Арден Том. Король и Королева Мечей (Орокон - 2)

   - Навряд ли, - буркнул Раджал и решительно ускорил шаг. - Давайте быстрее, - распорядился он. - Скоро дождь пойдет.
   Нова крутанулся на пятках, подбросил меч в воздух... и не поймал.
   - Нова!
   - Документы! - проворчал привратник у калитки для ваганов и начал нетерпеливо прищелкивать пальцами.
   Раджал, отведя взгляд, неловко развязывал шнурок, которым была затянута горловина кожаного кошеля. Он нервничал. Как правило, к этому времени документ у него всегда был наготове, а сегодня вот Нова, будь он неладен, отвлек его.
   Неподалеку стояли двое стражников - вернее говоря, слонялись. По правилам, они должны были стоять по стойке "смирно" по обе стороны от калитки, держа мушкеты на изготовку. Эти же прохаживались туда-сюда и дымили сигаретками. Один из них был небрит, подбородок его украшала щетина, напоминавшая харионское ржаное поле. У второго мундир был залит элем.
   В конце концов, они всего-навсего стерегли калитку для ваганов.
   - Поскорее, говнюк, - процедил сквозь зубы небритый и ткнул Раджала острием штыка.
   Раджал густо покраснел. Мила что-то мурлыкала, и ему мучительно хотелось велеть ей заткнуться. Пальцы его соскользнули, и по мостовой у его ног рассыпались медяки. Нова и Мила бросились ему на выручку и принялись собирать монетки с грязной мостовой.
   Стражники загоготали. Дети собирали деньги. Уснувшая птица открыла сонные глазки и пискнула.
   Сгорая от стыда, Раджал подал монетку привратнику.
   - Гм-м-м... - протянул привратник.
   На его ладонь легла вторая монетка.
   Третья.
   Наконец старик привратник неохотно пошевелился и выдвинул ящик конторки, стоявшей в будке. Там лежало разрешение, выписанное для бродячих актеров на вход в город. Он глянул на разрешение, отсчитал на счетах четыре костяшки и уронил бумагу - вернее, сделал вид, что уронил.
   Стражники снова загоготали, глядя на то, как Раджал бросился за помятой бумажкой и подхватил ее, как только она коснулась осклизлых от дождя булыжников.
   - Славно заработали, ваганское отродье? - осклабился тот стражник, у которого мундир был залит элем, в то мгновение, когда маленькая труппа уже готова была пройти через калитку.
   Раджал опустил глаза. "Эта свинья испытывает меня, вот и все", подумал он. В пределах Варби, внутри городских стен ваганам было запрещено разговаривать с эджландцами. Раджал знал, что, если он ответит, его оттаскают за волосы, выкрутят уши и наподдадут по заднице.
   Не так - так по-другому поколотят.
   - Я тебя спросил: "Славно заработали?" Мы видели, сколько у тебя денег. Надо бы поделиться.
   Раджал еле сдержался. Он ведь уже дал привратнику денег. Неужели мало? Да и заработали они всего ничего, жалкую горстку бронзовых и медных монеток. Хорошо, если среди них было несколько крон, а уж об эпикронах и говорить не приходилось. За кого их принимал этот гад? За "Серебряных масок"? Они были бродячими актерами, их грабили по дороге, на их лагеря то и дело совершались набеги, закон их не защищал, и все до единого их безжалостно обирали. Где бы ни появились ваганские актеры, к ним сразу тянулись противные белые пальцы эджландцев, требовавших взяток, взяток... Но эджландцы, как знал Раджал, считали, что все ваганы сказочно богаты. Они думали, что у ваганов в рубахах зашиты монеты, что их потайные карманы набиты золотом и серебром - сверкающими эпикронами, соверенами, тиралями и узорчатыми Теронами... Раджал, услышь он такое от кого-нибудь, расхохотался бы. Единственный терон, который он видел в своей жизни, был сделан из глины и, когда он его попробовал на зуб, рассыпался в порошок...
   Мальчик снова сунул руку в тощий кошель, но тут его поддел локтем Нова.
   - Мы уже заплатили, - прошипел он.
   - Что за дела, ваган? - с ухмылкой обратился к мальчику в алом костюме небритый. - Не хочет твой дружок раскошеливаться, а?
   Раджал безмолвно помолился: "О Корос на скале, услышь дитя свое. Пусть Нова замолчит, молю тебя".
   Нова не замолчал. Он, дерзко сверкнув глазами, ответил стражнику:
   - Я сказал, что мы заплатили.
   Стражник в испачканном мундире фыркнул:
   - Да вы еще и не начали платить, отродье ваганское!
   Он шагнул вперед и поднял к плечу мушкет, но в следующее мгновение захрипел и выронил оружие.
   - Уберите его, уберите же его! - клокотал стражник.
   Дело было в Дзади. Именно он решил вмешаться и, подскочив к стражнику со спины, обхватил его рукой за горло. Небритый изо всех сил стукнул дурачка прикладом мушкета. Никто не осмелился вмешаться.
   Дзади упал.
   Небритый ударил его ногой в висок.
   - Ой, не надо, не надо! - закричала Мила. - Он просто дурачок, разве вы не видите? Не трогайте его!
   - Заткнись! - рявкнул небритый.
   Правда, трудно было понять, кому он адресует это слово - Миле или своему стонущему собрату стражнику. Он обвел ваганов мстительным взглядом.
   Мила, стоя на коленях, уговаривала Дзади, пыталась помочь толстяку подняться. Над их головами, встревоженно чирикая, порхала птица-зазывала.
   Неожиданно небритый осклабился. Они могли бы арестовать ваганов на месте и отправить в каталажку.
   Но они не стали этого делать.
   Небритый протянул руку. Раджал торопливо отвязал подвязанный шнурками под рубахой кошель и неуклюже бросил его стражнику.
   Ваганы поспешно протискивались в калитку, а вслед им несся издевательский хохот. Только старик привратник, сидевший в будке, не хохотал. Он сидел мрачный и ковырял пальцем, похожим не клешню, в носу.
   Наверняка он был готов потребовать свою долю барыша.
   - Проклятие, проклятие! - Раджал в сердцах стукнул по камням городской стены. - Все, что мы заработали! Все псу под хвост! - Он обернулся к своему спутнику, своему собрату по драке на мечах. - Теперь ты доволен, эджландец? Довозмущался?
   - Радж, прости. Я понимаю, что был неправ. Просто эта свинья... он так смотрел на тебя, и я не выдержал. Я сделал это ради тебя...
   - Ради меня! - фыркнул Раджал и ткнул Нову кулаком в грудь. Мальчик в красном покачнулся. - Слушай, эджландец, когда тебе в следующий раз захочется что-то сделать ради нас, лучше не делай ничего. Не делай, понял? Ты нам не нужен, мы без тебя обойдемся, и еще как...
   Снова пошел дождь. Мила по-прежнему тревожилась за Дзади. После побоев толстяк шатался, ноги его подкашивались.
   - Братец Радж, ну помоги же ему!
   Но брат не слушал ее.
   Раджал угрюмо шагал по раскисшей тропе, ведущей к лагерю. Весь мир за городской стеной представлял собой грязь и слякоть, смешение черного, зеленого, серого, коричневого, лилового и синего. Над холмами нависло зловещее грозовое небо. В низине недобро клокотала набухшая от дождя река Риэль. Бродячие актеры шли через рощу, которая отгораживала ваганский лагерь от городских стен Варби.
   - Обойдетесь без меня? - Услышав эти слова, Раджал резко обернулся. Нова, не отстававший от него, схватил его за руку. - Ага. Точно так же, как тогда, когда вы напоролись на засаду возле Ярля. Или как тогда, когда на лагерь напали возле озера Лигар. Ты чего хочешь, Раджал? Хочешь, чтобы тебя всю жизнь колотили? Хочешь лизать этим гадам задницы, да еще и спасибо говорить за то, что позволили, да?
   - Это не мне чуть физиономию не расквасили в...
   - Это не я ползал по земле...
   Мила закричала:
   - Братец Радж, с Дзади что-то не так!
   Но Раджал не спускал глаз с мальчика в алом костюме. Он язвительно рассмеялся:
   - Да, я ползал по земле. Отвратительно, правда? Отвратительно и то, что мне неохота отдавать этим свиньям наш заработок, что я готов отдать только его часть, потому что от этого никуда не деться. Жуть, как отвратительно - не провести ночь в каталажке, где с утра тебя хорошенько выпорют. Еще как отвратительно - не лишиться разрешения, не быть высланным обратно на север в каторжный лагерь. Как все это отвратительно! Но как я мог забыть?! Тебе ведь никогда не случалось томиться в каторжном лагере, верно, эджландец?
   - О Радж, Радж, - пробормотал мальчик в красном костюме, скрипнул зубами и запрокинул голову. Все время, пока Раджал распекал его, он медленно ходил по кругу и время от времени бил кулаком в ладонь другой руки. Он весь вымок. Скоро с волос его потечет черная краска.
   Раджал не унимался:
   - Вот уж не знаю, чего ты там натворил и от кого убегаешь. Но ты уж больно далеко зашел, а, эджландец? До Тарнских равнин всего-то тысяча йелей, так почему бы тебе не отмыться от бузинного сока и не отправиться к своим сородичам? Им еще как понравится твоя белая кожа, твои светлые патлы. И почему бы тебе в солдаты не податься, а? В синемундирники, а? Житуха у них легкая. Торчи себе весь день возле вонючей калитки да бормочи: "Раскошеливайся, раскошеливайся!"
   Нова вдруг обернулся к товарищу и стукнул кулаком по лицу. В следующий миг мальчики сцепились, упали на землю и начали драться. Они били, щипали и пинали друг друга. А потом Нова откатился, вскочил и, не разбирая дороги, побежал под дождем куда глаза глядят. Он пробежал под густыми кронами вязов и скрылся из глаз.
   Раджал без сил повернулся на спину. Из носа текла кровь, болела избитая грудь.
   "Ох, Нова, Нова!"
   На лицо мальчика падали крупные капли дождя.
   Мила принялась трясти его за плечи:
   - Братец Радж, ну посмотри же на Дзади! Он не может идти! Братец Радж! О братец Радж, помоги ему!
   ГЛАВА 7
   ИЗЛЕЧЕНИЕ
   - Дзади... Милый Дзади...
   Морщинистые сухие руки гладили залитые кровью волосы. Тяжело, с присвистом дыша, толстяк лежал на длинной лежанке у стенки видавшего виды фургона. Рана на его лбу была довольно глубокой.
   - Он ведь не умирает, правда, Великая Мать?
   - Нет, девочка, нет! - Великая Мать посмотрела на печку посреди фургона, на огне грелся маленький медный котелок. - Братца Дзади ударили по голове, вот и все. От такого удара кто хочешь лишился бы рассудка. А мой бедный двоюродный братец и так уже лишен разума, правда ведь? Ну вот...
   Старуха с улыбкой сняла с огня котелок, поднесла к носу и глубоко вдохнула. Собственно, могла бы и не вдыхать - крепчайший аромат уже успел распространиться по фургону - смесь запахов трав и специй, снадобий и настоек, которые Великая Мать, сохранявшая спокойствие и присутствие духа даже в самых трагических обстоятельствах, быстро собрала из многочисленных таинственных бутылочек, мешочков, коробочек и флакончиков. Смесь была горячей, очень горячей, но Великая Мать, не поморщившись, зачерпнула ее ладонью и нанесла на рану на лбу Дзади.
   Птица, восседавшая на плече Милы, выжидательно моргала - похоже, она нисколько не сомневалась в целительском даре Великой Матери. Не сомневалась и сама Мила. Глаза ее были широко раскрыты, взгляд полон любви и восторга. "А вдруг когда-нибудь, - думала девочка, - и я обрету дар, как у Великой Матери? Стану ли я Великой Матерью?" Этого вопроса девочка ни за что не задала бы вслух, но как она надеялась на то, что это будет так!
   Ей и в голову не приходило, что, наверное, к тому времени, когда такое сможет произойти, Великой Матери Ксал уже не будет рядом с нею. Мила была ребенком, которому открывались многие взрослые тайны, но эта тайна была слишком велика. Как бы она смогла жить без Великой Матери? Как бы смогли жить без нее все остальные? Мила знала о том, что для ваганов старуха Ксал была кем-то очень особенным, она несла в себе ключ к судьбе всего народа.
   Поначалу, когда бродячие ваганы с величайшим почтением и даже страхом отзывались о старухе Ксал и говорили о ней как о "той, что нанесла удар", Мила не понимала, о чем речь. "День Ириона", которому суждено было запечатлеться в ваганских мифах, в памяти девочки остался как в тумане. Если она и помнила об этом, то лишь как об истории, которую ей кто-то рассказал. Неужели и вправду эта худощавая старушка, такая тихая и добрая, могла начать великую битву? Как бы то ни было, рассказывали эту историю именно так, и те ваганы, которые никогда и близко к Тарну не подходили, об "Ирионском Дне" говорили шепотом и почтительно склоняли головы перед Великой Матерью. Как же Миле хотелось стать такой же! Но старуха только ворчала на нее и просила не думать о глупостях.
   Птица взъерошила перышки. Дзади застонал. В любое мгновение он мог открыть глаза.
   Раджал сидел в углу. Вид у него был унылый и испуганный. Закутавшись в яркое лоскутное одеяло, он стал почти неотличим от прочего тряпья и утвари, которыми был набит фургон. Тут ступить было негде из-за обилия всевозможных сковородок, половников, ложек и ножей, рулонов ярких тканей, лент и занавесок, ваз и бутылок, сундуков и мешочков, и все это стонало и звякало, скрипело и клацало.
   Вечер выдался жуткий. Все ваганы сидели по фургонам. Сегодня нечего и думать о ярмарке. Никто из эджландцев не потащился бы в такую погоду за тем, чтобы им погадали, или за тем, чтобы приобрести странные снадобья и послушать предсказания судьбы, или поглазеть на ритуалы, которых никогда не увидишь в храме Агониса. Нет, сегодня не будет блеска монет, передаваемых из рук в руки, ни костров, ни плясок, ни кувшинов с джарвельским эликсиром, ходящих по кругу под тихий шелест ветра в листве.
   Казалось, словно все они находятся на море, глубоко в корабельном трюме. Дождь безжалостно стучал по деревянной крыше фургона, доносился вой ветра, раскачивающего вязы и рокот волн разбушевавшейся реки, которая стремительно мчалась по равнине. Да, ночь выдалась ненастная, и Раджал гадал, куда же подался Нова. Злость на Нову смешалась с тревогой за него. Неужто он опять бродит под проливным дождем с зажженным фонарем в руке и хриплым голосом зовет на помощь?
   Но Великая Мать сказала: "Нет, не тревожься о нем. Не бойся за своего брата".
   "Моего брата!" - подумал Раджал возмущенно и тут же устыдился, потому что понял, что злится не только на Нову, но и на Великую Мать. В конце концов, сказанное ею могло быть правдой. Но как порой трудно поверить в правду!
   Это случилось ясным утром на опушке Диколесья, далеко на севере Тарнских равнин. Там-то Раджал и увидел впервые мальчика, которого они потом стали называть Новой. С тех пор миновал не один сезон, но Раджал до сих пор помнил тот день. Тогда их было всего четверо - Раджал, Мила, Дзади и Ксал. Они бежали из Ириона и пробирались по стране тайком.
   В ночь перед появлением Новы они обосновались в заброшенном крестьянском доме, одном из многих, разбросанных по равнине, словно раковины на берегу после отлива. Дома опустели после Осады Ириона. Переодевшись крестьянами, всюду гонимые, они направлялись к югу вдоль Белесой Дороги. Горстку ваганов, странствующих по Харионским землям, ожидали страшные опасности. Но делать было нечего. Они должны были добраться до Внутриземья, где ваганам хотя бы дозволялось получать разрешение и работать певцами, танцорами, актерами.
   А в Тарне бродячих ваганов могли схватить и расстрелять на месте.
   В то утро Раджал вместе с Милой ходили по лесу в поисках дичи, сладких листьев и ягод. Великая Мать велела им не задерживаться, но они ушли далеко в чащу леса. К тому времени, как они разыскали тропинку, ведущую к крестьянскому дому, солнце уже стояло высоко, и Дзади был готов в дорогу он стоял возле запряженной повозки.
   Вовсе не удивившись и не встревожившись из-за того, что дети опоздали, Великая Мать обернулась к ним. Раджал нес целую охапку сладких кореньев, а Мила насобирала в подол юбки листьев, ягод и орехов. Но все, что они насобирали, посыпалось на землю - дети опустили руки от неожиданности, когда из-за повозки вышел незнакомый юноша.
   Он был худ и бледен. На нем, как и на ваганах, было крестьянское платье. Тогда, в первый день, он вел себя скованно, стеснительно, все время смотрел под ноги, прятал глаза, но Раджал успел разглядеть, что глаза у него ярко-синие. А волосы у юноши были светлые, почти белые.
   - Этого юношу зовут Нова, - сказала Великая Мать. - Примите его в сердца ваши как брата, дети мои, ибо он брат вам.
   Раджал вздрогнул от испуга.
   - Великая Мать, ты не ослепла ли? Этот мальчик - не нашего племени. Он эджландец, почитатель сладкоречивого Агониса. Неужто ты забыла все, что стряслось в Ирионе? Забыла про виселицы на лужайке? Но если ты, о Великая Мать, забыла о своем сыне, то я не забыл о моем отце.
   После этих слов Раджал был готов броситься на светловолосого мальчишку и сбить его с ног, но вместо этого неожиданно сам оступился и упал в дорожную пыль. Приподнявшись, он оглянулся и посмотрел на Великую Мать, сидевшую рядом с Дзади на повозке. Как легко она наказала его! Раджал скривился от острой боли в паху - именно там ставили метку, отличавшую ваганов от других народов. Он становился мужчиной. Он должен был говорить как мужчина.
   А он пищал как цыпленок и вскоре умолк, не находя слов.
   Бледный юноша-эджландец подал ему руку, но Раджал его руку оттолкнул и поднялся сам. Ему было стыдно, он был готов убежать куда глаза глядят. Но не мог. Он посмотрел на Милу. Девочка сидела на корточках и старательно собирала ягоды, и орехи, отгоняя настырную птицу.
   Великая Мать добродушно проговорила:
   - Раджал, дитя мое, как я могу забыть о твоем отце? Каждый день мое сердце обливается кровью при мысли о том, что нет больше на свете единственного моего отпрыска. Я так надеялась на то, что он продолжит и умножит наш род, когда я уйду из Царства Бытия. Но я знаю, Раджал, что мой сын живет в тебе, и знаю, что его жизнь в тебе будет явлена благородно.
   Этот мальчик - враг наших врагов. Если бы он остался здесь, в Тарне, жизнь его была бы в такой же опасности, как моя и ваша. Постарайся смотреть на все глубже, Раджал. У тебя в отличие от твоей сестры нет сильного чувства предвидения, но разве ты не можешь понять, что цвет кожи человека это еще не все?
   Она притянула незнакомого мальчика к себе, закатала его рукав. Белизна кожи Новы ослепила Раджала.
   - Его тело - это цвет бледного солнца. Он близок к совершеннолетию, но у него нет знака, который отличает мужчин нашего племени. Нет, это дитя не дитя Короса, но в ту пору, когда мы доберемся до Хариона, настанет время, когда белизна его кожи будет нам на пользу. Рядом с ним мы все будем казаться не такими смуглыми. А потом настанет время, когда, наоборот, мы должны будем прятать его, когда придется окрасить его кожу и волосы темным соком бузины. О дети мои, много раз нам придется исполнять свой долг, но настанет время, когда нам будут отданы все долги. Время идет, но со временем смысл многого будет открыт нам.
   Раджал закрыл глаза и сдержал слезы. Он еще тогда понимал, что Великая Мать права.
   Дзади открыл глаза.
   - Сестрица Ксал...
   Он доверчиво смотрел на доброе и мудрое лицо старухи.
   - Милый Дзади... Тс-с-с!
   Ксал мягко, но властно удержала двоюродного брата, не дала ему подняться. Она поняла: ее снадобье подействовало. Губы ее тронула едва заметная улыбка. Она медленно обошла вокруг печки. Отложив в сторону кипу яркой одежды, раздвинув занавеску из бусин, она открыла дверцу в задней стенке фургона.
   - Великая Мать, теперь будет целительная музыка? - взволнованным шепотом спросила Мила.
   - Это часть исцеления. Нанесение бальзама - первый шаг, теперь начнется второй, но будет и третий. Но, наверное, ты уже знаешь все это, Мила, моя девочка? А позднее, когда твой дар предвидения окрепнет, ты будешь знать все это точно
   Сердце Милы забилось сильнее. Она ведь и на самом деле знала это! Она протянула руку, пригладила перья своей птицы. Так же осторожно, старательно и нежно, как Великая Мать Ксал, Мила шевелила пальцами. А старуха приступила к следующему этапу исцеления Дзади. Сначала она развернула толстое одеяло, потом - несколько слоев шелка. Нежнейший звук наполнил пространство фургона, сверкнуло огнем полированное дерево.
   - Братец Дзади, держи, - негромко проговорила Великая Мать и вложила инструмент в руки дурачка. Это была тройная гиттерна - один из редчайших шедевров, изготовляемых ваганскими мастерами. От округлого корпуса вверх тянулось три витых многострунных грифа, на которых были вырезаны странные знаки. Играли на гиттерне только по самым торжественным случаям, и играть на ней умел только Дзади.
   Казалось, своими большими неуклюжими руками он способен в любое мгновение сломать инструмент. Но нет, руки дурачка были необыкновенно нежны, его пальцы извлекали из струн мелодию, полную необычайной тонкости, которой, казалось бы, был начисто лишен Дзади.
   Поначалу медленно, а затем все быстрее и быстрее Дзади играл мелодию и аккорды, и пальцы его ловко сновали, порхая с одного грифа на другой.
   Ксал закрыла глаза. Она знала о том, что должно было произойти. За целительной музыкой и стуком дождя она слышала шум потоков воды, струящихся между колесами фургона. Издалека донеслось ржание испуганной лошади. А еще через несколько мгновений послышится стук, встревоженный стук в дверь фургона.
   Кто же это будет?
   Ксал знала кто. Ее двоюродный брат Эмек - предупредить о том, что река поднялась высоко, слишком высоко. Нужно будет запрягать лошадей и отвозить фургоны подальше от реки.
   Раджалу это покажется немыслимым: опять выбегать под дождь! В свете качающихся тусклых фонарей мир представится юноше злобным, предательским сном. Ему будет казаться, что и фургоны, и телеги, и лошади, и дети, и собаки, и шатер, и занавески из разноцветных бусин - все это в следующий миг будет смыто волнами разгулявшейся реки. Люди будут кричать и бегать туда и сюда. Эмек будет в отчаянии, но именно тогда, когда всем покажется, что все кончено, Дзади спокойно займет свое место рядом с остальными. Он будет крепко держаться на своих сильных ногах.
   А потом со лба его будет смыт целительный бальзам и рана его исчезнет, и тогда девочка Мила поймет, что свершился третий этап исцеления.
   Но всему этому только суждено было случиться.
   Дзади играл, Мила пела. Поначалу песня ее была без слов, и мелодия казалась странноватой, неоформленной, но мало-помалу превратилась в печальную песню, которую Раджал от кого-то слышал в дороге.
   Даму в шелках, кружевах и брильянтах
   Юноша любит сильнее всего.
   Как же он выживет, этот несчастный,
   Если она не полюбит его?
   О красота, ты не хлеб и не соль.
   Счастья не даришь, а даришь лишь боль.
   - А голосок у Милы все красивее, правда, мой юный воин?
   Но Раджал почти не слушал. Ксал беспечно чиркнула спичкой о печку и закурила длинную резную трубку. Клубы синеватого дыма поплыли по фургону, а Ксал уселась рядом с внуком. Она грустно посмотрела на него и стала еле слышно шептать. Шепот ее был едва слышен за шумом дождя.
   - Бедный мой мальчик, не осуждай брата своего в сердце своем. О, я знаю о том, что между вами была ссора. Между вами пролегла боль. Один из вас смотрит в глаза другого, но что он видит? Один видит дурака, который лезет на рожон, а другой - труса, который прячется в нору всякий раз, как только заслышит чьи-то шаги. И у обоих в сердце нежелание соглашаться, примиряться. Один говорит: "Я лезу на рожон? Нет, я храбр там, где он слаб". А другой говорит: "Я трус? Вот и нет! Зато я выживу, а его растопчут!"
   Рыцарь дерется за кубок злаченый,
   Жаждет скорее его получить,
   Что же, и чести своей он лишится,
   Если не сможет в бою победить?
   Слава, не хлеб ты, увы, и не соль,
   Счастья не даришь, а даришь лишь боль.
   - Дитя, уцелеть вы сумеете только вместе, и со временем ты выучишь этот урок. Не думай, что юноша-эджландец слаб. Он так же силен, как ты, но сила его другого рода. Повернись к нему своим сердцем, ибо без него твоей судьбе ни за что не свершиться. Твоя история только начинается, а эта ночь минует. Обними эджландца, как подобает брату, и подумай о будущем.
   Войско король собирает на битву, В бой с узурпатором войско ведет. Что же он скажет, когда проиграет, Войско утратит и в плен попадет? Власть и престол, вы не хлеб и не соль, Счастья не дарите, дарите боль...
   За дверью клокотали потоки грязи. Дождь шел все сильнее и сильнее, а в фургоне звучала странная музыка. Она смешивалась с дымом и светом лампы.
   - Но... Великая Мать, - робко проговорил Раджал, - куда же подевался Нова?
   Ксал не успела ответить. В дверь фургона кто-то встревоженно забарабанил.
   ГЛАВА 8
   АРЛЕКИН ИЗ "СЕРЕБРЯНЫХ МАСОК"
   После того как Джем убежал от Раджала, он долго бежал, не думая о том, куда бежит, по грязи и мокрой траве, вдоль изгиба Петли Воспера. Он бежал, и бежал, и бежал. Перед собой он видел только серо-коричневую мглу, а слышал только шум дождя.
   Он не заметил мчащуюся прямо на него "стрелу" и о том, что что-то неладно, догадался только по испуганному, пронзительному ржанию лошади, вставшей на дыбы, вскрику девушки и щелканью хлыста.
   Джем упал.
   - Какой-нибудь вонючий ваган, готов об заклад побиться! - послышался надменный голос. Мужчина расхохотался. "Стрела" исчезла за поворотом дороги.
   Джем лежал на спине в придорожной канаве, безучастный ко всему. Хлыст рассек щеку, из раны текла кровь, но Джем не чувствовал боли. Мысли лихорадочно метались, он думал о предстоящих испытаниях. Он понимал, что в душе у него поселился страх, жуткий страх - именно этот страх и вырвался на волю во время его глупой драки с Раджалом. До сих пор Джему казалось, что его судьба где-то далеко-далеко. Теперь она стала ближе, она почти настигла его. Через несколько дней ваганская труппа доберется до Агондона, и потом Джему придется расстаться с ними.
   "Ты найдешь улицу под названием "улица Давалон", - так сказал арлекин. - Там разыщешь дом с золотыми завитками на окнах и дверях. Этот дом принадлежит господину, известному под именем лорд Эмпстер. Ты должен прийти к нему, Джем, и он примет тебя".