонуть он, и ревел протяжно.
Исфандиар шагнул в реку отважно,
На берег нара выволок тотчас
И с ним погонщика-беднягу спас.
К царю Гургсара стража притащила, —
Дрожал от страха тюрок из Чигила.
«Зачем ты лжешь, презренный? – царь спросил.
Ты, змей, мое терпенье истощил!
Ты разве нам не говорил негодный,
Что все мы здесь умрем в степи безводной?
Ты, знать, хотел по ложному пути
К погибели все войско привести?»
Гургсар ответил: «Гибель силы вашей
Дороже жизни мне и солнца краше!
Я в муках у тебя, в плену, в цепях,
Как не желать мне зла тебе, о шах?»
И рассмеялся Руинтан безгневно.
Судьба Гургсара впрямь была плачевна.
«Эй ты, Гургсар безмозглый, – молвил он. —
Как будет медный замок сокрушен
И пленникам возвращена свобода, —
Тебя я здесь поставлю воеводой.
Всю власть тебе я здесь хочу вручить,
Но ты мне должен правду говорить.
Тебя я возвеличу, не унижу.
Друзей твоих и кровных не обижу».
Услышав, что сказал Исфандиар,
Надеждой преисполнился Гургсар.
Повергнут царской речью в изумленье,
Он пал во прах и стал молить прощенья.
Царь молвил: «То прошло, что ты сказал.
От слов пустых поток песком не стал.
Ты нам укажешь брод в реке глубокой,
А там до Руиндижа недалеко».
Ответил пленник: «Цепи тяжелы.
Тот берег дальше, чем полет стрелы.
Лишь от оков моих освобожденный,
Брод я в пучине отыщу бездонной».
Исфандиар ответил: «Так и быть!»
И приказал с Гургсара цепи сбить.
Взял под уздцы коня Гургеар, и в воду
Вошел он по неведомому броду.
Шел осторожно он с конем своим,
И воины пошли вослед за ним.
Поспешно бурдюки опорожняли
И воздухом их туго надували,
Привязывали лошадям под грудь,
Чтоб невзначай в реке не потонуть.
Достигло войско берега другого
И ратным строем выстроилось снова.
Фарсангов десять ровного пути
До цели оставалось им пройти.
Сел царь, чтоб силы пищей подкрепить
И кубок, кравчим налитый, испить,
И встал. Надел кольчугу, шлем румийский,
Повесил на бедро свой меч индийский.
Опять к нему был приведен Гургсар,
И пленника спросил Исфандиар:
«Ты от беды спасен звездой счастливой.
Хочу услышать твой ответ правдивый:
Когда главу Арджаспа отрублю
И скорбный дух Лухраспа^[18] просветлю,
Когда Кахрама^[19] – хищного гепарда,
Убью в отмщение за Фаршидварда^[20],
Как будет Андарман в петле моей,
Убийца тридцати восьми князей,
Когда я цвет Турана обезглавлю
И, мстя за деда, землю окровавлю,
Когда я их повергну в пасти львов,
На радость всех иранских храбрецов,
Когда я их дома предам огню
И жен и чад их в рабство угоню, —
Ты будешь ликовать иль огорчаться?
Какие помыслы в тебе таятся?»
Все потряслось Гургсара естество,
Проснулся дух воинственный его,
Ответил он: «Ты полон злобой мщенья, —
Не будет над тобой благословенья!
Пусть небо на тебя обрушит меч
И голову твою похитит с плеч!
Пади во прах – волкам на растерзанье,
Земля тебе – постель и одеянье!»
От тех речей, что злобный вел Гургсар,
Вспылил, разгневался Исфандиар.
Свой меч ему на темя опустил,
До пояса Гургсара разрубил.
Он истребил Гургсара, гнева полный,
И на съеденье рыбам бросил в волны.
И, опоясав богатырский стан,
Сел на коня суровый Руинтан.
Вдали пред ним, на высоте надменной,
Возник огромный замок медностенный.
За тучи, неприступна и грозна,
Вздымала башни хмурые стена.
В ряд вчетвером верхом по ней скакали
Дозорные, что город охраняли.
На чудо-стену Руинтан взглянул
И глубоко и тягостно вздохнул:
«Взять стену с бою – силы не найдется,
Мне злом на зло, как видно, воздается.
Вот залетел я в чуждую страну,
Но здесь одно отчаянье пожну».
Печально ширь степную озирал он,
И вдалеке двух конных увидал он.
Стрелой летела желтая лиса,
За ней гнались четыре гончих пса.
Царь за ловцами теми устремился,
С копьем в руке пред ними появился.
Спросил их, сбросив на землю с коней:
«Чья это крепость? Сколько войска в ней?»
Ловцы ответили, дрожа от страха:
«То – крепость мощная Арджаспа-шаха.
Взгляни на башни – шапка упадет!..
Есть двое в этой крепости ворот.
Одни из них обращены к Ирану,
Другие – прямо к Чину и Турану.
Там войско – богатырь к богатырю,
Сто тысяч сильных – преданных царю.
Снабженная водой, запасом хлеба,
Твердыня неприступна, словно небо.
Шах десять лет в осаде просидит,
И войско голода не ощутит.
А кликнет клич – из Чина и Мачина
Придут войска по зову властелина,
Прискачут – из любой спасут беды.
И у Арджаспа нет ни в чем нужды!»
Встал полководец, меч свой обнажил он,
Двух простодушных тех мужей убил он.
 

 
 
   ФИРДОУСИ
   СКАЗ О КОВЕ-КУЗНЕЦЕ
   С. 32. Семи поясов… По средневековым мусульманским представлениям, весь мир делился на семь земных поясов. Здесь это выражение
   означает «весь мир».
 
   РУСТАМ И СУХРАБ
   С. 54. Сам – имя прославленного богатыря, деда Рустама.
   С. 55. Гурдафарид – дословно – «рожденная богатырями».
   С. 56. Пахлаван – так именуют в «Шах-наме» самых выдающихся
   богатырей и главнокомандующего иранскими войсками.
   С. 56. Туе, Гударз – имена иранских военачальников.
   С. 58. …чудовищ истребил Мазандерана, оковы разрубил Хамаверана.
   Перечисляются подвиги Рустама из других частей «Шах-наме»: 1. Когда шах
   Кавус попал в плен к мазандеранским дивам, его спас Рустам, сокрушив
   врагов. 2. В следующий раз он попал в плен к правителю Хамаверапа и вновь
   был освобожден Рустамом.
   С. 66. Кеев трон – царский престол.
   С. 67. Жасминоликие – белолицые.
 
   СЕМЬ ПОДВИГОВ ИСФАНДИАРА
   Семь подвигов (по персидски хафтхан) – распространенный в
   персидско-таджикской поэзии сюжет описания семи подвигов героя. Традиция
   восходит к древним иранским сказаниям. В «Шах-наме» есть «Семь подвигов
   Рустама» и «Семь подвигов Исфандиара». Народный герой Рустам совершает
   подвиги и рискует жизнью за независимость и честь отчизны; царевича
   Исфандиара волнуют мотивы личной мести; Рустам делает своего проводника
   Улада правителем Мазандерана, а Исфандиар проявляет чувство жестокости,
   убивая Гургсара. Андарман – туранский богатырь, сын Арджаспа, убит
   Исфандиаром.
   Арджаси – правитель Турана, который вторгся в Иран, требуя от Гуштаспа,
   шаха Ирана, отречения от новой религии – веры Зардушта (Зороастра). Арджасп
   убил Лухраспа, отца Гуштаспа, в Балхе и нанес поражение иранскому воинству.
   Впоследствии разбит и убит Исфандиаром.
   Гургсар – туранский воин, плененный Исфандиаром. Был его проводником (см.
   сказание «Семь подвигов»). По завершении похода убит Исфащщаром.
   Гуштасп – иранский шах, отец Исфандиара. Гуштасп потерпел поражение от
   туранского правителя Арджаспа, который увел в плен двух его дочерей, сестер
   Исфандиара. Исфандиар в это время томился в темнице, куда был заточен по
   навету недругов, и не соглашался выступить против туранцев. Лишь известие о
   гибели брата и пленении сестер заставило его переменить решение и двинуться
   на Туран. Во время этого похода и совершает он свои семь подвигов.
   Лухраси – отец Гуштаспа, дед Исфандиара. Был убит Арджаспом.
   Руиндиж – крепость в Туране, дословно «Бронзовый замок». В эту крепость
   были заключены сестры Исфандиара.
   Кахрач – туранский воин, сын Арджаспа, убит иранцами.
   Руинтан – бронзовотелый. Так был прозван Исфандиар за неуязвимость тела. У него было только одно уязвимое место – глаза (сравните уязвимую пяту Ахиллеса). Во время битвы Рустама и Исфандиара богатыоь Рустам пустил стрелу в глаза противнику.
   Фаршидвард – сын Гуштаспа, брат Исфапдиара. Пал геройской смертью в битве с воинами Арджаспа. Его гибель сильно повлияла на Исфандиара, который, узнав о его смерти, согласился выступить против Арджаспа, забыв обиду на отца, заточившего его в темницу.
   С. 118. Пророк Зардушт, Гуштаспа одаряя… – По преданию, пророк Зардушт (Зороастр) явился к иранскому шаху Гуштаспу с проповедью новой религии.
   Гуштасп обратился в новую веру, и это послужило поводом к войне между Ираном и Тураном.

Абунаср Асади

Об авторе

   Абунаср Асади (ум. в 1072 г.) – автор героической поэмы «Гершасп-наме», а также стихотворении в форме муназирэ, которые некоторыми специалистами условно называются тенцонами. В наш сборник включено одно из муназирэ «Спор дня и ночи». Асади написал также первый из сохранившихся персидских толковых словарей.

Спор дня и ночи
Перевод В. Левика

 
Послушайте, как спор вели однажды день и ночь,
Рассказ мой позабавит вас и грусть прогонит
прочь.
Был спор о том – ему иль ей воздать по праву
честь.
Слов похвальбы и слов хулы, пожалуй, мне не
счесть.
«Ведь знают все, – сказала ночь, – что первенствую я!
С тех пор как заложил господь основы бытия,
Ему, кто мудро отделил от тьмы твои лучи,
Милей молящегося днем – молящийся в ночи.
И ночью видел Мухаммед, как раскололась твердь,
И ночью он вознесся в рай, поправ навеки смерть.
Я царствую. Земля – мой трон, дворец мой – небосвод.
Мои вельможи – сонмы звезд, и месяц их ведет.
Печали синею фатой скрываешь небо ты.
Я превращаю небо в сад, и звезды в нем – цветы.
Арабы месяцам ведут по лунным фазам счет,
И потому их год печать архангела несет.
Здоровый и веселый смех являет всем луна,
В усмешке солнца только злость и желчь заключена.
Луне, чтоб завершить полет, потребны тридцать дней,
А солнце ровно год летит орбитою своей».
Но день прослушал эту речь и гневом воспылал:
«Тебе подобный где-нибудь найдется ли бахвал?
Всевышний ночи повелел склониться перед днем,
Так чем же возгордилась ты в безумии своем?
Все праздники проходят днем перед лицом моим,
И днем свершает в Мекку путь смиренный пилигрим.
Мужчину создал из земли господь при свете дня.
С рассветом оживает мир, чтобы хвалить меня.
Влюбленных разлучаешь ты, пугаешь ты детей
И отдаешь сердца в полон диавольских сетей.
Вся нечисть от тебя пошла: мышь, нетопырь, сова.
Ты – покровитель грабежа, помощник воровства.
Рожден я солнцем, а тебя могила родила.
Мне люб веселый, яркий свет, тебе – печаль и мгла.
Я освещаю мир, а ты его скрываешь тьмой.
Глаза блестят, узрев меня, но гаснут пред тобой.
Мне дорог честный человек, тобой обласкан вор.
Печальный траур носишь ты, я – праздничный убор.
Как только солнце алый стяг взметнуло в небосвод,
Бледнеют звезды и луна, цветы твоих высот.
Ужели в книге бытия я стану за тобой?
Ужели зрячего милей всевышнему слепой?
Ты скажешь: «Раньше создал смерть, а после – жизнь
господь»,
Но возлюбила только жизнь любая в мире плоть.
Хоть по луне ведет араб всех летописей счет,
По солнцу в нашей стороне определяют год.
Хоть солнце желтолико – что ж! – луну сравню ли с ним?
Сравню ль серебряный дирхем с динаром золотым?
Лишь солнца отраженный свет на землю шлет луна,
Лишь тем, что подарил ей царь, пленяет взор она.
Ты возразишь: «Луна быстрей свершает свой полет».
Что ж, господина иль слугу с наказом шлют вперед?
Два раза молятся в ночи и три – в теченье дня.
Тебя всевышний обделил, чтоб одарить меня.
А кто качает головой, прослушав речь мою,
Пусть призовет на спор друзей и выберет судью».
 

Фаридаддин Аттар

Об авторе

   Фаридаддин Аттар (ум. в 1230 г.) – суфийский поэт, автор многочисленных поэм и газелей. Не писал панегириков. Резко осуждал тиранию и социальную несправедливость.

Стихи
Перевод И. Гуровой

* * *

 
Некий город ждал владыку как-то раз,
Все богатства выставлял он напоказ.
Выбрал каждый подороже украшенья,
Выставлял их повиднее в знак почтенья.
Но у брошенных в темницу бедняков
Отыскались только цепи их оков.
Только головы казненных отыскались
Да сердца, что там от горя разрывались.
Взяли руки, что у них же отсекли,
И украсили темницу как могли.
Город встретил шаха сказочным нарядом.
Шах на все вокруг смотрел спокойным взглядом.
Лишь темница всем внушала жуть и страх.
И пред ней остановился грозный шах.
Вызвал узников к себе он в восхищеньи,
Дал им золота и обещал прощенье.
«Почему, – спросил советник, – ты свой путь