Арно Сергей. Живодерня

   Приезжие взяли такси и уехали в сторону города.
   – За ними, командир? – спросил Артем.
   – Нет, погоди немного. Я скажу.
   Выждав несколько минут, поехали за ними вслед.
   – Не торопись, – сказал Сергей.-Посмотрим, не увязался ли кто.
   Пару "увязавшихся" сзади машин пропустили.
   – Вроде чисто, командир.
   – Ну, ты все равно не гони: теперь нам спешить некуда.
   Пулковское шоссе пролегало среди живописных пейзажей. День обещал быть жарким. Илья, развалившись на заднем сиденье, обдуваемый ветерком, смотрел в окошко. Для удобства очки он поднял на платок, как носят модницы, и похож был на иностранную старуху на отдыхе.
   – Ты, Илья, здорово на бабку похож, – похвалил Артем, глядя на него в зеркальце.
   – Если бы еще пенсию платили, – вздохнул Илья.
   Вдали показались здания новостроек.
   – У памятника останови.
   Илья еще в первый раз обратил внимание на громадный мемориал, посвященный блокаде Ленинграда.
   – Мы с Ильей здесь выйдем, а ты, Артем, подожди их у гостиницы. Отвезешь, куда скажут. Спасибо тебе.
   – Не стоит, командир, главное – одевайся соответственно погоде. А будет жарко, вспотеешь – звони.
   Артем махнул им на прощание рукой, машина отъехала.
   – Не забывай о своем внешнем виде, – напомнил Сергей.
   Илья тут же согнулся в поясе. Сергей опустил на нос ему очки.
   Трое прибывших из КНР китайцев обнаружились внутри мемориала, кроме них там никого не было. Они с любопытством оглядывали памятник, но, увидев двух старух, пошли им навстречу. Почтительно сложив руки, они поклонились Сергею и Илье. Сергей сделал то же, Илья, не зная, как себя вести, кивнул. Сергей произнес несколько фраз на китайском языке, китайцы, улыбаясь, закивали в ответ; потом он указал на Илью – они снова закивали.
   Ничего не понимая из разговора, Илья разглядывал их внешность: все трое были коротко подстрижены, подтянутые и стройные, они держали спины так же прямо, как Сергей до перевоплощения в старуху, и, хотя лица их были действительно очень похожи между собой для европейского взгляда, Илья смог-таки разобрать, что китаец среднего роста значительно старше двух своих товарищей, желтое загорелое лицо его пересекали глубокие морщины. К этому китайцу Сергей относился особенно почтительно. Сергей бегло говорил на китайском языке, иногда только приостанавливаясь, словно подбирая в памяти нужные слова.
   Взгляд китайца преклонных лет был проницательным, и Илье казалось, что видит китаец его насквозь; и веяло от этих людей какой-то чуждой могучей силой.
   Сначала говорил Сергей, потом старший китаец задавал ему вопросы. Сергей отвечал. Достав из кармана конверт, протянул старшему. Тот взял его и быстро спрятал.
   Беседа продолжалась не более десяти минут, после чего китайцы поклонились им и ушли.
   – И нам пора, – сказал Сергей.
   Илья поверх очков взглянул на друга.
   – У тебя даже глаза сузились, – заметил он.
   – Это неудивительно, ведь я прожил в Китае семь лет и это мои братья.
   Две престарелые женщины, выйдя из мемориального комплекса жертвам блокадного Ленинграда и перейдя площадь, зашли за Пулковскую гостиницу и, поплутав между домами и разыскав несломанную скамейку, уселись на нее ветхими задами погреть на солнышке свои старые, больные кости.
   – Ну вот, Илья, теперь я могу рассказать тебе все, – начал Сергей задумчиво. – Я уже говорил тебе о моем отце, по образованию он был востоковедом. В возрасте тридцати девяти лет сбылась его мечта – он был направлен консулом в Китайскую Народную Республику. Мне тогда исполнилось семь лет. Мать моя уже была тяжело больна, и отец надеялся на древнюю китайскую медицину; но и она оказалась бессильна. По приезде в Китай, через два месяца, мать умерла, и мы остались одни. Отец мой был в великом горе. С одной стороны – сбылась его мечта, а с другой – он потерял самого дорогого человека. С тех пор свою любовь и заботы он обрушил на меня, замешав их на давнишней любви к Китаю. Он стал воспитывать меня в аскетичном китайском духе, прививая мне азы их культуры, обучая языку. За год, по манерам и знанию обычаев, я превратился в настоящего китайчонка. И отец сделал по тем временам странный и опасный для его карьеры поступок: он отдал меня на воспитание в буддийский монастырь. Если бы это дошло до его начальства, он в два счета мог бы потерять должность. Но слишком велика была его любовь к Китаю. Один из немногих древних монастырей, сохранившихся и действующих в этой стране, монастырь Хаймань был основан в правление династии Чи в тринадцатом веке. Вдалеке от населенных пунктов, затерянный в чащах самых лесистых центральных районов Китая, монастырь, оторванный от цивилизации, жил своей жизнью на протяжении семи веков своего существования. Время здесь стояло на месте, законы и ритуалы выполнялись неукоснительно. Я помню первое свое впечатление. Монастырь располагался возле удивительной красоты озера, рядом с бамбуковой рощей; потом я много раз прятался в ее зарослях от дождя, там было уютно и темно… Монастырь Хаймань не так известен, как Шао-Линь. В нем были более мягкие порядки, но развитию души и тела там уделялось не меньше внимания. Когда отец отдал меня в монастырь, мне было восемь, и суждено мне было провести в нем семь долгих лет. Это были самые трудные, но и самые светлые годы моей жизни. Там я сформировался и открыл в себе все, чтобы стать человеком. Я с рвением постигал науки и военные искусства, которым там уделялось много времени. Если я говорю, что для совершенствования в монастыре уделялось много времени, то я говорю неверно: для совершенствования там уделялось все время – когда ешь и отдыхаешь… даже во сне ты должен был контролировать себя и ситуацию вокруг себя, этому учились специально. Военному искусству выживания наравне со взрослыми учили маленьких детей. Это, конечно, было нелегкое учение. Но самым главным было искусство побеждать – побеждать себя, побеждать противника. Все эти семь лет я не видел отца, да и никого, кто знал бы по-русски хоть одно слово. Поэтому, когда отец забрал меня сначала в консульство в Шанхае, а потом в Ленинград, это было для меня шоком. Не стоит говорить, что я практически совсем забыл русский язык. Каждый день я вставал в пять часов утра и старался вести привычный монашеский образ жизни. Отцу пришлось нанять учителей, и они принялись старательно вбивать в голову пятнадцатилетнего подростка все знания, которые я недополучил в монастыре, но необходимые для жизни в цивилизации. Я постигал знания с удивительной легкостью и простотой. Концентрация внимания, которой обучили меня в монастыре, помогала мне в этом; и за два года я прошел курс десятилетнего образования. А те знания, которые я получил в монастыре, остались со мной на всю жизнь. Но самое главное впереди. Через год после моего поступления в монастырь в Хаймане произошло ужасное происшествие, потрясшее устои монастыря и приведшее в изумление всех монахов – убийство настоятеля Шунсу и двух братьев. Это было первое убийство более чем за семь веков существования монастыря. Убийцей был монах по имени Цунь. Я помню его лицо. Почему-то оно отпечаталось в моей детской памяти. Тогда ему было двадцать лет, и он ничем не отличался от братьев. Потом много говорили об этом происшествии, не понимая, почему человек, уже достигший высшей ступени воина, встает на путь тьмы. Кроме убийства Цунь совершил еще один не менее гнусный поступок: он украл из храма святыню монастыря, его первооснову – золотую статую Будды. За Цунем пустились в погоню. Но он был хитер как лис. Статуя была слишком велика и, поняв, что с ней ему не уйти, Цунь отрубил у Будды голову – бесценную голову с рубиновыми глазами – и бежал, унося ее с собой. Месяц он петлял по лесам и болотам, месяц гнались за ним по пятам, но не догнали. Туловище Будды было найдено и водружено в храм. Там оно стоит и по сей день как напоминание о зле мира. Но братья поклялись отомстить Цуню. С тех пор, вот уже более двадцати лет, братья ищут его по свету. Дважды, в Америке и Бразилии, удавалось напасть на его след, но хитрый Цунь уходил от возмездия. В Шанхае он содержал публичный дом, в Америке возглавлял синдикат по торговле наркотиками, в Латинской Америке торговал оружием и женщинами… За ним тянется вереница кровавых убийств. Десятки, сотни нераскрытых преступлений во многих странах мира на его черной совести. Интерпол безрезультатно гоняется за ним уже многие годы. На основании их материалов создается впечатление, будто это не один человек, а несколько. Все действия его стремительны, он одновременно руководит несколькими убийствами. Многие нераскрытые нашумевшие преступления века приписываются ему. Человек этот, в монастыре Хаймань носивший имя Цунь, и есть уже заочно знакомый тебе Китаец.
   – Китаец?.. – повторил Илья.
   – Да. И Свинцов ничуть не преувеличил его опасность, а скорее преуменьшил: он знает о его злодеяниях далеко не все.
   – И что же теперь? – тихо проговорил Илья. Он был сильно напуган – рассказ Сергея ужаснул его.
   – А теперь уже все просто, – сказал Сергей со спокойной улыбкой. – Самое главное увидеть врага и назвать его по имени – нельзя воевать с тенью. Я узнал Цуня. Теперь он нам не страшен: в темноте с врагом биться намного труднее, чем при свете дня. Когда Свинцов сказал о татуировке на теле Китайца, я сразу подумал о Цуне. Все последующие поколения монахов воспитывались так, чтобы они запомнили это имя, и я запомнил его с детства. Дело в том, что только в монастыре Хаймань братьям делается татуировка в виде семилапого тарантула. В документах, которые Свинцов получил от Интерпола, говорилось как раз о такой наколке на левой лопатке Китайца. После этого я написал письмо в Хаймань с сообщением, что Цунь обнаружен, и сегодня мы встретили "ангелов смерти", его смерти. Им поручено совершить правосудие. Лу и Ван исполнят клятву… или умрут. Каждый из них стоит многих воинов. Они достигли высшей ступени и практически неуязвимы, с ними прибыл сам уважаемый мудрейший Ванх, друг моего отца. Благодаря ему меня взяли на воспитание в монастырь. Он носит имя Желтого Дракона, и нет выше этого имени. Ванх будет руководить воинами света. Говорят, что человек, достигший высшей ступени воина, может проходить сквозь стены и делаться невидимым. Я думаю, это правда.
   – А ты не достиг высшей ступени? – спросил Илья.
   – Я только подошел к началу самосовершенствования. Я так и остался на уровне ребенка, каким пришел в Хаймань.
   – Значит, это супермены.
   – Нет, они достигли высот в развитии духа и тела, они выше суперменов, они неуязвимы. Они Воины Света высшей ступени.
   – Да-а! – восторженно выдохнул Илья.
   – Я думаю, что ты должен знать все,-продолжал Сергей. – В конверте, который я вручил мудрейшему Ванху, содержались ксерокопии документов, полученных Свинцовым от Интерпола, адреса, по которым предположительно может находиться Китаец, и прочие сведения, которые нам известны о нем. Связываться мы будем через тайник на Пушкинской, десять. Мой телефон может прослушиваться. Я постарался все предусмотреть. Ну а теперь нам пора. Надеюсь, Карина не стала вламываться к нам в комнату.
   – Зря надеешься, – грустно вздохнул Илья.
   Две скрюченные старухи, наболтавшись вволю, поднялись со скамейки и пошаркали к остановке троллейбуса.
   Через полчаса Сергей с Ильей уже подходили к дому. На другой стороне улицы стояла "скорая". Двое знакомых санитаров бесцеремонно обыскивали растерянного и перепуганного мужчину в белом сомбрэро. Мужчина что-то лопотал на иностранном языке.
   – Ты иностранцем-то не прикидывайся, – зло говорил здоровенный санитар. – Знаем мы таких иностранцев. Бритву-то куда спрятал, гад?..
   – Ну? Где бритва-то?! – поддержал другой, обследуя гражданина.
   Иностранный гражданин никак не мог понять, какую такую "бритву" от него требуют, полагая, вероятно, что в России так принято и что врачи обследуют его здоровье. Так называемое всеобщее врачебное обследование, что-то наподобие электрификации всей страны.
   Старухи прошаркали мимо и вошли в парадную.
   – Чего это они, районом ошиблись, что ли? – пробурчал Илья, поднимаясь по лестнице. – Или теперь по всему городу за призраком Парикмахера гоняются?
   Переодевшись в чердачном помещении и приняв свой обычный облик, друзья припрятали старушечьи наряды, тихонечко спустились по лестнице и, открыв дверь, бесшумно вошли в квартиру.
   Карину с Басурманом они застали за завтраком. Карина заговорщически подмигнула им, намекая на какие-то свои догадки. Догадывалась она правильно, потому что в последующей своей болтовне ни разу не скомпрометировала их словесно. Илья все время поглядывал на нее с подозрением, ожидая какой-нибудь незапланированной выходки. Но все обошлось.
   После завтрака решили ехать в нотариальную контору, чтобы решить дело с документами, требующимися Карине для поездки в Гвинею, и провели там полдня. Сергей остался дома.
   Карина вела себя подозрительно, но только один раз у самой конторы она, крепко взяв Илью под руку, жарко шепнула на ухо:
   – Скажи, только честно. Между нами, мальчиками, говоря, за вами следят?
   – Да с чего ты взяла?! – воскликнул Илья, поглядев на нее ясными и честными глазами.
   Но Карина всегда чувствовала, когда Илья говорит неправду (это в свое время сильно портило его семейную жизнь). Больше с расспросами она не приставала, изъявив желание первым же поездом уехать в Новгород, поэтому после получения бумаги они с Басурманом отбыли на вокзал за билетами; вещи их пока что остались у Сергея.
   Узнав, что Карина с женихом уезжают, Сергей, как показалось Илье, огорчился.
   – Ну и хорошо, – сказал Сергей.-Теперь хоть болтать никто не будет.
   Хотя Илья видел по глазам, что он так не думает.
   Карина с Басурманом вернулись спустя четыре часа, сообщив, что поезд отправляется через полтора часа и они еще успеют попить чаю.
   Илья был удивлен удрученным состоянием своего друга. Он подозрительно поглядывал на него во время чаепития и, действительно, видел тоску в его взоре.
   Расцеловав их обоих на прощание, Карина, категорически отказавшись ехать на машине Сергея, в сопровождении Басурмана ушла.
   – Я таких женщин не встречал, – сказал Сергей, когда они остались одни. – А какой бюст!.. Ах! Пойду-ка я потренируюсь…
   Вплоть до самой ночи Сергей без устали мутузил "грушу"… и глубоко вздыхал.
   Утро следующего дня провели дома. Сергей все записывал что-то на магнитофон. После обеда он написал Илье на листке бумаги, что им нужно уходить. После этого они, сняв обувь, тихонечко вышли из квартиры, ботинки надели на лестнице. Перед уходом Сергей включил магнитофонную запись их утренних бесед, чтобы создать у наблюдателей впечатление, что они сидят дома. А вместо этого друзья поднялись на чердак и, переодевшись в старух, преспокойненько поехали по своим делам.
   А дела у них были на Пушкинской, десять. Там находился дом, в котором располагались художественные мастерские, самодеятельные театры и много всякой культурной и не очень культурной всячины. Во дворе этого дома был тайник, посредством которого Сергей договорился общаться с братьями. Сергей хотел показать его Илье, чтобы в случае чего он самостоятельно мог связаться с Воинами Света.
   Дом находился невдалеке от памятника Пушкину. Вся стена подворотни пестрела плакатами и объявлениями. Сам двор был мрачный, даже, наверное, еще более мрачный, чем прочие петербургские дворы; тем более странными были рисунки, нанесенные на почернелые от времени стены. Яркой, бьющей по глазам масляной краской, насколько доставало человеческого роста, стены были разрисованы; разрисованы были и урна, и колесо, валявшееся в углу, и водосточные трубы…
   И хранил дом в своем чреве много всего… И если, не убоявшись страшного вида лестниц, подняться по любой из них и постучать в случайно выбранную дверь, то можно очутиться на выставке художника или на театральном представлении, попасть в редакцию журнала или провалиться в подвал сквозь прогнивший пол квартиры на груду кирпичей, угодить на перформэнс (представление со столь же мутным содержанием, как и название) или быть убитым отслоившимся от потолка пластом штукатурки… А штукатурка отслаивается здесь такими громадными пластами, каких не найти нигде в городе да и, пожалуй, в мире. На этих лестницах и в квартирах можно встретить еле держащегося на худых ногах недоевшего художника, рок-певца, писателя или косматого мужчину с топором… Но не пугайтесь: это дух, и топор в его руке не более чем астральный фантом. Это блуждает по дому призрак страшного злодея уже Бог знает сколько лет. Многим встречается он, особенно по ночам. Но это особая история, о ней – как-нибудь потом.
   Из этого большого двора подворотня вела в другой полудворик, еще более жуткого и мрачного вида, с помойкой, заваленной с верхом; посредине останки машины, над которыми успели надругаться забредшие сюда нетерпеливые алкаши и гулящие собаки. Двор был закоулист, кривобок и замусорен всем чем попало. Стены его тоже с шизофренической настойчивостью были разрисованы неизвестным художником. И, казалось бы, все – мрачнее, грязнее и гаже быть уже не может… Ан нет! Из этого дворика был вход в другой!..
   И все эти удивительных цветов, но неясного, как сон, содержания фрески выглядели парадоксально со всем обликом мрачных, закоулистых дворов Пушкинской, десять. Как будто оказался в душе шизофреника… и тут включили свет…
   И интересно, и страшно, и непонятно…
   В мрачный второй двор кто-то завез и бросил в углу солдатскую походную кухню с двумя котлами. В одном из этих котлов и был устроен тайник. Уж наверняка никому бы ни за что не пришло в голову, что там можно что-нибудь прятать.
   Оглядевшись по сторонам, Сергей поднялся на приступочек кухни и засунул руку в правый бак. Некоторое время он на ощупь шебаршил там. Илья в это время стоял на стреме, следя, чтобы кто-нибудь неожиданно не появился во дворе. Сергей вынул руку и, потерев пальцы один о другой, понюхал.
   – Фу-ты, кошки, наверное. – Снова сунув руку в бак, поискал там и, наконец, достал детский пенал.-Ну, вот он. Уходим.
   Держа в одной руке пенал, другой опираясь на инвалидную палку, он пошел вон со двора. Илья последовал за ним.
   На лавочке возле памятника Пушкину Сергей извлек из пенала записку на китайском языке. В ней было всего несколько строк, но они очень обрадовали Сергея.
   – Ну вот и славненько, – потирал он руки. – Просто даже чудесненько!
   – Ну что, что там? – приставал не знавший китайской грамоты Илья.
   – Все чудесненько выходит. Они уже напали на его след. Я же говорил, что это воины высшей ступени и против них никто не устоит. Что им какой-то Китаец?
   – Ну, Китаец тоже не хухры-мухры, – почему-то обиделся за Китайца Илья.
   – Да нет, видишь ли, Илья, это раньше Китаец представлял реальную опасность. Но теперь, когда братья вышли на его след, считай, что Китаец уже, что характерно, покойник.
   – Еще не покойник. У него, между прочим, тоже ребята не промах – у всех пистолеты.
   – Пойми, это воины высшей ступени. Они презирают смерть – страдания только укрепляют их дух. Жизнь для них не стоит ничего. Они примут смерть с радостью, если она будет ради великого дела.
   – А это дело, уничтожение Китайца, великое?
   – Конечно, великое.
   Они встали и, ссутулясь, пошли из скверика.
   – Теперь покажу тебе запасной тайник. Он рядом с галереей "Борей".
   – Слушай, а почему ты в таких местах тайники придумал сделать? – спросил Илья.
   – На Пушкинской, десять понятно почему: тут во дворе не то что негру или китайцу не удивятся – сюда, если инопланетянин придет, никто и глазом не моргнет.
   До второго тайника идти оказалось недалеко.
   – Вот, видишь, "Борей" на подвальчике написано, а рядом двор, – пояснил Сергей, чтобы в память Илье врезались основные вехи, по которым он, в случае чего, мог найти тайник.
   Тайник располагался между открытой створкой ворот и стеной дома.
   – Пусто, – заглянув в щель, сказал Сергей. – А если что-нибудь лежать будет, бери.
   – Все это, конечно, хорошо, – задумчиво проговорил Илья, когда они на остановке ждали трамвай. – Но вот проколочка некоторая имеется: я ведь китайского языка не знаю.
   – Нужно сказать тебе, Илья, что в этом деле заинтересованы очень влиятельные люди.
   – Какие?
   – Ну, этого я сказать тебе не могу. Но, если со мной что-нибудь случится, они сами тебя найдут.
   Подошел трамвай, и друзья поехали домой.
   – Что это за мужик у парадной стоит? – заметил Сергей, не делая резких поворотов головы, но подозрительно зыркая глазами по сторонам.
   Возле парадной, через которую они проникали на чердак, привалившись плечом к водосточной трубе, стоял мужчина. Он явно не афишировал свою внешность, будучи по самый нос обмотан шарфом. На голове его красовалась засаленная кепчонка, большие очки закрывали пол-лица, да и в целом вид он имел бомжевский. Человек нервно осматривался по сторонам, вздрагивал от каждого резкого звука и даже чаще. Пока друзья неторопливо ковыляли навстречу, успели разглядеть его в подробностях, но лица увидеть так и не удалось. И все-таки что-то знакомое было в этом человеке.
   – Где-то я его видел, – шепнул Илья своему другу.
   Медленно они шли умышленно, предполагая, что незнакомец уйдет от парадной. Но тот уходить не собирался.
   – Проходим мимо, – тихо-претихо шепнул Сергей.
   Илья ускорил шаг. Сергей в некотором недоумении (чтобы не отстать) тоже ускорил шаг. Дело в том, что Илья, уловив только первое слово, второе же домыслил, и у него вышло: "Проходим быстро".
   Около запуганного мужика произошла заминка: Илья повернул в парадную, а Сергей, не сбавляя заданной Ильей скорости, пошаркал дальше. Илья, уже открыв дверь парадной и сделав в нее шаг, оглянулся, заметив, что Сергей за ним не пошел, он удивленно отступил назад и, провожая Сергея взглядом, наткнулся щекой на дверь… Из двери, как назло, торчал гвоздь, и Илья по близорукой случайности зацепился за этот гвоздь платком. Чувствуя, что человек у трубы в упор смотрит на него, рванулся, чтобы освободиться от проклятого гвоздя… Платок, столкнув с лица очки, съехал на глаза… Илья забился в темноте, отчаянным рывком одной рукой сорвал платок, другой, как оружие, угрожающе поднял палку. Учащенно дыша, свирепо оглянулся по сторонам.
   – Какое счастье! Илья Николаевич, какое счастье, что я вас встретил!
   Стоявший у трубы тип бросился к Илье, как к близкому родственнику, с рукопожатием, но рука его тут же была отбита в сторону подоспевшим Сергеем. Он уткнул в живот незнакомца конец палки и оттеснил обратно к трубе.
   – Какой Илья?! Какой Илья?.. Почудилось тебе, дядя. Старуха это, блокадница. Никакой, что характерно, не Илья, – быстро-быстро вполголоса говорил Сергей.
   – А вы Сергей – его друг, – догадался прижатый к трубе тип.
   Прохожие странно посматривали в их сторону.
   – Ну-ка, в парадную зайдем, дядя, быстренько.
   – Да-да, конечно, с удовольствием, – услужливо согласился незнакомец.
   Илья никак не мог признать его, хотя и голос, и манеры, и огромные очки в роговой оправе он где-то уже видел.
   Зашли в парадную. Здесь было совсем темно, и узнать его Илья тем более не смог бы.
   – Ну, чего тебе надо? – прошептал Сергей. – Чего ты нас пасешь?
   – Вы меня не помните, наверное. Мы с вами тоже встречались, а с Ильей Николаевичем мы встречались более продолжительное время, – опять забубнил жалкий тип в очках.
   Ему очень хотелось понравиться – это чувствовалось по всему: по сладкому голосу и по угодливо согнувшемуся в поясе телу… он прямо из кожи лез вон, чтобы вызвать к себе приязнь.
   – Ты его, Илья, узнаешь? – спросил Сергей, снимая с головы его кепку и пальцем убрав со рта шарф.
   Сам Сергей, судя по ставшему вдруг удивленным лицу, его узнал.
   – Да… Как будто… – забормотал Илья, тоже узнав, но не веря в то, что видит глазами… не веря в то, что такое возможно… что он, Илья, в своем уме!
   Наверху хлопнула дверь. Кто-то бегом бросился вниз по лестнице, гулко топая ножищами.
   Илья накинул на голову платок.
   – Сейчас я спущусь! – закричал женский голос в пролет лестницы вслед бегущему человеку.
   – Ладно! – отозвался тот снизу.-Презервативы не забудь!
   – Не забуду!! – откликнулась женщина.
   Мимо них пробежал молодой человек и выскочил на улицу, громко хлопнув дверью. Через некоторое время мимо пробежала девушка старшего школьного возраста. Она заинтересованно посмотрела на двух старух, прижавших к стене мужчину, и вышла вслед за молодым человеком.
   – Илья Николаевич, вы должны, должны меня помнить. Я Малюта. Малюта я. Помните?
   Илья помнил! Конечно, Илья помнил! Еще бы ему не помнить!.. Даже Сергей узнал его, хотя не так плотно и долго общался с гнусным садистом.
   – Я тебя тоже признал. Мне просто в этих очках плохо тебя видно было…
   Малюта застонал, получив удар в солнечное сплетение, а потом пониже пояса.
   – Говори, гад, зачем тебя Китаец прислал? Иначе убью, – пообещал Сергей.
   – Да что вы, Сергей, не нужно меня убивать… Меня не Китаец, совсем не Китаец прислал!.. Я сам, сам вас разыскал. Мы теперь с вами заодно, поверьте!..
   – Пойдем-ка, сволочь, отсюда, – предложил Сергей.
   Илья все еще не оправился от шока, вызванного появлением лжекитайца.
   – Очки надень, – напомнил Сергей Илье. – А ты, мразь, если попробуешь убежать, я тебя кончу.
   – Да подумайте сами, зачем же я буду бежать, если я к вам сам с открытой душой, с распростертыми объятиями…