Арден Том. Танец арлекина (Орокон - 1)

   Эла медленно отстранилась. Когда она вновь заговорила, голос ее звучал спокойно и властно:
   - Нирри, принеси мой плащ. И туфли.
   - М-миледи?
   - Племянница, что ты несешь?
   - Разве не понятно, тетя? Я собираюсь выйти. Я и раньше выходила. Только на этот раз собираюсь выйти надолго. Вот и все. Нирри!
   - Племянница, ты нездорова! - всполошилась Умбекка. - Ты бредишь! Прошу тебя, вернись в постель, пока не упала и не ушиблась.
   - Нирри? - повторила Эла.
   - Нирри! Поди прочь от шкафа! - толстуха бросилась к служанке и схватила ее за руку.
   - Ой! Вы что! - Нирри попятилась. Она стояла между двумя женщинами, потирая руку. Взгляд ее метался от одной к другой.
   - Нирри, делай то, что я тебе приказала, - ледяным голосом проговорила Эла. - Ты не забыла - твоя госпожа я. Эта женщина, которой ты с такой готовностью повинуешься, всего лишь моя тетка и компаньонка. Хотя... она оказалась ужасной компаньонкой. Каков бы ни был мой позор в глазах света, я была и остаюсь дочерью эрцгерцога. Я - леди Элабет Икзитер Ирионская, аристократка, и именно в этом качестве собираюсь навестить командора Вильдропа.
   - Навестить командора? Племянница, о чем ты говоришь? Она бредит, Нирри, разве ты не видишь? О, да помоги же мне!
   Но Нирри уже стояла у шкафа. Она вытащила оттуда просторный плащ и подала его Эле. Надетый поверх ночной сорочки, плащ был старый и побит молью. Но он был из красного бархата и оторочен горностаем. Затем Нирри подала своей госпоже горностаевую шляпу. К шляпе была приколота брошь с гербом красномундирников.
   - Я пойду туда не для того, чтобы пожертвовать жизнью этого несчастного старика, - объявила Эла. - И не для того, чтобы пожертвовать собственной жизнью. Никто не должен погибнуть. Ни вы, тетя, ни ты, Нирри, ни я, ни Джем, ни проповедник Вольверон. Ни дочь Эйн.
   О, как долго я проклинала слабость, связавшую меня по рукам и ногам, запершую меня в стенах замка! Лежа в постели, я достаточно наслушалась о том ужасе, который охватил и замок, и деревню, и все королевство! Да, я слаба, я больна, но я многое пережила, слишком многое, но есть такое, чего терпеть нельзя Тетя, неужели вы думаете, что я позволю командору Вильдропу и впредь творить зло? Чтобы дочь Эйн была повешена на деревенской лужайке? И кто отдал приказ о ее казни? Вильдроп, подумать только! Отвратительный кусок дерьма!
   - Племянница, ты говоришь о спасителе нашего королевства!
   - О спасителе? О нет, о том, кто погубил королевство!
   - Пойдемте, миледи. Я пойду с вами. Отец отвезет нас к лекторию.
   Нирри взяла Элу за руку, но Умбекка уже стояла у дверей.
   - Ты не сможешь уйти. Я не пущу тебя!
   - Тетя, тетя, не остается иного выбора. Дай мне пройти.
   - Он не станет тебя слушать! Неужели ты думаешь, что... Оливиан тебя послушает?
   - Оливиан?
   - Его так зовут! Оливиан Тарли Вильдроп. Видишь ли, я с ним знакома. И притом очень близко знакома!
   - Мои поздравления, тетя. Вы это хотели мне сказать?
   - Да, племянница. Именно это. Видишь ли, мы с Оливианом собираемся пожениться.
   - Что?
   - Он любит меня! Он любит меня и попросил моей руки! Вот почему я уверена, что он ни за что не станет тебя слушать!
   - Выйти за него замуж? И вы собираетесь это сделать? О напыщенная, несчастная женщина! Да разве вы не знаете, кто он такой? И что он натворил? - Эла взмахнула рукой и указала на распростертого на полу Сайласа Вольверона. - Разве вам не известно, что это он ослепил Сайласа? Это он, ваш дорогой Оливиан!
   Однако Умбекка, похоже, не испугалась.
   - Да, он! И знаешь почему? Потому что я его об этом попросила! Сайлас Вольверон был опасен для всех нас! Он был изменником, предателем и заслуживал смерти. Я рассказала Оливиану обо всем, что сотворил этот порочный негодяй. Рассказала о том, что он передавал секретные сведения синемундирников в замок во время Осады. Это правда, так оно и было! Я его видела! Я сказала и о том, что когда-то он был хорошим человеком. Вот почему его не казнили. Из-за меня! Вот почему к нему отнеслись с состраданием.
   - С состраданием?!
   - Да, с состраданием! А он думает, что я его ненавижу. Мне жаль его, вот и все!
   - А мне жаль вас, тетя. Я больше не желаю пребывать под одной крышей с вами. Выходите замуж за своего драгоценного Оливиана, если вам охота! Разве он может помешать мне уехать из деревни? А вы сможете? Я слишком долго терпела это наказание. Я слишком долго оплакивала...
   - Оплакивала? Что ты оплакивала? Кого?
   Эла, не обращая внимания на тетку, продолжала:
   - Все кончено, тетя. Сейчас я отправляюсь к Вильдропу, а когда вернусь, заберу с собой Нирри и Стефеля, и... и мы уедем в Агондон, и мне все равно. Пусть мы будем голодать, но лишь бы скорее убраться от тебя подальше!
   Речи Элы звучали дико. Казалось, она почти бредит, но силы и ярости в ней сейчас было столько, что о здравом смысле говорить не приходилось. Нирри прижалась к молодой госпоже, лицо ее было полно железной решимости. Но наблюдавший за всем происходившим невидимый Джем думал сейчас об одном: "А как же Тор?!"
   Эла оттолкнула тетку:
   - Прочь с дороги! Уйди! Или ты хочешь, чтобы я дала тебе пощечину? Или толкнула тебя так, что ты покатишься по лестнице?
   Толстуха истерически расхохоталась:
   - О да, ударь свою старую тетку, вот славно-то будет, правда? Дочь эрцгерцога - во всей красе. Ты такая же аристократка, как этот старик ирионский проповедник! Вонючая шлюшка! Думаешь, я пожалею, если ты сдохнешь от голода? Умрешь в канаве? Ты и твой полудохлый ублюдок? А что до Оливиана, думаешь, ему хоть что-то про тебя не известно? Он посмеется над тобой, и только. Благородная дама? Да ты всего лишь жалкая, одурманенная зельем шлюха!
   Эла все-таки ударила тетку по щеке.
   - Прочь с дороги, злобная старая сука!
   Она, почти задыхаясь, оттолкнула толстуху, но та сумела ухватить Элу за руку и принялась стягивать с нее плащ.
   Умбекка хватала воздух ртом в поисках еще более убийственных слов:
   - Я все знаю про Джема!
   - Джем? Оставь Джема в покое! Что ты сделала для него! Шпионила за ним? Мучила его, забивала ему голову своей агонистской дребеденью! Я только рада, что он выстоял и видит тебя насквозь!
   Однако Умбекка не унималась:
   - Я все знаю про него, говорю тебе! Неужели думаешь, что я не догадалась, грязная шлюха?!
   - Догадалась? О чем же ты догадалась?
   - Я знаю, кто его отец!
   Эла попятилась.
   - Его отец? Что ты о нем знаешь?
   - Солдат? Ты говорила, простой солдат? Здорово придумано, правда? Мы все думали, что солдат было много, только ты знала, какой из них именно отец твоего ублюдка! Но такой позор был лучше правды, верно? Ты не хотела, чтобы мы знали правду, да? Потому что правда была куда как хуже!
   - Правда? Да какую ты вообще можешь знать правду!
   - Сначала я не догадывалась, да и как я могла догадываться! Капеллан помог мне понять все. И как же я, порядочная женщина, могла даже представить себе такое! И как я могла представить, что моя возлюбленная племянница не только выносила ублюдка, но что этот ублюдок - сын ее родного брата!
   Наступила мертвая тишина.
   В наступившей тишине руки Умбекки соскользнули с ворота платья Элы. Она чуть не оторвала горностаевую оторочку. Эла отшатнулась. Лицо ее сковал страх.
   У Нирри отвисла челюсть. Она была готова упасть в обморок. Тихо, почти бесшумно, отъехала в сторону панель в стене.
   Оттуда, с трудом держась на ногах, вышел Тор.
   Он шел, завернувшись в одеяло. Одеяло сползло с его плеч и...
   Тор был одет в костюм Арлекина.
   Побагровевшая физиономия Умбекки вдруг мертвенно побледнела.
   - Вы ошибаетесь, тетя, - мягко проговорил Тор. - Я люблю мою сестру, но я не был ее любовником. Вы называли ее шлюхой, развратницей. Падшей женщиной. О моя бедная, глупая тетушка!
   - О Тор, Тор! - прошептала Умбекка. Она почти не слушала племянника. Как зачарованная, она шагнула к нему, протянула руки так, словно готова была обнять его, но тут же отдернула руки и закрыла ими лицо. Покачнулась, едва удержалась на ногах. - О чем он говорит? - бормотала она. - О чем он?
   - Ведь ты ничего не понимала, тетя, верно? - усмехнулся Тор. Голос его звучал нежно, тихо, почти невесомо. Он указал на Сайласа Вольверона. Тот встал и отошел к окну, где и стоял сейчас, опираясь на посох и склонив голову в печали. - Ты полагала, что проповедник Вольверон доставляет в замок секретные донесения, поэтому выдала его. Ты ошиблась. Он действительно приходил в замок во время Осады. Но зачем он приходил? Он приходил для того, чтобы освятить брачную церемонию. Он пришел для того, чтобы соединить брачными узами мою сестру и ее возлюбленного.
   - Ч-что? - задыхаясь, вымолвила Умбекка.
   - Тор... - вмешалась в разговор Эла. Она дрожала так сильно, что казалось, вот-вот упадет.
   - Сестра, она должна узнать правду. Наша тетя - простая, не очень умная женщина, но я знаю, что в сердце ее есть доброта. И только в том случае, если она узнает правду, мы сможем призвать ее к исполнению высшего долга, от которого она по глупости своей и по неведению отказалась.
   Теперь Умбекка смотрела на племянника изумленно. А Тор буквально сверлил ее взглядом.
   - Милая тетя, - сказал Тор. - Джем - не бастард. Отцом мальчика был не простой солдат и не я. Моя сестра была и осталась добродетельной женщиной. Она хранила свою добродетель ради самого благородного, самого возвышенного из ухажеров.
   Тор все время говорил тихо, теперь же он шагнул ближе к тетке и перешел на шепот:
   - Тетя, вы называли мою сестру шлюхой, но это обвинение вы бросали не кому-нибудь, а вдовствующей королеве. Да, тетя. Джемэни - сын Эджарда Алого. Он законный наследник престола нашего королевства!
   Тор покачнулся и с трудом удержался на ногах.
   - Нет! - завопила Умбекка и отвернулась. Тор покачнулся еще сильнее, но подбежавшая Нирри успела подхватить его.
   В дверь тихо, вежливо постучали.
   Прибыла карета Умбекки.
   ГЛАВА 66
   ПЯТЕРО ИЗ ИРИОНА
   - Но... это возмутительно! - шептал Морвен. - Пятеро! Пятеро невинных людей! Да, они ваганы, но все же... существуют же принципы справедливости!
   Крам тяжко вздохнул. Его товарищ в последнее время повторялся. Замыкая цепь гвардейцев, двое молодых синемундирников плелись по размытой аллее к ваганскому табору. Они уже ходили по этой дороге - в тот раз, когда их посылали в табор на разведку. Но тогда было тепло и солнечно, и они ходили вдвоем. А сегодня их впервые отправили патрулировать табор - и так-то дельце противнее не придумаешь, а тут еще у Морвена вдруг совесть заговорила!
   - Вспомним хотя бы "Дискурс о свободе" Витония. Эпистола третья: "правление может осуществлять лишь жезл справедливости, и двигать этим жезлом должно лишь милосердие"... Ради чего написано это великим философом, если мы должны присутствовать при...
   - Морви! - прошипел Крам.
   - Что?
   - Заткнись!
   Крам злился. Справедливость? Милосердие? Раньше о подобных вещах его напарник как-то не очень задумывался. Если Морвен не стоял на посту, во время казней на лужайке он сидел себе в казарме да книжечки почитывал. Он только о своих книжках и думал. Вот теперь начитался про свободу и справедливость - и думает, что до него об этом никто не думал, что он, видите ли, первый додумался.
   Ну, или один из немногих.
   Но Морвен не удержался и добавил:
   - А если вспомнить о великих "Рассуждениях о власти" Джеландра. Д-да, о той самой его речи, которая содержит великую цензуру!
   - Эй, вы! Не сбивайтесь с шага! - рявкнул сержант Банч.
   У сержанта настроение было препаршивое. Обстановка в деревне накалялась. И раньше уже были разговоры о том, что табор следует окружить. Может быть, как раз этим сейчас и придется заняться. Работенка не из приятных. А не будь ваганов, кого бы тогда ненавидели местные жители? Правильно, синемундирников! Банч искренне надеялся, что этими пятью дело и кончится.
   Пятью ваганами и девчонкой.
   Морвен и Крам молча маршировали. По бокам больно лупили тяжеленные мушкеты. Через некоторое время Морвена снова прорвало:
   - Не понимаю, как такое может быть позволено, Крам. Командор образованный человек. Он учился вместе с профессором Мерколи! Наверняка он читал... Крам, а как ты думаешь, он знает, что происходит, или...
   - Морви, а как же ему не знать! Он сам и приказал, тупица ты эдакий!
   - Что?
   - Эй, вы, заткнитесь! - проревел сержант Банч.
   За поворотом открылся вид на табор ваганов - вид, надо сказать, весьма плачевный. Завидев солдат, какой-то малыш горько заплакал. Снова пошел дождь.
   Морвен с горечью проговорил:
   - Просто не понимаю, как ты можешь называть меня тупицей, Крам. Если кто-то из нас двоих тупица, так это ты. Что ты умеешь? Только исполнять приказы и не задавать никаких вопросов? Разве это не типично для военных? А ты никогда не слышал такого слова "взаимосвязь".
   - Морви, помолчал бы ты лучше со своими словечками...
   Впереди сержант Банч уже отбирал ваганов-изменников, которым суждено было болтаться на виселице в качестве сообщников Каты. Крам предполагал, что ваганы будут сопротивляться. Что, может быть, солдатам придется открыть огонь. Но все прошло проще простого. Ваганы покорно пошли с ними. У Крама вдруг противно засосало под ложечкой. Он вспомнил тот день, когда они с Морвеном явились в табор на разведку, вспомнил ваганские ярмарки своего детства. Ему хотелось взбунтоваться, но он только сглотнул подступивший к горлу ком.
   - Ты в политике слабо разбираешься, Морви, да? Ты меня тупицей назвал? Это правда, я таких умных книжек, как ты, не читал. А как бы я их прочесть смог? Таких, как я, читать не учат. Только ты не забывай, я родом из Варля. Я всякое уже повидал, Морви. И я ой как хорошо понимаю, о чем думает твой драгоценный командор. Вчера кто-то взорвал храм. Кто это сделал? Кто знает? Ты бы целый сезон гадал да прикидывал. Только ни хрена бы не выяснил. Но кого-то наказать нужно, верно?
   Морвен остолбенело переспросил:
   - Кого-то?
   Ваганов заковали в цепи, нацепили кандалы на запястья, на шеи железные обручи. Теперь патрулю предстояло отвести их на лужайку. Крам уже пошел маршевым шагом, когда Морвен поймал его за руку и прошептал:
   - Кого-то. То есть - кого угодно? Любого?
   Казалось, он до сих пор не в силах в это поверить.
   Крам пожал плечами:
   - Это же политика.
   Он вырвал руку. Ему не хотелось больше говорить. Бедняга Морви! Краму вдруг стало ужасно жалко товарища. Учился бы в своем университете...
   Морвен стоял с отвисшей челюстью. Он не в силах был шевелиться. С ним что-то происходило.
   - Морви, ты что! - поторопил товарища Крам. - Давай пристраивайся, шагай в ногу!
   Но тут случилось нечто ужасное. Морвен давно подозревал, что королевство Эджландия утопает во зле. Он догадывался и о том, что он, Плез Морвен, стал орудием этого зла. Но до сих пор "зло" все-таки оставалось для него абстрактным, книжным понятием. Теперь оно стало ощутимо. Слезы брызнули из его глаз, когда он проводил взглядом закованных в кандалы ваганов. Морвен упал на колени в грязь. Молитвенно сжал руки, отчаянно уставился в зловеще серое небо. Воспоминания детства захлестнули его, и ему показалось, будто он стоит на коленях в главном храме Агониса и произносит искреннейшую из молитв тех дней, когда вера его была проста и сильна.
   - Благословенный бог Агонис, прости меня, прости меня...
   - Морви, хватит тебе, перестань, - испуганно увещевал друга Крам.
   Слишком поздно.
   - Эй, ты! Рекрут Морвен! - рявкнул сержант Банч. Неприятностей для одного дня ему уже хватило - через край. Он гневно протопал по слякоти и изо всех сил въехал носком сапога молодому солдату под ребра. Морвен согнулся и, рыдая, упал на землю. Да что он, сосунок, сбрендил, что ли? Чем образованней, тем хлопот с ними больше!
   - Давай, дурак, поднимайся! Чего это в грязи поваляться надумал?
   Крам, не мигая, смотрел на Морвена. Лицо его побелело от страха. Дождь зарядил сильнее.
   Умбекка совладала с собой. Наконец ей это удалось. Колеса кареты грохотали по склону скалы, а она еще долго содрогалась при воспоминании о том, что ей довелось пережить. А стражник что-нибудь заметил? Если да, что же ей теперь делать? Как быть?
   - Подумать только, а ведь совсем недавно она была так счастлива!
   Конечно, она не поверила ни единому слову Тора. Мальчишка во все времена был обманщиком и предателем и выдумал все это, чтобы скрыть постыдную правду. И потом, он явно утратил рассудок. И все же... каким он был когда-то красавчиком! Как обожала его Умбекка!
   Это Эла испортила его, она его совратила - уж в этом можно было не сомневаться. Да, Умбекка все понимала. Эла утащила брата на позорную дорожку инцеста. А потом... дальше - хуже, и в конце концов мальчишка утратил последние остатки порядочности и добродетели.
   Эла была больна.
   Эла была безумна.
   От нее весь мир мог заразиться безумием.
   Умбекка согнулась, застонав, как от боли. До сих пор она не понимала, как глубока ее неприязнь к племяннице, как она ненавидит ее безумие, ее слабость.
   И вдруг Умбекку охватило нестерпимое желание. О, с какой радостью она била бы Элу, она бы насмерть ее забила. Умбекка была в отчаянии от того, что этому ее желанию, судя по всему, не дано было осуществиться.
   Джем летел.
   Выбравшись на волю из главной башни, из ее коридоров и низко нависших арок, он резко взмыл в тусклое, промокшее от дождя небо. Крепко сжимая в руке кристалл, Джем видел внизу замок, повозки, лошадей, крыши казарм, кабачки и кочаны капусты на грядках около кухни, гусей и свиней во дворе. Все выше и выше поднимался Джем. Он парил в вышине над развевающимися на крепостной стене флагами, дозорными и башнями с пустыми глазницами бойниц. Взгляд его скользнул по перекидному мостику, по рву, окружавшему стену. Он смотрел на белые вершины гор, занавешенные облаками, на домишки и поля лежащей в низине деревушки.
   Он ощущал себя необыкновенно могущественным и бессильным.
   Там, в материнской спальне, невидимый для всех, Джем парил под потолком. В душе его царил восторг. Он чувствовал себя одним из богов из Царства Вечности, глядящим с высоты на падший мир. Оставаясь невидимым, видеть других - в этом было могущество. Джему казалось, что если он до боли наморщит лоб, прищурится как следует, то сумеет даже прочесть мысли окружающих, способные бросить в дрожь своей обнаженной правдивостью.
   Это было могущество. Это было знание.
   Но он только и мог - смотреть и видеть. Снова и снова его тетка оскорбляла, поносила старика Вольверона и Элу. И Джему все время хотелось броситься на противную толстуху. Ударить ее по лицу. Врезать по зубам. Лупить ее по жирным ягодицам. Он был готов упасть вниз камнем и повалить тетку на пол.
   Но он не мог даже прикоснуться к ней. Темная аура прятала Джема, позволяла ему парить в воздухе, но обрекала его на вечное одиночество.
   Поэтому всякий раз, когда с губ его тетки срывалось очередное оскорбление, всякий раз, когда взрывалась возмущением мать, Джему казалось, что до него долетают пульсирующие волны, но не более того. Он выпадал не только из пространства, но и из времени, и как бы не присутствовал в комнате матери по-настоящему.
   Джем мчался по небу.
   Бух!
   Сигнал.
   Команда.
   Выстрел из пушки, послышавшийся со стороны лужайки, вернул Джема в настоящее. Он расслышал бой барабанов. Глядя с огромной высоты, он рассмотрел тусклую толпу, собиравшуюся около виселиц, и выстроившихся шеренгами синемундирников. Солнце давно закатилось - вот-вот должно было стемнеть. Били и били обезумевшие барабаны. Они умолкнут лишь тогда, когда закончится казнь.
   Они утихнут только тогда, когда Ката будет мертва.
   Ужас и тоска смешались в разуме Джема. Он стремился опуститься ниже, еще ниже. Он хотел догнать мать. Сейчас ему казалось, что теперь только мать и притягивает его к земле. Не будь ее, он бы парил в небесах вечно. Улетел бы за горы, где небо высокое и чистое, и никогда не вернулся бы назад.
   Джем увидел мать.
   Ярким алым пятном горела ее мантия. Она стояла во весь рост в повозке Стефеля, ухватившись одной рукой за бортик, а другой яростно размахивала, поторапливая возницу. Рядом с ней стоял в развевающемся балахоне старик Вольверон. Позади них повозка была завалена мятой соломой и пустыми бутылками. Здесь уже много сезонов коротал ночи Стефель. А сейчас Стефель остервенело размахивал бичом, немилосердно погоняя старую серую лошаденку. Нирри оставили в замке ухаживать за Тором.
   Прогремев колесами по подъемному мостику, повозка, столь же обшарпанная, как и возница, понеслась вниз по склону. Казалось, она может перевернуться или развалиться на части в любое мгновение. Повозка подпрыгивала на ухабах, и просто удивительно, как она не свалилась в пропасть.
   Мать Джема, казалось, ведет в бой колесницу. Только теперь в алой мантии она стала похожей на героиню, готовую, наконец, излить долго копившийся гнев, силы, страсть, гордость.
   До деревни оставалось совсем немного. Отчаянно разрывая воздух, Джем смотрел по сторонам. Желтые черепичные крыши. Вот - Цветущий Домик, а вон "Ленивый тигр", а вон чисто вымытые, сверкающие стекла "Зеленой комнаты" штаба командора. Джем видел кладбище и Диколесье, стриженый сад около проповедницкой, груду белого мрамора на месте храма и черный провал в самой середине развалин. На миг он как бы снова услышал грохот взрыва и наполнился могуществом того, что ему удалось совершить.
   Бух!
   Вдовствующая королева стояла на боевой колеснице. Она торопилась на бой за своего короля, и сердце ее было преисполнено гордости, а с губ ее была готова сорваться песня. Они запели все вместе - и даже старик Вольверон, но Джем не сразу разобрал слова песни, а только тогда, когда сумел, наконец, опуститься пониже. Они пели старую боевую песню времен Осады. Ее сочинили в те времена, когда некоторые верили, что синемундирников еще можно изгнать из Эджландии.
   Люди, забудьте страданья и боль!
   С нами навеки великий король!
   К нам он вернется, разгонит врагов!
   Алые флаги заплещутся вновь.
   Эджард Алый...
   Эджард Алый...
   Медленный, ползучий ужас подобрался к сердцу Джема. Его мать сошла с ума! От стыда Джем стал алым, как плащ матери. Сказались годы злоупотребления снотворным зельем. Она не могла спасти Кату. Она и себя не смогла бы спасти.
   Снова зарядил дождь, Джем перестал видеть происходящее внизу четко. Он закрыл глаза. Его вертело в ставшем вдруг странно светлом воздухе. Били и били внизу барабаны. Но они могли поведать Джему обо всем, что происходило сейчас внизу. Он не знал, что еще через несколько мгновений воздух над лужайкой заполнится булыжниками и кирпичами, что там будут метаться люди, что лужайка огласится сотнями криков и выстрелов, и что одетые в яркое платье люди на лужайке отчаянно бросятся на защиту своей свободы.
   Кристалл Короса сиял в руке юноши и озарял своими лучами разворачивавшееся внизу зрелище.
   Потом, по прошествии времени, никто не мог с точностью определить, когда именно начался ваганский мятеж. Событие это оказалось столь неожиданным, что осталось необъяснимым Никто - ни Вильдроп, ни солдаты-синемундирники, даже деревенские жители, - никто не верил в то, что храм взорвали ваганы. Ваганы и Ката - грязная маленькая полукровка - были всего лишь козлами отпущения, это понимали все. Наполовину взбудораженный, наполовину возмущенный, Ирион был готов к тому, чтобы посмотреть, как их казнят. О справедливости речи не было. Казнь должна была носить ритуальный характер. Но, в конце концов, казнимые были только ваганами.
   Во все времена ваганы были самым презираемым народом на свете. После этого дня им суждено было остаться презренными. Страдать они будут еще сильнее, чем прежде. Но воспоминания об этом дне, когда они все как один поднялись на защиту своей свободы, будут жить в их памяти. Слухи о том, что произошло в тот день, разлетятся по долинам, и что-то переменится в сердце каждого из ваганов. Этот день, который впоследствии назовут Ирионским Днем, останется в летописях, песнях и снах - останется знаком того, что несправедливость и угнетение не могут длиться вечно, что со временем им придет конец, и дети Короса станут свободны.
   Некоторые говорили, будто бы бунт начали приговоренные к казни. Пятерых ваганов держали до казни в палатке около эшафота. Видимо, нужно было получше за ними следить. Некоторые вообще говорили, что один из синемундирников уснул. Позднее дело должно быть расследовано со всей придирчивостью. Как уж это могло случиться - этого никто не понимал, но выходило так, будто один из приговоренных взял да и снял с себя цепи, после чего быстро освободил остальных. А потом эти пятеро - "Пятеро из Ириона", так их будут звать в будущем - выбрались из палатки и за считанные мгновения обезоружили охранников.
   Вроде бы от "пятерых" тогда исходила какая-то странная сила. Позже кое-кто утверждал, что от них вроде бы даже исходило какое-то лиловое сияние, но что это мог быть за свет - этого очевидцы объяснить не могли.
   Такова была одна из версий о том, как начался мятеж. Другие рассказывали о шайках ваганов, которые под вечер собрались вокруг лужайки. Вскоре туда прибыли все ваганы из табора. Деревенские жители волновались, волновались и синемундирники. Такого оборота дел никто не ожидал. Ваганы никогда не приходили смотреть на казни. Но с другой стороны, до комендантского часа оставалось еще порядочно времени. "Они же не делали ничего предосудительного", - бубнил потом сержант Банч. Но это не могло служить оправданием. В конце концов, если разобраться, ваганы и раньше ничего предосудительного не делали.