Арден Том. Танец арлекина (Орокон - 1)

   Мальчик свободно парил над башней, но у него выросли крылья, и он яростно размахивал ими, борясь с бурей, словно мотылек. Королева всплеснула руками и ахнула от радости, но ее радость тут же сменилась страхом, ибо из мятущихся грозовых туч вырвался чудовищный змей Сассорох!
   Огромный, словно могучий корабль, плывущий по морю небес, змей летел к мальчику, и буря не мешала биению его громадных крыльев. Покрытое золотой чешуей, сверкавшей в отсветах молний, чудовище свирепо сверкало глазищами, белели его клыки и золотились когти. Королева видела, как на других, более низких башнях стражники и воины изготовили к бою оружие. А некоторые в страхе бежали, крича, что всем конец, другие пали ниц на колени и принялись кричать: "О могущественный Сассорох, смилуйся над нами! Пощади нас!" Но королева Найя не видела ничего, кроме мальчика, казавшегося жалким насекомым в сравнении с чудовищным змеем.
   И тогда мальчик кинулся к змею и в отчаянии пролетел по дуге прямо перед глазами Сассороха. Чудище взревело и бросилось за мальчиком. Из ноздрей змея вылетело пламя, и языки его объяли башню. Никто не сомневался, что битве конец, но Риэль уцелел и во второй раз пролетел мимо сверкающих глаз змея. Змей взревел, заглушив раскаты грома и щелкнув челюстями. Мальчик исчез!
   5
   Коршуном пронесся змей над замершими от ужаса стражниками, над павшими ниц воинами. Только королева не стала склонять голову перед чудовищем. Глаза ее застилали слезы, и она решила умереть, глядя в глаза злодею. Тварь запрокинула голову и всхрапнула, и была готова напасть на королеву, но в это мгновение, откуда ни возьмись, снова появился крылатый мальчик. Тварь развернулась, и исторгнутый ею язык пламени полетел в небо вместо того, чтобы обрушиться на замок.
   И тогда крылатый мальчик совершил дерзкий поступок: он снова пролетел перед самой мордой чудовища, и когда, казалось, гибель Риэля уже была неминуема, он взлетел выше, в озаренное вспышками молний небо.
   Тут пришли в себя и встали упавшие воины, и со всего замка сбежался на крепостные стены народ, невзирая на грозу и ливень. Все в ужасе и восторге смотрели на то, как летучий змей совершает в воздухе круги, бешено размахивая крыльями.
   Королева, затаив дыхание, считала круги. Змей совершил один круг, второй, третий, преследуя крошечное существо, но не мог ни догнать, ни убить крылатого мальчика. Гоняясь за мальчиком, змей все больше свирепел, его чешуя ярко блистала, и небо залило золотым светом. Змей совершил седьмой круг, восьмой, девятый...
   И вдруг неуверенно завис на месте. Какое-то мгновение всем казалось, что сейчас чудовище рухнет на замок, сметет башни хвостом, разорвет замок когтями. Королева задыхалась от ужаса, напряженно всматриваясь в мятущийся воздух. Она не видела мальчика. Внизу, на других башнях кричали и метались воины. Видно было, что змею трудно держаться в воздухе.
   Все произошло мгновенно. Змей разжал когти, его чешуя заблестела ярче прежнего. В последней отчаянной попытке изловить надоедливое насекомое змей полетел по кругу.
   Но это был десятый круг, и как только змей описал его, буря неожиданно утихла. Мир вокруг залило ослепительным светом. А посередине воронки света сгустилась тьма, и змея Сассороха засосало, втянуло во мрак посреди света. А потом все стало как прежде, только гроза закончилась и наступил рассвет.
   Королева без чувств упала на камни. Дозорные, словно очнувшись ото сна, стали в изумлении оглядываться по сторонам. И вот вдруг все разом закричали. Но то был крик радости. От синего купола к замку летел, размахивая крыльями, мальчик Риэль, спасший замок. Он опустился на башню рядом с королевой, а она прижала Риэля к груди, а потом вынесла его к собравшейся толпе народа и во всеуслышание объявила, что считает спасителя Ириона своим сыном.
   Увидев это, король не смог возроптать и противиться воле жены. Он был горд, но справедлив, и он сам пообещал величайшую из наград тому воину, что спасет крепость и замок. Вот так маленький мальчик-калека, а не один из великих воинов тех времен, победил последнее и самое злобное из Порождений Зла, населявших мир со времени его создания. Вот так поваренок Риэль был назван Нова-Риэлем и стал благородным принцем, а когда король умер, Нова-Риэль стал его наследником и правил королевством, основав великую династию.
   Все считали Нова-Риэля законным правителем Эджландии.
   ГЛАВА 19
   ЗЕЛЕНАЯ ПОДВЯЗКА
   - Кто я такая?
   Девочка кокетливо облокотилась о бочонок, вытянула губы дудочкой, словно собиралась кого-то поцеловать. Шубка соскользнула с ее плеч. Опустив руку, она высоко задрала юбку.
   - Великая ракская шлюха!
   - Ха-ха! - рассмеялась девушка. Этим прозвищем агонисты порой называли богиню зензанцев.
   Но ответ оказался неверен.
   - Госпожа Ренч, - предположил Боб. - Из замка которая. На сей раз Лени не рассмеялась. Над шутками Боба вообще никто не смеялся. Наверное, поэтому у него и был такой затравленный вид.
   - Леди Имагента! - еще раз попытал счастья Боб и ахнул, так как Полти отвесил ему ленивый тычок:
   - Богохульник!
   - А тебе не все равно?
   А правильный ответ дал Вел, сын кузнеца:
   - "Зеленая подвязка".
   - Точно! - подпрыгнула на месте Лени. Вел поймал ее в объятия, закружил, ее платье взметнулось, и они, хохоча, повалились на снег.
   Полти и его приятели подросли.
   - Ой, хватит вам сосаться! - буркнул Полти и отошел от двери амбара, тяжело ступая по слякоти. Руки он засунул в карманы и презрительно подбивал носком ботинка кочки прошлогодней травы. Ему надоели эти игры. Он злился, а пуще прочего его злило, когда Вел и Лени принимались валяться на снегу, когда девчонка вскрикивала и пищала, а Вел пыхтел и задыхался, и им было плевать и на снег, и на холод. Они что, даже не заметили, что он ушел? Как бы не так! Он ведь их вожак!
   Вскоре Полти догнал Боб.
   - Все меняется, - пробормотал худощавый парнишка. Но как это могло случиться? Миновало несколько сезонов, а жизнь текла как-то не так, словно времени не существовало. А потом уехала Тил, уехала вместе с матерью искать счастья где-то на юге. А, вот тогда-то все и переменилось. Мать Тил говорила, будто бы Тарнские долины умирают. "Умирают, как же!" - фыркнул тогда Полти с издевкой. И очень скоро Полти заявил, что Тил ему никогда не нравилась, да и никому не нравилась, - в этом у Полти не было ни малейших сомнений. "Скатертью дорожка!" - пожелал ей Полти, когда Тил, вся в слезах, сказала ребятам о том, что они с матерью уезжают.
   Боб сделал вид, что ему, как и Полти, наплевать на то, что подруга уезжает. Но на самом деле той ночью Боб укрылся одеялом с головой и плакал. А теперь он ужасно скучал по тоненькой, словно тростинка, Тил.
   Как он мечтал о том, чтобы она вернулась!
   Как он жалел о том, что не попрощался с ней!
   Бедняга Боб! Ему казалось, что когда-то, давным-давно, он был весельчаком и задирой, удачливым сынком добродетельной Трош, хозяйки "Ленивого тигра". Теперь всем было ясно, как он переменился. "Это все потому, что ты растешь", - так говорила мать, и действительно, Боб подрастал с немыслимой скоростью. Он всегда был долговязым, а теперь, казалось, и руки и ноги у Боба становятся длиннее чуть ли не каждый месяц! Он уже давно перерос Полти. Шагая рядом со своим приземистым и толстым дружком, Бобу приходилось сдерживать шаг. К тому же Боб стал широк в плечах. Еще чуть-чуть, и он пальцами рук будет землю задевать!
   Сколько Боб помнил себя, он всегда был прихвостнем Полти. Он был рядом с вожаком в золотые деньки Пятерки, когда они вместе совершали набеги на сады и огороды. Все тогда принадлежало им - звон каждого коровьего колокольчика, все до одной трели птиц. В сезон Короса они швырялись снежками, а в сезон Терона рыбачили на реке. Их всегда было пятеро, и каждый знал свое место. А Полти всегда был главным. По крайней мере, раньше Бобу так казалось. А теперь он чувствовал, что что-то пошло не так, как раньше, а что хуже того, Боб понимал, что и Полти это понимает.
   Уехала Тил - и как будто равновесие нарушилось. Не из-за этого ли все пошло не так? Лени стала вести себя странно, и ее выходки все чаще и чаще раздражали Боба. А теперь еще и между Велом и Лени начало твориться что-то совсем уж непонятное. Боб только видел, что Полти это бесит.
   Неожиданно Полти резко развернулся к приятелю.
   - Ничегошеньки не изменилось, понял? - выкрикнул он хрипловатым баском и покраснел, после чего врезал Бобу по плечу. - Ни-че-го-шень-ки!
   - Ой! Больно же, Полти! - поморщился Боб и потер руку. Ну и кулачищи у Полти! Наверняка будет синяк.
   Но дружок Боба уже ушел вперед. Оглянувшись на дорожке, что вела от заброшенного амбара к деревне, Полти крикнул:
   - Спорим, я первым добегу до лужайки?
   Боб припустился за Полти, шлепая по скользкой грязи. Они мчались вдоль по дорожке, обрамленной заледеневшими ветвями деревьев. Дорога шла под откос.
   - Не догонишь! - бросил через плечо на бегу Полти. Ну, это он зря. Долговязому Бобу ничего не стоило догнать его. Но он не стал этого делать.
   Он притворился, будто бы выдохся, схватился за бок и дал Полти выиграть забег.
   А когда друг намного обогнал его, Боб вдруг остановился и мгновение провожал взглядом приземистую толстую фигурку. Полти бежал, выпуская изо рта клубы пара. Казалось, он вот-вот поскользнется и шлепнется в грязь. Но не поскользнулся и не шлепнулся.
   О, как Боб любил его!
   Ближе к вечеру Полти и его компания собрались на сеновале около "Ленивого тигра". Снаружи сгущались сумерки, а здесь горел тусклый масляный светильник. Тонкая струйка дыма вилась в воздухе, ребята передавали друг дружке краденую джарвельскую сигару. Внизу заходили в стойла лошади, а пьяненький папаша Боба, старый Эбенезер, пошатываясь, бродил от одного стойла к другому. Порой он принимался что-то напевать себе под нос, прерывая пение какими-то бессмысленными высказываниями. Наверное, сам не понимал, что бормочет. Он не знал, что ребята собрались на сеновале, в своем секретном царстве, куда можно было забраться по скрипучей приставной лестнице.
   Изо всех мест, где они собирались, это у Боба было самым любимым. Тут было тепло и уютно. Закутавшись в шубу из звериных шкур, Боб улегся поудобнее на сене. Спать хотелось ужасно! Мягкость сена сливалась с тусклым светом, поднимавшимся от стойл, с запахом, исходившим от лошадей, со знанием о том, что на улице лежит белый нежный снежок... Снег пошел, когда они с Полти подбегали к лужайке - словно в знак победы Полти.
   - "Зеленая подвязка", - проговорил Полти, выпуская дым изо рта.
   И тут Боб вдруг очнулся от дремоты. Расслабился, согрелся и напрочь забыл о всяких там переменах. Казалось, все как прежде. Они вместе, все четверо, и он мог обмануть себя, решив, что попозже подойдет и Тил, ну, или что Тил сегодня прийти не сможет.
   Но только сегодня.
   Где же она теперь?
   Напевал снизу надтреснутым голосом старик забулдыга.
   - "Зеленая подвязка", - повторил Полти, на сей раз мечтательно. Он улыбался, вернее - ухмылялся, и явно о чем-то думал. Он передал сигару Лени, а та - Велу. У Лени слипались глаза, и она привалилась плечом к сыну кузнеца.
   Боб посмотрел на нее. Полти твердил ему, что Лени - шлюха. Таких, как она, говорил Полти, только шлюхами и назовешь, и никак иначе. Бобу, когда он думал об этом, становилось нестерпимо грустно. Не то чтобы ему казалось, что Полти зря так обзывается, и не то чтобы наоборот. Просто Боб видел, какой огромной, пышногрудой девицей стала Лени, и пытался соединить в уме этот ее образ с тем, который был ему памятен с детства, - но ничего не получалось. Выходило так, будто бы Лени как-то раз взяла да и ушла тайком, а ее место заняла эта широкобедрая деваха с чудовищно большой грудью. А ее мать, когда-то спутавшаяся с солдатом, на всю деревню была известна как самая настоящая шлюха. Лени становилась похожей на свою мать.
   И еще она становилась уродливой.
   Лени и Вел крепко обнялись, сидя в тени, отбрасываемой скатом крыши. Полти зыркнул на них, и его зеленые глаза сверкнули.
   - А у меня была одна из этих... с подвязками зелеными. А ты не знал, Вел?
   Боб сел... Его затошнило. Что за чушь? Когда это он мог? Боб протянул руку, взял у Вела сигару. Раньше Полти ни за что бы не стал говорить подобные глупости. Раньше и Лени не стала бы вести себя так отвратительно, как утром.
   - С подвязками? - лениво спросил Вел. - Как это "была"? Боб глубоко затянулся сигарой и отдал Полти, хотя ему ужасно хотелось еще покурить. Полти, не глядя, взял сигару.
   - Что сказал, то сказал, - буркнул Полти. - Я ездил в Агондон. Вы-то все думали, что я дома полеживаю, что лихорадка у меня. Помните, ну? Только у меня сроду никаких лихорадок не бывало, скажи, Боб! Эй ты, чего молчишь, стручок бобовый?
   Боб промолчал. У него вдруг жутко закружилась голова. Да и у Полти, похоже.
   - Я был в Агондоне, - утверждал Полти. - Там есть чему поучиться. Не на зверей же глазеть, правда? Ну, в общем, одна там... подарила мне на память одну подвязку. Зеленую.
   Боб рассеянно соображал - зачем Полти такое рассказывает? Ведь когда Полти трепала лихорадка, Боб забирался по стене в комнату своего друга. Он такое не раз проделывал и раньше и в этот раз видел, как Полти лежит, закрыв глаза, больной, на кровати. Боб смотрел на него в окно, а Полти бредил, нес всякую чепуху. Болтал что-то про пекло и горячий уголек. О странной музыке, которая звучала у него в ушах. Потом, поправившись, Полти уже ничего не помнил. Он даже и не знал, что Боб был рядом с ним. "Ты был такой больной, Полти!" - говорил Боб чуть ли не восхищенно. Полти сердито тряс головой: "Ничего я не болел. Не ври!" Но это была неправда, как и то, что он ездил в Агондон. Никогда он там не бывал, как и остальные.
   Кроме, конечно, Тил. Тил сейчас была в Агондоне.
   Внизу послышалось негромкое журчание - это старый пьяница Эбенезер, завершив заботы о лошадях, помочился прямо у стенки стойла. Он при этом напевал.
   Потом хрипловатый голос забулдыги утих вдали.
   - Врешь ты все, Полти, - сказала Лени.
   Полти вертел в пальцах длинную сигару. На миг Бобу показалось, что сейчас Полти со злости запустит ею в физиономию Лени. Но Полти лениво передал сигару Лени и улегся на солому.
   - Ну, вру, - зевнул Полти. - А вдруг нет? Ты бы такое и придумать не мог, а, Вел?
   Лени не стала затягиваться. Она передала сигару Велу, покраснела и сказала:
   - Не слушай ты его, Вел.
   Но Вел выпрямился, взгляд его стал напряженным. Он вырос высоким, мускулистым, голову его украшала грива маслянистых черных волос. Над верхней губой темнели щегольские усы. В последнее время за спиной у Вела Полти начал нашептывать Бобу, что вообще-то Вел - парень так себе и что дружить-то теперь с ним особо нечего.
   "Ты только глянь, у него кожа-то какая смуглая, Боб, - говорил Полти. - Ты соображаешь, что тут к чему, Боб, а? Это ж зензанская кровь, и к гадалке не ходи. Полукровка он, вот чего!"
   И Боб посмотрел на кожу старого товарища новыми глазами. Полти шептал, что по коже человека можно много чего про него сказать. Боб потом долго про это думал.
   Выходило просто здорово!
   А Полти сказал:
   - Ну, мы же все слыхали про Зеленую подвязку?
   Ребята кивнули. Да, они знали это прозвище, они его слышали чуть ли не с пеленок. Прозвище как прозвище. То в стишке мелькнет, то в пословице, но со временем при его упоминании ребятам стала представляться толстуха, задравшая юбку так, что были видны ярко-зеленые подвязки, поддерживавшие ее чулки. Лицо у этой тетки было размалевано, а на голове - растрепанный парик. Если у какой-нибудь соседки дома бывал беспорядок, женщины поджимали губы и говорили: "Зеленую подвязку в гости ждет". Непослушным дочкам матери кричали: "Ты не моя девочка, ты доченька Зеленой подвязки!"
   Это было ужасное оскорбление. И если богиня зензанцев считалась всемирной шлюхой, то Зеленая подвязка считалась шлюхой, что называется, на всю Эджландию. Ее история была всем известна. Она была родом из добропорядочного семейства, но пошла по скользкой дорожке и жила где-то на задворках рынка в Агондоне, питалась отбросами - листьями латука, раздавленными помидорами да всякой требухой, что кидали собакам и кошкам. Частенько в руки ей попадало и золото, и серебро, но шлюха все тратила на пудру, помаду и на выпивку. От нее несло, как от помойки. Благородный мужчина отвернулся бы от нее, брезгливо зажав нос. Но находились и среди благородных господ такие, что могли воспылать к ней страстью. Они вожделели к ней, они были готовы приходить к ней еще и еще. Порой, когда видели юношу, несущегося куда-то с горящим взором, женщины шептали: "За Зеленой подвязкой гонится!" Бывало, из-за гадкой прелестницы распадались только что заключенные браки и молодые жены рыдали по утрам. Потом эти молодые жены мало-помалу старели, и когда-нибудь, растолстев и состарившись, они могли как следует погонять своих неверных мужей метлой. И компания Полти когда-то, особо не задумываясь, весело кричала: "Зеленая подвязка! Зеленая подвязка!" - и все весело гонялись за кем-нибудь по лужайке или по льду.
   А теперь вся компания выжидательно глядела на Полти.
   - Я решил, - заявил Полти. - Съезжу, погляжу на нее.
   - Ты чего? - испуганно нахмурился Боб. - Как это - съездишь?
   Полти расхохотался:
   - Да ладно тебе, стручок ты бобовый, тебе ли не знать как! Мы щас где? Позади "Ленивого тигра", так? Каждый месяц отсюда карета отъезжает в Агондон, не так разве? Ну, не так?
   Боб опустил голову.
   - Ну, так, - пробормотал он. Верно, отъезжала карета. Ее называли "костотрясом". Такой каретой и уехали Тил с матерью как-то раз, ветреным утром, в сезон Джавандры. И теперь всякий раз, когда карета возвращалась, Бобу хотелось, чтобы в ней оказалась Тил, но она не возвращалась, а когда карета отбывала в Агондон, Боб все силился представить худенькое личико Тил в окне в тот последний, прощальный день.
   Как же кружилась голова! Как он ненавидел себя!
   - Ну а кучер щас где? В "Тигре" за воротник закладывает, поди? Утром отбывает. Ну а кто поедет в карете, как думаешь? Эй, Боб несчастный, чего молчишь? - приставал Полти, развалившись на соломе. - Ну, кто? А вернется потом - кто? У кого будет зеленая подвязка вот тут завязана, на руке?
   - Нет, - пробормотал Боб. - Нет, нет!
   Он еще мог бы добавить: "Тебя отец не пустит", но промолчал. Это было бы правдой, но Боб все-таки промолчал. Он только сидел и покачивал головой, а голова у него по-прежнему кружилась. Все, что происходило рядом, виделось Бобу как бы издалека.
   Но вот началась потасовка, и сено полетело в разные стороны.
   - Да не поедешь ты. Струсишь! - заявил Вел.
   - Я? Струшу? - выкрикнул Полти и бросился на Вела. Но Вел встретил его кулаками.
   - Не надо! - закричала Лени и кинулась на Полти. Он плюнул ей в лицо. А она вцепилась ему в волосы.
   - Шлюха ты! - завопил Полти. - А ты - зензанское отродье!
   Вот он и произнес вслух то, о чем раньше шептал только Бобу на ухо.
   - Жирная свинья! - и Лени снова плюнула Полти в лицо.
   А Вел въехал ему под ребра носком толстого ботинка.
   - Ну, держись, конец тебе пришел! - рявкнул сын кузнеца.
   И точно. Вел здорово отколотил Полти, а потом они с Лени, смеющиеся и довольные, спустились вниз по приставной лестнице и ушли.
   Что-то кончилось.
   Полти, отплевываясь, приподнялся и крикнул им вслед:
   - Пожалеете еще!
   Он бы оттолкнул лестницу от сеновала, чтобы Лени и Вел упали, но лестница была крепко привязана веревками.
   ГЛАВА 20
   ПЕРСТЕНЬ С АМЕТИСТОМ
   Полти пока домой не собирался. Они с Бобом могли выкурить еще пару-тройку джарвельских сигар - дурманящего табака еще хватало. К тому же Боб мог наведаться на кухню и притащить эля в потрескавшемся кувшине. Нужно же было как-то приободрить Полти после ссоры с Велом и Лени. Кто у него теперь остался? Один только Боб.
   - Арон! Арон!
   Время от времени мать звала парня и поручала ему ту или иную работу. Боб откликался, но домой не шел. В кабачке стоял такой гам, что завсегдатаи вряд ли слышали, как его зовет мать.
   - Куда запропастился этот мальчишка, будь он проклят! - время от времени прорывало досточтимую Трош. Никакого толку от сына, по ее мнению, не было. И все-таки она к нему привыкла. Ко всему на свете она привыкла.
   Пройдет еще какое-то время, и когда изрядно поднабравшиеся посетители "Ленивого тигра" вывалятся на улицу, кабатчица бросит последний взгляд в окно и без сил повалится на кровать рядом с мертвецки пьяным муженьком. Мать Арона увидела и своего долговязого сына вместе с его жирным дружком. Ноги их заплетались в полах шуб, они поддерживали друг дружку, падали, помогали друг другу подняться.
   Смеялись они, что ли?
   Вроде бы смеялись.
   - Ох, Арон, - горько вздохнула мать. Но нет, парни не смеялись.
   - Полти, перестань глупости болтать, - увещевал друга Боб.
   - Не болтаю я глупостей, - мотал головой Полти.
   - Но как же ты поедешь?
   - Да мне только бы серебришка немного, и все.
   - Но у тебя нет денег!
   - Заткнись! - и Полти с такой силой ткнул Боба пальцем под ребра, что тот от испуга отпрыгнул в сторону, а Полти пролетел по инерции мимо и упал в снег, протаранив головой сугроб.
   Прошло какое-то время.
   Полти перевернулся на спину.
   Над ним склонился Боб:
   - Я не буду!
   Полти протянул руку. Перчаток у него не было, и пальцы посинели от холода.
   - Чего ты там не будешь?
   Боб потер щеки. Пиво ли было тому виной - он совсем потерял голову. По идее, надо было бы испугаться. Даже в тяжелой меховой шубе Боб напоминал какое-то несуразное длинное насекомое. Он наклонился прямо к покрасневшей жирной физиономии Полти.
   В свете луны щеки Полти казались лиловыми.
   - Понял, про что ты болтаешь, - доверительно прошептал Боб. Взгляд у него был такой, что казалось, в следующее мгновение он заедет Полти ногой между глаз.
   Но конечно, он этого ни за что не сделал бы,
   - Ты что, Боб, - прошептал Полти самым задушевным голосом. - Я же про твою мамашу говорил. Ты же знаком со своей мамашей, Боб, а?
   Боб утвердительно кивнул.
   - Ну а как же! Еще бы ты ее не знал. Дорогуша, досточтимая Трош! Знаешь, Боб, мамаша у тебя очень даже ничего себе тетка. Очень ничего себе. Правда, Боб, ты не хуже меня знаешь, что мамаша твоя - старая спившаяся развалина, вот я и подумал...
   Боб размахнулся кулаком.
   - Она умеет считать, ты же знаешь!
   Он бы ударил Полти - сейчас он бы точно его ударил, но Полти приподнялся и вцепился в отвороты шубы Боба. Тут уж пришла очередь Боба повалиться на снег, а Полти врезал ему под ребра несколько раз подряд и при этом напомнил, что на сеновале от него не было никакого прока, оплевал Боба, сообщил, что ненавидит его, после чего, покачиваясь, поплелся прочь.
   Боб лежал на снегу, и ему становилось все холоднее и холоднее. Далеко не сразу он сумел пошевелиться. Он лежал и смотрел на луну. Луна убавилась на три четверти. Эту фазу луны называют Восточной луной. Полнолуние давно миновало, приближалось лунное затмение, именуемое Чернолунием.
   Их всех ждала гибель!
   Полти брел домой.
   Может быть, он и покачивался - сам он этого не замечал. Ему казалось, что он скользит над заснеженной землей. Дорожка словно стелилась ему под ноги, луна ярко светила и озаряла путь. Из головы у Полти не выходила одна-единственная Мысль. Нет, он думал вовсе не о своем друге Бобе, брошенном на снегу. Да, Полти его здорово отколотил, и поделом ему. Не думал он и о том, что его ждет по возвращении домой.
   Что скажет Воксвелл?
   И скажет ли вообще хоть что-нибудь?
   Эль, джарвельская травка и гнев, закипавший с каждым шагом все сильнее и сильнее, выгнали из его головы все эти вопросы. На рассвете от "Ленивого тигра" отъезжал дилижанс
   - Я уеду этим дилижансом! - сказал Полти вслух - Уеду!
   Несколько раз он прокричал эти слова, задрав голову к небу и глядя на луну, и умолк только тогда, когда заметил, что уже почти добрался до отцовского дома.
   Своего отца Полти понимал не слишком-то хорошо. А что касалось матери, то тут и понимать было нечего. Мать Полти была болезненной занудой, главная цель жизни которой состояла в том, чтобы всем и каждому рассказывать про свои болячки. Полти с ней было нестерпимо скучно. Мать была тощая, бледная как смерть и к Полти относилась равнодушно. Казалось, сын ее совершенно не интересовал - она могла лишь время от времени выразить неудовольствие его поведением, да и то как-то вяло. Порой Полти казалось, что и отцу на него, в конечном счете, плевать. Поэтому Полти все чаще и чаще удирал из дому. Порой он исчезал на несколько дней, но ни отец, ни мать, казалось, не замечали этого. А потом у Воксвелла словно что-то щелкало в мозгах, и он, обуреваемый маниакальной мыслью о том, что все на свете, в том числе и мальчишка, должны быть спасены во имя бога Агониса, принимался за воспитание сына.
   Полти от этого просто-таки бесился. Он знал, что все это - чушь несусветная, но убежденность Воксвелла в собственной правоте была настолько непоколебимой, что тут и Полти ничего поделать не мог.
   Самым ужасным методом в воспитательной системе Воксвелла были побои. Но всегда им предшествовали молитвы. Воксвелл заставлял сына встать рядом с собой на колени, а потом укладывал его на скамью и порол. Все это происходило в длинной комнате на чердаке, где местный лекарь производил хирургические операции и проводил свои чудовищные молитвенные собрания. "Снимай!" - распоряжался Воксвелл, и Полти должен был спустить штаны. Если он этого не делал сам, штаны с него снимал отец. Шлеп! Шлеп! - свистел в воздухе хлыст. Полти, с залитым слезами лицом, терпел побои, стиснув зубы, и смотрел на висевший на стене огромный железный Круг Агониса. Круг этот казался ему проклятием. Он обещал зло и злодейство. "Чувствуешь это в сердце своем? Чувствуешь? Чувствуешь любовь бога Агониса?"