Арно Сергей. Живодерня

   – Я не знаю, о чем вы говорите.
   – Ах, не знаешь? – глумливо передразнил Александр Лазаревич и провел веснушчатой рукой по рыжей шевелюре. – Учти, Илюша, что мне надлежит говорить правду. Может быть, тебе давали лекарство какое-нибудь выпить?
   – Да, давал Егор Петрович какую-то гадость.
   – А ты, значит, один разик пропустил, ведь так?
   – Да, наверное, – припомнил Илья, – последний стакан не выпил.
   – Вот тут и разгадка, отчего те, из первой палаты, никакого Егора Петровича не помнят и не знают, а ты помнишь… С тех пор у нас появились новые медикаменты, и теперь мы имеем большой опыт. Разум девяти обитателей первой палаты не пропал даром. Взяв их разум, мы присоединили его к общему делу. С каждым новым возвращенцем оттуда картина все больше проясняется.
   – Да, у вас опыт еще с кагэбешных времен. Небось тоже диссидентов сворачивали.
   Доктор осклабился.
   – Сворачивали, Илюша, еще как сворачивали. А теперь мои пациенты, гляжу, предводители народа. Был такой тихий, забитый диссидентишка – мы с ним поработали и сделали из него предводителя. Предводитель народа – это, друг мой, тоже заболевание. Кандидаты в президенты – это ж наши пациенты, – срифмовал Добирман, вдохновившись. – Раньше они были тихими придурковатыми диссидентами. Это мы сделали им параноидальную шизофрению – теперь они могут управлять народом. Психушка – это, перефразируя известную поговорку, кузница правительственных кадров. Так что, Илюша, не горюй, мы, может быть, тебя, провинциального паренька, в президенты перекуем. – Александр Лазаревич снова провел рукой по своей шевелюре. – Если говорить начистоту, то психиатрия наука потомственная. Это знают немногие, но профессия эта передается по наследству. Даже при поступлении в мединститут всегда спрашивают: а не было ли у вас в роду психиатров? И если в психиатрии были ближайшие родственники, особенно по материнской линии, то такому в психиатрию открыта широкая дорога. О, если б ты знал, Илья, какие тайны переходят по наследству от одного врача к другому! Это самое отделение я получил от отца, работавшего в сталинскую эпоху, а его отец, мой дед, стоял у истоков нашей советской психиатрии. По наследству передаются и пациенты вместе с их тайнами. Психиатрия – закрытая наука. Врач несет ответственность не только перед государством, народом, но и перед семьей. А ведь семейные тайны на люди не выносят. Поэтому приходится менять фамилии, скрываться. Вот внук у меня родится, фамилию матери возьмет. Лет через двадцать тебя ему передам. Если ты, конечно, не вспомнишь.
   – Через двадцать лет… – прошептал Илья.
   – Так что раскрываю я тебе, Илюша, наши семейные секреты только для того, чтобы ты положение свое осознал хорошенько и чтобы знал, что за двери больницы наши с тобой проблемы никак выйти не могут. Сор из избы, сам знаешь…
   – Так, что же – вы потомственный психиатр, а знания, накопленные предками, применить не можете. Сделайте, чтобы я вспомнил.
   – Если бы потребовалось, Илюша, чтобы ты забыл, это мы сделали бы в два счета. А тем, чтобы вспомнил, раньше не занимались – не требовалось. Поэтому мы будем пользоваться новыми научными разработками.
   – Могу я спросить, почему вы не взяли меня раньше, а следили так долго? Китайцев частями подбрасывали.
   – Я могу тебе ответить: следили по моему требованию. Я должен был получше узнать тебя. Психиатрия – наука сложная. Чтобы понять пациента, нужно видеть его не только за решеткой, но и в среде обитания. Считай, что мы тогда уже работать начали. А путаница из ваших друзей, это не мое, это Китаец устроил. Он человек веселого нрава.
   – Послушайте, неужели там такие уж несметные богатства? – спросил Илья, пожав плечами.
   – Где? – Александр Лазаревич смотрел на него, явно не понимая.
   – Ну, под землей, у чуди, раз из-за них столько хлопот.
   – Там есть богатства? – насторожился психиатр. – Расскажи, что ты помнишь. Какие богатства? Сейчас мы сделаем тебе укольчик…
   Он полез в стол.
   – Нет, подождите, это я только предполагаю, что там должны быть богатства, саркофаг Гомера, мне Малюта говорил.
   – Ах, вот оно что. – Александр Лазаревич задвинул ящик стола и ухмыльнулся. – Да, молодой человек, там богатства и власть. Над всей страной и, быть может, даже над миром. А Малюта слышал звон… Итак, я приятно провел время в беседе с тобой – лечение начнем прямо сейчас. Ты, Илюша, не бойся. Мы тебя беречь будем.
   Он нажал кнопку, вмонтированную в ножку стола. Дверь открылась, вошел Чукча.
   – Проводи в процедурную.
   Александр Лазаревич роста оказался среднего и фигуру имел комически нескладную: нелепо длинные руки, очень узкие плечи, размер же ботинок был не меньше сорок пятого.
   Оказалось, что из кабинета маленькая дверца рядом с вешалкой, на которой висели белые халаты, вела в другую комнату, которая имела табличку "процедурная".
   В ней было множество аппаратуры, компьютер, красивое ложе в центре помещения привлекло особое внимание Ильи, предположившего, что сюда его положат для исследования. Так и случилось. Чукча, при докторе бывший с Ильей очень предупредительным и даже ласковым, пристегнул ему руки и ноги специальными, предусмотренными для этой цели ремнями.
   – Больно не будет, – говорил Александр Лазаревич, щелкая тумблером. – Если только самую малость.
   Он прилепил к телу Ильи и к голове какие-то присоски с проводочками. Дверь открылась, вошел еще один человек в белом халате. Он тоже был, как и Александр Лазаревич, рыжий и такой же нескладный, да и лицо лошадиной формы, только помоложе.
   – Уже начали? – спросил он, подходя к компьютеру.
   – Это доктор нашего отделения – Михаил Александрович Пинчер, – представил Александр Лазаревич.
   "Знакомая фамилия, где-то я ее уже слышал", – подумал Илья. Ему было и интересно, и страшно. Он внимательно следил за действиями врачей.
   Конечно, будь у него выбор, он бы ни за что не согласился на эти исследования. Но выбора ему не предоставили. Оставалось только смириться с положением узника, а там будет видно!..
   Чукча стоял в сторонке, чтобы не мешать.
   "Зачем нам Чукча?" – подумал Илья. Новый доктор сделал в вену Илье укол. Закружилась голова, стало вдруг легко и приятно, страх улетучился, захотелось поговорить, рассказать кому-нибудь все, что наболело, раскрыть душу… Хотел сказать им, что все они прекрасные, светлые люди и он всех их любит, просто они запутались… Да, в сущности, и Китаец наверняка человек очень хороший!..
   Александр Лазаревич внимательно посмотрел на просветлевшие глаза Ильи. Илья хотел заговорить… Сказать все это!..
   – Начали, – вместо него сказал Александр Лазаревич и нажал красную кнопку.
   В ту же секунду тело Ильи подбросило. Боль была нестерпимой, она достигла самых отдаленных уголков его организма… но мгновенно прошла. Илья не успел даже понять, что случилось. Находясь в одурманенном состоянии, он имел замедленную реакцию. Дальше удары шли один за другим, тело Ильи выгибало в лютых мучениях. Он дико орал, выл, извивался…
   Илья сидел на кровати, тупо глядя на лежащего перед ним Кирилла. Когда и как он попал в палату, он не знал, не помнил. Воспоминания о процедурной были смутными. Запомнился разговор с врачом и все то, что было до двери процедурной, но вот дальше… дальше все тонуло в какой-то мути… только ощущение чего-то гадкого и отвратительно неприятного, как бывает, когда просыпаешься после ужасного сна и стараешься вспомнить, что там было, но не можешь…
   Илья потер лоб.
   – И давно я тут сижу? – спросил он у отдыхающего Кирилла.
   – А ты чего, не помнишь?
   – Да не очень, – признался Илья.
   – Часа полтора. Тебя, чего там, наркотой какой-то шмыгают? Ты с такой довольной физиономией пришел, что я тебе позавидовал. Может, я в следующий раз вместо тебя?
   – А что, здесь девочка какая-то есть? Я, когда выходил, видел девочку.
   – Это, наверное, дочка заведующего отделением, – ответил Кирилл.
   Илья чувствовал внутреннюю опустошенность: что-то с ним случилось, но он не мог понять что. Он поднялся и вышел в коридор.
   Около туалета возник стихийный несанкционированный митинг обиженных вкладчиков, но Харя быстро разогнал его по углам. Илья остановился возле двери, ведущей в первую палату, и стал смотреть на безумных людей за решеткой.
   Что могло объединять его с ними? Какая тайна? Ведь доктор сказал, что все они когда-то побывали под землей у чуди. Обычные человеческие лица. Если бы, конечно, не печать безумия, были бы совершенно обыкновенными людьми. Что объединяет всех их – цвет волос, рост, возраст?.. Почему на них пал жребий? Почему именно их чудь выбрала для ритуала, в чем их вина? И вот все они безумны. Один только Илья пока что по эту сторону решетки. Пока!.. От этой мысли становилось жутко. Еще только вчера, когда Илью привезли, ему казалось, что он достиг низа, последней ступени, оказавшись в психбольнице. Казалось бы, куда ниже? Ан нет! Вот она, эта ступенечка, этот приступочек. Вот только шажочек один сделать в безумие, и тут с удовольствием помогут. Возьмут нежно под ручку и – раз… И ты в безумии. У них громадный опыт по борьбе с инакомыслящими в советское время, теперь – на службе у мафии.
   Один из обитателей палаты слез с кровати и, подойдя к решетке двери, бессмысленным взглядом голубых водянистых глаз стал смотреть на Илью в упор. Взгляд его напомнил Илье взгляд психиатра, такой же настырный, так же было под ним неудобно и неуютно. Псих в углу у окна, огромный, косматый громила, внезапно возбудившись, заорал и запрыгал на кровати, но стоявший у решетки больной не обратил на это никакого внимания. Что он видел в глазах Ильи или, быть может, что старался внушить или сказать?..
   Илья отошел от двери. Он больше не мог вынести этого взгляда.

Глава 2
ДВЕРЬ ПРОЦЕДУРНОЙ

(На что жалуетесь?)

 
   На следующее утро повторилось то же самое. Сначала Чукча привел его в кабинет Александра Лазаревича. "На что жалуетесь?" – спросил врач. Потом прошли в процедурную… И тут, увидев красивое ложе, аппаратуру, красную кнопку… Илья вдруг все вспомнил, вернее, вспомнил не он, его организм, а потом и внезапно прорезалась память. Он с жутким воплем бросился из процедурной. Но Чукча успел сделать ему подсечку – Илья грохнулся на четвереньки. Чукча, заломив ему за спину руки, второй рукой схватил за волосы. Этому ментовскому приему санитар научился в колонии строгого режима; это было единственное, чему научили в колонии за четыре года. Нестерпимо громко орущего, вырывающегося Илью завалили на ложе и пристегнули ремнями. Он напрягся всем телом, обезумевшими глазами обводя комнату…
   – Быстрее двойную дозу! – приказал Александр Лазаревич.
   Тут же откуда-то появился доктор Пинчер со шприцем и вонзил иглу под кожу…
   Илья сидел на кровати, глядя на лежащего перед ним Кирилла. Во рту было сухо, кружилась голова. Илья прилег на кровать и закрыл глаза, силясь вспомнить, что было там, за дверью процедурной? Но в голову лезли какие-то галлюцинации, воспоминания детства… Почему-то особенно много было воспоминаний из детства. К ним приехал кукольный театр… Илья с мамой идет на представление… А что было там?… Все перемешивалось в голове, мысли казались неуправляемыми.
   Пролежав минут пять, Илья сел на кровати. Да, он помнил, очень хорошо помнил, как вошел в кабинет к Александру Лазаревичу. "На что жалуетесь?" И дверь, маленькая, неприметная дверь процедурной. Дверь он видел отчетливо, но вот то, что за ней… терялось во мраке. Снова одолевали галлюцинации, воспоминания и снова кукольный театр…
   – Ну как? Вспомнил? – Кирилл повернул к Илье голову.
   – Что вспомнил? – удивился он догадливости своего товарища.
   – Ну, как что? Ты же сам говорил, что от тебя хотят, чтобы ты что-то там вспомнил.
   Илья в ответ только пожал плечами. Он не помнил даже того, что говорил об этом Кириллу.
   На следующий день повторилось то же самое, и на следующий… Илья преспокойно шел с Чукчей в кабинет врача, потом дверь процедурной… И каждый раз, уже после всего, снова и снова Илья видел перед собой дверь процедурной и каждый раз мысленно тужился, пытаясь приоткрыть ее, заглянуть внутрь помещения…
   К вечеру, когда спадала острота впечатлений, Илья начинал размышлять в другом направлении. То, что он оказался в лапах психиатров и они взялись активно за его мозг, он понимал хорошо. Также он понимал, что обречен в любом случае. Из психушки его никогда не выпустят – вспомнит он или нет. Скорее всего, его ждет первая палата, где он и закончит свои дни десятым пациентом. Помощи ждать было неоткуда. Сергей, если даже и вернулся из Китая, никогда не узнает, где он: наверняка думает, что Илья у родственников в деревне, ну, а Жанна… При мысли об этой женщине тоскливо сжималось сердце. Жанна, конечно, не будет разыскивать его, да и не знает она всех дел…
   Уже с первого дня Илья стал думать о побеге, хотя, как это можно осуществить, он пока не представлял. Заметив, что у всех врачей и обслуживающего персонала индивидуальные ручки от дверей, он стал размышлять, какой предмет способен ее заменить, и пришел к мнению, что обломанной ручкой ложки можно открыть дверь. Он сначала хотел посвятить в свои планы Кирилла, но тот, казалось, был вполне удовлетворен своей жизнью. Раздавая затрещины дурикам, он жил сообразно своей природе, найдя здесь свою экологическую нишу, и своей чрезмерной эмоциональностью испортил бы все дело. Теперь у Ильи была одна навязчивая мысль – как украсть ложку, остальная часть побега представлялась ему незначительной.
   За возвратом приборов очень строго следил Чукча, и незаметно утянуть ложку было бы невозможно.
   Однажды, когда инквизитор пришел в себя после уколов серы и молча лежал на койке, глядя в потолок, Кирилл окликнул его:
   – Инквизитор, эй! Тут вон Илюха интересуется, как колдунов – на медленном огне коптить или лучше дров не жалеть. Расскажи человеку.
   – Правда, интересуетесь? – инквизитор привстал на локте, в его мутных глазах блеснул огонек жизни. – А то развелось тут экстрасенсов, магов… жечь их – не пережечь, – последнюю фразу он произнес со злостью.
   – И что, действительно сжигаете? Как в средневековье? – спросил Илья бледного, худого человека.
   – Ну, нет, конечно, – признался инквизитор. – К сожалению, всемирная ассоциация инквизиторов приняла пакт о недопустимости физического уничтожения колдунов и ведьм. Тут другие способы есть, хотя костер и кол осиновый ничто не заменит. Хорошо бы перед этим обуть в "испанский сапожок" или на дыбу вздернуть… Эх! Но это все мечты несбыточные – не то что Амвросий. Амвросий – это другое дело…
   – А какие другие способы? – поинтересовался Илья.
   – Вы читали "Молот ведьм" Шпренгера и Инститориса? Обязательно прочтите, это моя настольная книга, уверен, она вам понравится. Раньше, в старину, был добрый обычай сжигать ведьм и колдунов. Не просто затем, чтобы им пожарче было, тут дело в другом – огнем сжигаются колдовские нити, опутавшие людей порчами и наговорами. Только огонь уничтожает колдовство. Был обычай даже выкапывать мертвого колдуна и сжигать его тело. Недавно и мы выкопали труп известного экстрасенса, дававшего сеансы колдовства в домах культуры, и сожгли его по правилам. Тысячи людей писали нам восторженные письма: они излечились от рожи, от рака, от спида и прочих неизлечимых болезней. Да что письма. Из психбольниц выписали множество людей…
   – Да чего врать-то, – встрял со своей кровати Кирилл. – Из дурдомов народ выписывается в последнее время, потому что на здравоохранение денег не хватает, кормить дуриков нечем.
   Инквизитор посмотрел на лежащего Кирилла и продолжал:
   – Но мы только над покойниками, не то что Амвросий. Он сначала-то в нашей фирме работал, потом откололся. Теперь самостоятельно работает. Набрал себе мужичков необразованных из глубинки, раздал им осиновые колы и… Словом, неуправляемый совсем стал.
   – Это что значит – неуправляемый? – спросил со своей койки Кирилл. – Людишек, что ли, жарит?
   – Ай! – вздохнув, инквизитор махнул рукой. – И это бывает. Он непримиримый. Говорят, кто к Амвросию в руки попал по подозрению – не выберется – все выпытает, всю подноготную. У него там такие казематы, такие пыточные камеры… Любой нечистый экстрасенс все расскажет, во всем признается. Неуправляемый, одно слово. А ведьмы у него, как спички, горят. Любо-дорого…
   – Его к нам, в дурдом, нужно, – бросил Кирилл. – Мы бы с ним тут шмону навели. Экологию надо беречь!
   Вечером инквизитора увели.
   – Куда это его? – спросил Илья у Кирилла.
   – Куда-куда. Экстрасенсы за ним приехали – будут над ним опыты проводить. У них с ним особые счеты.
   Больше Илья никогда не видел инквизитора.
   Дни в больнице проходили незаметно. Илья привык к однообразию режима и не замечал быстрого течения времени. Безумие окружающих его людей уже не бросалось в глаза, не резало слух. Его уже не удивляли выходки больных. Если за столом, к примеру, кто-нибудь выливал себе на голову компот или суп, это не вызывало у него интереса. Но каждый день Илья заставлял себя думать о побеге; хотя с каждым днем заставлять себя было все труднее, но он боролся с апатией.
   – А меня на следующей неделе выписывают,-сказал однажды Кирилл. – Как я без моих дуриков жить буду, ума не приложу.
   Первой мыслью Ильи было дать Кириллу номера телефонов Сергея и Жанны. Хорошо, что он их еще не забыл. Но Кирилл мог проговориться, поэтому Илья осторожничал. И только перед самой выпиской Кирилла он решился и записал телефон Сергея на клочке от газеты. Он хотел добавить и номер Жанны, но в последний момент передумал.
   – Ты не забудь переложить из пижамы,-беспокоился Илья.
   – Да не дрейфь! Главное – экологию беречь! Ты здесь береги ее без меня. Думаю, еще увидимся.
   – Слышишь, скажи, что я в больнице. Передай – пусть зайдет, передачку принесет.
   – Да передам, все передам. Ты, Илюха, вспоминай чего надо и сам выписывайся.
   Чукча пришел за Кириллом и увел с отделения. Илья остался один… Да нет, конечно же, не один: вокруг было полно сумасшедших. И хотя Илья не очень-то любил Кирилла за грубость и жестокое обращение с больными, все равно почувствовал себя одиноко. Нужно было завести себе дружка из не очень сумасшедших. За время пребывания в больнице Илья уже отличал хроников, с которыми ни за что не найти общего языка, от полудурков с легким сдвигом по фазе. И удивительно, чем больше Илья находился в психушке, тем дальше в его восприятии сдвигались рамки нормальности. Вскоре полудурки стали просто нормальными, да и неизлечимые безумцы чудились не такими уж далекими от нормы. Илья уже начал оправдывать их, понимать, вставать на их место… Жутко это звучало только с первого взгляда. Человек – удивительное существо, способное свыкнуться, адаптироваться… И то, что вчера казалось отвратительным, ужасным, невозможным, сегодня уже привычно и обыденно.
   Но Илья не утруждал себя подобными размышлениями. С того дня, когда он дал Кириллу записку с номером телефона, он не переставал верить в то, что Сергей придет. Непременно придет за ним! Илья уже прекратил думать о побеге. Когда не было приемов пищи или процедуры у врача, он сидел на кровати и тупо глядел на дверь. Вот сейчас войдет Чукча или сам Сергей, почему-то одетый в старушечье платье, с клюкой, в платке, близоруко щурясь сквозь стекла очков. Как его любимая добрая бабушка, умершая много лет назад… и заберет Илью отсюда… Боже! Как Илье хотелось этого! С каждым днем погружаясь в мягкую вату безумия, он все больше понимал, что если это продлится долго, он не выдержит и тогда уже глубокие психи будут казаться нормальными, а нормальные…
   Чукча и Харя Илью не трогали, вероятно имея на это приказ; и жил он довольно беспечно. С утра по своему, уже ставшему привычным пути он шел на процедуры через кабинет врача Добирмана, задававшего один и тот же вопрос: "На что жалуетесь?", потом – только дверь процедурной, за которой было беспамятство и темнота… Он приходил в себя, сидя на кровати.
   Остальное же время был полностью свободен. Он ходил по отделению, от нечего делать наблюдая за собраниями вкладчиков. Мавродяй и к Илье приставал, агитируя вступить в "Ку-ку", но Илья отказался. Больше всего Илья любил слушать бред горбуна, без отдыха шныряющего по отделению, – то вылезет из-под стола, то вынырнет из-под кровати и идет дальше как ни в чем не бывало. Но иногда горбун впадал в состояние, в котором начинал рассказывать о подземной жизни, тайных лабораториях, заводах или жизни подземного отшельника-одиночки… Все это напоминало фантастический роман, и Илья, с детства любивший фантастику, заслушивался, пока вдруг разумная речь горбуна не обрывалась и он не начинал нести уже бестолковщину, абракадабру… Это был как бы поток сознания, вернее, бессознательного, выстраивавшегося по каким-то музыкальным канонам (музыки, звучащей в голове самого шизофреника).
   По крохам выбирая из бессмысленной музыки слов то, что было интересно, остальное домысливая самостоятельно, Илья строил в своем сознании подземный мир горбуна. Речь шныркого человека была сбивчива, и Илье приходилось многое из того, что он говорил, отбрасывать. Но постепенно создавалась картина, и каждый раз, нечаянно подслушав рассказы горбатого человека, он прибавлял к этой картине еще один штрих, дополнявший ее.
   Так проходили дни… Сколько дней?.. Нет, этого Илья сказать не мог. Ожидание Сергея-бабушки перешло у него в нервозное состояние. Однажды вечером, когда Илья от нечего делать сидел в столовой, глядя, как взад-вперед бродят по коридору умалишенные, дверь в соседнее отделение открылась и вошли два санитара в белых халатах.
   – А! Падлы! Соскучились без меня?! – воскликнул один из санитаров, врезавшись в гущу гулявших по коридору больных и щедро раздавая затрещины и пинки. – Экологию берегли?!
   Илья, не веря своим глазам и ушам, встал со стула и вышел в коридор. Второй санитар тоже как будто был знаком Илье. Но где его видел, вспомнить не мог.
   – А!! Илюха! – вскричал Кирилл, больно хлопнув его по плечу. – Вспомнил?!
   – Да… Как ты сюда?.. – замялся Илья растерянно, еще не понимая, что произошло.
   Второй санитар высокого роста стоял рядом.
   – А если ты насчет звонка другану твоему, так все нормально! – снова стукнул он Илью по плечу. – Я не сам позвонил – времени не было, свои дурики ждали. Я вашего главврача позвонить попросил. Он обещал.
   – Так, а ты?.. – Илья все еще не понимал.
   – Да я же здесь санитаром на соседнем отделении служу. А у вас отпуск проводил. Заодно за тобой присмотреть попросили, вспомнить помочь. Ты, главное, экологию береги! Ха-ха-ха…
   Пришедший с Кириллом и стоявший рядом санитар тоже загоготал. И тут Илью словно током ударило. Он вспомнил этих людей. Теперь он понял, кого раньше так напоминал ему Кирилл. Теперь, увидев его в халате и шапочке, он отчетливо вспомнил… Ведь это они – эти двое санитаров – взяли его тогда в скверике. Как он мог их не узнать?! Как мог не распознать в Кирилле врага! Ведь он нарочно был приставлен к нему.
   Илья сделал инстинктивное движение в сторону.
   – А! Узнал, узнал! – воскликнул второй санитар, тыча в лицо Илье пальцем. – Ну, Илюха, вспоминай, – словно по-дружески, но очень больно ударил он по плечу. – А мы сейчас еще пациента приведем. Знакомый твой. Будете вместе вспоминать. Но, главное – экологию беречь! – Он в последний раз "дружески" ударил по плечу, и они отошли.
   – Сволочь, – сквозь зубы прошипел Илья, потирая ушибленное плечо. – Сволочь…
   – А-а-а!!. – проходя мимо первой палаты, не смог отказать себе в удовольствии Кирилл.
   Ему ответил нестройный вопль.
   Санитары ушли.
   "Кого это они привезти должны? – думал Илья. – Уж не Сергея ли?.."
   Илья взволнованно заходил по коридору. Прошел в палату. Кровать, на которой спал Кирилл, перестелили,-значит, для нового постояльца. Неужели Сергей? Илья был в ужасном состоянии: только что рухнула последняя надежда. Он столько дней ждал, что Сергей приедет, заберет его отсюда. Жил одной этой надеждой. Теперь все пропало. Как он сразу не распознал санитара, который привез его сюда?! Как не понял по повадкам?! Теперь, задним умом, это казалось невероятным, невозможным!.. И вот скоро сам Сергей окажется рядом с ним. Боже мой! Боже мой!! Теперь-то уж точно все пропало!.. Никто и никогда не сможет вытащить его отсюда, и он станет десятым пациентом первой палаты…
   Илью охватила паника. Он заметался по палате, не обращая внимания на рухнувшего перед ним на колени толстяка, простирающего к небу руки с мольбами о пощаде. Он выскочил в коридор и заходил там среди умалишенных.
   "Что же делать?!" Внезапно остановившись, в ужасе он хватался за голову. "Что же делать?!"
   Илья бороздил коридор, находясь в крайней стадии возбуждения, не замечая, что пребывает под наблюдением заплывшего жиром, но зоркого ока Хари. Жирное чудовище давно следило за Ильей. И неудивительно – даже самые самоуглубленные психи уступали Илье дорогу – вот в каком возбуждении он находился. Харя мог бы снять возбуждение одним ударом жирного кулака. Но доктор Добирман, видя тупую старательность новых санитаров, обижать Илью им запретил. Пока что Илья был лимоном, из которого нужно было выжать как можно больше пользы.