Страница:
– Я, наверное, тоже, – сказал он, ласково проведя ладонью по ее щеке. – Не бойся, я буду осторожен. Есть сколько угодно способов сделать по-своему и остаться непойманным. У меня, сама знаешь, в этом большой опыт.
– Да. – Она заулыбалась. – Но это же… не какой-нибудь пустяк, не простая шалость.
– Все серьезное начинается с пустяков, – прошептал он, прижимаясь губами к ее волосам.
Это оказался юноша-подросток, почти мальчишка. Маг увидел его со спины, поднявшись почти до самой верхушки утеса. Тот сидел на широком камне и разглядывал небо в какую-то трубку. Увлеченный своим занятием, он не заметил подошедшего.
Маг, двигавшийся неслышно, подошел вплотную к нему, но затем, спохватившись, отошел назад и зацепил ногой камешек. Мальчишка вздрогнул и оглянулся на звук. В нескольких шагах от него стоял высокий, бедно одетый парень немногим старше его самого. Звездный свет странно поблескивал на его белокурых – это было заметно даже ночью – волосах.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Маг разглядывал щуплую фигурку мальчишки, настороженное лицо – впалые щеки, острый подбородок и черные, чуть запавшие глаза. Таких обычно лупят сверстники и не любят девчонки – все те, кому и в голову не пришло бы подняться ночью на утес. Маг, только что пролетавший над созвездием городка, заметил эту искру, одиноко сиявшую издали, и не мог удержаться от соблазна взглянуть на ее носителя. Как же он, однако, молод!
– Не бойся меня, – сказал Маг.
– Я и не боюсь, – с вызовом сказал мальчишка, хотя это была откровенная неправда. Он прятал руки за спину, скрывая предмет, в который только что смотрел на небо.
Маг шагнул вперед. Парень оглянулся, ища дорогу к бегству, но в двух шагах от него был край утеса.
– Не бойся, – повторил Маг. – Я люблю гулять ночами, вот и зашел сюда. Сегодня такая чудесная ночь!
Он понемногу восстанавливал полузабытые ощущения плотного тела. Вдохнул полной грудью свежий, неописуемо душистый воздух, поднял глаза наверх, в прозрачную черноту ночного неба.
– А какие удивительные звезды! – сказал он. – Такие огромные, разноцветные! – Хотя его человеческое зрение было совершенным, далеко не каждая ночь позволяла увидеть их так отчетливо. – Здесь очень чистый воздух, не везде они видны так.
– Тебе они нравятся? – озарилось лицо мальчишки. – Ты любишь смотреть на них?
– Да, конечно, – сказал Маг. – На свете много прекрасных вещей, радующих глаз, но звезды – это нечто особенное. Когда я бродил по свету, я всегда смотрел на них ночами, – улыбнулся он, погружаясь в воспоминания. – Если ночи, конечно, были ясными…
– Ты видишь, что они разноцветные? – Мальчишка сделал шаг по направлению к Магу.
– Не всегда, – ответил тот, не отрывая взгляда неба. – Человеческие глаза плохо приспособлены к цвету. Но сейчас – вижу.
– Мне тоже кажется, что звезды – это нечто особенное. – Маг опустил взгляд и увидел, что парнишка подошел вплотную к нему. – Как здорово, что ты их любишь! Я думал, больше никто, только я…
– Нет, – покачал он головой, все еще улыбаясь. – Не только ты.
– А знаешь, что у меня есть? – доверительно произнес мальчишка.
Как же он был похож на других, вот так же спешивших поверить при одном намеке на внутреннее сродство!
– Трубка какая-то, – сказал Маг. – Можешь не прятать, я ее заметил.
– Не какая-то! – горячо сказал тот. – Она уве-ли-чи-тель-ная, понял? Она увеличивает все, на что смотришь.
– Все? – В последнее время люди напридумывали множество предметов самого разнообразного назначения – Маг не мог, да и не ставил целью уследить за всем.
– Да, – подтвердил парень. – Это военная штуковина – чтобы врагов было виднее. Но в нее видно все, не только враги.
– Неужели не только враги? – не сдержал усмешки Маг, но тот был слишком восторженным, чтобы ее заметить.
– Я смотрел в нее на все, – стал рассказывать он. – На море, на бабушкиных коз в горах, на соседскую Джинку, когда она купается. Все видно, как будто рядом стоишь. Но самое главное – эта труба увеличивает луну. И звезды, не все, правда, а только некоторые. Остальные, наверное, очень далеко.
– Покажи, – заинтересовался Маг.
Парнишка потащил его на камень, усадил рядом, сунул в руки трубку. Маг неуверенно покрутил ее в пальцах, затем вопросительно взглянул на него.
– Не крути, испортишь, – сказал тот. – Ее нужно подносить к глазу, вот так. Луны сейчас нет, но ты посмотри вот на эту звезду – маленькую, желтоватую. Видишь, через трубку она похожа на серпик? Точь в точь как луна. И еще на эту, красную!
– А на остальные? – спросил Маг, проделав указанные действия.
– Бесполезно, – качнул головой мальчишка. – Они только делаются ярче, да цвет виден лучше. Наверное, нужна очень большая труба, чтобы разглядеть их.
– Откуда у тебя такая трубка?
– У нас сейчас гостит родственник – морской офицер. Он ее с собой привез.
– Значит, подарил, – догадался Маг.
– Нет, что ты! – ужаснулся тот. – Это же такая ценность! Давал посмотреть. А сюда, ночью… ну, он дал бы, наверное, если бы я очень попросил…
– Ты взял ее тайком! – Маг рассмеялся.
– Ну и что? Я к утру положу ее на место – он и не догадается, что я брал. – Мальчишка отобрал у Мага трубку. – Через год или два – когда подрасту – отец отправит меня учиться в большой город, и тогда я стану ученым. У них, говорят, есть и не такие трубки.
– А если не отправит?
– Отправит, куда он денется – я ему уже все уши прожужжал. – Он радостно засмеялся. – Они уговаривают меня стать военным, а сам видишь, какой из меня военный! Нет, я буду ученым.
– Ученым, – повторил Маг. – Ты хочешь побольше узнать о звездах?
– И узнаю. – В голосе мальчишки послышалось неожиданное упрямство. – Может быть, они огромные, больше нашего солнца, но только они очень далеко. Когда я выучусь, то сделаю большую-пребольшую трубу и смогу увидеть их.
Он поднес к глазам трубку и стал смотреть на звезды, иногда передавая ее Магу, чтобы тот тоже смог полюбоваться ими. До утра они просидели на камне, глядя на звезды и разговаривая о звездах. Когда начало светать, Маг поднялся с камня и стал прощаться.
– Я не видел тебя у нас в городе, – сказал ему мальчишка. – Ты нездешний?
– Бродяга.
Мальчишка понимающе кивнул.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Меркуцио, – ответил Маг после некоторой заминки.
– А меня – Джордано. Приходи еще.
– Может, и приду, – откликнулся Маг, направляясь к тропинке.
Он опоздал. Он так и не услышал из первых рук историю мальчика Джордано, его догадок, размышлений, исканий и открытий. Путешествуя над миром, он вдруг заметил знакомую искру, уходящую из проявления, и успел на городскую площадь только для того, чтобы опустить ладони в остывающий пепел.
Оставались, конечно, хроники Акаши, бесстрастно фиксирующие каждое мельчайшее событие. Однако теперь Магу было известно, что главное уходит бесследно. Только сам человек, да и то не всегда, мог рассказать о силе, заставляющей его быть творцом.
Досадное упущение, но только ли это? Маг не любил обманывать себя. Он не мог не признаться себе, что ему отчаянно жаль терять этих смертных, этих временных носителей божественной искры, их недолговечное сознание, мечущееся, как пламя на ветру. И даже понимание того, что в конечном итоге это – неизбежный цикл развития искры, не умаляло потерь.
А потери исчислялись десятками, сотнями. Последователи нового учения – впрочем, оно давно уже не было новым – с неиссякаемым рвением выискивали непохожих, смеющих отрываться от стада, не желающих быть овцами. Повсюду, куда могла дотянуться их власть, горели костры.
Жгли каждого, кто посмел остаться творцом. Жгли каждого, кто посмел остаться независимым. Жгли каждого, кому было за что позавидовать, у которого было что отнять. Жгли не только мужчин, но и женщин – каждую, которая посмела оказаться слишком умной или красивой. Маленькие люди жгли больших, ничтожества жгли тех, кто представлял из себя хоть что-то. Оставшиеся вырождались, людское племя становилось малорослым и уродливым, приняв на себя отпечаток содеянного.
В мире, подвластном последователям учения Хризы, господствовал страх и лицемерие, свирепствовали доносы. Жрица с Воином всего лишь выполняли повеление Императора, и Маг не мог осуждать их за это. Но он не мог и заставить себя следовать их примеру. Более того, его тошнило от отвращения.
Сам он неутомимо следовал принятому решению тайно противостоять оглуплению человечества. Он присматривал за теми, кто шел путем творчества, ободрял и воодушевлял их, тайно помогал и предупреждал об опасности. Но что он мог сделать в одиночку, вынужденный таиться и от людей, и от творцов, тогда как на стороне Жрицы было людское сообщество, имя которому было толпа? Тысячи зорких, завистливых глаз и болтливых языков, тысячи рук, всегда готовых мучить себе подобных. Даже будучи Властью, он не успевал везде – успевали люди.
Хотя он утешил Нерею, сам он не обольщался надеждой, что сумеет бесконечно долго оставаться непойманным. Хроники Акаши, в которых запечатлевалось каждое слово и действие, были полностью открыты Властям, поэтому достаточно было малейшего подозрения, чтобы найти в них доказательства его провинности. Насколько это было возможно, Маг старался не вызывать подозрений. Ему довольно долго удавалось обманывать проницательную Жрицу, но в конце концов она угадала в одном из событий нечеловеческое вмешательство.
– Лукавый! – вызвала она Мага. – Это все твои штучки! Немедленно лети сюда!
Маг перенесся к ней и с великолепно подделанным недоумением встретил ее возмущенный взгляд:
– Какие штучки?
– Только не говори мне, что ты ничего не делал, – вспылила она, увидев выражение его лица. – Я тебя давно знаю, поэтому сначала заглянула в хроники. Вернее, внимательно изучила хроники.
– Ну и что?
– А то, что теперь я знаю, как ты выполняешь приказ Императора! Теперь я знаю, чем ты занимаешься, притворяясь, будто помогаешь нам с Геласом!
Отпираться было совершенно бесполезно.
– Я полагал, что приказ не распространяется на… – начал Маг, не дожидаясь, пока Хриза засыплет его доказательствами.
– Распространяется, – перебила его она. – Еще как распространяется! И не прикидывайся недоумком, у тебя все равно не получится.
Может, и получится, подумал Маг, да кто этому поверит?
– Да, я это делал, – сказал он. – Да, я это делаю. Более того, я это буду делать. В конце концов, не только люди, но и творцы могут впадать в ошибки и заблуждения. Должен же найтись некто, кто помешает их делать.
– Значит, ты вообразил, что ты и есть этот «некто»? – Жрица смерила его взглядом. – Вместо того чтобы наставлять добрую паству на путь истинный, ты пригреваешь и поощряешь всяких опасных отщепенцев!
– Паства меня не интересует. – Маг доставил себе удовольствие изобразить презрительную гримасу. – Я не занимаюсь скотиной, я занимаюсь людьми.
– Так ты считаешь, что ты прав?! – разъярилась кроткая Жрица. – Ты воображаешь себя умнее всех?!
– Возможно, все мы ошибаемся, – примирительно сказал Маг. Дальше этого его смирение не пошло. – Но я предпочитаю совершать свои ошибки, а не чужие.
– Значит, ты не согласен с решением Императора?
– Как же ты догадалась? – с убийственной иронией поинтересовался Маг. – Между прочим, я тоже – Власть, и мое решение тоже кое-что значит! Нас все-таки семеро, а не только он один!
– Но мы должны договариваться и действовать сообща, – напомнила ему Жрица. – Ты не имеешь права действовать по собственному усмотрению.
– А разве мы договорились тогда? – возразил он. – Разве кто-нибудь услышал от меня, что я согласен?
– Большинство из нас согласилось с Императором, – поджала губы Жрица.
– Согласиться должны все, а не большинство, – заспорил Маг. – Нам следовало найти такое решение, которое устроило бы всех. Кое-кто из нас не стал возражать только потому, что им было все равно, поэтому мой голос весит больше, чем ты считаешь, Хриза.
– Большинство – это правильно, – сухо сказала она. – Здесь, у людей, все также решается большинством. Это проверенный, хороший метод.
– У людей – может быть, – согласился Маг. – Но мы не люди и даже не Силы. Мы – Власти. Каждый из нас заслуживает того, чтобы к нему прислушались.
– Хорошо. – Прищуренный взгляд Жрицы снова прошелся по Магу. – Я потребую нового собрания, где расскажу о твоей деятельности. Надеюсь, на этот раз нам удастся достичь единого мнения.
Глава 22
– Да. – Она заулыбалась. – Но это же… не какой-нибудь пустяк, не простая шалость.
– Все серьезное начинается с пустяков, – прошептал он, прижимаясь губами к ее волосам.
* * *
Стояла великолепная, прозрачно-ясная ночь новолуния. Звезды сияли так ярко и казались такими близкими, что хотелось назвать их спелыми и протянуть к ним руку. Луны не было, но их света хватало, чтобы различить приморский южный городок, расположенный внизу, и узкую тропинку под ногами. Маг, облекшийся в плотное тело, взбирался по ней на прибрежный утес. Чтобы привыкнуть к плотному облику, он не стал появляться прямо на месте – давненько ему не случалось воплощаться. Правда, здесь было недалеко.Это оказался юноша-подросток, почти мальчишка. Маг увидел его со спины, поднявшись почти до самой верхушки утеса. Тот сидел на широком камне и разглядывал небо в какую-то трубку. Увлеченный своим занятием, он не заметил подошедшего.
Маг, двигавшийся неслышно, подошел вплотную к нему, но затем, спохватившись, отошел назад и зацепил ногой камешек. Мальчишка вздрогнул и оглянулся на звук. В нескольких шагах от него стоял высокий, бедно одетый парень немногим старше его самого. Звездный свет странно поблескивал на его белокурых – это было заметно даже ночью – волосах.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Маг разглядывал щуплую фигурку мальчишки, настороженное лицо – впалые щеки, острый подбородок и черные, чуть запавшие глаза. Таких обычно лупят сверстники и не любят девчонки – все те, кому и в голову не пришло бы подняться ночью на утес. Маг, только что пролетавший над созвездием городка, заметил эту искру, одиноко сиявшую издали, и не мог удержаться от соблазна взглянуть на ее носителя. Как же он, однако, молод!
– Не бойся меня, – сказал Маг.
– Я и не боюсь, – с вызовом сказал мальчишка, хотя это была откровенная неправда. Он прятал руки за спину, скрывая предмет, в который только что смотрел на небо.
Маг шагнул вперед. Парень оглянулся, ища дорогу к бегству, но в двух шагах от него был край утеса.
– Не бойся, – повторил Маг. – Я люблю гулять ночами, вот и зашел сюда. Сегодня такая чудесная ночь!
Он понемногу восстанавливал полузабытые ощущения плотного тела. Вдохнул полной грудью свежий, неописуемо душистый воздух, поднял глаза наверх, в прозрачную черноту ночного неба.
– А какие удивительные звезды! – сказал он. – Такие огромные, разноцветные! – Хотя его человеческое зрение было совершенным, далеко не каждая ночь позволяла увидеть их так отчетливо. – Здесь очень чистый воздух, не везде они видны так.
– Тебе они нравятся? – озарилось лицо мальчишки. – Ты любишь смотреть на них?
– Да, конечно, – сказал Маг. – На свете много прекрасных вещей, радующих глаз, но звезды – это нечто особенное. Когда я бродил по свету, я всегда смотрел на них ночами, – улыбнулся он, погружаясь в воспоминания. – Если ночи, конечно, были ясными…
– Ты видишь, что они разноцветные? – Мальчишка сделал шаг по направлению к Магу.
– Не всегда, – ответил тот, не отрывая взгляда неба. – Человеческие глаза плохо приспособлены к цвету. Но сейчас – вижу.
– Мне тоже кажется, что звезды – это нечто особенное. – Маг опустил взгляд и увидел, что парнишка подошел вплотную к нему. – Как здорово, что ты их любишь! Я думал, больше никто, только я…
– Нет, – покачал он головой, все еще улыбаясь. – Не только ты.
– А знаешь, что у меня есть? – доверительно произнес мальчишка.
Как же он был похож на других, вот так же спешивших поверить при одном намеке на внутреннее сродство!
– Трубка какая-то, – сказал Маг. – Можешь не прятать, я ее заметил.
– Не какая-то! – горячо сказал тот. – Она уве-ли-чи-тель-ная, понял? Она увеличивает все, на что смотришь.
– Все? – В последнее время люди напридумывали множество предметов самого разнообразного назначения – Маг не мог, да и не ставил целью уследить за всем.
– Да, – подтвердил парень. – Это военная штуковина – чтобы врагов было виднее. Но в нее видно все, не только враги.
– Неужели не только враги? – не сдержал усмешки Маг, но тот был слишком восторженным, чтобы ее заметить.
– Я смотрел в нее на все, – стал рассказывать он. – На море, на бабушкиных коз в горах, на соседскую Джинку, когда она купается. Все видно, как будто рядом стоишь. Но самое главное – эта труба увеличивает луну. И звезды, не все, правда, а только некоторые. Остальные, наверное, очень далеко.
– Покажи, – заинтересовался Маг.
Парнишка потащил его на камень, усадил рядом, сунул в руки трубку. Маг неуверенно покрутил ее в пальцах, затем вопросительно взглянул на него.
– Не крути, испортишь, – сказал тот. – Ее нужно подносить к глазу, вот так. Луны сейчас нет, но ты посмотри вот на эту звезду – маленькую, желтоватую. Видишь, через трубку она похожа на серпик? Точь в точь как луна. И еще на эту, красную!
– А на остальные? – спросил Маг, проделав указанные действия.
– Бесполезно, – качнул головой мальчишка. – Они только делаются ярче, да цвет виден лучше. Наверное, нужна очень большая труба, чтобы разглядеть их.
– Откуда у тебя такая трубка?
– У нас сейчас гостит родственник – морской офицер. Он ее с собой привез.
– Значит, подарил, – догадался Маг.
– Нет, что ты! – ужаснулся тот. – Это же такая ценность! Давал посмотреть. А сюда, ночью… ну, он дал бы, наверное, если бы я очень попросил…
– Ты взял ее тайком! – Маг рассмеялся.
– Ну и что? Я к утру положу ее на место – он и не догадается, что я брал. – Мальчишка отобрал у Мага трубку. – Через год или два – когда подрасту – отец отправит меня учиться в большой город, и тогда я стану ученым. У них, говорят, есть и не такие трубки.
– А если не отправит?
– Отправит, куда он денется – я ему уже все уши прожужжал. – Он радостно засмеялся. – Они уговаривают меня стать военным, а сам видишь, какой из меня военный! Нет, я буду ученым.
– Ученым, – повторил Маг. – Ты хочешь побольше узнать о звездах?
– И узнаю. – В голосе мальчишки послышалось неожиданное упрямство. – Может быть, они огромные, больше нашего солнца, но только они очень далеко. Когда я выучусь, то сделаю большую-пребольшую трубу и смогу увидеть их.
Он поднес к глазам трубку и стал смотреть на звезды, иногда передавая ее Магу, чтобы тот тоже смог полюбоваться ими. До утра они просидели на камне, глядя на звезды и разговаривая о звездах. Когда начало светать, Маг поднялся с камня и стал прощаться.
– Я не видел тебя у нас в городе, – сказал ему мальчишка. – Ты нездешний?
– Бродяга.
Мальчишка понимающе кивнул.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Меркуцио, – ответил Маг после некоторой заминки.
– А меня – Джордано. Приходи еще.
– Может, и приду, – откликнулся Маг, направляясь к тропинке.
Он опоздал. Он так и не услышал из первых рук историю мальчика Джордано, его догадок, размышлений, исканий и открытий. Путешествуя над миром, он вдруг заметил знакомую искру, уходящую из проявления, и успел на городскую площадь только для того, чтобы опустить ладони в остывающий пепел.
Оставались, конечно, хроники Акаши, бесстрастно фиксирующие каждое мельчайшее событие. Однако теперь Магу было известно, что главное уходит бесследно. Только сам человек, да и то не всегда, мог рассказать о силе, заставляющей его быть творцом.
Досадное упущение, но только ли это? Маг не любил обманывать себя. Он не мог не признаться себе, что ему отчаянно жаль терять этих смертных, этих временных носителей божественной искры, их недолговечное сознание, мечущееся, как пламя на ветру. И даже понимание того, что в конечном итоге это – неизбежный цикл развития искры, не умаляло потерь.
А потери исчислялись десятками, сотнями. Последователи нового учения – впрочем, оно давно уже не было новым – с неиссякаемым рвением выискивали непохожих, смеющих отрываться от стада, не желающих быть овцами. Повсюду, куда могла дотянуться их власть, горели костры.
Жгли каждого, кто посмел остаться творцом. Жгли каждого, кто посмел остаться независимым. Жгли каждого, кому было за что позавидовать, у которого было что отнять. Жгли не только мужчин, но и женщин – каждую, которая посмела оказаться слишком умной или красивой. Маленькие люди жгли больших, ничтожества жгли тех, кто представлял из себя хоть что-то. Оставшиеся вырождались, людское племя становилось малорослым и уродливым, приняв на себя отпечаток содеянного.
В мире, подвластном последователям учения Хризы, господствовал страх и лицемерие, свирепствовали доносы. Жрица с Воином всего лишь выполняли повеление Императора, и Маг не мог осуждать их за это. Но он не мог и заставить себя следовать их примеру. Более того, его тошнило от отвращения.
Сам он неутомимо следовал принятому решению тайно противостоять оглуплению человечества. Он присматривал за теми, кто шел путем творчества, ободрял и воодушевлял их, тайно помогал и предупреждал об опасности. Но что он мог сделать в одиночку, вынужденный таиться и от людей, и от творцов, тогда как на стороне Жрицы было людское сообщество, имя которому было толпа? Тысячи зорких, завистливых глаз и болтливых языков, тысячи рук, всегда готовых мучить себе подобных. Даже будучи Властью, он не успевал везде – успевали люди.
Хотя он утешил Нерею, сам он не обольщался надеждой, что сумеет бесконечно долго оставаться непойманным. Хроники Акаши, в которых запечатлевалось каждое слово и действие, были полностью открыты Властям, поэтому достаточно было малейшего подозрения, чтобы найти в них доказательства его провинности. Насколько это было возможно, Маг старался не вызывать подозрений. Ему довольно долго удавалось обманывать проницательную Жрицу, но в конце концов она угадала в одном из событий нечеловеческое вмешательство.
– Лукавый! – вызвала она Мага. – Это все твои штучки! Немедленно лети сюда!
Маг перенесся к ней и с великолепно подделанным недоумением встретил ее возмущенный взгляд:
– Какие штучки?
– Только не говори мне, что ты ничего не делал, – вспылила она, увидев выражение его лица. – Я тебя давно знаю, поэтому сначала заглянула в хроники. Вернее, внимательно изучила хроники.
– Ну и что?
– А то, что теперь я знаю, как ты выполняешь приказ Императора! Теперь я знаю, чем ты занимаешься, притворяясь, будто помогаешь нам с Геласом!
Отпираться было совершенно бесполезно.
– Я полагал, что приказ не распространяется на… – начал Маг, не дожидаясь, пока Хриза засыплет его доказательствами.
– Распространяется, – перебила его она. – Еще как распространяется! И не прикидывайся недоумком, у тебя все равно не получится.
Может, и получится, подумал Маг, да кто этому поверит?
– Да, я это делал, – сказал он. – Да, я это делаю. Более того, я это буду делать. В конце концов, не только люди, но и творцы могут впадать в ошибки и заблуждения. Должен же найтись некто, кто помешает их делать.
– Значит, ты вообразил, что ты и есть этот «некто»? – Жрица смерила его взглядом. – Вместо того чтобы наставлять добрую паству на путь истинный, ты пригреваешь и поощряешь всяких опасных отщепенцев!
– Паства меня не интересует. – Маг доставил себе удовольствие изобразить презрительную гримасу. – Я не занимаюсь скотиной, я занимаюсь людьми.
– Так ты считаешь, что ты прав?! – разъярилась кроткая Жрица. – Ты воображаешь себя умнее всех?!
– Возможно, все мы ошибаемся, – примирительно сказал Маг. Дальше этого его смирение не пошло. – Но я предпочитаю совершать свои ошибки, а не чужие.
– Значит, ты не согласен с решением Императора?
– Как же ты догадалась? – с убийственной иронией поинтересовался Маг. – Между прочим, я тоже – Власть, и мое решение тоже кое-что значит! Нас все-таки семеро, а не только он один!
– Но мы должны договариваться и действовать сообща, – напомнила ему Жрица. – Ты не имеешь права действовать по собственному усмотрению.
– А разве мы договорились тогда? – возразил он. – Разве кто-нибудь услышал от меня, что я согласен?
– Большинство из нас согласилось с Императором, – поджала губы Жрица.
– Согласиться должны все, а не большинство, – заспорил Маг. – Нам следовало найти такое решение, которое устроило бы всех. Кое-кто из нас не стал возражать только потому, что им было все равно, поэтому мой голос весит больше, чем ты считаешь, Хриза.
– Большинство – это правильно, – сухо сказала она. – Здесь, у людей, все также решается большинством. Это проверенный, хороший метод.
– У людей – может быть, – согласился Маг. – Но мы не люди и даже не Силы. Мы – Власти. Каждый из нас заслуживает того, чтобы к нему прислушались.
– Хорошо. – Прищуренный взгляд Жрицы снова прошелся по Магу. – Я потребую нового собрания, где расскажу о твоей деятельности. Надеюсь, на этот раз нам удастся достичь единого мнения.
Глава 22
Как ни странно, Император признал, что его ближайшие помощники перестарались. Он даже не устроил Магу взбучку, на что так надеялась Жрица, а ограничился коротким замечанием, что тому следовало бы созвать собрание самому, а не заниматься отсебятиной.
– Видимо, было ошибочным считать, что развитие божественной искры можно приостановить, – сказал он. – Именно это и показал ход дела. Мы хотели как лучше, но в итоге положение только ухудшилось – творчество не остановлено, зато предложенные методы дали волю самым дурным человеческим качествам. Нам нужно изменить подход к людям.
– Изменить в чем? – заглянула ему в лицо Жрица.
– Ясно, в чем, – проворчал со своего места Маг. – Тебе нужно придержать свою скотинку…
– Маг! – одернул его Император. – Ты забываешься! – Его кустистые брови поползли к переносице. – Хриза. – Его хмурый взгляд, предназначавшийся Магу, упал на Жрицу. – Все мы, конечно, осуждаем несдержанность этого мальчишки, но тем не менее общий смысл его слов верен. Нехорошо, когда одни люди злоупотребляют ограничением жизни других. Это не ведет ни к чему, кроме неприятностей.
– Это еще мягко сказано, – не унимался Маг. – Дошло до того, что людям опротивели слова «добро» и «милосердие» – им слишком хорошо известно, что под ними кроются притворство и вымогательство. И все благодаря нашей смиреннице…
– Маг, замолчи! – Брови Императора рывком преодолели остаток расстояния до переносицы. – Мы здесь не для того, чтобы оскорблять друг друга. Нам нужно договориться о дальнейших действиях относительно людей. Гелас, что скажешь ты? Эти двое уже достаточно высказались.
– Я… – промямлил не ожидавший прямого вопроса Воин. – Ну конечно, нужно бы помягче. Эти меры против человеческого творчества, по-моему, они слишком решительные.
– Это мы уже поняли, – заметил Император. – Нам хотелось бы, чтобы ты высказался более конкретно.
Кому это – нам? – проскочила у Мага раздраженная мысль. А этот Воин – вечно его хваленая храбрость остается на поле битвы. Или где-то еще, но в любом случае за столом Вильнаррата ее не сыщешь.
– Если творчество невозможно остановить, – раздался бесцветный голос Иерофанта, воспользовавшегося замешательством Воина, – то его можно направить. В любом направлении, которое будет нам удобно.
– Направить? – заинтересовался Император. – Но куда?
– Мы впадаем в крайность, считая опасным любое творчество, – заговорил Крон. – Однако опасно только творчество мыслеобразов, выходящее за пределы плотного мира. Людям вполне можно позволить творить в пределах трех координат их мира. Их потребность в творчестве будет удовлетворена и принесет полезные плоды. Твои последователи, Хриза, уничтожают все подряд, а было бы правильнее ограничить их деятельность. Было бы вполне достаточно поручить им надзор за высшими сферами, без притеснения низших видов творчества. Кажется, они у них называются естественными науками? – глянул он на Геласа.
– Да, – подтвердил тот.
– До разумных пределов в них нет ничего опасного. А что касается познания высших миров – любой нажим неизбежно вызывает противодействие, не так ли? Нам нужно просто отвлечь внимание людей на более близкие им темы – здоровье, питание, быт и тому подобное.
– Но эти потребности когда-нибудь будут удовлетворены, – заметила сидевшая напротив Крона Императрица. – Что тогда?
– Я мог бы сказать, что это случится не скоро, – без малейшего раздумья ответил тот, – но, если людей удастся повернуть в эту сторону, такого не случится никогда. Хорошее всегда оставляет желать лучшего.
– Превосходная идея, – одобрил Император. – Жаль, что мы не пришли к ней на прошлом собрании. На этот раз, полагаю, возражений ни у кого не найдется? Маг?
– Что?
– Ты согласен с предложением Крона?
– Согласен, – нехотя ответил Маг, понимая, почему Император добивается от него явного ответа – в случае чего ему уже не сослаться на то, что он остался несогласным. Однако могло бы быть и хуже.
– Прекрасно, – сухо сказал Император. – Тогда возвращайся к своей работе.
– О чем ты так глубоко задумался? – спросила у Мага Талеста, когда он сидел на любимом камне на берегу озера. Веревка подозревала, что Маг остался недоволен исходом собрания.
– О лягушке.
– О чем? – недоверчиво переспросила она. – Что такое – лягушка?
– Это такое маленькое четвероногое существо, мягкое и нежное, живущее сразу и в воде и на суше, – терпеливо объяснил ей Маг, понимавший, что его веревке недоступен План Мироздания. – Когда я жил среди людей, то слышал сказку о лягушке.
– Какую сказку? Расскажи, – потребовала любопытная Талеста.
– Однажды началась небывалая засуха, – начал Маг вполголоса, словно рассказывал сам себе, – и звери решили отправить послов к богу туч, чтобы попросить у него воды. Вызвались трое – олень, слон и тигр, а с ними увязалась и лягушка. Посмеялись, но взяли.
– А как она успевала за ними, такая маленькая? – спросила дотошная веревка.
– Тигр усадил ее себе на спину. Так вот, бог жил на высоком утесе, в замке, который охраняла мощная стража. Сама понимаешь, что это за бог, к которому можно лазить, как к себе в карман? Конечно, замок охранялся. Когда послы поднялись на утес, первыми их встретила стая огромных волков. Тогда олень сказал своим спутникам: «Бегите дальше, а я приму бой». И он вступил в свою последнюю, смертную битву.
– Он погиб?
– В сказке об этом не сказано. Затем их встретили дикие буйволы, и слон остался биться, а тигр с лягушкой на спине побежал дальше. Когда он оказался во дворе замка, ему навстречу выполз гигантский дракон. Тигру ничего не оставалось, кроме как принять бой, но за мгновение до этого он перебросил лягушку через дракона, в покои бога туч.
– И что было дальше? – завороженно спросила Талеста.
– Лягушка упала прямо на шахматный столик бога и рассказала ему, как все живое внизу страдает без воды. И тогда он выслал тучи, чтобы они напоили землю.
– Интересно, – одобрила веревка. – Но почему?.. – Ее вопрос повис между ними незаконченным.
– Мне всегда казалось неправильным, что эта сказка называется сказкой о лягушке, – задумчиво сказал Маг. – Я считал несправедливым, что люди забыли о тех троих, которые бились насмерть, чтобы это маленькое, жалкое существо упало на столик бога. Мне было непонятно, почему они сделали героиней лягушку. Но теперь…
– Что – теперь?
– Теперь я понимаю, что такое – сидеть на шахматном столике бога и выставлять свои требования, сознавая, что в любое мгновение тебя могут раздавить одним движением пальца. Требовать – и убедить, и добиться своего.
– Значит, ты думаешь все-таки о собрании? – поняла Талеста.
– И о нем тоже. Я не знаю, как мне его расценивать – как победу или как поражение.
– Время покажет. – Веревка махнула кисточкой, давая понять, что рано еще ломать над этим голову.
– Да, – согласился Маг. – Но больше всего я думаю о том, как противно ощущать себя такой вот маленькой, жалкой лягушкой.
– Тем более, что ты один, – трезво заметила веревка. – На твоей стороне нет ни оленя, ни слона, ни тигра.
– Если потребуется, я отыщу их в себе.
Сначала Маг не понимал, как люди могли купиться на подобную нелепость. Ведь было совершенно очевидно, что ни одна сущность, даже самая вездесущая, не сможет, да и не захочет следить за каждым мельчайшим событием плотного мира. Да и как можно было в каждом грязненьком, ничтожном побуждении какого-нибудь ничтожного человечка видеть волю одного из творцов? Куда естественнее предположить, что это порождение его собственной убогой воли, как и было в действительности.
Постепенно до него дошло, что приобретали люди, так охотно отказывающиеся от собственной свободной воли – великого права божественной искры, ради чего они соглашались быть марионетками в руке высшей силы, пренебрегая правом совершать собственные поступки. Все оказалось предельно просто: если нет ответственности, то нет и вины. Так было хорошо, так сладко перевалить ее на другого, так приятно было чувствовать себя невинной жертвой чужого недоброго замысла. Так было радостно, залезая по уши в собственную грязь, в конце концов оставаться чистеньким.
Тем же самым объяснялась их неистребимая любовь к рабству. Даже самые разумные ломались под напором окружающей толпы и покорно заходили в общее стойло. Маг не знал, как довести до понимания людей, что творец начинается с того, что он свободен. Хотя они чувствовали это неосознанно, потому что в их философских рассуждениях значительное место отводилось трескотне о свободе, на деле она всегда оказывалась одной и той же – свободой выбирать, где быть рабом.
Очень немногие все-таки следовали путем свободы, пролегавшим между глухими стенами всеобщей враждебности. Про них говорили, что они продались лукавому, – то же самое, что про подлецов, лихоимцев, преступников и прочие отбросы человеческого развития. Непонятным образом первые оказались в одной яме с последними, а их вдохновитель – повинным во всех человеческих пакостах и преступлениях. Лукавый.
Маг подозревал, что хитрая политика Жрицы внесла немалый вклад в такое отношение. Остальное додумали люди. Они насочиняли целые выводки мелких и не очень мелких зловредных сущностей, разбредшихся по миру, чтобы досаждать всем подряд, и приписали их в подчинение главной зловредной сущности – повелителю зла.
По законам творчества эта сущность появилась на тонких планах людского мира. Поначалу Маг пытался убивать ее, но она почти мгновенно возникала снова, и он отказался от бесполезных попыток. Если людям так хочется иметь повелителя зла – пусть имеют. Больше всего его раздражало, что эту сущность отождествляли с ним.
– Я чувствую, что начинаю ненавидеть, – пожаловался он веревке. – Такое непривычное, захватывающее чувство – прежде я не знал ничего подобного. Ненавижу и людскую глупость, и эту коварную Жрицу… не знаю даже, что больше.
– Ты перестал быть равнодушным, – подала голос Талеста. – От любви до ненависти – один шаг, как говорят люди. А обратно?
– Обратно? Здесь не те законы, как в любимых ими естественных науках. Это только в физике расстояние в обе стороны равно, – выказал он знакомство с научным багажом человечества. – Не представляю, как подобное чувство может превратиться в обратное.
– Кое-кто не так давно смеялся над людьми, что они любят ставить на явлении точку отсчета и считать лежащее по ее разные стороны противоположным, – ехидно напомнила она.
– Отстань, вредина! – взвился Маг. – Противная веревка!
– Если задуматься, творцы равнодушны к людям. Тем более теперь, когда это дело потеряло новизну, – невозмутимо продолжила Талеста. – Слишком высоко они стоят над людьми. Плотный мир – это поле их экспериментов, – выказала она не меньшее знакомство с научной терминологией, – а также средство удовлетворить их честолюбие или просто избавиться от скуки. Что ни говори, но бессмертие – довольно скучная штука, хотя к ней можно привыкнуть.
– Я бы не сказал, что Жрица равнодушна к людям, – хмуро напомнил ей Маг. – Посмотри, как она опекает их – с заботливостью доброй нянюшки, словно глупых детей, как она журит их, поучает, вытирает сопельки, и, кажется, им больше ничего не нужно. Может быть, это все, чего они заслуживают? Может быть, это я – законченный идиот, что считаю их равными творцам?
– Ты же сам не веришь в свои слова. – Кисточка веревки шлепнула его по ляжке. – Да, она пасет их, но те, кого она пасет, и есть глупые дети. Ты же сам знаешь, что дети бывают не только глупые, но и умные.
– Знаю, но это и больно, – вырвалось у Мага. – Это последнее собрание… – Он резко замолчал.
– Ты не хочешь себе признаться? – въедливо спросила Талеста. – Врать ты себе не можешь, а правду говорить не хочешь? Или тоже не можешь?
– Видимо, было ошибочным считать, что развитие божественной искры можно приостановить, – сказал он. – Именно это и показал ход дела. Мы хотели как лучше, но в итоге положение только ухудшилось – творчество не остановлено, зато предложенные методы дали волю самым дурным человеческим качествам. Нам нужно изменить подход к людям.
– Изменить в чем? – заглянула ему в лицо Жрица.
– Ясно, в чем, – проворчал со своего места Маг. – Тебе нужно придержать свою скотинку…
– Маг! – одернул его Император. – Ты забываешься! – Его кустистые брови поползли к переносице. – Хриза. – Его хмурый взгляд, предназначавшийся Магу, упал на Жрицу. – Все мы, конечно, осуждаем несдержанность этого мальчишки, но тем не менее общий смысл его слов верен. Нехорошо, когда одни люди злоупотребляют ограничением жизни других. Это не ведет ни к чему, кроме неприятностей.
– Это еще мягко сказано, – не унимался Маг. – Дошло до того, что людям опротивели слова «добро» и «милосердие» – им слишком хорошо известно, что под ними кроются притворство и вымогательство. И все благодаря нашей смиреннице…
– Маг, замолчи! – Брови Императора рывком преодолели остаток расстояния до переносицы. – Мы здесь не для того, чтобы оскорблять друг друга. Нам нужно договориться о дальнейших действиях относительно людей. Гелас, что скажешь ты? Эти двое уже достаточно высказались.
– Я… – промямлил не ожидавший прямого вопроса Воин. – Ну конечно, нужно бы помягче. Эти меры против человеческого творчества, по-моему, они слишком решительные.
– Это мы уже поняли, – заметил Император. – Нам хотелось бы, чтобы ты высказался более конкретно.
Кому это – нам? – проскочила у Мага раздраженная мысль. А этот Воин – вечно его хваленая храбрость остается на поле битвы. Или где-то еще, но в любом случае за столом Вильнаррата ее не сыщешь.
– Если творчество невозможно остановить, – раздался бесцветный голос Иерофанта, воспользовавшегося замешательством Воина, – то его можно направить. В любом направлении, которое будет нам удобно.
– Направить? – заинтересовался Император. – Но куда?
– Мы впадаем в крайность, считая опасным любое творчество, – заговорил Крон. – Однако опасно только творчество мыслеобразов, выходящее за пределы плотного мира. Людям вполне можно позволить творить в пределах трех координат их мира. Их потребность в творчестве будет удовлетворена и принесет полезные плоды. Твои последователи, Хриза, уничтожают все подряд, а было бы правильнее ограничить их деятельность. Было бы вполне достаточно поручить им надзор за высшими сферами, без притеснения низших видов творчества. Кажется, они у них называются естественными науками? – глянул он на Геласа.
– Да, – подтвердил тот.
– До разумных пределов в них нет ничего опасного. А что касается познания высших миров – любой нажим неизбежно вызывает противодействие, не так ли? Нам нужно просто отвлечь внимание людей на более близкие им темы – здоровье, питание, быт и тому подобное.
– Но эти потребности когда-нибудь будут удовлетворены, – заметила сидевшая напротив Крона Императрица. – Что тогда?
– Я мог бы сказать, что это случится не скоро, – без малейшего раздумья ответил тот, – но, если людей удастся повернуть в эту сторону, такого не случится никогда. Хорошее всегда оставляет желать лучшего.
– Превосходная идея, – одобрил Император. – Жаль, что мы не пришли к ней на прошлом собрании. На этот раз, полагаю, возражений ни у кого не найдется? Маг?
– Что?
– Ты согласен с предложением Крона?
– Согласен, – нехотя ответил Маг, понимая, почему Император добивается от него явного ответа – в случае чего ему уже не сослаться на то, что он остался несогласным. Однако могло бы быть и хуже.
– Прекрасно, – сухо сказал Император. – Тогда возвращайся к своей работе.
– О чем ты так глубоко задумался? – спросила у Мага Талеста, когда он сидел на любимом камне на берегу озера. Веревка подозревала, что Маг остался недоволен исходом собрания.
– О лягушке.
– О чем? – недоверчиво переспросила она. – Что такое – лягушка?
– Это такое маленькое четвероногое существо, мягкое и нежное, живущее сразу и в воде и на суше, – терпеливо объяснил ей Маг, понимавший, что его веревке недоступен План Мироздания. – Когда я жил среди людей, то слышал сказку о лягушке.
– Какую сказку? Расскажи, – потребовала любопытная Талеста.
– Однажды началась небывалая засуха, – начал Маг вполголоса, словно рассказывал сам себе, – и звери решили отправить послов к богу туч, чтобы попросить у него воды. Вызвались трое – олень, слон и тигр, а с ними увязалась и лягушка. Посмеялись, но взяли.
– А как она успевала за ними, такая маленькая? – спросила дотошная веревка.
– Тигр усадил ее себе на спину. Так вот, бог жил на высоком утесе, в замке, который охраняла мощная стража. Сама понимаешь, что это за бог, к которому можно лазить, как к себе в карман? Конечно, замок охранялся. Когда послы поднялись на утес, первыми их встретила стая огромных волков. Тогда олень сказал своим спутникам: «Бегите дальше, а я приму бой». И он вступил в свою последнюю, смертную битву.
– Он погиб?
– В сказке об этом не сказано. Затем их встретили дикие буйволы, и слон остался биться, а тигр с лягушкой на спине побежал дальше. Когда он оказался во дворе замка, ему навстречу выполз гигантский дракон. Тигру ничего не оставалось, кроме как принять бой, но за мгновение до этого он перебросил лягушку через дракона, в покои бога туч.
– И что было дальше? – завороженно спросила Талеста.
– Лягушка упала прямо на шахматный столик бога и рассказала ему, как все живое внизу страдает без воды. И тогда он выслал тучи, чтобы они напоили землю.
– Интересно, – одобрила веревка. – Но почему?.. – Ее вопрос повис между ними незаконченным.
– Мне всегда казалось неправильным, что эта сказка называется сказкой о лягушке, – задумчиво сказал Маг. – Я считал несправедливым, что люди забыли о тех троих, которые бились насмерть, чтобы это маленькое, жалкое существо упало на столик бога. Мне было непонятно, почему они сделали героиней лягушку. Но теперь…
– Что – теперь?
– Теперь я понимаю, что такое – сидеть на шахматном столике бога и выставлять свои требования, сознавая, что в любое мгновение тебя могут раздавить одним движением пальца. Требовать – и убедить, и добиться своего.
– Значит, ты думаешь все-таки о собрании? – поняла Талеста.
– И о нем тоже. Я не знаю, как мне его расценивать – как победу или как поражение.
– Время покажет. – Веревка махнула кисточкой, давая понять, что рано еще ломать над этим голову.
– Да, – согласился Маг. – Но больше всего я думаю о том, как противно ощущать себя такой вот маленькой, жалкой лягушкой.
– Тем более, что ты один, – трезво заметила веревка. – На твоей стороне нет ни оленя, ни слона, ни тигра.
– Если потребуется, я отыщу их в себе.
* * *
Его отношения со Жрицей, и без того весьма прохладные, после этого собрания стали откровенно ледяными. И все-таки противостояние начал не он, а она, женщина с бледными губами и тонкими, холодными пальцами. Это не он, а она додумалась внушить людям, что все добро – от благого, а зло – от лукавого. Была это вызванная усердием глупость или хитрый, тонко задуманный расчет?Сначала Маг не понимал, как люди могли купиться на подобную нелепость. Ведь было совершенно очевидно, что ни одна сущность, даже самая вездесущая, не сможет, да и не захочет следить за каждым мельчайшим событием плотного мира. Да и как можно было в каждом грязненьком, ничтожном побуждении какого-нибудь ничтожного человечка видеть волю одного из творцов? Куда естественнее предположить, что это порождение его собственной убогой воли, как и было в действительности.
Постепенно до него дошло, что приобретали люди, так охотно отказывающиеся от собственной свободной воли – великого права божественной искры, ради чего они соглашались быть марионетками в руке высшей силы, пренебрегая правом совершать собственные поступки. Все оказалось предельно просто: если нет ответственности, то нет и вины. Так было хорошо, так сладко перевалить ее на другого, так приятно было чувствовать себя невинной жертвой чужого недоброго замысла. Так было радостно, залезая по уши в собственную грязь, в конце концов оставаться чистеньким.
Тем же самым объяснялась их неистребимая любовь к рабству. Даже самые разумные ломались под напором окружающей толпы и покорно заходили в общее стойло. Маг не знал, как довести до понимания людей, что творец начинается с того, что он свободен. Хотя они чувствовали это неосознанно, потому что в их философских рассуждениях значительное место отводилось трескотне о свободе, на деле она всегда оказывалась одной и той же – свободой выбирать, где быть рабом.
Очень немногие все-таки следовали путем свободы, пролегавшим между глухими стенами всеобщей враждебности. Про них говорили, что они продались лукавому, – то же самое, что про подлецов, лихоимцев, преступников и прочие отбросы человеческого развития. Непонятным образом первые оказались в одной яме с последними, а их вдохновитель – повинным во всех человеческих пакостах и преступлениях. Лукавый.
Маг подозревал, что хитрая политика Жрицы внесла немалый вклад в такое отношение. Остальное додумали люди. Они насочиняли целые выводки мелких и не очень мелких зловредных сущностей, разбредшихся по миру, чтобы досаждать всем подряд, и приписали их в подчинение главной зловредной сущности – повелителю зла.
По законам творчества эта сущность появилась на тонких планах людского мира. Поначалу Маг пытался убивать ее, но она почти мгновенно возникала снова, и он отказался от бесполезных попыток. Если людям так хочется иметь повелителя зла – пусть имеют. Больше всего его раздражало, что эту сущность отождествляли с ним.
– Я чувствую, что начинаю ненавидеть, – пожаловался он веревке. – Такое непривычное, захватывающее чувство – прежде я не знал ничего подобного. Ненавижу и людскую глупость, и эту коварную Жрицу… не знаю даже, что больше.
– Ты перестал быть равнодушным, – подала голос Талеста. – От любви до ненависти – один шаг, как говорят люди. А обратно?
– Обратно? Здесь не те законы, как в любимых ими естественных науках. Это только в физике расстояние в обе стороны равно, – выказал он знакомство с научным багажом человечества. – Не представляю, как подобное чувство может превратиться в обратное.
– Кое-кто не так давно смеялся над людьми, что они любят ставить на явлении точку отсчета и считать лежащее по ее разные стороны противоположным, – ехидно напомнила она.
– Отстань, вредина! – взвился Маг. – Противная веревка!
– Если задуматься, творцы равнодушны к людям. Тем более теперь, когда это дело потеряло новизну, – невозмутимо продолжила Талеста. – Слишком высоко они стоят над людьми. Плотный мир – это поле их экспериментов, – выказала она не меньшее знакомство с научной терминологией, – а также средство удовлетворить их честолюбие или просто избавиться от скуки. Что ни говори, но бессмертие – довольно скучная штука, хотя к ней можно привыкнуть.
– Я бы не сказал, что Жрица равнодушна к людям, – хмуро напомнил ей Маг. – Посмотри, как она опекает их – с заботливостью доброй нянюшки, словно глупых детей, как она журит их, поучает, вытирает сопельки, и, кажется, им больше ничего не нужно. Может быть, это все, чего они заслуживают? Может быть, это я – законченный идиот, что считаю их равными творцам?
– Ты же сам не веришь в свои слова. – Кисточка веревки шлепнула его по ляжке. – Да, она пасет их, но те, кого она пасет, и есть глупые дети. Ты же сам знаешь, что дети бывают не только глупые, но и умные.
– Знаю, но это и больно, – вырвалось у Мага. – Это последнее собрание… – Он резко замолчал.
– Ты не хочешь себе признаться? – въедливо спросила Талеста. – Врать ты себе не можешь, а правду говорить не хочешь? Или тоже не можешь?