Страница:
– Какой предатель! – возмутился Пантур. – Сейчас они идут сюда, чтобы схватить вас всех, – закончил сообщение Масур. – Бегите, но окольными путями, чтобы не наскочить на них.
– Но куда, если все выходы перекрыты?! – Масур беспомощно развел руками.
– Попробуйте спрятаться в городе, пока все не утихнет, – посоветовал он.
– Неужели среди нас не осталось никого, кто поддерживал бы великую? – спросил его Пантур.
– Есть, и немало, но они разрознены, а у ее противников есть вождь… – Масур было задумался, но тут же встрепенулся:
– Я знаю, к кому мне обратиться, к главе Восьмой общины!
Он ушел так же поспешно, как и появился.
– И я, кажется, знаю, как вам выбраться из города, – сказал ученый путникам. – Есть один выход, тот самый, который отыскал Тревинер, но он ведет не наверх, а в Фаур. Я дам вам планы подземных путей до Фаура, но внутри Фаура вам придется самим искать путь наружу.
– Отыщем! – обрадовался Тревинер. – Давай эти планы мне!
Они вернулись к Пантуру, где ученый достал с верхней полки длинный свиток бумаги и развернул на столе. По бумаге вилась сеть переплетающихся линий, ведущих с одного конца свитка на другой. Взяв чернила, ученый сделал на листе несколько отметок.
– Здесь Лур, не перепутай, – указал он Тревинеру. – Вот крестик – это обнаруженный тобой ход. С другой стороны листа – выходы в Фаур. У нас нет времени, в остальном постарайся разобраться сам, – он вручил охотнику свиток, – а до входа я вас провожу.
Когда они вышли в коридор, он вдруг сделал предостерегающий жест и прислушался. Из центрального зала доносились крики и шум, как от скопившейся там взбудораженной толпы. Ученый догадался, в чем дело.
– Это за вами, – бросил он путникам и поспешил в другой конец коридора, жестом увлекая их за собой. – Сюда, здесь есть другой путь!
Витри оглянулся и увидел толпу монтарвов, показавшуюся в конце коридора и с криками «Вон они!» устремившуюся за ними.
– Нас увидели, за нами гонятся! – крикнул он Пантуру.
– Бежим скорее! – выдохнул в ответ ученый. Они помчались по коридорам Лура вслед за Пантуром. Расстояние между ними и погоней понемногу увеличивалось, так как монтарвы были плохими бегунами. Даже тяжелый на ногу Шемма бегал лучше любого монтарва, поэтому преследуемые были ограничены лишь скоростью бега Пантура.
Путь к выходу в Фаур, выбранный ученым, оказался короче того, которым несколько дней назад проходили Шемма и Тревинер. Вскоре путники вбежали в туннель с многочисленными ответвлениями и свернули в одно из них, ничем не отличающееся от остальных. Но все совпадало – и засыпанный проход, и лаз в его верхней части, образованный слежавшейся породой.
– Туда! – задыхаясь от бега, указал Пантур. – Прощайте!
– До встречи, Пантур! – ответила за всех Лила.
– Снимайте мешки – и за мной! – скомандовал Тревинер и первым протиснулся в узкую дыру, волоча за собой дорожный мешок. За ним полезли и остальные. Когда в отверстии скрылся Альмарен, замыкавший группу, ученый получил наконец возможность отдышаться.
Но не успел он воспользоваться этой возможностью, как в тупик вбежали преследователи. Двое крепко вцепились в Пантура, не отпуская его, хотя тот и не думал вырываться.
– Где чужаки?! – налетел на него предводитель. Пантур молча пожал плечами.
– Туда они ушли, туда! – закричал один из преследователей, указывая на дыру.
Все, кроме двоих, державших Пантура, кинулись к отверстию, но оно оказалось слишком узким для ширококостных, широкогрудых монтарвов.
– Без кирки здесь не пролезешь, – заключил старший. – Скажем Дануру, пусть сам решает, что делать. А этого – с собой!
Пантура повели обратно, но не в Первую общину, а в Седьмую – родную общину Данура. Ученого подвели к двери, где уже стояла стража, и впихнули внутрь. Оказавшись посреди комнаты, Пантур увидел сидевшего в ней пленника или, точнее, пленницу. Это была Хэтоб.
Данур командовал своими сторонниками, вполне проявляя те качества, за которые он когда-то был выбран советником. Он беспрепятственно занял наружные выходы и взял под стражу владычицу. Ее сторонники, никогда не знавшие ничего подобного, почти не сопротивлялись. Представив монтарвам допуск чужаков в Лур как ошибку Хэтоб, повлекшую нападение уттаков, он все-таки затеял переговоры с Каморрой. Нельзя сказать, чтобы хозяин уттаков нравился Дануру больше, чем гостившие в Луре маги – ему были одинаково противны все люди сверху, – но бывший советник надеялся отыскать возможность избавиться и от тех, и от других, а заодно вернуть себе власть и влияние в Луре.
Так как Данур не мог рассчитывать на прежнее положение при Хэтоб, у него естественным образом возникла мысль поставить владычицей другую женщину – свою дочь – и стать при ней советником, то есть фактическим правителем монтарвов. Поэтому он приказал отыскать и доставить корону владычицы. Ему принесли золотой обруч, найденный в стенной нише спальни Хэтоб, но символа власти, Желтого камня, в короне не оказалось.
– Где символ власти? – нахмурился Данур, откладывая в сторону бесполезный обруч.
– Мы не знаем, в короне не было камня.
– Допросите Хэтоб, обыщите ее! Камень должен найтись!
Эта неудача не обескуражила Данура. Он не сомневался, что символ власти спрятан недалеко и вскоре найдется. Но, когда другая группа монтарвов, посланная схватить чужаков, сообщила, что тем удалось скрыться в подземных переходах Фаура, Данур занервничал. Близился вечер, время встречи с Каморрой, на которой было договорено выдать чужаков магу.
Каморру, разбуженного среди ночи посланниками Данура, позабавило, какие горячие события были вызваны его появлением в подземном городе. Почуяв собственную выгоду в чужой склоке, он охотно принял сторону Данура и согласился в случае надобности поддержать претендента на местную власть. Он легко договорился о выдаче Красного камня и назначил встречу на стыке людского утра и монтарвского вечера.
Когда Каморра явился на встречу, переворот уже состоялся. Зачинщик переворота дожидался его у входа.
– Это вы посылали гонцов? – уточнил Каморра. – Вы – тот самый Данур?
– Я. – Но монтарв не торопился начинать беседу. Создавалось впечатление, будто он не знает, что сказать.
– Ваши люди уверяли меня, что вы отдадите мне Красный камень, – перешел к делу маг. – В обмен я пообещал свое расположение и помощь. Я пришел, как договаривались, но не чувствую здесь Красного камня. Значит, вы хотите, чтобы сначала я что-то для вас сделал. Что именно?
– Дело в том… – замялся Данур. – Дело в том… Они сбежали.
– Если вы мне врете, то знайте, что мне еще никто не врал безнаказанно! – вспылил маг.
– Поверьте, меня это огорчило не меньше. Их выдачей я хотел закрепить наш союз, поэтому приложил все усилия, чтобы схватить их. Я перекрыл все выходы, послал за ними людей, но…
– Куда они сбежали?! В каком направлении?! Я догоню их поверху.
– Они ушли не наверх, а под землю, – признался Данур.
– Так догоните их!
– Туда ведет лаз, слишком узкий для нас, монтарвов. Потребуется двое суток, чтобы раскопать его. – Каморра окинул оценивающим взглядом широкие, кряжистые фигуры подземных людей.
– Вот что, Данур! – сказал он. – Я думаю, мои уттаки пролезут в эту щель. Проводи нас туда, а об остальном я позабочусь сам.
Данур помолчал, взвешивая предложение мага.
– Да, – согласился наконец он. – Мы проведем вас в пещеры Фаура.
Но – об остальном вы позаботитесь сами.
– Я же сказал! – с обычной резкостью бросил маг. – Сейчас я буду здесь с уттаками.
Данур остался у входа дожидаться возвращения Каморры. Тот не заставил себя ждать, спеша пуститься в погоню. Данур повел мага по коридорам, за ними следовали два десятка уцелевших после стычки уттаков, наполняя лурские коридоры вонью и приглушенным галдением. Дойдя до полузасыпанного тупика, Данур указал магу на лаз в верхней части насыпи.
– Они ушли в эту дыру.
– Эй вы, все! Живо, туда! – прикрикнул маг на уттаков. Дикари один за другим полезли в темнеющее отверстие. Каморра бросил взгляд на стоящих неподвижно монтарвов, кивнул Дануру и полез вслед за уттаками.
Данур постоял немного, прислушиваясь к звукам, доносившимся из лаза, затем повернулся к помощникам, сопровождавшим уттаков.
– А теперь – заваливайте проход! – скомандовал он. – За кирки и заваливайте, чтобы и всеед не пролез!
Хэтоб сидела, облокотившись на стол и оперев голову на подставленные кулаки. При виде Пантура она встала и пошла ему навстречу.
– Пантур, и тебя схватили! Что же это делается, Пантур?!
Голос владычицы дрожал от обиды и возмущения.
Пантур смущенно встретил ее ищущий, спрашивающий взгляд.
– Данур предал вас, великая, – сказал он. – Тайком от вас он вступил в переговоры с Каморрой, и все из-за власти. Ради власти он хочет выдать наших гостей Каморре, и ради власти он хочет поставить владычицей свою дочь.
– Так вот для чего они требовали Желтый камень! – возмутилась Хэтоб. – Они обыскивали меня, Пантур, какое оскорбление! Если они найдут, символ власти, совет может принять это беззаконное решение.
– Его не найдут, – успокоил ее Пантур. – Я отдал камень магам, а они успели скрыться в пещерах Фаура. Все планы пещер у них, других в городе нет.
– Значит, сторонники Данура не смогут короновать его дочь, – уже спокойнее сказала Хэтоб, – Но как же я?
– Я обменял Желтый камень на рог василиска, как договаривались, – шепнул Пантур, наклонясь самому ее уху.
– Он у тебя?! – вскинулась Хэтоб.
– Тише. – Пантур с опаской глянул на дверь.
Хэтоб понимающе кивнула.
– Что же теперь будет? – спросила она.
– Подождем. Я надеюсь на Масура, он что-то придумал.
– Разве в Луре еще есть мои сторонники?
– Конечно. Многие верны вам и любят вас, но растерялись от неожиданности.
– Я ведь хотела как лучше, Пантур, я заботилась не о себе, а о городе, – печально сказала Хэтоб. – К шару вернулась сила, плантации будут расти и питать Лур. Что же я сделала не так?
– Все было правильно, великая, – ответил ей Пантур. – Трудное время, трудный выбор. Не все в городе были готовы принять его.
Хэтоб молча присела на лежанку. В коридоре стояла ничем не нарушаемая тишина. Время обеда давно прошло, но никто не появлялся, заставляя обоих думать, что все о них забыли. Пантур подошел к двери и потребовал обед для владычицы. Еду принесли, и вновь потянулось ожидание.
Поздним вечером Пантур уговорил владычицу отдохнуть. Она послушно улеглась на лежанке, но самому ученому не спалось. Он остался сидеть у стола, бесцельно перебирая догадки и возможные варианты происходящих в Луре событий.
Отдаленный звук заставил его встать и прислушаться.
– Что такое, Пантур? – спросила Хэтоб, только притворявшаяся спящей.
– Сюда идут, – сказал ученый. – Я слышу голоса, много голосов.
Хэтоб поднялась с лежанки и подошла к Пантypy, слушая вместе с ним приближающиеся звуки. Шум остановился у двери и затих. В комнату вошел мужчина, но не Данур, как ожидали пленники.
– Лангур! – одновременно воскликнули оба.
– Да, великая. – Глава Восьмой общины почтительно склонился перед владычицей. – Предатель схвачен, а вы свободны.
– Я боюсь поверить этому. – В голосе Хэтоб слышались радость и облегчение.
– Не бойтесь, великая. – Лангур ободряюще прикоснулся к ее плечу и в точности повторил недавние слова Пантура:
– Вы среди тех, кто верен вам… и любит вас.
XIV
– Но куда, если все выходы перекрыты?! – Масур беспомощно развел руками.
– Попробуйте спрятаться в городе, пока все не утихнет, – посоветовал он.
– Неужели среди нас не осталось никого, кто поддерживал бы великую? – спросил его Пантур.
– Есть, и немало, но они разрознены, а у ее противников есть вождь… – Масур было задумался, но тут же встрепенулся:
– Я знаю, к кому мне обратиться, к главе Восьмой общины!
Он ушел так же поспешно, как и появился.
– И я, кажется, знаю, как вам выбраться из города, – сказал ученый путникам. – Есть один выход, тот самый, который отыскал Тревинер, но он ведет не наверх, а в Фаур. Я дам вам планы подземных путей до Фаура, но внутри Фаура вам придется самим искать путь наружу.
– Отыщем! – обрадовался Тревинер. – Давай эти планы мне!
Они вернулись к Пантуру, где ученый достал с верхней полки длинный свиток бумаги и развернул на столе. По бумаге вилась сеть переплетающихся линий, ведущих с одного конца свитка на другой. Взяв чернила, ученый сделал на листе несколько отметок.
– Здесь Лур, не перепутай, – указал он Тревинеру. – Вот крестик – это обнаруженный тобой ход. С другой стороны листа – выходы в Фаур. У нас нет времени, в остальном постарайся разобраться сам, – он вручил охотнику свиток, – а до входа я вас провожу.
Когда они вышли в коридор, он вдруг сделал предостерегающий жест и прислушался. Из центрального зала доносились крики и шум, как от скопившейся там взбудораженной толпы. Ученый догадался, в чем дело.
– Это за вами, – бросил он путникам и поспешил в другой конец коридора, жестом увлекая их за собой. – Сюда, здесь есть другой путь!
Витри оглянулся и увидел толпу монтарвов, показавшуюся в конце коридора и с криками «Вон они!» устремившуюся за ними.
– Нас увидели, за нами гонятся! – крикнул он Пантуру.
– Бежим скорее! – выдохнул в ответ ученый. Они помчались по коридорам Лура вслед за Пантуром. Расстояние между ними и погоней понемногу увеличивалось, так как монтарвы были плохими бегунами. Даже тяжелый на ногу Шемма бегал лучше любого монтарва, поэтому преследуемые были ограничены лишь скоростью бега Пантура.
Путь к выходу в Фаур, выбранный ученым, оказался короче того, которым несколько дней назад проходили Шемма и Тревинер. Вскоре путники вбежали в туннель с многочисленными ответвлениями и свернули в одно из них, ничем не отличающееся от остальных. Но все совпадало – и засыпанный проход, и лаз в его верхней части, образованный слежавшейся породой.
– Туда! – задыхаясь от бега, указал Пантур. – Прощайте!
– До встречи, Пантур! – ответила за всех Лила.
– Снимайте мешки – и за мной! – скомандовал Тревинер и первым протиснулся в узкую дыру, волоча за собой дорожный мешок. За ним полезли и остальные. Когда в отверстии скрылся Альмарен, замыкавший группу, ученый получил наконец возможность отдышаться.
Но не успел он воспользоваться этой возможностью, как в тупик вбежали преследователи. Двое крепко вцепились в Пантура, не отпуская его, хотя тот и не думал вырываться.
– Где чужаки?! – налетел на него предводитель. Пантур молча пожал плечами.
– Туда они ушли, туда! – закричал один из преследователей, указывая на дыру.
Все, кроме двоих, державших Пантура, кинулись к отверстию, но оно оказалось слишком узким для ширококостных, широкогрудых монтарвов.
– Без кирки здесь не пролезешь, – заключил старший. – Скажем Дануру, пусть сам решает, что делать. А этого – с собой!
Пантура повели обратно, но не в Первую общину, а в Седьмую – родную общину Данура. Ученого подвели к двери, где уже стояла стража, и впихнули внутрь. Оказавшись посреди комнаты, Пантур увидел сидевшего в ней пленника или, точнее, пленницу. Это была Хэтоб.
Данур командовал своими сторонниками, вполне проявляя те качества, за которые он когда-то был выбран советником. Он беспрепятственно занял наружные выходы и взял под стражу владычицу. Ее сторонники, никогда не знавшие ничего подобного, почти не сопротивлялись. Представив монтарвам допуск чужаков в Лур как ошибку Хэтоб, повлекшую нападение уттаков, он все-таки затеял переговоры с Каморрой. Нельзя сказать, чтобы хозяин уттаков нравился Дануру больше, чем гостившие в Луре маги – ему были одинаково противны все люди сверху, – но бывший советник надеялся отыскать возможность избавиться и от тех, и от других, а заодно вернуть себе власть и влияние в Луре.
Так как Данур не мог рассчитывать на прежнее положение при Хэтоб, у него естественным образом возникла мысль поставить владычицей другую женщину – свою дочь – и стать при ней советником, то есть фактическим правителем монтарвов. Поэтому он приказал отыскать и доставить корону владычицы. Ему принесли золотой обруч, найденный в стенной нише спальни Хэтоб, но символа власти, Желтого камня, в короне не оказалось.
– Где символ власти? – нахмурился Данур, откладывая в сторону бесполезный обруч.
– Мы не знаем, в короне не было камня.
– Допросите Хэтоб, обыщите ее! Камень должен найтись!
Эта неудача не обескуражила Данура. Он не сомневался, что символ власти спрятан недалеко и вскоре найдется. Но, когда другая группа монтарвов, посланная схватить чужаков, сообщила, что тем удалось скрыться в подземных переходах Фаура, Данур занервничал. Близился вечер, время встречи с Каморрой, на которой было договорено выдать чужаков магу.
Каморру, разбуженного среди ночи посланниками Данура, позабавило, какие горячие события были вызваны его появлением в подземном городе. Почуяв собственную выгоду в чужой склоке, он охотно принял сторону Данура и согласился в случае надобности поддержать претендента на местную власть. Он легко договорился о выдаче Красного камня и назначил встречу на стыке людского утра и монтарвского вечера.
Когда Каморра явился на встречу, переворот уже состоялся. Зачинщик переворота дожидался его у входа.
– Это вы посылали гонцов? – уточнил Каморра. – Вы – тот самый Данур?
– Я. – Но монтарв не торопился начинать беседу. Создавалось впечатление, будто он не знает, что сказать.
– Ваши люди уверяли меня, что вы отдадите мне Красный камень, – перешел к делу маг. – В обмен я пообещал свое расположение и помощь. Я пришел, как договаривались, но не чувствую здесь Красного камня. Значит, вы хотите, чтобы сначала я что-то для вас сделал. Что именно?
– Дело в том… – замялся Данур. – Дело в том… Они сбежали.
– Если вы мне врете, то знайте, что мне еще никто не врал безнаказанно! – вспылил маг.
– Поверьте, меня это огорчило не меньше. Их выдачей я хотел закрепить наш союз, поэтому приложил все усилия, чтобы схватить их. Я перекрыл все выходы, послал за ними людей, но…
– Куда они сбежали?! В каком направлении?! Я догоню их поверху.
– Они ушли не наверх, а под землю, – признался Данур.
– Так догоните их!
– Туда ведет лаз, слишком узкий для нас, монтарвов. Потребуется двое суток, чтобы раскопать его. – Каморра окинул оценивающим взглядом широкие, кряжистые фигуры подземных людей.
– Вот что, Данур! – сказал он. – Я думаю, мои уттаки пролезут в эту щель. Проводи нас туда, а об остальном я позабочусь сам.
Данур помолчал, взвешивая предложение мага.
– Да, – согласился наконец он. – Мы проведем вас в пещеры Фаура.
Но – об остальном вы позаботитесь сами.
– Я же сказал! – с обычной резкостью бросил маг. – Сейчас я буду здесь с уттаками.
Данур остался у входа дожидаться возвращения Каморры. Тот не заставил себя ждать, спеша пуститься в погоню. Данур повел мага по коридорам, за ними следовали два десятка уцелевших после стычки уттаков, наполняя лурские коридоры вонью и приглушенным галдением. Дойдя до полузасыпанного тупика, Данур указал магу на лаз в верхней части насыпи.
– Они ушли в эту дыру.
– Эй вы, все! Живо, туда! – прикрикнул маг на уттаков. Дикари один за другим полезли в темнеющее отверстие. Каморра бросил взгляд на стоящих неподвижно монтарвов, кивнул Дануру и полез вслед за уттаками.
Данур постоял немного, прислушиваясь к звукам, доносившимся из лаза, затем повернулся к помощникам, сопровождавшим уттаков.
– А теперь – заваливайте проход! – скомандовал он. – За кирки и заваливайте, чтобы и всеед не пролез!
Хэтоб сидела, облокотившись на стол и оперев голову на подставленные кулаки. При виде Пантура она встала и пошла ему навстречу.
– Пантур, и тебя схватили! Что же это делается, Пантур?!
Голос владычицы дрожал от обиды и возмущения.
Пантур смущенно встретил ее ищущий, спрашивающий взгляд.
– Данур предал вас, великая, – сказал он. – Тайком от вас он вступил в переговоры с Каморрой, и все из-за власти. Ради власти он хочет выдать наших гостей Каморре, и ради власти он хочет поставить владычицей свою дочь.
– Так вот для чего они требовали Желтый камень! – возмутилась Хэтоб. – Они обыскивали меня, Пантур, какое оскорбление! Если они найдут, символ власти, совет может принять это беззаконное решение.
– Его не найдут, – успокоил ее Пантур. – Я отдал камень магам, а они успели скрыться в пещерах Фаура. Все планы пещер у них, других в городе нет.
– Значит, сторонники Данура не смогут короновать его дочь, – уже спокойнее сказала Хэтоб, – Но как же я?
– Я обменял Желтый камень на рог василиска, как договаривались, – шепнул Пантур, наклонясь самому ее уху.
– Он у тебя?! – вскинулась Хэтоб.
– Тише. – Пантур с опаской глянул на дверь.
Хэтоб понимающе кивнула.
– Что же теперь будет? – спросила она.
– Подождем. Я надеюсь на Масура, он что-то придумал.
– Разве в Луре еще есть мои сторонники?
– Конечно. Многие верны вам и любят вас, но растерялись от неожиданности.
– Я ведь хотела как лучше, Пантур, я заботилась не о себе, а о городе, – печально сказала Хэтоб. – К шару вернулась сила, плантации будут расти и питать Лур. Что же я сделала не так?
– Все было правильно, великая, – ответил ей Пантур. – Трудное время, трудный выбор. Не все в городе были готовы принять его.
Хэтоб молча присела на лежанку. В коридоре стояла ничем не нарушаемая тишина. Время обеда давно прошло, но никто не появлялся, заставляя обоих думать, что все о них забыли. Пантур подошел к двери и потребовал обед для владычицы. Еду принесли, и вновь потянулось ожидание.
Поздним вечером Пантур уговорил владычицу отдохнуть. Она послушно улеглась на лежанке, но самому ученому не спалось. Он остался сидеть у стола, бесцельно перебирая догадки и возможные варианты происходящих в Луре событий.
Отдаленный звук заставил его встать и прислушаться.
– Что такое, Пантур? – спросила Хэтоб, только притворявшаяся спящей.
– Сюда идут, – сказал ученый. – Я слышу голоса, много голосов.
Хэтоб поднялась с лежанки и подошла к Пантypy, слушая вместе с ним приближающиеся звуки. Шум остановился у двери и затих. В комнату вошел мужчина, но не Данур, как ожидали пленники.
– Лангур! – одновременно воскликнули оба.
– Да, великая. – Глава Восьмой общины почтительно склонился перед владычицей. – Предатель схвачен, а вы свободны.
– Я боюсь поверить этому. – В голосе Хэтоб слышались радость и облегчение.
– Не бойтесь, великая. – Лангур ободряюще прикоснулся к ее плечу и в точности повторил недавние слова Пантура:
– Вы среди тех, кто верен вам… и любит вас.
XIV
Во дворце правителя Цитиона было тихо и пусто с тех пор, как городская армия выступила навстречу нашествию с севера. Просторная площадь перед дворцом казалась пустынной по сравнению с суетливыми предотъездными неделями, когда на ней то и дело толпились то конники, то лучники. Несмотря на полуденную жару, окна дворцового здания были закрыты, лишь в левом крыле второго этажа маячило одинокое окно, распахнутое настежь, а в нем виднелась фигурка девочки-подростка в белом платье. Принцесса Цитиона сидела на подоконнике перед раскрытой книгой о магии, устремляясь отсутствующим взглядом поверх площади, где изредка мелькала служанка с ведром или корзиной, за мраморные столбы дворцовой ограды, за городские постройки, виднеющиеся за оградой.
Фирелла не могла объяснить себе, почему у нее так тяжело на сердце. Нельзя было сказать, что сегодняшний день чем-то отличался от предыдущих. Напротив, он был точно таким же, как обычно, – жарким, душным и томительно длинным. Завтрак накрывали, как и при Норрене, в малой обеденной комнате, но за полтора месяца, прошедшие со дня его отъезда, для всех трех женщин, садившихся за один стол с правителем – его жены Кандеи, самой Фиреллы и ее воспитательницы, – стало привычным видеть пустующее кресло во главе стола.
Алитея, воспитательница Фиреллы, была дружна с матерью девочки.
Она умела держаться чинно и важно, как почтенная мать семейства, обладала безупречными манерами и одевалась с безукоризненным вкусом, чем и расположила к себе жену правителя, выше всего ставившую умение соответствовать придворному этикету. Кроме того, обеих женщин роднила общая слабость к красивой одежде. Они могли целыми днями перебирать рисунки портных, отыскивая наилучшую модель праздничного платья, и рассуждать о том, какие украшения соответствуют той или иной ткани, покрою или цвету. Алитея разъезжала по модным лавкам, чего не позволяла себе супруга правителя Цитиона, верная во многом ею же выдуманному дворцовому этикету. Вернувшись с покупками и новостями, воспитательница Фиреллы надолго уединялась в комнате с ее матерью, а девочка, предоставленная самой себе, получала возможность провести время по собственному усмотрению.
Вот и сегодня Алитея, поручив принцессе заняться вышиванием, надела свою любимую бежевую с розовой лентой накидку и укатила в карете прогуляться по цитионским лавкам, на радость торговцам женскими тряпками и побрякушками. Фирелла послушно села за станок для вышивания, где полгода пылилось полотно с наполовину вышитым пейзажем Тиона, но стоило воспитательнице выехать за дворцовые ворота, как девочка бросила работу и проскользнула в библиотеку.
Фирелла любила библиотеку, так не похожую на другие залы дворца, тихую и длинную, пропитанную ароматами древних знаний. Едва научившись читать, она приходила сюда, чтобы просматривать книги, рассказывающие о жизни и военных подвигах ее доблестных предков. Фирелла листала желтые, слипшиеся от времени страницы, рассматривала картинки, пропускала в тексте непонятные места, зато подолгу, вдумчиво перечитывала другие, доступные ее детскому пониманию.
Перечисления заслуг дедов и прадедов заставляли девочку задумываться об отце, которому также было суждено остаться для будущего на страницах летописей, поэтому у нее создалась привычка сравнивать отца с другими наследниками древних родов. Сравнение всегда оказывалось в пользу Норрена, и постепенно у девочки сложилось убеждение, что самый достойный из них – самый мужественный, храбрый, проницательный, мудрый, красивый – ее отец.
Она восхищалась отцом, ловила и хранила в памяти каждое его слово и движение, угадывала его склонности, настроения и желания, чувствовала его отношение к появляющимся около него людям. Отец тоже ее любил, и Фирелла это знала, потому что он гладил ее по волосам и целовал в лоб, провожая ко сну, но он почти не разговаривал с ней, разделяя общее убеждение, что воспитание девочки – это забота матери. Оставаясь в одиночестве, она мысленно беседовала с отцом, задавала ему вопросы и придумывала за него ответы, делилась с ним мыслями и наблюдениями, рассказывала о своих поступках и выслушивала его предполагаемое одобрение или порицание.
До недавнего времени девочка не знала другого собеседника. Но летом во дворцовой библиотеке появился маг, тот самый, встреченный в лавке, который подарил ей сонного духа. Подслушав у отца, что маг ищет какие-то важные предметы, принцесса пришла в библиотеку, чтобы предложить помощь, а больше для того, чтобы познакомиться поближе с этими делами взрослых, с этой магией, посылающей ей сказочные сны, и особенно с ним, таким юным и уже настоящим магом, похожим на сказочного волшебника.
Та магия, о которой рассказывал Альмарен, была живой и понятной.
Если бы Фирелле вздумалось изучать ее по книгам, девочка, наверное, забросила бы их, устрашенная сложными и путаными текстами. Объяснения молодого мага помогли ей почувствовать сущность невидимых сил, не искаженную корявыми попытками втиснуть ее в слова. Альмарен дополнял слова взглядом, голосом и жестом, вкладывая в них собственное понимание магии, и они приобретали новый смысл, получали единственную, точную интонацию.
С его отъездом девочка почувствовала пустоту, которую не мог заполнить воображаемый отец. Она взялась за книги по магии, пытаясь совместить их сухой и систематичный язык с рассказами молодого мага и отыскать за рядами строчек невидимую жизнь невидимых сил, которую он так умел передать одним взмахом руки или движением бровей. При каждой возможности Фирелла приходила в библиотеку, усаживалась с книгой на подоконник, тот самый, где любил сидеть Альмарен, ставила рядом сонного духа и прилежно вчитывалась в бесконечные ряды строчек.
Когда чтение утомляло Фиреллу, ее мысли переходили с магии на мага, на воспоминания о том, как он сидел здесь, на подоконнике, как поправлял длинные волосы, мешавшие читать, как щурился и улыбался навстречу бьющему в окно солнцу. В ее незабывающей памяти отпечаталась и его мимолетная, рассеянная улыбка, чем-то сходная с рябью на воде, вызванной дыханием случайного ветра, и бессознательная бережность, с которой он брал в руки книгу или переворачивал страницы, и привычка в задумчивости опускать ресницы, а затем вскидывать их, радуясь найденному ответу. Альмарен занял место ее отца, став постоянным собеседником ее мысленных разговоров, но девочка никогда не пыталась сравнивать его ни с кем. Видимо, не всегда нужно, чтобы он был самым-самым, порой достаточно – чтобы просто был.
Сегодня Фирелла не могла заставить себя читать книгу. Она попробовала мысленно поговорить с Альмареном, но ощущение приближающейся угрозы мешало перебирать обыденные события. Поняв, что отогнать тревожное предчувствие не удастся, девочка сосредоточилась на нем, надеясь догадаться, чем оно вызвано. Ее взгляд задержался на сонном духе, подарке Альмарена.
– Что случилось, маленький? – спросила Фирелла. – Ты что-нибудь знаешь?
Дух молчал. Его свесившаяся набок голова и сложенные на брюшке ручки всегда казались Фирелле многозначительными, будто бы говорящими, что эфилемовое создание знает важные тайны, но не считает, нужным выдавать их.
– Молчишь… – упрекнула его девочка. – Видишь, что я беспокоюсь, а молчишь…
Фирелла вспомнила тревожные дни, наступившие после известия о тяжелом ранении отца. Во дворце со страхом ждали следующего гонца, сама она плакала ночами в подушку, моля судьбу сохранить отцу жизнь. Судьба услышала ее – каждая новая весть была благоприятнее предыдущей, а последний гонец сообщил, что Норрен оправился от раны и вскоре вновь примет руководство обороной.
Фирелла подумала об отце, прислушалась к ощущениям, но тревога не усилилась.
Нет, причина была не в этом.
«Что случилось, Альмарен?! – позвала она. – Я чувствую, что приближается беда».
Альмарен, конечно, тоже не ответил. Девочка представляла его себе так, как привыкла видеть – сидящим напротив на подоконнике и улыбающимся такой удивительной, ласковой улыбкой. На этот раз она не увидела улыбки мага. Лицо Альмарена, возникшее в ее воображении, было серьезным и строгим – Фирелла подумала, что в действительности оно не бывало таким. Тревога, застывшая у нее внутри, всколыхнулась волной.
Со дня внезапного отъезда Альмарена принцесса ничего не слышала о том, куда и зачем он уехал. Отец ни разу не обмолвился ни о маге, ни о его старшем спутнике, а девочка, покорная требованию матери не соваться в дела взрослых, не смела спросить его о своем волшебнике. Сегодня она чувствовала себя способной нарушить строгий запрет, но отец был далеко в Босхане.
На дворцовую площадь въехала карета. Слуга распахнул дверцу и подал руку выходящей оттуда Алитee. Воспитательница направилась к парадной лестнице, за ней – слуга со свертками. Проводив ее взглядом, Фирелла прикрыла окно и поспешила вернуться в свою комнату. Вскоре к ней заглянула Алитея и, убедившись, что воспитанница сидит за вышиванием, ушла к ее матери показывать покупки. Она появилась вновь только перед обедом, чтобы отвести Фиреллу к столу.
Обед прошел в молчании. Мать Фиреллы, считавшая, что при слугах, а значит почти всегда, нужно вести себя согласно положению, воплощала собой достоинство – белокурые волосы уложены в искусную прическу, где каждый локон на месте, красивое правильное лицо спокойно, без малейших следов чувств или волнений, холеные руки распоряжаются столовым прибором изящно и несуетливо.
Фирелла вспомнила, что при отце за столом не было такой натянутости – он держался проще матери, снисходительно-ласково перенося ее высокородные причуды, и не позволял ей воспитывать себя, а Кандея была достаточно умна, чтобы не упорствовать в этом.
– У девочки плохой аппетит, – заметила мать Алитее, вставая из-за стола. – Ей следует чаще бывать на воздухе.
Алитея немедленно распорядилась заложить карету, чтобы отвезти принцессу на прогулку. Фирелла надела накидку, вышла с воспитательницей на площадь и села в двухместную прогулочную карету, запряженную парой белых лошадей. Мальчик-конюх захлопнул дверцу, и карета выехала в город.
– Скоро ты будешь взрослой девушкой, Фирелла, – заговорила Алитея, решив, что нужно заняться воспитанием принцессы. – Для девушки важен цвет лица, а плохое питание портит его. Ты должна запомнить это наизусть.
– Как правила сложения?
– Еще тверже. Кто упрекнет девушку, если она делает ошибки в сложении? А цвет лица… от него зависит твоя судьба.
– Судьба?
– Да. Внимание мужчин, чувства твоего будущего мужа. Ты больше не будешь огорчать мать плохим аппетитом?
– Я постараюсь.
Алитея, удовлетворенная ответом воспитанницы, замолчала и отвернулась в окно. Карета проехала по центральным улицам Цитиона, направляясь за город, на берег Тиона. Там Алитея с девочкой вышли из кареты и стали чинно прогуливаться вдоль воды. Фирелла послушно, как кукла, шла рядом с воспитательницей, бдительно следившей за ее осанкой и походкой, и неотвязно думала о том, что за беда могла приключиться с Альмареном. Сегодняшний день, определенно, был длиннее, много длиннее, чем предыдущие.
Лишь после ужина, придя к себе в комнату, Фирелла сняла маску послушной девочки. Горько вздохнув, она поставила перед собой сонного духа, провела пальцем по эфилемовому загривку и зашептала:
– Дух, дух, не нужна мне сегодня сказка, слышишь? Расскажи мне о нем, где он, что с ним, что ему угрожает? Я очень прошу тебя, расскажи, миленький!
Высказанная просьба успокоила ее. Фирелла торопливо улеглась спать, надеясь увидеть во сне что-нибудь о своем волшебнике.
Сон начался с ощущения глубокой и темной пещеры, окружающей Фиреллу. Тьма внезапно наполнилась желтым блеском, и девочка увидела перед собой сверкающий желтый кристалл, напоминавший треть яблока. Кристалл лежал на тряпице, бережно развернутой чьими-то руками. Те же руки положили рядом другой сверток и откинули края ткани, на которой засверкал еще один кристалл – красный.
Фирелла узнала эти руки, которые не раз видела во дворцовой библиотеке перелистывавшими страницы древних книг. Она перевела взгляд выше и увидела лицо Альмарена – похудевшее и посерьезневшее, по-мальчишески пухлые губы сжаты в непривычно строгую линию. Кристаллы лежали перед ним на широком плоском камне, вокруг которого сидели люди. Фирелла вгляделась в их лица, выступавшие из темноты, – одно узкое и горбоносое, с озорной искрой в прищуренных глазах, другое белое и неприметное, спокойно-терпеливое, третье круглое и упитанное, жадным взглядом наблюдавшее за чем-то происходившим на камне. Фирелла проследила направление его взгляда и увидела руки четвертого, разламывавшие лепешки, затем лицо – маленький круглый подбородок, глубокие синие глаза. Оно, несомненно, было лицом женщины.
Закончив делить лепешки, женщина раздала их спутникам. Пальцы Альмарена, протянутые за куском, прикоснулись к ее пальцам. Взгляд девочки мгновенно перескочил на его лицо – маг смотрел на эту женщину так, что сердце Фиреллы застыло от накатившего холода. Она попыталась вырваться из сна, но видение цепко держало ее, оставляя в пещере, за одним столом с неожиданной компанией.
Все ели молча, запивая ужин водой из стоявшего рядом котелка.
Впрочем, это мог быть завтрак или обед – здесь, в темноте пещеры, ничего нельзя было сказать о времени суток. Круглолицый первым дожевал лепешку, затем потыкал пальцем в камень, собирая и слизывая крошки.
– Горяченького бы попить… – завздыхал он.
– Рано жалуешься, Шемма, – сказал ему сосед. – Второй раз едим без горячего, а тебе уже и не терпится.
Фирелла не могла объяснить себе, почему у нее так тяжело на сердце. Нельзя было сказать, что сегодняшний день чем-то отличался от предыдущих. Напротив, он был точно таким же, как обычно, – жарким, душным и томительно длинным. Завтрак накрывали, как и при Норрене, в малой обеденной комнате, но за полтора месяца, прошедшие со дня его отъезда, для всех трех женщин, садившихся за один стол с правителем – его жены Кандеи, самой Фиреллы и ее воспитательницы, – стало привычным видеть пустующее кресло во главе стола.
Алитея, воспитательница Фиреллы, была дружна с матерью девочки.
Она умела держаться чинно и важно, как почтенная мать семейства, обладала безупречными манерами и одевалась с безукоризненным вкусом, чем и расположила к себе жену правителя, выше всего ставившую умение соответствовать придворному этикету. Кроме того, обеих женщин роднила общая слабость к красивой одежде. Они могли целыми днями перебирать рисунки портных, отыскивая наилучшую модель праздничного платья, и рассуждать о том, какие украшения соответствуют той или иной ткани, покрою или цвету. Алитея разъезжала по модным лавкам, чего не позволяла себе супруга правителя Цитиона, верная во многом ею же выдуманному дворцовому этикету. Вернувшись с покупками и новостями, воспитательница Фиреллы надолго уединялась в комнате с ее матерью, а девочка, предоставленная самой себе, получала возможность провести время по собственному усмотрению.
Вот и сегодня Алитея, поручив принцессе заняться вышиванием, надела свою любимую бежевую с розовой лентой накидку и укатила в карете прогуляться по цитионским лавкам, на радость торговцам женскими тряпками и побрякушками. Фирелла послушно села за станок для вышивания, где полгода пылилось полотно с наполовину вышитым пейзажем Тиона, но стоило воспитательнице выехать за дворцовые ворота, как девочка бросила работу и проскользнула в библиотеку.
Фирелла любила библиотеку, так не похожую на другие залы дворца, тихую и длинную, пропитанную ароматами древних знаний. Едва научившись читать, она приходила сюда, чтобы просматривать книги, рассказывающие о жизни и военных подвигах ее доблестных предков. Фирелла листала желтые, слипшиеся от времени страницы, рассматривала картинки, пропускала в тексте непонятные места, зато подолгу, вдумчиво перечитывала другие, доступные ее детскому пониманию.
Перечисления заслуг дедов и прадедов заставляли девочку задумываться об отце, которому также было суждено остаться для будущего на страницах летописей, поэтому у нее создалась привычка сравнивать отца с другими наследниками древних родов. Сравнение всегда оказывалось в пользу Норрена, и постепенно у девочки сложилось убеждение, что самый достойный из них – самый мужественный, храбрый, проницательный, мудрый, красивый – ее отец.
Она восхищалась отцом, ловила и хранила в памяти каждое его слово и движение, угадывала его склонности, настроения и желания, чувствовала его отношение к появляющимся около него людям. Отец тоже ее любил, и Фирелла это знала, потому что он гладил ее по волосам и целовал в лоб, провожая ко сну, но он почти не разговаривал с ней, разделяя общее убеждение, что воспитание девочки – это забота матери. Оставаясь в одиночестве, она мысленно беседовала с отцом, задавала ему вопросы и придумывала за него ответы, делилась с ним мыслями и наблюдениями, рассказывала о своих поступках и выслушивала его предполагаемое одобрение или порицание.
До недавнего времени девочка не знала другого собеседника. Но летом во дворцовой библиотеке появился маг, тот самый, встреченный в лавке, который подарил ей сонного духа. Подслушав у отца, что маг ищет какие-то важные предметы, принцесса пришла в библиотеку, чтобы предложить помощь, а больше для того, чтобы познакомиться поближе с этими делами взрослых, с этой магией, посылающей ей сказочные сны, и особенно с ним, таким юным и уже настоящим магом, похожим на сказочного волшебника.
Та магия, о которой рассказывал Альмарен, была живой и понятной.
Если бы Фирелле вздумалось изучать ее по книгам, девочка, наверное, забросила бы их, устрашенная сложными и путаными текстами. Объяснения молодого мага помогли ей почувствовать сущность невидимых сил, не искаженную корявыми попытками втиснуть ее в слова. Альмарен дополнял слова взглядом, голосом и жестом, вкладывая в них собственное понимание магии, и они приобретали новый смысл, получали единственную, точную интонацию.
С его отъездом девочка почувствовала пустоту, которую не мог заполнить воображаемый отец. Она взялась за книги по магии, пытаясь совместить их сухой и систематичный язык с рассказами молодого мага и отыскать за рядами строчек невидимую жизнь невидимых сил, которую он так умел передать одним взмахом руки или движением бровей. При каждой возможности Фирелла приходила в библиотеку, усаживалась с книгой на подоконник, тот самый, где любил сидеть Альмарен, ставила рядом сонного духа и прилежно вчитывалась в бесконечные ряды строчек.
Когда чтение утомляло Фиреллу, ее мысли переходили с магии на мага, на воспоминания о том, как он сидел здесь, на подоконнике, как поправлял длинные волосы, мешавшие читать, как щурился и улыбался навстречу бьющему в окно солнцу. В ее незабывающей памяти отпечаталась и его мимолетная, рассеянная улыбка, чем-то сходная с рябью на воде, вызванной дыханием случайного ветра, и бессознательная бережность, с которой он брал в руки книгу или переворачивал страницы, и привычка в задумчивости опускать ресницы, а затем вскидывать их, радуясь найденному ответу. Альмарен занял место ее отца, став постоянным собеседником ее мысленных разговоров, но девочка никогда не пыталась сравнивать его ни с кем. Видимо, не всегда нужно, чтобы он был самым-самым, порой достаточно – чтобы просто был.
Сегодня Фирелла не могла заставить себя читать книгу. Она попробовала мысленно поговорить с Альмареном, но ощущение приближающейся угрозы мешало перебирать обыденные события. Поняв, что отогнать тревожное предчувствие не удастся, девочка сосредоточилась на нем, надеясь догадаться, чем оно вызвано. Ее взгляд задержался на сонном духе, подарке Альмарена.
– Что случилось, маленький? – спросила Фирелла. – Ты что-нибудь знаешь?
Дух молчал. Его свесившаяся набок голова и сложенные на брюшке ручки всегда казались Фирелле многозначительными, будто бы говорящими, что эфилемовое создание знает важные тайны, но не считает, нужным выдавать их.
– Молчишь… – упрекнула его девочка. – Видишь, что я беспокоюсь, а молчишь…
Фирелла вспомнила тревожные дни, наступившие после известия о тяжелом ранении отца. Во дворце со страхом ждали следующего гонца, сама она плакала ночами в подушку, моля судьбу сохранить отцу жизнь. Судьба услышала ее – каждая новая весть была благоприятнее предыдущей, а последний гонец сообщил, что Норрен оправился от раны и вскоре вновь примет руководство обороной.
Фирелла подумала об отце, прислушалась к ощущениям, но тревога не усилилась.
Нет, причина была не в этом.
«Что случилось, Альмарен?! – позвала она. – Я чувствую, что приближается беда».
Альмарен, конечно, тоже не ответил. Девочка представляла его себе так, как привыкла видеть – сидящим напротив на подоконнике и улыбающимся такой удивительной, ласковой улыбкой. На этот раз она не увидела улыбки мага. Лицо Альмарена, возникшее в ее воображении, было серьезным и строгим – Фирелла подумала, что в действительности оно не бывало таким. Тревога, застывшая у нее внутри, всколыхнулась волной.
Со дня внезапного отъезда Альмарена принцесса ничего не слышала о том, куда и зачем он уехал. Отец ни разу не обмолвился ни о маге, ни о его старшем спутнике, а девочка, покорная требованию матери не соваться в дела взрослых, не смела спросить его о своем волшебнике. Сегодня она чувствовала себя способной нарушить строгий запрет, но отец был далеко в Босхане.
На дворцовую площадь въехала карета. Слуга распахнул дверцу и подал руку выходящей оттуда Алитee. Воспитательница направилась к парадной лестнице, за ней – слуга со свертками. Проводив ее взглядом, Фирелла прикрыла окно и поспешила вернуться в свою комнату. Вскоре к ней заглянула Алитея и, убедившись, что воспитанница сидит за вышиванием, ушла к ее матери показывать покупки. Она появилась вновь только перед обедом, чтобы отвести Фиреллу к столу.
Обед прошел в молчании. Мать Фиреллы, считавшая, что при слугах, а значит почти всегда, нужно вести себя согласно положению, воплощала собой достоинство – белокурые волосы уложены в искусную прическу, где каждый локон на месте, красивое правильное лицо спокойно, без малейших следов чувств или волнений, холеные руки распоряжаются столовым прибором изящно и несуетливо.
Фирелла вспомнила, что при отце за столом не было такой натянутости – он держался проще матери, снисходительно-ласково перенося ее высокородные причуды, и не позволял ей воспитывать себя, а Кандея была достаточно умна, чтобы не упорствовать в этом.
– У девочки плохой аппетит, – заметила мать Алитее, вставая из-за стола. – Ей следует чаще бывать на воздухе.
Алитея немедленно распорядилась заложить карету, чтобы отвезти принцессу на прогулку. Фирелла надела накидку, вышла с воспитательницей на площадь и села в двухместную прогулочную карету, запряженную парой белых лошадей. Мальчик-конюх захлопнул дверцу, и карета выехала в город.
– Скоро ты будешь взрослой девушкой, Фирелла, – заговорила Алитея, решив, что нужно заняться воспитанием принцессы. – Для девушки важен цвет лица, а плохое питание портит его. Ты должна запомнить это наизусть.
– Как правила сложения?
– Еще тверже. Кто упрекнет девушку, если она делает ошибки в сложении? А цвет лица… от него зависит твоя судьба.
– Судьба?
– Да. Внимание мужчин, чувства твоего будущего мужа. Ты больше не будешь огорчать мать плохим аппетитом?
– Я постараюсь.
Алитея, удовлетворенная ответом воспитанницы, замолчала и отвернулась в окно. Карета проехала по центральным улицам Цитиона, направляясь за город, на берег Тиона. Там Алитея с девочкой вышли из кареты и стали чинно прогуливаться вдоль воды. Фирелла послушно, как кукла, шла рядом с воспитательницей, бдительно следившей за ее осанкой и походкой, и неотвязно думала о том, что за беда могла приключиться с Альмареном. Сегодняшний день, определенно, был длиннее, много длиннее, чем предыдущие.
Лишь после ужина, придя к себе в комнату, Фирелла сняла маску послушной девочки. Горько вздохнув, она поставила перед собой сонного духа, провела пальцем по эфилемовому загривку и зашептала:
– Дух, дух, не нужна мне сегодня сказка, слышишь? Расскажи мне о нем, где он, что с ним, что ему угрожает? Я очень прошу тебя, расскажи, миленький!
Высказанная просьба успокоила ее. Фирелла торопливо улеглась спать, надеясь увидеть во сне что-нибудь о своем волшебнике.
Сон начался с ощущения глубокой и темной пещеры, окружающей Фиреллу. Тьма внезапно наполнилась желтым блеском, и девочка увидела перед собой сверкающий желтый кристалл, напоминавший треть яблока. Кристалл лежал на тряпице, бережно развернутой чьими-то руками. Те же руки положили рядом другой сверток и откинули края ткани, на которой засверкал еще один кристалл – красный.
Фирелла узнала эти руки, которые не раз видела во дворцовой библиотеке перелистывавшими страницы древних книг. Она перевела взгляд выше и увидела лицо Альмарена – похудевшее и посерьезневшее, по-мальчишески пухлые губы сжаты в непривычно строгую линию. Кристаллы лежали перед ним на широком плоском камне, вокруг которого сидели люди. Фирелла вгляделась в их лица, выступавшие из темноты, – одно узкое и горбоносое, с озорной искрой в прищуренных глазах, другое белое и неприметное, спокойно-терпеливое, третье круглое и упитанное, жадным взглядом наблюдавшее за чем-то происходившим на камне. Фирелла проследила направление его взгляда и увидела руки четвертого, разламывавшие лепешки, затем лицо – маленький круглый подбородок, глубокие синие глаза. Оно, несомненно, было лицом женщины.
Закончив делить лепешки, женщина раздала их спутникам. Пальцы Альмарена, протянутые за куском, прикоснулись к ее пальцам. Взгляд девочки мгновенно перескочил на его лицо – маг смотрел на эту женщину так, что сердце Фиреллы застыло от накатившего холода. Она попыталась вырваться из сна, но видение цепко держало ее, оставляя в пещере, за одним столом с неожиданной компанией.
Все ели молча, запивая ужин водой из стоявшего рядом котелка.
Впрочем, это мог быть завтрак или обед – здесь, в темноте пещеры, ничего нельзя было сказать о времени суток. Круглолицый первым дожевал лепешку, затем потыкал пальцем в камень, собирая и слизывая крошки.
– Горяченького бы попить… – завздыхал он.
– Рано жалуешься, Шемма, – сказал ему сосед. – Второй раз едим без горячего, а тебе уже и не терпится.