Страница:
Хамид Аль-Обайди.
Свой следующий шаг Аль-Обайди обдумывал с особой тщательностью. Если он решит ничего не предпринимать, его действия опять же должны выглядеть обычными и не выходящими за рамки полученных указаний. Малейшее отклонение от заведённого порядка в городе, который кормился слухами и паранойей, и на верёвке будет болтаться он, а не двоюродный брат Саддама.
Аль-Обайди посмотрел на второй пункт в своём списке, позвонил секретарше и велел ей соединить его с генералом Сабаави Аль-Хассаном, занимавшим пост начальника госбезопасности, на котором за последние семь месяцев сменилось три человека. Генерал ответил сразу же, подтверждая тем самым, что у иракского режима было больше генералов, чем послов.
— Посол, доброе утро. Я сам собирался позвонить вам. Нам нужно поговорить, прежде чем вы отправитесь на новую должность в Париж.
— Вы угадали мои мысли, — сказал Аль-Обайди. — Я не имею понятия, кто представляет нас теперь в Европе. Прошло уже много лет с тех пор, как я служил в этой части мира.
— Честно говоря, у нас там слабовато. Многие наши лучшие люди оказались выдворенными, включая даже так называемых студентов, на которых мы всегда полагались в прошлом. Но это не тема для телефонного разговора. Когда бы вы хотели, чтобы я подъехал и встретился с вами?
— Вы свободны сегодня с четырех до пяти часов дня?
Генерал помолчал, прежде чем ответить:
— Я смогу подъехать к вам около четырех, но должен буду к пяти вернуться в свой офис. Как вы думаете, этого времени будет достаточно?
— Я уверен, что вы сможете проинструктировать меня по всем вопросам за это время, генерал. — Выполнив очередную формальность, Аль-Обайди положил трубку.
Третьим в его списке стоял тот, с кем блефовать будет труднее. Поэтому следующие несколько минут Аль-Обайди репетировал свои вопросы, прежде чем набрать внутренний номер. На его звонок ответила мисс Саиб.
— У вас какой-то конкретный вопрос к заместителю министра? — спросила она.
— Нет, — ответил Аль-Обайди. — Я звоню по его просьбе. Мне полагается небольшой отпуск в конце недели, и заместитель министра дал ясно понять, что хочет проинструктировать меня, перед тем, как я займу новую должность в Париже.
— Я перезвоню вам, как только у меня будет возможность обсудить вашу просьбу с министром, — пообещала мисс Саиб.
Аль-Обайди вновь положил трубку. Здесь ничего не может вызвать подозрений. Он вернулся к своему блокноту и добавил в последнем пункте знак вопроса, две стрелки и ещё одно слово:
Первый вопрос, который Крац задал Скотту по пути из Кальмара в Стокгольм, был о том, что означали цифры 0-4-0-7-9-3. Скотт с трудом стряхнул с себя сон, в котором он спасал Ханну на белом скакуне, и вернулся в реальный мир, казавшийся гораздо менее обещающим.
— Четвёртое июля, — ответил он. — Какой ещё день мог выбрать Саддам, чтобы унизить американский народ, не говоря уже о его новом президенте.
— Теперь мы хоть знаем свой крайний срок, — сказал Крац.
— Да, но у нас остаётся всего одиннадцать дней, — ответил Скотт. — Как ни крути.
— И все же у нас теперь есть мадам Берта, — сказал Крац, стараясь приподнять настроение.
— Верно, — откликнулся Скотт. — И куда ты собираешься отвезти её на первое свидание?
— Почти к самой цели, — сказал Крац. — А точнее говоря, в Иорданию, где к нам должен будешь присоединиться ты. На самом деле вся моя команда уже ждёт в Стокгольме, чтобы отправиться с ней в Багдад. В Лэнгли нам приготовили все необходимые документы, так что задержек в пути не должно быть. Первой трудностью на нашем пути будет пересечение иорданской границы, но поскольку у нас есть все реквизиты ООН, то несколько лишних долларов, отстёгнутых нужному таможеннику, заставят его руку со штампом опуститься на нужной странице наших паспортов.
— Сколько времени ты отводишь на дорогу до Иордании? — спросил Скотт, памятуя о своём напряжённом графике.
— Шесть-семь дней, самое большее восемь. У меня команда из шести человек, все с большим практическим опытом. Ни одному из них не придётся сидеть за рулём больше четырех часов подряд без последующего шестнадцатичасового отдыха. При таком графике движения у нас не будет необходимости в остановках, кроме как для заправки топливом. — За окном промелькнул знак, указывающий, что до Стокгольма осталось десять километров пути.
— Итак, у меня есть неделя, — сказал Скотт.
— Да, и будем надеяться, что за это время Билл Орейли успеет сделать новую копию Декларации, — заметил Крац.
— Во второй раз ему должно быть намного легче, — усмехнулся Скотт. — Тем более, что каждое его требование выполнялось за считанные часы. А чёрные чернила более чем девяти разных оттенков были доставлены из Лондона на «Конкорде» уже на следующее утро.
— Вот если бы можно было доставить на «Конкорде» мадам Берту…
Скотт рассмеялся.
— Расскажи-ка мне лучше о своей команде.
— Это лучшие из моих людей, — сказал Крац. — Все имеют опыт участия в объявленных и необъявленных войнах. Пятеро израильтян и один курд.
Скотт удивлённо вскинул брови.
— Мало кто знает, — продолжал Крац, — что в МОССАДе есть арабская секция, небольшая по численности, но подготовленная так, что в умении убивать уступает только туркам. Самое интересное, сможешь ли ты отличить его от других членов команды.
— Сколько человек пойдёт с нами через границу?
— Только двое. Мы не должны походить на армию. Один инженер и водитель. Так, во всяком случае, они будут значиться по документам, а на деле у них будет одно предназначение: доставить тебя в Багдад и вывезти назад вместе с Декларацией в минимально возможные сроки.
Скотт смотрел прямо перед собой.
— А Ханна? — спросил он просто.
— Это будет премия, если нам повезёт, но я не ставлю такой задачи. Я считаю, что тебе вряд ли удастся даже увидеть её, — сказал Крац, когда они миновали транспарант «Добро пожаловать в Стокгольм».
Скотт принялся водить пальцем по страницам инструкции, лежавшей у него на коленях.
— Поосторожней с ней, — предупредил Крац. — Её ещё нужно перевести, чтобы ты смог правильно представиться леди. Ведь только твоей ладони и твоему голосу будет подвластно её сердце.
Скотт посмотрел на столистовую книгу и подумал о том, сколько времени понадобится ему, чтобы овладеть её секретами даже после того, как она будет переведена на английский.
Крац неожиданно повернул направо и поехал по безлюдной улице, которая шла параллельно заброшенной железнодорожной ветке. Впереди был виден только тоннель, похожий на вход в преисподнюю.
Когда до входа в тоннель оставалось не больше сотни метров, Крац посмотрел в зеркало и, убедившись, что сзади никого нет, трижды просигналил фарами. Через секунду из преисподней пришёл такой же ответ. Он притормозил и, не включая фар, въехал в тоннель. Теперь Скотт мог видеть только фонарь, указывавший им путь.
Крац поехал на свет фонаря и остановился перед чем-то, похожим на старый армейский грузовик, стоявший перед самым выездом из тоннеля.
Он выскочил из машины, и Скотт быстро последовал за ним, пытаясь привыкнуть к окружавшему их полумраку. Вскоре он рассмотрел троих человек, стоявших по разные стороны грузовика. Тот, кто был ближе к ним, вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь.
— Доброе утро, полковник, — сказал он.
— Отпустите своих людей, Фельдман, и приходите знакомиться с профессором Брэдли, — распорядился Крац. Скотт едва удержался, чтобы не рассмеяться при упоминании своего академического звания среди этих людей, но на лицах шестерых солдат не было и тени улыбки, когда они подошли познакомиться с ним.
Пожав руку каждому, Скотт обошёл вокруг грузовика.
— Ты действительно считаешь, что эта груда старья способна доставить мадам Берту в Багдад? — недоверчиво спросил он у Краца.
— Сержант Кохен.
— Сэр, — послышалось из темноты.
— Вы квалифицированный механик. Почему бы вам не просветить профессора?
— Есть, сэр! — Из темноты появилась фигура человека, черты лица которого было трудно разобрать из-за покрывавшего его мазута, но, судя по тому, как он говорил, можно было бы сказать, что большая часть жизни у него прошла в Лондоне. — Тактический большегруз, или ТБ, был построен в Висконсине. У него пять передач: четыре передние и одна задняя. Он обладает повышенной проходимостью и может эксплуатироваться в любых климатических условиях. При собственном весе в двадцать тонн он способен перевозить до десяти тонн груза. Однако с таким грузом езда со скоростью свыше тридцати миль в час становится рискованной, потому что его трудно остановить, хотя можно разогнать до максимальной скорости свыше 120 миль в час.
— Спасибо, Кохен. Полезная машина; думаю, ты согласишься, — сказал Крац, оборачиваясь к Скотту. — Мы несколько лет хотели заполучить такую, но тут вдруг на сцене появляешься ты, и Дядя Сэм вмиг предлагает нам опытный образец. Правда, учитывая, что он обошёлся им почти в миллион долларов налогоплательщиков, надо думать, что они знали, кому доверяют его.
— Не хотите ли разделить с нами ленч, профессор? — пригласил его тот, кто был представлен как Фельдман.
— Только не говорите, что ТБ ещё и готовит, — сказал Скотт.
— Нет, сэр. В этом нам приходится полагаться на курда. Фирменное блюдо Азиза — это гамбургеры с поджаренным картофелем. Если вы никогда не пробовали ничего подобного, оно может показаться вкусным.
Они сидели на земле, скрестив ноги, и использовали в качестве стола задний борт огромного грузовика. Скотт не помнил, чтобы подгорелый гамбургер доставлял ему столько удовольствия. Он был рад также возможности пообщаться с людьми, с которыми ему предстояло работать во время операции. Крац обговаривал с ними возможные варианты действий на иордано-иракской границе. Скотту потребовалось всего несколько минут, чтобы убедиться в профессионализме этих людей и в их желании участвовать в столь рискованном предприятии. Теперь он был уверен, что операция хорошо подготовлена и в команде Краца собраны не случайные люди.
После третьего гамбургера полковник напомнил Скотту о том, что ему надо успеть на самолёт. Он встал и поблагодарил повара за доставленное удовольствие.
— Увидимся в Иордании, сэр, — сказал сержант Кохен.
— До встречи, — ответил Скотт.
Когда Крац вёз его в аэропорт, он поинтересовался:
— Как ты собираешься отобрать двоих для заключительного этапа операции?
— Они решат это без меня. Я всего лишь их командир.
— Что ты хочешь сказать этим?
— По дороге в Иорданию они собираются играть в триктрак. Два победителя награждаются суточной поездкой в Багдад с оплатой всех расходов.
— А проигравшие?
— Получат открытку со словами: «Жаль, что вас нет с нами».
Глава XXIV
Свой следующий шаг Аль-Обайди обдумывал с особой тщательностью. Если он решит ничего не предпринимать, его действия опять же должны выглядеть обычными и не выходящими за рамки полученных указаний. Малейшее отклонение от заведённого порядка в городе, который кормился слухами и паранойей, и на верёвке будет болтаться он, а не двоюродный брат Саддама.
Аль-Обайди посмотрел на второй пункт в своём списке, позвонил секретарше и велел ей соединить его с генералом Сабаави Аль-Хассаном, занимавшим пост начальника госбезопасности, на котором за последние семь месяцев сменилось три человека. Генерал ответил сразу же, подтверждая тем самым, что у иракского режима было больше генералов, чем послов.
— Посол, доброе утро. Я сам собирался позвонить вам. Нам нужно поговорить, прежде чем вы отправитесь на новую должность в Париж.
— Вы угадали мои мысли, — сказал Аль-Обайди. — Я не имею понятия, кто представляет нас теперь в Европе. Прошло уже много лет с тех пор, как я служил в этой части мира.
— Честно говоря, у нас там слабовато. Многие наши лучшие люди оказались выдворенными, включая даже так называемых студентов, на которых мы всегда полагались в прошлом. Но это не тема для телефонного разговора. Когда бы вы хотели, чтобы я подъехал и встретился с вами?
— Вы свободны сегодня с четырех до пяти часов дня?
Генерал помолчал, прежде чем ответить:
— Я смогу подъехать к вам около четырех, но должен буду к пяти вернуться в свой офис. Как вы думаете, этого времени будет достаточно?
— Я уверен, что вы сможете проинструктировать меня по всем вопросам за это время, генерал. — Выполнив очередную формальность, Аль-Обайди положил трубку.
Третьим в его списке стоял тот, с кем блефовать будет труднее. Поэтому следующие несколько минут Аль-Обайди репетировал свои вопросы, прежде чем набрать внутренний номер. На его звонок ответила мисс Саиб.
— У вас какой-то конкретный вопрос к заместителю министра? — спросила она.
— Нет, — ответил Аль-Обайди. — Я звоню по его просьбе. Мне полагается небольшой отпуск в конце недели, и заместитель министра дал ясно понять, что хочет проинструктировать меня, перед тем, как я займу новую должность в Париже.
— Я перезвоню вам, как только у меня будет возможность обсудить вашу просьбу с министром, — пообещала мисс Саиб.
Аль-Обайди вновь положил трубку. Здесь ничего не может вызвать подозрений. Он вернулся к своему блокноту и добавил в последнем пункте знак вопроса, две стрелки и ещё одно слово:
Женева.В течение следующих сорока восьми часов ему придётся решить, в каком направлении он должен отправиться.
Первый вопрос, который Крац задал Скотту по пути из Кальмара в Стокгольм, был о том, что означали цифры 0-4-0-7-9-3. Скотт с трудом стряхнул с себя сон, в котором он спасал Ханну на белом скакуне, и вернулся в реальный мир, казавшийся гораздо менее обещающим.
— Четвёртое июля, — ответил он. — Какой ещё день мог выбрать Саддам, чтобы унизить американский народ, не говоря уже о его новом президенте.
— Теперь мы хоть знаем свой крайний срок, — сказал Крац.
— Да, но у нас остаётся всего одиннадцать дней, — ответил Скотт. — Как ни крути.
— И все же у нас теперь есть мадам Берта, — сказал Крац, стараясь приподнять настроение.
— Верно, — откликнулся Скотт. — И куда ты собираешься отвезти её на первое свидание?
— Почти к самой цели, — сказал Крац. — А точнее говоря, в Иорданию, где к нам должен будешь присоединиться ты. На самом деле вся моя команда уже ждёт в Стокгольме, чтобы отправиться с ней в Багдад. В Лэнгли нам приготовили все необходимые документы, так что задержек в пути не должно быть. Первой трудностью на нашем пути будет пересечение иорданской границы, но поскольку у нас есть все реквизиты ООН, то несколько лишних долларов, отстёгнутых нужному таможеннику, заставят его руку со штампом опуститься на нужной странице наших паспортов.
— Сколько времени ты отводишь на дорогу до Иордании? — спросил Скотт, памятуя о своём напряжённом графике.
— Шесть-семь дней, самое большее восемь. У меня команда из шести человек, все с большим практическим опытом. Ни одному из них не придётся сидеть за рулём больше четырех часов подряд без последующего шестнадцатичасового отдыха. При таком графике движения у нас не будет необходимости в остановках, кроме как для заправки топливом. — За окном промелькнул знак, указывающий, что до Стокгольма осталось десять километров пути.
— Итак, у меня есть неделя, — сказал Скотт.
— Да, и будем надеяться, что за это время Билл Орейли успеет сделать новую копию Декларации, — заметил Крац.
— Во второй раз ему должно быть намного легче, — усмехнулся Скотт. — Тем более, что каждое его требование выполнялось за считанные часы. А чёрные чернила более чем девяти разных оттенков были доставлены из Лондона на «Конкорде» уже на следующее утро.
— Вот если бы можно было доставить на «Конкорде» мадам Берту…
Скотт рассмеялся.
— Расскажи-ка мне лучше о своей команде.
— Это лучшие из моих людей, — сказал Крац. — Все имеют опыт участия в объявленных и необъявленных войнах. Пятеро израильтян и один курд.
Скотт удивлённо вскинул брови.
— Мало кто знает, — продолжал Крац, — что в МОССАДе есть арабская секция, небольшая по численности, но подготовленная так, что в умении убивать уступает только туркам. Самое интересное, сможешь ли ты отличить его от других членов команды.
— Сколько человек пойдёт с нами через границу?
— Только двое. Мы не должны походить на армию. Один инженер и водитель. Так, во всяком случае, они будут значиться по документам, а на деле у них будет одно предназначение: доставить тебя в Багдад и вывезти назад вместе с Декларацией в минимально возможные сроки.
Скотт смотрел прямо перед собой.
— А Ханна? — спросил он просто.
— Это будет премия, если нам повезёт, но я не ставлю такой задачи. Я считаю, что тебе вряд ли удастся даже увидеть её, — сказал Крац, когда они миновали транспарант «Добро пожаловать в Стокгольм».
Скотт принялся водить пальцем по страницам инструкции, лежавшей у него на коленях.
— Поосторожней с ней, — предупредил Крац. — Её ещё нужно перевести, чтобы ты смог правильно представиться леди. Ведь только твоей ладони и твоему голосу будет подвластно её сердце.
Скотт посмотрел на столистовую книгу и подумал о том, сколько времени понадобится ему, чтобы овладеть её секретами даже после того, как она будет переведена на английский.
Крац неожиданно повернул направо и поехал по безлюдной улице, которая шла параллельно заброшенной железнодорожной ветке. Впереди был виден только тоннель, похожий на вход в преисподнюю.
Когда до входа в тоннель оставалось не больше сотни метров, Крац посмотрел в зеркало и, убедившись, что сзади никого нет, трижды просигналил фарами. Через секунду из преисподней пришёл такой же ответ. Он притормозил и, не включая фар, въехал в тоннель. Теперь Скотт мог видеть только фонарь, указывавший им путь.
Крац поехал на свет фонаря и остановился перед чем-то, похожим на старый армейский грузовик, стоявший перед самым выездом из тоннеля.
Он выскочил из машины, и Скотт быстро последовал за ним, пытаясь привыкнуть к окружавшему их полумраку. Вскоре он рассмотрел троих человек, стоявших по разные стороны грузовика. Тот, кто был ближе к ним, вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь.
— Доброе утро, полковник, — сказал он.
— Отпустите своих людей, Фельдман, и приходите знакомиться с профессором Брэдли, — распорядился Крац. Скотт едва удержался, чтобы не рассмеяться при упоминании своего академического звания среди этих людей, но на лицах шестерых солдат не было и тени улыбки, когда они подошли познакомиться с ним.
Пожав руку каждому, Скотт обошёл вокруг грузовика.
— Ты действительно считаешь, что эта груда старья способна доставить мадам Берту в Багдад? — недоверчиво спросил он у Краца.
— Сержант Кохен.
— Сэр, — послышалось из темноты.
— Вы квалифицированный механик. Почему бы вам не просветить профессора?
— Есть, сэр! — Из темноты появилась фигура человека, черты лица которого было трудно разобрать из-за покрывавшего его мазута, но, судя по тому, как он говорил, можно было бы сказать, что большая часть жизни у него прошла в Лондоне. — Тактический большегруз, или ТБ, был построен в Висконсине. У него пять передач: четыре передние и одна задняя. Он обладает повышенной проходимостью и может эксплуатироваться в любых климатических условиях. При собственном весе в двадцать тонн он способен перевозить до десяти тонн груза. Однако с таким грузом езда со скоростью свыше тридцати миль в час становится рискованной, потому что его трудно остановить, хотя можно разогнать до максимальной скорости свыше 120 миль в час.
— Спасибо, Кохен. Полезная машина; думаю, ты согласишься, — сказал Крац, оборачиваясь к Скотту. — Мы несколько лет хотели заполучить такую, но тут вдруг на сцене появляешься ты, и Дядя Сэм вмиг предлагает нам опытный образец. Правда, учитывая, что он обошёлся им почти в миллион долларов налогоплательщиков, надо думать, что они знали, кому доверяют его.
— Не хотите ли разделить с нами ленч, профессор? — пригласил его тот, кто был представлен как Фельдман.
— Только не говорите, что ТБ ещё и готовит, — сказал Скотт.
— Нет, сэр. В этом нам приходится полагаться на курда. Фирменное блюдо Азиза — это гамбургеры с поджаренным картофелем. Если вы никогда не пробовали ничего подобного, оно может показаться вкусным.
Они сидели на земле, скрестив ноги, и использовали в качестве стола задний борт огромного грузовика. Скотт не помнил, чтобы подгорелый гамбургер доставлял ему столько удовольствия. Он был рад также возможности пообщаться с людьми, с которыми ему предстояло работать во время операции. Крац обговаривал с ними возможные варианты действий на иордано-иракской границе. Скотту потребовалось всего несколько минут, чтобы убедиться в профессионализме этих людей и в их желании участвовать в столь рискованном предприятии. Теперь он был уверен, что операция хорошо подготовлена и в команде Краца собраны не случайные люди.
После третьего гамбургера полковник напомнил Скотту о том, что ему надо успеть на самолёт. Он встал и поблагодарил повара за доставленное удовольствие.
— Увидимся в Иордании, сэр, — сказал сержант Кохен.
— До встречи, — ответил Скотт.
Когда Крац вёз его в аэропорт, он поинтересовался:
— Как ты собираешься отобрать двоих для заключительного этапа операции?
— Они решат это без меня. Я всего лишь их командир.
— Что ты хочешь сказать этим?
— По дороге в Иорданию они собираются играть в триктрак. Два победителя награждаются суточной поездкой в Багдад с оплатой всех расходов.
— А проигравшие?
— Получат открытку со словами: «Жаль, что вас нет с нами».
Глава XXIV
Ханна собрала документы, которые могли понадобиться заместителю министра иностранных дел на заседании Совета революционного командования.
Проводя на работе больше всех времени и выполняя задания, которые начальник считал невыполнимыми, Ханна быстро стала его незаменимой помощницей. Когда ему что-то было нужно, оно тут же появлялось у него на столе: она могла предвидеть все, что только могло понадобиться ему, и никогда не искала награды за свои труды. Но несмотря на это, ей ни разу не удалось даже приблизиться к окружению Саддама.
Жена посла самоотверженно старалась помочь ей с личной жизнью и как-то даже пригласила на обед молодого солдата. Он показался Ханне симпатичным и довольно приятным, хотя не сказал за весь вечер ни слова и так же молча исчез под конец. Наверное, ей не удалось скрыть того, что мужчины её больше не интересовали.
Ханна присутствовала на нескольких совещаниях у разных министров и даже у членов Совета революционного командования, включая двоюродного брата Саддама, занимавшего пост представителя Ирака при ООН в Женеве, но сам Саддам оставался для неё совершенно недоступен. Она стала падать духом и опасалась, что это заметят другие. Чтобы не показывать этого, она с головой ушла в составление отчётов о внутриведомственных расходах и завела систему учёта, которой позавидовали бы мандарины с Уайт-холла. Одной из многих вещей, чему её научили в МОССАДе за время изнурительной подготовки, было умение терпеть и ждать, когда наступит просвет.
Первый просвет случился ранним утром в четверг, когда большинство сотрудников отправились на выходные. Ханна печатала протокол совещания, которое заместитель министра проводил накануне с вновь назначенным главой парижского представительства господином Аль-Обайди, когда раздался телефонный звонок. Министр иностранных дел Мухаммад Саид Аль-Захияф хотел поговорить со своим заместителем.
Через несколько секунд заместитель министра выскочил, как ужаленный, из своего кабинета, рявкнув на ходу, чтобы Хана следовала за ним. Она подхватила свой блокнот и бросилась вслед за ним по длинному коридору.
Хотя кабинет министра находился на этом же этаже, Ханне никогда ещё не приходилось бывать там. Войдя вслед за своим начальником, она была удивлена скучным модерном помещения, единственным украшением которого был широкий вид из окна на Тигр.
Министр, не вставая, поспешно указал своему подчинённому на стул с противоположной стороны стола и сообщил, что президенту срочно требуется полный отчёт о предмете, обсуждавшемся на революционном совете прошлым вечером. После чего пояснил, что его секретарша ушла домой на выходные, поэтому протокол их совещания будет вести мисс Саиб.
Ханна не могла поверить тому, что ей пришлось услышать дальше. Если бы она не знала, что слышит разговор двух членов Совета революционного командования, то приняла бы его за вопиющий образчик пропаганды. Двоюродному брату Саддама, очевидно, удалось выкрасть Декларацию независимости из Национального архива в Вашингтоне, и теперь она висела прибитой к стене в зале, где проходили заседания совета.
Разговор шёл о том, как эта новость должна быть преподнесена миру, а также о дате, которая была выбрана так, чтобы гарантировать самое широкое освещение этого события в средствах массовой информации. Обсуждалось также, на какой из столичных площадей президенту следует произнести свою речь, прежде чем он публично сожжёт документ, и какому из операторов Си-эн-эн предоставить право снять президента, стоящего рядом с рукописью накануне вечером перед церемонией сожжения.
Через два часа совещание было прервано, и Ханна с заместителем министра вернулись в его офис. Даже не глянув в её сторону, он приказал ей подготовить проект решений, принятых на этом совещании.
Остаток утра Ханна просидела над проектом, а когда он был готов, заместитель тут же прочёл его, внёс несколько изменений и дополнений, велев ей перепечатать его начисто и передать на подпись министру иностранных дел для последующего доклада президенту.
Возвращаясь домой в тот вечер, Ханна чувствовала себя совершенно беспомощной, теряясь в догадках, как ей известить американцев. Они, несомненно, предпринимали какие-то меры, чтобы вернуть Декларацию, или по меньшей мере готовили бы акцию возмездия, если бы знали, на какой день намечено её публичное сожжение.
А известно ли им вообще, где она находится в данный момент? Был ли проинформирован Крац? Предоставил ли МОССАД в распоряжение американцев свой опыт подготовки операции, которую собирались провести в Ираке? Пытаются ли они теперь связаться с ней? Каких действий ждал бы от неё Симон в данной ситуации?
Она остановилась у табачного киоска и купила три почтовые открытки, на которых Саддам Хусейн обращался к Совету революционного командования.
Позднее в своей спальне Ханна написала три одинаковых послания — Этель Рабин, Давиду Крацу и профессору арабистики Лондонского университета. Она надеялась, что один из них поймёт значение даты, поставленной ею в правом верхнем углу, и маленького квадратика со звёздочками, который она пририсовала на стене рядом с головой Саддама.
— Когда будет самолёт на Стокгольм? — спросил он.
— Уже скоро, — сказала девушка за стойкой САС в аэропорту Шарль де Голль. — Он только что прибыл, поэтому мне пока трудно ответить точнее.
«Ещё одна возможность повернуть назад», — подумал Аль-Обайди. Но после встреч с начальником госбезопасности и заместителем министра иностранных дел он был уверен, что они не усмотрели в его словах ничего необычного. В беседе с ними он упомянул, что ему полагается небольшой отпуск, перед тем как приступить к работе на новом посту в Париже.
Взяв свой багаж с ленты транспортёра, Аль-Обайди сдал все крупные вещи в камеру хранения, оставив только один объёмистый дипломат, и сел в углу зала вылета, задумавшись о своих действиях в последние дни.
Начальник госбезопасности не сообщил ему ничего особенного. Ларчик тут открывался просто: у него хватало проблем внутри страны, чтобы ещё беспокоиться о том, что происходит за границей. Он вручил Аль-Обайди устаревшую инструкцию по мерам предосторожности, которые должен соблюдать иракский гражданин во время пребывания в Европе, а также снабдил его доисторической подборкой фотографий известных агентов МОССАДа и ЦРУ в Европе. Аль-Обайди не удивился бы, если бы обнаружил, что многие из них уже давно в отставке, а некоторых даже нет в живых.
Заместитель министра иностранных дел, встреча с которым состоялась на следующий день, был вежлив, но не дружелюбен. Он дал ему несколько полезных советов о том, как вести себя в Париже и какие посольства будут рады иметь с ним дело, несмотря на официально провозглашённую позицию, а какие не захотят этого. Когда разговор зашёл о самом посольстве Иордании и находящемся при нем представительстве Ирака, он коротко остановился на его штате. Мисс Ахмед была оставлена там для того, чтобы обеспечить некоторую преемственность в работе. Она характеризовалась как трудолюбивый и сознательный сотрудник; повар, по его словам, был ужасный, но дружелюбный, а шофёр — глупый, но смелый. Завуалированное предупреждение прозвучало лишь в отношении Абдула Канука, чья должность главного администратора не отражала его действительного положения, которое на самом деле определялось тем, что он был дальним племянником президента. Заместитель министра предусмотрительно воздержался от собственного мнения, но его глаза сказали Аль-Обайди все, что ему нужно было знать.
Когда он вышел из кабинета заместителя министра, мисс Саиб вручила ему ещё одну папку. В ней оказалось довольно много полезных сведений о том, как обойтись в Париже без многочисленных друзей, в каких местах ему будут рады, а каких ему следует избегать.
Возможно, мисс Саиб надо было указать Швецию среди тех, что ему следовало избегать.
Аль-Обайди не испытывал особых опасений по поводу своей поездки, так как собирался пробыть в Швеции всего несколько часов. Он уже связался с главным инженером «Свенхалте АЦ», который заверил его, что не упоминал о его прошлом звонке господину Риффату, когда тот вернулся во второй половине дня. Он также подтвердил с полной уверенностью, что мадам Берта, как он именовал сейф, уже находится на пути в Багдад.
— Пассажиров, вылетающих рейсом на Стокгольм, просят…
Аль-Обайди прошёл через зал вылета к выходу на посадку и, предъявив посадочный талон, занял своё место у иллюминатора в эконом-классе. Эта часть его путешествия не будет представлена в его заявке на компенсацию расходов.
Пока самолёт летел над Северной Европой, мысли Аль-Обайди вернулись к уик-энду, который он провёл с матерью и сестрой. Именно они помогли ему принять окончательное решение. Его мать не собиралась покидать свой маленький комфортабельный дом на окраине Багдада и переезжать в Париж. Так что Аль-Обайди теперь не мог рассчитывать на побег. Ему оставалось только попытаться занять влиятельное положение в министерстве иностранных дел. Теперь он не сомневался, что сможет оказать президенту неоценимую услугу, которая сделает его незаменимым в глазах Саддама или даже поможет ему стать следующим министром иностранных дел. Ведь заместитель министра через два года уходит в отставку, а неожиданное повышение в Багдаде никогда не было редкостью.
После посадки в Стокгольме Аль-Обайди воспользовался дипломатическим коридором и быстро прошёл послеполётные процедуры.
Дорога до Кальмара на такси заняла чуть больше трех часов, которые новоиспечённый посол провёл, бесцельно глазея из окна на непривычные ему зеленые холмы и серое небо над ними. Когда наконец такси остановилось у ворот завода «Свенхалте АЦ», Аль-Обайди увидел человека в длинном коричневом пальто, который, похоже, стоял здесь уже давно.
Озабоченное выражение на лице человека сменилось улыбкой, как только посол вышел из машины.
— Весьма рад познакомиться с вами, господин Аль-Обайди, — сказал главный инженер на английском языке, считая, что так будет удобнее им обоим, — Меня зовут Петерссон. Давайте пройдём в мой офис.
После того, как Петерссон распорядился принести кофе — как приятно вновь попробовать каппуччино, подумал Аль-Обайди, — скрытое беспокойство прозвучало в самом первом его вопросе:
— Надеюсь, мы не допустили ошибки?
— Нет-нет, — сказал Аль-Обайди, на которого явное беспокойство главного инженера действовало почему-то успокаивающим образом. — Уверяю вас, это всего лишь обычная проверка.
— У господина Риффата были все необходимые документы, как из ООН, так и от вашего правительства.
Аль-Обайди все больше убеждался, что имеет дело с группой высококлассных профессионалов.
— Вы говорите, они выехали отсюда в среду днём? — спросил Аль-Обайди, стараясь не выказывать своей заинтересованности.
— Да, правильно.
— Как вы думаете, сколько им понадобится времени, чтобы добраться до Багдада?
— Как минимум неделя, возможно, дней десять на их старом грузовике, если они вообще доберутся.
— На старом грузовике? — удивился Аль-Обайди.
— Да, они приехали за мадам Бертой на старом армейском грузовике. Хотя, судя по звуку, двигатель у него был что надо. Я сделал несколько снимков для моего альбома. Не хотите взглянуть?
— Снимки грузовика? — сказал Аль-Обайди.
— Да, из моего окна, с господином Риффатом, стоящим рядом с сейфом. Они ничего не заметили.
Петерссон выдвинул ящик стола, достал из него несколько фотографий и пододвинул их к гостю с такой же гордостью, с какой обычно показывают незнакомым снимки своей семьи.
Аль-Обайди внимательно рассмотрел фотографии. На нескольких из них мадам Берту опускали на грузовик.
— Что-нибудь не так? — спросил Петерссон.
— Нет-нет, — сказал Аль-Обайди и добавил: — Нельзя ли получить копии этих фотографий?
— О да, пожалуйста, возьмите их, у меня много таких, — сказал главный инженер, показывая на открытый ящик.
Аль-Обайди взял свой дипломат, открыл его и положил фотографии в верхнее отделение, прежде чем вынуть несколько собственных снимков.
— Пока я здесь, может быть, вы помогли бы мне в одном небольшом деле?
— Все, что угодно, — сказал Петерссон.
— У меня тут несколько фотографий бывших государственных подрядчиков, и вы бы мне очень помогли, если бы смогли вспомнить, был ли кто-нибудь из них среди тех, кто приезжал за мадам Бертой.
На лице Петерссона вновь появилось выражение неуверенности, но он взял фотографии и стал подолгу рассматривать каждую из них.
— Нет, нет, нет, — повторил он несколько раз, пока не дошёл до одной из них, которая заняла у него ещё больше времени, прежде чем он сказал наконец: — Да. Хотя она была, наверное, сделана несколько лет назад. Это господин Риффат. Он не прибавил в весе, но заметно постарел и волосы у него теперь стали седые. Очень основательный человек, — добавил Петерссон.
— Да, — согласился Аль-Обайди, — господин Риффат очень основательный человек, — повторил он, разглядывая сведения, отпечатанные по-арабски на обороте фотографии. — Моё правительство воспримет с огромным облегчением известие о том, что за эту операцию отвечает господин Риффат.
Петерссон улыбнулся первый раз, когда Аль-Обайди сделал последний глоток кофе.
— Вы мне очень помогли, — сказал посол и, поднявшись, добавил: — Я уверен, что моему правительству вновь понадобятся ваши услуги, но я буду признателен, если вы не станете упоминать об этой встрече.
— Как вам будет угодно, — сказал Петерссон, когда они спускались назад во двор. Улыбка не сходила с его лица, когда он смотрел, как такси выезжает через заводские ворота, увозя его высокого гостя.
Но мысли Петерссона не соответствовали выражению его лица. «Тут что-то неладно, — пробормотал он про себя. — Мне кажется, этот джентльмен не считает, что мадам Берта находится в надёжных руках, и я уверен, что он не друг господину Риффату».
Скотт был удивлён тем, что Долларовый Билл понравился ему в первый момент их встречи. Но его не удивило, что, увидев работу ирландца, он ещё и зауважал его.
Скотт приземлился в Сан-Франциско через семнадцать часов после взлёта из Стокгольма. В аэропорту его уже ждала машина ЦРУ, на которой он за час добрался до конспиративного дома в округе Марин.
Проводя на работе больше всех времени и выполняя задания, которые начальник считал невыполнимыми, Ханна быстро стала его незаменимой помощницей. Когда ему что-то было нужно, оно тут же появлялось у него на столе: она могла предвидеть все, что только могло понадобиться ему, и никогда не искала награды за свои труды. Но несмотря на это, ей ни разу не удалось даже приблизиться к окружению Саддама.
Жена посла самоотверженно старалась помочь ей с личной жизнью и как-то даже пригласила на обед молодого солдата. Он показался Ханне симпатичным и довольно приятным, хотя не сказал за весь вечер ни слова и так же молча исчез под конец. Наверное, ей не удалось скрыть того, что мужчины её больше не интересовали.
Ханна присутствовала на нескольких совещаниях у разных министров и даже у членов Совета революционного командования, включая двоюродного брата Саддама, занимавшего пост представителя Ирака при ООН в Женеве, но сам Саддам оставался для неё совершенно недоступен. Она стала падать духом и опасалась, что это заметят другие. Чтобы не показывать этого, она с головой ушла в составление отчётов о внутриведомственных расходах и завела систему учёта, которой позавидовали бы мандарины с Уайт-холла. Одной из многих вещей, чему её научили в МОССАДе за время изнурительной подготовки, было умение терпеть и ждать, когда наступит просвет.
Первый просвет случился ранним утром в четверг, когда большинство сотрудников отправились на выходные. Ханна печатала протокол совещания, которое заместитель министра проводил накануне с вновь назначенным главой парижского представительства господином Аль-Обайди, когда раздался телефонный звонок. Министр иностранных дел Мухаммад Саид Аль-Захияф хотел поговорить со своим заместителем.
Через несколько секунд заместитель министра выскочил, как ужаленный, из своего кабинета, рявкнув на ходу, чтобы Хана следовала за ним. Она подхватила свой блокнот и бросилась вслед за ним по длинному коридору.
Хотя кабинет министра находился на этом же этаже, Ханне никогда ещё не приходилось бывать там. Войдя вслед за своим начальником, она была удивлена скучным модерном помещения, единственным украшением которого был широкий вид из окна на Тигр.
Министр, не вставая, поспешно указал своему подчинённому на стул с противоположной стороны стола и сообщил, что президенту срочно требуется полный отчёт о предмете, обсуждавшемся на революционном совете прошлым вечером. После чего пояснил, что его секретарша ушла домой на выходные, поэтому протокол их совещания будет вести мисс Саиб.
Ханна не могла поверить тому, что ей пришлось услышать дальше. Если бы она не знала, что слышит разговор двух членов Совета революционного командования, то приняла бы его за вопиющий образчик пропаганды. Двоюродному брату Саддама, очевидно, удалось выкрасть Декларацию независимости из Национального архива в Вашингтоне, и теперь она висела прибитой к стене в зале, где проходили заседания совета.
Разговор шёл о том, как эта новость должна быть преподнесена миру, а также о дате, которая была выбрана так, чтобы гарантировать самое широкое освещение этого события в средствах массовой информации. Обсуждалось также, на какой из столичных площадей президенту следует произнести свою речь, прежде чем он публично сожжёт документ, и какому из операторов Си-эн-эн предоставить право снять президента, стоящего рядом с рукописью накануне вечером перед церемонией сожжения.
Через два часа совещание было прервано, и Ханна с заместителем министра вернулись в его офис. Даже не глянув в её сторону, он приказал ей подготовить проект решений, принятых на этом совещании.
Остаток утра Ханна просидела над проектом, а когда он был готов, заместитель тут же прочёл его, внёс несколько изменений и дополнений, велев ей перепечатать его начисто и передать на подпись министру иностранных дел для последующего доклада президенту.
Возвращаясь домой в тот вечер, Ханна чувствовала себя совершенно беспомощной, теряясь в догадках, как ей известить американцев. Они, несомненно, предпринимали какие-то меры, чтобы вернуть Декларацию, или по меньшей мере готовили бы акцию возмездия, если бы знали, на какой день намечено её публичное сожжение.
А известно ли им вообще, где она находится в данный момент? Был ли проинформирован Крац? Предоставил ли МОССАД в распоряжение американцев свой опыт подготовки операции, которую собирались провести в Ираке? Пытаются ли они теперь связаться с ней? Каких действий ждал бы от неё Симон в данной ситуации?
Она остановилась у табачного киоска и купила три почтовые открытки, на которых Саддам Хусейн обращался к Совету революционного командования.
Позднее в своей спальне Ханна написала три одинаковых послания — Этель Рабин, Давиду Крацу и профессору арабистики Лондонского университета. Она надеялась, что один из них поймёт значение даты, поставленной ею в правом верхнем углу, и маленького квадратика со звёздочками, который она пририсовала на стене рядом с головой Саддама.
— Когда будет самолёт на Стокгольм? — спросил он.
— Уже скоро, — сказала девушка за стойкой САС в аэропорту Шарль де Голль. — Он только что прибыл, поэтому мне пока трудно ответить точнее.
«Ещё одна возможность повернуть назад», — подумал Аль-Обайди. Но после встреч с начальником госбезопасности и заместителем министра иностранных дел он был уверен, что они не усмотрели в его словах ничего необычного. В беседе с ними он упомянул, что ему полагается небольшой отпуск, перед тем как приступить к работе на новом посту в Париже.
Взяв свой багаж с ленты транспортёра, Аль-Обайди сдал все крупные вещи в камеру хранения, оставив только один объёмистый дипломат, и сел в углу зала вылета, задумавшись о своих действиях в последние дни.
Начальник госбезопасности не сообщил ему ничего особенного. Ларчик тут открывался просто: у него хватало проблем внутри страны, чтобы ещё беспокоиться о том, что происходит за границей. Он вручил Аль-Обайди устаревшую инструкцию по мерам предосторожности, которые должен соблюдать иракский гражданин во время пребывания в Европе, а также снабдил его доисторической подборкой фотографий известных агентов МОССАДа и ЦРУ в Европе. Аль-Обайди не удивился бы, если бы обнаружил, что многие из них уже давно в отставке, а некоторых даже нет в живых.
Заместитель министра иностранных дел, встреча с которым состоялась на следующий день, был вежлив, но не дружелюбен. Он дал ему несколько полезных советов о том, как вести себя в Париже и какие посольства будут рады иметь с ним дело, несмотря на официально провозглашённую позицию, а какие не захотят этого. Когда разговор зашёл о самом посольстве Иордании и находящемся при нем представительстве Ирака, он коротко остановился на его штате. Мисс Ахмед была оставлена там для того, чтобы обеспечить некоторую преемственность в работе. Она характеризовалась как трудолюбивый и сознательный сотрудник; повар, по его словам, был ужасный, но дружелюбный, а шофёр — глупый, но смелый. Завуалированное предупреждение прозвучало лишь в отношении Абдула Канука, чья должность главного администратора не отражала его действительного положения, которое на самом деле определялось тем, что он был дальним племянником президента. Заместитель министра предусмотрительно воздержался от собственного мнения, но его глаза сказали Аль-Обайди все, что ему нужно было знать.
Когда он вышел из кабинета заместителя министра, мисс Саиб вручила ему ещё одну папку. В ней оказалось довольно много полезных сведений о том, как обойтись в Париже без многочисленных друзей, в каких местах ему будут рады, а каких ему следует избегать.
Возможно, мисс Саиб надо было указать Швецию среди тех, что ему следовало избегать.
Аль-Обайди не испытывал особых опасений по поводу своей поездки, так как собирался пробыть в Швеции всего несколько часов. Он уже связался с главным инженером «Свенхалте АЦ», который заверил его, что не упоминал о его прошлом звонке господину Риффату, когда тот вернулся во второй половине дня. Он также подтвердил с полной уверенностью, что мадам Берта, как он именовал сейф, уже находится на пути в Багдад.
— Пассажиров, вылетающих рейсом на Стокгольм, просят…
Аль-Обайди прошёл через зал вылета к выходу на посадку и, предъявив посадочный талон, занял своё место у иллюминатора в эконом-классе. Эта часть его путешествия не будет представлена в его заявке на компенсацию расходов.
Пока самолёт летел над Северной Европой, мысли Аль-Обайди вернулись к уик-энду, который он провёл с матерью и сестрой. Именно они помогли ему принять окончательное решение. Его мать не собиралась покидать свой маленький комфортабельный дом на окраине Багдада и переезжать в Париж. Так что Аль-Обайди теперь не мог рассчитывать на побег. Ему оставалось только попытаться занять влиятельное положение в министерстве иностранных дел. Теперь он не сомневался, что сможет оказать президенту неоценимую услугу, которая сделает его незаменимым в глазах Саддама или даже поможет ему стать следующим министром иностранных дел. Ведь заместитель министра через два года уходит в отставку, а неожиданное повышение в Багдаде никогда не было редкостью.
После посадки в Стокгольме Аль-Обайди воспользовался дипломатическим коридором и быстро прошёл послеполётные процедуры.
Дорога до Кальмара на такси заняла чуть больше трех часов, которые новоиспечённый посол провёл, бесцельно глазея из окна на непривычные ему зеленые холмы и серое небо над ними. Когда наконец такси остановилось у ворот завода «Свенхалте АЦ», Аль-Обайди увидел человека в длинном коричневом пальто, который, похоже, стоял здесь уже давно.
Озабоченное выражение на лице человека сменилось улыбкой, как только посол вышел из машины.
— Весьма рад познакомиться с вами, господин Аль-Обайди, — сказал главный инженер на английском языке, считая, что так будет удобнее им обоим, — Меня зовут Петерссон. Давайте пройдём в мой офис.
После того, как Петерссон распорядился принести кофе — как приятно вновь попробовать каппуччино, подумал Аль-Обайди, — скрытое беспокойство прозвучало в самом первом его вопросе:
— Надеюсь, мы не допустили ошибки?
— Нет-нет, — сказал Аль-Обайди, на которого явное беспокойство главного инженера действовало почему-то успокаивающим образом. — Уверяю вас, это всего лишь обычная проверка.
— У господина Риффата были все необходимые документы, как из ООН, так и от вашего правительства.
Аль-Обайди все больше убеждался, что имеет дело с группой высококлассных профессионалов.
— Вы говорите, они выехали отсюда в среду днём? — спросил Аль-Обайди, стараясь не выказывать своей заинтересованности.
— Да, правильно.
— Как вы думаете, сколько им понадобится времени, чтобы добраться до Багдада?
— Как минимум неделя, возможно, дней десять на их старом грузовике, если они вообще доберутся.
— На старом грузовике? — удивился Аль-Обайди.
— Да, они приехали за мадам Бертой на старом армейском грузовике. Хотя, судя по звуку, двигатель у него был что надо. Я сделал несколько снимков для моего альбома. Не хотите взглянуть?
— Снимки грузовика? — сказал Аль-Обайди.
— Да, из моего окна, с господином Риффатом, стоящим рядом с сейфом. Они ничего не заметили.
Петерссон выдвинул ящик стола, достал из него несколько фотографий и пододвинул их к гостю с такой же гордостью, с какой обычно показывают незнакомым снимки своей семьи.
Аль-Обайди внимательно рассмотрел фотографии. На нескольких из них мадам Берту опускали на грузовик.
— Что-нибудь не так? — спросил Петерссон.
— Нет-нет, — сказал Аль-Обайди и добавил: — Нельзя ли получить копии этих фотографий?
— О да, пожалуйста, возьмите их, у меня много таких, — сказал главный инженер, показывая на открытый ящик.
Аль-Обайди взял свой дипломат, открыл его и положил фотографии в верхнее отделение, прежде чем вынуть несколько собственных снимков.
— Пока я здесь, может быть, вы помогли бы мне в одном небольшом деле?
— Все, что угодно, — сказал Петерссон.
— У меня тут несколько фотографий бывших государственных подрядчиков, и вы бы мне очень помогли, если бы смогли вспомнить, был ли кто-нибудь из них среди тех, кто приезжал за мадам Бертой.
На лице Петерссона вновь появилось выражение неуверенности, но он взял фотографии и стал подолгу рассматривать каждую из них.
— Нет, нет, нет, — повторил он несколько раз, пока не дошёл до одной из них, которая заняла у него ещё больше времени, прежде чем он сказал наконец: — Да. Хотя она была, наверное, сделана несколько лет назад. Это господин Риффат. Он не прибавил в весе, но заметно постарел и волосы у него теперь стали седые. Очень основательный человек, — добавил Петерссон.
— Да, — согласился Аль-Обайди, — господин Риффат очень основательный человек, — повторил он, разглядывая сведения, отпечатанные по-арабски на обороте фотографии. — Моё правительство воспримет с огромным облегчением известие о том, что за эту операцию отвечает господин Риффат.
Петерссон улыбнулся первый раз, когда Аль-Обайди сделал последний глоток кофе.
— Вы мне очень помогли, — сказал посол и, поднявшись, добавил: — Я уверен, что моему правительству вновь понадобятся ваши услуги, но я буду признателен, если вы не станете упоминать об этой встрече.
— Как вам будет угодно, — сказал Петерссон, когда они спускались назад во двор. Улыбка не сходила с его лица, когда он смотрел, как такси выезжает через заводские ворота, увозя его высокого гостя.
Но мысли Петерссона не соответствовали выражению его лица. «Тут что-то неладно, — пробормотал он про себя. — Мне кажется, этот джентльмен не считает, что мадам Берта находится в надёжных руках, и я уверен, что он не друг господину Риффату».
Скотт был удивлён тем, что Долларовый Билл понравился ему в первый момент их встречи. Но его не удивило, что, увидев работу ирландца, он ещё и зауважал его.
Скотт приземлился в Сан-Франциско через семнадцать часов после взлёта из Стокгольма. В аэропорту его уже ждала машина ЦРУ, на которой он за час добрался до конспиративного дома в округе Марин.