Арден Том. Король и Королева Мечей (Орокон - 2)

   В двери вдруг открылось маленькое окошечко.
   - Убирайся! - прошипел кто-то с той стороны двери. Джем вздрогнул. Он отер слезы и уставился в чьи-то злые глаза. Наверное, его приняли за одного из отверженных, шатающихся по улицам. Джем отступил и только теперь узнал эту дверь, фонарь над ней, который к ночи должен был загореться призывным алым светом.
   Неужели? Джем поспешно прошел к фасаду дома эрцгерцога. Изумление и ужас смешались в его разуме. Он-то думал, что никогда не встречался со своим таинственным дядюшкой Джорвелом, предавшим истинного короля Эджландии. Теперь же он понял, что на самом деле был очень даже хорошо знаком с ним. Еще как хорошо!
   Джем, прищурившись, посмотрел на дом эрцгерцога.
   - Чоки... - прошептал он.
   Он сел на каменную ступень. Что ему было делать? Свернуться на ступенях подобно псу? Ждать, что кто-то выйдет и утешит его? Но нет, в этом доме не было утешения. У Джема мелькнула дикая мысль: Джели - узница! Узница его злобного дяди и ее гадкой тетки!
   А потом он снова вспомнил о жестокости в ее глазах.
   И содрогнулся.
   И вот тут-то, совершенно рассеянно Джем вытащил из кармана записку, которую, как он по глупости решил, написала ему его кузина. Надо же было так сглупить!
   Сжав в пальцах скомканный листок бумаги, Джем вспомнил о том, как мрачно и злорадно блеснули глаза лорда Эмпстера в тот миг, когда появился лакей с письмом на подносе. Его опекун снова предал его.
   Щурясь, Джем стал читать записку при свете фонарей.
   Джем, я солгал тебе. Постарайся понять: иначе я не мог. Я пообещал, что откажусь от своего замысла, но не могу. У тебя свой кодекс, у меня свой. Я только что вернулся от Бергроува. Я сам вызвал его на поединок, и он принял мой вызов. Тебя же он освобождает от каких-либо обязательств. Прошу тебя только об одном: будь моим секундантом.
   На окраине с наступлением темноты, как договаривались раньше.
   Твой друг Раджал.
   Джем опустил записку.
   - Я должен не допустить этого!
   ГЛАВА 42
   ДОЛЛИ, ДОЛЛИ
   - Невинная девушка вполне могла бы ощутить тревогу.
   - Несомненно.
   - Трепет?
   - О да.
   - Могла бы почувствовать, что она стоит на краю разверстой бездны?
   - М-м...
   Они спускались и спускались по каменным ступеням. Ката рассеянно посматривала на темные стены. Покинув залитый ярким солнцем заснеженный двор, они ушли в мрачные подземелья. Горящие факелы отбрасывали красноватые и золотистые отсветы. Стояли по стойке "смирно" на своих постах стражники. Их синие мундиры при свете факелов казались лиловыми.
   Лорд Маргрейв захватил с собой трость и, хотя очень смущался, но вынужден был ею воспользоваться.
   - Вступление в брак, мисс Катаэйн, - проговорил он, - это, в конце концов, важнейший шаг. А особенно для юной дамы. Как там по этому поводу говорится у Коппергейта?
   Вступая в брак, лишь часть себя мужчина отдает,
   А женщина - все части, без остатка.
   Как точно сказано, верно, капеллан? Ведь очень точно, мисс Катаэйн?
   Старик аристократ беспомощно улыбался девушке. Да слушала ли она его вообще? Она как зачарованная смотрела на тяжелые двери с решетчатыми окошечками, широко открывала глаза, слыша крики и стоны из-за этих дверей. В Агондоне посещение тюрем было весьма распространенным видом развлечений. И все же любая девушка, ровесница Катаэйн, отреагировала бы на такое посещение неравнодушно. Но лорд Маргрейв не сомневался в том, что мисс Катаэйн - девушка необычная. Она не выглядела напутанной, но была чем-то встревожена. Стоило ли брать ее сюда? О, но он так радовался обществу этой девушки! Капеллан учтиво проговорил:
   - Лорд Маргрейв, но ведь не хотите же вы, чтобы юная дама дрожала от страха? Ощущение, словно перед ними открывается бездна, испытывают те, что решаются на скоропалительные браки, будучи обуреваемы страстями. Недаром такие союзы называют "варбийскими свадьбами". Но нет, мы ведем речь вовсе не о таком союзе! Любезный милорд, мисс Катаэйн предстоит вступить в союз с... - Капеллан собрался с духом и договорил: - С милым другом детства.
   - Вот как!
   Лорд Маргрейв умолк и принял нарочито безразличный вид. Тюремщик, сопровождавший их, открыл зарешеченное окошко на одной из дверей. Мужчины по очереди заглянули в темницу. Груда соломы, скамья, ночной горшок, кандалы, цепи. Капеллан и лорд Маргрейв брезгливо поморщились. Из темницы препротивно несло фекалиями. Заключенный, мужчина со спутанными волосами, клокастой бородой, длинными грязными ногтями и гноящимися нарывами на руках и ногах, сидел на соломе и раскачивался из стороны в сторону. Вокруг него сновали крысы.
   - В чем провинился этот человек, тюремщик?
   - В краже, милорд. Свинью спер у досточтимого Орли.
   Лорд Маргрейв укоризненно поцокал языком. Капеллан уточнил:
   - Стало быть, это было до пожара?
   - О, задолго до пожара, сэр. В следующем сезоне судить его будут. Потом повесят.
   - Гм.
   Лорд Маргрейв пошел дальше. Казалось, все здесь было в порядке, как везде. Но нежное создание, чудесная девушка почему-то задержалась у темницы и с тревогой уставилась на узника.
   Отвела она взгляд от него только тогда, когда капеллан взял ее за руку и решительно проговорил:
   - Пойдем, детка, пойдем отсюда.
   - Так вы говорите, что юный Вильдроп, - негромко промолвил лорд Маргрейв, - привел это невинное дитя из леса?
   Эй Фиваль прокашлялся. Отвечать следовало с осторожностью.
   - Милорд, большей заботы трудно было бы ожидать от молодого человека. Однако те, кому он знаком, нисколько не удивились его поведению. Капитан Вильдроп - ведь он Вильдроп, а не кто-нибудь другой! - удивительный молодой человек, а мисс Катаэйн, с чем вы не станете спорить, - удивительная девушка!
   - Удивительная? Я бы сказал: восхитительная!
   По коридору бесшумно прошел стражник с ведром баланды. Фиваль бережно подтолкнул Кату поближе к горящему факелу.
   - Разве она не встала бы в ряд с первыми красавицами Эджландии, милорд? О, если бы хотя бы одна такая девушка оказалась среди придворных дам! Но бедная девочка... милорд, если что и способно омрачить ее счастье, так это то, что капитан Вильдроп не способен подарить ей дворянский титул, коего она так достойна, не правда ли? О, если бы только его исстрадавшийся отец был удостоен дворянского титула! Как бы это звучало... Лорд Вильдроп! А потом - леди Катаэйн!
   Капеллан улыбнулся знатному гостю со всей учтивостью. Не зашел ли он слишком далеко? Хотя он действовал в своей обычной манере...
   Из глубины коридора послышался лязг отпираемого замка. Открылась дверь. Стражник с ведром баланды вошел в темницу. А в следующее мгновение он дико завопил, ведро вылетело из темницы и стукнулось о стену. Послышался визгливый, истеричный голос:
   - Опять принес мне свои помои, тварь? Ты думаешь, я кто? Такой же подонок, как все тут? Клянусь господом Агонисом, я женщина знатная!
   Ката нахмурилась и с интересом уставилась туда, откуда доносился голос.
   Ошарашенный стражник выскочил из темницы, но прежде, чем он успел захлопнуть дверь, Ката заглянула в темницу. Там она увидела старуху, похожую на ведьму, в оборванном и грязном платье, в котором еще угадывался некогда дорогой наряд. По морщинистому лицу старухи были размазаны пудра и румяна. Беззубый рот, спутанные редкие седые волосы.
   Ката ахнула от ужаса, а в следующий миг - от изумления. Старуха бросилась к ней, схватила за руку.
   - Долли! Моя куколка, это ты? О Долли, ты пришла навестить мамочку? радостно сверкая глазами, старуха уставилась сначала на Кату, затем на мужчин. - Шкажать вам правду, гошпода хорошие, в моем жаведении не было девочки краше Долли. О, все гошпода были ею о-о-очень даже довольны! У нас даже пешенка про Долли была, помнишь, Долли, дорогуша? Как же в ней пелошь?
   Старуха, не отпуская руку Каты, заставила девушку пойти по кругу и, шамкая беззубым ртом, запела:
   Долли-Долли! Краше не шышкать!
   Долли-Долли! Глаж не оторвать!
   Алы губки, волошы как шмоль,
   Шешть ш тобою рядышком пожволь!
   Вше мечтают Долли обнимать,
   Вше мечтают Долли целовать...
   Это было похоже на ведьминское заклинание. Мужчины замерли как зачарованные. Только через несколько мгновений капеллан вскрикнул:
   - Она безумна, безумна!
   Тюремщик бросился к старухе, затолкал ее в темницу и захлопнул дверь, после чего развернулся и принялся отчитывать стражника:
   - Ты что же, остолоп, до сих пор не научился со старой Виндой дело иметь?
   Старуха прижалась лицом к решетчатому окошечку и заворковала:
   - Да-да, еще многие хотят иметь дело шо штарой Виндой, так-то вот! Жаходи, малый, я тебя кое-чему научу!
   Лорд Маргрейв принялся утешать Кату:
   - Бедное дитя, как она вас, вероятно, напугала... Мне так жаль! Тюремщик, я надеюсь, такое у вас тут случается нечасто?
   - В каждой тюрьме есть узники "с приветом", милорд, - объяснил тюремщик, когда стражник убрался прочь. - Ну а вы-то, ваше преподобие, старую Винду помните? - обернулся он к капеллану. Помнится, вы и приказ подписывали.
   - Тюремщик, уверен, тебе известно, что приказы у нас подписывает только губернатор, - укоризненно отозвался капеллан.
   "Да-да, - подумал он. - Это было всего несколько лун назад, когда мы узнали о приезде его превосходительства".
   - Понимаете, лорд Маргрейв, наш милейший губернатор не допускает никаких отклонений от соблюдений законов.
   Однако улыбочка у него получилась натянутая. Он был не на шутку потрясен. "Долли?" Нет, старая карга определенно свихнулась. И все же, пусть только на миг, капеллан поверил в то, что старухе знакома девушка, а девушке - старуха. Кто знал о жизни Катаэйн до того, как она попала в семью Умбекки? Господин Полти утверждал, что она - сама невинность, дитя природы, обитавшее среди деревьев. То есть что она была такой, покуда на ее невинность не покусился порочный мальчишка Джемэни. Но поверил ли капеллан Полти? Вряд ли! Тут крылась какая-то тайна, и он был обязан эту тайну раскрыть.
   Когда лорд Маргрейв заявил, что было бы хорошо, если бы Ката отправилась вместе с ними в темницы, капеллан сделал все, что было в его силах (он даже некие действия предпринял), для того, чтобы Катаэйн не испугалась и не расстроилась. Оказалось, что этого мало. Теперь девушка рыдала в объятиях лорда Маргрейва. Капеллан встревожился. Очень встревожился.
   - Тюремщик, - сказал он негромко, когда они собрались уходить, пожалуй, мы немного переусердствовали с досточтимой Трош.
   - Сэр?
   Они немного отстали.
   - Она сбилась с пути истинного, это верно, но нельзя забывать о том, что она и вправду женщина со средствами. Так что будь добр, давай ей все, что она просит. Никакой баланды. Кружку-другую эля. Пусть ей принесут одежды поприличней. Пудры, румян. - Он вложил в пальцы тюремщика мешочек с монетами. - Винда Трош - женщина непростая. Я побеседую с ней. Быть может, еще удастся вернуть ее на стезю праведную.
   * * *
   Тюремщик убрал в карман мешочек с золотыми и потер подбородок. Не поймешь их, этих благородных господ! Нынче капеллан - само сострадание, само милосердие. А разве не он день назад отдал совсем другой приказ чтобы другого узника, слепого старика, выгнали из темницы раздетым на мороз? И ведь тоже приказ губернатора был, срочный, и попробуй, возрази.
   На мороз раздетым...
   Как жестоко!
   Но разве тюремщик мог хоть что-то возразить? Вместе с приказом он получил еще более увесистый кошель. Нет, грех было обижаться на капеллана, что и говорить!
   ГЛАВА 43
   СИНИЙ БАРХАТ
   - О-о-о, мисс Ката, что они с вами сделали!
   За застекленной стеной на лестничной площадке быстро садилось солнце. Несчастная Нирри только недавно рассталась с костылями, и лодыжка у нее до сих пор болела. Морщась от боли и прихрамывая, она подхватила девушку под мышки и повела ее вверх по лестнице.
   - Ну, еще пару шажков, мисс. Давайте.
   Глаза у мисс Каты остекленели, она не могла произнести ни слова только стонала и дрожала. Что же могло случиться? Капеллан небрежно бросил: "Переутомилась, вот и все" - и передал девушку с рук на руки горничной. Переутомилась? Нирри в это не поверила. У мисс Каты сил было предостаточно. Да вот хотя бы всего только несколько дней назад она по снегу прошла пешком до деревенской лужайки и обратно, чтобы привести к командору нотариуса. Само собой, капеллану про это говорить не следовало. Девушка, ступая тихо, по-кошачьи, привела нотариуса в дом тогда, когда все остальные улеглись спать. Нирри даже не делала вид, что понимает, что такое затеяла мисс Ката. Она вообще мисс Кату не понимала. Но уж что она понимала, так это то, что в замке нынче что-то стряслось. И у лорда Маргрейва вид был виноватый и напуганный, когда они вернулись. Еще какой напуганный...
   - Ну, мисс. Вот мы и пришли...
   Руки и ноги у Каты одеревенели, но она, не сопротивляясь, позволила горничной снять с себя ботинки и чулки, распустить корсаж и уложить на чистые, накрахмаленные простыни. Честное слово, можно было поверить, будто старик Воксвелл воскрес и снова принялся за свои пакости! От мисс Каты не пахло снотворным снадобьем, но если честно, то Нирри не была бы против, если бы это было так. Тогда хоть что-то стало бы понятно.
   Горничная стеснительно поцеловала девушку в щеку, окинула ее встревоженным взглядом.
   - Ну вот, мисс Ката. Теперь спите.
   Но как только Нирри задернула занавески балдахина, Ката вдруг проговорила:
   - Долли.
   - Мисс?
   Слово "Долли" мисс Ката произнесла высоким, писклявым голосом, совсем не похожим на свой собственный. Такой голос мог быть у старой ведьмы, готовой вот-вот хрипло расхохотаться. Нирри раздвинула занавески и озабоченно взглянула на девушку. Та все-таки уснула. Внизу, в прихожей, часы отбили пятнадцатую.
   - Я вас к обеду разбужу, мисс Ката, хорошо? - нервно пробормотала Нирри. - Вы же не хотите обед пропустить?
   Ответа не последовало, но как только Нирри дошла до двери, писклявый голос снова произнес:
   - Долли.
   Нирри поежилась. Что бы это могло значить?
   Ката лежала дрожа, в полузабытьи.
   "Долли". Это имя молоточком стучало у нее в висках. И песня, которую пела старуха. "Долли". Что это была за песня? Злое заклинание? Какие-то смутные воспоминания бередили сознание Каты. Воспоминания вообще посещали ее часто - короткими, яркими вспышками. В день ее именин - ей сказали, что это день ее именин - дядя Оливиан подарил ей медальон с миниатюрным портретом. "Открой, нажми-ка вот здесь, детка".
   На портрете был изображен красивый молодой человек с ярко-рыжими, огненными волосами. "Детка, ты не узнаешь своего будущего супруга?" Но Ката вместо радости ощутила при взгляде на портрет жуткий, щемящий страх. Она вскрикнула и уронила медальон на пол. "Детка, детка!"
   Тогда она довольно быстро пришла в себя, но другие воспоминания тревожили ее. Чаще всего они подступали, когда Ката сидела в Стеклянной Комнате. Здесь, среди густых зарослей папоротников, кустарников и цветов, ей казалось, будто рядом находится кто-то невидимый. Порой за невидящими глазами командора ей виделись глаза другого старика - выжженные пустые глазницы.
   А теперь Кате снился сон. Ведь ей давно не снились сны. Ее сознание словно томилось, скованное цепями, а теперь обрело свободу. Поначалу ей снились только отдельные цвета - яркие и резкие, потом тусклые и темные, они быстро сменяли друг друга, как стеклышки в калейдоскопе. Потом появились звуки - как бы далекие голоса. Потом все это преобразилось... Но во что? В Стеклянную Комнату? Нет... В настоящий лес, полный звуков жизни. Плескала рыба в быстром ручье, сновали, порхали между густыми ветвями птицы.
   "Кто кататься?" А это уже ярмарка, карусели, яркие палатки и лотки. И дети, много детей. Визги, крики радости. Вот кукольник с марионетками, а вот паяцы. А какой красивый шелк! Рулон, еще рулон и еще... А это что такое? Камень? Скала?
   Ката заворочалась во сне. Ей приснилась скала, вставшая у нее на пути. Скала светилась неземным, темно-лиловым светом. А потом ей приснился юноша, упавший с неба. Его ноги ударились о землю, он взял ее за руку, и они вдвоем взлетели навстречу сиянию, лилово-черному свету, подобному свету солнца и готовому спалить весь мир.
   О, как им хотелось, чтобы этот свет поглотил их!
   Их руки и ноги переплетались. Они барахтались в светящемся воздухе.
   Ката очнулась. Она взмокла от пота. Простыни и одеяло были скомканы и спутаны. Ката почему-то лежала в изножье кровати и судорожно сжимала в руках маленькую бархатную подушку. Где-то впереди брезжил лиловый свет.
   На самом деле это был всего-навсего свет от пламени в камине, проникавший сквозь занавески балдахина. Ката медленно отползла от изножья кровати, сдерживая дыхание, словно испуганный зверек. Она не выпускала из рук подушечку. Какая красивая подушечка! Из какой чудесной ткани она была сшита! Из такого же прекрасного синего бархата, из какого были сшиты занавески на кровати. Этим синим бархатом было отделано все-все в Доме Проповедника. Подушечка была набита чем-то очень мягким, нежным. Но... неужели ей не показалось? Что-то твердое находилось внутри подушечки? Это "что-то" задело щеку Каты. Что бы это такое могло быть? Разве Ката не видела, как Нирри набивала эту подушку тряпьем? Ката смутно помнила, что одна из тряпок ей почему-то нравилась. Она села, скрестив ноги. Спутанные волосы упали на ее лицо. Она нащупала шов по краю подушки.
   Стежки разошлись легко - даже слишком легко.
   Сердце Каты встревоженно забилось. В полумраке, озаренная лишь мерцающим светом, исходившим от камина, она принялась вытаскивать из бархатного чехла то, чем он был набит. Маленькая, детская черная курточка, оторванный лоскут - от чего? - вроде бы от мальчишеских штанов, заскорузлый носовой платок...
   Ката застонала. Тяжело, учащенно дыша, она извлекла из чехла обрывок белой женской ночной сорочки и лоскуток... от пестрого костюма арлекина. Затем последовало скомканное детское платье из домотканой ряднины, принадлежавшее когда-то какой-то маленькой нищенке.
   Ката подняла платьице. Выношенная ткань просвечивала насквозь. Платье должно было бы быть невесомым, но почему-то в нем чувствовалась странная тяжесть... Ката принялась взволнованно ощупывать платье и вдруг нащупала что-то, что было зашито в подол. Она вспомнила, что этот металлический кружок когда-то она сама и зашила в подол этого платья. Наконец ей удалось извлечь этот кружок. В свете от камина блеснула золотая монета.
   Золотая монетка арлекина!
   Ката вскрикнула коротко, дико, по-звериному.
   Внизу, в прихожей, ударили часы. Ката сунула монету в рот, стала лизать ее, сосать.
   Она рыдала, как дитя. Она вспомнила все.
   ГЛАВА 44
   ЧАЙ С МОЛОКОМ
   Что это был за звук?
   Как будто кто-то скулил, скулил, как зверь. Звук слышался через стену. Из комнаты девушки? Лорд Маргрейв поворочался в кровати и с трудом поднялся. Путешествие по подземельям замка его доконало, и он решил прилечь перед ужином. Пожалуй, он был уже слишком стар для своей работы в правительстве.
   "И вообще я слишком стар", - с тоской подумал он.
   Однако поспать ему не удалось. Какое-то время он пролежал, не зажигая лампу и глядя сквозь щель между шторами на холодный зимний мир за окном. Когда он думал о зиме, на память ему не приходили такие занятия, как катание на коньках и санях, потрескивание сосновых поленьев в очаге, подогретое вино. Всего этого он теперь был лишен. Думы о зиме приносили только думы о близкой смерти.
   Немного погодя лорд Маргрейв зажег лампу и перечитал написанный несколько дней назад отчет. Затем - уже подготовленные рекомендации... Бумаги были составлены нечестно? Но нет, он ничего не станет менять. Это ни к чему. Он отправит отчет завтра же, бумаги опередят его, он их, можно сказать, швырнет на ветер. А потом все будет кончено - его карьера, его жизнь. Он уже чувствовал приближение своих последних дней, как чувствуют приближение тоскливых сумерек. Лишь мысль о долгом пути до Агондона огорчала его. Но он решил, что на этот раз просто-напросто задернет шторки на дверцах кареты...
   Неужели и вправду там кто-то скулил? Нет, вряд ли. Лорд Маргрейв вздохнул, собрал и аккуратно сложил в стопку разбросанные по кровати листки отчета. Неужели он все-таки задремал? Снизу, из прихожей донесся громкий звон. Этот звук ни с чем было не спутать. Звонили к ужину. Есть лорду Маргрейву почти совсем не хотелось. Какое он мог теперь испытать удовольствие от еды, которую нужно было пережевывать вставными зубами. Десны у него разнылись. Дантист в Агондоне сказал, что у него какая-то болезнь, разъедающая десны. Все равно скоро помирать, с деснами ли, без десен ли... Порой собственный гниющий рот, столь часто произносивший страстные патриотические речи, представлялся лорду Маргрейву символом загнивания государства, которому он служил. Его называли лордом, господином, но он скорее был слугой - слугой короля, как и подобало истинным лордам. Он служил новому королю точно так же, как служил прежнему, и точно так же, как тому, что был до него... Он был верен престолу, он исполнял свой долг и всегда верил в то, что поступает правильно. Но вот теперь, лежа в кровати и страдая от боли в деснах, он вдруг с ужасом подумал о том, что никакого долга он на самом деле не исполнял, а если и исполнял, то служил не тому, кому был бы должен служить... Лорд Маргрейв с тоской посмотрел на стакан с водой, стоявший на тумбочке, в котором лежали его фарфоровые зубы.
   А потом он услышал приглушенные рыдания из соседней комнаты.
   Нет, звуки ему не мерещились! Там кто-то плакал! Острая как нож тревога вонзилась в сердце старика. Он поднялся с постели и потянулся за одеждой. Дойдя до порога, он обернулся и окинул взглядом комнату, освещенную лампой.
   Первым порывом был порыв гордости: он вернулся к кровати, вынул из стакана вставные зубы и вставил их в рот, морщась от боли.
   Вторым порывом было желание соблюсти секретность. Он взял сложенные в стопку листки отчета и быстро убрал их в карман камзола.
   А потом... Потом хлопнула дверь. Лорд Маргрейв обернулся, выбежал из комнаты и успел заметить промелькнувшую мимо него фигурку в белом.
   - Мисс Катаэйн!
   Но девушка не слышала его. Она опрометью бежала вниз по лестнице.
   - Но девочка? Где же девочка?!
   - Оливиан, разве вы забыли? Катаэйн нынче ходила в замок.
   Умбекка со сладенькой улыбочкой поставила поднос у кровати супруга. Бульон, хлеб, слабенький чай. Бедный старик, только это он и мог переварить!
   - В замок? Это жуткое, злобное место!
   - Супруг мой, вы говорите о моем прежнем доме.
   - И о месте, где состоялся ваш великий триумф, сэр, - добавил капеллан, расположившийся по другую сторону от ложа. Положив ногу на ногу, он поглаживал свои руки в белых перчатках, зевал и рассеянно поглядывал на окружавшую ложе командора растительность. На самом деле все эти разговоры были уже совсем не нужны. Капеллану было скучно, скучно, скучно! У кровати привычно шипела лампа. Небо над стеклянным потолком было противного лилового цвета - такого же, как щеки старика.
   Как и щеки Умбекки, если на то пошло, когда она слишком усердствовала с косметикой.
   - Замок... Дом, где прошли мои девичьи годы, - сентиментально проговорила Умбекка - так, словно ее былое проживание в замке было важнее того, что осада этого самого замка перевернула с ног на голову историю Эджландии.
   - Сэр, быть может, вы желаете подписать вот эти смертные приговоры? спросил Эй Фиваль и подтолкнул к старику бумаги.
   - Да-да, мой дорогой, а потом вы покушаете вкусненького бульончика, проворковала Умбекка и, набрав в ложку аппетитно пахнущего бульона, поводила ею под носом у мужа.
   - Смертные приговоры? - процедил сквозь зубы командор. О, он опять был не в настроении!
   - Речь о ваганах, сэр.
   - Да, Оливиан. Ведь ты же помнишь: ты всегда их терпеть не мог, этих гадких ваганов.
   Умбекка улыбнулась, и сама проглотила ложку бульона. Он и вправду был очень вкусен.
   - Знаю я кое-кого еще более гадкого, - пробормотал командор.
   - Что вы такое говорите, мой дорогой? - всполошилась Умбекка. Неужели он даже бульона не хотел? - А Нирри так старалась. Вкуснее бульона она давно не варила. А вам всегда так нравился ее куриный бульончик... Умбекка, желая соблазнить мужа бульоном, съела еще ложку.
   Командор повернул к ней голову. На лице его не было маски. Щуря почти ослепшие глаза, он уставился на расплывшуюся физиономию жены.
   - И как только я мог поверить, что ты - это "Мисс Р. "? - прошептал командор. - Подумать только, и как мне в голову это могло прийти? Как я мог приписать тебе тонкость и чувствительность этого божественного создания?
   Умбекка в ответ расхохоталась. Это был горький смех. Подобные упреки она выслушивала и раньше, и не раз. Поначалу супруг боготворил ее, полагая, что она - таинственная писательница, автор прекрасных романов. А когда она, наконец, устала оной притворяться, он отвернулся от нее и стал обвинять ее во лжи.
   Обвинения были абсурдны. Разве Умбекка была виновата в том, что муж в это верил? Да и кто он был такой, чтобы в чем-то ее обвинять? Во время Осады он был героем, львом в мужском обличье. Какая женщина тогда не мечтала о браке с Оливианом Тарли Вильдропом? Но годы не пощадили его. Он постарел и жутко одряхлел. И если она обманула его надежды как супруга, разве он в свою очередь не обманул ее надежд как супруг? Умбекка покраснела, запихнула в рот кусок хлеба и принялась, сердито жуя, бормотать:
   - Похоже, мой бедный супруг в дурном настроении. Вы же знаете, капеллан, мой муж всегда хандрит, пока не послушает хотя бы несколько страничек из романа "Мисс Р."...
   На столике у лампы были сложены роскошно переплетенные томики "Агондонского издания" собрания сочинений "Мисс Р.". Порой Умбекке страстно хотелось схватить их и запустить в стеклянную стену обители супруга!